Роджер ЖЕЛЯЗНЫ
      ПЕРВЫЙ ПОСТУЛАТ
      Действие этой истории разворачивается на крошечном острове недалеко от побережья Юкотана. Над старым отелем, где разместился штаб медицинской исследовательской команды, развевается желтый флаг Всемирной Организации Здравоохранения, на нем ярко-красными буквами начертан Первый Постулат Полсакера: "Смерть - излечимое заболевание". Исследовательская команда изучает обстоятельства двух смертей, происшедших не в результате несчастного случая, первых за последние сорок лет...
      17 июля
      Моя дорогая Энн,
      Наверное, мне не стоило это писать. Вряд ли они что-либо пропустят отсюда, и если Отто найдет эти записи, реакция может быть непредсказуемой. Остров уже неделю наглухо заблокирован. Не знаю, что они сказали тебе или как они объяснили все общественности, но можешь быть уверена, что бы они ни говорили, все ложь. Никто здесь не хочет смотреть фактам в лицо, кроме, может быть, Диаса. Отто все более становится сторонником строгих мер. Этим утром он устроил нечто вроде военной инспекции в наших маленьких прибрежных хижинах, куда мы вселились после пожара. (Это что-то вроде кабинок для переодевания, разбросанных по берегу в уединенной бухточке в десяти минутах ходьбы от старого отеля.) Отто велел нам построиться на белом песке перед хижинами, по возможности в полной униформе - что было не очень-то просто, потому что у многих из нас почти все сгорело в огне, и пока нам не сбросили новые белые комбинезоны, мы больше походили на нищих, чем на сотрудников Медицинской исследовательской миссии. Отто не видел в этом ничего смешного. Мы стояли на жарком солнце, пока он шарил в наших пожитках. Он объявил это профилактикой против тараканов. (Диас сказал, что все тараканы на острове были истреблены двадцать пять лет назад, но Отто не слушал. Разумеется, мы все знаем, что боится он не тараканов.) Не знаю, почему мы все еще подчиняемся ему. Привычка? Страх? Я не единственный, кто думает, что Отто мог бы немного ослабить напряжение. Впрочем, медики, которые занимают административные должности в ВОЗе, всегда бывают излишне подозрительными. Но вот, например, доктор Стюарт, который, казалось бы, должен был быть совершенно подавлен потерей драгоценного лабораторного оборудования, выглядит так, словно все это его не касается. Ему удалось спасти пригоршню инструментов и кое-как пристроить их в том, что осталось от подвала в отеле, к тому же он с нетерпением ждет, когда ему сбросят новое оборудование, которое, как он уверяет, обещал ему Главный хирург, и мне кажется, он сейчас гораздо счастливее, чем раньше. Он старейший член миссии (Истекший Возраст - 102), и не далее как прошлой ночью я слышал, как он возбужденно разговаривал с одним из своих ассистентов о возможности, которая "предоставляется раз в жизни". Учитывая все, что мне известно о Стюарте, я сомневаюсь, что его ирония была намеренной.
      Сегодня наш пятнадцатый день на острове. Аборигены - рыбаки и рабочие оставили нас в полной изоляции с той ночи, когда случился пожар. Вообще-то, они относятся к нам как к изгоям, прокаженным, если тебе знакомо это старинное слово. Это все равно что находиться в карантине внутри другого карантина. К счастью, остров достаточно велик, и мы ни с кем не сталкиваемся здесь, на северо-восточной его оконечности, - между нами и их главным городом Санта-Тереза две мили лесистых monte, - и пока ООН продолжает сбрасывать нам с вертолета посылки, с водой и пищей не будет проблем...
