«Жили-были Андерс и Айра, их дочь Христина и её кот Патриот…» - Собачий сын!
      Христина сняла Патриота с клавиатуры.
      - Тоже Мурр выискался! - укоризненно сказала она и поцеловала кота в морду. На мониторе светилась зашифрованная приписка Патриота к её сочинению.
      Христина покрутилась в кресле, решила: «Да будет так», встала и вышла из комнаты. Патриот свернулся калачиком на насиженном месте и сладко заснул.
      Праздники - это время, на которое назначают сделать больше, чем возможно успеть, и не делают ничего. Христина спустилась в нижний ярус и отыскала папу на диване в библиотеке. Поцеловав его в щёку, она пошла, уселась на своём любимом подоконнике и оттуда пожаловалась:
      - Андерс, мне так лень уроки делать, что я бы чего-нибудь съела.
      Папа закрыл книгу, откинул волосы со лба и предложил:
      - Поймай мышь.
      - Сегодня праздник, Андерс. Лягушки стынут, царевны не едут, сочинение не пишется. Можно я возьму у тебя сигарету?
      - В твоём возрасте пора иметь свои, - сказал папа, и в ту же минуту у входной двери заиграл туш.
      - Вот и покурили. Оказалось, по дороге «царевны» заехали в зоопарк, потом в винный погребок, купили двухлитровую бутылку шампанского и теперь с удовольствием потирали ру-
      ки. Папа, покрытый праздничными поцелуями, понёс бутыль в столовую.
      Христина увязалась было за ним, но бабушка твёрдо решила рассказать ей про забавного енота, попутно дав справку о ценах на енотовые шубы.
      - Но мама! - возмутилась Айра.
      Она расшнуровывала ботинки. Вплетённые в волосы шнуры, амулеты на длинных цепях, талисманы, брелоки и браслеты цеплялись друг за друга и звенели. А она сердилась.
      - Сколько, интересно, таких симпатичных енотов пошло бы на шубу? - улыбаясь, спросила Христина.
      - Стинни!
      - Ах, какая я неаккуратная! - вместо ответа с сожалением проговорила Лю.
      Она снова порвала перчатку, стягивая её с пальцев, унизанных кольцами.
      В холл вернулся папа и сказал, что уже затемнил окна в столовой и включил телевизор и что там транслируют демонстрации в разных странах мира. Забыв о енотах, все пошли в столовую.
      Вокруг стола, над которым свисал куб телевизора с экранами на все четыре стороны, расположились стулья, а на них Лю, Христина, Андерс и Айра.
      Родинчане вместе со всем просвещенным человечеством праздновали восемнадцатилетие Христофора.
      Хотя виновник торжества не дожил до своего совершеннолетия семнадцать с половиной лет, 8 марта празднуется главным образом не как день матери-мужчины, а как Христофоров день. Сейчас дикторы интернационального телевидения в который раз рассказывают грустную историю короткой жизни Христофора Экзиста. Он родился 8 марта 1999 года в Нью-Йорке. У молодого врача по имени Иосиф Экзист, который сумел трансплантировать в себя зародыш из тела погибшей в автомобильной катастрофе сестры. Другой отец ребёнка так и остался неизвестным. Потом Экзист получил миллион долларов как первый родивший мужчина. И была сенсация. Через полгода маленький Христофор умер, истерзанный врачами и журналистами. А ещё через два месяца Экзиста убили какие-то сектантки. Экзист умер, но дело его живёт. В третьем тысячелетии мужчины могут не только вынашивать детей и производить их на свет посредством кесарева сечения, но и зачинать.
      Маленький Экзист был назван Христофором в честь Колумба, а уже в его честь дети, рождённые мужчинами, стали называться христофорными младенцами. У Христины тоже был шанс стать христофорным младенцем. Ради этого её родители и переехали в Родинку, где расположилась лучшая клиника подобного рода. Но переезд этот настолько благотворно повлиял на Айру, что в середине февраля 2000 года она самостоятельно родила Христину, причём самым примитивнейшим способом. После чего все втроём счастливо зажили в вольном городе Родинке. Там их изредка навещала Лю, живущая по всему миру. Прошедшую зиму она провела на небольшом курорте в Восточной Европе и даже чуть не вышла там в очередной раз замуж. Но, как всегда, вовремя распознала «его скаредную сущность».
