9 мая повсеместно гремела оглушающая канонада. Победа! Стреляли вверх из всех видов оружия. Объятия, поцелуи, рукопожатия… Тяжел был путь советского народа к этому дню. Он стоил миллионов жизней. Но Победа пришла, ей радовались от всего сердца.
      Мы вспоминали боевой путь нашей воздушной армии. Верховный Главнокомандующий 42 раза объявлял благодарность ее соединениям. 277 ее воинам присвоено звание Героя Советского Союза. В ней воевали такие прославленные асы, как А. И. Покрышкин, братья Д. Б. и Б. Б. Глинки, Г. А. Речкалов, А. Н. Ефимов, П. М. Камозин, Г. Ф. Сивков и многие другие. 17 частей и соединений армии были преобразованы в гвардейские, 46 — удостоены собственных наименований, 76 — награждены орденами.
      Однако для медицинской службы война не кончилась.
      На 9 мая в авиационном госпитале находилось более 160 раненых и больных. Имелись они и в лазаретах БАО. Нужно было продолжать напряженную работу по противоэпидемическому обеспечению частей.
      Вылетать на аэродромы приходилось не реже, чем раньше. Не сразу я отвык в воздухе внимательно осматриваться: не настигнет ли вражеский истребитель?
      Некоторые командиры с окончанием боевых действий стали проявлять халатность в отношении медслужбы. Произошел такой эпизод.
      Я прилетел в авиационную дивизию, базировавшуюся в городе Нойбранденбург. Увидел весьма неприглядную картину размещения раненых и больных. Несмотря на существовавший приказ командующего армией о том, что помещения немецких медицинских учреждений выделяются медицинским учреждением 4 ВА, здание бывшего немецкого лазарета было занято под штаб. Раненые и больные находились под открытым небом.
      Я стал искать командира дивизии, чтобы потребовать выполнения приказа командующего. Под разными предлогами меня не допускали к полковнику. Все же я пробился к нему, и у нас состоялся довольно неприятный разговор.
      — Что вы жонглируете приказами командующего? Никуда переводить штаб я не буду, — заявил командир дивизии.
      Поняв, что продолжать разговор бесполезно, я сказал, что заставлю его уважать приказы командующего, сел в самолет и полетел в штаб армии, в город Лабес. Приземлился поздно вечером. Сразу же зашел к генералу Алексееву и доложил о положении в Нойбранденбурге. Начальник штаба армии тут же продиктовал шифрограмму командиру дивизии: «К 24.00 помещение лазарета освободить, об исполнении доложить к 1 часу следующих суток».
      К. А. Вершинина в этот вечер в штабе не было. В два часа ночи за мной пришел посыльный. Вызывал командующий. Когда я вошел в кабинет, генерал-полковник с лукавым блеском в глазах спросил:
      — Что вы там натворили, в Нойбранденбурге? Я рассказал о разговоре с полковником.
      — Прочитайте, — подал мне листок телеграммы Вершинин.
      Командир корпуса генерал А. С. Осипенко жаловался, что начмедарм в резкой форме предъявил требование командиру дивизии, а переезд штаба в другое место нарушит режим его работы и т. д. Оказывается, вместо того чтобы выполнить приказ генерала Алексеева, строптивый комдив обжаловал его перед командиром корпуса.
      — Как думаете, что нужно сделать? — спросил командующий.
      — Заставить комдива выполнить приказ, — ответил я.
      — Пишите телеграмму…
      За столом командующего я написал: «Предлагаю впредь приказания от моего имени за подписью начальника штаба не обсуждать, а безоговорочно выполнять. Помещение, занятое под штаб дивизии, освободить к 8.00. Исполнение доложить к 10.00». Вершинин подписал телеграмму и велел ее отправить.
      Несколько дней спустя штаб армии переехал в Нойбранденбург. Позвонив в размещенный на аэродроме лазарет, я узнал, что раненым и больным мешает постоянный шум: штаб авиадивизии освободил помещение не полностью. Я доложил об этом командующему.
      На следующий день Вершинин вызвал к себе командира дивизии, меня и корпусного врача подполковника медицинской службы Горчакова. Разговор начал вопросом к полковнику:
      — Вы служить хотите?
      Опешивший командир дивизии, держа руки по швам, ответил:
      — Я вас не понимаю, товарищ командующий…
      — Я спрашиваю вас еще раз: вы служить хотите? — повысил голос командарм. — Кто позволил вам не выполнять мои приказы? Даю вам час на перевод штаба из лазарета. Идите выполняйте.
