Александр Астраханцев
      ПОЧЕМ НЫНЧЕ ВАН ГОГ
      - Вот, значит. И назвали мы его с Олегом - УИКГМ-1, то есть "усилитель импульсов коры головного мозга", первая рабочая модель. - Мда-а, интересно... Ну, давай за твой УИКГМ!
      Это в изрядно захламленной комнатенке, больше похожей на мастерскую, чем на жилье, с одним окном, распахнутым в теплые и сухие сентябрьские сумерки, навстречу светлому закату за верхушками тихо роняющих жухлый лист тополей, сидели за столом двое сверстников лет этак слегка за тридцать: один, тот, что рассказывал про УИКГМ - крепыш с круглой, коротко стриженой головой, другой, что поднял сейчас рюмку и предложил выпить за УИКГМ - наоборот, худой и жилистый, с аскетически впалыми щеками, жидкой бородкой, лысеющим теменем и длинными, свисающими сзади на плечи волосами. Крепыша звали Андреем Кузиным, высокого и худого - Сергеем Мамоновым, однако друг друга они называли уменьшительно-грубоватыми именами, даже, скорее, кличками, оставшимися от детства: Мамонов Андрея - "Андрюхой", а Кузин Сергея, соответственно - "Серегой". Перед ними, слабо отражаясь в темной полировке стола, стояла початая бутылка коньяка, а также кое-как, по-холостяцки собранная закуска в тарелках: грубые ломти хлеба и колбасы, алые помидоры и желтые крупные яблоки.
      Еще на столе перед ними стоял небольшой, сантиметров в тридцать высоты ящичек в черной пластиковой облицовке, с многочисленными кнопочками, рычажками, светящимися глазками и прорезями окошечек, в которых виднелись шкалы с тончайшими, словно паутинки, качающимися и пульсирующими стрелками.
      Сидящие опрокинули в себя по рюмочке, шумно выдохнули и закусили всем понемногу; хозяин, крепыш Кузин, забыл положить на стол вилки, поэтому ели руками.
      - Аббревиатура, конечно, не блеск,- заметил Мамонов. - Не умеете вы, технари, красиво называть свои детища. УИКГМ! Извини меня, но это звук отрыжки... Так что, это у вас секретная работа, или как?
      - Да какая секретная!- вяло махнул рукой Кузин. - Теоретические основы ее давно известны, и во всех странах этот прибор разрабатывается; может, даже где-то и готов, так что все эти секреты - чистая условность; тут важно, кто первый. Хотя болтать, конечно, слишком не надо - я-то тебе как другу детства: все - между нами.
      - Да поня-атно! Но вы с Олегом заявку на патент-то хоть подали?
      - Конечно! Только пока там почешутся, пока экспертизу пройдет - это ж гонки на черепахах. Хорошо хоть, патент действует со дня подачи заявки - надеюсь, все-таки будем первыми, и тогда - вот им всем! - Кузин показал кому-то в пространство задорный кукиш.
      - И он что, в самом деле усиливает работу мозга? - недоверчиво кивнул Мамонов на черный ящичек.
      - Мгм,- кивнул Кузин с набитым ртом - он как раз откусил бок сочного хрусткого яблока.
      - И как он действует?
      - Н-ну... как бы это тебе попроще-то? - Кузин, наконец, разжевал и проглотил откушенное. - Ты имеешь представление о биоимпульсах коры головного мозга?
      - Имею, конечно!- уверенно заявил Мамонов. - Постоянно читаю "Науку и жизнь".
      - Х-хэ, скажи еще: журнал "Мурзилку" читаешь!.. В общем, каждый участок твоей корки генерирует биоэнергетические импульсы, причем каждый импульс это целый каскад волн. Усекаешь?
      Мамонов кивнул.
      - И вот, представь себе: каждый участок твоей корки работает как радиостанция, а я, предположим - этот прибор! - Андрей постучал ногтем по корпусу черного ящика; увлекшись рассказом, он оживился, глаза его возбужденно заблестели. - Так вот, мне надо настроиться на твою корку, отловить самый сильный, рабочий, так сказать, импульс, очистить от помех а их жуть сколько: тут и сердце, и желудок, и дыхалка, и мочеполовая система - это ж тоже мощные источники, не считая внешних... Отловить, значит, разложить, прочитать импульс, потом снова сгенерировать, усилить и отправить в твою башку. Причем это легко, если вшить в череп антенну, а попробуй отловить и отправить обратно без нее!