      Валь, о котором непонятно почему вдруг вспомнила Христина, тоже родился в нулевом году в Родинке. Но ему гораздо меньше повезло с родственниками. Сейчас он у своей бабушки в Ретрограде. Там 8 марта считается женским днем. И Валькина кузина Клара Цеткин, наверное, печёт торт. Вот она выходит из кухни, вытирая руки о передник, и становится от смущения красной, точно горькая редиска, когда Валь суёт ей чёртову мимозу. За спиной у Валя улыбается довольная Баба Яга. И хотя Валькину бабушку зовут не Ягой, это дела не меняет.
      Христина улыбалась своим мыслям и не слышала, как к ней обращаются, пока папа не подёргал её за рукав.
      - Что? - очнулась Христина.
      - Расскажи Лю, как ты заработала фингал на семнадцатилетие.
      - На штурме Зимнего? Это вышло случайно. Мы дрались, и Валь неосторожно махнул рукой.
      - - Не умеешь ты рассказывать! - перебила Айра. - Сначала они построили за школой снежный городок, назвали его «Зимний дворец». Потом разделились на две группы и принялись за штурм. Поскольку Стинни состояла в женском батальоне, красноармейцам пришлось подбить ей глаз. Ничего случайного здесь нет. Лезешь в драку - запасайся зелёнкой.
      - Ничего не поняла, - сказала Лю, - ты рассказываешь о взятии снежного городка. При чём тут красноармейцы?
      - Эх вы, это же ролевые игры! Погружение в историю. Эта метода моя ровесница, если не старше, - объяснила Христина.
      - Чудесно, - сказала Лю. - Отстояли Зимний?
      - Нет. Сдали по всем правилам. Великая Октябрьская Социалистическая революция в очередной раз свершилась. Ура!
      - Ты-то чего «ура» кричишь?
      - А чего бы и не покричать и не помахать руками, когда после драки уже сто лет прошло?
      - Девяносто девять с половиной.
      - Прошу прощения. Конечно, девяносто девять и четыре месяца.
      - А потом они устроили настоящую Гражданскую войну, - снова заговорила Айра, - в нашем доме была ставка. Стинни у нас была барон Врангель, а Валь, ты подумай, Ворошилов.
      - Валь - это твой френд-альтерсекс, Стинни? - поинтересовалась Лю.
      - Можно и так сказать. Но лучше азесекс.
      - И он красный?
      - Коммунист с 1903 года. Член Реввоенсовета 1-й Конной армии. Командующий Царицынским фронтом.
      - Превосходно, барон. Как ваши успехи в Гражданской войне?
      - Мы проиграли.
      - Что же так?
      - Это же история, Лю. Согласно учебнику мне пришлось сдать позиции Добровольческой армии на юге. Крымского белого государства не стало.
      В кармане жилета у Христины зазвонил телефон. Она прервала свою лекцию и сказала в трубку:
      - Христина. Привет. Конечно, помню. Перезвони, пожалуйста, после… Что?
      После «что» Христина ещё раз извинилась, встала из-за стола и поднялась к себе в комнату.
      - Настоящий Врангель твоя внучка, -- сказала Айра Лю, - она даже спит с телефоном.
      - Смотрите, нападение на процессию беременных мужчин в Гонконге! - закричал Андерс, не отрывая взгляд от телевизора.
      Лю и Айра уставились в свои экраны и обменивались репликами типа:
      «Ужасно!», «Потрясающе!», «Гонконг - ведь это Китай?», «Нет, уже не Китай», «Но по сути-то Китай», «О-о! Какой кошмар!».
      - Перестаньте вы ужасаться, - попросил Андерс.
      - Она пинает его в живот! - воскликнула Лю.
      - Куда же ещё пинать беременного человека? - цинично сказал Андерс.
      - И где только их мужья и жёны?! - не унималась Айра.
      - Зачем беременному мужчине жена? - спросил Андерс.
      - Чтобы защищать его от фанатичек.
