Как нам представляется, в нашей философско-социологической литературе существует недооценка роли личности как движущей силы истории. О личности, ее связи с обществом, классами, закономерностях ее формирования и развития пишут много и многие. Естественно, в этих исследованиях много позитивного. Но вот о том, что личность - причем каждая конкретная личность - является творцом истории, ее действительной движущей силой, говорится весьма невнятно.
      Деформации в понимании роли личности связаны и с определенным выпячиванием объективных законов общества, и противопоставлением их деятельности людей. На этом фоне, конечно, прежде всего пострадала отдельная личность. Деформировано и понимание соотношения народа, классов, коллективов и личности. Десятилетиями мы сами учились и учили других, что классы, коллективы, общности имеют явный приоритет перед личностью. И как-то незаметно эта массированная научно-идеологическая работа привела к тому, что личность вообще стала рассматриваться как ускользаюше малая величина [1]. Наконец, оценка роли личности явно была занижена подчеркиванием роли выдающихся, исторических личностей. Рядом с историческими фигурами как-то растаяла роль простого человека, рядовой, так сказать, массовой личности.
      1 Известно, что B.C. Соловьев выступал против тех. кто, "видя в жизни человечества только общественные массы, признают личность за ничтожный и преходящий элемент общества, не имеющий никаких собственных прав и с которым можно не считаться во имя так называемого общего интереса" (Соловьев B.C. Соч.: В 2 т М 1988. Т. 1.С. 283).
      Разумеется, мы нисколько не ставим под сомнение необходимость исследовать объективные законы общества, признаем приоритет социальных общностей, значимость изучения роли исторических личностей. Но все дело в мере, в том, чтобы, отстаивая одни истины, невольно не плодить новые заблуждения. А такое нарушение меры и произошло, итогом чего стала явная недооценка роли личности, индивидуальности как движущей силы истории.
      Нам представляется, что сказать об этих крайностях сегодня особенно необходимо в свете тех преобразований, которые переживает наше общество. Ведь острейшее проявление кризиса нашего общества состоит и в явной недооценке человека, конкретной личности. Не случайны слова поэта: "единица - вздор, единица - ноль". Именно она, эта единица оказывается отчужденной от экономической жизни, политических структур да и от духовных проблем. А стержнем наших преобразований должно стать такое положение, чтобы каждый человек, каждая личность была действительно заинтересованным созидателем нашего общества.
      Думается, винить одних философов в сложившейся девальвации личности и ее роли в истории было бы несправедливо. Но их доля вины в этом есть. Заключается она в том, что на протяжении многих десятилетий многие философы видели в личности, человеке только выражение классового типа, частичку народа, члена коллектива, и только с таких позиций понималась его роль. Что же касается его собственного интереса, его неповторимости, его собственной, глубоко интимной по своему происхождению активности, то об этом думали очень мало. Более того, даже к попыткам помыслить об особой роли индивидуального начала относились с подозрением. И по большому счету вся наша общественная наука, социальная философия в первую голову, выступала своеобразным оправданием гипертрофии социально-коллективного начала. Мы не только не били в набат, когда личностное начало растворилось в общем, но и считали такое движение чуть ли не вершиной социального прогресса. Оказалось же, что это далеко не прогресс. Поэтому выправить данное положение, в полный голос сказать о роли личности, о ее самоценности, воспитывать у общества своеобразный культ каждого человека, каждой личности - наш и теоретический, и идеологический, и нравственный долг.
      Диалектика объективных условий и индивидуальных особенностей в деятельности выдающейся исторической личности. Роль выдающейся личности в истории является своеобразной модификацией роли личности в истории, общественной жизни вообще. Так, из роли личности в истории в целом органично вытекает и принципиальная возможность появления выдающейся личности, ее выдающейся роли.
      Вопрос о выдающихся исторических личностях и их роли в философской теории рассмотрен довольно обстоятельно. Мы остановимся лишь на одном аспекте этой обширной проблематики, а именно на диалектике социальных условий и индивидуальных особенностей, талантов выдающейся личности.