      После этого он обратился к Горчакову: — А куда смотрели вы, корпусной врач? Ведь это прежде всего ваша забота!
      К. А. Вершинин ценил людей по их делам, был справедлив, не имел предвзятых мнений.
      В годы войны многие врачи, фельдшеры, медицинские сестры, санитары 4 ВА были награждены орденами и медалями. После победы медотдел представил к награждению ряд товарищей, отличившихся в последних боевых операциях.
      Наградной лист сначала визировал заместитель командующего по политической части. Ф. Ф. Веров был человеком импульсивным. Несколько раз он возвращал наградной лист на врача Ш. Тот имел слабость возить за собой несколько чемоданов с личными вещами. Генерал за это недолюбливал его.
      Не наградить самоотверженно работавшего врача было несправедливо. В конце концов я подал наградной лист прямо К. А. Вершинину. Командующий подписал его. Ф. Ф. Веров устроил мне разнос по телефону и какое-то время при встречах делал вид, что не замечает меня, не разговаривал со мной. Потом этот инцидент был предан забвению.
      В последних числах мая я полетел в Москву на очередное совещание начальников медицинских отделов воздушных армий и помощников начальников санитарных управлений военных округов.
      Трудно описать радость от встречи с боевыми товарищами и коллегами. Павел Константинович Быков, уже в звании полковника медицинской службы, представлял 2-ю воздушную армию, Александр Дмитриевич Вайнштейн Харьковский военный округ, Михаил Николаевич Жук — 17-го воздушную армию, И. М. Шевченко — 5-ю воздушную армию, А. А. Браун — 16-ю воздушную армию.
      Прибыли С. Т. Буханенко (1 ВА), Г. П. Петров (З ВА), П. Л. Романович (6 ВА), К. Ф. Бородин (7 ВА), И. С. Бабак (8 ВА), Е. Н. Панов (9 ВА), 3. Я. Перебейнос (10 ВА), В. П. Крапотин (11 ВА), В. А. Мефедов (12 ВА), П. II. Копошилко (13 ВА), А. В. Морозов (14 ВА), М П. Мельников (15 ВА), И. М. Прунтов (18 ВА, авиация дальнего действия), помощники начальников санитарной службы военных округов по ВВС, корпусные врачи.
      Открыв совещание, генерал-лейтенант медицинской службы Л. Г. Ратгауз поздравил всех присутствующих с Победой. Затем он выступил с обстоятельным докладом, в котором подвел первые итоги работы медицинской службы в годы Великой Отечественной войны.
      Советские медики, подчеркнул в докладе Ратгауз, добились выдающихся успехов в работе на фронте и в тылу. В строй было возвращено 72,5 % раненых и 90 % больных. Таких результатов не знала ни одна армия в мире. Военно-медицинская служба могла достичь замечательных результатов потому, что постоянно ощущала поддержку и заботу партии и правительства, придававших ей огромное значение. М. И. Калинин говорил, что медицинское обеспечение нашей Красной Армии стоит в одном ряду с авиационным и артиллерийским. Творчески используя накопленный опыт, военные медики смело внедряли в практику последние достижения науки. Прежде всего это касается организации хирургической помощи раненым.
      Система оказания помощи раненым на войне была разработана в нашей стране еще в мирное время. Она основывалась на выдвинутом русским военным врачом В. А. Оппелем в 1916 году принципе этапного лечения раненых. Эта мысль, существенно дополненная и развитая академиком Н. Н. Бурденко, позволила четко сформулировать представление об этапном лечении с эвакуацией по назначению. В годы войны разработанные положения нашли блестящее воплощение в практике работы фронтовых и тыловых госпиталей. Полностью оправдала себя практика широкой специализации медицинской помощи, ее максимальное приближение к войскам. Такая помощь оказывалась уже в армейских полевых госпиталях.
      Медицинское обеспечение ВВС базировалось и было неразрывно связано с системой медицинского обеспечения Советской Армии в целом. Л. Г. Ратгауз отметил, в частности, что из-за поздней организации авиационных госпиталей в годы войны основная тяжесть лечебно-эвакуационного обеспечения легла на маленькие штатные войсковые лазареты БАО. В них лечилось 92 % раненых и больных летчиков. В строй вернулось в среднем 82–92 % всех лечившихся. Перегрузка войсковых лазаретов, ограниченный объем их лечебных возможностей и связанная с этим вынужденная эвакуация раненых авиаторов в госпитали наземных армий поставили на повестку дня вопрос о госпиталях воздушных армий.
