Ее пение слышалось издалека со стороны моря. Продолжая свой путь на рассвете этого серого теплого дня сквозь туманы, которые окутали его мир этой полувязкой густой белизной, похожей на снег, убаюкивающей как покров или саван, мальчик двигался довольно осторожно, в то время, как голос без слов звучал внутри его, призрачные силуэты маячили вокруг. Обходя каменный выступ и ветку на просеке позади школы, он ощутил причудливую странность этого места, которое было давно ему знакомо. Эта внезапная загадочность овладела его душой, превратив ее в кокон, отгороженный от реальной жизни чем-то особым и невидимым, и эта просека стала отчетливой, словно вечная татуировка или шрам на всей его жизни.
      Нечто большее, чем сумрачный голос моря неумолимо делало угасание мира еще пронзительнее. Но неужели само море могло быть причиной этого? Нет, не так. Нет.
      И все-таки, это море. Песня каким-то образом сказала ему об этом, хотя и без слов. Море должно было быть. К нему ведет мальчика этот день, день, вобравший в себя стройный, мягкий, соленый звон, насквозь пронизанный песней, пульсирующей как содержимое вен и артерий.
      Хрупкие пальцы веток царапали ему плечо, листья оставляли влажные поцелуи. Он свернул в сторону от темной коряги, споткнулся о другую, поднялся. Постепенно можно привыкнуть к лондонским туманам. Даже маленький американец быстро приходит к пониманию того, что надо отличать осторожность от страха, оценивать обманчивость расстояния, скользкую дорогу, недостаток звуковых ориентиров. Он двигался в бессознательном поиске певца, поиске, который начался, должно быть, еще до того, как он проснулся. В действительности, все это казалось не чем иным, как продолжением причудливого сна.
      Он отлично помнил, как вставал, одевался, прощался. Но это был уже промежуточный эпизод. Все началось еще до этого. Что-то на берегу… Пляж? Берег. Одно и тоже. Он должен пойти и найти его сейчас. Он знал, что это где-то там. Пение было в обеих частях сна. Оно подсказывало, оно вело его…
      Он продолжал свой путь; одежда становилась холодной и влажной, начала прилипать, ботинки намокли. Дорога шла под уклон, и когда он спустился, деревья расступились, хотя тени все еще продолжали вставать из тумана, и колокольчик — где-то звенел колокольчик, — словно конец неизвестности, медленный, земной, полнозвучный контрапункт этой бесплотной песни.
      Соленый запах моря впервые достиг его, когда он начал спускаться, и он ускорил шаг. Скоро, скоро…
      Внезапно тропа стала круче. Откуда-то донеслись крики чаек, их темные силуэты плавно скользили на белом фоне над головой. Легчайшее дуновение ветерка чуть коснулось его, принеся с собой еще более сильные запахи моря, чем он почувствовал раньше.
      Тропа стала шире и не такой крутой. Неожиданно под ногами появился песок, гладкая галька шуршала и отскакивала. До него донесся шум моря. Чайки продолжали свой зов. Звон колокольчиков стал слабее.
      Пение, едва ли более громкое, чем прежде, казалось, однако, ближе. Повернув налево, он пошел на звук, обходя крайнее дерево, довольно приземистое, похожее на пальмочку. Но оно не должно было тут расти.
      Туман стал более густым, прибывая из отдаления со стороны воды. Местами белизна рассеивалась, позволяя ему увидеть участки гальки и песка. В других местах она извивалась, как змея, прижималась к земле или превращалась в причудливые фигуры, которые исчезали так же быстро, как и возникали. Так, продвигаясь вперед, пока не достиг воды, он остановился, нагнулся, опустил ладони в море, затем поднес палец к губам.
      Это не сон. Вода была теплая и соленая, как кровь. Волна коснулась носков его ботинок, и он отошел назад. Он повернул и снова пошел, теперь уже совершенно уверенный, куда направляется. Он ускорил шаг, а потом побежал.
      Он споткнулся, вскочил на ноги и продолжил идти. Возможно, он каким-то образом пересек незримую линию и вновь вернулся в свой сон. Оловянный звон колокольчика с бакена донесся до него, подавая знак о том, что где-то далеко справа был пролив. Казалось, будто море внезапно приблизилось. Огромная стая птиц пролетела над головой, издавая звуки, не похожие на крики чаек или каких-нибудь других птиц, которых он когда либо слышал. Колокольчики — теперь где-то позади него — звенели уже по-другому, отвечая как-то более прилежно и низко на случайные звонки с бакена. И пение… Сначала пение стало громче. Казалось, оно где-то совсем близко.
      Что-то темное внезапно встало на его пути. Небольшая скала или…
      Он споткнулся опять, стараясь обойти ее. Когда он упал, пение прекратилось, колокольчики затихли. Его глазам предстали унылые стены и пустые глазницы окон — какое-то сооружение, увенчанное зубцами, с башнями внезапно возникло из дюн, зловещее, мрачное, местами обрушившееся, рядом со спокойной свинцовой гладью карстового озера. Он падал, как-то очень стремительно, прямо туда…
      Затем туман закружился, и дымка исчезла. То, что казалось далеким, было в пределах досягаемости. Теперь было ясно, что перед ним замок из песка, сооруженный на холмике возле заводи, оставленной приливом.
      Его выставленная вперед рука задела стену. Центральный вход был завален.
      — Нет! — раздался крик. — Ты, злодей! Прекрати!
      И она налетела на него, колотя своими маленькими кулачками по плечам, спине, голове.
      — Извини, — сказал он. — Я не хотел. Я упал. Я сделаю все, как было.
      — О-х. — Она перестала колотить его. Он повернулся и взглянул на нее.
      Серые глаза, темные растрепанные волосы ниспадали на лоб. Изящные руки с тонкими пальцами. Голубая юбка и белая блузка были перепачканы в песке, подол юбки намок. Ее полные губы дрожали, когда она переводила взгляд с него на песочный замок, потом снова на него, но глаза оставались сухими.
      — Извини, — повторил он.
      Она повернулась к нему спиной. Еще мгновенье и она выставила босую ногу вперед. Еще одна стена упала, еще одна башня рухнула.
      — Не надо, — закричал он, поднимаясь, чтобы остановить ее. — Прекрати! Пожалуйста, не надо!
      — Нет! — сказала она, продвигаясь вперед, круша башни. — Нет.
      Он схватил ее за плечо, но она вырвалась, продолжая пинать замок и наступать на него ногами.
      — Пожалуйста… — повторил он.
      — Эй, ты, оставь в покое замок бедного парня, — раздалось за их спинами.
      Они обернулись, чтобы разглядеть фигуру, приближающуюся к ним из тумана.
      — Кто ты? — спросили они почти одновременно.
      — Эдгар, — ответил он.
      — Но это мое имя, — сказал первый мальчик изумленно, в то время как незнакомец подошел ближе.
      Когда незнакомец остановился, они оба застыли, разглядывая друг друга. Мальчики были похожи, как две капли воды. Волосы, глаза, цвет кожи, — сходство было абсолютным. Оно распространялось и на жесты, осанку, голос и школьную форму, которая была на них надета.
      Девочка, замерев от волнения, переводила взгляд с одного на другого.
      — Меня зовут Энни, — сказала она тихо. — Вы, наверное, братья, или что-то вроде того.
      — Пожалуй, — первым отозвался пришелец.
      — Похоже на то, — сказал первый мальчик.
      — Почему ты ломала его песочный замок? — спросил второй Эдгар.
      — Это мой песочный замок, и это он разрушил его, — ответила она.
      Эдгар Второй улыбнулся Эдгару Первому, который в свою очередь покачал головой и пожал плечами.
      — А почему бы нам всем вместе не построить его заново? — сказал один из мальчиков. — Я думаю, мы могли бы сделать его даже лучше того, что был, а Энни.
      Она улыбнулась.
      — Хорошо, — согласилась она. — Давайте.
      Они опустились на колени возле бесформенной кучи песка. Энни взяла палку и начала прокладывать новые дороги.
      — Центр будет здесь, — сказала она, — и пусть будет много башен…
      Они долго молчаливо работали. Оба мальчика вскоре тоже сняли обувь.
      — Эдгар?.. — произнесла она.
      Все рассмеялись.
      — Было бы удобнее, — сказала она первому мальчику, — если бы я могла обратиться отдельно к каждому из вас.
      — Алан, — представился он. — Я — Эдгар Алан.
      — А я — Перри, Эдгар Перри, — сказал второй мальчик.
      После этого мальчики вновь стали пристально разглядывать друг друга.
      — Я никогда прежде не видел тебя здесь, — сказал Перри. — Ты гостишь здесь или что-то вроде этого?
      — Я иду в школу, — ответил Алан, кивая головой в направлении небольшого утеса, с которого он спустился.
      — В какую школу? — спросил Перри.
      — Мэнор Хауз. Она как раз там, вверх по дороге. Перри наморщил свой широкий лоб и медленно покачал головой.
      — Я не знаю, где это, — сказал он. — Но эта местность мне совершенно не знакома. Я тоже иду в школу, которая тоже называется Мэнор, хотя, если честно, я никогда не видел тебя там. Я просто вышел из дома…
      Он бросил взгляд на Энни. Она, еще когда говорил Алан, повернула голову, как будто впервые увидела эту гору.
      — А ты? — спросил он ее.
      — Я не знаю никакой школы, — сказала она, — но вся эта местность моя. Я имею ввиду, что все здесь мне знакомо.
      — Интересно, что у вас обоих американский акцент, — поделился Алан своим наблюдением.
      В ответ на его слова оба уставились на него.
      — А какой же акцент у нас должен быть? — сказала Энни. — У тебя ведь такой же.
      — Где ты живешь? — внезапно спросил Перри.
      — В Карлстоне, — ответила она.
      Он переступил с ноги на ногу.
      — Тут что-то не так, — сказал он. — Дело в том, что прежде, чем прийти сюда и найти место, я видел сон сегодня утром…
      — И я тоже!
      — И я…
      — …видел, как-будто я уже здесь, я и еще кто-то… вы двое.
      — То же самое было со мной.
      — И со мной тоже.
      — Надеюсь, что теперь-то я уже не сплю.
      — Наверное, нет.
      — Однако чувствую я себя довольно странно, — сказал Алан. — Как-будто это все на самом деле и в тоже время не совсем реальность.
      — Что ты имеешь ввиду, — спросил Перри.