      - Мда-а...- Мамонов, пощипывая бороденку, взглянул на черный неказистый ящик с некоторым уважением. - Это интересно,- с серьезностью, не то искренней, не то деланной, изрек он. - А какие именно импульсы он усиливает?
      - Н-ну, в первую очередь, конечно, при запоминании - когда в мозгу преобладает один устойчивый импульс. Хочешь, на тебе проверю?
      - Потом,- состорожничал Мамонов. - Надо, наверное, на трезвую голову... А это не опасно?
      - Да ты что! Мы на себе уже обкатали.
      - Двоечникам должен хорошо помогать.
      - Слишком дорого,- рассмеялся Андрей,- пускай сами учат... Вот людям творческим - другое дело! Писателям, ученым, инженерам... Представляешь, как можно изменить жизнь? Это же сказка будет!
      - А скажи,- задумчиво спросил Мамонов, не очень внимательно слушая товарища,- он должен, в таком случае, помогать гипнозу?
      - Гипнозу?- переспросил Кузин и задумался. - В принципе, да!.. Ты хорошую мысль подал: можно использовать в медицине!
      - И много у вас этих приборов?- спросил Мамонов, сосредоточенно собрав брови на переносице, упорно размышляя о чем-то своем.
      - Да откуда! Два всего - все ведь вручную, все методом тыка,- простодушно откровенничал Кузин. - Это,- небрежно кивнул он на свой черный ящик, аналог, я его дома собрал, для себя; балуюсь вот от нечего делать вечерами, совершенствую.
      - А если украдут?
      - Ящик-то?- рассмеялся Кузин. - Да пусть крадут! Кроме нас с Олегом, тут никто ничего не поймет, вся программа - в этой кости, - расхваставшись, постучал он пальцем по своему крепкому лбу. - Ну что, выпьем за мой секрет?
      Снова выпили по рюмочке; закусили.
      - Ты меня извини за прозаический вопрос,- продолжил между тем Мамонов,- но что тебе теперь обещает этот ящик в смысле мани-мани? - характерным движением он потер нечто невидимое меж большим и указательным пальцами.
      - В смысле мани-мани?- переспросил Кузин. - Да пока ничего... Конечно, если б мы с Олегом работали не в нашем чертовом НИИ и не были повязаны темой, можно бы просто толкнуть его за бугор - уверен, там за него не поскупились бы. Хотя... на кого напорешься и там. А тут единственный путь - ждать: как пойдет конъюнктура, будем ли первыми, и чем платить будут? Вот такой расклад... Да черт с ним, поживем - увидим,- беспечно махну он рукой. - Ну, ладно, как ты, рассказывай. Что новенького в искусствоведении?
      - А знаешь, Андрюха,- не слыша товарища, сказал Мамонов,- у меня в голове сложился грандиозный план!
      Андрей вдруг расхохотался.
      - Чего ты?- недоуменно спросил Мамонов. - Чем это я тебя так рассмешил?
      - А тем,- торжествующе ответил Андрей, подняв палец,- что мой УИКГМ, несмотря на неблагозвучную аббревиатуру, работает как часы! Знаешь, почему у тебя родился грандиозный план? Сказать?
      - Ну, скажи.
      - Потому что я включил и настроил его на тебя! Видишь: действует и на пьяные мозги!
      - Прекрасно,- кисловато, безо всякого воодушевления отозвался Мамонов. Можешь теперь переключить его на себя, чтобы лучше усвоить мою мысль. И послушай внимательно. А перед этим давай-ка еще вмажем,- он наполнил рюмки и поднял свою. - За успех нашего безнадежного предприятия, которое я хочу тебе предложить!
      Выпили, выдохнули разом, сложили по бутерброду с колбасой и взяли по помидору; Мамонов откусил от того и другого, прожевал и стал развивать свое предложение, начав, впрочем, издалека:
      - Ты вот не знаешь, сколько получишь за него - и получишь ли вообще? А ведь с его помощью, как я понял, можно уже сегодня... ну, не сегодня, а, скажем, уже завтра заработать бабки...