      Энни, если бы только я нарушил правила и намекнул тебе, что происходит, прежде, чем покинуть Нью-Йорк! Вся суть Конкордата заключается в том, что каждое сообщение о "естественной смерти" должно расследоваться, независимо от того, из какого источника оно поступило, а это означает, что по меньшей мере полдюжины экспедиций, вроде нашей, ежегодно рыскают по всему свету, поднятые по ложной тревоге. В большинстве случаев быстрое вскрытие показывает, что местная организация здравоохранения просто не сумела установить случайное отравление или травму, повлекшую удушение, и запаниковала. По понятным причинам гражданские власти хотят, чтобы мы держали язык за зубами, но с медицинской точки зрения все это чистая рутина. Мое имя просто случайно оказалось на первой строчке реестра должностей, когда с этого крошечного островка у побережья Юкатана пришел сигнал SOS. Как я уже говорил, никто особенно не взволновался, но мы собрались быстро; никто не сомневался, что мы обернемся за двадцать четыре часа. Наш вертолет приземлился на северной оконечности Иела-Караколес в 10.15 утра по местному времени. К полудню по миссии со скоростью лазерного луча разнеслась новость: получено подтверждение по меньшей мере двух летальных исходов "не в результате несчастного случая". Это была не ложная тревога. Впервые почти за сорок лет что-то случилось с иммунной системой.
      Моей первой реакцией (мне трудно признаться в этом даже тебе, Энни) был не страх, не паника, не сочувствие, не даже любопытство, но что-то вроде холодной радости - если изотопный метод сыграет какую-то роль при установлении диагноза, тогда мое имя будет упомянуто в заключительном докладе, а тогда уже, независимо от прочих обстоятельств, доклад попадется на глаза самым влиятельным людям в высших правительственных кругах - не звучит ли это чересчур бессердечно для тебя, Энн? Мы никогда не говорили об этом раньше, но мы оба знаем, что наши шансы на получение Семейного Сертификата равны почти нулю, если я не пройду Комиссию 2 класса в ближайший год-полтора, а я между тем готов был оставить всякую надежду на то, что мне удастся оставить свой след в науке - большинство областей уже настолько забиты, что невероятно трудно не только внести весомый вклад, но даже определиться с темой. Иногда мне кажется, что лучше бы мне родиться где-нибудь в начале двадцатого века и прожить отпущенный мне срок до начала Оцепенения - впрочем, я, конечно, вовсе не хочу этого, потому что тогда, даже при лучших обстоятельствах, мы были бы вместе всего несколько лет, тогда как теперь, когда я говорю, что буду любить тебя вечно, вечно...
      Как только приземлились грузовые вертолеты, мы начали перетаскивать наше тяжеленное оборудование в пустые комнаты второго и третьего этажей старого туристического отеля. Там, конечно, уже много лет не было никаких туристов, но мексиканское правительство сохраняло там штат, состоящий только из местных как часть Оцепенения, - так что отель не пришел в полное запустение. Мы простерилизовали здание с крыши до фундамента, и из маленькой амбулатории в Санта-Терезе к нам привезли два трупа.
      Тем же вечером в одиннадцать часов Отто созвал собрание в большом круглом танцзале на первом этаже. Нас было сорок шесть человек, включая доктора Мигуэля Диаса Рамиреса, местного чиновника здравоохранения, моложавого парня (И.В. 57) с очень субтильной комплекцией и маленькой щеточкой усиков, который был прислан сюда из Вера-Круса для отбывания десятилетнего контракта. Именно Диас обнаружил двух muertos, как он называл их, в маленькой хижине на южном берегу острова у подножия небольшого холма, который местные называют горой Итца.
      Тела, распростертые рядом на передвижных носилках, были ввезены в танцзал и водружены на круглую эстраду для оркестра в центре зала. Отто, Диас и доктор Стюарт уселись на эстраде, а все остальные поставили раскладные стулья и расселись не правильным полукругом вокруг эстрады. Мизансцена, кажется, пришлась Отто по вкусу. Он подошел к самому краю эстрады, посмотрел на muertos, словно на разверстую могилу, затем медленно поднял глаза и оглядел присутствующих. Когда он заговорил, в его обычно глуховатом голосе послышалось непривычное тремоло.
