Глава III

Свои и чужие в русской картине мира

Познать свой народ, разобраться, какие мы на самом деле – дано нам через родной язык. Каждый народ прежде всего и дольше всего сберегает в своей языковой сокровищнице слова, выражения, наиболее для него потребные, ключевые, раскрывающие народное мировоззрение. С ними народ не расстается всю свою историческую жизнь. Лингвисты подсчитали, что из ста наиболее употребительных слов тех языков, которые имеют многовековую письменную историю, за тысячу лет утрачивается, замещается другими словами только пять процентов. Встреться мы с нашими пра-пра-прадедами, мы бы поняли их, а они – нас! Выходит, мировоззрение народа, а оно выражено в словах, очень устойчиво, жизненный опыт языка сто крат богаче опыта жизни каждого отдельного человека, говорящего на этом языке как на родном. Именно язык учит нас жизни, рисует нам русскую картину мира, подсказывает, как вести себя, как действовать по-русски. А имя наше – русское – хранит в себе древнее представление о нашем национальном идеале.

Самоназвание народа обычно восходит к различным понятиям, с которыми народ связывает себя, выражая свой идеал совершенства. В своем имени народ может утверждать: мы – люди, а другие – нет. Так марийцы называют себя – мари, что значит «человек», цыгане именуют себя – рома, что тоже значит – «человек», чукчи называют свою народность – лыгьороветлян, то есть – «настоящие люди».

И в этом их нельзя укорять, такова древняя психология народа, выбравшего себе такое имя.

Народ может именовать себя и так: мы – свои, другие – чужие; так называются шведы – свеи, швабы, в имени которых корень свои. Порой народ принимает имя великого предка, обозначая для себя идеалом пример его жизни. По имени легендарных праотцов прозываются иудеи и чехи.

Есть народы, в имени которых явственно слышится название древней родины, – таковы поляки и итальянцы.

Случается и трагичное, когда вместо родного племенного имени народ принимает на себя прозвище, каким он зовется у других народов, что свидетельствует о духовной исчерпанности национальных сил – редчайшем явлении в истории. Вот мы немцев называем немцами, прежде мы всех иностранцев называли немцами, поскольку они не понимали нашей речи и были для нас как бы немые, так вот мы зовем немцев немцами, французы их называют алеман, англичане их именуют джоман, но сами-то они как называли себя, так и продолжают называть – только дойч. Нас, русских, латыши и литовцы издревле называют кривас, фины столетиями именуют вене, но нам и в голову не приходило принять какое-либо из этих названий. Почему же сегодня мы покорно принимаем чуждое для русских имя россиянин? Это что, свидетельство нашей национальной исчерпанности?

Какие же идеалы храним мы в своих национальных именах – русские и славяне? Имя славяне связано с понятием речи и слова. Славяне – те, кто говорит, говорит понятно и разумно, в отличие от других, то есть славяне – опять же свои, разумно говорящие, понятные друг другу, в отличие от чужих. Глагол слыть, существительное слово – вот корни имени славянин. В старину, повторяю, всякий народ заключал в свое имя свой идеал человеческого совершенства. Славяне – народ, оценивший сокровище слова настолько, что принял его в свое имя. И каким же издевательством на фоне ясности смысла нашего племенного имени выглядит псевдонаучное толкование имени славяне, предлагаемое нам некоторыми лингвистами, а именно: «жители влажных долин», короче – болотные обитатели.

Другое наше имя – русские – как только ни пытались исказить, корень этого слова кому только ни стремились приписать. Немецкая по своим истокам теория утверждает, что так назывались норманы, пришедшие володеть русскими в Х веке, то и имя наше нам дано якобы чужеземцами. Другая теория, русская по происхождению, говорит, что имя русский возникло от названия крохотного притока Днепра – реки Рось (хотя по названиям рек народы никогда себя не прозывали). Неоспоримое решение важнейшего для нас, русских, вопроса дал академик О.Н. Трубачев, который доказал, что имя русский восходит к корню славянскому и индоарийскому рукс- или рокс-, что значит – «белый, светлый». То есть русы – народ белый, народ Света. Согласно описаниям арабских источников, в которых задолго до появления славянской письменности впервые зафиксировано имя русы, это были высокие люди со светлой кожей, светлыми – русыми волосами, синеглазые; в буквальном смысле слова – белый, светлый народ. И сами русы называли свою страну – Русь – буквально – белый свет, единственно возможное для жизни место, Родина. Все, что вокруг, не заселенное русами, не обжитое ими, Русью, то есть белым светом, для них не являлось. Может, потому и не заримся мы никогда на чужие благоустроенные до нас земли, а осваиваем – делаем своими, обжитыми, родными, земли дикие, до того пустынные, трудно проходимые, постепенно преобразуем их в белый свет.

