1971 год. Август. Москва

Было двенадцать часов дня. Приближался обед. Осипов сидел в своем редакционном кабинете и дописывал очерк о метростроевцах. На улице шел дождь, погода благоприятствовала творчеству. В этот момент в кабинет ворвался Безменов. С него капала дождевая вода. Илья отряхнулся, как собака, забрызгав все вокруг, и, не спрашивая разрешения, уселся на замызганный стул.

— Творишь? — иронически спросил он.

Осипов молча продолжал писать.

— Твори, твори… мать твою, а я тут такое раскопал! Ахнешь!

— Посетил анонимщика, что ли? — не прекращая работы, спросил Осипов.

— Угадал. Молодец, журналист. Дедуктивное мышление включено. Представь себе, анонимщик этот — ого-го какая штучка!

— Слушай, мне совсем немного осталось. Сейчас отпишу, сдам на машинку, а уж тогда ты мне расскажешь про свое открытие.

— Неблагодарная ты скотина, для тебя же стараюсь. А ты?.. Ладно уж… Марай бумагу.

— Итак?! — сказал Осипов, окончив дела.

— Ты понимаешь, я побывал у гражданина Ванина, ну анонимщика, вчера под вечер. Нагрянул прямо к нему в издательство. Имел весьма длинный разговор. Он, мне показалось, даже как будто обрадовался. И поведал мне такое!

— Какое же?

— Будто он охотник на оборотней!

— Так-так, — иронически усмехнулся Осипов. — Вы настаиваете на версии с оборотнем?

— Нет, ты послушай!

— Хватит, Илья. Уже становится не смешно. Ты тоже знаешь: от многократного повторения шутка теряет соль.

— Ты выслушаешь, наконец? Я вовсе не шучу. И разыгрывать тебя тоже не собираюсь. А впрочем… Давай-ка лучше съездим к нему прямо сейчас. Сам все и услышишь.

— Что я услышу? Очередной бред?

— Поехали, не пожалеешь. Тут две минуты.

Издательство находилось в одном из арбатских переулков, совсем недалеко от редакции «Молодости страны». На двери, к которой подвел его Илья, висела табличка «Литературный консультант И. Ф. Ванин». Кабинет консультанта почти ничем не отличался от кабинета самого Осипова, разве только был еще более захламлен. За столом, заваленным бумагами, сидел маленький толстенький человечек и читал рукопись. Человек был не старый, но весь какой-то затертый, словно потускневший от долгого употребления. Трудно было сказать, сколько ему лет на самом деле.

— Здравствуйте, Иона Фомич! Вот привел к вам человека, о котором говорил.

— Ага-ага, — Ванин изобразил улыбку и цепко глянул на Осипова. — Вы говорили, он в «Молодости страны» работает?

— Имею честь, — насмешливо сказал Осипов.

— А позвольте документики, — консультант долго изучал удостоверение, потом все так же цепко взглянул в глаза Осипова. — Значит, интересуетесь, так сказать. По долгу службы или из любопытства?

— Чем я интересуюсь?

— Товарищ милиционер мне вчера сказал, будто вы выступаете в роли частного сыщика. И охотитесь-де за неким убийцей.

— Ну и?..

— Мог бы вам подсказочку сделать. Конечно, на определенных условиях.

— Похоже, вы торгуетесь?

— Нет-нет! Что вы! Основные, так сказать, вехи я вам поведаю. Скрывать нет смысла, тем более я почти все рассказал вашему товарищу. Но кое-что, возможно, и приберег на потом. Так будете слушать или нет?

Осипов молча кивнул.

И Ванин принялся излагать события и обстоятельства, большая часть которых известна читателю. Рассказ консультанта занял примерно полчаса. Все это время Осипов молчал, напряженно смотря на Ванина и думая только об одном: нормальный ли перед ним сидит человек?

— Вы, я вижу, мне не верите? — спокойно спросил консультант, и Осипов тут же вспомнил цыгана-дрессировщика. — Все это я излагаю второй раз в жизни: первый же был вчера, вот, в беседе с вашим другом. Я бы никогда никому не открылся, если бы не обстоятельства.