      Первым делом он поблагодарил нас за эффективную совместную работу, которую мы успели показать. Затем он добавил, что у нас еще будет шанс проявить себя, так как предстоят трудные дни. Он глубоко вздохнул и сказал: "Большинство из вас, возможно, в курсе, что предварительный диагноз, сделанный нашим коллегой доктором Диасом Рамиресом, был подтвержден докторами Стюартом, Раппеллом, Чанем и мной. Похоже, не может быть сомнений в том, что мы имеем дело с двумя взаимосвязанными случаями микроорганической травмы. Каким-то образом - нам еще предстоит установить, каким именно, - их Иммунитет Полсакера оказался неспособным функционировать - у них практически не выявлено сопротивление первоначальной дегенерации тканей, - и два субъекта оказались жертвами того, что, похоже, является - и позвольте мне подчеркнуть, что это заключение получено сугубо опытным путем, включая подробнейшую аутопсию, - чем-то очень схожим, по многим показателям, с заболеванием, которое было известно как "атипическая" или "вирусная" пневмония". Отто сделал паузу, чтобы дать шоку как следует охватить аудиторию, и в этот самый момент кто-то в танцзале хихикнул. Громко.
      Повисла отвратительная тишина. Лицо Отто сделалось ярко-красным, и все стали с негодованием оглядываться, чтобы определить преступника. Но правда заключалась в том, Энн, что им мог быть любой из нас. Мы целый день работали с невероятным напряжением, не имея ни малейшего понятия, с чем нам предстоит столкнуться; ходили, правда, какие-то дикие слухи, но все они вращались вокруг неких гипотетических мутаций редких тропических паразитов - и вот теперь Отто толкует о "вирусной пневмонии", что является не более чем словосочетанием из любого учебника по истории медицины. Согласно Теории Перманентного Иммунитета, у человека столько же шансов заразиться вирусной пневмонией, как быть раздавленным транспортным шаром или умереть от "старости".
      В это краткое мгновение тишины, царившее, пока Отто не восстановил контроль над собранием, я бросил взгляд на эстраду и увидел реакцию доктора Стюарта и доктора Диаса. Доктор Стюарт, как обычно, казался полностью поглощенным собой, и я сомневаюсь, чтобы он вообще слышал смешок, прервавший заседание; его глаза, казалось, были сфокусированы в некой точке на потолке над головой Отто. Зато Диас смотрел, не отрываясь, на двух muertos и улыбался самой странной улыбкой, которую мне приходилось видеть. Он выглядел как человек, который поставил все свое состояние на то, что завтра наступит конец света, и только что получил известие о том, что выиграл.
      С тех пор у меня была возможность очень хорошо узнать Диаса, но в тот день он был для меня просто еще одним незнакомцем на острове незнакомцев, а в следующие два дня я был слишком занят, чтобы говорить с кем-нибудь. Как только нас организовали для работы, мы должны были проделывать сотни анализов с мечеными атомами на изографах, а остальные секции продолжали присылать новые и новые образцы. Все работали по шестнадцать, восемнадцать, двадцать часов в сутки. Единственными людьми, которые имели возможность исследовать остальную часть острова, были ветеринары, чьей работой было провести обследование островной фауны - диких кабанов, оленей, игуан, а также змей и птиц, рыбы из прибрежных вод и гигантских съедобных Моллюсков, которые дали острову название. Обследовали они также и значительную часть поголовья домашних животных. Ветеринары рассказывали, что городок Санта-Тереза был милым маленьким анахронизмом, что его жители скрытны, но не враждебны, и что все анализы оказались отрицательными: животная жизнь Исла-Караколес была абсолютно нормальной во всех отношениях.