      В некоторых ВА такие лечебные учреждения были созданы в 1943 году распоряжением начальников санитарных управлений фронтов. Так, например, по инициативе помощника начальника санупра Западного фронта по ВВС М. Я. Зетилова для 1-й воздушной армии из состава госпиталей фронта был выделен ЭГ № 2653 и развернут под Москвой в поселке Расторгуево. Поблизости от него оборудовали посадочную площадку для самолетов, которые доставляли раненых и больных из медпунктов и лазаретов авиационных частей, а также из авиаэвакоприемника № 77, обслуживавшего санитарную авиацию фронта.
      Во 2-й воздушной армии авиационный госпиталь тоже был создан в 1943 году. С его организацией значительно сократился срок оказания квалифицированной и специализированной медицинской помощи раненым летчикам.
      Штатные ААГ появились в 1944 году. Как показал опыт Великой Отечественной войны, один авиагоспиталь не мог обеспечить полностью лечебно-эвакуационные нужды воздушной армии во время фронтовых наступательных операций. Вот почему начальник санитарного управления 1-го Украинского фронта генерал-майор медицинской службы Л. П. Устинов выделил на время Берлинской операции для воздушной армии второй госпиталь. В 4-й воздушной медотдел создал его своими силами на базе армейского дома отдыха.
      Далее генерал Ратгауз остановился на результатах лечения раненых летчиков в авиагоспиталях. Он подчеркнул, что они сыграли исключительно важную роль в сохранении летных кадров для фронта. Так, в 1944 году вернулось в строй (по всему составу ВВС) из армейских авиагоспиталей 70,4 % раненых, из центрального авиагоспиталя — 79 %. В то же время возвращение летчиков, поступавших через фронтовые эвакопункты, составило 46,6 %, из эвакогоспиталей тыла страны — 49,2 %.
      Штатные и нештатные дома отдыха выполнили значительную работу по восстановлению трудоспособности летного и инженерно-технического состава. Только за 1944 год по всем воздушным армиям в них отдохнули 12 201 человек. Дома отдыха были рассчитаны на 60-100 человек, со сроком пребывания в них в среднем 15 суток. Преимущественно в них направлялись летчики с явлениями переутомления. Опыт войны показал: летному составу необходимо периодически (несколько раз в течение года) предоставлять кратковременный отдых и раз в год более длительный — на 1–1,5 месяца.
      Вопросы медицинского снабжения, противоэпидемического обеспечения и многие другие тоже рассматривались в докладе. В заключение Л. Г. Ратгауз сказал:
      — Авиационные медики, начиная с врачей и кончая младшим составом, работали с беззаветной преданностью, мужеством и стойкостью, нередко проявляя героизм и самопожертвование. Успешное решение стоявших перед нами задач стало также возможным потому, что медицинская служба авиации получала постоянную и всестороннюю помощь со стороны сухопутной. Кроме того, ею руководили опытные врачи, получившие хорошую специальную подготовку еще в мирное время.
      С начала мая часть войск 3-го Белорусского, 2-го Украинского и некоторых других фронтов начала убывать на восток.
      Не вызывало сомнений то, что предстоят боевые действия против милитаристской Японии, если она в ближайшее время не сложит оружие. Последнее было маловероятно. Каким-то воздушным армиям тоже лежал путь на восток. Поэтому в докладе Л. Г. Ратгауза и выступлениях других товарищей звучали такие фразы: «Этот опыт (например, двух авиагоспиталей в воздушной армии в период крупной наступательной операции) должен быть учтен в будущем…»
      На совещании вновь отметили, что первый опыт организации в ВВС медицинских поисковых групп и системы эвакуации пострадавших летчиков был осуществлен медслужбой 4 ВА. Он нашел широкое распространение в других ВА в 1944–1945 годах. Интересно было узнать, что в условиях Крайнего Севера, на Карельском фронте, и во время боевых действий авиации в горно-лесистой местности Карпат (8 ВА) применялась выброска специально подготовленных парашютистов для розыска раненых летчиков и оказания им медицинской помощи.
      Жизнь постепенно входила в новое русло. Ряд соединений и частей расформировывался, в оставшихся налаживалась боевая учеба.
      Санитарно-гигиенические мероприятия стали для медицинской службы вопросом номер один. Требовало внимания противоэпидемическое обеспечение. Большую заботу мы проявляли о раненых и больных, остававшихся в госпиталях и лазаретах.
