– А что же… женщина? – проявляя недюжинное терпение, в очередной раз вернул мистер Фолкерк свою собеседницу в нужное русло.

– Я думала, она мертва, – покорно промолвила миссис Бэрроуфилд как ни в чем не бывало, так же легко отвлекшись от воспоминаний о ненавистном ей докторе, как она им предалась, – но та в скором времени начала стонать и метаться, и я вдруг поняла, что у нее начались схватки…

– Так вы что, не заметили сразу, что она беременна? – в состоянии крайнего изумления спросил мистер Фолкерк.

– Должна признать, нет. С годами я стала наблюдательнее, а тогда это ускользнуло от моего внимания. Вам трудно в это поверить? Но так бывает… Вдобавок на этой худышке было свободное платье, так что живота сразу и не разглядишь… Бывают такие фигуры у женщин… Как вам сказать… – Она приготовилась сформулировать какую-то сложную для нее сейчас мысль и мучительно подыскивала слова; этот умственный труд для нее был в этот момент почти физическим.

– И что потом?.. – История отчасти даже детективная, мысленно отметил мистер Фолкерк, но не дал рассуждениям собеседницы сползти в наблюдения над женским телом.

– Что потом? Прошло несколько часов, прежде чем доктор добрался до нас… То ли его не могли найти, то ли он сам не пожелал идти к нам… Не припомню, в чем там была загвоздка. Но я сделала все, что могла, и ребенок едва не появился на свет, прежде чем доктор ступил за этот порог.

Сказано это было с нескрываемой язвительностью.

– Надо сказать, отнесся он ко всему без особенного внимания. Вы же знаете докторов – не пошевелятся, если им не посулят за это большой куш. Ну, ребенка он все-таки достал.

Миссис Бэрроуфилд задумчиво потягивала портвейн с самого дна стакана – видно было, с головой погрузившись в прошлое.

– Раньше я ни разу не присутствовала при родах и тут пришла в настоящее замешательство. Замуж я так и не вышла, и своих детей у меня нет…

Мистер Фолкерк вежливо промолчал в ответ. Он припомнил, что к настоятельнице приюта всегда обращались из любезности «мистресс», соответствовало это ее положению или нет.

– Как бы то ни было, – продолжила миссис Бэрроуфилд, – доктор вручил мне ребенка, заявив следующее: «Этот будет жить, если вы о нем позаботитесь, а вот мать умерла».

– Он что же, не смог спасти ее?.. – напрягся мистер Фолкерк.

– Да он, по-моему, и не пытался, – хмыкнула миссис Бэрроуфилд, шумно повозившись в кресле. – Я и разглядеть-то бедняжку толком не успела, как за телом уже пришли. Помню только, что была она совсем молоденькой и не такой, как следовало бы ожидать…

– Это какой такой «не такой»? Что вы имеете в виду? – еще более насторожился мистер Фолкерк.

– Знаете… Если бы не тот факт, что никому, собственно, не было до нее дела, я бы точно решила, что это леди… Судя по облику, она явно была не из простых! Хорошенькая такая… с нежной кожей… рыжеволосая… Руки ухоженные, а не как у работниц… Аккуратные ногти… Да и платье ее стоило денег немалых, уж можете мне поверить…

– У вас сохранилось что-нибудь из ее вещей? – Интерес мистера Фолкерка к рассказу настоятельницы приюта с каждым ее словом все разгорался.

Миссис Бэрроуфилд сокрушенно покачала головой.

– Разве можно тут хоть что-нибудь сохранить? Зимой, в холода, детишки тащат все, что под руку попадется! А нижние юбки – если только они у нее были, в то время это, знаете ли, уже считалось немодным – наверняка разорвали на повязки. У этих чертенят вечно то ушиб, то синяк, то царапина или рана похуже…

– А больше не было ничего, что указывало бы на происхождение той бедной женщины?

– Насколько я знаю, доктор пытался выяснить, кто она такая, – приглушенным голосом, словно он шел из прошлого, отвечала миссис Бэрроуфилд. – Надеялся на вознаграждение, вот что я вам скажу! Он узнавал, не пропала ли по соседству какая-нибудь женщина. Но, поскольку за ребенком так никто и не явился, вряд ли ему удалось разыскать каких-нибудь ее родственников.