      Мы заняли под жилье два верхних этажа отеля, и мне досталась большая угловая комната на самом верху с видом на целый "туристический" анклав пустующие коттеджи, два пересохших бассейна, аккуратно укатанные теннисные корты без сеток, вертолетную площадку, декоративные кокосовые пальмы - все это располагалось на невообразимо белом сверкающем песке и было соединено паутиной дорожек, мощенных толчеными раковинами. Там, где кончался белый песок, виднелся мелкий залив с соленой водой и переброшенным через него шатким мостиком; за заливом начинала подниматься вверх темно-зеленая monte. Каждое утро местные поднимали зелено-бело-красное знамя Мексиканской республики на флагштоке перед отелем; прямо под знаменем Отто заставил их прикрепить желтый вымпел Всемирной Организации Здравоохранения с ярко-красными буквами, складывавшимися в задорно-хвастливый Первый Постулат Полсакера "Смерть излечимое заболевание".
      Мои личные контакты с островитянами в те дни ограничивались быстрыми взглядами, что бросала на меня маленькая горничная, убиравшая мою комнату, скупой улыбкой заспанного портье и несколькими словами с одним официантом, которому нравилось практиковаться в английском, который у него не выходил за рамки ресторанного меню. Большинство аборигенов здесь говорит на невразумительной смеси плохого испанского и обрывков старого языка майя, который они умудрились сохранить в течение столетий. По словам Диаса, они чрезвычайно гордятся своей "чистой" индейской кровью и называют себя прямыми потомками настоящих майя, которые построили те каменные города в джунглях Центральной Америки сотни лет назад, а потом просто покинули их безо всяких видимых причин задолго до прибытия испанцев. Самое странное, что в них действительно заметно сверхъестественное сходство с теми маленькими доколумбовыми глиняными фигурками, которые мы видим в музеях.
      Однако, с другой стороны, выяснилось, что остров во многом является частью двадцать первого века. Нам удалось получить подтверждение по многим каналам от начальников Диаса в Мехико, из Полсакеровского фонда в Женеве, штаб-квартиры ВОЗ в Нью-Йорке, - что скончавшаяся пара, Мануэль и Мария Канче, Истекший Возраст соответственно 61 и 59, были иммунизированы 12 июня 1980 во временной правительственной клинике в Санта-Терезе. Это означало, что семья Канче с Исла-Караколес были среди первых нескольких тысяч людей за пределами Соединенных Штатов и Советской России, получивших иммунную прививку. Причину такого невероятного везения объяснил Диас, который рассказал, что мексиканское правительство нелегально провело собственные независимые испытания (как и большинство других правительств, пренебрегших условиями Конкордата), причем федеральные власти намеренно выбирали для этого такие глухие районы, как Юкатан. Тесты обычно заключались в намеренном заражении добровольцев, подвергшихся иммунизации, всеми известными болезнями от рака до банальной простуды, при этом слишком часто во имя торжества науки инфицировалась и контрольная группа, никакой иммунизации не подвергшаяся. Тем не менее из документов со всей очевидностью следовало, что семья Канче была защищена Эффектом Полсакера на срок почти сорок лет, но исходя из всего того, что нам об этом известно, защита с годами должна была стать еще сильнее, поскольку сочетаемость организма-хозяина с суббактериальным симбионтом постепенно совершенствуется Два дня спустя Отто созвал второе совещание в танцзале отеля, и руководители всех секций - нейро-радио-изо-орто-и т.д. - зачитали вслух свои отчеты. Они уже представили их в письменном виде, и копии были розданы всем членам миссии, но Отто хотел удостовериться, что мы ознакомились с материалами. Выступающие сходились в одном, выражая этот факт одними и теми же словами: "Классический случай вирусной пневмонии без осложнений".
