Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Школа двойников (1 и 2 части)

ModernLib.Net / Отечественная проза / Баконина Марианна / Школа двойников (1 и 2 части) - Чтение (стр. 8)
Автор: Баконина Марианна
Жанр: Отечественная проза

 

 


      - Да! А как еще можно назвать человека, который женится на связях и привилегиях и бросает жену - к тому времени больную, - потому что связи перестали работать?
      - Никак, - охотно ответила на риторический вопрос Лизавета.
      - А как можно назвать человека, который способен оклеветать друга, ну пусть не друга, приятеля, лишь бы пробиться в аспирантуру? Или человека, который не отдает долги?
      - И все это Целуев?
      - Да. - Психолог отхлебнул минералки и поставил голубую бутылку на стол. - Он женился на дочке второго секретаря обкома, еще когда мы учились на втором курсе. Девица была не красавица и даже не лощеная-холеная, а наоборот - болезненная и от этого сварливая. Жениха подобные вещи не волновали. Зато учиться и пробиваться стало легче. В аспирантуру тогда было не попасть. Он быстренько сориентировался и перепрыгнул на кафедру политической психологии. Мест там тоже не было, но наш герой не смутился, два звонка сверху, потом этот разговор "начистоту" с завкафедрой, разговор о конкуренте, который якобы высмеивает труды заведующего... - Кокошкин замолчал, не то вспоминая "этот разговор", не то раздумывая, что еще можно сказать, потом опять приложился к бутылке. - Ученые самолюбивы и обидчивы, так что место Олежек получил. Потом обком и обкомовские связи перестали действовать. Когда его тесть ушел на пенсию, а не в банк, пришла пора разводиться. Причем он продолжал дружить с некоторыми старыми друзьями уже бывшего тестя - с теми, кто нашел свое место под новым солнцем. И не без помощи бывших "товарищей" открыл собственную фирмочку, которая стала заниматься политическим консалтингом. Консультирует, так сказать, по всем вопросам политического бытия! - Теперь Игорь Кокошкин говорил проникновенно, страстно. Он даже забыл про воду.
      - Вы не пожалели черной краски. У вас получился тип в духе Никколо Макиавелли.
      - Не трогайте автора "Государя", он по сравнению со своими последователями чистый младенец.
      - Он был первым.
      - В политике первых не бывает. До Макиавелли правители тоже умели быть беспринципными.
      Игорь Кокошкин допил минеральную воду, поморщился:
      - Может, что-нибудь покрепче?
      - Рано еще. - Лизавета посмотрела на часы.
      - Плевать, что рано. Я бы выпил, для дезинфекции, раз уж... замарал язык...
      В его голосе звучала глубинная, застарелая горечь. Так пылко в наше время не говорят даже о законченных подонках. Если, конечно, подонок не нагадил по-крупному лично рассказчику. Совершенно очевидно, между Игорем Кокошкиным и Олегом Целуевым существовала, выражаясь языком милицейского протокола, личная неприязнь. А Лизавета в эту личную неприязнь влезла со своим любопытством.
      - Хорошо, только мне белое вино. Ничего крепче я в одиннадцать утра не вынесу.
      - Спасибо за компанию.
      Сам Игорь выбрал коньяк.
      - А его работа?.. - осторожно спросила Лизавета, когда они пригубили каждый свое. Точнее, Лизавета действительно только коснулась губами края стакана, а Игорь Кокошкин резким движением опрокинул коньяк в рот.
      - Что - работа? - Горькая складка, падавшая от носа к губам психолога, стала еще более резкой; именно она делала его похожим на упитанного Пьеро.
      - Чем он занимается? То есть я знаю чем, - поправилась Лизавета, только и эту работу можно делать по-разному.
      - Работа... Я говорил уже - когда он начинал, ему сильно помог тесть. В конце восьмидесятых публичной политикой занимались и партийные функционеры. Как раз входили в моду околополитические науки, и связи в эшелонах власти помогали утвердиться на вершине холма. А в девяностые ситуация в нашем деле не очень-то изменилась. Стало даже хорошим тоном привлекать к работе околополитических консультантов.