– А почему вы назвали девочку Тарой? – быстро спросил мистер Фолкерк.

– Вот об этом-то я как раз и хотела вам рассказать! – Миссис Бэрроуфилд поудобнее устроилась в кресле. Кажется, она поставила себе целью как можно дольше смаковать удовольствие от того, что ее так внимательно слушают. Не просто внимательно, а ловят каждое ее слово. Нечасто такое случается! Очень ей не хотелось упускать такого редкого слушателя, и она каждое слово будто пробовала на вкус. – Сумочки… при женщине… не было – а может, ее просто стащили. На улице. Когда она упала. Зевак набралось тогда пруд пруди! Но что я сразу заметила… – она сделала паузу для пущего эффекта, – так это то, что на ней не было обручального кольца! Выходит, она могла намеренно прийти сюда!..

– Так почему девочка была названа Тарой? – повторил вопрос мистер Фолкерк.

– Как раз об этом я и рассказываю, – ответно промолвила миссис Бэрроуфилд. – На шее у женщины… висел медальон! Возможно, вы сочтете меня сентиментальной… но я сохранила его, хотя, конечно, разумнее было бы продать: даже пара шиллингов может стать неплохим подспорьем в трудные времена, верно?..

– Пожалуй… вне всякого сомнения… Но могу я взглянуть на медальон? – в нетерпении спросил мистер Фолкерк.

Если он и был раздосадован излишней болтливостью миссис Бэрроуфилд, подогретой спиртным, и ее манерой разветвлять рассуждения, уходя далеко в сторону, перескакивая с темы на тему, то по виду его никак нельзя было об этом сказать. Джентльмен есть джентльмен…

С невозмутимостью наблюдал он за тем, как миссис Бэрроуфилд поднялась с кресла, нетвердой походкой подошла к секретеру и потянула один из ящичков. Со своего места мистер Фолкерк смог разглядеть кучу старых счетов, какие-то мятые ленты, расчески, куски ткани и множество прочих таких же никчемных вещей.

Порывшись в ящике, миссис Бэрроуфилд достала из него небольшую шкатулку.

– Вот тут я и храню свои сокровища, – проговорила она с грубоватым смешком, проведя рукой по крышке коробочки. – У меня их, как вы понимаете, немного, и если я не буду их прятать, эти дьяволята мгновенно все порастащат себе на игрушки.

Тяжело опустившись назад в кресло, она открыла шкатулку. Внутри россыпью лежали голубые бусины, бывшие некогда ожерельем. Помимо них, взору мистера Фолкерка предстала брошь без застежки, пара дешевых браслетов – из тех, что можно купить на любой ярмарке, и высохшая веточка омелы. Должно быть, она хранилась здесь со времен юности миссис Бэрроуфилд, хотя при взгляде на эту женщину трудно было представить, что она пережила в свое время нечто похожее на роман. Но время меняет всех, события жизни и годы оставляют отпечаток на каждом, формируя и взгляды на жизнь. Если судьба благосклонна, мы говорим, что жизнь – счастливая, что она есть подарок Небес, а если судьба подвергала нас испытаниям, то мы горько сетуем, что жизнь невообразимо печальна, трудна и послана нам в наказание… Те мысли о жизни, что мы носим в себе, отражаются и на внешности: радость, носимая в сердце, сохраняет его молодым и здоровым, уныние – сгибает нам плечи и делает дряблой кожу, съедает блеск глаз. И что с этим делать, не знает никто. Лишь немногие могут сознательно пренебрегать неудачами, не давая себе времени в них погружаться надолго, а заставляя себя побыстрей идти дальше в надежде на удачу и светлые дни.

– Да вот же он! – воскликнула миссис Бэрроуфилд.

Покопавшись в шкатулке, она извлекла на свет маленький медальон на цепочке.

– Он-то и висел на шее у той бедняжки! – И с этими словами она протянула медальон мистеру Фолкерку.