— Вы, как я понимаю, всерьез обеспокоены угрозами этих, как вы их называете, стариков?

— Абсолютно верно. Нет оснований сомневаться в их намерениях.

— Что же вы от меня хотите? Я не совсем понимаю.

— Чтобы вы помогли мне убить оборотня. Сам я, к сожалению, не справлюсь.

— Помог убить?!

— Ну конечно. Иначе зачем бы я все это рассказывал?

— Но это не лезет ни в какие ворота!

— Тогда разговор окончен.

— Но как фамилия этого оборотня? Где он живет? Кто он такой, чем занимается?

— Фамилию мы и так знаем, — вступил в разговор до сих пор молчавший Безменов. — Пантелеев.

— Ошибаетесь. Фамилию он сменил еще году в пятьдесят третьем. Женился и поменял… Так что вряд ли вы его найдете. Хотя могу подсказать. Личность довольно известная. Ищите. Но я хочу предупредить. Индивидуум этот очень опасен. Совершенно беспощаден в силу того, что он даже не человек, а кроме того, практически не оставляет следов на месте преступления, поэтому доказать его вину будет невозможно. Да и зачем доказывать? Его нужно уничтожить. И точка!

— Почему же вы до сих пор этого не сделали?

— По малодушию и трусости. Не скрываю. Это ему убить — как муху раздавить, а я, знаете ли, не приучен. Хотя происхожу из рода Охотников. Не приучен я убивать! — в первый раз за все время разговора повысил голос Ванин. — Вот и помогите мне. Дадите согласие — открою его личность. Не дадите — считайте, что мы не встречались.

— Вот так сразу?

— Можете подумать. Только учтите, времени у меня не так много. Потому что речь идет и о моей жизни.

— Хорошо, — сказал Осипов, поднимаясь, — я подумаю.

— Уж будьте так любезны.

— Какой-то бред! — сказал Осипов, с силой хлопнув дверцей «Жигулей».

— А машина тут при чем? Не психуй. Не хочешь заниматься — плюнь и забудь.

— Да не верю я во все это!

— А зачем ему врать?

— Не знаю! И все равно не верю!

— Я туг недавно книжонку читал. «Свидетель колдовства» называется. Какой-то американец написал. Документальный отчет об общении с разными африканскими и американскими колдунами. Так там описываются случаи превращения людей в животных. Некоторые будто бы происходили прямо на глазах автора.

— Не знаю, что уж ты там читал, только меня не убедишь.

— Как знаешь.

— Ведь он меня на преступление толкает, на убийство. Ты же юрист. Неужели не понимаешь?

— Положим, убивать он будет сам.

— А я соучастник. Ты не допускаешь такой мысли, что ему просто необходимо убить человека. Не знаю уж по какой причине. Зависть, ревность, да мало ли…

— На убийцу он не похож, хотя… А ты согласись, а потом видно будет.

— Но ведь нужно дать слово?!

— Подумаешь, какой аристократ, невольник чести. Ну и дашь! А вдруг действительно этот Ванин психически ненормален? Вдруг он готовит преступление? Ты поможешь его разоблачить.

— Конечно! Он готовит преступление и рассказывает о нем работнику милиции и журналисту. Абсурд!

— Ладно, думай, — сказал Безменов, останавливая машину у редакционных дверей. — Вот твоя деревня, вот твой дом родной… Как надумаешь, сообщи.