      - Шарлатанов. - Лизавета намеренно показала быку красную тряпку. Правда, бык отреагировал довольно миролюбиво:
      - Шарлатаны так шарлатаны, как кому нравится. Я не берусь однозначно утверждать, что политическая психология - строгая наука, вроде математики. Мне самому многие теоретические построения кажутся надуманными. Я только знаю, как что действует. - Кокошкин немилосердно сжал пластиковый стаканчик так, что тот хрустнул. - Знаю, скажем, как поправить лицо и манеру держаться, чтобы понравиться максимальному количеству людей. Подчеркиваю: не всем, а многим. Знаю, какой формы должна быть челка и какой костюм у претендента на роль душки-военного. И как должны выглядеть отец народа или сухарь-технократ. Это все равно что стиральный порошок - домохозяйки не знают химическую формулу, но знают, как с его помощью стирать белье. То же самое и имиджмейкер...
      - Так вы с Целуевым имиджмейкеры?
      - Нет, мы с ним психологи, - сказал Игорь и, поймав вопросительный Лизаветин взгляд, поспешил пояснить: - Тут все непросто. Обычно работают целые коллективы, по нескольку фирм и центров. Вот, к примеру, сейчас, насколько я знаю, на главного кандидата в президенты трудится множество разных команд специалистов...
      - Так на то у него и штаб огромный, там весь государственный аппарат... - Лизавета опять пригубила вино.
      - Я не про это, - отмахнулся от реплики Кокошкин. - Я об ученых-консультантах. К примеру, ребята из конторы "Н-М" - по моему, это инициалы Макиавелли - разработали имидж. Отдельная бригада занимается поездками - планируют, куда и когда. Они же нанимают чернорабочих психологов, которые мотаются по регионам и, как разведчики, готовят материал - о социально-психологическом климате, о настроениях масс, отыскивают популярные местные истории, анализируют, какие "кодовые слова" на какую аудиторию произведут впечатление. Это наша работа. Мне парень из той бригады рассказывал, что они порекомендуют кандидату использовать во время выступлений в Волгограде душераздирающую историю о заводе, выпускавшем аппаратуру для подводных лодок и в связи с конверсией перешедшем на товары народного потребления, в том числе фаллоимитаторы. Теперь товарами, в частности - искусственными фаллосами, выдают зарплату, причем рабочие довольны - на рынке эта продукция пользуется спросом. Кандидат на эту тему будет шутить.
      Лизавета чуть не поперхнулась глотком вина:
      - Значит, команда претендента собирает по всей стране фривольные истории? Очень недурственное занятие.
      - Не только, - Кокошкин ничуть не смутился, - хотя качественную историю найти нелегко.
      - Качественную непристойность? Не найти? - тряхнула рыжими локонами Лизавета.
      - Непристойность, которая сработала бы в нужном направлении. Но там не только байки коллекционируют. Отбирают эмоционально значимые для местного населения проблемы, решение которых положительно скажется на имидже кандидата. Для каждого города целую цидулю сочиняют - там и проблемы настоящие, а не имитаторы: бедственное положение в здравоохранении, то, что больные дети даже в реанимационном отделении голодают, или разворовывание бюджетных денег. Анализируют местную прессу, узнают, какие горячительные напитки пьют аборигены и за какую футбольную команду болеют. Разведчики выясняют расклад политических карт, советуют, с кем из местных бонз встретиться, кого обласкать, кого проигнорировать. Вполне серьезные разработки. Ну и частности - к какому монументу цветы, на какой улице спонтанная остановка и так далее.
      - И так далее. - Лизавета лукаво улыбнулась. - Монотонная работенка. Этакий политический маркетинг...
      - Да, что-то в этом роде. Заказ основного претендента - хороший заказ, денежный. Да и вообще, в Москве основные деньги крутятся, - вздохнул глава компании "Перигор".