На вещице было выгравировано какое-то слово – «Тара», прочитал мистер Фолкерк. Внутри медальона, когда мистер Фолкерк открыл его, оказался завиток темно-каштановых волос.

– Чего у меня не отнимешь, так это честности! – пламенно провозгласила тем временем миссис Бэрроуфилд, пока ее гость разглядывал сохраненную ею вещицу. – Другая на моем месте давно бы продала этот незначительный медальон, но мне всегда казалось, что он еще сможет когда-нибудь сослужить свою службу… Вон как он заинтересовал вас!

– Еще бы, миссис Бэрроуфилд, – ответил мистер Фолкерк, не веря своей удаче – чего там, ему нравились запутанные романтические истории, а тут он почти стал участником таковой. – Думаю, вы поймете, если я заберу эту вещицу с собой.

– Что-то мне сомнительно, чтобы его светлости понадобилась такая глупая безделушка, – снова хмыкнула миссис Бэрроуфилд. – И зачем ему в Шотландии сама девчонка? Вы мне пока так ничего и не сказали…

– По правде говоря, я и сам не знаю, – развел руками мистер Фолкерк. Он и правда не знал, зачем герцог попросил его поехать в этот приют в Лондоне и привезти отсюда девушку в замок Аркрейг. – Могу только повторить вам, что я всего лишь повинуюсь распоряжениям его светлости, которые он отдал мне перед отъездом на север.

– Странно все это… – со вздохом протянула миссис Бэрроуфилд.

В душе мистер Фолкерк был полностью с ней согласен, однако не стал выражать этого вслух.

– Почему бы вам не послать за Тарой? – осведомился он все тем же спокойным тоном. – Для начала я должен познакомиться с ней.

– Когда вы намерены забрать ее и уехать? – вопросом на вопрос ответила миссис Бэрроуфилд.

В голосе ее по-прежнему сквозило недовольство, однако она не забыла забрать со стола банкноты, и мистер Фолкерк не сомневался, что это послужит ей изрядным утешением и скрасит утрату.

– Я отправляюсь в Шотландию сегодня же вечером, – ответил он. – Из особняка, где я остановился, я могу заехать прямо сюда, чтобы забрать Тару.

– Ей придется путешествовать в вашем экипаже?

– Другого способа добраться до поместья герцога нет. Не думаю, что у нее будет с собой много вещей, так что мы вполне уместимся в моей карете.

– Много вещей! Скажете тоже… Насчет этого точно можете не беспокоиться! – хохотнула миссис Бэрроуфилд.

– Не мог бы я повидаться с этой девушкой прямо сейчас? – спросил мистер Фолкерк, поднимаясь из кресла и внутренне радуясь, что все так удачно сложилось.

Однако миссис Бэрроуфилд не спешила последовать его примеру и встать.

– Что-то я чувствую себя не очень хорошо после всех этих новостей и воспоминаний, – заявила она. – Так что лучше я тут еще посижу, приду в себя… Да вам достаточно подойти к двери и выкрикнуть ее имя! Она вас сразу услышит.

Взглянув на нее повнимательнее, мистер Фолкерк понял, что собеседница его успела опьянеть не на шутку. Одна выдула бутылку портвейна! Сильный, однако, у нее организм, невольно подумалось мистеру Фолкерку. Можно и позавидовать. Про себя он не мог бы сказать, что справится с такой дозой спиртного. Его возможности по части алкоголя гораздо скромнее…

Он молча пересек комнату и, распахнув дверь, оказался в темном, сумрачном коридоре.

Из мебели тут стоял лишь весьма элегантный, однако облезлый теперь уже стол, на котором он оставил шляпу, да стул, на который он бросил плащ, когда прибыл в приют. Стул был тоже хорошей формы и знавал лучшие времена, сейчас же нуждался в починке. С обеих сторон коридора до него доносился шум детских голосов, а откуда-то сверху раздавался тоненький плач. Внутренний голос подсказал ему, что Тару он найдет именно там, наверху, с плачущими малышами.

