Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Миры Роджера Желязны - Имя мне — Легион

ModernLib.Net / Фэнтези / Желязны Роджер / Имя мне — Легион - Чтение (стр. 2)
Автор: Желязны Роджер
Жанр: Фэнтези
Серия: Миры Роджера Желязны

 

 


Глубина там около 175 морских саженей. По недавней переписи он был домом более, чем для ста тысяч людей. Это огромный освещенный купол, и, озирая его сверху, Эвклид был бы доволен его безупречной формой. На удалении от купола сияли фонари, линия уличного освещения вела среди камней, по мосткам над каньонами, переходя через горы. Идущие вниз автомобили двигались вдоль этих дорог, как танки, маленькие подводные лодки сновали на разных глубинах, мелькали режущие воду пловцы в разноцветных облегающих костюмах, то входя в пузырь, то выходя из него, поскольку работали поблизости.
      Однажды я отдыхал там пару недель и, хотя обнаружил у себя симптомы клаустрофобии, о которой и не подозревал, в целом это было приятно. Население отличалось от жителей суши. Они, на мой взгляд, больше походили на первопроходцев прошлого, на жителей приграничья. Нечто более индивидуальное и независимое, чем обычный обитатель суши, с ощущением ответственности и чувством общности в то же время. И это чувствовалось, несомненно, потому что они были жителями порубежья, став добровольцами в осуществлении двойной программы — как уменьшения перенаселенности наверху, так и эксплуатации морских ресурсов. И в любом случае они принимали туристов. Они приняли и меня, и я ушел туда и плавал с ними, и совершал экскурсии на их субмаринах, осматривал шахты и сады на гидропонике, дома и общественные заведения. Помню их красоту, помню людей, я помню путь в море, сомкнувшемся над головой, как ночное небо, словно видимое фасеточным глазом какого-то насекомого. Или, может быть, это огромное насекомое вглядывалось с другой стороны? Да, это еще более похоже. И возможно, эти особенности места и будили какие-то бунтарские настроения, и я постоянно чувствовал, как глубины моей психики возбуждаются морской глубиной.
      Хотя город не был настоящим Иденом-под-Стеклом, хотя те безумные и счастливые маленькие купола-городки были явно не для меня, в них было нечто такое, что напоминало мне маленькие цветные штучки, похожие на пузыри, что всегда приходили ко мне на ум, когда я ждал беду или размышлял над некоторыми уроками, полученными в течение зря потраченной жизни.
      Я вздохнул, последний раз затянулся сигаретой и раздавил ее, зная, что мой пузырь может лопнуть в любой момент.
 
      На что это похоже — быть единственным в мире человеком, который не существует вообще? Это трудно описать. Сложно обобщать, когда уверены только в частности, только в одном случае — своем собственном. То, что случилось со мной, было необычным и я сомневался, что где-то найдется параллель.
      Он был странным, этот способ, которым я это сделал.
      Однажды я написал программу для компьютера. С этого-то все и началось.
      Однажды я изучал необычный, пугающий фрагмент новостей…
      Я понял, что весь мир скоро будет существовать в записи.
      Как?
      Ну, это сделано ловко.
      Каждый сегодня имеет свидетельство о рождении, кредитную карточку, историю всех его путешествий и мест пребывания, и, наконец, — все кончается свидетельством о смерти где-то в архивах. Все эти записи находились в разных местах. Они назвали это Центральным Банком Данных. Это привело к огромным изменениям в образе человеческого существования. Не все эти изменения — теперь я был в этом уверен — были к лучшему.
      Я был одним из тех, кто стоял у истоков этого; когда же моя точка зрения изменилась, было уже очень поздно, чтобы можно было что-то изменить.
      Все, что ни делали люди, было данными для Банка, описывающего их существование: записи о рождении и смерти, финансовые, медицинские, специально-технические записи — все существовавшие данные были сведены воедино, в ключевой пункт, персонал которого имел допуск к этой информации на различном уровне секретности.