      Все петербургские предприниматели - и те, кто занимается программным обеспечением, и продавцы позолоченных унитазов - при каждом удобном случае с неподдельной завистью поминают московские финансы, московские контракты и легкую столичную бизнес-жизнь. Поставщики предвыборных советов, как выяснилось, не исключение. На фоне подобных вздохов и стонов забавными выглядят грезы о превращении губернского Санкт-Петербурга в международный банковский центр и связанный с этой метаморфозой невиданный приток капиталов. Метаморфоза, которая после жалоб деловых людей кажется не более реальной, чем превращение Дафны в дерево, а Адониса - в гиацинт.
      - Вы так выразительно вздыхаете. Неужели Целуев допущен к московскому пирогу?
      - Конечно! Я, пожалуй, добавлю коньячку. Вы как?
      - У меня еще осталось вино...
      Пока психолог Кокошкин ходил за очередной порцией утреннего коньяка, Лизавета раздумывала о природе ненависти вообще и ненависти двух консультантов, в частности: в том, что они ненавидят друг друга, сомнений не было. Еще она думала о том, как частная ненависть влияет на судьбы стран и народов.
      Подножка при поступлении в аспирантуру, еще пара столь же локальных гадостей. В результате два ученых готовы разодрать один другого на кусочки, словно маралы в ходе брачных игр. Волею судьбы оба крутятся в сфере политики, оба так или иначе связаны с крупными деятелями. А ведь все социологические прогнозы, политологические советы и стратегические научные концепции зависят и от личных отношений совершенно малозначительных граждан. Консультант А, нанятый политиком Б, ненавидит консультанта В, который работает уже на политика Г. В результате Б и Г передрались и готовы палить друг в друга из пушек. А один из них сидит в парламенте. А другой... Всю пальбу, получается, подстроил консультант, написавший патрону в докладной, что научно-объективно Г - его конкурент по жизни и к тому же крайне любим народными массами, следовательно, его лучше убрать. Мысленно нарисовав гипотетическую пружину, которая правит миром, Лизавета ужаснулась: "Боже, что я несу?!" Ужасаться и бредить в том же духе далее не получилось вернулся Игорь Кокошкин. Грузно опустившись на хрупкий стульчик, он сделал вид, что забыл, о чем шла речь:
      - О чем мы говорили?
      Тему беседы Лизавета не забывала ни при каких обстоятельствах.
      - О столичных заказах, которые перепадали...
      - Вот именно, что перепадали... Все дело в связях: кто кого кому порекомендовал. Олежек тут был в порядке. А московский заказ...
      Лизавете надоело его нытье:
      - Вы и на местных неплохо зарабатываете. То Думу выбирают, то Законодательное собрание, то губернатора. Так что не бедствуете!
      - Оно, конечно, так, - согласился вечно печальный Кокошкин, - но почему-то на моем счете в банке нулей меньше, чем у Целуева.
      - Кто ж виноват, что он лучше работает!
      Комплимент врагу выбил психолога из привычного грустного равновесия:
      - Кто? Он? Да он элементарных приемов не знает, хватается за что попало и цены заламывает. У нас, к сожалению, пока еще думают, что раз дорого, значит, хорошо. Хотя сейчас уже начинают разбираться, что Олежек за фрукт и с чем его едят. Он ведь полез совсем в странные истории. Готовит невесть что. Нанимает специалистов втемную! - Кокошкин прищурил левый глаз, а правый и вовсе закрыл, дабы развеять все Лизаветины сомнения относительно моральной чистоплотности и научной состоятельности его коллеги.
      - Это в каком смысле - "втемную"?.. - Лизавета выпрямилась и внутренне напряглась, почувствовав, что они добрались до горячего и она все же узнает, почему Целуев так странно общался с Сашей Маневичем во время неполучившегося интервью. - Как можно нанять специалиста, не объяснив ему, что делать? И если втемную, то как вы об этом узнали?