      
      Кузин хотел возразить, но Мамонов движением руки остановил его:
      - Нет, ты дослушай - я тебя слушал. И, между прочим, не перебивал! Знаю, что ты скажешь: что ты не имеешь права, ты не один над ним работал...
      - Но я действительно не имею права!
      - Нет, имеешь, потому что Олег - всего лишь твой прямой начальник и руководитель темы, а ты, ты - главный исполнитель, ты - автор этого ящика!
      - Я действительно много сил вложил, но Олег...
      - Не надо! Знаю, сколько ты над ним бился - ты ж еще студентом мне о нем уши прожужжал! И прекрасно знаю, сколько сил ты на него убил: у тебя даже семьи нет, от тебя жена ушла - ты не мог ее обеспечить! Посмотри, как ты одет, чем питаешься, в какой дыре живешь! А у твоего распрекрасного Олега Скроботова, между прочим, и жена, и квартира, и машина есть, и зарплата, наверное, раза в два побольше! А результат вы поделите как? Пополам? Или он как начальник урвет больше?
      - Нет, пополам - мы уже говорили.
      - Ой, свежо предание! А если долларами запахнет - тут столько сразу набежит, что тебе и места у пирога не хватит!
      - Но это ты так думаешь... Так где твоя идея?
      - Ну вот, значит... Нет, давай сначала еще по одной!
      Выпили еще по одной.
      - А теперь рассмотрим меня, грешного,- продолжал Мамонов, уже более свободно и раскованно. - Да, кандидат искусствоведения. Казалось бы, должен неплохо жить - но как может жить кандидат искусствоведения в нашем с тобой городе при нашем убогом музее, плюс две-три лекции в пединституте, плюс одна-две статейки в газете? Это ж - чтоб только с голоду не сдохнуть!..
      - Не прибедняйся! Ты ж иконами приторговываешь, и неплохо, вроде бы, а? Андрей, улыбаясь, погрозил ему пальцем.
      - А куда деваться? Ты ж вон тоже телевизоры чинишь!
      - Чиню,- признался Андрей. - Да силком всучивают!
      - Ну, приторговываю, уличил. И знаю как облупленных всех этих торгашей картинами, иконами, раритетами! Если им в лапы приплыло что-то интересное, к кому, думаешь, они бегут на консультацию? Ко мне, конечно! Так почему я, специалист, знающий настоящую цену этому, должен жить намного хуже их? Ты можешь мне ответить?
      - Но так и должно быть! Честные всегда будут хуже жуликов жить!
      - А я считаю, что так быть не должно!.. Так вот, у одного из этих торгашей я видел вчера небольшой холстик; представь себе: подлинный Ван Гог, из серии провансальских пейзажей! Можешь себе представить? Под-лин-ный!.. Не вижу удивления на лицах!
      - А откуда, интересно, он у него взялся?
      - А хрен его знает!.. До сих пор выплывают. Даже у нас. Я, конечно, обязан был взять его для нашего музея - но он же нищий, наш музей, он бедней церковной мыши! Я попросил мужика оставить его для меня. Он оставил. Но расплатиться с ним я должен сразу, без расписок - чтоб никаких следов. Кстати, ты деньгами не богат?
      - Да откуда, Серега - я не богаче твоего музея.
      - Вечно у тебя ничего нет.
      - Но я найду, если надо...
      - Можно бы даже так: выкупить его вместе, а потом толкнуть за бугор: в Москве сейчас этих скупщиков - как воронья на свалке,- да толкнуть с умом. Я думаю, на много годочков подпитал бы нас с тобой Ваня Гог. И хорошо бы провернуть это с помощью твоего усилителя!
      - А причем здесь он?
      - Не понял? Да он же, торгаш мой, хоть в Ван Гоге ни уха ни рыла, но слыхал, что дорого, а потому будет драть безбожно.
      - Кто он такой, этот твой торгаш?
      - Да-а, недоделанный один, и фамилия подходящая: Ханыкин. Выставили в свое время из худучилища: подделывал и загонял иконы. Я ж ему теорию искусств и преподавал. Тот еще жох!
      - А этот его Ван Гог - не подделка?