      Я никогда не считал что-то только хорошим или только плохим. Но на этот раз я вплотную приблизился к первой точке зрения. Я считал, что это по-настоящему хорошо. Я думал, что в том сложном и многообразном мире, в котором мы живем, системы, подобные этой, необходимы: каждый дом получает доступ к любой когда-либо написанной книге или игре, записанной на ленте или кристалле, к любой учебной лекции, к любому фрагменту обширной статистической информации, которая может понадобиться (если вы не будете лгать статистику, хотя бы теоретически, и если никто не имеет доступа к вашему досье, пока не получит вашего разрешения), каждый торговый или правительственный чиновник имеет доступ к вашим активам, доходам, перечню ваших поездок, когда-либо вами предпринимавшихся; каждый адвокат с судебным ордером имеет доступ к перечню всех мест, где вы когда-либо останавливались — и с кем, и на каком транспорте. Вся ваша жизнь, вся ваша деятельность выкладывалась как карта нервной системы в нейрохирургической классификации — и это представлялось мне хорошим.
      И прежде всего ради одного так будет ликвидирована любая преступность. Только ненормальный, казалось мне, может связаться с той махиной, которая противостоит ему, а после того, как в систему были введены и медицинские сведения, можно было остановить даже психопатов.
      …И если уж говорить о медицине, то разве не прекрасно, что медик, обследующий вас, может через компьютер моментально получить всю историю вашей болезни! Подумайте о повышении эффективности лечения. Подумайте о предотвращении смерти!
      Подумайте о статусе мировой экономики, когда известно, где находится каждый гривенник и на что он пойдет!
      Подумайте о разрешении проблемы управления движением — на суше, на море и в воздухе, когда все регулируется!
      Подумайте о… О, черт!
      Я предвидел пришествие Золотого Века.
      Чушь!
      Мой друг имел связи с мафией, и он посмеялся над тем, как разгорелись мои глаза.
      — Ты серьезно веришь, что каждый пассив будет регистрироваться, каждая сделка записываться? — спросил он меня.
      — В конце концов — да.
      — Нет закона, который нельзя обойти. И всегда найдется лазейка. Никто не знает, сколько на самом деле денег во всем мире, и никогда этого не узнает.
      Тогда я вплотную занялся экономикой. Он был прав. То, для чего мы писали программы, было в основном сметной документацией. Мы не учитывали человеческий фактор.
      Я не думал о поездках. Сколько незарегистрированного транспорта? Никто не знает. Как получить статистические данные о том, о чем нет сведений? А раз уж есть неучтенные деньги, то сколько на них можно построить незарегистрированного транспорта? Береговые линии в мире необъятны. Так что транспортный контроль невозможно осуществить так плотно, как я считал.
      Медицина? Врачи тоже люди. Я неожиданно подумал о том, насколько неполными могут быть медицинские записи, особенно если кто-то хочет прикарманить побольше денег и берет не по таксе или выписывает незарегистрированные рецепты.
      Были темнилы, были люди, обожающие таинственность, были те, кто честно заблуждался, давая неверную информацию. При столкновении с такими людьми система доказывала свое несовершенство.
      И это означало, что она не будет работать так, как от нее ожидается. А еще внедрение ее могло вызвать обиды, негодование, определенное сопротивление, изобретение всяческих уверток — это можно было гарантировать наверняка.
      Но явного сопротивления почти не было, так что проект развивался. Это заняло более трех лет. Я работал в Центральном офисе, начав как программист. После того, как я предложил систему подключения станций наблюдения за погодой и сообщения метеорологических спутников полились прямиком в центральную сеть, меня назначили старшим программистом, и обязанности мои расширились.
      Но чем больше я изучал проект, тем больше появлялось сомнений, тем серьезнее становились опасения. Я обнаружил, что работа перестает мне нравиться, и это сделало мои занятия более интенсивными. Приходилось брать работу на дом. Никто не догадывался, что вызвано это было не увлечением, а скорее рожденным опасениями желанием изучить все, что возможно, о проекте. После того, как мои действия были замечены, их неверно истолковали и повысили в должности еще раз.
