Журфикс был в полном разгаре.
      Молодой моряк – душа общества – декламировал, импровизировал, читал Бальмонта под собственную музыку:
 
«Я в мир-р пришел, чтоб видеть солн-н-це!»
 
      Вдохновенно ворочал круглыми глазами и под конец прочел свое собственное стихотворение, до такой степени похожее на бальмонтовское, что барышни даже не разобрали, которое чье.
      Потом играли в рулетку, потом ужинали.
      За ужином толстый полковник рассказывал горбуновские сценки, путая и перевирая. Слушатели доверчиво смеялись.
      – Пузырь… Он те полетит… Накачали воздуху, так и полетит…
      Мой сосед, моряк, душа общества, вдруг загрустил…
      – Все это было когда-то так! Теперь не то!
      – О чем вы!
       – Не то теперь! Теперь они не скажут «пузырь» или «водоглаз». Скорее мы с вами скажем. Сегодня утром, как раз после того, как я подобрал музыку к "Полевой ромашке», пришел ко мне матрос по делу я, нужно вам признаться, специалист по беспроволочному… как это называется… гм… да, по беспроволочному телеграфу. У меня, понимаете, звучат в душе: «Я зовусь по-ле-вая ромашка!», а матрос так и жарит: «переменный ток когерер, самоиндукция…» Стою как дурак!
      – Чего же вы так? – удивляюсь я. – Ведь вы специалист?
      Душа общества криво усмехается.
      – На днях еду в трамвае, – вполголоса, точно на исповеди, изливает он, – вдруг остановились, ни туда, ни назад. Я и говорю вагоновожатому: «Видно, братец, что-то в машине заело». А он чуть-чуть отвернулся и говорит: «Нет, это просто мотор замкнулся на себя». И чувствую, что, не будь ему так за меня стыдно, он бы тут же пустился объяснять, как мотор замыкается.
      Толстый полковник рассказывал анекдот, как мужик хотел послать сапоги по телеграфу.
      – Да, да! – приговаривал моряк. – Это мы с вами пошлем! А мужик не пошлет. Мужик вам скажет, какой аппарат Морзе, а какой не Морзе. Говорю недавно своим матросам: «Вот, братцы, теперь в беспроволочной телеграфии введена этакая особенная, как ее… дуга, очень сильная, так что можно будет далеко телеграфировать». А матросик-монтер мне в ответ: «Это вы про дугу Паульсена? Действительно, благодаря монохроматичности переменного поля, допустима более точная синтонизация на основное колебание».
      Верите ли, у меня было такое чувство, как будто он меня при всех колотит. И так, и этак, и перевернет… Да вдруг как крикну: «Мо-олчать!» Повернулся и ушел. Ужасно глупо! Ужасно!
      Но что же мне оставалось, когда я ему: «этакая… как ее… дуга», а он переменного Паульсена или как там его… Прямо неделикатно.
      – Вы это серьезно?
      – Как вам сказать? Понимаю, что глупо, а ничего не могу поделать!
      Он задумался и еще раз сказал про себя:
      – Неделикатно!
      После ужина опять сели играть в рулетку. Я быстро проигралась и отправилась домой.
      В переднюю проводила меня дочь хозяйки дома молоденькая барышня, прошлой весной окончившая институт.
      Она загадочно улыбалась, лукаво щурила глаза и, наконец, шепнула:
      – Вы не скажете маме? Дайте слово, что не скажете.
      – Ну?
      – Нет, вы дайте слово!
      Ей так хотелось в чем-то признаться, что даже в горле у нее пищало.
      – Hy, все равно, я вам верю. Знаете, мы вчера какую штуку выкинули? Вы прямо не поверите? Я, Лиля Корина, ее брат и Владимир Андреевич отправились потихоньку в кафешантан. Мама думает, что я была у Лилии, а Лилина мама думает, что Лиля была у меня. Всех надули!
      – Ну, что же, весело было?
      – Ах! Вы себе представить не можете! Там танцевали «Ой-ра». Это так неприлично!
      И снова у нее в горле само собою пискнуло от приятного волнения.
      – Непременно поедем еще раз. А Владимир Андреич был совершенно пьян! Ужасно! Только, ради Бога, маме не говорите. На будущей неделе опять поедем. Ах, как это все неприлично!
      В передней молоденькая горничная надевала мне галоши.
      – Что это вы, Глаша, какая сегодня завитая? – спросила я.
      – Я вчера со двора ходила.
      – Весело было?
      – Да, очень интересно было, – отвечала горничная с достоинством. – Собралось человек пятнадцать. Играли в суд. Один молодой человек был прокурором, одна девушка – защитником. Судьи были, присяжные, – все как следует. Очень интересно.
      Я вспомнила, как зимой предлагал кто-то устроить эту игру в одном из кабаре и как большинством голосов затея была отвергнута. Кричали, что скучно, что люди собираются отдохнуть и повеселиться, а не голову ломать над юридическими хитростями.
      – От вас все разбегутся в карточные комнаты!
      – А действительно тоска! – соглашалась и я с другими
      – Скажите, Глаша, – робко спросила я. – Вам не скучно было?
      – Что вы, барыня! Не в карты же нам играть! Понятно развлечься чем-нибудь действительно интересным.
      Мы переглянулись с бывшей институткой.
      Глаша любила jeux d'esprit , а мы…
      Мы сказали друг другу глазами:
      – Как это неделикатно!