      По завершении чтений Отто встал, чтобы подвести итоги. (Вообще-то это была прерогатива Стюарта как медика высшего ранга, но он обычно уступал эту честь Отто.) Он откашлялся, оглядел зал, обшарив глазами неровные ряды складных стульев, словно пересчитывал присутствующих. Помимо прочего, это движение дало каждому возможность полюбоваться его красивым профилем; ему было около пятидесяти, когда он получил свой укол, но ему доступны самые образцовые пластические операции - нос, подбородок, шея, талия, - и он выглядит лет на двадцать. А его голос - это просто шедевр искусства ларингологов.
      Он начал с того, что все сомнения в причине смерти теперь отпали и пришло время открыто взглянуть на последствия нашего открытия. Можно всерьез рассматривать только две версии. Либо вирус пневмонии оказался диким мутантом, настолько отличным от всего, с чем приходилось встречаться раньше, что иммунитет оказался не в состоянии с ним справиться (но в этом случае он не должен был так классически подпадать под стандартную диагностическую процедуру), либо сам симбионт каким-то образом "отмер", оставив организм-хозяин абсолютно незащищенным (что находится в полном противоречии с Теорией Постоянного Иммунитета). В любом случае, сказал Отто, у нас нет иного выбора, кроме как пересмотреть заново все, что нам известно об иммунитете В каждом отдельном случае нам придется действовать так, словно мы ничего не слышали о Первом Постулате Полсакера. На этом он предложил присутствующим задавать вопросы.
      Еще до того, как он кончил говорить, по залу начал гулять смутный гул протеста. Теперь же половина присутствующих вскочила на ноги, требуя слова; каждый начал спорить с соседом; люди размахивали бумагами, привлекая к себе внимание. Отто попытался восстановить порядок, но двое членов миссии - оба руководители секций - отказались сесть. Они продолжали настаивать на том, что Отто не правильно истолковал их изыскания; да, они говорили то-то и то-то, но они не имели в виду того-то и того-то! Хотя мне меньше всего хотелось бы защищать Отто, но в данном случае было совершенно очевидно, что они нападали на него лишь за то, что он сделал выводы, на которые у них не хватило пороху. Не знаю, сколько продолжался бы этот спор, если бы доктор Стюарт вдруг не встал с места и не поднял руку, призывая к вниманию. Все сразу же замолчали как от удивления перед тем, что он попросил слова, так и из уважения к этому человеку и его репутации. Ты помнишь его, Энн, - он выступал на моей защите. Ему было почти шестьдесят два, когда он получил иммунизацию, и теперь со своими длинными седыми волосами и толстыми стеклами очков, которые он до сих пор носит, доктор Стюарт выглядит скорее как классический ученый дополсакеровской эпохи. Голос у него слабый и дребезжащий, особенно по сравнению с голосом Отто, но то, что он сказал, было понятно всем. "Джентльмены, истина заключается в том, что мы никогда не знали достаточно много об иммунитете, за исключением того, что он работает. И пока он работает, мы можем развлекать сами себя теориями, постулатами и академическими дискуссиями. И вот теперь мы столкнулись с брешью в нашей обороне, и, думаю, не мне вам напоминать, что на кон поставлено гораздо больше, чем наши теории". Он сел в абсолютной тишине.
      Без сомнения, собрание следовало бы закончить на этой ноте, но Отто вскочил на ноги и объявил, что есть еще одно дело, которое необходимо уладить; мэр Санта-Терезы попросил разрешения обратиться к миссии и сейчас дожидается в холле. Нет никакой возможности отказать ему, не проявив при этом огромного неуважения и не дав понять, что дела плохи.