Мистер Фолкерк стал медленно подниматься по лестнице, придерживаясь за перила, которые тоже нуждались в том, чтобы с ними поработал хороший мебельщик или хотя бы добросовестный плотник, и благополучно оказался на втором этаже.

Приют был построен по распоряжению герцогини Харриет. В ту пору все восхищались этим сооружением как удобным и современным, с приличной и даже по-настоящему хорошей мебелью и иной обстановкой, отдавая должное щедрости герцогини, ее вкусу и ее способности сопереживать лишенным родителей и обездоленным крошкам. Но за те тридцать лет, что минули со времен постройки, здание не только устарело, но во многом пришло в негодность, граничащую с откровенной разрухой.

В окнах не стали менять разбитые стекла, а попросту заколотили их досками, о портьерах и думать забыли. Пол тоже успел тут и там прогнить, так что ходить по нему следовало с большой осторожностью. Двери, в которых давно не было задвижек, каким-то чудом держались на петлях.

Ни одна из этих прискорбных деталей не ускользнула от взгляда мистера Фолкерка. Распахнув дверь, из-за которой доносился детский плач, он оказался в большой спальне. Тут пахло сыростью, немытым телом и чем-то таким, о чем мистер Фолкерк не хотел даже думать.

Вдоль стен тянулись многочисленные кроватки. Лежавшие и сидевшие в них малыши либо плакали, оттого что никто не обращал на них никакого внимания, либо возились друг с дружкой, пронзительно вереща. И все они, на взгляд мистера Фолкерка, одеты были слишком легко.

В дальнем конце комнаты сидела с малышом на руках та самая девушка, что впустила его в приют. На ней было простенькое серое платье с белым воротничком и плотно прилегающая к голове шапочка. Такую форму одежды выбрала некогда для сирот герцогиня Харриет. Одежда выглядела на редкость непритязательно, подчеркивая тот факт, что ее обладатель – объект милосердия.

Пробираясь между кроватями, мистер Фолкерк отметил, что все детишки – без разбора, мальчики это или же девочки, – коротко острижены: это было еще одним требованием для сирот, взятых из милости в «Приют безымянных».

Как только он добрался до Тары, та поднялась со стула и вежливо присела, продолжая прижимать к себе малютку. Только тут у него появилась возможность как следует рассмотреть ее.

Девушка была очень худенькой, чуть ли не прозрачной, что явно указывало на плохое питание. Когда она подняла к нему кроткое личико, косточки скул и подбородка обозначились еще больше. На изможденном лице выделялись глаза – огромные, синие, оттененные густыми ресницами, золотистыми у корней и почти черными у концов. Такие глаза могли бы быть необычайно привлекательными, подумал мистер Фолкерк, если бы не болезненная худоба этой добросердечной нянюшки. Из-за обострившихся скул и впалых щек бедняжка напоминала голодного птенца.

– Нам нужно поговорить, Тара, – дружелюбно проговорил он, подойдя к девушке.

Глаза той стали удивленно-испуганными. Но она обратилась к детишкам, и голос ее прозвучал до странности мягко и музыкально:

– Ну-ка, детки, потише! У нас гость, и он хочет поговорить со мной. Если вы посидите тихонько в своих кроватках, я расскажу вам потом интересную сказку.

Должно быть, сказка была для детей вроде лакомства, поскольку шум и гвалт немедленно прекратились. Ребятишки затихли, рассевшись по кроваткам и матрасам, и уставились на гостя во все глаза. Было ясно, что они только и ждали, когда же начнется сказка, а гость уйдет восвояси. А возможно, новый человек был им интересен. Немногое они видели, живя здесь. Во всяком случае, ему трудно было вообразить, как можно вывести всю эту ораву гулять – вряд ли у них была соответствующая одежда и вряд ли они могли сами управиться с одеванием, а взрослых рук не хватало.

Малыш на руках у Тары начал недовольно похныкивать. Видимо, он засыпал, а приход посетителя растревожил его. Легонько покачав дитя из стороны в сторону, поворачиваясь всем корпусом, Тара сунула ему в рот пальчик, чтобы ребенок молчал.

И только после этого она взглянула на того, кто к ней подошел и сделал такое странное заявление.