      - За кого ты меня держишь? Я ж на постимпрессионизме зубы съел, у меня диссертация по "мирискусникам", а ноги у них оттуда растут! Да, я тебе скажу, слабо ему подделать - я с лупой ее осмотрел, поверь на слово!.. Но надо вдвоем: я б мозги пудрил, а ты бы с этой своей штукой поддержал мой напор. Может твой УИКГМ такую операцию выполнить?
      - В принципе, может,- помолчав, ответил Кузин. - Но неудобно: что-то вроде шантажа получается?
      - Брось ты!
      - А, потом, я слово Олегу дал.
      - Ну вот, опять про белого бычка!- фыркнул Мамонов. - "Слово дал"! Да что такое слово в наше время? А твой Олег тебе слово дал? Ты уверен, что он тут же не нарушит его, как запахнет монетой?.. Я ж тебя не прошу денно и нощно эксплуатировать прибор - нужно-то всего один-единственный раз прийти, спрятавши его, к тому же, в портфель, так что его и в глаза никто не увидит, побыть полчаса и снова уйти; остальное беру на себя. И ничего больше не надо - только настроить его и побыть около. Это, я тебе доложу, не более нечестно, чем обучать кретинов. Да нас боженька еще благодарить будет, что накажем прохвоста!
      - Ты считаешь, мы с тобой имеем право наказывать?
      - Конечно!- решительно ответил Мамонов.
      - Серега, ты толкаешь на преступление.
      - Да чего тебе втемяшилось? Никакого преступления тут нет - еще такой статьи для тебя не придумали в Уголовном Кодексе!.. Кстати, хорошая проверка твоего аппарата!
      - Ладно, уговорил,- махнул Кузин размякшей после выпитого рукой - его, похоже, забавляла внешняя сторона дела: проверка детища и почти детективный план действий. - Давай - за успех нашего безнадежного предприятия!
      Они чокнулись и выпили.
      - Сколько наличности ты можешь дать?- спросил далее Мамонов.
      - А сколько надо?
      - Да сколько можешь. Имей в виду, тут доллары нужны.
      - Попробую поклянчить у предков: хвалились, что дадут, если женюсь, рассмеялся Кузин. - Вот и огорошу! А потом скажу, не получилось, - и верну.
      - Да вернешь, конечно - в течение двух недель я это проверну: слетать в Москву и обратить товар в деньги. Причем минимум в десятикратном размере!..
      Обо всех деталях договорились тут же, с вечера.
      * * *
      Операция по выманиванию Ван Гога прошла, можно сказать, блестяще.
      К Ханыкину пришли часов в десять утра - не слишком рано, но и не слишком поздно, когда, по расчетам Мамонова, тот должен уже встать и позавтракать, но еще не быть занятым делами, а потому - в благодушном расположении духа. Поднялись по лестнице обычного панельного дома, остановились напротив обычной квартиры с бронированной стальной, с глазком посередине, двери. Кузин осторожно поставил портфель, открыл его, сел на корточки и минут пять поколдовал над своим усилителем, настраивая и расправляя внутри портфеля компактную усиленную антенну, затем аккуратно закрыл портфель и кивнул Мамонову. Мамонов нажал кнопку звонка.
      Прошло несколько долгих минут, которые растянулись в целую вечность; нетерпеливый человек давно бы уж плюнул с досады, повернулся и ушел. Но они стояли ждали.
      - Может, его дома нет?- шепнул Кузин.
      Мамонов движением руки успокоил его.
      - Это у него тактика такая,- шепотом ответил он.
      Наконец, там кто-то зашевелился, загремел засов, звякнула цепочка, затем, слышно, распахнулась внутренняя дверь, и недовольный голос глухо спросил:
      - Кто? - Гоша, это я, Сергей!- ответил Мамонов. - Ты один? - Нет, с товарищем. - Что за товарищ? - Товарищ детства, мы вместе берем картинку, хочет взглянуть!
      За стальной дверью послышалось сопение - хозяин, видимо, прильнул к глазку. Мамонов подвинул Андрея, чтобы хозяин смог рассмотреть его внимательнее. Потом, наконец, щелкнул замок; бронированная дверь, взвизгнув, отворилась и впустила обоих.
