Единственной отличительной чертой его был большой нос картошкой. Человек этот держался кротко, однако в поведении его заметен был некий абсурдный намек – угроза, преднамеренно скрываемая, но так, чтобы все же оставаться заметной. Риарден не мог понять цели встречи. Визитер этот, доктор Поттер, занимал какую-то непонятную должность в Государственном научном институте.

– Чего вы от меня хотите? – в третий раз спросил Риарден.

– Я прошу вас учитывать социальные аспекты, мистер Риарден, – негромко проговорил Поттер. – Я умоляю вас не забывать, в какое время мы живем. Наша экономика к этому не готова.

– К чему именно?

– Наша экономика находится в состоянии крайне шаткого равновесия. И все мы должны объединить свои усилия, чтобы спасти ее от коллапса.

– Хорошо, и что я должен сделать для вас?

– Таковы соображения, на которые меня попросили обратить ваше внимание. Я представляю Государственный научный институт, мистер Риарден.

– Вы уже говорили. Но чего ради вы решили встретиться со мной?

– В Государственном научном институте сложилось неблагоприятное мнение о риарден-металле.

– Знаю.

– Но разве это не является фактором, который вы должны принять во внимание?

– Нет.

Дни стали короче, и за окном начинало темнеть. Риарден заметил неправильной формы тень носа, легшую на щеку визитера, и следившие за ним блеклые глаза; рассеянный взгляд, тем не менее, былцелеустремленным.

– В Государственном научном институте собраны лучшие умы страны, мистер Риарден.

– Мне говорили об этом.

– И вы, конечно же, не намереваетесь оспаривать их мнение?

– Намереваюсь.

Гость посмотрел на Риардена как бы моля о помощи, словно бы Риарден нарушил неписаное правило, требовавшее от него давным-давно понять всю щекотливость своего положения. Риарден помогать не стал.

– И это все, что вы хотели выяснить? – спросил он.

– Дело во времени, мистер Риарден, – умиротворяющим тоном произнес посетитель. – Это всего лишь временная задержка. Нужно, чтобы наша экономика получила шанс на стабилизацию. Если бы только вы согласились подождать пару лет…

Риарден усмехнулся – весело и презрительно.

– Так вот что вам нужно? Хотите, чтобы я убрал риарден-металл с рынка? Почему?

– Всего несколько лет, мистер Риарден. Только до того как…

– Вот что, – проговорил Риарден. – Могу ли я задать вам вопрос: неужели ваши специалисты решили, что риарден-металл совсем не то, за что я его выдаю?

– Мы не делали такого заключения.

– Вы решили, что он плох?

– Речь идет о социальной значимости вашего изобретения. Мы мыслим в рамках всей страны, нас заботят общественное благосостояние и терзающий нас в настоящий момент ужасный кризис, который…

– Так хорош риарден-металл или плох?

– Если рассмотреть настоящий вопрос под углом вселяющего тревогу роста безработицы, который в настоящее время…

– Так, значит, он хорош?

– Во время отчаянного дефицита стали мы не можем позволить себе дальнейшее увеличение производства сталелитейной компании, выпускающей слишком много продукции, потому что она в таком случае вытеснит фирмы, производящие слишком мало, что приведет к нарушению стабильности экономики, что в свой черед…

– Вы намереваетесь дать ответ на мой вопрос?

Посетитель пожал плечами:

– Оценки всегда относительны. Если риарден-металл плох, он представляет для общества физическую опасность. Если же хорош – социальную.

– Если вам есть что сказать мне о физической опасности, которую может представить риарден-металл, выкладывайте. Остальное можно опустить. Сразу же. Я не понимаю этого языка.

– Но вопросы общественного благосостояния, конечно же…

– Оставим эту тему.

Посетитель, казалось, пребывал в полном смятении, словно его ноги потеряли опору. И через какое-то мгновение он беспомощно спросил:

– Но что же тогда является основной сферой ваших интересов?

– Рынок.

– Что вы имеете в виду?

– На риарден-металл существует спрос, и я намереваюсь удовлетворить его в полной мере.

– Но не является ли понятие рынка чем-то гипотетическим? Реакция общества на ваш металл не обнадеживает. За исключением контракта с «Таггерт Трансконтинентал» вы не имеете других крупных заказов…

– Хорошо, раз публика, по-вашему, не интересуется моим металлом, что же вас беспокоит?