      Картинка на мониторах сменилась, но тема беззащитного беременного мужчины ещё продолжала обсуждаться в столовой, когда вернулась Христина. Она тихо села на своё место и, казалось, не слушала разговора, пока вдруг резко не спросила:
      - Так по-вашему, выходит, что если мужчина залетит, а женщина не захочет за него замуж, то она подлец?
      На секунду все замолчали, а потом Андерс, ответивший за свою жизнь уже не менее чем на миллион дурацких Христининых вопросов, спокойным и лишь слегка менторским тоном сказал:
      - Если женщина зачинала, а мужчина на ней не женился, он в большинстве случаев считался подлецом. Так было испокон веку, пока не появились феминистки, не произошла сексуальная революция, не прошла тотальная феминизация населения. Пока мужчины не уравнялись с женщинами социально и биологически. Сейчас существуют матери-одиночки обоих полов. И на жизнь не жалуются. А почему тебя это взволновало?
      - Так просто, - неуверенно ответила Христина. А Лю авторитетно заявила:
      - Женщин-подлецов не бывает!
      - Бывают, - сказала Айра, - всё, что могут мужчины, могут и женщины. Равно как и наоборот.
      - Кто же посмеет назвать женщину подлецом? Она же женщина, - удивилась Лю.
      - Вещи надо называть своими именами, - уперлась Айра.
      Андерс засмеялся. Все посмотрели на него и засмеялись тоже. Даже Христина засмеялась. Хотя на душе у неё было погано и смех получился несколько истеричный. Едва успокоившись, Айра спросила:
      - По какому поводу веселимся?
      - Вы так активно обсуждаете право женщин быть подлецами, как будто собираетесь включить его в Билль о правах. И как будто это вообще имеет какое-нибудь значение.
      - Это имеет концептуальное значение! - заявила Айра. - Если женщина ведёт себя как подлец, то пусть она и называется подлецом.
      - А не выйти замуж - это подло? - спросил Андерс.
      - Для мужчины подло, для женщины - нет, - внесла ясность Лю, посмотрела на часы и сказала: «Ой!»
      Все тоже посмотрели на часы и переместились на диван поскорее выпить кофе, чтобы не опоздать в театр «из-за этих подлецов».
 

 
      После КВНа, в котором было много красивых музыкальных номеров и несколько шуток, Христина поднялась с родственниками на Кофейную башню. Решено было провести там за коктейлями время до фейерверков. Они заняли столик у перил на балконе 3-го этажа и заказали глинтвейн. Нахохлившись, точно воробей на ветке, Христина курила, не снимая перчаток, потихоньку потягивала из бокала и смотрела на быстро вечереющий город во влажной дымке. Она мысленно возвращалась к телефонному разговору во время обеда, и настроение её портилось. Они договорились встретиться с Анно завтра, но она понятия не имела, что ему скажет. Андерс осторожно потрогал её за рукав:
      - О чем задумалась?
      Христина повернулась к нему. На папином лице морщинки пролегли уже у глаз и в уголках губ. Поэтому, даже когда Андерс не улыбался, его лицо хранило память об улыбке. Сказать ему? Он поймёт. Он вообще продвинутый. И довольно далеко. Иначе бы не женился на Айре. Ей было двадцать шесть, когда они встретились. Она сочиняла истории в манере Арцыбашева. Андерс тогда ещё не был модным оформителем. И случилось это не в Родинке.
      Христина с грустью подумала, что нет надежды встретить, пусть даже через десять лет, мужчину, похожего на папу. Да и как его узнать? Папа, когда познакомился с мамой, был похож на обыкновенного небритого неудачника…
      В кармане Христины зазвонил телефон.
      - Извини, Андерс. Алло! Конечно. Я на Кофейной башне. Да. Вижу. В каком? А, да, всё, вижу. - Христина помахала рукой. - Годится. Спускаюсь.
      - Господа! - громко сказала Христина, кладя трубку в карман. - Я откатываю вниз, на площадь. Закончите квасить, просигнальте. Авось я к вам причалю на фейерверки.