– Вы хотели мне что-то сказать, сэр?

– Я собираюсь забрать тебя из приюта, Тара, – без всякого предисловия сообщил мистер Фолкерк о том, что он собирается сделать.

Глаза Тары расширились, и выражение их ничем не отличалось сейчас от выражения глаз ее замурзанных подопечных. Но в глазах Тары мистер Фолкерк прочитал и откровенный страх, если не ужас. Она смотрела на него с тоской и молчала. Потом заговорила. Голос и губы ее дрожали, но она очень старалась сдержаться и не расплакаться в голос.

– Что вы, сэр!.. – Она сделала глубокий вздох, словно чувства вот-вот покинут ее, и она старалась придать себе сил, чтобы этого не случилось. – Я не могу оставить детишек… А вы… – на секунду она замялась, будто взвешивала, уместно ли будет ей задать вопрос такому блистательному господину. И решилась. Это было заметно по тому, как дрогнули ее ресницы, а во взгляде мелькнула надежда, что ее кто-нибудь защитит. – Вы уже… вы… вы говорили с миссис Бэрроуфилд?

– Говорил. – Еще один взмах ресниц. И взгляд синих глаз, неподвижно остановившихся на его лице.

– И она… согласилась? – с недоверием прошептала Тара.

– Видишь ли, у нее не было выбора, – как можно более мягко проговорил мистер Фолкерк. Ему было жалко тщедушное это создание, которому он принес недобрые вести. Хотя вся ее жизнь тут – можно ли говорить о какой-то доброй ее стороне? – Дело в том, что герцог Аркрейгский мне приказал, чтобы я доставил тебя в Шотландию, в его замок.

– В… Шотландию? – Тара покрепче прижала к себе малыша, будто он оставался последней ее надеждой на то, что она избежит отъезда. В ее голосе, когда она заговорила, звучало неподдельное изумление: – Я думала… что это вы хотите… что вы собираетесь… взять меня на работу…

– Нет, это не я хочу взять тебя на работу. Более того, я не знаю, чем именно тебе предстоит заниматься, – признался ей мистер Фолкерк. – Знаю только, что по распоряжению герцога тебе предстоит покинуть сегодня Лондон и отправиться вместе со мной.

Тара беспомощно окинула взглядом спальню, как бы надеясь, что ей удастся забрать с собой и детишек.

– Я оставил миссис Бэрроуфилд достаточно денег, чтобы она могла нанять кого-нибудь вместо тебя, – поспешил успокоить ее мистер Фолкерк, справедливо решив, что она сразу же подумала о малышах, которые останутся без ее неусыпной заботы.

Он вслед за ней бросил взгляд на присмиревших детей. Не надо было и сомневаться: это будет почти невозможно – найти Таре замену. Сама-то миссис Бэрроуфилд, как было понятно, не утомляла себя заботой о самых маленьких. Да и о тех, кто постарше. Ограничивалась поучениями и замечаниями, и хорошо, если не пускала в ход руки. Мистер Фолкерк, будучи холостяком, мало общался с детьми. Но и ему было ясно: если кто здесь и одаривал малышей любовью, сердечностью и вниманием, то только Тара.

Словно прочитав его мысли, она спросила:

– Разве… я могу оставить их, сэр? – Голос ее дрожал, и она ухватилась за спасительную соломинку: – Наверняка здесь есть кто-то, кого бы вы могли взять вместо меня.

– Вот-вот… Миссис Бэрроуфилд заявила поначалу мне то же самое, – усмехнувшись, ответил ей мистер Фолкерк, – однако она так и не нашла для тебя подходящей замены!

Тара судорожно вздохнула.

– Зачем… зачем же именно я нужна его светлости?

Мистер Фолкерк не ответил, и она быстро заговорила, словно боясь, что ее остановят:

– А Белгрейв? У нас тут Белгрейв есть! Ее нашли на этой площади и потому так и назвали. В следующем году ей исполнится одиннадцать. Очень рослая для своего возраста девочка! Она вам не подойдет?

– Боюсь, что нет. – Как жаль ему было огорчать Тару!