– Раз публика не интересуется им, вы понесете крупные потери, мистер Риарден.

– Ну, это уж моя забота, а не ваша.

– Но если вы проявите хоть какое-то стремление к компромиссу и согласитесь подождать несколько лет…

– Почему я должен ждать?

– Но, по-моему, я дал вам понять, что в настоящее время Государственный научный институт не одобряет появления риарден-металла в металлургии.

– Почему ваше мнение должно интересовать меня?

Гость вздохнул:

– Вы очень тяжелый человек, мистер Риарден.

Предвечернее небо темнело, обретало плотность за стеклами окон. Фигура посетителя расплывалась кляксой среди резких, прямых плоскостей мебели.

– Я согласился принять вас, – проговорил Риарден, – потому что вы сказали, что намереваетесь обсудить со мной крайне важный вопрос. Если это все, что вы можете сказать, то прошу меня извинить. Я очень занят.

Посетитель откинулся на спинку кресла.

– Насколько я слышал, вы потратили на разработку риарден-металла десять лет. Во сколько она вам обошлась?

Риарден поднял глаза: он не понял смысла этого вопроса, однако в голосе Поттера читалось явное намерение; голос его сделался жестким.

– В полтора миллиона долларов, – проговорил Риарден.

– И сколько вы хотите за него?

Риарден невольно сделал паузу. Он не верил своим ушам. И наконец негромко переспросил:

– За что именно?

– За все права на риарден-металл.

– Я думаю, будет лучше, если вы уберетесь отсюда, – проговорил Риарден.

– Ваша позиция ничем не оправданна. Вы бизнесмен, и я делаю вам предложение. Назовите свою цену.

– Права на риарден-металл не продаются.

– Я уполномочен предложить вам крупную сумму. В правительственных масштабах.

Риарден сидел, не шевелясь, только на скулах его ходили желваки; однако взгляд оставался безразличным, если не считать едва заметное любопытство.

– Вы бизнесмен, мистер Риарден. И от такого предложения вы не имеете права отказываться. С одной стороны, вы крупно рискуете, вам придется идти против неблагоприятно настроенного общественного мнения, вы вполне можете потерять все вложенные в риарден-металл деньги до последнего пенни. И мы могли бы избавить вас от риска и ответственности, вы сорвете крупный куш, причем без задержки и куда в большем размере, чем сумеете получить от продаж в ближайшие двадцать лет.

– Насколько я понял, Государственный научный институт представляет собой научное, a не коммерческое заведение, – проговорил Риарден. – И чего же вы так боитесь?

– Вы прибегаете к некрасивым и лишним словам, мистер Риарден. Я пытаюсь вести наш разговор в дружеских тонах. Вопрос крайне серьезный.

– Я начинаю понимать это.

– Мы предлагаем вам открытый чек… на неограниченную сумму. Чего вы еще хотите? Называйте свою цену.

– Продажа прав на риарден-металл не является темой для обсуждения. Если у вас есть еще, что сказать, говорите, и до свидания.

Посетитель посмотрел на Риардена недоверчивым взглядом и спросил:

– Чего вы хотите?

– Я? О чем вы?

– Вы занимаетесь бизнесом для того, чтобы делать деньги, не так ли?

– Так.

– И вы хотите иметь максимально возможный доход, не правда ли?

– Хочу.

– Тогда почему вы хотите вести борьбу еще годы и годы, выжимая какие-то жалкие пенни с тонны проданного металла, вместо того чтобы сразу получить целое состояние за свой товар? Почему?

– Потому что он принадлежит мне. Вы понимаете последнее слово?

Посетитель вздохнул, поднялся на ноги и проговорил, явным образом подразумевая обратное.

– Надеюсь, у вас не возникнет причин сожалеть о своем решении, мистер Риарден.

– До свидания, – произнес Риарден.

– Полагаю, я должен предупредить вас о том, что Государственный научный институт может выпустить официальное отрицательное заключение относительно риарден-металла.

– Это ваше полное право.

– Такое заключение существенно осложнит ваше положение.

– Вне сомнения.

– Что касается более отдаленных последствий… – гость пожал плечами. – Наше время не любит людей, отказывающихся от сотрудничества. В наше время человеку нужны друзья. А вы, мистер Риарден, не относитесь к числу людей… популярных.

– Что вы хотите этим сказать?

– Вы меня прекрасно поняли.