      Христина встала и столкнулась с кудрявой блондинкой, неслышно подошедшей к их столику. «За автографом к Айре?» - подумала Христина. Как хорошо, что ей досталась папина фамилия. Если б досталась мамина, она бы чокнулась, читая её на ярких глянцевых обложках популярных изданий. Христина ловко обошла поклонницу и, не оборачиваясь, быстро сбежала по ступенькам.
      Перейдя шумную площадь, освещенную праздничными гирляндами и их отражениями в лужах, отороченных несвежим, словно жёваным снегом, Христина приветствовала «своих». Клавдия сшила себе кардиган из Андреевского флага и теперь сзади была похожа на мушкетёра. Подруги поцеловались. Да, определённо, спереди ей не хватало усов. Сколько раз они сражались и умирали плечом к плечу! На последней войне Клавдия была генералом Антоном Ивановичем Деникиным. И она познакомила Христину с Анно… Но сейчас об этом ни слова. Христина ещё сама не решила, как относиться к тому, что сказал Анно. Значит, любой совет, любая жалость или осуждение сейчас могут сбить её с толку. Значит - молчать и ничем себя не выдать. Скандал, наверное, всё равно будет, даже если (дай-то бог!) Анно блефует. Но это будет потом. Что-что, а неприятности не следует торопить.
      Как всякий человек, мучимый тайной мыслью, Христина то вдруг становилась рассеянна, то излишне возбуждена. Но никто на это не обращал внимания, пока болтались по площади, и потом, когда спустились в бар. Лёшик предложил Христине партию в бильярд. Играли на пиво. Он выиграл. Христина беспорядочно рылась в карманах в поисках карточки. Лёшик прощупывал её рентгеновским взглядом. Потом подошёл почти вплотную и сказал тихо: «Ещё партию. Отыграешься». Христина кивнула. Они снова взяли в руки кии и хищно кружили вокруг стола. Лёшик - при этом рисуясь и немного нервно. Христина сосредоточенно.
      - Предлагаю попутно ещё одну игру, - с наигранной небрежностью сказал Лёшик.
      Христина пожала плечом, и он продолжал:
      - Кто отдаёт ход, отвечает на вопрос.
      - На какой вопрос? - осторожно уточнила Христина.
      - Вопросы здесь задаю я. Согласна?
      - Согласна. Ты слоховался, игрок. Скажи-ка, ты не родственник Онегину?
      - Я однофамилец Огиньскому, которого, кстати, звали не Полонезом. А Онегинским меня прозвали за то, что «легко мазурку танцевал и кланялся непринуждённо». Ты не находишь, что я «умён и очень мил»?
      - Спросишь об этом, когда я промахнусь, - ответила Христина, лихо отправляя шар от борта.
      - Это не вопрос, а так…
      - - Раз «так», то нахожу тебя милым, умным и интересным. Но учти, это не признание, а дань вежливости. И ещё, про Онегина тоже было «так».
      - Ах, так! Тогда спроси меня о чем-нибудь по правде. Христина намелила кий, наклонилась над столом,
      прищурилась и, загнав шар в лузу, спросила как бы между прочим:
      - Скажи, ты женился бы на девушке, которая ждала бы от тебя ребёнка?
      - У тебя что, неприятности с красным комиссаром? - мгновенно отозвался Лёшик.
      - Это тебя не касается. Отвечай, пожалуйста, на вопрос.
      - Как на него ответишь? На тебе бы женился.
      - А не на мне? На ком-нибудь другом, кто бы тебе, в общем, даже и не нравился? Так, случайная связь, минутная слабость, морок. Да мало ли. Ты бы женился?
      - Ты что, Марсова, с Марса свалилась? Кто сейчас на минутной слабости женится!
      - Лёшик, марс - это площадка наверху мачты. Какой-то предок мой был марсовым матросом. Он поднимал и опускал паруса. У него, наверное, был хриплый голос, обветренное лицо и сильные руки. И женщина в каждом порту. Вполне возможно также, что разок-другой он падал с марса, иначе как бы его угораздило жениться?
      Лёшик засмеялся:
      - Теперь двадцать первый век на дворе. И нейрохирургия, и вся медицина в целом достигли такого уровня, что никакое падение не может уже заставить девушку выйти замуж.