      Это было прекрасно: я получил допуск к большому объему информации на уровне политики. Потом по разным причинам дело дошло до потока данных о смертях, повышениях, отставках и увольнениях. Эти вещи стали открытыми для меня, и я рос внутри группы.
      Я пришел за советом к старому Джону Колгейту, который руководил проектом.
      Однажды, еще в самом начале проекта, я поделился с ним своими сомнениями и опасениями. Я сказал седому желтолицему старику со взглядом спаниеля, что предчувствую: мы можем сотворить чудовище, которое совершит самое последнее посягательство на остатки того сокровенного, что есть у человека.
      Он долго глядел на меня, комкая на столе кораллово-розовое месиво бумажных лент.
      — Может быть, ты и прав, — сказал затем он. — Как ты до этого додумался?
      — Не знаю, — сказал я. — Я только хотел сказать вам, что я думаю по этому поводу.
      Он вздохнул, повернулся в своем кресле-вертушке и уставился в окно.
      Немного спустя мне показалось, что он задремал, как иногда это случалось с ним после обеда.
      И все же, наконец, он заговорил:
      — Не думаешь ли ты, что мне и раньше тысячи раз приходилось выслушивать подобные аргументы?
      — Возможно, — откликнулся я, — и все же мне хотелось бы знать, что вы на это скажете.
      — У меня нет на это ответа, — сказал он резко. — Или я чувствую, что это к лучшему, или отказываюсь с ним возиться. Конечно, я могу ошибаться. Я допускаю это. Но многие идеи сохранятся в записях, а особенности нашего общества будут упорядочены настолько, насколько это возможно. Если ты нашел для этого лучший вариант — скажи мне.
      Я молчал. Закурив, я ждал, что он скажет дальше. Я не знал еще тогда, что жить ему оставалось месяцев шесть.
      — Ты когда-нибудь думал об уходе? — спросил он наконец.
      — Что вы имеете в виду?
      — Исчезновение. Возможность вырваться из системы.
      — Я не уверен, что понял…
      — Мы все включены в Систему, в которой будут закодированы и записи о наших личностях. Наших — в последнюю очередь.
      — Почему?
      — Потому что я хочу оставить возможность для того, кто придет ко мне с тем же вопросом, что и ты — о возможности скрыться.
      — Кто-то еще хотел этого?
      — Даже если мне и высказывали такое намерение, я бы не сказал тебе этого.
      — Исчезновение. Я понимаю это так, что вы имеете в виду уничтожение данных обо мне прежде, чем они попадут в Систему?
      — Верно.
      — Но мы не можем сделать этого с другими данными: с академическими записями… с тем, что касается прошлых событий.
      — Это твои проблемы.
      — Я ничего не смогу купить на кредитную карточку.
      — Думаю, что ты мог бы платить наличными.
      — Но ведь все деньги на учете.
      Он откинулся назад на спинку кресла и улыбнулся.
      — А так ли? — спросил он.
      — Ну, не все, — согласился я.
      — Так как же?
      Я размышлял над этим, пока он раскуривал трубку. Пуская клубы дыма, он затянулся. Обманывал ли он меня со свойственным ему сарказмом? Или это было серьезно?
      Как бы в ответ на мои мысли он поднялся с кресла, пересек комнату и открыл кабинет. Он порылся там некоторое время, затем вернулся, держа стопку перфокарт, как покерную колоду. Он швырнул их на стол передо мной.
      — Это ты, — сказал он. — На следующей неделе они должны быть введены в машину, как и у всех остальных, — и он снова уселся в кресло, выпустив клуб дыма.
      — Возьми их и спрячь под подушку, — сказал он. — Спи на них и решай, что ты с ними сделаешь.
      — Не понял.
      — Я их отдаю тебе.
      — А если я их порву — что тогда?
      — Ничего.
      — Почему?