– Нет.

– Общество представляет собой сложный организм. Решения ждут многочисленные вопросы, подвешенные на тонких нитях. И мы не можем сказать заранее, когда будет найдено решение того или иного вопроса и какие факторы станут решающими в этом тонком равновесии. Я сказал достаточно ясно?

– Нет.

Сумерки озарились пламенем, вспыхнувшим над разливаемой сталью. Оранжевое свечение, отливающее чистым золотом, легло на стену за спиной Риардена.

Полоса света медленно двигалась по его лбу. Лицо Риардена хранило безмятежное выражение.

– Государственный научный институт представляет собой правительственную организацию, мистер Риарден. Законодательные власти в настоящее время рассматривают несколько законов, которые могут оказаться принятыми буквально в любой момент. В наши дни бизнесмены находятся в особенно уязвимом положении. Не сомневаюсь в том, что теперь вы меня понимаете.

Риарден поднялся на ноги, он улыбался. Улыбался так, словно все тревоги разом оставили его.

– Нет, доктор Поттер, – проговорил он, – не понимаю. Но если бы понял, мне пришлось бы убить вас.

Посетитель подошел к двери, остановился и посмотрел на Риардена взглядом, в котором в данный миг не было ничего, кроме простого человеческого недоумения. Риарден застыл на фоне ползущего по стене светового пятна; поза его оставалась непринужденной, руки покоились в карманах.

– Не скажете ли вы мне, – спросил Поттер, – между нами, просто так, из личного любопытства, зачем вам все это нужно?

Риарден ответил спокойным тоном:

– Скажу. Но вы не поймете. Дело, видите ли, в том, что риарден-металл очень хорош.

* * *

Дагни не могла понять, что именно двигало мистером Mоуэном. «Объединенная стрелочно-семафорная компания» вдруг прислала извещение о том, что не сумеет выполнить ее заказ. Ничего нового не происходило, причин для отказа не было, объяснений ей тоже не предоставили.

Она бросилась в Коннектикут, чтобы лично повидаться с мистером Mоуэном, однако единственным результатом визита стала лишь очередная тяжесть, с новой силой навалившаяся на нее. Мистер Mоуэн объявил, что прекращает изготавливать стрелки из риарден-металла. И в качестве единственного объяснения сказал, стараясь не смотреть ей в глаза:

– Слишком многие этим недовольны.

– Чем именно? Риарден-металлом или тем, что вы делаете из него стрелки?

– И тем, и другим, как мне кажется… Людям это не нравится… И я не хочу иметь неприятности на свою голову.

– И какие же неприятности?

– Всякие.

– Вы слышали хотя бы об одном-единственном настоящем недостатке риарден-металла?

– Ну кто может сказать, что верно, а что нет?.. В резолюции Национального совета металлопромышленников сказано…

– Вот что, вы работали с металлами всю свою жизнь. Четыре последних месяца вы имеете дело с риарден-металлом. Неужели вы не понимаете, что ничего более качественного в ваши руки еще не попадало?

Моуэн молчал.

– Вы не понимаете этого?

Он отвернулся.

– Разве вы не можете сказать, что истинно, а что нет?

– Черт побери, мисс Таггерт, я занимаюсь своим делом, и я – человек маленький. Я просто хочу делать деньги.

– И каким, по-вашему, способом их делают?

Однако она понимала, что уговоры бесполезны. Глядя на лицо мистера Mоуэна, на его блуждавшие по сторонам глaза, она ощущала себя на шоссе под оборванными бурей телефонными проводами, когда связь прервана и слова превратились в ничего не значащие звуки.

Спорить бесполезно, думала она, и незачем забивать себе голову мыслями о людях, которые не способны ни опровергнуть аргумент, ни принять его.

Возвращаясь поездом в Нью-Йорк, Дагни твердила себе, что мистер Mоуэн ничего не значит и ничто, с ним связанное, теперь не имеет значения. Она лихорадочно соображала, где отыскать нового производителя стрелок. Дагни перебирала в уме список имен, стараясь понять, кого можно побыстрее убедить, упросить или подкупить.

Едва переступив порог приемной своего кабинета, Дагни поняла: что-то произошло. Ее встретила неестественная тишина и устремленные на нее взгляды сотрудников, словно все они только и ждали ее появления, ждали с надеждой и ужасом.