      - Слухи просачиваются... - Кокошкин опять принялся терзать стакан. В нашем деле принято хвастаться заказами и клиентами. А он делает какую-то работу, приглашает разных специалистов, но никто не знает, на кого он пашет.
      - Ну, в политике есть и совсекретные области. Кроме коммерческой, бывают еще политические тайны. Может, его клиент готовит оружие возмездия и не хочет раньше времени светиться?
      - Может. Только странное оно, это оружие. Олег нанимает мастеров по сценической речи и сценодвижению. А еще за хорошие деньги он заказал у одного фотокора серию непонятных снимков. Мы как-то пили с этим парнем, так он сам удивлялся: ему оплатили командировки, и он снимал лидеров разных партий и движений, в том числе кандидатов в президенты, но нужно было снимать только движение: идет, садится в машину, выходит из самолета.
      - Ну и что? - Лизавета с трудом разыгрывала равнодушие.
      - Парадокс: парень не знает, что и зачем снимает. Учителя сами не знают, кого учат и зачем. Я тут приглашал недавно педагога - надо было позаниматься речью с доверенным лицом одного кандидата в Петербурге, тот не говорил, а мямлил. Эту женщину, педагога, я давно знаю, классная училка, просто волшебница, два урока - и вместо мямли получается Цицерон, причем безо всяких камешков.
      - Камешки использовал Демосфен, - осторожно поправила психолога Лизавета. Но Кокошкин был слишком увлечен повествованием.
      - Не важно. Речевик, старорежимная такая тетечка, в пенсне и крахмальной блузке с рюшами, рассказала мне, что недели две назад учила неизвестного ей типа говорить точно так же, как другой столь же неизвестный ей тип.
      - То есть? - ошалело переспросила Лизавета.
      - То и есть. Я сам обалдел. Ей показали видеопленку, на которой сидел, ходил, говорил абсолютно незнакомый ей мужчина, и попросили научить говорить точно так же другого парня. Потом предъявили парня.
      - А она?
      - Что - она! Она научила. Я же сказал, волшебница. Вот такие причуды. - Кокошкин горестно вздохнул. - И если вы считаете, что здесь все чисто, то...
      Лизавета так не считала, но вдаваться в подробности ей не хотелось. Она допила вино и принялась прощаться:
      - Спасибо за помощь. Ничего не возразишь, необычный заказ у вашего Целуева.
      - Он такой же мой, как и ваш, - буркнул Кокошкин. - Минуту, я вас провожу.
      Психолог допил вторую дозу коньяка и заторопился следом за девушкой.
      Галантный президент фирмы "Перигор" довел Лизавету до телецентра. О странностях Целуева они больше не говорили. Теперь болтовня была вполне светской, но с политическим уклоном. Попрощались на паперти - так весь Петербург называет ступени у телевизионного центра. Название утвердилось после памятных митингов в поддержку "Секунд", когда старушки подбрасывали в костры не традиционные во времена сожжения Яна Гуса вязанки хвороста, а целые бревна.
      Откланялся психолог эффектно - так, словно решил напоследок доказать, что он не плакса, каким казался во время разговора, а подлинный мастер психологического трюка. Он по всем правилам склонился к Лизаветиной руке (большая редкость в наши дни, сейчас почему-то принято тянуть дамскую ручку к губам, а не приникать к ней с поклоном), мастерски исполнил поцелуй, потом ласково произнес "До свидания" и, как вежливый человек, секунд тридцать смотрел вслед Лизавете. Потом повернулся и уселся в подкативший "Опель-рекорд". Лизавета, разглядевшая представление боковым зрением, хмыкнула. Унылый психолог разыгрывал свою партию. Он притворялся откровенным плаксивым простаком, а потом дал понять, что его поза - только игра. Теперь Лизавета не могла сказать с точностью, кто в данный момент ведет в счете он или она.