      Прихожая как прихожая - длинная, узкая и тесная. Хозяин, лысоватый полнеющий молодой мужчина с широким бледным лицом, по-домашнему расхристанный: в застиранной майке с короткими рукавами, растянутых брюках-трико с пузырями на коленях и в растоптанных шлепанцах на босу ногу,- захлопнул за гостями дверь и сразу же пристально вгляделся в Андрея, переведя подозрительный взгляд на громоздкий портфель. Мамонов, перехватив его взгляд, похлопал по портфелю Андрея рукой и дружелюбно произнес:
      - Вот пожалуйста - целый портфель денег принесли!
      - Ну, ладно,- удовлетворенно сказал тогда хозяин, и глаза его потеплели. Сейчас я на минуту удалюсь, и приступим. Вы уж извините - застали меня, можно сказать, врасплох, - он развел руками и скрылся за тяжелой портьерой.
      Его не было не минуту, как он пообещал, а еще минут пять, показавшихся гостям вечностью. Что это за минута у него такая? Стоя в прихожей и переминаясь, они ободряюще переглянулись: дескать, ничего, все пока нормально!
      Но вот хозяин появился, принаряженный в яркий свитер и голубенькие щеголеватые джинсы, аккуратно на этот раз причесанный, сразу преобразившись в энергичного и благодушного дельца средней руки, и повел их дальше. Они прошли сначала в тесно заставленную мебелью гостиную; весь джентльменский набор среднестатистического горожанина пребывал здесь в непоколебимом наличии: диван, кресла, "стенка" с книгами, хрусталем и фарфором, громадина-телевизор, ковер на полу, люстра с хрустальными слезками - на потолке и, конечно же, несколько икон на стене - для украшения; однако унылую эту гармонию нарушала одна-единственная вещь, совершенно вываливаясь из этого набора: крупный пейзаж на стене рядом с иконами, написанный маслом, в темной тяжелой раме, пейзаж хоть и незамысловатый, но очень точный и проникновенный, выполненный, похоже, большим мастером: серовато-лиловатый матовый снег, деревенский домик с забором, дерево и желто-золотой закат надо всем; несмотря на обилие снега на картине, тянуло от нее теплом, свежестью и человечьим уютом, обещанным в том деревенском домике... Андрей задержал на ней свой взгляд - слишком уж непривычной была картина в этом заурядном интерьере.
      - Крылов это, ученик Куинджи, уже классика,- шепнул на ходу Мамонов, шедший за ним. - Ну, пошли, пошли быстрее!
      - Прошу в мое ателье!- меж тем произнес хозяин, распахнув глухую дверь, спрятанную за другой портьерой.
      Они прошли туда. То была узкая и длинная, довольно пустая комната: большой письменный стол у окна, заваленный всякой всячиной, дощатый стеллаж вдоль одной стены, заставленный книгами, банками, коробками; среди этого хлама выделялся старинный, видимо, подсвечник из полированной темной бронзы в виде женской обнаженной фигурки, держащей в поднятой руке факел; в комнате еще стоял пустой мольберт и около него стул с высокой спинкой, а к пустой противоположной стене прислонены холсты в рамах и темные доски разнокалиберных икон.
      Хозяин подошел к кипе холстов, вытащил из середины небольшую, сантиметров в сорок на шестьдесят, картину в простенькой темной рамке и поставил на мольберт:
      - Вот она, ждет вас.
      Андрей подошел к картине и стал рассматривать ее в упор; целью его было, держа в руке портфель, подобраться как можно ближе к хозяину; другой рукой, засунутой в карман куртки, он сжимал коробочку дистанционного управления. Но ему интересно было рассмотреть и саму картину. Хоть он и маловато понимал живопись, но представление о ней все же имел - в юности даже интересовался ею, пытаясь постичь то, что постигают в ней другие; для этого он брал в университетской библиотеке толстые крупноформатные альбомы с цветными репродукциями и монографии о великих художниках, посетил в свое время все известные музе в Москве и Петербурге и об импрессионистах, разумеется, знал; но увлечение это скоро кончилось, а теперь вот он мог стать совладельцем настоящего Ван Гога, и это придавало ему ощущение серьезности момента и чувство ответственности и заставляло пристальнее всмотреться в картину.