      Мэра пригласили в танцзал, и Диас подвел его к небольшой лесенке, ведущей на эстраду. Это был очень маленький человек, едва ли пяти футов ростом, с длинными руками, огромными темными глазами и изборожденным глубокими складками лицом моряка доледниковой эпохи На нем был мятый белый костюм, белые ботинки, белая спортивная рубашка с расстегнутым воротом, правой рукой он прижимал к себе широкополую соломенную шляпу. Вид собравшихся professores, похоже, ошеломил его, и он обернулся к Диасу, ища поддержки. Диас наклонился, чтобы прошептать что-то ему на ухо; коротышка кивнул, протянул вперед обе руки, словно прося у нас извинения, и разразился страстной речью, которая длилась не менее двадцати минут без перерыва. Несколько членов миссии были весьма сведущи в испанском языке, но он говорил так быстро и с таким нелепым произношением, что едва ли кто-нибудь понял хоть слово. Я, конечно, не понял. Я видел, как Отто ерзает на своем стуле; он знал у что Стюарт возложит на него ответственность за перерыв в работе лабораторий. В конце концов мэр выдохся; прежде, чем он обрел второе дыхание, его выпроводили из зала с бесконечным пожиманием рук и ободряющими улыбками. Отто сказал ему несколько слов, которые Диас, видимо, перевел на местный диалект. Судя по всему, маленький человечек остался доволен и успел пожать еще несколько рук, прежде чем его окончательно выставили за дверь.
      Когда он ушел, Диас взял слово, чтобы объяснить, в чем дело. По его словам, люди Санта-Терезы были оскорблены, поскольку миссия не выказывала достаточного уважения местным обычаям. Никто толком не знал, с чего это началось, но мэр почувствовал себя обязанным предупредить, что его народ может в будущем стать менее сговорчивым, если миссия не предпримет шагов, направленных на демонстрацию доброй воли. Требования народа были довольно незамысловаты: они хотели, чтобы тела muertos были возвращены в город для церемонии погребения. Немедленно.
      Диас сказал, что в последние два года остров захватила волна "религиозного возрождения", спровоцированная новым фанатичным священником с большой земли, одним из так называемых "майянистов", которые в последнее время приобрели серьезное влияние в Мериде, столице Юкатана. Это движение расцвело на почве соединения упрощенного римского католицизма с обрывками мифологии, дошедшими от-"золотого века" Старой Империи майя; его приверженцы, по словам Диаса, проявляли сильную тенденцию к ксенофобии, причем ее объектами становились не только gringos, но и чистокровные испано-мексиканцы, как он сам, да и вообще все, не имеющие майянских корней. В последнее время эти люди создавали все больше и больше трудностей для работы Диаса, и он рекомендовал относиться к ним с крайней осторожностью. "Невозможно предугадать, что эти безумные indies смогут выкинуть, повинуясь призывам духов".
      Энни, я говорил с Диасом о том собрании всего несколько часов назад, и он сказал мне, будто получил предостережение о том, что у нас могут начаться неприятности с катастрофическими последствиями, потому-то он и старался произвести на нас впечатление возможными опасностями. Не далее как сегодня вечером мы сидели перед его хижиной на берегу, ели наш ООНовский паек и распивали бутылочку текилы, которую он умудрился раздобыть. После пожара он остался единственным из нас, кто в состоянии поддерживать контакт с островитянами или хотя бы с гореткой своих вывших пациентов, сохранивших крохи благодарности. (Две его медсестры, местные девушки, обучавшиеся в Мериде, исчезли в ночь пожара, и ему так и не удалось разузнать, сами ли они сбежали или были похищены, да и живы ли они вообще.) С того места, где мы сидели на берегу, был виден пик Итца, отражавшийся в воде; Исла-Караколес изгибается к материку, словно полумесяц, между рогами которого всего четыре мили. Диас сказал мне, что священник, отец Чакуан, за несколько месяцев до нашего прибытия выстроил на склоне холма потаенную часовню; предполагалось; что она будет посвящена Богородице Утоли Моя Печали, но Диас был уверен, что священник использует ее для смешанных церемоний собственного изобретения, церемоний, которые даже сочувствующий архиепископ Меридский нашел бы слишком вызывающе "майянистскими" для маленького, сплошь украшенного лепниной собора Санта-Терезы. Судя по слухам, часовня была выстроена вблизи развалин древнего каменного святилища, первоначально посвященного Иксчелль, майянской богине плодородия. Диас сказал, что весь остров был когда-то священной территорией Иксчелль, и беременные женщины с материка пересекали опасный пролив в открытых каноэ, чтобы испросить благословения богини.