– Вы уверены, сэр? – Та не сдавалась. Упорная! – Я научила ее мыть полы. Шьет она пока не очень-то хорошо, но скоро наверняка научится.

– Боюсь, она слишком юна. – Мистер Фолкерк старался говорить серьезно и убедительно, словно их разговор шел на равных.

– Приди вы месяцем раньше, то застали бы тут Мэй. Вот она бы вам точно подошла! Ей двенадцать, но ростом она почти с меня. Мэй – хорошая работница и не привыкла унывать. Никогда не слышала, чтобы она ныла или жаловалась.

– Но Мэй здесь больше нет. К тому же она тоже не подходит по возрасту. – Сказав так, мистер Фолкерк понял, что выбил оставшуюся почву из-под ног Тары. И ему захотелось ее как-то утешить. – Не переживай, Тара, – улыбнулся он ей. – Путешествие в Шотландию наверняка будет для тебя интересным. Тебе понравится, вот увидишь!..

Но Тара теперь смотрела на него с настоящим отчаянием.

– Когда мне придется… уехать, сэр?

– Сегодня после обеда, – вздохнул мистер Фолкерк, несколько огорченный, что развеселить Тару ему не удалось. Ну что тут поделаешь… Он выполняет чужую волю, значит, и она тоже должна подчиниться ей, как и он. – Я заеду за тобой в третьем часу.

– Ох, сэр…!

В этом восклицании было столько чувств сразу, что оно оказалось трогательней любых слов. И тихо, так тихо, что он едва мог расслышать, Тара спросила:

– Я ведь не могу отказаться… нет?

– Нет, Тара, не можешь, – твердо и глядя ей прямо в глаза, сказал мистер Фолкерк. И объяснил: – Этот приют принадлежит его светлости герцогу Аркрейгскому. Если он решит затребовать кого-то из проживающих здесь сирот, никто не вправе ему отказать, даже миссис Бэрроуфилд.

У Тары вырвался вздох, исходивший, казалось, из самых глубин ее слабенького существа. Но слабенького лишь физически – в ней чувствовалась большая душевная сила и стойкость.

– Я буду готова, сэр, – негромко вымолвила она.

Мистер Фолкерк не мог не восхититься тем мужеством и чувством собственного достоинства, которые не позволили ей и дальше настаивать на своем. Повернувшись, он направился в сторону коридора. Уже прикрывая за собой дверь, он услышал сзади многоголосый и радостный детский крик:

– А теперь сказку! Сказку! Ты обещала нам сказку!

Мистер Фолкерк осторожно зашагал вниз по лестнице, не без оснований опасаясь, что пришедшие в негодность ступени могут не выдержать его веса. Впрочем, ему удалось спуститься безо всяких происшествий. Подхватив шляпу и набросив на плечи плащ, он решительно направился к входной двери. У него не было ни малейшего желания продолжать беседу с миссис Бэрроуфилд. К тому же он подозревал, что та давно успела уснуть в своем кресле, переваривая выпитое, сказанное и услышанное.

Оказавшись на улице, он еще раз взглянул на приют. Вне всяких сомнений, зданию настоятельно требовался ремонт: краска на рамах давно облезла, дверь выглядела просто ужасно, дверной молоток почти почернел без необходимой ему полировки… Герцогиня Анна пришла бы в неописуемый ужас, мелькнула у него мысль. И он тут же пообещал себе, что непременно займется всем этим, как только получит разрешение на то герцога.

Прошло три четверти часа, прежде чем Тара кончила забавлять малышей. Она рассказала им не одну сказку, а целых три подряд, и все три истории они слушали, пораскрыв рты. Тара обладала несомненными художественными способностями, и дети почти наяву представляли себе все, о чем она им рассказывала. Она говорила голосами животных, гномов, фей и принцесс, голос ее был то добрым и бархатным, то резким и пронзительным, почти оглушительным, так что даже не зная сути и не поняв слов, по одной только интонации и тембру голоса можно было понять, злой персонаж, от имени которого она сейчас говорит, или добрый. И еще она пела. В каждой сказке была своя песенка, их придумывала Тара сама – и мелодию, и слова. Стихи к песенкам были не менее увлекательными, чем сами сказки, а сказки ее, при том что она оставалась верна сюжету, каждый раз отличались новыми подробностями и деталями. Импровизировала Тара легко, словно ночью где-то витала в мечтах, а наутро рассказывала детям о том, что видела и что слышала.