      — Опусти руки в воду, — сказал ему мальчик.
      Перри нагнулся и исполнил приказание.
      — Ну и что? — сказал он.
      — Вода в море никогда не бывает такой теплой, — пояснил Алан.
      — Но ведь она же отстаивалась в этой заводи какое-то время, которого достаточно, чтобы она так нагрелась.
      — В море вода такая же теплая, — ответил Алан, — я еще раньше попробовал.
      Перри вскочил на ноги, обернулся и побежал к воде. Алан с Энни переглянулись и она засмеялась. Мигом они оба припустили за Перри.
      Вскоре они уже плескались в океане, окуная друг друга; Волны пенились у них под ногами.
      — Ты прав, — воскликнул Перри. — Такого не бывает! Отчего же это так?
      Алан пожал плечами.
      — Возможно, оно теплое, потому, что какая-то часть поверхности моря, которую мы не видим, фокусирует солнечные лучи. Потом волны разносят это тепло по всей поверхности.
      — Это мало вероятно. Может быть это просто теплое течение, как река в океане.
      — Оно теплое, потому, что я так хочу, — прервала их Энни. — Вот и все.
      Мальчики взглянули на нее, и она засмеялась.
      — Все это не кажется вам сном, — сказала она, — потому, что это не ваш сон. Он мой. Вы помните, как вы вставали в это утро, а я — нет. Я думаю, это принадлежит мне и это — мое место.
      — Но я-то настоящий. Я вовсе не часть сна!
      — И я тоже.
      — В таком случае, это я вас пригласила.
      Оба мальчика внезапно рассмеялись и брызнули в нее водой. Она засмеялась в ответ.
      — Что ж, может быть… — сказала она и брызнула на них.
      Их одежда промокла, но через некоторое время, когда они достаточно и по разным поводам испытали нрав моря, быстро просохла. Медленно между купаниями под их руками вырастал новый замок. Больше и величественнее, чем тот, с которым покончил Алан, он разветвлялся на множество башен, подобно веткам аспарагуса, его мощные стены ползли вверх и спускались вниз, послушные неровностям волнистого ландшафта. Он был влажен от воды и брызг из заводи, где обитали маленькие крабы, яркие рыбки и прятались моллюски среди гальки, ракушек и обломков кораллов. Алан порывисто подался вперед и взял всю в песке руку Энни в свою.
      — Чудесно, что ты придумала этот замок, — сказал он. В то время, как лицо Энни заливала краска, Перри взял ее другую руку.
      — Да, — сказал он, — и если это — мечта, то ты — лучшая из всех мечтателей.
      Он не представлял, что все это могло закончится. Самые дружественные чувства он испытывал к Перри, как-будто бы они действительно были братьями, хотя его чувства к Энни были другими, и он был уверен, что Перри тоже любит ее. Свет расстилавшийся вокруг них, был серым, зеленым от моря и жемчужным от тумана. Казалось, что море и воздух существуют вне времени, окутывая их со всех сторон и мягко пульсируя.
      — О, боже! — сказала Энни.
      — В чем дело? — воскликнули оба мальчика, поворачивая головы в направлении ее испуганного взгляда.
      — Т-там, в воде… — сказала она. — Это труп, да?
      Туман расступился. Что-то опутанное водорослями, переплетавшимися с лохмотьями одежды, лежало, наполовину выступая из воды. Тут и там проступали участки вздувшейся, как рыбий живот, белой плоти. Это было похоже на человека. Но сказать наверняка было трудно, — так это было исковеркано и побито, в окружении полос тумана, время от времени заслонявших картину.
      Перри встал.
      — Может быть, да, а может — и нет, — сказал он.
      Тогда Энни заслонила лицо ладонями и стала смотреть сквозь пальцы. Алан взирал с изумлением.
      — А хотим ли мы на самом деле знать, что это? — продолжал Перри. — Может, это просто комок водорослей и всякого прочего хлама, в котором запуталось несколько рыб. Если мы не пойдем туда и не будем смотреть, мы сможем считать это чем угодно. Понимаете, что я имею в виду? Вы хотите сказать вашим друзьям, что вы видели тело на берегу? Что ж, может это и так.
      Снова туман стал между ними, спрятав непонятный предмет.
      — Как ты думаешь, что это? — спросил Алан.
      — Водоросли и мусор, — ответил Перри.
      — Это тело, — сказала Энни.
      Алан рассмеялся.
      — Нет, вы оба не правы, — заключил он.
      — Почему? — вдруг сказала Энни.
      — Потому что мир существует не для этого, — сказал Алан.
      Алан встал и пошел сквозь туман по направлению к телу.
      — Я думаю, что и для этого тоже, — услышал он, как она произнесла у него за спиной.
      Туман заклубился, и вновь расступился. В этом, неожиданно образовавшимся просвете Алан увидел бесформенную массу, которая теперь уже почти целиком погрузилась в воду и лишь слегка выступала. Надо было решаться и, как можно, скорее.
      Он шагнул вперед, сливаясь с движущейся стеной тумана, в направлении прямо перед собой. Но ему не хотелось терять предмет из вида; Он бросился вперед. Он ожидал, что вот-вот ощутит бурление воды возле щиколоток…
      — Алан, — ее голос слышался в отдалении.
      — Где ты? — звал Перри тоже, казалось, откуда-то издалека.
      — Сейчас, — ответил он. — Я около него.
      Казалось, будто они окликнули его опять, но он не мог разобрать слов. Он бросился вперед. Внезапно ему показалось, что он движется вверх. И снова вокруг него возникли темные силуэты. Казалось, земля становится тверже. Над головой раздались крики этих странных птиц.
      — Э-текели-ли, — как будто бы кричали они.
      Он пустился бежать. Споткнулся.
 
      А потом. Потом. Потом…
 
      Я был на пути к Форту, возвращаясь от Леграна, когда это произошло. Я тогда даже не подозревал, что моя жизнь совершенно переменится. Не то, чтобы моя жизнь до этого была лишена фантазии. Вовсе нет. Но на этот раз ничто в моем восприятии окружающего не помешало мне считать воображаемое реально происходящим.
      Когда золотой жук вылетел откуда-то и ударился мне в лицо, я еще не знал, что это было знаком перемен во всей моей жизни и навсегда. Я поискал и увидел его на песке перед собой, замечательный, сверкающий кусочек золота в лучах заходящего, октябрьского солнца. Я знал, что некоторые майские жуки имеют металлическую окраску, золотую или серебряную, и это, должно быть, прекрасно. Но этот… Это был особенный экземпляр, по крайней мере, мне не известный. Когда я встал на колени, чтобы рассмотреть его получше, то был поражен необычными пометками. Внезапно я понял, что черный рисунок на его спине был расположен так, что все остальное представляло собой форму маленького золотого черепа.
      Я сорвал лист с ближайшего дерева, положил блестящее насекомое на него, аккуратно завернул и спрятал в карман. Я был уверен, что Леграну будет очень интересна эта находка, когда я приду к нему в следующий раз. Если не как предмет для научного исследования, то, по крайней мере, как повод для самых загадочных предположений.
      Я брел вдоль песчаного побережья в подавленном состоянии, несмотря на прекрасный день и интересную находку. Направо от меня уходила вглубь острова девственная, почти непроходимая, чаща вечнозеленых мирт, покрывающих большую часть суши. Я слышал, что их называют кладбищенскими цветами, так как они разрастаются и образуют сплошной ковер. Было так странно увидеть наяву то, что столько лет было сном и вдруг понять, что это не что иное, как часть жизни. И потом в минуту душевного подъема, лишиться мечты, еще не успев ее понять. Иметь, иметь, а потом потерять; мечта существует, а реальность ускользает, как-будто бы часть моей собственной жизни впервые высветилась по-новому, а потом отделилась от меня и не вернулась. Что может быть более жестоким, чем отнять заветную мечту в тот момент, когда она вот-вот осуществится. Я поддел ногой камень, услышал где-то вдали над водой раскаты грома. И дело не только в том, что все мои взгляды на жизнь изменились в такое короткое время — я не настолько углублен в свои переживания и склонен к метафизике, чтобы серьезно зависеть от этого — главное, меня не покидало чувство роковой неизбежности и моего бессилия защитить от гибели милый сердцу призрак.
      Когда я прошел еще милю, тропинка повернула вглубь острова, сквозь заросли. Эта дорога пересекала остров. Тени почти смыкались, когда я проходил между ними, потому что солнце уже садилось.
      Спустя какое-то время, когда я зашел уже порядочно вглубь острова, я остановился. Что-то было не так. Я протер глаза, тряхнул головой, но видение не исчезало.
      Они стояли в отдалении возле заводи, образованной приливом, примерно в миле ходьбы высокие в розовеющих сумерках — пара лесных призраков — там, где, я мог поклясться, раньше ничего не было. Произошло что-то невероятное, совершенно невероятное, и я не мог понять, что бы это могло быть. Я не был уверен, что под моим пристальным взглядом видение исчезнет, однако вновь направился по западной тропе. Вскоре я уже различал далекие огни Карлстона, светящиеся вдоль гавани, частично уже спрятавшиеся в быстро сгущавшемся тумане. Казалось, что туман приближался с необыкновенной быстротой, и я остановился на какое-то время, чтобы полюбоваться этой картиной.
      Мне казалось, что расположение города было немного иным, чем то, которое я наблюдал раньше с этой точки, хотя я не стал бы утверждать это наверняка, так как был очень взволнован и туман надвигался слишком быстро. Именно этот туман помогал мне вновь воскрешать ее в памяти, Энни, ребенка, девочки, леди из мечты; Энни, образ которой я пронес через годы, как некую нескончаемую фантазию, свою воображаемую подругу детства, которая подросла вместе со мной, которая откликалась на мой призыв или звала за собой в царство причудливых видений, на берег моря… Энни, мой милый призрак, моя туманная леди…
      Вот и все, не более того. Кем она могла быть для меня — обманчивой игрой воображения, подругой снов, другом или даже больше?..
      Энни. Она нереальна. Конечно, нет. Все это время наши встречи были не более материальны, чем этот туман. Да, так я думал. Я думал так до позавчерашнего дня, дня, который разрушил созданный мной мир.