      Они балагурили, полуприсев на край бильярдного стола, и совсем забыли об игре. Зазвонил телефон.
      - Христина, - сказала Христина в трубку. - Нет ещё. Глупости. Ладно, - она кивнула Лёшику: - Идём! Клавдия велела не марьяжить тебя. Я куплю пива.
      - Нет, пива куплю я, - уверенно сказал Лёшик, ставя кий на место, - если бы мы закончили партию, ты бы выиграла. Исходя из счёта.
      - Во-первых, мы не считали, во-вторых, не закончили. Я ставлю пиво за свой первый проигрыш.
      - Давай в складчину.
      - К чёрту компромиссы! Я проиграла - я плачу. Они вместе подошли к стойке, уселись, и Христина
      заплатила за пиво для всех.
      - Ты уже написала сочинение? - спросила она у Клавдии.
      - Сказку про себя и свою семью? Написала.
      - Расскажешь?
      - Если хочешь.
      Клавдия оглядела друзей. На неё смотрели одобрительно, глумливо или не смотрели вовсе. Она начала довольно небрежным тоном:
      - Я взяла сюжет из кино. Помнишь, осенью мы смотрели ремейк «Назад в будущее»? Так вот, я начала с того, как проснулась в праздничный день рано утром, решила сделать уроки, чтобы вечером отдыхать, ни о чём не заботясь, и с этой мыслью уснула снова. И мне приснилось, что я лечу над Атлантикой в одном самолёте со своими родителями. Дело происходит лет двадцать назад. Я знакомлюсь с ними, представляюсь ворожеей и прорицательницей. Для начала вкратце рассказываю им их прошлое. Потом разглядываю линии на их ладонях. Делаю вид, что сама потрясена, когда произношу: «Да вы созданы друг для друга!» Наконец пророчу скорое рождение Христофора, их переезд в Родинку, новый город о котором они тогда, понятно, ещё и слыхом не слыхивали. И на прощание скромно прошу назвать их дочь Клавдией, в мою честь, если мои предсказания сбудутся. С тем просыпаюсь; Вообще, весело получилось.
      - Интересно. Значит, твои родители познакомились в самолете?
      - А почему ты у меня не спросишь, где познакомились мои родители? - хитро подмигивая обоими глазами, влез в разговор Дон-Педро.
      - Потому что твои папочки наверняка подружились в «Голубой устрице», - усмехнулась в ответ Христина, - все же знают, что ты христофорный. И сочинение ты, наверно, назвал не иначе как «Голубая мечта сбылась».
      - Сочинение я назвал «Трое в лодке, не считая женщин», - засмеялся Дон-Педро и часто замигал глазами.
      - А ты написала? - обратилась Христина к коротко стриженной ясноглазой девушке, которую после того, как она стреляла в Ленина, стали звать Каплан.
      Каплан ответила, что написала, будто она принцесса, дочь злой ведьмы.
      - Нагородила такую волшебную сказку, что Гайдар ногу сломит. Потому что на самом деле папа Яша женился на маме из-за того, что я должна была родиться. Пару лет они помучились, да развелись. Что тут писать?
      Христина внимательно посмотрела на Каплан, а Лёшик на Христину.
      - Вы с ним видитесь?
      - Мама запретила. Но мы связались через Интернет года три назад. Он даже за меня математику решал. Даром что размазня - голова умнющая!
      - Лёшик, а ты расскажешь о своём опусе? - ответила в конце концов на пристальный взгляд Христина.
      - У вас было достаточно времени наговориться, - вмешалась Клавдия. - Ясно, что ты, милая, ничего не написала и ищешь, у кого украсть идею. Не выгорит, однако.
      - Брось! Я написала уже «жили-были». Полдела сделано. Вернусь домой - закончу. Расскажу романтическую историю о том, как мама, вся в чёрном, курила на мосту и сплёвывала через перила. Папа подошёл, встал рядом. У мамы были в руках жёлтые цветы, а с папой чёрный пудель. Или наоборот. А может, цветов не было и пудель был не чёрный. Это неважно. Важно, что они поженились и переехали в Родинку. И в Родинке всё у них стало хорошо. А про хорошо сказки не пишут. Герой непременно должен вляпаться в какую-нибудь дрянь, чтобы стать сказочным. Никак не могу представить себя в образе сказочной героини. На кого я похожа?