Эдди Уиллерс поднялся и направился к двери ее кабинета, зная заранее, что она все поймет и пойдет следом за ним. Дагни успела заметить выражение его лица и подумала: что бы ни произошло, жаль, что он так расстроен.

– Государственный научный институт, – негромко проговорил он, когда они остались вдвоем, – выпустил заявление, в котором предостерег людей от использования риарден-металла.

Он добавил:

– Это передали по радио. И напечатали в вечерних газетах.

– И что же они там сказали?

– Дагни, по сути, ничего!.. Ничего плохого, и вместе с тем выходит, что все плохо. Вот что самое чудовищное.

Он старался прежде всего говорить спокойно, но это давалось ему с трудом, и он уже просто не мог уследить за словами. Они слетали с его губ, как бы повинуясь полному боли неверию ребенка, громко негодующего при первом столкновении со злом.

– Но что они сказали, Эдди?

– Они… Тебе придется прочитать, – он указал Дагни на газету, оставленную на ее столе. – Они не сказали, что риарден-металл плох. Они не стали утверждать, что пользоваться им опасно. Они просто…

Эдди развел руки и уронил их.

Она сразу поняла, что они сделали. Ей на глаза тут же попались предложения: «есть вероятность того, что в результате тяжелых нагрузок может появиться внезапное растрескивание, хотя продолжительность этого периода невозможно просчитать заранее… нельзя полностью отвергнуть и вероятность молекулярных реакций неизвестной пока природы… Хотя прочность металла на растяжение вполне очевидна, возникают некоторые сомнения в отношении его поведения после резких ударных нагрузок… Хотя все свидетельства не позволяют последовать предложению о запрещении использования риарден-металла, необходимо дальнейшее исследование его характеристик».

– Мы не можем оспорить это… возразить, – неторопливо проговорил Эдди. – Мы не можем даже потребовать опровержения. Мы не можем показать им результаты своих экспериментов и что-либо изменить. Они ничего не сказали. Не сказали ничего такого, что можно опровергнуть, бросив на них тень подозрения в профессиональной несостоятельности. Дело рук труса. Этого можно было бы ожидать от какого-нибудь мошенника или шантажиста. Но, Дагни! Это говорит Государственный научный институт!

Она молча кивнула. Дагни стояла, обратив глаза к какой-то точке за окном. В конце темной улицы все вспыхивали и гасли лампы рекламной вывески, злорадно подмигивая ей.

Собравшись с духом, Эдди заговорил в тоне военной реляции:

– Акции компании «Таггерт» рухнули. Бен Нили разорвал договор, Национальное товарищество шоссейных и железнодорожных рабочих запретило своим членам работать на линии Рио-Норте. Джим уехал из города.

Сняв шляпку и пальто, Дагни пересекла комнату, неторопливо и как-то осторожно села за свой стол.

Перед ней лежал большой бурый конверт с фирменным штемпелем «Риарден Стил».

– Принес специальный курьер вскоре после твоего отъезда, – проговорил Эдди.

Дагни положила руку на конверт, но не стала вскрывать его. Она и так знала, что внутри, – чертежи моста.

Немного помедлив, она спросила.

– А кто подписал это заявление?

Поглядев на нее, Эдди горько улыбнулся и покачал головой.

– Да, – сказал он, – я тоже об этом подумал. Я позвонил по междугородному в институт и спросил. Документ этот вышел из канцелярии доктора Флойда Ферриса, их координатора.

Дагни молчала.

– Но все же главой института является доктор Стэдлер. Институт представляет он. И ему должно быть известно о природе этой бумаги. Он позволил выпустить ее. Раз она обнародована, значит, это произошло с его ведома… Доктор Роберт Стэдлер… Помнишь… когда мы учились в колледже… как мы говорили о великих людях нашего времени… людях, наделенных чистым интеллектом… мы всегда называли среди них его имя, и… – Эдди умолк. – Прости меня, Дагни. Я знаю, говорить что-либо бесполезно. Только…

Она сидела, прижав ладонь к бурому конверту.

– Дагни, – негромко спросил Эдди, – что происходит с людьми? Как могло подобное заявление вызвать столько шума? Это же чистейшее очернительство – грязная, абсолютно очевидная пачкотня. Человек достойный выбросил бы это заявление в канаву. Как… – голос его дрогнул в отчаянном, воинственном гневе – как могли они принять это? Интересно, его хотя бы прочли в институте? Неужели они не способны видеть? Неужели они не умеют мыслить? Дагни! Что случилось с людьми, раз они позволяют себе такое, и как мы можем жить в такой обстановке?