      Помню, как я прогуливался по городу после ужина. Потом, как сейчас, легкий туман набежал на море сквозь удлиняющиеся тени. Осенняя сырость сливалась с морской влагой. Темнота перемешивалась с отблесками огней. Терпеливый спаниель поджидал своего хозяина у дверей пивной. Дорожная пыль серебрилась под ногами. Несколько черных птиц, хрипло крича, полетели в направлении моря. От всего этого было как-то не по себе. Внезапно я услышал крик.
      Да, кто-то кричал, но погруженный в свои мысли, я не был уверен, что услышал ее именно тогда, так как экипаж еще не появился. Это было нечто большее, чем просто услышать ее крик и ощутить ее присутствие.
      Мгновение спустя экипаж вывернул из-за угла — большой и черный, — натянутая упряжь, лоснящиеся лошади, смуглый извозчик еле сдерживал вожжи, его губы искривились, издавая что-то вроде рычания. Экипаж неосторожно покачнулся, выпрямился и устремился вперед, обдав меня клубами пыли. Но в окне я увидел ее лицо. Энни. Наши взгляды встретились на кратчайшее мгновение, она вздрогнула и я снова услышал ее крик. Правда, я не был уверен, что ее губы при этом шевелились и ни один из немногих прохожих возле меня не проявил никаких признаков беспокойства.
      — Энни! — прокричал я в ответ, но она миновала меня и умчалась вниз по улице, ведущей к морю.
      Я повернулся и побежал. Мне вслед залаяла собака. Кто-то что-то прокричал — я не смог разобрать и смеясь бежал вперед. Экипаж загрохотал по мостовой, нагоняя меня, и я уже бежал, пробиваясь сквозь облако пыли.
      Еще не достигнув угла, я закашлялся, глаза заслезились. Я отступил назад в сторону от дороги, чтобы пропустить экипаж, набирающий скорость. Я продолжал преследование, хотя и замедлил шаг, стараясь не догнать, а хотя бы проследить за ним. Таким манером я какое-то время мог держать его в поле зрения, ускоряя шаг по мере того, как пыль рассеивалась. Когда он повернул, я опять побежал и добежав до угла, снова увидел его.
      — Эдди, — слышалось мне. — Помоги мне. Я в их власти. Боюсь они причинят мне зло…
      Я сделал еще один рывок, на этот раз под гору. Казалось, экипаж направлялся к гавани. Собственно, он почти уже был там. Я продолжал бежать, безразличный ко всему, кроме бедственного положения этой женщины, само существование которой я подвергал сомнению еще мгновение назад. Моя леди снов и теней, морских дюн и туманов каким-то образом проникла в реальный мир, против своей воли заключена в экипаж, который мчится к докам. Ей нужна была моя помощь, а я боялся подоспею ли вовремя, чтобы защитить ее.
      Страхи мои были оправданы. В то время как я спускался по улице, ее похитители, наверное, уже сажали ее в лодку. И вот я достиг пирса, на котором стоял брошенный экипаж с распахнутой настежь дверью. Лодка уже причалила к черному кораблю необычной конструкции с поднятыми и раздутыми парусами — фрегат или бриг, точно не знаю (я солдат, а не моряк), — который казался быстроходным и хорошо вооруженным. Могу поклясться, что тогда еще раз я услышал ее крик, хотя расстояние было слишком большим.
      И пока я произносил проклятия и озирался вокруг в поисках хоть какого-то средства передвижения, лодку подтащили к борту корабля, где команда уже приступила к переноске груза, который был не чем иным, как женщиной, потерявшей сознание.
      Я закричал, но никто из них даже не повернулся в мою сторону. И никто не появился поблизости узнать, почему я кричу. Я был вынужден бросится в воду и поплыть, хотя здравый смысл подсказывал мне, что было глупо ставить себя в такую уязвимую позицию. Затем, вдруг я подумал, что мои крики все же были услышаны. С борта судна раздалось несколько ответных криков. Но мгновение спустя их заглушил звук якорной лебедки.
      Обессиленный, я провожал взглядом судно, которое медленно поворачивалось, ловя ветер в свои паруса; чтобы быстро унестись в открытое море. Поблизости не было никого, кто бы помог мне, ни одного подходящего судна, чтобы пуститься в погоню и конечно же никаких шансов достичь чего-либо своими собственными силами, даже если бы у меня и была небольшая быстроходная лодка. Я мог только остановиться и проклинать все на свете и видеть, как Энни уносится от меня по воле капризной судьбы, которая вновь разлучила нас.
      Вот уже два дня, как все это мучает и терзает меня. И даже сегодняшняя встреча с Леграном не смогла отвлечь меня от печальных мыслей. А теперь направляясь к форту Молтри, я почувствовал, что не смогу приступить к службе сегодня, так как в четверти мили от берега бросил якорь корабль, черный корабль необычной конструкции. Я мог поклясться, что что именно на этом судне находилась Энни.
      После. После. Немного позднее. Иду. Раздумываю.
 
      И он, пошатываясь, пробирался сквозь туман в поисках ее, не понимая, как он вернулся из Фордхэма в королевство у моря. Может быть, на воздухе голова прояснится. Есть какой-то пробел в веренице событий. Валентайны были очень милы и миссис Шу тоже. Но провал в сознании между «тогда» и «сейчас» был таким странным, что не поддавался осмыслению. Был перерыв — да! Черная бездна — и из ее глубины выступало что-то похожее на смерть или сон. И все же он, пожалуй, не умер, если, конечно, быть мертвым и чувствовать, что ты пьян, — это не одно и то же. Он потер виски, медленно повернулся и посмотрел назад. Туман не позволял понять, откуда он пришел — полдюжины извилистых тропинок остались позади. Он стоял покачиваясь, вслушиваясь в шум моря. Наконец, он повернулся опять, чтобы продолжить путь по выбранному им маршруту. В то самое место, где его всегда ожидал праздник души. Почему сейчас? Что сейчас? Что-то было им отвергнуто, что-то таилось от него, словно слово, готовое сорваться с уст; и чем сильнее хотелось сказать, тем труднее было произнести.
      Он пошатнулся, один раз упал. А действительно, он не припомнит точно, может он и вправду выпил? Похоже, что так оно и было. Плеск волн внезапно стал громче. Небо было темнее, чем обычно в этих местах, позади туман. Он стряхнул песок с брюк. Да, это было то самое место…
      Он споткнулся и пришел в себя, голова прояснилась. Острое всепоглощающее чувство утраты овладело им, и внезапно он понял, что ему следует искать. Он повернул вглубь острова и уже через несколько шагов тягостное чувство притупилось.
      Дорога шла вверх, становилась менее песчаной, хотя голос моря не терял своей силы. В то время как воля его истощалась, шаг становился все тверже. Плотная масса перед ним слегка рассеялась, ее очертания стали яснее. Им овладела нервная дрожь, глаза блестели, он торопился.
      Достигнув цели, он протянул вперед дрожащую руку, медленно нащупал холодный серый камень, потом опустился на колени у самого входа и долго сидел так недвижимый.
      Когда он встал, море шумело еще сильнее у него за спиной и вкрадчиво лизало его ботинки. Не оглядываясь, он подошел к темной металлической двери, распахнул ее, вошел внутрь влажного помещения. Он долго отдыхал среди теней, слушая голос моря и птиц, сидящих в проемах.
      И позднее, гораздо позднее, в другом месте, умиротворенный, он напишет: «Я был ребенком и она была ребенком в королевстве возле моря…»
      Вниз по направлению к побережью…
 
      Мы блуждаем впотьмах, сознавая бренность существования, погруженные в неясные, но все же существующие тайники судьбы, отделенные от нас быстротечным временем и бесконечно величественные.
      В пору юности нас преследуют тени прошлого, но мы никогда не станем считать их сном. Это наши воспоминания. Мироощущения юности слишком чисто, чтобы обмануться хотя бы на миг.
      «Eureka», Эдгар А.По.

      Вечерний ветерок доносил до меня шепот тумана, когда я приблизился к берегу. Судно было довольно далеко. Я произвел беглый осмотр погружающегося в сумерки берега в надежде найти небольшую лодку, чтобы отправиться на корабль. Через некоторое время бесполезность моих попыток стала очевидной.
      Я снова обратил внимание на корабль. Несмотря на надвигающуюся ночь и туман, я понял, что поплыву туда. Другого пути у меня не было. Хотя еще до армии я накопил некоторый опыт участия в драках, все же иллюзий по поводу моих способностей противостоять целой команде на борту я не питал. Моя реакция боксера и навыки борца едва могли бы выручить против дюжины крепких матросов, вооруженных фут-штоками и лодочными баграми. В то же время я не мог позволить кораблю опять уйти, унося Энни из моей жизни в последний раз и навсегда. Я должен использовать малейший шанс, пойти на любой риск, чтобы выручить ее.
      Но как только я присел, чтобы расшнуровать ботинки, раздалось скрежетание корабельной лебедки. Оно доносилось с корабля, возле которого несколько мгновений спустя я увидел спущенную на воду лодку. Так и не расшнуровав ботинки, я замер в ожидании. Очевидно, корабль не собирался немедленно сниматься с якоря. Я решил не привлекать к себе внимания попытками вплавь добраться до корабля, а увеличить свои шансы на успех, наблюдая за группой людей, которые собирались сойти на берег. Возможно даже, что моя затея окажется теперь менее рискованной, чем я предполагал.
      В конце концов, я же не был до конца уверен, что дело нечисто. Я мог истолковать неправильно ситуацию, в которой оказалась Энни, и ее поведение. Быть может, она поспешила на борт судна по своей воле. Не выдавал ли я собственные предположения и страхи за действительность, драматизирую безобидное событие, которое виделось мне через призму нашего загадочного знакомства.
      Но упрямый чертенок внутри меня говорил: «Нет!» К сожалению, довольно часто, этот чертенок овладевает большей частью нашего осознания. Я понял это немного позднее, когда, рассекая густой туман, лодка направилась к берегу. Я окликнул их, и они изменили свой курс, приближаясь прямо ко мне.
      В лодке было восемь или десять человек, быстрые, уверенные взмахи весел приближали ее ко мне. Меня заинтересовало, какую цель могли они преследовать, сходя на берег именно здесь и в это время. Я уже мог хорошо разглядеть их предводителя, негодяя злобного вида. Он смотрел на меня, ухмыляясь, потирая руки. Где-то, внутри меня, посмеивался чертенок.