«Итак, что мы имеем, — попытался обобщить известные факты Осипов, сидя вечером на балконе собственной квартиры, попивая пиво и покуривая сигарету. — Два свидетельства. Первое — предположение дрессировщика. Второе — уверенное утверждение литературного консультанта. Друг с другом эти люди незнакомы. Так что сговор исключен. Если первый только предполагает, второй утверждает наверняка. Допустим, укротитель — фантазер. Но консультант на фантазера совсем не похож. А что еще? — Он вспомнил странные намеки фотографа Грибова. — Что он там такое говорил? Нужно бы с ним повидаться. И остается еще тот, на даче… Кто он такой? Почему не дает о себе знать? Интересно, знаком ли он с Грибовым? Скорее всего ведь именно он вывел на Грибова и Шляхтина. Из одного с ним круга? Вряд ли. А не пора ли все окончательно прояснить? А то сколько можно? Мало этих ужасов, так теперь и мистика пошла в ход. Но как? А ведь чего проще. Встретиться с Грибовым. Как там его звать? Джордж, что ли? Так вот. Можно прямо сейчас позвонить этому Джорджу. Встретиться. Рассказать все или почти все и потребовать объяснений. — Осипов глянул на часы. — Девять. Поздновато. Но существует ли для таких людей, как Джордж, понятие „поздно“?» — Его рука потянулась к телефону.

Трубку долго не снимали. Наконец на том конце провода хрипловатый женский голос лениво протянул:

— Ал-ло?

— Здравствуйте. А можно услышать Юрия Ивановича?

— Кого? — в голосе дамы слышалось недоумение.

— Юрия Ивановича! Грибова!

— Тут какого-то Грибова спрашивают, — сказала дама куда-то в сторону. Повисло долгое молчание. В трубке был слышен отдаленный гул голосов, звуки музыки. «Наверное, там, как всегда, дым коромыслом, — понял Осипов. — Беседа сегодня вряд ли получится».

— Кто это? — услышал он.

Осипов представился.

— Ах, товарищ корреспондент, — Джордж, а это был он, похоже, обрадовался. — Вы что-то хотели?

— Увидеться с вами, — буркнул Осипов.

— Замечательная мысль. Так приезжайте! Я всегда рад вас видеть.

— Но у вас, похоже, гости! Удобно ли?

— Вы, наверное, заметили, что я всегда не один. Таков уж мой образ жизни. Возможно, не совсем правильный, но что поделаешь. «Стиль жизни не выбирают», — как сказал Ларошфуко. Приезжайте, голубчик. Народу вокруг действительно много, но становится скучновато, а вы обычно привносите что-то новое, так сказать, свежую струю. Умоляю, не откажите. Я вас очень жду.

— Ладно. Приеду.

— Вот и отлично!

Было уже почти темно, когда журналист подошел к знакомому дому, вскарабкался по железной лестнице на крышу. Дверь в мастерскую Грибова была полуоткрыта. Возле нее стояла какая-то девица с сигаретой в одной руке и стаканом в другой. На Осипова она даже не посмотрела.

Внутри помещения царил полумрак, гремела музыка, перемигивались на стенах цветные фонарики. Стоял непонятный гул, какой бывает на больших приемах.

— Где хозяин? — спросил Осипов у какого-то молодого человека.

— А кто его знает? Тут где-то отирается, — ответил тот без особого почтения.

Джордж, конечно же, отыскался.

— А, милейший, — воскликнул он, разглядев в полутьме нового гостя. — Просто потрясение! Не думал, что вы решитесь. Счел за элементарную вежливость. Пойдемте же, пойдемте! — Он схватил Осипова за рукав куртки и потащил из толпы. — Вы, я заметил, предпочитаете пиво. Есть, конечно же, и пиво. Знаете ли, финское. Но я бы посоветовал немного вина. Очень приятный рислинг. Венгерский. Попробуйте, любезный. — И он почти насильно сунул Осипову стакан.

— Я, собственно, по делу.

— Понимаю, понимаю. Всегда рад услужить. У нас небольшой междусобойчик. Погуляйте, повеселитесь. Ведь вы же не спешите. Через пару часов общество начнет рассасываться, тогда и поговорим. Отдыхайте. Я вас найду, — и он нырнул в толпу.

«Черт бы побрал! — разозлился Осипов. — Не ожидал такой подлянки. Заманил и бросил». — Он машинально отпил из своего стакана. Винцо действительно было приятным, а главное, холодным.