      Теперь же, в свете гаснущего заката, мы могли видеть огонь, горевший у вершины холма; каждую ночь после пожара этот огонь возникал на фоне ночного неба. "Они празднуют триумф суеверий", - сказал Диас. Он выругался по-испански и запустил опустевшую бутылку в люминесцентно поблескивавшие морские воды. Я тебе не говорил, что Диас отработал на острове восемь лет и что родственник, член федерального правительства, заверил его (подобные вещи, как я понял, в Мексике гораздо легче устроить), что после окончания срока службы ему и его жене дадут Семейный Сертификат? На мальчика, представляешь?
      "Это Чистилище, - горько сказал он, следя за бутылкой, прыгавшей на приливной волне. - Я приговорен к десяти годам епитимьи на этой гнилой песчаной косе для того, чтобы заслужить ребенка - наследника! - и только-только передо мной замаячил конец мучений, как появляется новый священник и начинает проповедовать против контроля за рождаемостью. Священник, заметьте себе, присягнувший на верность Конкордату. Причем он не только проповедует, но и самым активным образом поощряет людей нарушать закон. Своими собственными ушами я слышал, как он говорил пастве, что их предки хоронили женщин, умерших при родах, с почестями, которые обычно оказывались героям, павшим в битве. И эти indies внимали ему. Женщины беременели и приходили ко мне за помощью, а когда я говорил, что их младенцы будут уничтожены - что у меня нет иного выбора по условиям Конкордата, - они плевали мне в лицо и называли меня детоубийцей. И они отказывались подвергаться стерилизации и убегали на свою monte, а местная полиция утверждала, что не сумела их разыскать. И все это время священник внушает им, что я хуже царя Ирода. В конце концов я был принужден отослать жену домой, потому что я не знал, что эти люди смогут сделать, а мое начальство отказывалось принимать мои предостережения всерьез - и вот теперь она сидит в нашей квартире в Вера-Крусе со своими кошками и птичками, рыбками и черепашками и каждый день покупает что-нибудь, с чем могла бы нянчиться, и каждый день пишет мне о своих покупках и о том, сколько еще дней осталось до окончания моего срока и то того момента, как мне пожалуют Сертификат - "милостью Божией", - как она говорит". Диас закрыл глаза, словно от физической боли. "А теперь какой-то грязный maricon в Пунта-Сека вскрывает ее письма, и одному богу известно, что они ей отвечают от моего имени..."
      На небе зажглись карибекие звезды. Диас слишком много выпил и через некоторое время начал нести какой-то дикий вздор о побеге. Он говорил, что у него есть хороший друг в рыбацкой деревне на другой стороне острова, и тот обязательно сумеет раздобыть нам лодку. Он утверждал, что знает воды Юкатанского пролива достаточно хорошо, чтобы добраться до необитаемого места на побережье Квинтана Роо. Я сказал ему, чтобы он забыл об этом. Несколькими часами раньше Отто получил по радио "инструкции" от временной базы ООН в Пунта-Сека с приказом каждому члену миссии оставаться на острове и выполнять свою работу - вот что конкретно там говорилось: "Каждый обязан выполнять свою работу". Между тем пролив патрулируется ООНовскими вертолетами и реактивными самолетами с приказом возвращать обратно каждого, кто попытается покинуть остров, и уничтожать каждое судно, имеющее намерение нарушить карантин. У нас нет выбора, Энни, - мы должны оставаться на острове, пока не обнаружим, что именно нарушилось в иммунной системе, и никого особенно не заботит, что случится с нами, если мы потерпим неудачу. Они там опасаются, что мы сами заразимся, принесем с собой это - чем бы оно ни было, - и в результате разразится эпидемия, которая положит конец всем эпидемиям. Я убежден, что если мы действительно потерпим неудачу, если мы не сможем вычленить проблему и найти способ ее лечения, они просто дождутся, пока вирусная пневмония заберет всех нас, а затем превратят в пар весь остров. До нас уже дошли слухи, что еще два местных заболели. Один человек из Санта-Терезы, рыбак, которого Диас залатал после взрыва гарпунной пушки, прокрался в наш лагерь прошлой ночью и рассказал Диасу, что священник запретил всем прихожанам искать медицинской помощи под страхом отлучения.