      Меня встревожил взгляд мужчины, и не столько его злобность и очевидность его намерений, сколько то, что именно я, и не кто иной, был объектом его пристального внимания. И тут меня осенило, почему именно здесь и сейчас они решили сойти на берег: их странной целью было каким-то образом причинить мне зло. Противоречивые чувства переполнили меня: им нужен был именно я, им было заранее известно, что я буду именно здесь в этот вечер.
      Когда они достигли мелководья, нас разделил туман. Мне был слышен шум весел, плеск воды, шуршание гальки и песка по днищу лодки, когда они втаскивали ее на берег. Я развернулся и побежал.
      Их силуэты показались в поредевшем тумане, и я услышал шум погони. Я повернул в глубь острова, пробираясь сквозь чащу. Преследователи приближались, легко нагоняя меня.
      — Остановись, или будет хуже! — крикнул один из них, наверное главный. Этого было достаточно, чтобы удвоить или утроить мои попытки спастись.
      Что-то царапнуло мне плечо — должно быть, бросили камень — и следующий крик раздался еще ближе. Я продолжал бежать, чувствуя, что кто-то меня настигает. По звуку его дыхания и топоту шагов я понял, что он вот-вот меня догонит.
      Я немедленно обернулся и столкнулся лицом к лицу со своим преследователем, смуглолицым крепким парнем с дубинкой в правой руке. Он остановился и слегка отступил назад, очевидно удивленный неожиданным отпором. Я быстро ударил его по коленной чашечке, потом стукнул в бедро, нога подкосилась, я налетел на него, сдавил горло и вырвал из рук дубинку. Другой мужчина, пониже ростом с безобразным шрамом от губы до уха, приближался ко мне. Я понял, что столкновения с ним мне не избежать.
      Я ждал, опустив руки. Он не был вооружен, и я, немного согнувшись, отступил назад, подпуская его поближе. Он ударил меня, я в ответ стукнул его дубинкой по локтю. Он взвыл, и я немедленно стал наступать, нацелившись ему в висок, но промахнулся, и удар пришелся в челюсть. Его заменил крупный чернобородый детина, который замахнулся кинжалом, направив его мне в живот. Я уклонился от удара, хотел стукнуть его по руке, но промахнулся. Тогда он ударом левой в затылок отбросил меня к дереву. Сквозь его бороду мне виден был ряд зубов, разделенных двумя щербинками, нож болтавшийся на боку, когда он наступал на меня, расчищая себе путь вытянутой вперед левой рукой.
      Не в силах двигаться, я наблюдал, как он приближается ко мне. Вдруг необычайно длинная волосатая рука обвила справа его туловище, заломив за спину руку, в которой был нож. Уродливая рука схватила его слева, потом подняла высоко в воздух и швырнула вниз к его товарищам. Я тряхнул головой, пытаясь уяснить для себя происходящее, вспоминая виденные когда-то картинки с изображением человекообразной обезьяны и сравнивая их с тем, что было передо мной. Из-за сутулости и неуклюжей походки трудно было сразу определить ее действительные размеры. Однако ее внезапное появление и действия произвели совершенное замешательство в рядах моих преследователей. В это время пара выстрелов прозвучала за моей спиной, слева. Один разбойник упал, другой зажал внезапно окрасившуюся алым руку.
      — Сюда, приятель! — раздался сзади надтреснутый голос, и я почувствовал, как кто-то властно сжал мою руку своей.
      — Ко мне, Эмерсон! Иди сюда! — крикнул он, и обезьяна послушалась и последовала за нами.
      Я позволил вывести себя через низкий кустарник на открытое пространство, которое привело нас на побережье. Потом мы побежали. Я не знал, куда мы направлялись, но коротышка рядом со мной явно двигался с определенной целью. Доносился шум погони, но туман приглушал его, поэтому трудно было сказать, по той ли тропе бегут наши преследователи, что и мы.
      При беглом взгляде на моего спасителя я на какое-то мгновение принял его за ребенка, так как он был не выше четырех с половиной футов. Но потом я разглядел его странное красноватое лицо, обрамленное копной необычайно жестких волос и одновременно отметил, как он широк в плечах, как крепки его мускулы.
      Он бежал, я поспевал за ним, обезьяна, прижимаясь к земле прыжками следовала вдоль берега. И вот мы остановились возле кучи веток и кустарника, которую коротышка стал немедленно растаскивать. Как только я понял, что там спрятана лодка, я начал ему помогать. Но прежде, чем мы успели закончить работу, один из преследователей выскочил прямо на нас из тумана. Увидев нас, он поднял абордажную саблю, которую держал в правой руке.
      — Дьявол! — крикнул он, бросаясь вперед.
      Коротышка стоял между нами. Он поднял левую руку навстречу лезвию, занесенному над его головой, схватил нападавшего за запястье, обезоружил его. Потом, не суетясь, протянул вперед правую руку, схватив нападавшего за пряжку ремня. В этот момент я услышал скрежетание трущихся друг о друга костей. Злодей пытался повторить свои прежние ругательства, но уже был сбит с ног маленьким человеком, который приподнял его и бросил в воду. После этого коротышка немедленно подошел к лодке и начал без видимых усилий тащить ее к берегу, остановившись один раз, подмигнуть мне и криво усмехнуться.
      — На борт, мистер Перри! Эмерсон — и ты тоже! Давай! — приказал он. И гораздо позднее, когда мы уже были в лодке, добавил: — Ведь вы же Перри, не так ли?
      — Да, это так, — сказал я. — Я не видел раньше ни одного из этих людей. И даже не представляю, почему они напали на меня.
      Когда мы начали грести я добавил: — Должен поблагодарить Вас за вмешательство. Надо сказать, оно было чрезвычайно своевременным.
      Он издал звук, напоминающий смех.
      — Ну, это было просто необходимо, — сказал он. — Еще чуть-чуть, и было бы уже поздно.
      Мы дружнее налегли на весла и через несколько минут в любом направлении уже нельзя было различить ничего, кроме тумана. Обезьяна пробралась между нами и примостилась на мосту лодки. То и дело она делала жесты, которые, очевидно, что-то обозначали для моего спасителя, и таким образом он слегка корректировал курс.
      — Петерс, — вдруг сказал он. — Дик Петерс, К Вашим услугам. Руки можем пожать в другой раз.
      Я кивнул.
      — Ну, мое имя вам уже известно.
      — Да, — признал он. Я выдержал паузу, ожидая подробностей, но их не последовало.
      Туман был по-прежнему густой. Обезьяна опять сделала знак. Когда курс был выверен, я спросил:
      — Куда мы направляемся?
      Выдержав порядочную паузу, он ответил:
      — На борту одного корабля есть джентльмен, искренне желающий увидеть вас. Этот же джентльмен послал меня и Эмерсон на берег, чтобы соблюсти Ваши интересы.
      — Сдается мне, что слишком большое количество людей знает, кто я, куда я собрался и когда я должен был оказаться здесь.
      Он медленно кивнул:
      — Похоже, что так.
      Вскоре обезьяна издала низкий звук и несколько раз подпрыгнула на месте.
      — Что это, Эмерсон? — удивился Дик. Потом понял.
      — А-а, — произнес он, и мы стали грести назад. Затем раздались слабые отголоски, и большая темная масса замаячила смутными очертаниями впереди нас. Это был корабль, с которого сошли мои преследователи. Когда мы развернулись и подплыли ближе, мне удалось разобрать название. Это была «Утренняя Звезда». Еще ближе. И вдруг в освещенном пространстве, кормовой части палубы я увидел дорогой и знакомый мне силуэт. Энни. Она стояла, пристально вглядываясь в туман, даже не повернув головы в мою сторону. Что-то в ее подавленности и в этой странной манере держать себя говорило мне о том, что она была в трансе, полудреме, под воздействием лекарства, притупляющего чувства. Медлительность в движениях, некая отстраненность…
      Рука опустилась на ее плечо и ее увели от окна. Тут же тяжелые гардины опустились на окна и свет погас. Света не стало. И Энни не стало.
      Я что-то пробормотал, отпустил весло и хотел встать.
      — Не смейте даже думать об этом! — взревел Петерс. — Стоит вам только ступить на этот корабль, и вы — покойник! Эмерсон, придержи, чтобы он не пытался покинуть лодку!
      И послушное создание действительно ухватило меня за воротник. Обезьяна, должно быть, весила не больше меня, но однажды увидев, что она может сделать с человеком, я понял, что рисковать не стоит. Притом, я подумал, что Петерс, должно быть, прав. Мертвый, я буду не очень полезен Энни. Я неохотно сел, потом снова взял весло.
      Мы продолжали грести довольно долго. Туман то рассеивал, то снова заволакивал, хотя смотреть было не на что, разве что на воду, да редкие звезды, отраженные в ней. Иногда я спрашивал себя, может быть, мы заблудились, гребя по огромному кругу или в открытое море, или скоро врежемся в берег. Но вот силуэт другого судна показался в поле зрения: такой же загадочный и внушительного вида, как и первый.
      — Э-эй! — прокричал Петерс.
      — Это ты, Петерс? — раздалось в ответ.
      — Я и еще небольшая компания.
      — Причаливайте сюда, — отозвались с корабля.
      Мы причалили, и вскоре нам была спущена веревочная лестница. Эмерсон вскарабкался немедленно. Прежде чем взобраться на палубу, я прочитал название судна: «Эйдолон».
      Этот человек выглядел ужасно представительным: темные волосы, слегка посеребренные на висках, седые, аккуратно подстриженные усы, выразительный лоб, изогнутая линия губ открывала ряд превосходных зубов, когда он сжимал во рту трубку тонкой работы. Его хорошо подогнанная форма сидела безупречно. В ней он был высокий и стройный, и его улыбка внушала доверие.
      — Капитан Гай, — представил Петерс.
      Тот передвинул трубку в угол рта и улыбнулся.
      — Эдгар Перри?.. — спросил он.
      — Да.
      Он протянул руку. Мы обменялись рукопожатиями.
      — Добро пожаловать на борт «Эйдолон», — сказал он мне.
      — Спасибо. Рад вас видеть, — сказал я. — Похоже, всем тут известно, кто я такой.
      Он утвердительно кивнул.
      — Вы были объектом некоторого внимания.
      — Какого рода? — поинтересовался я.
      Капитан взглянул на Петерса, тот отвернулся.
      — Хм, я не уверен, что мне стоит говорить об этом, — ответил он.
      — А кто-нибудь здесь мог бы мне это сказать?