      Совершенно очевидно, что историческая личность, ее роль являются своеобразным результатом двух слагаемых: социальных условий, общественных потребностей, с одной стороны, качеств конкретной личности - с другой. Ясно, что в комплексе этих слагаемых решающее значение принадлежит социальным условиям, связанным с самыми разными обстоятельствами, революционными преобразованиями, с размахом классовой борьбы, необходимостью крупных политических преобразований, с назревшими изменениями в различных областях общественной культуры, экстремальными ситуациями и т.д. Поэтому первая предпосылка объяснения и понимания роли выдающейся личности заключается в том, чтобы понять, какие общественные условия вызвали ее к жизни, чьи социальные интересы она выражает. Совокупность этих социальных условий выступает как своего рода социальный заказ общества. Общественная жизнь, потребность той или иной области как бы требует, чтобы появился лидер, способный стать во главе движения, решить определенные задачи [1].
      1 По-своему эту связь исторической личности со своим временем выразил Гегель. "Таковы великие люди в истории, - писал он, - личные частные цели которых содержат в себе тот субстанциальный элемент, который составляет волю мирового духа. Их следует называть героями, поскольку они черпали свои цели и свое призвание не просто из спокойного, упорядоченного, освященного существующей системой хода вещей, а из источника, содержание которого было скрыто и недоразвилось до конечного бытия, из внутреннего духа, который еше находится под землей и стучится во внешний мир как в скорлупу, разбивая ее, так как этот дух является иным ядром, а не ядром, заключенным в этой оболочке. Поэтому кажется, что герои творят сами из себя и что их действия создали такое состояние и такие отношения в мире, которые являются лишь их делом и их созданием" (Гегель Г. Соч. Т. 8. С. 29).
      Но общественная по1ребность в исторической личности - это еще не появление самой такой личности. Ведь эта потребность предполагает, что должен быть не просто человек - дефицита в людях история никогда не испытывала, - а личность, обладающая определенным набором индивидуальных качеств. И хотя общественная потребность никогда не воплощалась в конкретную шкалу требований к качествам исторической личности (такая шкала в принципе невозможна), но все же некоторый общий комплекс необходимых индивидуальных качеств всегда проявлялся достаточно объективно. Ясно, что для социальных преобразований нужен человек с качествами политика, для военной деятельности - с задатками военного стратега, для руководства классовой стратегией и тактикой - человек, тесно связанный с массами. Отсюда следует, что в обществе должен быть определенный общественный механизм выработки у людей соответствующих индивидуальных качеств, должна формироваться личность с выдающимися способностями.
      Выдающаяся личность формируется как своеобразное сочетание общественной потребности, роста определенных социальных сил и формирования, воспитания выдающихся индивидуальных качеств. В своей деятельности личность как бы соединяет действия этих двух слагаемых. С одной стороны, выдающаяся личность как бы аккумулирует в себе социальную энергию тех сил, которые возглавляет, ибо она в определенном смысле воплощение, выражение, доведение до определенного завершения роли определенной социальной силы. С другой соединив социальную энергию масс со своими выдающимися индивидуальными качествами, личность как бы умножает эту энергию, придает ей мощный дополнительный импульс. Сплав этих двух компонентов - социальной энергии масс и выдающихся индивидуальных способностей - и обусловливает выдающуюся роль исторической личности в истории.
      Правда, оценивая роль той или иной исторической фигуры, нужно четко различать, что зависит от деятельности масс, классов, а что непосредственно от исторической личности. Иначе возможен, по выражению Г.В. Плеханова, своеобразный "оптический обман" [1], приписывание именно и только личности того, что является завоеванием классов, масс. В полной мере принимая это замечание, нельзя впадать и в другую крайность недооценки роли личности. Ибо если без масс личность отнюдь не может достигнуть определенных результатов, то зачастую и без соответствующей личности массы их достичь не могут или достигают другой, куда более дорогой ценой.
      1 Плеханов Г.В. Избр. филос. произв. М., 1966. Т. 2. С. 327.
      Хотелось бы заметить, что роль исторической личности не исчерпывается тем, что она оптимальным образом выражает, воплощает интересы определенных социальных сил. При таком подходе при всем словесном подчеркивании вклада выдающейся личности она фактически отрицается, ибо предстает как оболочка каких-то других, не ее собственных интересов, каких-то других, не ее собственных действий. На самом же деле в силу выдающихся индивидуальных качеств, в силу своеобразия своей индивидуальности историческая личность не просто что-то выражает, но она сама как неповторимая индивидуальность накладывает свой отпечаток на ход истории, ход общественной жизни. И чем более масштабен и ярок как личность лидер, тем больше влияет он на своеобразие, неповторимость хода истории.