В старину говорили: стоять на руси, что означало – не прячась, быть на виду, на открытом месте, а еще выводили душу на русь, то есть распахивали ее перед людьми настежь. Русь в нашем исконном представлении и есть настоящие люди, и потому в сказках Баба-яга, хранительница потустороннего мира, приговаривает при встрече с героями-странниками: «Тьфу-тьфу, русским духом пахнет!» – людским, значит, человечьим духом. А всякого пришлого, чужого мы именовали – нерусь, что было равнозначно понятию – не наш человек, да и человек ли…

Все русское связывалось нами с великой силой и крепостью. И потому русак – это не только серый русский заяц, который назван так не по одной лишь масти: он и больше и крепче европейского беляка; и русак – это не только самая крупная на Черном море сельдь. Но русаком зовут еще и камень, который идет на жернова, – самый крепкий и мощный монолит, который не расколется и даже не треснет.

Слово русский связывается в нашем сознании с мощью, подчас суровой и непреодолимой. Мы сами же, не немцы какие-нибудь, прозываем крепкий мороз – русским, мы и северный холодный ветер величаем русским ветром. Есть у нас и русский час, заключающий в себе невесть сколько времени, бывает и русское бреди сухо по самое ухо. Наши сила, размах, удаль не напрасно зовутся русскими, они признаны иноземными народами непомерно большими, непрактичными и нелогичными. А нам – как раз мера по душе. И вот же любому русскому ясно, что значит: «не стерпело русское сердце», это когда крепясь перед неправдой до последнего, вдруг выходишь из себя и кидаешься в рукопашную доказать – есть еще правда на земле. И не терпит русское сердце неправды не только в малых делах суетного быта, но и в мировых пожарах войн и нашествий.

Заманчива, притягательна русь и русские для тех иноземцев, что сердцем тянутся к нашим добру и силе. Для таких людей в русском языке есть слово русеть. Обрусевшие «немцы» постепенно обживаются среди нас, принимают русский быт и дух. Но русские долго присматриваются к ним, сохраняя некоторую отчужденность в напоминании – «обрусевший» немец, француз, турок, крещеный татарин, башкир, чуваш… При этом с гораздо большей отчужденностью, с налетом презрения мы именуем своих, русских, перекинувшихся к чужакам, мы зовем таких русских онемеченными, ополяченными, офранцуженными, отуреченными, ожидовленными…

Обратите внимание на идеал человеческого совершенства, изначально заключенный в наших племенных именах: словене – народ Слова, русские – народ Света, то есть добра, племя Белых людей.

Но сегодня мы допустили, что имя наше – русские – терпит и гонения, и клевету. Кто только ни кинулся, точно по команде затравщика, с остервенением грызть, рвать наше святое имя. Старый, испробованный прием: там, где славное имя сразу нельзя уничтожить, – а истребить его можно только с русским народом, – имя это нужно оболгать, измарать, обгадить, опошлить, навязать ему чуждые значения, сделать его посмешищем, символом глупости, то есть так отвратить от него умных и запутать невежд, чтобы они с готовностью отказались от него, с радостью приняли другое прозвание, лишь бы не позорить себя причастностью к ошельмованному имени.

Нашим именем русский, открыто издеваясь над нами, называют ныне то, что русским никак не является. Как поганые грибы множатся «русское лото», «русский банк», «русский проект», «русское радио», «русское видео», и, конечно же, с особым удовольствием смакуют – «русская мафия». Сейчас вот место захоронения ядерных отходов в Челябинской области называется могильник «Русь». И явно, и символично мечтают белый свет похоронить в ядерной грязи.