      В редакции было тихо и пусто. Те, кто впрягся в работу с утра, - уже на съемках, остальные появятся не раньше часу дня. Лизаветин кабинет тоже был тих и пуст. На полу белела подсунутая под дверь записка - от ранней пташки, от трудоголика Маневича: "Звонил, звонил и звонил! Дома тебя нет, и вообще никого нет. Нашли Леночку, уехал в отделение. Отыщи меня непременно. У-у-у, злыдня!" Записки от Маневича всегда отличались крайней эмоциональностью и неопределенностью. Как она могла найти человека, уехавшего неизвестно когда, неизвестно на сколько и неизвестно в какое отделение?
      ОТКРЫТЫЙ УРОК
      Лизавета запихнула записку Маневича в папку и автоматически, по привычке, включила компьютер. Действия опытного работника, будь то слесарь, продавец или министр, всегда доведены до автоматизма. Бармен недрогнувшей рукой наполняет стаканы на слух, по булькам, пресс-секретарь политического мандарина, выйдя к журналистам, надувает щеки и пыхтит после каждого заданного вопроса, чтобы любое произнесенное от лица босса слово стало весомым, как гиря.
      Толковый ведущий программы новостей, едва войдя в рабочий кабинет, включает компьютер и просматривает сообщения информационных агентств. Даже если ведущий в этот день не работает, он все равно следит за событиями, чтобы быть в курсе, чтобы не заблудиться в информационных дебрях. Выпасть из информации проще простого. Достаточно неделю не читать газет, не следить за агентствами, не включать телевизор. И тогда для тебя, дремучего, известие об уходе Билла Гейтса превратится в новость, хотя компьютерный магнат оставил пост руководителя "Майкрософт" неделю назад и об этом знает даже кот короля Свазиленда Мсвати Третьего.
      Строго говоря, новость - это то, что случилось сегодня или, в крайнем случае, вчера. Есть еще особые новости - давнишние, но тщательно от всех скрываемые. Тогда новость - это то, о чем мир, страна, город узнали сегодня. Все остальное - беллетристика и отсутствие профессионализма.
      Лизавета давно научилась прочитывать сообщения одним взглядом, ориентируясь на ключевые слова. Но в этот раз не очень получалось. В голову лезли вопросы, к работе и новостям касательства не имеющие.
      Где нашли Леночку? Почему Саша поехал в отделение? Где сейчас сама Леночка? Если принять на веру утверждение Кокошкина о том, что его коллега нанимал специалистов "втемную", можно предположить, что Леночка и была таким специалистом. Ведь если хочешь добиться полного сходства, мало научить человека ходить и сидеть так, как это делает прототип. Леночку наняли, чтобы она разработала грим. А раз работа секретная, на это недвусмысленно намекал Кокошкин, то гримершу спрятали. Теперь же, когда она справилась, отпустили. Тогда выходит, что хоть в этой части все в порядке. Надо будет расспросить Леночку, кого она копировала. Если, конечно, ей захочется отвечать на вопросы...
      Лизавета старательно гнала вопросы и предположения. Нет смысла гадать на кофейной гуще, если скоро объявится Саша, а может, и сама Леночка. И она старательно вникала в тексты утренних сообщений.
      Работая с агентствами, важно знать, на что следует обратить внимание, а на что - нет. У каждого агентства, как и у человека, - свой почерк. ИТАР-ТАСС сразу выпихивает в сети полученную информацию. Тассовские статьи приходят быстрее других, но отличаются длиннотами и старомодным стилем: много лирики, мало сенсационности. Именно сенсационности, а не сенсаций: каждое не желтое информагентство распространяет приблизительно одинаковое число сенсаций в неделю. В тассовских материалах нет стилистических оборотов, которые превращают обыкновенный указ о присвоении почетных званий в список чиновных падений и взлетов.