      Отто абсолютно уверен, что островитяне начнут приходить к нам, когда достаточное их число заболеет, но Диас так не думает. Он говорит, что они слишком боятся священника, чтобы ослушаться его, и я в это верю. Ты не можешь представить, что за человек этот священник, Энни. Он немного выше среднего индейца на острове, с кирпично-красной кожей, бритой головой, длинным крючковатым носом и невероятно темными глазами, слегка косящими - Диас говорит, что косоглазие считалось у древних майя признаком красоты, и они вызывали его искусственно, подвешивая каучуковый шарик перед носом младенца. Сегодня будет ровно неделя, как я впервые увидел этого священника - через три дня после того, как мэр обратился к нам с просьбой вернуть muertos. Отто отшил его, разведя долгие разговоры об инкубационном периоде и необходимости последующей дезинфекции. Чего он ему не сказал, так это то, что тела уже подверглись аутопсии, а после нее уже мало что останется для похорон. Но мэр, похоже, удовлетворился объяснением, и Отто, по всей видимости, рассудил, что сможет удерживать его на расстоянии до завершения нашей работы.
      Затем однажды утром у главного входа в отель появился посланец священника с сообщением о том, что отец Чакуан хочет встретиться с нашим руководителем ровно через час на меленьком деревянном мосту, соединяющем туристический анклав с остальной частью острова. Было уже около одиннадцати, и солнце изрядно припекало, поэтому Отто предложил, чтобы встреча состоялась в его собственном кабинете с кондиционером. Но посланник просто повторил первоначальное сообщение слово в олово и ждал однозначного ответа - да или нет. Вариант отказа не рассматривался - Диас уже дал понять, какое исключительное влияние этот преподобный отец оказывал на свою паству. Но Отто не понравилась идея вести переговоры со священником на территории, выбранной священником, При том, что уведомление было получено в такой спешке. Чтобы хоть немного компенсировать несправедливость, он решил привести с собой впечатляющую "официальную делегацию", на фоне которой мог действовать в качестве председателя и спикера. Меня вызвали к нему в кабинет и спросили, не соглашусь ли я выступить в роли одного из двенадцати "ассистентов на переговорах" - "молчаливых ассистентов на переговорах", добавил Отто с обескураживающей улыбкой. Думаю, у него была мысль о том, что мой рост и пшеничные волосы должны произвести на островитян впечатление. Очевидно, мизансцена с моим участием отвечала его эстетическим запросам.
      За несколько минут до полудня мы собрались в вестибюле отеля - тринадцать человек, включая Диаса, - все одетые в свежую белую униформу и белые пробковые шлемы, и промаршировали вдоль дорожки, вымощенной битыми раковинами, прямо к мостику. Жара была нестерпимой; даже Диас что-то проворчал по этому поводу. Нигде не было видно никаких признаков жизни - ни птиц, ни ящериц, ни пауков, даже ни малейшего ветерка; ничего, кроме солнца, дрожавшего в мареве горячего воздуха, поднимавшегося над раскаленным белым песком и белыми раковинами. Все мы были в темных очках, кроме Отто - у него была теория, основанная на мимолетном замечании одной горничной о том, что островитяне считают темные очки признаком слабости.