Многие из активно эксплуатирующих наше национальное имя, показали себя кто бессовестным обиралой, кто грязным развратником, кто жуликом-проходимцем. А пошерстите хозяев этих «русских заведений», там вы не найдете ни одного русского, «русским лото» владеют чеченцы, «русское видео» в руках евреев, «русское радио» прямо заявляет, что оно русское только потому, что вещает на русском языке…

В то же время у действительно русских их национальное имя отнимают, в прессе и в эфире замелькали абсурдные фигуры – татарстанец Иванов, карелец Сидоров, башкортостанец Петров, а все они, вместе взятые, именуются россияне, будто подкидыши из никому неведомого племени.

Одни из нас видят в том неприкрытое издевательство, каково русскому человеку изо дня в день слышать: татарин Саитов, чеченец Умалатов… россиянин Кузнецов. Другие усматривают в подмене застарелую болезнь прежде большевистского, а ныне демократического интернационализма, – раньше имя русский вытеснялось безродным советский, теперь оно изгоняется при помощи безродного россиянин.

Так всегда ненавидевшая русских Польша прозвала нас по латинскому образцу в XVII веке. Но все мы понимаем, что тонкая игра, затеянная с нашим национальным именем, есть расчетливая обработка национального рассудка и памяти народа, и многие русские, кто привык к кличке советский, очень легко поменяли ее на россиянин. Так бездомный, безродный пес откликается на любое прозвище, лишь бы покормили. Нынешней власти и нужны именно россияне, а не русские, потому что русские помнят, что у нас родная земля, единое Отечество, что у нас одна на всех судьба, общая Православная Вера и родной для всех нас язык, и история не раз показывала, что против русских войной идти опасно, непосильно, недаром враги говорили про нас: «русского «мало убить, его еще и повалить надо». А вот россияне себя в истории никак не проявили – ни славы, ни чести, ни доблести.

Чтобы понять, кто мы – русские, вглядитесь в лица русских детей. Ведь нас почти что отучили любоваться их ясными, светло смотрящими на мир глазами, мы перестали узнавать свою породу в их русоголовых ликах. Ведь ни у одного народа нет таких волос – русых. Неяркие, неброские, они внезапно отливают благородным золотом, словно солнечным светом, как отсветом доброты, коей наполнены все русские. Приходит время, когда мы должны с дерзновением исповедывать свою русскость и крепить себя спасительной мыслью о том, что все еще остаемся народом Добра и Света.

Надо помнить и детям своим заповедывать, что мы славяне, – народ Слова, что мы, русские, – племя Света, мы – нация Белых людей.

Все народы в своем языковом сознании хранят особые ключевые слова, которые емко определяют взгляд на мир, приоритеты и ценности мировоззрения. В английском языке, согласно новейшим исследованиям, ключевым является выражение common sense – здравый смысл, для немецкой языковой картины мира важнейшим словом предсказуемо оказалось ordnung – порядок. А вот ключевым, коренным понятием русского национального самосознания было и есть слово свой.

Открытие это сделал академик О.Н. Трубачев при реконструкции древнейших понятий славянской культуры, лежавших в основе строительства дома, семьи, государства, Веры. Эти понятия живы в нас и по сей день, они суть идеалы, образцы, установки жизни русского человека. Хотя найдется много желающих поспорить с тем, что идея своего как лучшего, доброго и правильного пронизывает всю русскую жизнь. Ведь нам внушают обратное, что русская-де натура широка, всеохватна и всечеловечна. Мы давно привыкли мыслить себя в облике этакого простеца, гостеприимно распахивающего двери в свой хлебосольный дом любому инородцу, настежь открывающего свою душу любому иноверцу, усердно прислуживающего всем им.

Однако язык наш – первый свидетель того, что русские никогда не были настежь распахнуты для чужаков, что они честно и нелицемерно разделяли мир на своих и чужих. Свои первоначально были для русских люди одного рода, одной крови, ведь древний корень suo-означал «рождать», и, следовательно, свой – это родной, единокровный. Такое понимание слова свой выражено в формулах народной мудрости: «свой своему поневоле брат», «всякая сосна своему бору шумит», «свой свояка видит издалека».