      — Меня это не касается.
      — Неправда. Вы — глава проекта.
      В ответ он пожал плечами.
      — Вы не верите в ценность Системы? — спросил я.
      Он опустил глаза.
      — Не более уверен, чем когда-то, — ответил он.
      — Если я их порву, то официально перестану существовать.
      — Да.
      — И что со мной в таком случае станет?
      — Это твои проблемы.
      Он сделал шаг в сторону от стола.
      Я собрал их, сложил в колоду и сунул во внутренний карман.
      — Что ты станешь делать дальше?
      — Стану спать на них, как вы мне посоветовали.
      — Только гляди, чтобы вернуть их утром во вторник.
      — Конечно.
      Он улыбнулся, кивнул, и на этом все закончилось.
      Я взял перфокарты и унес домой. Но я не спал.
      Нет, только не это. Я не спал… я и не мог уснуть.
      Я веками думал о них, крепко думал, всю долгую ночь — бродил по комнате и курил. Существовать вне системы… Как я мог бы совершать те или иные поступки без риска быть обнаруженным?
      Затем, уже около четырех утра, я понял, что должен задуматься над другим, прямо противоположным вопросом: как может Система обнаружить меня, если она не подозревает о моем существовании?
      Тогда я сел и тщательно составил кое-какие планы. Утром я порвал свои перфокарты, сжег их и развеял их пепел.
 
      — Садись в кресло, — приказал высокий и сделал жест рукой.
      Я подчинился.
      Они обошли кресло и встали позади меня.
      Я затаил дыхание и попробовал расслабиться.
      Прошло с минуту, потом он сказал:
      — Порядок. Теперь рассказывай все… и сначала.
      — Я нашел эту работу через Бюро по трудоустройству, — проговорил я, — устроился, работал, исполнял свой долг и встретил тебя. Вот и все.
      — Одно время поговаривали, и нам кажется, небезосновательно, что правительство может получить разрешение в интересах службы безопасности создать ложную индивидуальность путем подмены записей в Системе. И использовать это в качестве прикрытия для агента. Если кто-то захочет проверить его по Системе, он окажется обычным гражданином.
      Я промолчал.
      — Это верно? — спросил он.
      — Да, — согласился я. — Говорят, что это можно сделать. Впрочем, я не знаю, насколько это верно.
      — Возможно, ты как раз такой агент?
      — Нет.
      После этого они немного пошептались. А затем, судя по щелчку, открылось что-то металлическое.
      — Ты лжешь.
      — Нет. Я спас жизнь двоим людям, а вы расспрашиваете меня, как меня звать. Я не знаю, почему, хотя хотел бы знать. Чего плохого я сделал?
      — Вопросы задаю я, мистер Швейтцер.
      — Я просто из любопытства. Возможно, вы скажете мне…
      — Закатай рукав.
      — Для чего?
      — Потому что я так сказал.
      — Что вы собираетесь делать?
      — Поставить укол.
      — Вы — медики?
      — Не твое дело!
      — Ну, в таком случае, я лично против этого. И когда полиция задержит вас, а я об этом узнаю, тогда поглядим, что скажет Медицинская Ассоциация.
      — Вашу руку, пожалуйста.
      — Я протестую, — заметил я, закатывая левый рукав. — Если вы в конце концов прикончите меня, знайте: убийство — штука серьезная. А если же нет, я буду искать вас. Я когда-нибудь найду вас…
      Я почувствовал, как игла вонзилась в руку.
      — Интересно, что вы мне воткнули? — спросил я.
      — Эта штука называется ТС-6, — ответил один из них. — Может, ты слыхал о таком? Ты сохраняешь сознание и у тебя остается возможность пользоваться сознанием. А вот отвечать ты станешь охотнее.
      Я хихикнул, что они, несомненно, приписали эффекту наркотика, и продолжал дышать по методу йогов. Это не прекращает действия наркотика, но улучшает самочувствие и восприятие. Может, это даст мне несколько секунд на укрепление барьера.