      Два или три раза в день присылает свои подборки респектабельный и солидный "Интерфакс". Там работают серьезно, умело сочетая формальную беспристрастность изложения, умеренную оперативность и скандальность, прикрытую флером объективности. "Постфактум" - видимо, чтобы оправдать свое название, - присылает сообщения со значительным опозданием, как правило, то, что уже отработали другие. Но порой в мутном потоке старья промелькнет действительно неожиданный фактик, вполне тянущий на общероссийскую новость номер один. "Северо-Запад" работает по географическому принципу - новости только с севера России или только с запада. Правда, в погоне за географией там почему-то забывают о времени, и статья с пометкой "21 февраля" вдруг приходит 25-го. "ИМА-пресс" специализируется на новостийных "гэгах", посмехушках, казусах и ляпсусах. Именно это агентство снабжает газеты, радио и телевидение байками о козах, пристрастившихся к чтению "Советской России", и о заводах, где зарплату выдают керенками по причине отсутствия наличных. Еще есть скучноватое Российское информационное агентство с длинными сводками "Российского курьера". Правда, именно это агентство очень часто первым рассылает вести о громких околокремлевских разборках.
      Лизавета машинально помечала нужные блоки информации. Она любила работать с компьютером, поскольку пришла на студию на излете телетайпной эры, когда редакторы и ведущие еще бродили по коридорам, обмотанные рулонами желтоватой бумаги, - телетайпные ленты кроились и перекраивались. Надо было прочитать все информации и из тысячи выбрать нужные десять-пятнадцать. За сводки новостей сражались ведущие выпусков, выходящих в разное время. Информашки старались перехватить пронырливые администраторы. Из-за них интриговали и вредничали. Телетайпная лента тогда была предметом первой необходимости - ее использовали как скатерть на дружеских пирушках, на ней писали служебные и личные записки, неприхотливые сотрудники находили и другое, иногда называемое прямым, применение желтой плотной ленте с темными точечками необработанной целлюлозы и текстами "тассовок". Долгое время ТАСС, "уполномоченный заявить", был единственным информационным агентством на территории СССР, и именно название этого гиганта стало словом, обозначавшим любое сообщение агентства. Так что телетайпы и Телеграфное агентство Советского Союза повлияли на газетно-телевизионную жизнь и с лингвистической, и с бытовой точек зрения.
      Теперь телетайпные аппараты кажутся такой же древностью, как и этрусские вазы, - их отправили в ссылку на склад, чтобы не пропали и могли бы порадовать археологов третьего тысячелетия... В комнате, где гремели шумные аппараты, устроили видеотеку. А все корреспонденты и редакторы стройными шеренгами отправились овладевать компьютерной грамотой, часто не вполне владея грамотой обыкновенной.
      Компьютеры сделали жизнь журналиста проще. Компьютеры и особенно глобальные и локальные сети должны были превратить журналистов, по крайней мере, телевизионных, в любителей тишины и покоя: выбрал информашки, составил текст, переслал редактору, получил его обратно с правкой, исправил по-своему, заслал обратно, потом, тоже при помощи кнопок, отправил уже согласованный материал на телесуфлер, тоже с некоторых пор компьютерный. И ни гугу. Тишь да гладь, да божья благодать.
      Но природа телевизионной работы не терпит тишины. Телевизионным людям необходимы азарт и общение. Иначе зрители, с которыми они общаются, умрут от скуки. Поэтому журналисты, вооруженные новейшими технологиями, продолжали переругиваться и перешучиваться давно испытанным старым способом - вслух. И гвалт в горячие часы стоит в редакции просто невероятный.
      Пока Лизавета отбирала информашки, умный компьютер показал, что готов текст международного обзора. Она вывела на экран творение Кирюши Долгого. Переводчик и специалист по иностранным делам не любил свою фамилию и норовил преобразиться в примитивного Долгова, но языкастые репортеры мешали. Уж больно подходящей была "натуральная" фамилия Долгого.
      Лизавета глянула на экран и тут же крикнула:
      - Кирюша, зайди ко мне на минуту.
      Приглашение пришлось повторить трижды. Наконец в комнату вплыл долговязый, белобрысый и белозубый Кирюша. Модная короткая стрижка, безмятежная улыбка и полная отрешенность делали его похожим на очаровательного недоросля "а ля Митрофанушка".