Поскольку свой – родной, то из этого смысла вырастало понимание своего как всего Богом установленного, Богу угодного, правильного. Вот законы русской жизни по-своему, то есть так, как нам Бог положил: «живи всяк своим умом да своим горбом», «всякому зерну своя борозда», «всякая избушка своей крышей крыта».

Понятие свой изначально несло в себе мысль о богоданности всего, чем богат русский человек в этой жизни, – здоровья, имения, родни, доли. В слове здоровье (съ-доровье) в крохотном обломке древнего suo – (съ) хранится память о том, как виделась русским людям телесная крепость: съ-dorv значило «свое древо», древо доброго корня, так что здоровье представлялось русским людям не их личным достоянием, а родовым наследием, в полном соответствии с современными представлениями генетики о наследственности. И сколь символично, что русское приветствие «здорово», «здравствуй» содержит в себе тот же самый корень. Здороваться, то есть желать здоровья при встрече, принято у нас многие столетия. Еще в IX веке византийский император Константин Багрянородный в своем трактате «О народах» упоминал, что славяне приветствуют друг друга «здраво, брате, сестрице». Больше тысячи лет назад мы были все те же: желали при встрече крепости нашему древу-роду.

Это существенно отличает нас от других народов, вкладывающих в свои приветствия самое важное для них. Для англичан таковым является дело: «How do you do? – Как действуешь?» Для итальянцев характерен иной тип приветствия, утверждающий стабильность жизни: «Come sono? – Как стоишь?» Одно из приветствий китайцев: «Ел ли ты сегодня», а вот русские не задают вопросы при встрече, они желают, даруют доброе слово во благо рода и семьи.

В слове счастье (съ-частье) мы видим, каким оно представлялось русским – своей долей, своей частью, отпущенной Богом человеку по заслугам или грехам его родителей: «Всякому свое счастье; в чужое счастье не заедешь», «Чужого счастья не займешь». Поэтому русское счастье могло быть трудным, даже горьким, такое счастье и название имело особое – горе-злосчастье. Русское счастье нужно было выстрадать, вымолить, заслужить. Русское счастье как доля, судьба, участь никак не совпадало с представлениями о счастье западноевропейца или китайца, у которых счастье связывалось исключительно с материальным благополучием. Мы урожденно знаем: «Счастье в нас, а не вокруг да около».

И даже смерть (съ-мерть) представлялась русскому человеку своей, если она была естественной, природной, от одряхления. Выражение умереть не своей смертью до сих пор напоминает нам об этом. А коли смерть – своя, то русские ее и не боятся и повторяют в поговорках: «Смерть русскому солдату свой брат». «Двум смертям не бывать, а одной не миновать». «Прежде смерти не умереть». Эта всегдашняя готовность встретить свою смерть, она ведь, как жена, Богом суждена, делает наш народ воистину бесстрашным, то есть пренебрегающим смертельной опасностью, готовым рискнуть головой. Язык наш питает русское бесстрашие.

Русский всегда бывал убежден, что свое – это подходящее именно для него, то есть хорошее, доброе, благое, даже смерть во время свое. Так рождались правила русской жизни, в которой «всякому свое любо-дорого»: «всякая птица свое гнездо хвалит», «свой хлеб сытнее», «свой уголок всего краше», и даже «свой сухарь лучше чужих пирогов».

Поскольку свое – это все родное и Богом данное, то русские понимали, что Родина, Отчизна, земля предков тоже – свои. Потому и сохранилось в русском языке выражение во своя си – к себе домой, в свои пределы, на родину. Потому искони не глянулась нам чужбина: «За морем веселье да чужое, а у нас и горе да свое», «на чужой сторонушке рад своей воронушке».