— Пойдем потанцуем, — пригласила его какая-то совершен но незнакомая блондинка. И упорно потащила за собой, словно муравей гусеницу. Осипов покорно поплелся следом. Вечеринка постепенно захватила его. Способствовали раскрепощению несколько стаканов рислинга и бешеная музыка, и вот уже наш герой почувствовал себя словно рыба в воде и почти забыл, зачем пришел сюда.

К полуночи толпа заметно поредела, продолжали веселиться всего человек десять. Несколько пьяных мирно дремали в креслах и на кушетках, а один устроился прямо на полу. Миловидная девушка, стоявшая рядом с торшером, беззвучно плакала. Чистые, светлые слезы струились по бледному лицу. Блузка девушки была расстегнута, но она не обращала на это никакого внимания, полностью поглощенная неведомым горем. Осипов уже было хотел подойти к страдалице и узнать о причине слез, как вдруг его кто-то осторожно тронул за рукав. Он обернулся и увидел перед собой Джорджа. Тот был совершенно свеж, словно только что проснулся, умылся и позавтракал.

— Вы, кажется, хотели со мной поговорить?

— А-а, — вспомнил Осипов. — Да-да. Конечно.

— Тогда пойдемте, здесь не совсем удобно.

Он провел Осипова какими-то извилистыми коридорами и наконец отпер дверь и почти втолкнул его в совершенно темную комнату.

— Где это мы? — с некоторой робостью поинтересовался журналист.

— Не пугайтесь. Это моя фотолаборатория. Единственное спокойное место в этом доме. Может быть, для вас не совсем обычное, но я его очень люблю. Здесь чувствуешь себя совершенно по-другому, чем на обычном дневном свету. Собранней, что ли.

Осипов вспомнил физрука. У него тоже была фотолаборатория. От ассоциаций стало не по себе. А что если этот подозрительный фотограф сейчас тоже…

Джордж между тем щелкнул выключателем. Вспыхнул красный свет.

— А что, обычного освещения разве нет? — удивился Осипов.

— Почему же, имеется. Только при красном свете я максимально собран. Профессиональная привычка. Так рассказывайте.

Осипов некоторое время раздумывал, с чего начать.

— Помнится, в прошлую нашу встречу вы обещали поделиться некоторыми подробностями, известными только вам, — осторожно начал он.

— Подробностями? Какими подробностями?

— Мы тогда еще встретились в музее западной живописи. На Волхонке…

— Ах, да! Припоминаю. Мы еще потом в ресторан пошли. Вы про Шляхтина рассказывали, про убийцу…

— Вот-вот. И вы сказали, что знали этого Шляхтина… А потом добавили, что сомневаетесь в причастности физрука к убийству Сокольского. Привели достаточно весомые аргументы… Припоминаете?

— Что-то такое я вроде рассказывал…

— Вы еще посоветовали покопаться в милицейских архивах, выяснить, не случались ли преступления с похожим почерком.

— Ну и как, выяснили?

— Выяснил. Случались.

— Вот! Я же говорил!..

— Но тут возникли новые проблемы.

— Какие же?

— Понимаете, я даже сказать стесняюсь. Вдруг сочтете меня чокнутым.

— Вас? Да ни за что на свете. Уж кто-кто, а вы такого впечатления не производите. Уж поверьте. Я чокнутых перевидал в достатке. Да вон хоть там, — он кивнул в сторону мастерской, — половина ненормальных. Так что не стесняйтесь, излагайте.

— По ходу расследования столкнулся я с очень странным явлением. Уже два человека, причем незнакомые друг с другом, заявили мне, что предполагаемый убийца… — Осипов замолчал, с трудом подбирая слова.

— Ну же!..

— Так сказать, не совсем человек…

— А кто же?

— Вроде бы животное…

— Животное?!

— То есть не то чтобы животное, а вроде как бы… оборотень!

— Кто?!!

— Вот видите… — Осипов замолчал, потом поинтересовался: — А здесь курить можно?

— Нежелательно. Старой фотопленки много, а она огнеопасна. Так вы говорите, оборотень. Невероятно интересно. Ну и что вы думаете по этому поводу?

— Что я могу подумать? Бред.

— Почему же так категорично?