Закончив наконец последнюю сказку и спев последнюю песенку, она встала со стула и объявила:

– На сегодня все! Приводите кроватки в порядок!

Дети нехотя зашевелились, не желая расставаться с неведомым и чудесным миром, куда они попали благодаря неуемной фантазии Тары. Ей были знакомы только «Сказки матушки гусыни» Шарля Перро, но по их канве она сочиняла свои, дополняя их иногда событиями из жизни в приюте, чтобы история приобрела поучительный смысл и оттенок и стала бы чем-то наподобие воспитательного приема. Интуиция ни разу не подвела Тару – дети улавливали намеки, и она потом убеждалась, насколько ребятишки тонко чувствуют и насколько они сообразительны.

– Еще! Еще! Тара, расскажи еще! – зазвенело со всех сторон, но Тара решительно покачала головой.

– Мне нужно пойти приготовить что-нибудь на обед, – сказала она, – иначе все мы останемся голодными.

– Я уже хочу есть! – плаксиво прогундосила девчушка из дальней кроватки.

– Я тоже! И я!

Теперь они кричали все вместе, и Тара поспешила вон из комнаты, чтобы ее не успели задержать цепкие маленькие ручонки.

Из комнаты на первом этаже, где играли уже подросшие дети, доносился оглушительный шум. Опять эти двое забияк подрались, подумала Тара. Двое больших мальчишек постоянно мутузили друг друга, и Тара мало что могла сказать или сделать, чтобы хоть как-то помешать им. В любом случае, сегодня у нее просто не было на это времени.

Она постучала в дверь гостиной и, не дождавшись ответа, вошла. Как и предполагал мистер Фолкерк, миссис Бэрроуфилд крепко спала в кресле. Голова ее сникла на грудь, она даже похрапывала. В комнате было жарко и душно, поскольку огонь, по настоянию миссис Бэрроуфилд, разжигали в любую, даже самую теплую погоду. Тара знала, что для нее это было своего рода символом – тем удобством, которое принадлежало лишь ей, и от которого она не желала отказываться.

Тара тихонько приоткрыла окно, стараясь не разбудить настоятельницу. Но тут взгляд ее упал на пустую бутылку портвейна, и она поняла, что может двигаться и шуметь совершенно без страха потревожить миссис Бэрроуфилд. Похрапывающая и раскрасневшаяся, та выглядела в эти минуты на редкость непривлекательно. Впрочем, Таре некогда было сейчас отвлекаться. Взяв со стола бутылку, она убрала ее в шкаф, после чего занялась грязными стаканами.

И в этот момент она заметила на столе шкатулку. Чутье подсказало ей, что мужчина, собиравшийся увезти ее в Шотландию, забрал медальон ее матери. Это была единственная вещь, которую она могла считать своей. То единственное, что выделяло ее среди остальных тридцати девяти сирот, у которых не было ни дома, ни родителей и которые отличались друг от друга разве что цветом глаз и волос.

«Надеюсь, он не потеряет его», – с тревогой подумала Тара. Она убрала шкатулку в ящик, подхватила пустые стаканы и вышла из комнаты, тихонько прикрыв за собою дверь.

На кухне крутилась одна из двух старух, что работали в приюте за мизерную плату. Она была совсем без зубов, да еще и ослепшей на один глаз, что не мешало ей, впрочем, именовать себя поварихой.

От супа, варившегося на огне в большом котле, исходил сомнительный запах. На вкус он, должно быть, еще хуже, невольно подумалось Таре. Но лучше уж такая еда, чем вовсе ничего. А суп, который дети ели в обед, был их единственной полноценной трапезой. Сегодня, к счастью, к нему полагался хлеб. И то его доставили в приют только потому, что миссис Бэрроуфилд, по настоянию Тары, заплатила булочнику за прошлую неделю и дала ему немного денег вперед.