– Успокойся, Эдди, – проговорила она, – успокойся. И не бойся.

Здание Государственного научного института стояло над рекой в Нью-Хэмпшире, на склоне уединенного холма, на половине пути между рекой и небом. Издали оно казалось одиноким монументом, воздвигнутым в девственном лесу. Деревья были аккуратно высажены, дороги проложены, как в парке; в нескольких милях от него из долины выглядывали крыши небольшого городка. Впрочем, в непосредственной близости от здания не было ничего, что могло бы сгладить его величественную строгость.

Белые мраморные стены придавали сооружению классическое величие; композиция прямоугольных элементов наделяла его чистотой и красотой современного промышленного предприятия. Здание можно было назвать вдохновенным. Люди из-за реки смотрели на этот дом с почтением, усматривая в нем памятник человеку, характер которого соответствовал благородству линий здания.

Над входом были высечены строки посвящения: «Бесстрашному разуму. Нерушимой истине». В тихом уголке ничем не примечательного коридора небольшая бронзовая табличка на двери, подобная сотням других табличек на других дверях, гласила: «Доктор Роберт Стэдлер».

В возрасте двадцати семи лет доктор Роберт Стэдлер написал научный труд о космических лучах, в пух и прах разгромив большинство теорий, созданных его предшественниками. Последователи Стэдлера начали обнаруживать постулаты своего учителя в основе каждого предпринимавшегося ими исследования.

В возрасте тридцати лет он был признан крупнейшим физиком своего времени. В тридцать два его избрали руководителем Физического факультета университета Патрика Генри – в те самые дни, когда великий университет еще был достоин своей славы. Именно о докторе Роберте Стэдлере сказал один из журналистов: «Быть может, среди всех явлений той самой Вселенной, которую он изучает, наибольшего удивления заслуживает мозг самого доктора Роберта Стэдлера». Именно доктор Роберт Стэдлер некогда поправил студента: «Независимое научное исследование? Первое из двух прилагательных является лишним».

В возрасте сорока лет доктор Роберт Стэдлер обратился к народу, требуя создания Государственного научного института.

«Предоставим науке возможность освободиться от власти доллара», – призывал он сограждан. Вопрос приняли к рассмотрению. Группа малоизвестных ученых смогла без лишнего шума провести законопроект по длинным законодательным коридорам. Принятие решения затягивалось из-за нерешительности чиновников, чувствовались сомнения и беспокойство, причину которых никто не мог определить. Но имя доктора Роберта Стэдлера уже уподобилось тем космическим лучам, что он изучал: они проникали сквозь любую преграду. И страна построила беломраморный дворец в качестве подарка одному из своих величайших сограждан.

Скромный кабинет доктора Стэдлера в институте ничем не отличался от кабинета бухгалтера какой-нибудь фирмы средней руки. Дешевый стол из уродливого желтого дуба дополняли шкаф с папками дел, два кресла и черная доска, исписанная математическими формулами. Опустившись в одно из кресел, поставленных у пустой стены, Дагни подумала, что кабинет сочетает в себе показную роскошь и элегантность: роскошь, поскольку скромная обстановка явно предполагала, что хозяин кабинета достаточно велик, чтобы позволить себе отсутствие украшений; элегантность, потому что он действительно не нуждался ни в чем другом.

Дагни уже была знакома с доктором Стэдлером; они несколько раз встречались на банкетах, устраивавшихся видными бизнесменами или известными техническими обществами по тому или иному торжественному случаю. Она посещала эти банкеты столь же неохотно, как Стэдлер, и в итоге обнаружила, что ему приятно разговаривать с ней.

– Мисс Таггерт, – сказал он ей как-то раз, – я никогда не рассчитываю обнаружить интеллект на подобных сборищах. И знакомство с вами в высшей степени радует меня!

Дагни пришла в его кабинет, припоминая эти слова. Она сидела, наблюдая за Стэдлером чисто по-научному: ничего заранее не предполагая, отбросив эмоции, стараясь только смотреть и понимать.