      Я слышал о таких снадобьях. Они оставляют тебя в сознании, но отнимают возможность лгать и тщательно обдумывать ответы. Я рассчитал, что слабых точек у меня немного. И в запасе был финальный трюк.
      Вещи, вроде этого ТС-6, больше всего не нравились мне за то, что они иногда дают побочный эффект, влияя на работу сердца.
      Я вовсе не чувствовал себя подавленным. Самочувствие было самым обычным. Я знал, что это иллюзия. Жаль, что у меня не было возможности воспользоваться противоядием из ящичка, который я держал под видом обычной аптечки в моем шкафу.
      — Ты слышишь меня, не так ли? — спросил высокий.
      И я услышал свой ответ:
      — Да.
      — Твое имя?
      — Альберт Швейтцер, — сказал я.
      Позади меня шумно перевели дыхание, и допрашивающий заставил замолчать своего напарника, заговорившего было.
      — Твое занятие? — был следующий вопрос.
      — Я — техник.
      — Это мне хорошо известно. А кто еще?
      — Я делаю много вещей…
      — Ты работаешь на правительство — какое —н иб уд ь правительство?
      — Я получаю зарплату, и это значит, что отчасти я работаю и на правительство. Да.
      — Я не имел в виду — в этом смысле. Ты тайный агент какого-либо правительства?
      — Нет.
      —  Зн ае шьагента?
      — Нет.
      — Тогда почему ты здесь?
      — Я техник. Я обслуживаю машины…
      — Что еще?
      — Я не…
      — Что еще? На кого ты работаешь помимо проекта?
      — На себя.
      — Что ты имеешь в виду?
      — Моя деятельность направлена на укрепление моего собственного материального благосостояния и поддержание физического существования.
      — Я говорю о других хозяевах. Они у тебя есть?
      — Нет.
      От другого человека я услышал:
      — Он говорит ясно.
      — Может быть, — заметил первый, и обратился ко мне. — Что ты будешь делать, если когда-нибудь встретишь меня и узнаешь?
      — Отдам тебя в руки полиции.
      — …И забудешь это?
      — Если смогу, постараюсь причинить тебе побольше вреда. Может быть, даже убью тебя, если смогу сделать это со ссылкой на самозащиту или подстроить несчастный случай.
      — Почему?
      — Потому что ценю свое здоровье. Ты уже причинил мне однажды вред, значит, сможешь причинить и еще. Я не допущу этого — ты имеешь доступ к моему личному делу.
      — Не думаю, чтобы я полез в него снова.
      — Твои сомнения для меня ничего не значат.
      — Итак, ты сегодня спас две жизни и все же хочешь отнять одну жизнь.
      Я не ответил.
      — Отвечай.
      — Ты не задал вопроса.
      — А может, у него привычка к наркотикам? — вмешался второй.
      — Я не подумал об этом. Это так?
      — Я не понял вопроса.
      — Этот наркотик позволяет тебе сохранить ориентацию во всех трех сферах. Ты знаешь, кто ты, где ты и когда. Но это вещество подавляет твою волю, и поэтому тебе приходится отвечать на мои вопросы. Человек, имеющий большой опыт, иногда в состоянии сопротивляться действию «сыворотки правды», перефразируя задаваемые вопросы для себя и давая двусмысленный ответ. Ты так и делаешь?
      — Ты плохо формулируешь вопрос, — заметил второй и обратился ко мне:
      — Ты имеешь опыт приема наркотиков?
      — Да.
      — Каких?
      — Аспирин, никотин, кофеин, алкоголь…
      — А «сыворотка правды»? — спросил он. — Снадобье, вроде того, что заставляет тебя сейчас говорить? Пробовал его раньше?
      — Да.
      — Где?
      — В Северо-Западном университете.
      — Для чего?
      — Я был добровольцем в серии экспериментов.
      — Какую цель они ставили?
      — Изучения эффективности снадобья.