      А ничего особенного в ней и не было: луг с блеклой бурой травой и искорками синих цветов, поодаль - белая каменная ограда и ворота в ограде, а за оградой - крыша фермы или сарая, слегка загороженная темной зеленью дерева, и надо всем этим синее небо - простенький пейзажик, только написанный характерными вертикальными жесткими мазками: похоже, действительно Ван Гог, каким его Андрей помнит по репродукциям... Но тот, в гостиной, Крыловский пейзаж - роскошней, сочнее, ближе душе... И какая маленькая картинка; почему-то думалось, что она должна быть гораздо больше.
      А Мамонов уже завел с хозяином бодягу торгов; надо было, делая вид, что изучаешь холст, начинать работать самому.
      Мамонов сначала назвал сумму в три тысячи, ссылаясь на то, что совсем не установлено, подлинник ли это, а если даже и подлинник, то ведь его нет ни в одном каталоге, нужно много труда и времени, пока его признают... Хозяин, рассмеявшись при цифре три тысячи, назвал свою: сорок тысяч, - возражая при этом, что если б картина была каталожной, он бы не стал тут с ними возиться, а нашел бы покупателя посолидней, на что Сергей возразил, что в том-то и дело: без него, без Сергея, кто ж Гоше поверит, и даже наоборот, стоит ему сказать, что Гоша продает подделку - значит, так оно и будет, на что Гоша возразил, что, в конце концов, не на одном Сергее свет клином сошелся - можно поискать и других искусствоведов; Сергей тогда возразил, что неизвестно еще, можно ли вообще установить подлинность этой картинки, хотя, разумеется, это - в компетенции искусствоведов, но ведь у них вполне закономерен будет интерес, откуда она у Гоши взялась, а этим сподручнее заниматься уже не искусствоведам, а следователям... И при этом они отчаянно торговались: Мамонов набавлял по пятьсот, хозяин, к удовлетворению гостей, споро сбавлял по две-три тысячи, а Андрей все это время старался держаться около него со своим портфелем.
      Дойдя до семи тысяч, то есть до всей наличности, которую они с собой принесли, Сергей остановился и уперся; хозяин уперся при этом на двадцати и сказал, что уступает за двадцать только потому, что ему крайне нужны деньги - забрать где-то иконки, а продавать холст ниже - это уже просто смешить людей: за семь-то тысяч его можно продать и на перекрестке - любой дурак, ничего в этом не смыслящий, уж о Ван Гоге-то, во всяком случае, слыхал...
      Сергей метнул красноречивый взгляд в Андрея, требуя от него с его усилителем решительной поддержки, и сам затем употребил все свое ученое красноречие, выкладываясь перед Ханыкиным, пытаясь все же навязать свою цену.
      И меры подействовали: Ханыкин уступил; ударили по рукам на двенадцати, причем недостающие пять Сергей обязался выложить в течение недели, и Ханыкин даже не требовал письменного обязательства - верил на слово.
      - Давай, доставай деньги,- сказал Мамонов Кузину; для маскировки они положили их в портфель поверх усилителя.
      Андрей отошел к окну, осторожно поставил портфель на край стола, отодвинув хлам, выложил деньги и убрал портфель.
      - Вот,- сказал он. - Семь тысяч.
      Купюры были некрупными, и куча получилась внушительная.
      Подошли Сергей с Ханыкиным; Сергей пересчитал; хозяин внимательно следил за счетом и ворчал, что не могли принести купюр покрупнее. Затем Сергей достал из кармана серую тряпицу и тонкую бечевку, завернул и перевязал картину. Хозяин проводил их и захлопнул за ними дверь.
      На лестнице переглянулись, перемигнулись и легко побежали вниз, Андрей помахивая портфелем, Сергей - с легким угловатым свертком подмышкой; поди, угадай, что у обоих - по бесценной ноше в руках!
      Выйдя из подъезда, они дошли до людного перекрестка и разошлись в разные стороны: Андрей - на автобус, Сергей - на трамвайную остановку поодаль.
      * * *
      Часов в семь вечера Андрей, насвистывая бойкий мотивчик, неторопливо собирался куда-то - скорей всего, на свидание с женщиной: гладил брюки и рубашку, чистил туфли, с удовольствием тщательно одевался, и уже когда совсем собрался - позвонили в дверь. Он открыл, и в комнату ворвался всклокоченный, в крайней степени возбуждения Мамонов; в руках он держал все тот же угловатый сверток с картиной.
