Роджер Желязны
      Дева и чудовище
      Великая смута настала, потому что настала пора решения. Старейшины выбрали кандидата и жертвоприношение было назначено, несмотря на протесты Райлика, старейшего.
      - Не надлежит нам капитулировать и в этот раз, - заявил он.
      Но ему не ответили, и молодая девственница была отведена в туманный грот, где ее накормили листьями забвения.
      Райлик смотрел на это с разочарованием.
      - Так не должно быть, - настаивал он - Это не правильно.
      - Так было всегда, - отвечали другие. - Каждую весну и каждую осень. Всегда так было. - И они бросали встревоженные взгляды на небо, где солнце начинало утро, разливая повсюду свой свет.
      Бог уже шествовал по великому лесу.
      - А теперь давайте уйдем, - сказали они.
      - А вы когда-нибудь думали о том, что можно остаться? И посмотреть, что делает Бог-чудовище? - с горечью спросил Райлик.
      - Хватит с нас твоего кощунства! Пошли!
      Райлик пошел за ними.
      - С каждым годом нас становится все меньше, - сказал он. - В какой-то момент у нас просто никого не останется, чтобы принести в жертву.
      - Значит, в этот день мы умрем, - сказали остальные.
      - Так зачем тогда тянуть? - спросил Райлик. - Давайте дадим сейчас бой, и не будем ждать, пока нас совсем не останется!
      Но остальные только отрицательно качали головами, жест, который Райлик наблюдал уже в течение многих веков. Все они уважали возраст Райлика, но никто не разделил его мыслей. Они бросили назад всего лишь один взгляд, когда солнце высветило фигуру бога на прекрасном скакуне и со смертоносной пикой наперевес. В пещере, где рождались туманы, дева забила хвостом из стороны в сторону, бешено вращая обезумевшими глазами под юными пластинами бровей. Она почувствовала божественное присутствие и начала низко реветь.
      Они отвернулись и продолжали свой путь по равнине.
      Когда они приблизились к лесу, Райлик остановился и поднял свою жесткую лапу, как бы пытаясь удержать какую-то мысль. Потом он сказал:
      - Кажется, я еще помню время, - сказал он, - когда все было по-другому.