      — Барьер в сознании, — объяснил один другому. — Это может занять не один день. И я думаю, у него подготовка.
      — Ты можешь сопротивляться «сыворотке правды»? — спросил другой.
      — Я не понимаю.
      — Ты можешь лгать нам сейчас?
      — Нет.
      — Опять ты не то спрашиваешь, — заметил первый. — Он не лжет. То, что он говорит, отчасти правда.
      — Так мы добьемся от него ответа.
      — Не уверен.
      И они продолжали засыпать меня вопросами, но вскоре выдохлись.
      — Он меня допек! — пожаловался тот, что пониже. — Так мы его и за неделю не расколем.
      — А стоит ли?
      — Нет. Все его ответы — на пленке. Теперь дело за компьютером.
      Близилось утро, и я чувствовал себя превосходно. Чему немало способствовали вспышки холодного пламени в затылочной части мозга. Я подумал, что сумею разок-другой соврать, если поднапрягусь.
      За иллюминаторами каюты серел рассвет. Должно быть, меня допрашивали часов шесть, не меньше. Я решил рискнуть.
      — В этой каюте «жучки», — заметил я.
      — Что? Что ты имеешь в виду?
      — Службу безопасности корабля, — ответил я. — Полагаю, что за всеми техниками установлен надзор.
      — Где устройство?
      — Не знаю.
      — Мы должны его найти, — сказал один.
      — Что от этого толку, — прошептал другой и это обрадовало меня: он поверил — он говорил уже шепотом, зная, что шепот труднее записать. — Сюда давно бы нагрянули, если бы велось наблюдение.
      — Может, они ждут, когда мы сами полезем им в лапы.
      Первый, тем не менее, начал осматривать каюту, и я встал, не встречая возражений, протащился через каюту и рухнул на кровать.
      Моя рука, словно бы случайно, скользнула под изголовье. Я коснулся оружия.
      Я снял пистолет с предохранителя, выхватил его и нацелил оружие на гостей.
      — Порядочек, кретины, — сказал я, — теперь вы ответите на мои вопросы.
      Высокий потянулся к поясу, но я прострелил ему плечо.
      — Следующий, — сказал я, меняя глушитель.
      Второй поднял руки вверх и посмотрел на своего приятеля.
      — Садитесь, — предложил я обоим.
      Они сели.
      Я придвинулся к раненому:
      — Дай сюда руку.
      Я осмотрел рану. Пуля прошла насквозь… Оружие, отобранное у налетчиков, я положил на шкаф. Потом сорвал с них повязки и изучил их лица. Незнакомые.
      — Ладно… так зачем же вы здесь? И почему вы хотели узнать то, о чем спрашивали?
      Они не ответили.
      — У меня не так много времени, как было у вас, — заметил я. — Придется примотать вас покрепче. Думаю, не стоит валять с вами дурака после того, как вы вкатили мне наркотик.
      Я достал из аптечки липкую ленту и связал их.
      — Это место неплохо звукоизолировано, — объяснил я, положив свое оружие рядом, — и насчет прослушивания я соврал, так что можете покричать, если хочется. Тем не менее, вынужден вас предупредить: вы уже заработали, чтобы вам переломали все кости. Так кто вы такие? — повторил я.
      — Я — механик челнока, — сказал коротышка, — а он — водитель.
      Напарник посмотрел на него со злостью.
      — Пойдет, — сказал я. — Мне хватит и этого, тем более, что я вас ни разу здесь не видел. Хорошенько обдумайте следующий мой вопрос: на кого вы на самом деле работаете?
      Я спросил это, помня, что у меня было то преимущество, которого не было у них. Я работал над собой, поскольку от этого зависела вся моя деятельность независимого подрядчика. Мое имя действительно Альберт Швейтцер — по крайней мере, сейчас. Я всегда становлюсь той личностью, которой должен быть. Спроси они меня, кем я был раньше — тогда бы они могли получить совсем иной ответ. Все это зависит от подготовки и от того, на что настроен разум.