      - Что случилось?- спросил, отступая, Андрей.
      - Вот гад! Вот негодяй! Вот пройдоха!..- в ярости повторял Сергей.
      - Да что случилось?- нетерпеливо переспросил Кузин.
      - Обманул, сволочь такая!- завопил Сергей и швырнул на пол свою ношу; тряпица слетела, и глазам Андрея предстал поверженный на пол все тот же Ван Гог - или мнимый Ван Гог? - которого они сегодня с таким блеском выманили у Ханыкина, только от удара об пол развалилась рамка. Сергей ринулся было топтать картину, но Андрей благоразумно выхватил холст прямо из-под Сергеевых ног.
      - Объясни толком - ты ж говорил, смотрел с лупой?
      - Ну, смотрел, смотрел!- продолжал вопить Сергей, размахивая руками и мечась по комнате. - Ничего не пойму! Стыдобушка - облапошили, как пацана! Ведь я же облазил ее всю, каждый сантиметр осмотрел! Руку готов заложить видел настоящего Ван Гога! Нич-чего не понимаю!
      Андрей, держа картину и уставясь в нее, только хлопал глазами - убей Бог, он подлинного Ван Гога от поддельного никогда бы в жизни, наверное, не отличил.
      - Почему ты решил, что поддельная?
      - Да сразу же, сразу, как приехал домой, как глянул,- Сергей сел, наконец, на стул, вынул платок и стал отирать вспотевшие лоб и шею, - вот будто в сердце ножом: поддельная! Ладно, думаю, отложу. Поехал на работу, вернулся с полдороги, глянул - еще хуже стало: что за чертовщина, думаю, куда ж я смотрел-то, как мог так глупо пролететь? Взял ее, поехал к Полине Георгиевне - есть тут старушенция, искусствоведша-пенсионерка: у той глаз наметанный, грамотная старушка... Полтора часа она вокруг нее ползала и изрекла приговор: целых пять несоответствий с авторским стилем!.. Ну что делать? Пошли бить морду этому сукиному сыну! Не на того напал, я из него вытряхну подлинник - был он у него, точно знаю, что был! Собирайся, пошли буду из него душу вынимать!
      - Да погоди ты, остынь немного,- Андрей положил, наконец, холст, достал из холодильника бутылку лимонада, открыл и всучил Сергею, чтоб охладился, а сам принялся развивать перед ним свои соображения: торопиться им пороть горячку незачем, и бить морду тоже надо с умом.
      Никуда они, действительно, в этот вечер не пошли, а выработали подробный план действий, решив отправиться потрошить Ханыкина завтра, на свежую голову.
      * * *
      В десять утра, спустя ровно сутки, они снова появились перед бронированной дверью. Андрей встал сбоку, прижавшись к стене, чтоб его не было видно в глазок. Сергей позвонил.
      Ханыкина опять не было слышно несколько минут; потом громыхнул засов, звякнула цепочка, и угрюмый голос глухо прогудел из-за стальной двери:
      - Кто?
      Все пока шло по плану.
      - Это я, Мамонов!- как можно спокойнее откликнулся Сергей. - Должок принес.
      Загремел еще один засов, и как только стальная дверь приоткрылась, Сергей резко распахнул ее и кинулся на Ханыкина; следом ворвался Андрей, захлопнув за собой дверь; вдвоем они повалили Ханыкина на пол лицом вниз, заломили за спину руки и завязали прихваченной с собой веревкой.
      Как договорились заранее, Кузин, оседлав поверженного Ханыкина и крепко схватив его одной рукой за волосы, другой вытащил из кармана куртки нож, завернутый в тряпицу, и, подражая киногероям-грабителям, не давая Ханыкину опомниться, выдернул нож из тряпки, приставил к горлу и грубо прохрипел:
      - Хотел нас околпачить, падла? Душу выну - говори, где подлинник! Еще срок получу, но в шашлык искромсаю!
      Тот пыхтел и задыхался, оттого что голова его была страшно завернута, пускал губами пузыри, закатывал глаза и хрипел:
      - Н-нету подлинника!