Одной Таре было известно, какая часть суммы, полагавшейся на пропитание сиротам, уходила на спиртное, с помощью которого миссис Бэрроуфилд поддерживала себя в добром расположении духа.

Нельзя сказать, чтобы Тара слишком переживала из-за этого – разве что в тех случаях, когда детишкам становилось плохо без еды, или от голода они не могли спать по ночам. Тут она принималась яростно отстаивать перед миссис Бэрроуфилд их права. А поскольку та была слишком ленива, чтобы подолгу спорить, в итоге она неизбежно сдавалась и вручала помощнице часть суммы, которую намеревалась потратить на свои нужды.

Сейчас Тара порезала буханки на равные кусочки, прекрасно зная, что, если она не проследит за раздачей, мальчишки постарше отнимут у маленьких их долю. И вдобавок будут подлизываться к девочкам в расчете на то, что те поделятся с ними своей порцией. Если бы не Тара, приют давно бы оказался под властью самых сильных и задиристых из ребят.

Она никогда их не наказывала, в отличие от той же миссис Бэрроуфилд, которая спорадически устраивала им порки. Тара держала их в руках исключительно благодаря силе характера. Все потому, что ей не оставалось ничего иного, кроме как преисполниться морального превосходства там, где о физическом не могло быть и речи.

Нарезая хлеб, она заметила уголком глаза, как старуха-помощница торопливо спрятала что-то у себя под полой халата. Это повторялось уже не раз. Тара решительно подошла к ней со спины и выхватила кусок мяса, который та пыталась укрыть в лохмотьях.

Мясо было из тех, что подешевле – но это все, что они могли себе позволить. Ему предстояло стать основой супа, который так называемая повариха помешивала в большом котле. Старуха в ярости вскрикнула, но Тара ее проигнорировала. Положив мясо на стол, она принялась резать его на маленькие кусочки. Она кромсала и кромсала, пока мясо не превратилось в горку фарша.

– Это мое! – с негодованием воскликнула старуха.

– Неправда, Мэри, и тебе это хорошо известно. Детям нужно есть, иначе они просто умрут с голоду.

– И что с того? Кому они нужны?

Тара и сама не раз задавалась тем же вопросом.

– Не нужно жадничать, Мэри, – спокойно и почти миролюбиво сказала она. – Что хорошего, если дети умрут только потому, что ты украла их еду?

– Мне тоже нужно есть что-то вечером, – прохныкала старуха. – И мои бедные киски вечно сидят голодные…

– Они могут ловить мышей, – возразила старухе-кошатнице Тара, – чего не скажешь о детях. Им даже яблочка сорвать неоткуда, – со вздохом добавила она. – Как бы я хотела, чтобы приют наш был в деревне. Там нам жилось бы куда лучше, чем здесь, в Лондоне.

– И Лондон неплох, если у тебя есть деньги, – ворчливо заметила Мэри.

– Ну, в этом случае везде неплохо, – резонно согласилась с ней Тара.

Закончив кромсать мясо, она пересыпала его в кипящий на огне суп. Не прошло и нескольких минут, как варево запахло куда аппетитнее.

Бросив туда щепотку соли, Тара увидела несколько луковичек, оставленных на столе. Они, в свою очередь, также отправились в суп.

– Продолжай помешивать, Мэри, – сказала она, – а я пойду позову ребятишек. Ты уже помыла их чашки?

Ответа не последовало, из чего можно было заключить, что посуду Мэри не мыла и не собиралась этого делать.

Всегда одно и то же, со вздохом подумала Тара. Во всем, что касалось работы, на Мэри не было никакой надежды. Впрочем, вторая женщина, приходившая сюда мыть полы, была не лучше.

Поскольку приют в последнее время оказался переполнен, от столовой пришлось отказаться. Ее превратили в новую спальню, расставив здесь кровати и бросив на пол несколько матрацев. Так что дети вынуждены были есть, стоя в коридоре или рассевшись на ступенях лестницы. В таких условиях Таре никак не удавалось проследить за тем, чтобы всем детишкам доставалось поровну.