      - На Дюймовочку, - сказал Лёшик. - Все подряд хотели на ней жениться, а она втихаря откормила огромную птицу и сделала им нос.
      Присоединяясь к дружному смеху, у Клавдии на поясе запищал брелок.
      - Дай-ка свой телефончик, - сказала она Христине. Христина протянула Клавдии трубку, и та позвонила
      Анно. Вернее, она сначала позвонила, сказала, мол, приходи, мы в «Шарашке», пьём пиво за стойкой, а только потом, отдавая трубку, заявила Христине, что сейчас придёт Анно. Трубка снова зазвонила, как только Клавдия выпустила её из рук.
      - Христина! - сказала Христина. - Да… Да… Да… Сейчас. - И положила трубку снова в карман.
      - Родители ждут меня, - сказала она торопливо. - Я обещала… Потом у нас гости. Извините, но… - Христина повысила голос, чтобы слышали все: - Мне надо идти! Всем пока!
      - Тебя подбросить? - спросил Лёшик.
      - Здесь недалеко.
      - Но всё-таки!
      Они встали и пошли к выходу. Клавдия крикнула вслед: «Возвращайся, Лёшик!» На улице Христина попросила аспирин.
      - Что с тобой?
      - Ничего. Просто я весь день сегодня пью. Голова разболелась. Едем?
      - Едем.
      Усевшись за руль, Лёшик достал из аптечки аспирин, а из бара воду.
      Христина выпила. Машина тронулась.
      - Что с тобой? - снова спросил Лёшик, припарковавшись у бокового входа на Кофейную башню.
      - Не беспокойся обо мне, Лёшик, не надо. Если что-нибудь случится, ты узнаешь. Только не сегодня. Потом.
      Христина уже открыла дверцу, но Лёшик взял её за руку:
      - Твои ещё не спустились.
      - Не твоя забота. Спасибо за аспирин. Тебе пора.
      Христина вышла, с силой толкнула бесшумную дверцу и помахала с тротуара рукой. Машина сдала назад и свернула в проулок. Оставшись одна, Христина снова закурила, достала трубку и позвонила папе.
      - Алло, Андерс, это Христина. Я не приду. Знал? Но на ужин я тоже не приду. Вот и славно. Вы ещё на башне? Хорошо. Целуй лягушек в холодные щеки. Потом расскажу. Я вас тоже. Счастливо!
      Христина курила, стоя на краю тротуара. Её немного штормило, немного тошнило, немного ломило в виске, а она смотрела на тёмное небо. Вот-вот должны были вспыхнуть фейерверки. Христина ждала.
      - Здравствуйте! - услышала она сзади высокий женский голос, обернулась и оказалась лицом к лицу с блондинкой, которую раньше приняла за поклонницу Айры.
      - Вы ведь Христина? А я Александра - сестра Анно.
      Над головой сестры Анно распустились в тёмном небе призрачные цветы фейерверков. Девушка в быстро увядающем звёздном венке взглянула вверх и предложила:
      - Спустимся в Городской сад?
      Христина кивнула. В горле только судорога и горечь. Она даже не поздоровалась. Сестра Анно в ореоле огней представилась Христине Ангелом Мщения: строгий профиль, большие, прозрачные, как стекло, глаза, длинные светлые кудри. Возмездие за тот вечер, когда суховатый Анно смотрел на Христину через отблёскивающие стёкла очков, пока рассказывал об эмиграции.
      А потом снял очки, близоруко поморщился, потёр пальцами переносицу. Христине вдруг стало до боли жалко всех разбросанных на восток и на запад неприкаянных, ненужных людей. Так жалко…
 

 
      Чугунные птицы на невысокой решётке сада. Несколько комочков снега на земле у ворот, Шахматные дорожки. Низкие скамейки на тяжёлых чугунных ногах. Нагие тёмные деревья. И чернильное небо, по краям замысловато исчерченное ветвями. Фейерверк закончился. Две зябкие фигуры в холодных влажных сумерках дошли до половины пути.