      Значительно больше внимания можно было уделить теперь организации отдыха и лечения офицерского состава, прошедшего такую тяжелую войну. Наш армейский дом отдыха работал с предельной нагрузкой. Гораздо строже стал подход к проведению врачебно-летной экспертизы и ежеквартальных врачебных осмотров летного состава. Они осуществлялись строго по плану.
      Для армейского дома отдыха мы подобрали бывший немецкий курорт в горах.
      Горный воздух, прекрасный лесной ландшафт, благоустроенные домики, хорошая водолечебница (здесь лечили в основном почечных больных) как нельзя лучше отвечали нашим целям. В санатории временно оставался прежний штат. Большую работу с этими людьми провела Э. М. Назарова. Вскоре она уволилась в запас. Начальником дома отдыха назначили майора медицинской службы Дегтяря.
      По возвращении из Москвы я провел учебный сбор руководящего медсостава, ознакомил товарищей с итогами совещания и поставил задачи по организации обеспечения учебно-боевой подготовки.
      К офицерам стали прибывать семьи. Нужно было позаботиться и о их медицинском обслуживании. В авиагарнизонах создавались лазареты с терапевтическим и хирургическим отделениями. Им придавались и родильные отделения.
      Армейский авиационный госпиталь также расположился удобно. Его работа перестраивалась на мирный лад. Был утвержден штат мирного времени. Начальником оставался М. М. Полонский.
      Одна тогдашняя встреча воскресила в памяти забывшийся эпизод первых лет моей службы в армии. Как-то ко мне зашел высокий худощавый подполковник медицинской службы и представился как начальник одного из госпиталей сухопутных войск. Попросил меня передать им здание, пустовавшее, но находившееся в ведении нашей армии.
      Мне этот человек показался знакомым. Всмотрелся в его лицо пристальнее и неуверенно спросил:
      — Богданов?
      Тогда и он узнал меня.
      В 1931 году я, сугубо гражданский парень, прибыл в 138-й полк 46 сд. Богданов был там старшим врачом. Полк стоял в местечке Переяслав, километрах в двенадцати от Днепра. Однажды меня вызвали на медицинскую комиссию. Потом приказали быть готовым к командировке. С группой человек в тридцать, собранных со всей дивизии, я вместе с санинструктором Филяновым приехал в город Черкассы. Оттуда нас переправили на остров, находившийся посреди Днепра. Остров усиленно охранялся. Нас поселили в палатках, отгороженных колючей проволокой. Предупредили: выходить из зоны запрещено. На следующий день мы прошли мандатную и повторную медицинскую комиссии. Последняя была своеобразной: перед строем появился фельдшер с банкой в руке, из которой торчали шпатели. Последовала команда: «Открыть рот!» Фельдшер внимательно проверил у каждого, нет ли вставных зубов. Тем, у кого они были, тут же приказали выйти из строя.
      Затем по очереди мы дули в трубку спирометра. Емкость моих легких была около шести тысяч кубических сантиметров, но я надул только пять тысяч: шепотом передавали, что больше нельзя, забракуют. За этот обман я вскоре едва не поплатился жизнью. Проверили также, все ли умеют плавать.
      Отобранных молодых курсантов перевели в другие палатки. Мы стали изучать ВАП. В учебном руководстве было сказано: «ВАП — водный аппарат пехоты, служит для форсирования рек по дну и выхода из подводных лодок». Он состоял из полуторалитрового кислородного баллончика с давлением сто пятьдесят атмосфер, коробки с поглотителем углекислоты и резиновой трубки с загубником, вставляемым в рот. Под водой нос зажимался специальным зажимом.
      Практические занятия строились так: обвязанный веревкой (чтобы его можно было вытащить в случае необходимости) курсант погружался в воду; его местонахождение указывала плававшая сверху надутая футбольная камера, привязанная к нему тонкой бечевкой. Надо было пробыть под водой пять минут, привыкнуть дышать через ВАП. Затем следовало хождение по дну реки вдоль каната, протянутого на дне. Такие тренировки продолжались два месяца.
      В конце лета, когда вода в Днепре стала холодной, курсантам усилили паек. Но мы все равно худели. Я, например, потерял пять килограммов веса. На берегу грелись у костра, глотали выдававшуюся норму спирта (я не пил и взамен спирта получал сахар и масло). Потом разрешили при погружении надевать теплое белье. Однако оно мало помогало.