      В то же время хотелось бы отметить, что между социальными условиями и индивидуальными качествами лидера нет однозначного соответствия. Нередко в истории бывают и такие ситуации, когда индивидуальные качества исторической фигуры далеко не адекватны масштабу социальных преобразований. В этой связи весьма поучительны выводы К. Маркса относительно роли Луи Бонапарта в перевороте во Франции в 1852 г. К. Маркс выделял две интерпретации этой роли. Автор одной - В. Гюго - представлял весь переворот как деяние одного человека. Автор другой - П. Прудон, напротив, настаивал на особой роли предшествующего исторического развития. И В. Гюго и П. Прудон не вышли за рамки возвеличения Луи Бонапарта как личности, правда, возвеличивая его с разных позиций. Мнение К. Маркса принципиально отличается от обеих этих интерпретаций. "Я, напротив, показываю, - писал он, - каким образом классовая борьба во Франции создала условия и обстоятельства, давшие возможность дюжинной и смешной личности сыграть роль героя" [1].
      1 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 16. С. 375.
      По нашему мнению, суть положения К. Маркса не исчерпывается оценкой конкретного эпизода из истории Франции, оценкой роли в общем-то такого заурядного персонажа, как Луи Бонапарт. Методологическая его значимость куда глубже, и заключается она в раскрытии своеобразной диалектики истории, когда специфическое сочетание "условий и обстоятельств" позволяет отдельным личностям играть заметную роль, масштабу которой они как индивидуальности никак не соответствуют. Относится это, конечно, не только к Луи Бонапарту. А разве, скажем, появление в истории России таких фигур, как Распутин, не связано именно со специфическим сочетанием "условий" и "обстоятельств"? Конечно же, связано. Отсюда, между прочим, следует, что историческая фигура - это далеко не всегда фигура, представляющая собой концентрацию талантов и способностей. Нет, в лидеры может затесаться и заурядность. Но удерживается она в среде исторических фигур именно там и потому, где и почему своеобразное стечение классово-политических и иных обстоятельств и условий создает для нее благоприятную среду. И на какой-то период времени, пока эти обстоятельства действуют, она - герой.
      Все сказанное свидетельствует о том, сколь непроста, неоднозначна взаимосвязь объективных социальных условий и индивидуальных качеств исторической личности. Глубоко исследовать эту диалектику - важная задача общественной науки, социальной философии.
      4. Реалии XX века. Классовый враг и борьба с ним как имманентное состояние и важнейшее средство самоутверждения партийно-государственного абсолютизма
      Мы уже писали об определенных крайностях в социально-политическом учении К. Маркса о классах и классовой борьбе. К чему приводит апологетика классовой непримиримости и классовой борьбы, на практике показал опыт развития советского общества. Так составной частью жизни советского общества стал феномен классового врага. На анализе этого феномена мы и остановимся.
      Общая характеристика классового врага и классовой борьбы в советском обществе и их социологический статус. Как мы полагаем, основные черты феномена классового врага заключаются в следующем.
      Во-первых, признается существование социального слоя, класса, которому нет места в новом советском обществе, признается, что имеется некий класс-пережиток, чуждый класс.
      Во-вторых, признается агрессивность этого класса, его враждебность к новому обществу. Причем эти агрессивность и непримиримость класса рассматриваются как его сущностное свойство.
      В-третьих, признается, что представители класса-врага не могут претендовать на то же место в обществе, что и представители других классов. Они так или иначе должны быть отстранены от ведущих позиций или находиться под особым контролем общества.
      В-четвертых, различного рода противостояние по отношению к классу-врагу считается делом социально-справедливым, прогрессивным, желательным для строительства нового социалистического общества. Всякого же рода прямая или косвенная защита этого класса, попустительство по отношению к нему, напротив, полагаются делом несправедливым, реакционным.