— Что, прикажете верить в рассказы об оборотнях?

— Я ничего не собираюсь приказывать. Но уверяю вас, оборотни действительно существуют.

— Ну вот, и вы туда же.

— А скажите, кто вам рассказывал об оборотнях?

— Да так… — Он неопределенно кашлянул.

— Не желаете отвечать, и не надо. А эти люди верят в их существование?

— Очевидно, верят. Раз приписывают им реальные события.

— И?

— Что «и»?

— Они верят, а вы?

— Я уже сказал. Воспринимаю подобные разговоры как бред… Конечно, можно верить, можно не верить, но мне, извините, главное — добиться результата. Поставить точку, так сказать. Меня наняли, я не скрываю. Да! Наняли! Я должен найти убийцу этого несчастного парня. Шляхтин уничтожен, но я, понимаете ли, не уверен, что Сокольского убил именно он. Вот если бы мне кто-нибудь сказал: «Ты зря мечешься и бьешь себя ушами по щекам. Шляхтин именно тот, кого ты искал», — я бы вполне удовлетворился. Не просто, конечно, сказал, но и предъявил доказательства. Поверьте. Мне ничего больше не надо. Но уж если я за что-то взялся, то должен быть уверен, что работу выполнил сполна. Вот и все.

— А кто вас вывел на Шляхтина?

— Не знаю. Клянусь! Не знаю! Некий странный индивидуум назначил мне встречу далеко за городом. На ней он назвал мне имя Шляхтина.

— Только его?

Осипов замолчал и некоторое время пристально смотрел на красный фонарь, освещавший внутренности фотолаборатории. «Сказать или не сказать? — напряженно думал он. — Проклятый рислинг. Развязывает язык».

Грибов терпеливо ждал.

— Нет, не только, — наконец решился Осипов, — было названо еще и ваше имя.

— Ах, вот как! А как выглядел этот субъект?

— Уж извините, не рассмотрел. Он все время держался в тени.

— Так вы и меня подозреваете?

— А почему бы и нет? Мальчишку вы знали? Знали! Шляхтина знали? Сами же сознались, что знали. Одна шайка-лейка…

— А может быть, тот, кто вам назвал наши имена, он и убийца?

— Я думал над этим Такой вариант не исключается.

— Он каким вам показался? Кого-нибудь напоминал?

— Трудно сказать. Голос вроде бы знакомый… Словно передо мной какой-то известный актер, диктор… что-то в этом роде.

— Актер, говорите?

— Так мне показалось.

— А оборотень?

— Я думал, меня просто хотят сбить со следа. Помешать. Однако возникает вопрос: если хотят помешать, то зачем выдумывают всякие небылицы?

— Я вам уже рассказывал, что увлекаюсь разной чертовщиной. Помните коллекцию черепов? Глупо, конечно… Но, кроме всего прочего, я кое-что понимаю в черной магии. Так вот, об оборотнях… Нет оснований считать, что они не существуют.

— Но нет оснований считать и наоборот. Я до сих пор ни одного не встречал.

— А может быть, встречали? Только у него на лбу не написано, что он оборотень.

Оборотни бывают разные, как правило — волки, — продолжал Джордж. — В германской и англосаксонской мифологии — вервольфы. У славян — волкодлаки, вовки… Но, случается, оборотнями бывают и другие животные. На Востоке, в частности в Японии, Китае, — лисицы. А кое-где на Севере — медведи.

— Весьма интересно. Именно про медведя мне и рассказывали. Итак, как я полагаю, по Москве по ночам бродит оборотень в виде медведя, уничтожает цвет нашей молодежи, а потом снова становится человеком. Нашим на первый взгляд человеком. Но советский человек не может быть оборотнем! Отдаете вы в этом себе отчет? Не может!!! Он строит коммунизм, и никакие медведи, волки, лисицы не могут ему помешать.

— Вы, кажется, пьяны? — сказал Джордж сочувственно.

— Здесь довольно душно.

— Так пойдем на воздух.