      Сначала блондинка говорила через паузы, подбирая слова. Теперь её речь льётся как заученная.
      - Вы знаете, - говорит она, - как сложны и опасны мужские аборты. Анно едва исполнилось восемнадцать. Он всё рассказывает мне, как старшей, но на этот раз мне пришлось на него нажать. Я сказала, что он обязан со мной посоветоваться. Ведь спросить совета - значит проявить доверие. Он просил меня не вмешиваться, но я не могу сидеть сложа руки. Мое мнение на этот счёт таково… - Блондинка повернулась к Христине: - Я потом выслушаю и ваше мнение тоже, но сначала дайте мне закончить.
      Христина в очередной раз угрюмо кивнула. Она и не собиралась перебивать сестру Анно. И своё мнение высказывать тоже не хотела. Сначала она вообще думала* что они с Анно разберутся вдвоём, и если будут умны, то никто ничего даже не заподозрит. Несмотря на то что до сих пор они умны не были. Но когда его сестра предложила встретиться, всё рухнуло. Что толку делиться мнениями и выяснять, кто прав, кто виноват, когда… «Прощай, Валь», - с грустью подумала Христина.
      - Мое мнение на этот счёт таково, - продолжала тем временем сестра Анно, - вы, как честная девушка, должны выйти за него замуж.
      «А почему это я - честная девушка?» - хотела спросить Христина, но вместо этого неуверенно, тихо сказала:
      - Я ещё не окончила школу.
      - Я думала об этом, - спокойно возразила сестра Анно и почему-то вдруг перешла на «ты». - Школу ты окончишь летом. Тогда же назначим свадьбу. А пока достаточно будет помолвки.
      - Не надо за меня думать, - попросила Христина.
      - В смысле? Ты хочешь сказать, что не выйдешь за Анно?
      - Я ещё не решила.
      - А что ты решила? Поматросить и бросить? - грубо сорвалась блондинка и из Ангела Мщения превратилась в наёмного мстителя.
      На длинной аллее под потускневшим небом без звёзд их было только двое. И одна за другую уже всё решила. Христине стало страшно. Как пловец в штормовом море, она запретила себе бояться и заговорила. Звук её голоса от волнения хрипел и срывался.
      - Анно красивый, молодой… Он на любой может жениться… Но он ещё школьник. Вы живёте с родителями? Я тоже. Мы никогда не платили за свет и за телефон, не умеем готовить, я… Какая из меня жена? Он будет счастливее без меня. В Родинке лучшие гинекологические клиники. И мои родители…
      - Перестаньте! - эхо разнеслось по парку, уснувшие птицы проснулись и, хлопая крыльями, сорвались с веток.
      - Что? - жалобно прошептала Христина.
      - Перестаньте! - уже тише повторила сестра Анно. - Он оставит ребёнка. Это решено. Пусть это будет только его ребёнок.
      - Я не буду отказываться от отцовства, - промямлила Христина.
      - А о чём вы только что говорили? О плате за телефон и о счастье? Анно носит вашего ребёнка. И все ваши отговорки звучат низко. Да, он сумеет быть счастлив и без вас, но вас это не оправдывает. Вы поступаете не по-женски. Да и не по-мужски. Не по-человечески. Подло как-то. Но если вы этого не понимаете, то надо ли и объяснять?!
      - Значит, только брак? Без компромиссов? - с отчаянием заговорила Христина.
      - Aut Caesar, aut nihil…
      - Можете умствовать, если хотите. Если вам легче спрятаться за чужими фразами.
      «Начинается блошиный цирк, - с сожалением подумала Христина. - Уж если ты праведный Ангел Мщения, то не грызи по мелочам. У тебя же Огненный меч в руках! Не можешь подобрать ко мне отмычку? То ты надменно вежлива, то груба. То сверкаешь очами, как Эвменида, то кусаешь, как блоха. Эх ты, комедиантка!» Испуг совсем прошёл. Осталась только тоска.