      Характеризуя феномен классового врага, мы бы хотели обратить внимание на одно важное обстоятельство. Дело в том, что в обществе партийно-государственного абсолютизма класс - оппонент рабочих и крестьян рассматривался не в рамках отношений с другим классом, так что, скажем, буржуазия выступала бы как "враг" рабочих, а помещики как "враг" крестьян, а в более общем контексте. В данном случае общество в лице партийно-государственного абсолютизма отождествляло себя с одной стороной классового отношения, выводя другую за свои пределы, противопоставив ее всему обществу. Оппонент класса превратился в оппонента общества. Это с одной стороны. С другой - это отношение было предельно радикализировано, так что "иная" сторона отношения рассматривалась не просто как иная, а как чуждая, антагонистическая. Оппонент класса превратился во "врага" класса, "врага" общества. Таким образом, отношение "класс - класс" было трансформировано в отношение "класс - общество". Произошло своеобразное социологическое перемещение классовых отношений из социальной сферы в область отношения общества к одной из социальных групп с предельной радикализацией данного отношения. Вот это своеобразное конституирование классового отношения в данном контексте, легитимизация одной из сторон отношения в качестве противостоящей обществу, построение всей политики, идеологии, стратегии и тактики общества на основе этого конституирован и я и легитимизации мы и характеризуем как феномен классового врага. Отсюда следует, что феномен классового врага - явление системное, оно охватывает все грани жизни советского общества.
      Предпосылки и доктринальные основы формирования феномена классового врага и его роль в функционировании общества. Феномен классового врага, классовой борьбы сформировался на почве целого комплекса предпосылок.
      Прежде всего он связан с объективным противостоянием буржуазии и пролетариата. Эти классы возникли как социально-экономический результат определенного этапа развития общества, их противоречия заложены в самой основе взаимоотношений частной собственности и наемного труда [1].
      1 Гоббс писал: "Если два человека желают одной и той же вещи, которой, однако, они не могут обладать вдвоем, они становятся врагами". Отсюда вывод: "При отсутствии гражданского состояния всегда имеется война всех против всех" (Гоббс Т. Левиафан, или Материя, форма и власть государства церковного и граж-данского//Соч. М., 1991. Т. 2. С. 94, 95).
      В России феномен класса-врага имел и свои специфические корни. В царской России издавна существовало зависимое, подчиненное положение основной массы населения - крестьянства, которое создало потенциал социального протеста с его стороны, посеяло многочисленные зерна враждебности по отношению к господствующим классам. В конце XIX - начале XX в. противостояние крестьянства и дворянско-помещичьей элиты в России усилилось. К этому следует добавить и новое для России, но тем не менее весьма острое противостояние нарождающегося российского пролетариата и буржуазии.
      Кроме того, полагаем, что одним из важных социально-психологических условий возникновения феномена классового врага были некоторые черты российского менталитета. Дело в том, что в царской России всегда был свой низший слой, низший класс общества - крепостное крестьянство. Его зависимое, подчиненное положение, минимальность социальных прав были закреплены, легитимизированы существующим государственно-правовым устройством. Многовековая практика существования этого слоя с ограниченными правами отпечаталась в сознании как некая пусть неприятная и тяжелая, но естественная форма бытия. Поэтому, как мы полагаем, советское общество легко восприняло феномен класса, поставленного за рамки общественной защиты. Люди как бы свыклись с тем, что кто-то обязательно должен быть в роли бесправного в обществе, а в том, что в советской России такая доля досталась буржуазии и помещикам, видели не только подтверждение общего закона, но и некое торжество справедливости: вчера вы нас угнетали, а теперь настал час расплаты.
      В ходе революции 1917 г. и гражданской войны общее противостояние классов, отношение друг к другу как к врагам несомненно обострилось, обнажилось, как бы вышло на первый план.
      Думается, свою роль сыграли и некоторые идеи и идеологические течения, характерные для российской жизни, такие, как, например, анархизм, проповедь террора, экстремизма, призывы к непримиримости, к насильственному ниспровержению существующего порядка. Вероятно, здесь необходимо указать и на особенности религиозного сознания с его склонностью делить мир на праведников и грешников, ангелов и дьяволов, с его призывом к непримиримости к дьяво-лиаде и ее искоренению.
      Отмечая реальность, важность этих предпосылок, следует подчеркнуть, что сами по себе они отнюдь не означали обязательности и неотвратимости появления феномена классового врага в советском обществе. Решающую роль в том, что эти предпосылки развились именно в данный феномен, сыграло воплощение в жизнь определенных аспектов марксистско-ленинской идеологии. Иными словами, появление феномена классового врага опиралось на свои доктринальные основы. Отнюдь не претендуя на полный и исчерпывающий анализ, отметим те моменты, которые к нему привели.