      - Врешь, падла!- Кузин сильнее вдавливал в его горло нож.
      - Ну н-нету, нету подлинника!- хрипел торгаш.
      - Погоди, отпусти маленько, он нам живой нужен,- отвел руку Кузина Мамонов, побаиваясь, как бы тот в запале не перестарался, и склонился над Ханыкиным. - Ты, Гоша, скажи, не бойся: где он?
      - Ну нету, нету!- попугаем твердил свое Гоша.
      - Но я же своими глазами его видел!
      - Эту ты и видел.
      - Издеваешься? Меня, искусствоведа, провести хочешь?- уже раздраженно, выходя из себя, кричал Мамонов, не замечая иронии положения, когда он предлагает дискуссию оппоненту, который лежит, уткнувшись лицом в грязный половик, со связанными руками, а на нем сидит молодец и тычет в горло нож.
      - Ну я же сказал: нету!- в отчаянии, чуть не плача, выкрикнул торгаш.
      - Ладно! Подержи его пока так. Извини, Гоша, но придется порыться в твоей коллекции - вынуждаешь. Если найду - ох и ткну его тебе в рожу!
      Мамонов ушел, и не было его долго. Ханыкин лежал смирно.
      Наконец, тот вернулся, присел на корточки перед хозяином.
      - Так где он все-таки? Успел загнать? Скажи!
      - Ну нету его!- тянул свое Ханыкин.
      - Где он?
      - Да не было же, не было его! Не могу уже!
      - Я что, по-твоему, ошибся?
      - Ну отпустите маленько, я все объясню, честное слово!- взмолился Гоша; лицо его было багровым от натуги.
      - Ладно, отпусти его, Андрей.
      Кузин слез с Ханыкина, поднялся.
      Тот, со связанными сзади руками, обессиленный, тоже поднялся следом, сначала на колени, потом, качаясь, на ноги.
      - Пошли в твое ателье!- приказал Мамонов.
      Ханыкин в сопровождении "покупателей" покорно побрел в "ателье".
      Там все было раскидано и перерыто.
      - Нету никакого подлинника, искать бесполезно,- сказал Ханыкин, устало сев на стул. - Тот, что ты взял - его ты и видел.
      - Чего ты мне мозги пудришь?- вскипел наш ученый искусствовед.
      - Погоди, не колготи,- вяло проговорил Ханыкин, обращаясь все время только к нему. - Я ж тебе обещал: расскажу... Есть такой аппарат, который мозги пудрит. Предположим, ставлю я его, прикрываю - и начинаю тебе внушать, что картина - подлинный Ван Гог... Все, что хочешь, могу внушить: Рембрандт, Репин, Рублев - и ты посмотришь на подделку и поверишь. Понял?
      Мамонов и Кузин растерянно переглянулись: этого быть не может, это же бредовый сон какой-то, мистика, абсурд - чтобы Ханыкин знал их тайну и куражился над ними!
      - Где ты его взял?- придя в себя, первым делом спросил Мамонов.
      - Я еще не сказал, что взял,- осторожненько ответил Ханыкин.
      - А откуда знаешь про аппарат?- нетерпеливо спросил Кузин.
      Ханыкин молчал, игнорируя его вопрос, как будто Кузина здесь и не было - то ли сильно обидевшись на него, то ли просто не снисходя до профана в этом своеобразном диспуте.
      - Откуда знаешь про аппарат?- переспросил его Мамонов.
      - Да сам придумал. Пошутил,- не то насмешливо, не то испугавшись вдруг такого неожиданного внимания к тому, что он сказал, ответил Ханыкин.
      - Вр-решь! Знаешь!- крикнул тогда Кузин ему в лицо, схватил за плечи, швырнул на пол, кинулся на него, лежачего и беспомощного, и снова приставил к горлу нож в захлестывающем его нетерпении терзать выказывающую упрямство жертву, в то же время ощущая безобразие и мерзость того, что он делает. Говори, падла, где взял аппарат - счас проткну насквозь!- и, похоже, угроза его была серьезной - он так ткнул в горло лежащего на этот раз на спине с запрокинутой головой Ханыкина, что нож впился в кожу, и капелька крови выступила из-под острия и медленно потекла по шее вниз, и Ханыкин струсил.