      — Конечно, мистер Элисон.
      Он снова посмотрел в сторону Петерса и Петерс снова отвернулся.
      — Мистер Сибрайт Элисон, — сказал он тогда, как-будто это что-то объясняло.
      — Я могу встретиться с этим джентльменом? — спросил я.
      Петерс фыркнул и взял меня за руку.
      — Пошли, — сказал он. — Уладим это дело сразу.
      — Что это за судно? — спросил я тогда.
      Капитан Гай повременил с ответом, выполняя ритуал перекладывания трубки, и сказал: — Ну, это яхта мистера Элисона.
      — Пошли, — повторил Петерс и мы оставили капитана одного пускать дым в туман.
      Мы пошли вниз, и я, даже если бы не знал заранее, мог бы предположить по отличной облицовке корабля, хорошо подобранной команде, что это прогулочное судно, предназначенное для личного использования, а не для коммерческих дел. Пока мы шли, я все время спрашивал себя, почему Дик Петерс, а не капитан Гай ведет меня на эту встречу. Может быть, он не простой матрос, за которого я его принял?
      Он остановился у двери, украшенной резьбой в виде плавающих драконов, и резко постучал.
      — Кто там? — откликнулись с другой стороны.
      — Петерс, — ответил он. — С мной Перри.
      — Минутку.
      Вскоре я услышал звук опустившейся цепочки, и дверь открылась. Передо мной предстал крупный мужчина ростом более шести футов и широкий в обхвате. На нем был темно-зеленый с черным халат поверх незастегнутой белой рубашки и брюки. Светлая опушка — вот и все, что осталось от его волос, глаза были ярко голубые.
      — Мистер Перри! — воскликнул он. — Не могу сказать, что я рад видеть вас в добром здоровье!
      — Выходит, это вам я должен быть благодарен за это, сэр.
      — А мы вам сердечно рады. Проходите, проходите!
      Я вошел. Петерс, рядом со мной, слегка кивнул, Элисон ответил и удалился.
      — Прошу садиться, — сказал великан. — Вы голодны?
      Я вспомнил ужин из куропаток, которым слуга Леграна, Юпитер, угощал меня всего два часа назад.
      — Спасибо, я сыт.
      — Тогда, что-нибудь выпьете?
      — Не смею возражать против этого.
      Он ушел в кабинет, откуда вернулся с пузатым графином с красной жидкостью и парой низких бокалов. Он налил по чуть-чуть, поднял свой, сказал: — Ваше здоровье. — Я кивнул и наблюдал, как он делал маленький глоток. Я понюхал — запах вина. Сделал глоток. Было похоже на бургундское. Я выпил оставшееся залпом, сам удивляясь эксцентричности этого поступка. Его глаза слегка расширились, но он тут же снова наполнил мой бокал.
      — Хороший человек, этот Петерс, — сказал я. — Как точно он угадал, когда следует прийти мне на выручку, действовал решительно и наверняка. Помог мне устоять против сильных противников. Должен признаться, до сих пор не могу даже предположить, что явилось причиной их атаки. Или почему…
      — Да?
      — На борту их корабля, который называется «Утренняя Звезда», находится близкий мне человек. Я был бы благодарен, если бы вы поведали мне что-нибудь о намерениях этих людей или просто сказали, кто они. — Одним глотком я осушил следующую крохотную порцию вина в моем бокале и продолжал. — Как вы узнали, что я собирался прийти туда, где вы меня нашли? И что мне нужна помощь?
      Он вздохнул, выпил маленький глоток вина, потом наполнил мой бокал.
      — Прежде, чем мы начнем обсуждать это, мистер Перри, — сказал он, — я бы хотел уточнить кое-какие детали Вашего прошлого. Я должен быть уверен, абсолютно уверен, что вы тот джентльмен, за которого я вас принимаю. Вы не возражаете против того, чтобы ответить на несколько вопросов?
      Я усмехнулся.
      — Ведь вы спасли мне жизнь, а сейчас я принимаю Ваше угощение. Можете спрашивать.
      — Хорошо. Правда ли, что Ваша мать была актрисой, — начал он, — и что она умерла в нищете?
      — Черт возьми, сэр! — воскликнул я, но потом взял себя в руки. — Таково положение вещей, — сказал я более миролюбиво, — насколько мне известно. Ведь мне не было и трех лет, когда она умерла.
      Выражение его лица не изменилось, только взгляд на кратчайшее мгновение остановился на моем бокале. Я почувствовал необходимость взять его и выпить почти, как лекарство. После этого он немедленно был наполнен вновь. Между тем, мой собеседник продолжал осушать свою порцию крохотными глоточками.
      — Она умерла от чахотки, — продолжал он.
      — В Ричмонде?
      — Да, это так.
      — Отлично, — констатировал он. — А Ваш отец?
      — Отлично, сэр? — изумился я.
      — Ну, ну, молодой человек, — сказал он, касаясь моей руки. — Чувствительность тут не уместна. В данный момент слишком многое поставлено на карту. Я всего лишь имел ввиду, что это именно тот ответ, которого я от вас ожидал. Ну так, что же ваш отец?
      Я кивнул.
      — По всей видимости, он был актером, как и мать. Он исчез из нашей жизни за год или два до ее смерти.
      — Все так, — пробормотал он так, словно и этот ответ удовлетворил его. — И у вас появилась счастливая возможность, после смерти матери, быть усыновленным состоятельным человеком из Ричмонда, Джоном Аланом, и его женой?
      — Я бы сказал точнее, что мистер Алан пожалел сироту и взял к себе в дом. Формально я не был усыновлен.
      Сибрайт Элисон пожал плечами.
      — И все же, как член семьи Аланов вы пользовались преимуществами, в которых другим было отказано, — отметил он. — Например, вы провели четыре года в Англии, в частной школе Мэнор Хауз на севере Лондона, не так ли?
      — Да, — согласился я. — Ваше знание таких подробностей из моей жизни меня просто обескураживает.
      — И смею предположить, что приблизительно в это же время вы впервые столкнулись с Энни в каком-то, ну скажем, сне или видении.
      Я вытаращил на него глаза. Никто в этой жизни, вне моего сна, не мог знать о ней. Я никогда и ни с кем о ней не говорил.
      — Что вы знаете об Энни? — прошептал я севшим голосом. — Что можете вы знать о ней?
      — Немного, уверяю вас, — ответил он. — Разумеется не все, что я хотел бы знать. Но, скорей всего, гораздо больше того, что знаете вы.
      — Я видел ее, — сказал я, — два дня назад в Карлстоне и потом, через час. Сейчас она на борту…
      Он остановил меня жестом.
      — Я знаю, где она сейчас, — сказал он. — В данный момент ей ничего не угрожает. Я могу помочь вам пробраться к ней, хоть сейчас. Но будет лучше, если вы позволите действовать мне по своему усмотрению.
      Я кивнул. — Очень хорошо. — И опять опорожнил свой бокал. Он снова подлил мне вина, покачал головой и пробормотал что-то наподобие: — Удивительно. — Потом спросил:
      — Мистер Перри, вам известно имя «По»?
      — По-моему, это река в Италии.
      — Ну, конечно! — хихикнул он. — По — это имя человека. Эдгар По. Эдгар Алан По.
      — Простите… — сказал я тогда. — О, так ведь это совпадение, не так ли? Тот человек на берегу — ведь они хотели убить его, этого Эдгара По.
      — Нет, — жестом остановил его Элисон. — Я хочу, чтобы вы не питали иллюзий на счет. У меня нет никаких сомнений в том, что эти люди точно знали, кого они хотят убить, а именно, вас, сержанта Эдгара А. Перри. Хотя я бы не сказал, что Эдгар По находится в безопасности. Вовсе нет. Но предполагаю, что его участь не будет столь ужасной и… Это, в сущности, нас не касается.
      Он вздохнул, сделал глоток, поднял бокал и допил его.
      — Конечно, — начал он неторопливо, — существует некое совпадение. Да, вы с Эдгаром По похожи так, как редко бывают похожи два живых существа в истории существования мировой цивилизации. Но, я повторяю, что эти люди, от которых я вас спас и которые, несомненно, вновь будут охотиться за вами, ничего не перепутали. Нет. Они хотят видеть мертвым именно Эдгара Перри.
      — Почему? — спросил я. — Я даже не знаю их.
      Он глубоко вздохнул, потом опять, наполнил свой маленький бокал.
      — Известно ли вам, где вы находитесь? — спросил он немного погодя. — Вопрос отнюдь не риторический, я не имею ввиду, что вы в моей каюте, на борту корабля. Прошу рассматривать это шире.
      Я пристально смотрел, изучая его, как мне казалось, пытаясь понять, куда он клонит. Но я был слишком потрясен событиями, чтобы быть сообразительным.
      — Ну, порт Карлстон? — предположил я, чтобы хоть что-то сказать.
      — Верно, совершенно верно, — ответил он. — Но тот ли это Карлстон, который был вам всегда знаком? Неужели за последние несколько часов вы не заметили ничего такого, что навело бы на мысль, что это гавань, которой вы раньше никогда не видели?
      Я снова увидел перед собой тех лесных призраков в лучах заходящего солнца и вспомнил этого странного золотого жука, который, несомненно, еще лежит у меня в кармане. Я сунул руку внутрь и пошарил. Да. Листок был еще там; я вынул его.
      — Вот, что у меня есть, — начал я, разворачивая свою находку.
      Золотой жук был еще там. Он медленно полз по поверхности листа, который я разложил на столике. Элисон надел очки и несколько мгновений изучал его. Потом изрек:
      — Отличный экземпляр представителей scarabens capus hominus, но ничего необычного в нем нет. Вы находите его замечательным, не так ли?
      — У меня есть друг в Салливане, который коллекционирует исключительно насекомых, — объяснил я. — В его коллекции нет ничего даже отдаленно похожего на это. И я тоже не видел нигде ничего похожего.
      — Но в этом мире, мистер Перри, это обычная вещь.
      — Что значит «Этот мир»?
      — Это значит мир Карлстонской бухты с ее прибрежными ущельями и миражами, — пояснил он. — Где эти жуки обычное явление. Где обычного сержанта, служащего в форте Молтри следует называть Эдгар Алан По.
      Я поднял бокал и долго разглядывал его. Потом выпил. Элисон усмехнулся.