      - Привет, Кирюша, - ласково поприветствовала гостя Лизавета.
      Обозреватель Долгий очень болезненно реагировал, если его начинали ругать с места в карьер. В этом случае он мрачнел, погружался в себя, как улитка прячется в свой прочный домик, и достучаться до зачатков Кирюшиного разума уже не было никакой возможности. Ругали Кирюшу часто. И все, кто это делал, в том числе Лизавета, успели изучить его привычки. В данный момент Лизавета собиралась раскритиковать три сюжета из четырех, написанных международным обозревателем Долгим. Свой первый вопрос Лизавета постаралась сформулировать как можно аккуратнее:
      - Кирюша, скажи, пожалуйста, вот тут у тебя написано - "Иордан". Что это за страна Иордан?
      Обозреватель Долгий пожал плечами:
      - Ну, эта... там еще король умер в прошлом году.
      Кирюша ответил верно, похороны короля Хусейна освещала вся мировая пресса.
      - А как по-русски называется эта страна? - терпеливо гнула свою линию Лизавета. Сей вопрос они с Кирюшей обсуждали уже не раз.
      - Так и называется! - беззлобно оскалился Кирюша. Он был человек сугубо мирный, ссориться не любил и откровенно страдал, когда к нему приставали с разными пустяками.
      - Кирюша, - с напором произнесла Лизавета, - мы же об этом говорили, по-английски все правильно - Jordan, а по-русски...
      Кирюша обижено набычился.
      - Как же по-русски? - Лизавета подождала секунд сорок и ответила сама: - Иордания.
      - Но ведь и так понятно, - резонно заметил обозреватель Долгий.
      - Ты должен быть точным. Не ровен час - твои географические новости доведут до инфаркта какого-нибудь учителя, а бдительные пенсионеры снова будут звонить мне и объяснять, как называется Иордания. Заметь: мне, а не тебе. Ну, поправь...
      Кирюша, пыхтя, вставил в текст две буквы, причем сделал это так, чтобы ни у кого не оставалось сомнений - он уступает грубой и тупой силе.
      - Теперь вот что, Кирюша, у тебя тут написано: "На заседании Парламентской ассамблеи Совета Европы снова всплыли дейтоновские соглашения по Боснии". Что такое дейтоновские соглашения?
      Кирюша не ответил - догадался, что вопрос риторический. Пыхтение усилилось.
      - Если бы их подписали в некоем городке Дейтонове, они были бы дейтоновские. А дело было, если мне не изменяет память, в Дейтоне, следовательно, соглашения - дейтонские.
      - А на Останкино говорят "дейтоновские"! - важно изрек Кирюша.
      - Во-первых, такого не может быть, а во-вторых, мне не интересно, что говорят на Останкино. - От этого аргумента так попахивало пресмыкательством перед всем столичным, что Лизавета разозлилась по-настоящему. - А в советские паспорта вписывают отчество "Никитович", тем не менее по правилам русского языка следует говорить "Никитич", так же как "Ильич". И писали бы "Ильевич", да только вождь родился до революции!
      Кирюша покорно сделал соглашения дейтонскими.
      - Теперь вот тут. - Лизавета прогнала текст на экране до четвертого сюжета. - У тебя написано про какого-то Сама Нуджому. Это кто такой? Кирюша замолк. - Президент Намибии, да? Как его зовут?
      - Я с ним не знаком! - огрызнулся Долгий.
      Лизавета, удивленная неожиданной агрессивностью собеседника, оглянулась. За ее спиной стоял Саша Маневич. Когда Кирюшу ругали при посторонних, а не наедине, Долгий становился койотом, злобным и задиристым. У Лизаветы закаменела щека.
      - Это твое личное дело... Я бы даже сказала - твое личное несчастье. При случае рекомендую познакомиться. Но дело в другом. Ты, сколько я помню, отвечаешь у нас за международные дела, поэтому знать, как именно зовут президента страны, которая десять лет назад в трудной борьбе завоевала независимость, входит в твои должностные обязанности.