– Мисс Таггерт, – бодрым тоном начал он, – вы возбуждаете во мне любопытство, а я испытываю его всегда, когда событие выходит за рамки прецедента. Как правило, прием посетителей превращается для меня в мучительную обязанность. Я искренне удивлен, что ваш визит доставляет мне такое удовольствие. Известны ли вам те чувства, которые ощущаешь, имея, наконец, дело с тем редкостным собеседником, из которого не надо вытаскивать понимание клещами?

Стэдлер присел на краешек своего стола самым непринужденным и живым образом. Он не был высок, и худоба придавала ему вид моложавый и энергичный, едва ли не мальчишеский. По его лицу сложно было определить возраст, оно было простоватым, однако высокий лоб и большие серые глаза свидетельствовали о настолько выдающемся интеллекте, что ничего другого в его чертах уже нельзя было заметить. От уголков глаз разбегались веселые морщинки, но в уголках рта залегла печаль. Кроме чуть поседевших волос, ничто не напоминало о том, что он разменял уже шестой десяток.

– Расскажите мне, пожалуйста, о себе, – предложил он. – Мне всегда хотелось расспросить вас о том, каким образом вам удается делать такую неожиданную для женщины карьеру в тяжелой промышленности и как вам удается выносить всех этих людей.

– Я не вправе отнимать слишком много вашего времени, доктор Стэдлер, – вежливо, с безличной корректностью произнесла Дагни. – И я пришла к вам по чрезвычайно важному делу.

Тот рассмеялся:

– Вот она – истинно деловая женщина… сразу и прямо к сути. Ну хорошо. Только не беспокойтесь о моем времени – оно принадлежит вам. Итак, о чем вы хотели поговорить со мной? Ах, да. О риарден-металле. Я не слишком хорошо информирован о нем, но если я могу что-то сделать для вас… – рука его шевельнулась, предлагая начать разговор.

– Вы знакомы с тем заключением, которое ваш институт выпустил о риарден-металле?

Стэдлер чуть нахмурился.

– Да, я слышал о нем.

– Вы его читали?

– Нет.

– Оно преследовало своей целью предотвратить использование риарден-металла.

– Да-да, что-то такое я слышал.

– Вы можете объяснить мне причину подобного заключения?

Стэдлер развел руками. У него были красивые руки: длинные, тонкие, исполненные нервной энергии и силы.

– Скажу прямо – не знаю. Это относится к епархии доктора Ферриса. Не сомневаюсь, что у него были особые причины для такого решения. А не хотите ли вы переговорить с самим доктором Феррисом?

– Нет. Вы знакомы с физическими свойствами риарден-металла, доктор Стэдлер?

– Так, в общих чертах. Но скажите мне, почему этот металл так волнует вас?

Легкое удивление промелькнуло в глазах Дагни, и, не меняя бесстрастного тона, она ответила.

– Я строю ветку с рельсами из риарден-металла, которая…

– Ах да, конечно! Я что-то слышал об этом. Простите, я не читаю газеты так часто, как это следует делать. Так, значит, именно ваша фирма строит эту ветку?

– От завершения этой ветки зависит само существование моей дороги – a в конечном счете, на мой взгляд, и существование этой страны.

Вокруг его глаз собрались удивленные морщинки.

– Неужели вы можете с полной уверенностью утверждать такое, мисс Таггерт? Я на это не способен.

– В данном случае?

– В любом случае. Никто не может заранее сказать, по какому пути пойдет страна дальше. Здесь дело не в просчитываемых тенденциях, мы имеем дело с хаосом, требованиями момента, который может сделать возможным все.

– Доктор Стэдлер, вы согласны с тем, что производство необходимо для существования страны?

– Ну да… да, конечно.

– Строительство этой линии было остановлено в результате заключения, сделанного вашим институтом.

Стэдлер не улыбнулся и промолчал.

– Соответствует ли это заключение вашему мнению о природе риарден-металла? – спросила она.

– Я уже говорил, что не читал его, – в голосе Стэдлера мелькнуло легкое неудовольствие.

Открыв сумочку, Дагни вынула из нее газетную вырезку и протянула своему собеседнику.

– Не хотите ли прочесть, а потом сказать мне, на таком ли языке должна изъясняться наука?

Пробежав вырезку взглядом, Стэдлер пренебрежительно улыбнулся и отбросил ее.

– Отвратительно, – проговорил он. – Но что поделать, когда имеешь дело с людьми?

Она посмотрела на него полным недоумения взглядом.

– Так, значит, вы не одобряете это заявление?

