РУССКАЯ ПРЕМИЯ

Международный литературный конкурс «Русская Премия» (www.russpremia.ru) учрежден в 2005 году с целью сохранения и развития русского языка как уникального явления мировой культуры и поддержки русскоязычных писателей мира.

«Русская Премия» присуждается ежегодно в трех номинациях («крупная проза», «малая проза» и «поэзия») авторам литературных произведений, написанных на русском языке. В конкурсе могут принимать участие писатели и поэты, живущие в любой стране мира за пределами Российской Федерации.

С 2010 года вручается также специальный приз Оргкомитета и жюри конкурса – «За вклад в развитие и сбережение традиций русской культуры за пределами Российской Федерации». Им награждаются создатели культурных центров, фондов, архивов, издательств и изданий, организаторы наиболее успешных фестивалей, форумов и конференций в русском зарубежье – как дальнем, так и в ближнем.

За шесть лет существования «Русской Премии» лауреатами конкурса стали 40 писателей и поэтов из 16 стран мира. Среди них Бахыт Кенжеев, Анастасия Афанасьева, Маргарита Меклина, Владимир Лорченков, Мариам Петросян, Дина Рубина и др.

По оценкам экспертного сообщества, «Русская Премия» входит в пятерку самых престижных российских литературных премий.

Официальный партнер конкурса – Президентский центр Б. Н. Ельцина (www.yeltsincenter.ru).

ЕЛЬЦИН ЦЕНТР

Президентский центр Б. Н. Ельцина (www.yeltsincenter.ru) – новая для российской практики организация, созданная в 2009 году в соответствии с Федеральным законом «О центрах исторического наследия президентов Российской Федерации, прекративших исполнение своих полномочий» от 13 мая 2008 года № 68-ФЗ.

Цель создания Центра – изучение исторического наследия первого Президента России Б. Н. Ельцина как неотъемлемой части новейшей истории России, создание архива и сохранение музейных предметов, связанных с его жизнью и общественно-политической деятельностью.

Центр Ельцина осуществляеттакже поддержку образовательных, научно-исследовательских и культурных проектов, активно участвует в международном гуманитарном сотрудничестве.

Одной из важнейших задач, которую ставит перед собой Президентский центр, является помощь в реализации творческого потенциала молодежи, поскольку именно ей предстоит отстаивать интересы России в XXI веке и продолжать начатое первым Президентом дело модернизации страны.

Особое внимание уделяется поддержке юных талантов в области образования, науки и искусства.

На сегодняшний день Центр Ельцина – единственный Президентский центр, созданный на территории Российской Федерации. Центры, носящие имена президентов, существуют и успешно работают во многих странах мира. Сфера их интересов гораздо шире, чем простое сохранение наследия одного политического деятеля. Президентские центры за рубежом становятся площадками для обучения молодежи, способствуют развитию науки и культуры.

Образ, давший название книге «крепостной остывающих мест» (в стихотворении так: «только дождь, и ни звука окрест / лишь грозой, словно линзой, удвоен / крепостной остывающих мест»), показался почему-то почти цитатой. Во всяком случае, неясно знакомым, о чем-то напоминающем. То ли об Аронзоне, то ли о Бродском. Ни в коем случае не в том смысле, что их имитация или следование им. Не их, а о них. Бахыт Кенжеев мне вообще видится (слышится) одним из последних воспоминаний о той Поэзии, которая могла быть только великой (а иной себя и не мыслила): великие задачи, великие образы, сильный, почти молитвенный язык, страдающий и визионерствующий поэт, героический странник. «Почему не все видят ангелов?» – спрашивала Елена Шварц. Она – тоже из того времени, когда поэт и не-поэт различались просто: первый видел ангелов (богов, демонов, планеты, созвездия, Ад, Рай – по вкусу), а второй – нет, не видел.

Кажется, Саша Соколов говорил, что не любит слова «последняя» в применении к книге: «в своей последней книге поэт…». И т. д. Саша спрашивал: что значит «последняя? Он что, больше не напишет?» Кажется, так. А в этих словах слышалось: «Или он уже умер?». Мысль о смерти – вообще невыносимая, но поэту, кажется, более, чем кому бы то ни было. Книгу Бахыта Кенжеева хочется назвать итоговой; прекрасно при этом понимаю, что и в слове «итоговая» есть и болезненное, и уязвляющее поэта. Завещание, что ли? Или законченность? (Поэт не может быть закончен, завершен.) Итоговая тем не менее, и не только как литературное создание и для литературы. У меня почти навязчивая ассоциация была все время, пока я читал ее, – с Книгой Экклезиаста, да, да. Много знания, в котором, как известно много печалей (скорее, во множественном числе). Тривиальное «суета и ловля ветра» тоже вспоминается, по сути этот знаменитый рефрен и исчерпывает содержание книги. Нажитая мудрость, которая приводит не к просветлению, а отчаянию. Но всякий раз, в отдельном стихотворении, в конкретном поэтическом сюжете, в том или другом образе эта варьирующаяся мысль заново перевоплощается, находит себе новые подробности, детали и обстоятельства – места, времени и действия. «Бес таится в деталях, а господь в облаках…» – это Кенжеев. В его книге много томительного искушения.

Жизнь – странствие (мысль не новая), и всякий – странник (новая еще менее). И поэт в первую очередь: бродяга, почти бездомный, во всяком случае – везде на чужбине. Но как эта очень знакомая мысль по-новому и очень сильно воплощается в кенжеевских стихах, когда и сам Хозяин (и Творец, вероятно) этого мира «и сам бредет, глухой и безъязыкий по равнодушным небесам» – я не знаю более сильного образа бесприютности, по вертикали распространяющейся в Универсуме: снизу вверх. Или сверху вниз, смотря на чей взгляд и вкус (и смотря откуда – взгляд).

«Живущий там – на кладбище живет» – это Кенжеев о живущем в Риме. Но образ можно перенести и на все (или многие) лирические сюжеты его: мир как кладбище – воспоминаний, чувств, богов, событий и происшествий. Между ними мы только и блуждаем (странствуем). Земля охвачена тлением, разрушением, распадом, умиранием, по ней бродят тени, сам лирический герой напоминает себе тень, и этот мир полнится богами, очень разными: от античных и до Аллаха с Магометом и до новозаветного Бога с «недоказненным и недоказанным имяреком». А то есть еще и безымянные боги, настолько, вероятно, малые, (что они и невидимы) что им и названий еще нет: снуют, теснятся и по-птичьему реют. Удивительно, что Бахыт Кенжеев, кажется комфортно чувствующий себя в современном расколдованном мире, одновременно несет в себе и почти средневековое мироощущение (причем раннего средневековья), когда весь мир представляется кишащим и полнящимся существами и странными тварями (их можно назвать и богами, и демонами, и нежитью, и чудо-юдами), среди которых отлично уживаются «выходцы» из самых разных религий, которые только могли тогда пересекаться: от сравнительно недавней античности до молоденького ислама.