Громадная студия Джорджа, где еще час назад было не протолкнуться, почти совсем опустела. Куда-то исчезли даже пьяные. Только давешняя рыдающая девица мирно спала на одной из кушеток. На ее губах совсем по-детски пузырилась прозрачная слюна.

— Все разошлись, — печально констатировал Джордж. Казалось, ему было нестерпимо тяжело от этого факта. — Пойдем и мы на крышу. Там, во всяком случае, прохладно и не воняет окурками и прокисшим пивом. Там свобода.

На дворе стояла глубокая ночь. Было душно, лишь иногда налетал легкий прохладный ветерок и немного разрежал словно наэлектризованный воздух. В небе сияла почти полная луна. В ее свете серебрились мелкие перистые облачка, и казалось, что нет огромного города, а простирается вокруг безграничное пустынное пространство, словно пришедшее из другого измерения.

— Меня до сих пор удивляет ваше рвение, — сказал Джордж, — сначала я думал, что вы хотите выжать из этой акции еще какую-нибудь мзду. Потом предположил, что вас мучает совесть и вы хотите как бы очиститься. Теперь я вижу, ситуация тут иная.

— Какая же?

— А вам не кажется, что вы сами превращаетесь в оборотня? Фигурально, конечно.

— Объясните свою мысль.

— Пожалуйста. Вы одержимы желанием истреблять.

— Я???

— Вы, вы… Вам понравилось уничтожать! С физруком вы ловко управились, теперь ищете другие жертвы.

— Что за вздор?! Шляхтин был маньяком. Таким же не место среди людей. На его совести не одна загубленная жизнь.

— Всего-навсего слова. Может быть, он и убивал. Даже допускаю, что наверняка убивал. Но кого?

— А кого?

— Вот уж не знаю. Но думаю, не тех, кого, как вам кажется, вы защищаете.

— Я, наверное, сильно пьян, потому что абсолютно не понимаю, что вы такое несете. Вы что же, думаете, он уничтожал себе подобных или еще худших?

— А почему бы и нет… Впрочем, оставим столь скользкую тему. Взгляните на ночное светило. Скоро полнолуние. Ах, это полнолуние… Через пару дней уезжаю… К теплым морям. Вы представляете? Ночной прибой. Прохладный песок пляжа, аромат роз…

— Представляю. Совсем недавно приехал из Крыма.

— А у меня все впереди.

— Отдыхать едете?

— Отдыхать. Но и работать тоже. Я, знаете ли, подрабатываю летом, в начале осени… Фотографирую отдыхающих на пляжах. Веселая работенка…

— А я думал, что вы в средствах не нуждаетесь.

— Как же не нуждаюсь? Очень даже нуждаюсь. Конечно, публикации в прессе, в западных журналах кое-что дают, но, поверьте, крайне мало. Мизер. А так — два-три месяца на югах, и можно безбедно жить до будущего лета. Аппаратура у меня качественная, народ это понимает и не жалеет денег. Каждому хочется быть красивым. И все же оборотни, — снова вернулся к прежней теме Джордж. — Представляете, вот сейчас он крадется впотьмах, выслеживая очередную жертву… Красновато поблескивают глаза, из пасти капает слюна. Признайтесь, ведь вы и меня подозреваете. А хотел бы я стать оборотнем. Во всяком случае, нечто оригинальное. Крадущийся в лунной мгле… Вот бы запечатлеть на фотопленку такое чудовище. Сразу на весь мир прославишься. Да, запечатлеть… Так вы говорите, что вам помогли вычислить Шляхтина и меня? Сволочь народ… Завистники… Чего только не наговорят. Интересно, кто это был?

— Вам, я думаю, виднее.

— Мне-то? Ну конечно, виднее. Осторожней, а то можете свалиться с крыши, и тогда не видать вам славы охотника на оборотней. А вы его изловите, непременно изловите.