– Мое одобрение, как и неодобрение, не имеет никакого отношения к делу, – пожал плечами Стэдлер.

– А вы сформировали собственное мнение в отношении риарден-металла?

– Ну, скажем так: металлургия несколько выходит за рамки моей научной специализации.

– Вам известны характеристики риарден-металла?

– Мисс Таггерт, я не вижу смысла в ваших вопросах, – в голосе его промелькнуло нетерпение.

– Мне хотелось бы услышать ваше личное заключение по поводу риарден-металла.

– Для какой цели?

– Чтобы я могла обратиться с ним к прессе.

Стэдлер встал.

– Это невозможно.

Дагни произнесла, стараясь вложить в свой голос всю силу убеждения:

– Я передам вам всю информацию, необходимую для формирования обоснованного суждения.

– Я не могу выступать с публичными заявлениями на эту тему.

– Почему же?

– Ситуация слишком сложна, чтобы ее можно было объяснить при поверхностной беседе.

– Но если окажется, что риарден-металл на самом деле представляет собой чрезвычайно ценный материал, который…

– Это не относится к делу.

– Истинная ценность риарден-металла не относится к делу?

– Помимо констатации факта здесь следует учитывать и другие вопросы.

Дагни спросила, не будучи уверена, что не ослышалась:

– С какими другими вопросами может иметь дело наука помимо прямой констатации факта?

Горькие линии в уголках губ Стэдлера сложились в подобие улыбки:

– Мисс Таггерт, вы и понятия не имеете о проблемах, стоящих сейчас перед наукой.

Дагни неторопливо, словно поняв это только что, сказала:

– Мне кажется, вам прекрасно известно, что представляет собой на самом деле риарден-металл.

Стэдлер снова пожал плечами:

– Да. Я это знаю. Из той информации, которой я располагаю, следует, что это удивительный материал, блестящее достижение нашей технологии.

Он нетерпеливо прошелся по кабинету:

– На самом деле мне бы хотелось иметь возможность однажды заказать специальный лабораторный двигатель, способный выдерживать такие же высокие температуры, как риарден-металл. Он чрезвычайно нужен мне для изучения ряда конкретных явлений. Я обнаружил, что когда частицы разгоняются до скоростей, близких к скорости света, они…

– Доктор Стэдлер, – сухо перебила его Дагни, – если вам известна истина, почему вы не можете изложить свое мнение публично?

– Мисс Таггерт, вы пользуетесь абстрактной терминологией, в то время как нам приходится иметь дело с реальностью.

– Мы говорим сейчас о науке.

– О науке? Не путаете ли вы определения? Истина является абсолютным критерием только в области чистой науки. Если речь заходит о прикладных дисциплинах, о технике, нам приходится иметь дело с людьми. A имея дело с людьми, мы вынуждены принимать во внимание и другие соображения, помимо истины.

– Какие же именно?

– Я не имею представления о мире техники, мисс Таггерт. У меня нет ни способностей, ни желания общаться с людьми. Я не могу уделять внимание так называемым практическим вопросам.

– Но это заявление было сделано от вашего имени.

– Я не имею к нему никакого отношения!

– Вы несете ответственность за весь институт.

– Это ничем не обоснованное утверждение.

– Люди считают, что ваше честное имя дает гарантию объективности и безупречности всякому действию института.

– Я никак не могу повлиять на мысли людей – если только они думают вообще!

– Они приняли ваше заявление за истину, хотя оно лживо.

– Разве можно говорить об истине, имея дело с людьми?

– Не понимаю вас, – стараясь сохранить невозмутимый тон, ответила Дагни.

– Вопрос об истине не имеет отношения к обществу как таковому. Никакие принципы никогда не оказывали на общество никакого воздействия.

– Тогда чем же руководствуются люди в своих поступках?

Он, в который уже раз, пожал плечами.

– Сиюминутными потребностями.

– Доктор Стэдлер, – проговорила Дагни, – по-моему, я должна объяснить вам те последствия, к которым приведет прекращение строительства моей ветки. Меня останавливают, ссылаясь на общественную безопасность, потому что я воспользовалась самыми лучшими из производившихся когда-либо рельсов. Если я не закончу строительство этой линии через шесть месяцев, крупнейший промышленный район страны окажется без транспорта. Он погибнет, потому что оказался лучшим, и нашлись люди, посчитавшие возможным приложить руку к разграблению его богатств.