      — …Где вино обычно подают в бокалах, размером не более тех, что сейчас перед нами, — продолжал он. — Да, для вас еще одну, пожалуйста.
      Он сделал глоток, я — тоже и протянул графин.
      — Нет, нет, мне хватит, спасибо. Моя норма, похоже, намного меньше Вашей.
      — И все же я не понимаю, — сказал я, — что касается По; и почему он не форте, где, как вы говорите ему следует быть? Где он? Что изменилось?
      — Он ушел в тот мир, откуда пришли вы. Он занял Ваше место в вашем мире, в то время как вы заняли его место здесь. — Он продолжал, изучая мою реакцию. — Что ж, вижу вы не находите эту идею совершенно невероятной.
      — Нет, — сказал я, — не нахожу. Я познакомился с Эдгаром Аланом, как и с Энни, в результате нескольких странных встреч на протяжении всей моей жизни.
      Я почувствовал, как ладони стали влажными, когда я говорил это.
      — Вы, мне кажется, знаете, что может случиться с ней на борту того корабля. Что им надо от нее? Что они хотят с ней сделать?
      Он медленно кивнул.
      — Она вне опасности в смысле немедленной физической расправы. Наоборот, ее здоровье, возможно, предмет особой заботы ее захватчиков. Они хотят использовать ее умственные и спиритические способности.
      — Я должен пробраться к ней, найти способ помочь, — сказал я.
      — Конечно, и я объясню, как это сделать. Вы с Энни и человек, который известен как Эдгар Алан, встречались много раз на протяжении лет, как вы утверждаете, при необычных обстоятельствах?..
      — Да, наподобие встреч во сне. Достаточно реальных, но оставляющих странное чувство.
      — Помимо непосредственного участия вы пытались как-то осмыслить происходящее?
      Я пожал плечами.
      — Невозможно сказать, сэр. Мы обсуждали это время от времени, но никогда не находили удовлетворительных ответов.
      — Вы и По живете в различных мирах, похожих и, одновременно, разных. Что касается Энни, то я не уверен, где ее настоящий дом. Возможно, — в третьем измерении. Я вижу, вы киваете, сэр, как-будто эта версия вам знакома.
      — Такая возможность обсуждалась один раз и очень недолго.
      — О? Идея По?
      Я кивнул.
      — Это человек с живым умом, — заметил он.
      Я пожал плечами.
      — Предполагаю, что так, — согласился я. — Только слегка театрален и склонен гоняться за химерами.
      — И он был прав.
      — Действительно, сэр.
      — Действительно. Я говорю вам правду, как я понимаю ее.
      — Я могу понять вас, — сказал я. — И даже, пожалуй, могу поверить вам. Но, боюсь, не слишком ли меня встревожит встреча с этим человеком при таких странных обстоятельствах.
      — Он был часто прав в спорных вопросах?
      — Да. Как вы заметили, живой ум, живой ход мысли.
      — Не лишен воображения, — добавил Элисон.
      Я осушил свой бокал.
      — Хорошо, — сказал я тогда. — Предисловие закончено, что дальше?
      — Вы, Эдгар По и Энни составляете некое духовное целое, способное проникать в пределы нескольких миров, — начал он. — Основной силой вашего единства являются исключительные способности, которыми обладает Энни. Люди, которые знают способ получения прибыли с помощью ее месмеризма, похитили ее еще ребенком и заключили в этот мир. Но это можно было сделать, только вычислив всех в вашей триаде. Вот почему было необходимо вам поменяться местами с По.
      — Месмеризм, сэр! Неужели! Это звучит для меня, как продукт мистификации.
      Его глаза расширились, и он улыбнулся, потом покачал головой.
      — У вас нет претензий, когда речь идет о переменчивой реальности, но стоит лишь упомянуть о незримых воздействиях, и вы упираетесь. А они существуют: между отдельными людьми, между людьми и природой. Вы, ей богу, удивительный человек.
      — Я видел кое-что из этой переменчивой реальности, но никогда не наблюдал в действительности этот, так называемый, магнетизм.
      — У меня есть причины думать, что он проявляется во всех случаях до определенной степени, в основном, ниже уровня нашего внимания, хотя я считаю, что в этом мире его эффективность намного выше, чем в вашем. Все, что влияет на область психики, здесь гораздо сильнее. Если бы я, например, принял столько же алкоголя, сколько вы, в этот вечер, я был бы болен несколько дней. Вот поэтому, я думаю, ее захватчики так хотят, чтобы Энни оставалась здесь. Пока она здесь, ее способности будут наибольшими. Если вы действительно не верите, то не остается ничего другого, как ждать, пока я не представлю бесспорные доказательства, и в очень скором времени.
      Я опять вытер ладони.
      — Достаточно, — сказал я. — Я был чересчур поспешен. Теперь я принимаю это arguendo, так как хочу знать, куда нас это приведет. Кто эти люди, у которых находится Энни? Что они делают с ней? Зачем им нужны ее способности?
      Он поднялся и, сцепив руки за спиной, сделал несколько шагов.
      — Слышали вы когда нибудь о знаменитом изобретателе Ван Кемпелене? — сказал он наконец.
      — Да, — ответил я. — Конечно. Я думаю, он даже имел какое-то отношение к созданию знаменитого механического шахматиста, которого я, помнится, видел в Карлстоне.
      — Возможно и так, — ответил Элисон. — Говорят, он лучше других изучил труды сэра Исаака Ньютона, отца алхимии.
      — Об этом я не слышал, — сказал я.
      — Рассказывают, — продолжал он, — ходят слухи, что он превратил свинец в золото и вырастил гомункула.
      Я усмехнулся.
      Человеческая доверчивость в том виде, в каком она существует… — начал я.
      Он усмехнулся тоже.
      — Конечно, я сомневаюсь насчет его успехов с гомункулом.
      Я ждал продолжения, но его не последовало. Я взглянул на него.
      — Что касается трансмутации, — наконец сказал он, — то я говорю, как человек, который знает, что он преуспел в этом.
      — О, да, — ответил я, что было не вежливо по отношению к моему хозяину, а также выходило за рамки представления о том, что «в этом мире могут случаться подобные вещи».
      — Полезное умение, если не сказать больше.
      Я взглядом следил, как Элисон, продолжая ходить, оказался в дальнем углу своих апартаментов. И я впервые заметил, что на низкой полке, мимо которой он проходил, были расположены различные предметы таинственного оборудования. Заметив мое недоумение, он улыбнулся и показал рукой в этом направлении.
      — Реторта, перегонный куб, дистиллятор, спиртовка, — пояснил он проходя мимо. — Да, я иногда балуюсь этим на досуге, поэтому могу понять важность открытия и чту его тайну. Он поднял небольшой гладкий предмет, подержал его в руку. Предмет испустил высокий пронзительный звук, потом звук стал ниже и затих. Он отложил предмет в сторону с осторожностью, переведя свое внимание на что-то плавающее в зеленом растворе внутри спирального сосуда.
      — Ван Кемпелен разгадал секрет, — продолжил он, — затем бежал в Европу, когда понял, что за ним охотится «Анхоли Тринити». Они думают, что Энни может помочь вернуть его на материк и проникнуть в глубины его мозга.
      — А это возможно? — спросил я.
      — Думаю, что да, — ответил он. — По всем данным ее возможности огромны.
      — По чьим данным?
      — Вашим. И других людей…
      Я внезапно почувствовал головокружение, но не от вина, потому что все содержимое этих маленьких стаканчиков не могло сравниться с одним хорошим бокалом вина, к которому я привык.
      — Я пытаюсь, — сказал я, — понять. Повторяю, кто эти люди, у которых Энни и которые хотят использовать ее, чтобы похитить секрет Ван Кемпелена?
      — Гудфелло, Темплтон и Грисуолд, — ответил он.
      — Доктор Темплтон, пожилой и загадочный тип, — это их месмерист. Я думаю, они используют его силы, чтобы держать под контролем Энни. Следующий, старик Чарли Гудфелло, искренний, честный, свой парень, пока не всадит вам нож между ребер. И наконец, Грисуолд. Он у них главный и слывет безжалостным джентльменом.
      — И все эти люди находятся на борту «Утренней Звезды»? — спросил я.
      — Думаю, да, — ответил он.
      — И этот доктор Темплтон пытается ввести Энни в транс, чтобы она могла указать им координаты Ван Кемпелена?
      — Боюсь, что так.
      — Если ее поле такое мощное, как вы утверждаете, то он не сможет ничего сделать.
      — Скорее всего, они попытаются накачать ее наркотиками. Лично я, сделал бы именно так.
      Я изучал его, в то время как он стоял опершись на лабораторный стол, устремив, в свою очередь, на меня испытующий взгляд.
      — Что ж, — сказал я через некоторое время, — разрешите мне снова поблагодарить вас за своевременную помощь и за информацию об Энни…
      Он улыбнулся.
      Не то чтобы я совсем не верю в альтруизм, — сказал я, — но у вас было столько неприятностей из-за меня.
      — Я готов к множеству новых, — сказал он, — чтобы расстроить планы этих людей. И вы правы. В этом деле у меня есть свой интерес.
      Я пожал плечами.
      — Все это слова, а где же факты? Я был бы рад услышать истинные мотивы.
      — Я очень состоятельный человек, — сказал он тогда.
      — Это можно было предположить, — ответил я, многозначительно скользнув взглядом по мебели с искусной резьбой, ковру восточной работы и множеству великолепных картин.
      — Итак, если это не жажда наживы, то, должно быть, месть, не так ли? — спросил я. — Можно предположить, что один из этих людей чем-то здорово вам насолил…
      Он покачал головой.
      — Хорошая версия, но неверная, — сказал он. — Все дело именно в деньгах. Я достаточно осведомлен, чтобы поверить в историю Ван Кемпелена, достаточно знаю об Энни, чтобы положиться на ее способности в раскрытии тайны. И я достаточно богат, для того, чтобы допустить такое положение дел, при котором серьезные колебания цен на золото стали бы для меня необратимыми. Я в исключительной ситуации, из которой есть два выхода: или разориться самому, или помешать им. Ваша цель — любовь, моя — деньги, и оставим эти разговоры о мести. Итак, мы, как я понимаю, теперь союзники.
      — Именно так. И я искренне хочу пойти с вами против них.
      Он отодвинулся от своего лабораторного стола, улыбаясь.
      — Хорошо, тогда решено.