      Напоминание о должностных обязанностях Кирюша воспринял как личное оскорбление. Однако переспросил:
      - Как, как его зовут?
      И под диктовку, по буквам записал - "Сэм Нуйома". После чего, не прощаясь, вышел.
      - Эко ты его сурово. - Маневич плюхнулся на цветастый диван.
      - Не могу больше, устала... - Она вздохнула. - Это какая-то интеллектуальная девственность, или, скорее, интеллектуальное безбожие, причем воинствующее... Вот он записал, как зовут этого несчастного Нуйому. Думаешь, в следующий раз напишет правильно? Ничего подобного. Я проверяла. И не только я. Как-то Лана Верейская пять раз его поправляла: "Монтсеррат Кабалье, Монтсеррат Кабалье", все равно у него получилось Кабальеро.
      - Ага, - поддержал ее Маневич, - мне Лана тоже как-то жаловалась: он ей Масленицу на Кипре устроил - под тем предлогом, что греки-киприоты православные. Она кричала: "Басурман! Нехристь! Ты еще катание на тройках в Лимасоле организуй!" А когда он назвал бельгийскую королеву Беатриче, Лана спросила, имеет ли он в виду подругу небезызвестного Данте, на что Кирюша ответил - мол, про ее роман с Дантоном "Рейтер" ничего не прислал.
      Кирюшины ляпы можно было обсуждать вечно. Это занятие давно стало в редакции рутинным развлечением, о них говорили, когда больше не о чем было говорить. Долгого воспитывали и перевоспитывали. В результате он стал чаще улыбаться и чаще возражал: "Но ведь меня же и так все поняли".
      Лизавета вытащила из пасти принтера распечатанные тассовки - незаметно и навеки внедрилось это словечко в лексику "великого и могучего"...
      - Ты очень загружена? - озабоченно поинтересовался Саша. Сам он был постоянно чем-то занят - переговорами, съемками, текстами, - а потому уважал занятость других.
      - Нет, милый, для тебя время всегда найду! Я получила твое сумбурное послание. Очень рада, что Леночка нашлась.
      Маневич сурово остановил ее:
      - Значит, послание действительно было сумбурным. Нашли тело Леночки. В подвале.
      В комнате повисла долгая пауза. Лизавета почему-то уставилась на экран компьютера, где по-прежнему можно было прочитать опус Долгого. Но она не читала - строчки расплывались. Значит, напрасно она себя утешала. Все еще страшнее, чем ей казалось. Лизавета опустила глаза и заметила, что руки у нее трясутся.
      - Как? Где? - Она прикусила пальцы. - Как это - тело?!
      - Мне позвонил Леночкин муж, Валера. Вернее, он звонил тебе, но я сказал, что могу тебя заменить. Его вызывали на опознание. Леночка умерла. От кровоизлияния в мозг. Ее нашли рабочие. В подвале. Долго не могли опознать труп. Потом связали неопознанный труп с заявлениями о пропавших и завели новое дело.
      - Дело? Ты хочешь сказать, ее убили?
      - Я сказал то, что сказал. Умерла... - Саша судорожно сжал губы, потом повторил последнее слово по слогам, отчетливо и оттого вдвойне страшно: - У-мер-ла.
      - Нет... Как это, не может быть, ты сказал, в подвале... - Лизавета с трудом подыскивала слова. Теперь тряслись не только руки - она дрожала всем телом. Ее буквально колотило от озноба, хотя в комнате было тепло. От страшной вести веяло жутким холодом. Мысли путались. - Умерла в подвале? Как это может быть?
      - Не знаю... Могу рассказать только то, что мне известно. Вчера вечером Валеру вызвали из отделения, отвезли на опознание. Он ее узнал. Платье, пальто - вся одежда ее. - Маневич помолчал, вспоминая. - Это точно Леночка, никаких сомнений. Муж, естественно, в шоке, он странно говорил, как блаженный. Мол, это она, а дело закрыто, родственникам разрешили забрать тело.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22