Замечательно, что именно с пониманием своего как родного, богоугодного, правильного связано у русских представление о свободе, то есть возможности действовать посвоему, ведь корень этого слова тот же, что и в слове свой. Свободный – это сам свой, принадлежащий себе, вспомним, что есть у нас и выражение «сам не свой», то есть подчинившийся чужому – человеку ли, идее, не суть. Свое говорит русскому о его свободе: «Своя рука – владыка», «Не князь, не дворянин, а в своем дому господин», «В своем гнезде и ворона коршуну глаз выклюет». Неволя, плен, тягота, несчастье, связывающие свободу человека, именуются по-русски «не свой брат»: и голод не свой брат, и палка не свой брат, а «своя волюшка-раздолюшка». И если говорить о самодостаточности земной жизни в представлении русских, то вся она в словах «свитка сера – да воля своя».

Конечно, пронизавшее все русское сознание понятие свой могло рождать и такие уродства, как «моя хата с краю». Это когда взгляд человека выше своей избы и двора не возлетывал. Но все же русские из рода в род берегли коренной, древний смысл этого слова. Свое – это Вера, Родина, единокровные и единоверные братья, счастье и здоровье, и даже смертный час. И главное: свое – это свобода жить и действовать по законам отцов, а не по принуждению иноземцев.

Мы постоянно слышим, что русские – не народ, спаянный кровью, родственный по крови, а конгломерат людей, объединенных общностью культуры и территории. Оброненное кем-то из писателей «поскреби всякого русского, непременно отыщешь татарина», стало чуть ли не аксиомой в ходу у политиков, размывающих понятие русский, а заодно для всякого явилось входным билетом в среду русского народа. Дескать, каких только кровей – татарских, кавказских, немецких, финских, бурятских, мордовских… – в русском ни намешано. Нас усиленно убеждают, что мы, русские, очень разные по крови, что мы не из одного корня проросли, а явились плавильным котлом для многих народов, когда-либо набегавших, заходивших, приблудившихся на нашей земле, и мы всех их принимали, впускали в дом, брали в родню.

Действительно ли мы, русские, представляем собой скопище, сплав, плавильный котел, сборище из сошедшихся на Русь племен, как нас в том убеждают? Тогда мы вовсе не народ, а население, ведь народ – это люди, нарождающиеся из одного рода, ветви одного корня, искры одного кресала. Население же – все, кто поселился рядом, без разбору родаплемени. Народ спаян кровью, народ умеет различать своих и чужих, поэтому в каждом старике видит отца, в ровеснике – брата, в девушке – сестру, в старухе – мать, вспомните, еще недавно были в ходу обращения к совершенно чужим, но русским людям – отец, мать, сестренка, братишка, сынок, дочка, тетенька, дяденька…

Обратите внимание, как многозначно слово брат – наше русское мужское обращение к своим же русским мужикам – и как оно меняет форму в зависимости от того, в какой среде и обстановке звучит. Если нужно установить дружеские отношения с незнакомцем, к нему обращаются: «Послушай, брат!» Когда незнакомого о чем-то просят, его зовут: «Помоги, браток!». Коли дело дошло до укора или попрека, то звучит обычно укоризненное: «Чего ж это ты, братец!» В криминальной среде скорее обратятся друг к другу «братаны». У моряков в ходу «братишки». В любом нетрезвом мужском коллективе возникают «братуха» и «братка». Все это формы одного и того же слова брат, обозначающего кровную родову, но употребляемого русскими по отношению именно к неродным людям, чаще всего и вовсе незнакомым им.

Подобные обращения возможны только в среде своего народа, ведь никому и в голову не придет позвать – дочка! – маленькую китаянку, режьте вас, но вы никогда не обратитесь – матушка! – к пожилой таджичке, у вас язык не повернется сказать – отец! – иудею в хасидской шляпе.

Сейчас эта традиция отмирает, нам пытаются навязать общее обращение по примеру французского мадам и месье, английского мистер и миссис, немецкого герр и фрау, прилаживают к этим моделям сударя и сударыню, навязывают господина и госпожу, приспосабливают гражданина и гражданку, внедряют товарища. Но ничего не выходит. Не приживаются такие обращения. Но само намерение изжить русские родственные формы общения – очень опасная примета того, что русский народ постепенно соглашается стать просто русскоязычным населением – «россиянами», сдаться на потребу пришлому чужому люду, раствориться в нем, выродиться в массу смуглявых потомков, исчезнуть как русские с лица земли.