      Он пересек комнату, подойдя к небольшому секретеру, сел, достал ручку, чернила и начал писать, не прерывая разговора:
      — Короче, я должен представить вас моему главному консультанту по месмеризму, монсеньору Эрнесту Вальдемару.
      — Буду рад встретиться с ним, — сказал я.
      — Уверен, уверен, — ответил он. — Вы возьмете на себя руководство этим делом по преследованию и пресечению действий этих людей и по спасению вашей леди.
      — Я? Буду командовать?
      — Да. Ведь вы военный человек, не так ли?
      — Я не понимаю. А вы?
      — Долгие морские путешествия плохо действуют на меня, да еще эти события последних дней… Я думаю, что Грисуолд с компанией скоро направятся в Европу, куда бежал Ван Кемпелен.
      — А куда именно?
      — За этой информацией вам следует обратиться к монсеньору Вальдемару.
      — Когда я могу увидеться с ним?
      — Вас представит ему его сиделка, мисс Лиги.
      — Он инвалид?
      — О, у него свои проблемы. Но его добродетели компенсируют все.
      Он закончил писать страницу и начал другую.
      — Да, — продолжал он, — этот корабль, капитан и команда будут в вашем распоряжении. Включая Петерса и его орангутанга, Эмерсон, как он называет зверя. Я снабжу вас рекомендательными и деловыми письмами к людям и банкам множества тех мест, где вы можете оказаться, перед тем, как покинуть вас.
      — А где можно будет вас найти, — спросил я.
      — Предполагаю, вы вряд ли когда-нибудь слышали о местечке Арнгейм? — сказал он.
      Я покачал головой.
      — Оно находится в штате Нью-Йорк. Я укажу подробности в инструкциях. Надеюсь, вы навестите меня, чтобы сообщить о полном успехе предприятия. Я буду весьма признателен вам, получив известие о трех некрологах.
      — Минутку, сэр, — уточнил я. — Я имею намерение освободить Энни и не собираюсь никого убивать.
      — Конечно, нет, — ответил он. — Я просто сказал, что известие об их кончине доставило бы мне удовольствие, так как это жестокие люди, и я не исключаю возможности стычки, в которой вы, профессиональный военный, вынуждены будите применить силу с целью самообороны. В этом случае я был бы очень вам признателен.
      — Да будет так, в лучшем из всех существующих миров, — добавил он, смеясь.
      Я кивнул.
      — Все мы в руках Всемогущего, — изрек я, что было довольно двусмысленно, и не давало ему весомого повода думать, что я выполню его наставления.
      По крайней мере, он еще шире улыбнулся и кивнул мне в ответ так, словно мы достигли взаимопонимания.
      Я встал, повернулся, сделал несколько шагов, чтобы привести в порядок свои мысли. Элисон продолжал писать.
      — Вы хотите поручить мне командование судном? — поинтересовался я, спустя некоторое время.
      — Капитан Гай продолжит командование, — ответил он, не поднимая головы. — Он из тех людей, для которых исключена возможность неповиновения. Он будет беспрекословно выполнять все ваши приказы.
      — Хорошо, — сказал я, — а то я ничего не понимаю в управлении кораблем.
      — Все, что вам будет действительно необходимо, — это сказать ему, куда и когда вы хотите отправиться.
      — А это я должен узнать у Вальдемара?
      — С помощью Лиги, да.
      На мгновение он перестал писать и посмотрел на меня.
      — Если у вас возникнут проблемы, — сказал он затем, — советую обратиться к Дику Петерсу. Хотя он грубоват в обращении, его образование оставляет желать лучшего и внешность не безупречна, он беззаветно предан и очень силен. Никто здесь, на корабле, не смеет перечить ему.
      — Легко могу в это поверить, — сказал я.
      Я сходил за графином, пронес его через всю комнату к лабораторному столу, где оставил свой стаканчик деликатных размеров, наполнил его и выпил. Я заметил, что Элисон перестал писать и наблюдает за мной.
      — Забавно, — сказал я и сделал еще глоток.
      Тогда он спросил: — Есть проблемы?
      — Да, — ответил я. — Значит ли это, что я отплыву без разрешения из форта Молтри?
      — Да, это так. А вы думаете они выдали бы вам разрешение для участия в предприятии такого рода? Или у вас было время, чтобы попросить об этом?
      — Нет. Ситуация мне ясна. Но служба, большей частью, не была мне в тягость, и я не хотел бы ее закончить дезертиром. Я бы хотел написать письмо вышестоящему офицеру с просьбой об отпуске и объяснить, что у меня были серьезные личные мотивы, чтобы поступить так.
      Он какое-то время размышлял над этим, потом опять улыбнулся.
      — Очень хорошо. Сочиняйте ваше письмо, я возьму его с собой, когда сойду на берег и прослежу, чтобы оно было доставлено. Разумеется оно должно быть подписано: «Эдгар Алан По».
      — Я не думал об этом… — начал я.
      — С другой стороны, я могу поговорить со своим знакомым сенатором и ускорить вам немедленную отставку.
      — Пожалуй, это будет даже лучше…
      — Ну, тогда, решено. Когда вы вернетесь в Арнгейм с добрыми вестями, все необходимые бумаги будут уже готовы.
      Он подмигнул и снова начал писать. Я ходил, пытаясь упорядочить свои мысли. Через некоторое время я откашлялся.
      Он опять поднял на меня взгляд: — Да?
      — А где я буду жить, — поинтересовался я.
      — Здесь, в этой каюте, — был ответ, — как только я ее освобожу. Он сложил письмо, отложил его в сторону и добавил: — А это произойдет очень скоро.
      Я коснулся пальцами своей рубашки. Я был в гражданской одежде, пригодной разве только для того, чтобы бродить по безлюдной местности.
      — Жаль, что мне не во что переодеться. Странно чувствуешь себя отправляясь на такое дело и имея на плечах вот это.
      — Поищите что-нибудь в этих сундуках, — сказал он, жестом указывая сразу на три: большой — рядом с койкой, другой — в углу и огромный — посреди комнаты. — В них вся одежда.
      Я последовал его совету.
      — Надеюсь, вы старший сержант? — спросил он.
      — Да.
      — Значит вы уже на втором сроке службы?
      — Да.
      — Доводилось служить в кавалерии?
      — Да.
      — Значит, вы умеете пользоваться саблей?
      Воспоминания о блестящих сабельных клинках, колющих и режущих в лучах вечернего солнца, всплыли в деталях.
      — Да, — ответил я. — У солдата должна быть крепкая рука.
      Он прищурился, словно пытаясь понять, не шутка ли это. Я, действительно шутил, хотя это была чистая правда.
      — Хорошее оружие, — сказал он наконец, — а главное — бесшумное. Хочу, чтобы вы знали: У капитана Гая много всякого оружия, и при желании вы могли бы потренироваться.
      — Спасибо.
      Я изучил его. Наконец, не смог удержаться и спросил: — Когда-нибудь сами баловались этим?
      — О, да, когда я был моложе, — ответил он, — в Карибском море.
      — А я думал, что вы подвержены морской болезни.
      — Тогда еще не очень, — сказал он.
      — На каких кораблях вы ходили? — не мог я не спросить.
      — На торговых, конечно, — ответил он, словно пробуждаясь от воспоминаний и осознавая направленность моих вопросов. — Конечно на торговых.
      — Думаю, что немного практики не помешает, — сказал я тогда.
      Было ли это подергивание его левого глаза простым подмигиванием? Мысленно я закрыл его повязкой, представил черную бороду, а вокруг головы — красный платок. Я пытался представить себе, как в таком обличье, может, сорок лет назад он махал абордажной саблей. Удивительно…
      — Неплохая идея, — сказал он.
      Я вынул несколько брюк и рубашек среднего и высокого качества, два жакета, светлый и темный, которые могли бы мне пригодиться. Красновато-коричневая рубашка и черные брюки были мне впору, и я остановил свой выбор на этой одежде.
      — Ну что ж, неплохо, — заметил Элисон, взглянув на меня и ставя свою подпись под последним из писем. — Я покажу вам, где находится потайной сейф, куда мы положим это. Затем представлю вас мисс Лиги, прежде чем удалиться.
      — Очень хорошо, сэр, — ответил я.
      Все это было сделано. Таким образом я познакомился с Сибрайтом Элисоном, владельцем имения Арнгейм.
      Когда туман вплотную подполз к окну, он написал:
 
Я говорил о Воспоминаниях,
которые преследуют нас в Юности.
Но иногда они
преследуют нас даже в Зрелости,
становясь постепенно все менее и менее
различимыми,
время от времени беседуют с нами
тихими голосами…
 
      Ветер разогнал туман. В этом просвете пробил себе дорогу кусочек луны… Он думал о том, что будет дальше, о конце.

      Я шел, но — боже! — песок уходил у меня из-под ног; я спотыкался и падал несколько раз. Сквозь плотный туман море ревело, как умирающий Левиафан, то и дело накатывая с силой урагана, отрывая огромные куски береговой линии и проглатывая их в своей агонии. Определив направление, я карабкался на более высокий участок, а стихия проглатывала берег за моей спиной. Хватаясь за корни, скалистые выступы, скатываясь назад и снова цепляясь, я выбрался, наконец, из зоны ее досягаемости, оказавшись там, однако, где свистели и завывали ветры, отвечая звериному реву моря внизу. О боже! В своем буйстве стихии стремились друг к другу, потом спасались бегством. Земля, воздух и вода пульсировали гигантскими сердцами. И потом, когда я поднимался вверх, преодолевая последний фут, четвертый недостающий элемент присоединился к ним, чтобы довершить ужасающий образ, возникший передо мной: сноп искр низвергся с небосвода, чтобы объять пламенем дерево, видневшееся впереди. Инстинктивно я поднял руку, а когда опустил, дерево задымилось и вспыхнуло на ветру, и неподалеку от него обозначилась фигура человека, смотревшего сквозь меня в направлении невидимого бушующего моря. Его темный плащ развивался на ветру.
      Я заслонил лицо рукой и, пригнувшись начал двигаться к нему.
      — Алан, — крикнул я, узнав его, когда подошел ближе; потом добавил: — По!
      Он слегка повернул голову в моем направлении, что-то, похожее на задумчивую улыбку, оказалось на его лице, когда он ответил: — Перри, как хорошо, что ты здесь. Я знал, что ты придешь.
      Я подошел к нему. Его плащ хлестал меня по правому боку.