После ухода журналиста и милиционера Иона некоторое время пытался читать рукопись, но у него ничего не получалось, не мог сосредоточиться. К тому же произведение, лежавшее перед ним, было настолько бездарно, что даже он, отличавшийся известной терпимостью, с трудом представлял его дальнейшую судьбу. Переписывать заново? Колоссальный труд. К тому же автор настолько высокого мнения о своем творчестве, что не позволяет менять даже запятую. Плюс покровители. Ведь он — двоюродный брат руководителя одной небольшой северной республики. Однако черт с ним, с автором, у Ионы сегодня другие проблемы. Речь идет о жизни. Его жизни!

Журналист, кажется его фамилия Осипов, не произвел впечатления. С гонором, к тому же из породы всезнаек. Но выбирать не приходится. Его дружок милиционер рассказывал про этого Осипова впечатляющие вещи. Мол, устранил маньяка-убийцу, терроризировавшего Москву. Может, врет? Хотя зачем? Придется прибегнуть к помощи журналиста. А если он откажется? Иона тяжело вздохнул… Тогда… Тогда придется действовать самому. Эх, дурак он, дурак. Связался на свою голову. А ведь были возможности укокошить этого Пантелеева. Были! И не раз. Сколько времени он болтался за ним по Москве. Ходил следом по мокрым людным улицам. Спускался за ним в метро. Несколько раз хотел толкнуть его под поезд. Народу на станциях всегда полно. Никто бы и не заметил, а если бы и заметил… Все тянул. Один раз уже совсем решился, подошел вплотную. Помнится, это было на «Баррикадной». Оборотень стоял на самом краю перрона. А он — Иона — как раз позади. Легкий толчок — и все. Но струсил. В последний момент струсил! Или когда в первый раз он пришел к Олимпиаде… То да се… Бутылочка, за ней другая… Помнится, он поинтересовался соседями. Навел разговор, так сказать. Всплыл Пантелеев. Иона выказал интерес. Хочу, мол, познакомиться, коли он тоже студент. Оказалось, спит. Попросил разрешения взглянуть на спящего. Олимпиада удивилась, но провела в комнатушку Пантелеева. Тот действительно дрых на неопрятной кровати. Вот тут бы и сразу… Тюкнуть по голове молоточком. Чего уж проще. Трусость проклятая! А мог бы решить все проблемы одним махом. Чего уж теперь. Одна надежда на журналиста.

Только одно плохо. Не верит этот Осипов ни в каких оборотней. И раз не верит, то толковый помощник из него не выйдет. В этом-то и беда. А как убедить? Ладно. Он все равно придет. Эти журналисты — ребята дошлые. Своего не упустят. Придет, никуда не денется. И если придет, он — Иона — постарается его уломать. Если надо, даже к дедам свозит. А уж те умеют рассказывать.

Как же он тогда лопухнулся! В метро-то. Под колеса — и привет. А позже этот Пантелеев попер в гору, и не угнаться. Не так просто к нему и подступиться. Нечистая сила, что ли, помогает? Может, и так. Ведь и ему, Ионе, помогали. Если бы не старики, сидел бы он в Югорске, работал бы в грязи и копоти. Худа без добра не бывает. И все же… Нужно побыстрее кончать с этой историей. А то как бы его самого не кончили. Старики слов на ветер не бросают.

И все же, что делать с проклятой рукописью? Выкинуть в корзину? Нет! Опасно. Не так поймут.

И, проклиная свою трусость, Иона снова склонился над исписанными вкривь и вкось листами.

1971 год, август. Москва

Этнографический музей — довольно странное место. Особенно по ночам. Представьте себе огромное здание, набитое всякими диковинными вещами. Тусклый свет, тишина, полное безлюдье. Тут невольно станет не по себе.

Когда пять лет назад Марья Ивановна Шранк поступила сюда на работу в качестве смотрительницы зала древних цивилизаций Востока, то некоторое время никак не могла привыкнуть к необычным экспонатам. Почти всю жизнь Марья Ивановна проработала на «Мосфильме» гримершей, и трудилась бы там до сих пор, но уж больно зрение ослабло. Не помогали даже сверхсильные очки. А ведь у гримеров работа очень ответственная, чуть не так наложил грим, подкрасил глаза или наклеил более пышные усы, чем требуется, — и готово!