      Наконец настал день сдачи зачета. На остров приехало высокое начальство. Курсантам предстояло скрытно погрузиться в проток Днепра и с оружием форсировать его по дну. Я с напарником, фамилию которого не помню, тянул под водой пулемет «максим». Глубина местами достигала двадцати метров (каждые десять метров увеличивали давление на тело на одну атмосферу). Одной рукой мы перебирали канат. Колеса пулемета вязли в иле и глине. Мне не хватало кислорода — объем моих легких требовал его больше, чем подавал баллончик. Напарник внезапно всплыл, оставив меня одного. Задыхаясь, я продолжал тянуть пулемет. Бросить оружие не позволяла честь комсомольца. Боялся и наказания. Едва вышел из воды, упал и потерял сознание. Случись это под водой, помочь мне было бы некому…
      Я получил звание инструктора-подводника. Правда, никогда после эта специальность мне не потребовалась, да и ВАП не получили распространения.
      Богданов, старший врач полка, впоследствии узнал, что на медкомиссии я поступил по-мальчишески…
      Я пригласил старого знакомого на семейный ужин. Пообещал помочь, чтобы приглянувшееся ему здание отдали ею госпиталю.
      Вскоре после войны К. А. Вершинин уехал в Москву. Через некоторое время он был назначен командующим ВВС Советской Армии.
      Еще весной летчики того самого авиаполка, который когда-то первым стал летать на одноместных «илах», уехали в тыл принимать новые, усовершенствованные штурмовики Ил-10. Война кончилась раньше, чем эти самолеты нашли себе применение. А на вооружение военно-воздушных сил уже принимались новые машины. Наступала эра реактивной авиации. Об этом шли разговоры, это занимало умы летчиков.
      Вскоре командующий ВВС маршал авиации К. А. Вершинин проводил большие авиационные учения, в которых принимала участие наша авиация. Происходило перебазирование летных частей на полевые аэродромы, расположенные на значительных расстояниях друг от друга.
      Правды ради надо сказать, что в первые послевоенные месяцы, особенно после смены командующего, престиж медицинской службы стало поддерживать труднее. На учениях произошел случай, стоивший мне немалых переживаний.
      За несколько сот километров были передислоцированы два истребительных авиаполка. Командир БАО, готовя заранее полевой аэродром, не побеспокоился об организации медицинского обеспечения. Все медимущество и лазарет он оставил на старом месте.
      На аэродром прибыл лишь фельдшер со своей сумкой. Между тем в полках оказалось несколько больных, среди них летчики. Их поместили в сарае, прямо на соломе, через худую крышу сочилась вода: шли дожди.
      Не лучше в этом БАО обстояло и с организацией питания летного состава. Забой свиней производили около выгребной ямы. На мое требование немедленно навести порядок комбат не обратил внимания. Только накануне по докладу начальника тыла он получил от генерала Степичева благодарность за хорошее обеспечение летных частей.
      Прилетев в штаб, я доложил об увиденном генералу Коротаеву. Он подписал подготовленную мною телеграмму с требованием срочно перебазировать лазарет и создать необходимые санитарные условия на пищеблоке. Через два дня выяснилось, что командир БАО ничего не сделал. Я вновь обратился к генералу Коротаеву, потребовал наказать виновного. Коротаев ответил отказом. Я пошел к начальнику политотдела. Тот развел руками: «Обратитесь к Степичеву…» Так и пришлось поступить.
      Подготовив проект приказа о наложении взыскания на командира БАО авиаполки должны были вот-вот включиться в учения, могли произойти аварии, а медпомощь летчикам нечем и некому оказать, и антисанитарные условия на пищеблоке могли вызвать массовые пищевые отравления, — я пошел к командующему. Генерал усомнился в правильности моего доклада. Тогда я поставил вопрос так:
      — Товарищ командующий, хотя вы и очень заняты подготовкой к учениям, я прошу вместе со мной слетать на этот аэродром. Если мой доклад не соответствует действительности — отстраните меня от должности. Если же соответствует — вы подпишете приказ.
      Генерал приказал на пять ноль-ноль подготовить Ли-2.
      Все подтвердилось. Командующий авиацией группы не пожалел весьма нелестных эпитетов в адрес командира БАО.
      — Два дня назад я объявил вам благодарность, теперь вы будете строго наказаны, — сказал он.
      Приказ, подготовленный мной, был подписан.
      Генерал Коротаев, к которому я относился с искренним уважением, перестал со мной разговаривать. Это, конечно, не было характерным для взгляда на медслужбу в мирное время. Но в какой-то мере оправдывалась поговорка: «Когда человек здоров, он о враче не вспоминает».

Глава девятая
В Главном штабе ВВС