      — Что за дьявольщина здесь происходит? — спросил я.
      — Это не что иное, как похороны Земли, дорогой Перри, — ответил он.
      — Я не понимаю.
      — Покрытая шрамами оболочка Земли истощается по мере того, как физическая сила слова покидает ее атмосферу, — сказал он. — Страсти большинства стихий и нераскаявшихся сердец выпущены на свободу. Мириады несбывшихся надежд угасают вокруг.
      Я откинул волосы со лба. Дерево треснуло у нас за спиной, причудливо вспыхнув в тумане. Море гудело подобно грому.
      — Память о прошедшей радости — не это ли настоящее горе? — продолжал По.
      — Хорошо, может и так, — ответил я. Разглядев его получше, я понял, что он, всегда казавшийся сверстником, был на самом деле гораздо старше. Линии его лица были прочерчены глубже, под глазами — темные круги. Было почти так, как-будто мы увидели друг друга в разное время, соответствующее каждой из наших жизней.
      — Мысль о будущей радости, — предположил я — может привести все в равновесие. Разве это не повод для надежды?
      Некоторое время он пытался осмыслить сказанное мной, потом покачал головой и вздохнул.
      — Надежда? — повторил он. — Это слово тоже покинуло атмосферу. Земной, Земля… Все рушится, дорогой Перри. И весь твой облик наглядное подтверждение тому.
      — Алан… — начал я.
      — Пусть будет «По», — сказал он, — между нами.
      — Тогда, черт побери, По! — закричал я. — О чем ты мне говоришь? Я, правда, тебя не понимаю!
      — Любимый образ угас, — ответил он. — В его отсутствие скорлупа нашего мира раскалывается. Она ушла, мое второе я. Увы! Самый жестокий из всех жестоких дней! Та, которая наполняла собой это место, больше не придет. И ты знаешь ее имя.
      — Энни, — вздохнул он и указал куда-то дрожащей рукой.
      Я повернул голову в том направлении, куда он указывал, к морю, и туман расступился, чтобы поверх жующей морской стихии я мог увидеть подобие серого мавзолея, такого блестящего от воды, которой он словно был пропитан насквозь, что казался сделанным из стекла.
      — Ее гробница, — сказал он тогда.
      — Я не верю тебе, — воскликнул я и бросился прочь от него.
      — Перри, — звал он. — Вернись! Это бесполезно! Не знаю, что будет со мной, если что-то плохое случится с тобой!
      — Она не там! — закричал я в ответ. — Она не может быть там!
      Я спускался, царапая руки, разрывая одежду.
      — Перри! Перри! — звал он.
      Я затаил дыхание, проскользив половину пути вниз, потом покатился и упал в песок. Я тут же вскочил на ноги, оказывая сопротивление сильному ветру и волнам, доходившим мне до колен, когда я шел по направлению к сияющему монументу. Я все еще слышал голос По со стороны горящего дерева наверху. Но слов я не мог различить, доносился лишь лающий звук.
      Я взялся за холодный металл темной двери, открыл задвижку, распахнул ее и вошел. Я пересек сумрачное пространство, ступая по лодыжку в воде. Передо мной на постаменте лежал каменный саркофаг.
      Он был пуст. Мне захотелось рассмеяться и заплакать одновременно. Вместо этого я пошатываясь направился к выходу и закричал:
      — По! По! Ты ошибся! Ее здесь нет! По! По!
      Огромная черная масса воды накатилась на меня и отбросила назад, к усыпальнице..
 
      Я проснулся на полу каюты, хотя точно помню, что накануне вечером укладывался на большой койке, принадлежавшей Сибрайту Элисону. Не могу припомнить, чтобы я падал с нее или делал что-нибудь такое, от чего промокла бы и изорвалась моя одежда. Мои ботинки были полны песка, и несколько песочных дорожек тянулись от того места, где я лежал, к центру комнаты, где они должно быть, начинались. Я потер правый глаз и сел. Снимая пришедшую в негодность красновато-коричневую рубашку, я обнаружил на предплечье несколько ссадин. Тут я вспомнил шторм, мавзолей, молящую фигуру По у горящего дерева.
      Я отыскал свежую одежду в сундуке, переоделся. Я надеялся, что с По ничего не случилось. Я был взволнован явными признаками его помешательства и, в не меньшей мере, странным оборотом всех событий. Уже давно мне удалось понять, что наши странные встречи состояли не только из реальности. В них одновременно присутствовало что-то из области символов, знаков, предзнаменований. Исходя из этого я мог понять, почему усыпальница была пуста: Энни в это время находилась в месмерическом трансе. Но тут было еще что-то. Должно было быть. Конечно, то, что рассказал мне вчера Элисон, немного приоткрывало завесу над феноменом. Но даже этот доблестный алхимик не мог знать всего. Нет такого человека, которого я мог бы спросить обо всем, что касается этого дела, кроме…
      Я задумался. Накануне своего отъезда Элисон представил меня леди Лиги, женщине с большими глазами и черными, с блестящим отливом, волосами. Ее красота была столь чарующей, что замедлила ход моих мыслей, по крайней мере, наполовину. Но это произошло не только под влиянием ее наружности, как я понял минуту спустя. В ней было еще что-то, что производило сильное завораживающее действие. Стоило мне понять это, как я тут же отступил на шаг назад и перевел дыхание. Чары были разрушены. Дама улыбнулась.
      — Рада с вами познакомиться, — сказала она низким гипнотизирующим голосом, напомнившем мне манерой звучания одного русского эмигранта, и глядя мне прямо в глаза с необыкновенным напряжением.
      — Это человек, о котором я вам говорил, — сказал Элисон.
      — Я знаю, — ответила она.
      — И он согласен выполнить дело, которое я ему поручил.
      — Я знаю, — повторила она.
      — Надеюсь, что ваши способности послужат нашему общему делу.
      Она кивнула.
      — Конечно.
      — Однако, у нас был очень напряженный день, — сказал он, — и я думаю, что продолжение знакомства можно отложить до завтра, как и встречу с вашим подопечным. Мой преемник уже осведомлен о том, что монсеньор Вальдемар способен принимать информацию из мест, находящихся за пределами реальной досягаемости.
      — Понимаю, — сказала она.
      — А я — нет, — сказал я, — но в этом деле предпочту целиком положиться на вас.
      — Я получу необходимую информацию и передам ее капитану Гаю перед отъездом, — сказал Элисон.
      — Очень хорошо, — ответил я. — В таком случае…
      — …Вы можете удалиться, — закончил он за меня, — а я попрощаюсь с вами, пожелаю счастливого пути и доброй ночи.
      Он крепко сжал мою руку.
      — Хорошо, — сказал я. — До свидания и спокойной ночи.
      На прощание я кивнул Лиги.
      — До завтра.
      — Я знаю, — сказала она.
      Я отправился назад в свою каюту, где бросился вниз лицом на большую койку. Я заснул почти сразу, потом отправившись в наш дворец на берегу моря. А сейчас…
      Было достаточно светло для меня, чтобы побриться и умыться, поливая себя холодной водой из большой емкости в алхимическом конце моих апартаментов. Закончив прихорашиваться, я вышел в поисках завтрака. В столовой мне сказали, что будут подавать еду в каюту и дали инструкцию по поводу оповещения о трапезе. С тех пор я находился в салоне, решив остаться и подождать, пока лук и яйца, тосты и палтус будут для меня приготовлены. Ночная путаница снов и неожиданностей, загадок и страхов была смыта несколькими чашечками превосходного кофе, с последней из которых я вышел на палубу, чтобы продлить удовольствие, наблюдая за играющими под солнцем волнами, несколькими облаками, плывущими как белые острова в безмятежной голубизне высокого неба. Солнце было еще достаточно низко. Я смотрел на него, а мысли мои уносились далеко к морскому побережью, где мы расстались, и глаза уже начинали искать хотя бы малейшие признаки его, но земли не было видно ни поблизости, ни даже на линии горизонта. Несколько чаек делали круги позади нас, то ныряя в кильватер, то поднимались ввысь. Когда кок, одноглазый испанец по имени Доминго, что-то громко крикнул (проклятия или слова песни, было не разобрать) и выплеснул утренние помои, они ответили ему и быстро ринулись вниз попировать в бурлящих водах. Я пошел немного вперед, ища какое-то время в этом направлении хоть какой-то признак огромного темного силуэта «Утренней Звезды». Но она тоже была за пределами голубых границ моего мира.
      Я поежился от холода и сделал еще глоток, остывающего кофе. Я решил в следующий раз надеть что-нибудь потеплее, когда надумаю подняться на палубу так рано поутру. Собираясь спуститься вниз и вернуть чашку на камбуз по дороге к каюте Лиги, я встретил улыбающегося Дика Петерса, который, коснувшись бескозырки, в шутливом приветствии прорычал: — «Мартин», — мастер Эдди.
      Я улыбнулся, кивнул ему и повернул назад: — Доброе утро, мистер Петерс.
      — Можно просто — «Дик», — ответил он. — Прекрасный денек, не так ли?
      — Действительно, — согласился я.
      — А как вы себя чувствуете в командирах? — продолжал он.
      — Трудно сказать, мне еще не пришлось отдавать никаких приказаний.
      Он пожал плечами.
      — Насколько я понимаю, в этом нет необходимости, — сказал он. — Меньше неприятностей. Мистер Элисон, должно быть, позаботился обо всем распорядиться на какое-то время.
      — Я тоже так думаю.
      — Доводилось когда-нибудь плавать? — спросил он.
      — Я был как-то на борту корабля еще ребенком. Не помню, чтобы меня мучила морская болезнь. Вы ведь это имели ввиду?
      — Хорошо, — заключил он, когда что-то темное упало с верхнего настила, прокатилось по палубе и оказалось рядом с ним. Он протянул руку и сжал лохматое плечо своей обезьяны. Зверь добродушно отреагировал на этот жест, и я не могу не заметить, что они были чуточку похожи друг на друга. Я говорю об этом, не для того, чтобы унизить человека, который пришел мне на помощь в трудную минуту, — хотя согласен, что было бы простительно погрешить против истины во имя красоты — а потому, что эта некрасивость его лица была, в более высоком и мудром смысле, предметом гораздо большего восхищения, чем эти штампованные красавчики из числа любимцев публики. Его губы были тонкими, зубы, если вы их видели, длинные и выступающие вперед.