      Они миновали тёмную аллею и вышли к реке. Вдоль набережной горели фонари, и тени от двух фигур то вырастали у них из-под ног, то скукоживались, таяли и вдруг оказывались позади. Тени метались. Наверное, спорили о белокуром Анно. О высоком бледном юноше с голубыми близорукими глазами, который сейчас пьёт пиво в «Шарашке». Может быть, играет с Лёшиком на бильярде. А может, сидит за стойкой рядом с Клавдией, расстегнув длинную шинель и поблёскивая стеклами очков. Сидит на месте Христины. Знает ли он, что сестра уже всё за него решила? Знает ли он, что сказать завтра Христине, или только хочет спросить: «Что теперь?»
      - Я замёрзла, - сказала Христина.
      Блондинка ничего не ответила, только прибавила шагу. Очень скоро, поднявшись по длинной, широкой лестнице, они снова оказались в потоке жизни.
      - По кофе? - робко предложила Христина.
      - Без меня, - ответила сестра Анно. - Мне больше не о чем с вами разговаривать. - Она отвернулась и ушла. Просто смешалась с толпой.
      Христина толкнула дверь, увидев за стеклом стойку, подошла к ней, не вынимая рук из карманов, сказала: «Грог!»
 

 
      Зачем только эта девушка, Александра, сразу накинулась? И как она могла говорить, что выслушает моё мнение, когда её от всех моих слов кидало в ярость? Получается, говори то, что думаешь, но думай, как я. Ночь, путь до реки, шахматный тротуар, кабак какой-то… Что мне это напоминает? Где это было? Что это была за блондинка? И вот ещё: чем это в тот раз кончилось?
      Всё уже когда-то с кем-то было и чем-то кончилось. Кончится и в этот раз. Почему я не сказала ей о Вале? Сказала бы, что у меня есть другой… И не сказала бы, что как только он всё узнает, его у меня не будет? Бедный Валь. Я уже сняла тебя с баланса. (Христина пила грог, согревалась, и мысли её становились спокойнее.) Надеюсь, ты обидишься достаточно сильно, чтобы не сделать мне сцены. Какая пошлая история: она его соблазнила и не вышла замуж. Просто романс! Ах, на окраине городка жил бледный юноша с прозрачными глазами. Дитя душой, дитя годами, невинен был и чист. Но встретилась она. (Душещипательный проигрыш.) Она пила коньяк, курила и смеялась, она в него влюблённой притворялась. Но то была коварная игра. (Трагичный аккорд.) В ненастный вечер тот они в лесу гуляли. Предчувствие томило грудь его. И не напрасно: бросив одного, она с другим ушла. (Снова проигрыш.) Идут года. Ребёнок подрастает. Но, ах, увы, он матери не знает! (Трагичный аккорд, а лучше даже два.) Не знает и отца… Он умер от тоски. О, пусть злодейку небо покарает!
      - Ещё грогу, - сказала Христина бармену, развеселившись от собственного экспромта.
      Люди не меняются. Пусть они научились за час облетать земной шар. Пусть пультом домашнего управления они могут стирать, убирать, готовить, гладить, не вставая из кресла. Пусть они могут даже отправиться при этом в джунгли, всего только надев очки и наушники аудиовизуальной системы. Пусть они меняют климат планеты, свой облик и пол, плодятся любыми способами… Всё равно. Они сидят в стенах собственных страхов и условностей, как древние египтяне. Что хорошего, в сущности, они придумали, кроме Бога и презумпции невиновности? Но Бог наплевал на них. А они сами наплевали на презумпцию. Все это тривиальные мысли. Да и при чём тут презумпция? Она свою вину признаёт без доказательств.
      Христина с кисло-сладкой усмешкой посмотрела на бармена. Он давно уже втихомолку поглядывал на неё. Она кивнула: «Что?» Бармен на мгновение изобразил ртом улыбку и мотнул головой. Христина приподняла брови. Мол, как хочешь. Тогда бармен передумал, подошёл и признался, наклонившись над стойкой:
      - Я давно за вами смотрю.
      - Вы детектив? Психолог? Или нравлюсь?
      - Нравитесь. Я поэт. Я смотрел, как меняется ваше лицо. Завораживает.