      — Так кто дергает за веревочки? — настаивал я.
      Ответа не было.
      — Лады, — успокоил я. — Полагаю, я должен допрашивать вас по-другому.
      Головы повернулись ко мне.
      — Вы подвергли меня насилию, дабы получить несколько ответов, — продолжал я. — Ну, ладно. Думаю, я верну вам этот долг. Но я буду поосновательнее. Просто я стану пытать вас до тех пор, пока вы не заговорите.
      — Не делайте этого, — посоветовал мне высокий. — Этим вы увеличите ваш индекс склонности к насилию.
      — Поглядим, — усмехнулся я.
 
      Как вы сумеете оставаться несуществующим, пока длится ваше существование? Я же нашел это очень легким. Ведь я был в проекте с самого начала и у меня был широкий выбор возможностей.
      После того, как я порвал перфокарты со своими данными, я вернулся на работу как обычно. И занялся я тем, что начал искать точку ввода данных. Это было последним из того, что я сделал на работе.
      Эта точка была на севере, в Туле, на метеорологической станции.
      Здесь работал старикан, большой любитель рома. Я все еще помню тот день, когда мое судно «Протеус» бросило якорь в его бухте, и я зашел к нему и пожаловался на бурное море.
      — Я дам тебе приют, — согласился он.
      — Компьютер не советует выходить в море.
      — Ладно.
      Он накормил меня, и мы говорили о морях и о погоде. У меня нашелся ящик вина, и я вытащил его.
      — По-моему, здесь вполне достаточно автоматики, — заметил я.
      — Верно.
      — Тогда почему вас здесь держат?
      Он засмеялся и сказал:
      — Мой дядя был сенатором. Мне понадобилось место. Он меня и устроил. Поглядим на корабль?
      Так мы и сделали.
      Он был приличных размеров и с мощными машинами.
      — Это все из-за пари, — объяснил я. — Хочу попасть за Полярный круг.
      — Глупости.
      — Знаю, что пари я выиграю.
      — Возможно, — согласился он. — Когда-то я был вроде тебя — всегда был готов сорваться с места. — Его просоленная борода раскололась в усмешке. — У тебя что-то стряслось?
      — Верно, — сказал я и предложил выпить, потому что он подкинул мне мысль о Еве.
      Он выпил, и я небрежно бросил:
      — Хотя это ей не нравится.
      Думаю, это было именно то, что он хотел услышать.
      — Уже месяца четыре, как мы расстались. И не из-за религии или политики — а из-за вещей куда более серьезных.
      И я принялся врать ему о вымышленной девушке, и он был счастлив, что угадал.
      — Я встретил ее в Нью-Йорке, когда делал то же, что и она — отдыхал.
      Она была высокой блондинкой с короткой стрижкой. Я помог ей найти станцию наземки, вошел с ней в вагон, вышел вместе с ней, пригласил поужинать и был послан к черту.
      Сцена:
      — Мне это не нравится.
      — Мне тоже. Но я проголодался. Так идем.
      — А для чего?
      — Чтобы поболтать. Я совсем один.
      — Не на ту напали.
      — Может быть.
      — Я вас вообще в первый раз вижу.
      — А мне все равно хочется спагетти со стаканчиком вина.
      — От вас трудно отделаться?
      — Нет. Я вообще веду себя спокойно.
      — Ладно, съедим спагетти вместе.
      Так мы и сделали.
      За месяц, что мы были там, мы сходились все ближе и ближе. Выяснилось, что она жила в одном из тех ненормальных маленьких городов-пузырей на дно моря — и это не значило ничего. Возможно, я мог продолжать крутить с ней и дальше. Она была в отпуске, как и я — смотрела Большую Землю. И я не часто бывал в Нью-Йорке.
      Я предложил ей выйти за меня замуж.
      Но она не хотела покидать свой подводный пузырь, а я не хотел отказываться от своих планов на будущее. Я мечтал о большом надводном мире
      — обо всем. Я зря любил синеглазую бабу с глубины в 500 морских саженей, хотя, возможно, у нас и был шанс как-то договориться. Но я тоже был чертовски независим. Если бы хоть один из нас был нормальным… Но мы не были нормальными, вот в чем беда.
      ЕВА, ГДЕ БЫ ТЫ НИ БЫЛА, Я НАДЕЮСЬ, ЧТО ТЫ И ДЖИМ СЧАСТЛИВЫ.
      — С «кокой»? — спросил я. — Отлично, — и опрокинул стакан, а он выпил двойную.
      — Это мне нравится, мистер Хемингуэй, — заметил он.
      — Ну что ж, грабь меня.
      — Ладно. Можешь залечь вон там.
      — Спасибо.
      Он зевнул, потянулся и ушел.
      Я выждал часа полтора и принялся за дело.
      Его метеорологическая станция имела прямой ввод в центральный компьютер. Я задействовал вход, сделал дело и аккуратно замел следы.
      Закончив, я знал, что все в порядке.
      Я смог скормить Центру через этот канал с расстояния в сотни миль все, что угодно и он все сожрет.
      Будь я проклят, я почти бог.
      ЕВА, ВОЗМОЖНО, МНЕ НАДО БЫ ДЕЙСТВОВАТЬ ИНАЧЕ. Я НЕ ЗНАЮ.
      Я помог Биллу Меллингсу наутро справиться с похмельем, и он ничего не заподозрил. Он был очень порядочным стариком, и я был страшно доволен тем, что его никогда не обеспокоит вопрос, а не сделал ли он чего. И никто его не накажет, потому что, я уверен, никто никогда не сможет меня поймать. А даже если и поймают, то не думаю, чтобы ему грозили неприятности. Ведь в конце-то концов его дядя был сенатором.
      Я был способен стать кем угодно. Я мог полностью сочинить свое прошлое — рождение, имя, образование и т.д. — и я мог поставить себя кем угодно в современном мне обществе. Все, что для этого требуется — связаться с Центром через метеорологическую станцию. Достаточно создать запись — и я буду существовать в любом воплощении, которое сочиню.
      НО, ЕВА, Я ХОТЕЛ ТЕБЯ. Я — НУ…
      Я думаю, что правительство время от времени проделывало нечто подобное. Но я уверен, что никто не подозревал о существовании независимого подрядчика.
      Я знал многое из того, что ценилось — и, пожалуй, более чем необходимо — относительно детектора лжи и сыворотки правды — я ведь скрывал свое имя. Вы знаете, что детектор лжи ненамного изменился с ХХ века? Были, конечно, способы определения по поту, отпечаткам пальцев и другие — но вещи посложнее испытывались в лабораториях. То главное, на что полагались сейчас — это записи в Системе. Все другое немного стоило в суде. Наркотики — другое дело.
      Мозг с патологией мог сопротивляться и амталу, и пентоталу. Но были и ребята с наркопробой.
      Что такое наркопроба?
      Когда идешь искать работу, то проходишь тест на сообразительность или на способности — инвентаризацию личности. Я уверен, что все прошли через это, и все данные заложены в Центр. В случае необходимости вы можете поднять их. Они открываются в вашей юности и ведутся всю жизнь эти проклятые записи. Вы проходите то, что психологи называют пробой личности. Это значит, что вы считаете глупостями именно то, что именуется глупостями в книгах.
      Итак, вы учитесь давать тот ответ, который они ищут. Вы заучиваете маленькие экономящие время фокусы. Вы чувствуете безопасность, вы знаете, что это игра — и игра сознательная.
      Это нечто подобное.
      Если вы не боитесь и если вам и раньше доводилось пробовать наркотики для этих целей, вы можете сопротивляться.
      Наркопроба есть не что иное, как приобретение опыта сопротивления действию «сыворотки правды».
 
      — К черту! Я спрашиваю, ты отвечаешь, — сказал я.
      Я решил, что старый испытанный метод допроса лучше: пытки и угрозы пытками.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13