      Во-первых, это идея непримиримости интересов рабочих, крестьян, характеризуемых как трудящиеся классы, и буржуазии, помещиков, характеризуемых как господствующие классы. Социально-философским базисом этой идеи было учение об антагонистических противоречиях, которые разрешаются победой одной стороны и ликвидацией другой. Экономической базой этой идеи была определенная интерпретация учения о прибавочной стоимости.
      Во-вторых, это характеристика частной собственности как экономической основы эксплуатации и соответственно всех частных собственников как эксплуататоров по существу.
      В-третьих, это апологетика классовой борьбы в ее наиболее остром варианте как самой мощной силы общественного прогресса. Если классовая борьба - это движущая сила прогресса, то трудящиеся должны бороться с господствующими классами как его врагами.
      В-четвертых, это апологетика социалистической революции как высшей формы классовой борьбы, как поворотного пункта в историческом прогрессе человечества. Если социалистическая революция - это решающий шаг к прогрессу, то противники революции - враги прогресса.
      В-пятых, это учение о социалистическом обществе, как обществе трудящихся, в котором вообще нет места для бывших господствующих классов.
      В-шестых, это учение о руководящей роли рабочего класса в социалистическом обществе. Поскольку рабочий класс обретает статус класса-гегемона, лишь свергая бывшие господствующие классы, постольку они как потенциальные претенденты на социальное лидерство суть враги рабочего класса.
      В-седьмых, это учение о том, что диктатура пролетариата есть выражение и воплощение справедливой борьбы против всех противников трудящихся [1].
      В-восьмых, это общая концепция коммунистической формации, которая построена на тотальном отрицании капитализма, его социально-экономических сил.
      Перечисленные здесь моменты в определенной степени связаны с общественно-социальной реальностью, с теми предпосылками, которые были приведены вначале. В то же время очевидно, что идут дальше этих предпосылок, как бы заостряют их, превращают в целостную теоретико-идеологическую концепцию.
      Из сказанного очевидно, что феномен классового врага, классовой борьбы отнюдь не является неким "боковым" ответвлением всей марксистско-ленинской теории, а укоренен в самих ее основах, произрастает буквально из всех ее разделов. Поэтому понятно, что появление его в обществе партий но-государственного абсолютизма, базирующегося целиком на идеологии марксизма-ленинизма, было предопределенным и неизбежным.
      Следует отметить, что партийно-государственный абсолютизм как тоталитарный режим, лишенный граждански-демократических механизмов организации общественной жизнедеятельности, нуждался в особых, "сильнодействующих" средствах управления. Феномен классового врага, классовой борьбы был средством сплочения определенных социальных сил, средством возбуждения общественного сознания, нагнетения атмосферы, средством запугивания общества.
      Для политической элиты он служил обоснованием собственного всевластия, был политико-идеологической базой игнорирования демократических принципов, нарушения законности. Добавим, что он был удобной формой списывания собственных ошибок и просчетов. Поэтому вполне можно утверждать, что с точки зрения партийно-тоталитарного режима этот феномен представлял большую ценность как весьма эффективный инструмент управления обществом. Без него существующий режим просто не мог бы функционировать. Не удивительно, что буквально до последних дней своего правления коммунистическая партия, советское государство сохраняли верность принципу классовой борьбы, классового врага.
      1 "Всегда можно связать любовью большое количество людей, если только останутся и такие, на которых можно направлять агрессию... С тех пор как апостол Павел положил в основу своей христианской общины всеобщее человеколюбие, предельная нетерпимость христианства ко всем оставшимся вне обшины стала неизбежным следствием. Отнюдь не непонятным совпадением является тот факт, что мечта о германском мировом господстве для своего завершения прибегла к антисемитизму; и становится понятным, что попытка создания новой, коммунистической культуры в России находит в преследовании буржуев свое психологическое подкрепление" (Фрейд З. Недовольство культурой//Психоанализ. Религия).
      Феномен классового врага, классовой борьбы стал естественной и важнейшей составной частью идеолого-герменевтической реальности. Он проявлялся во всех сферах общественной жизни. Благодаря этой универсальности он превратился в определенное умонастроение, ценностную ориентацию, социально-психологическую характеристику общества. Социальная вражда, социальная ненависть и презрение, социальная нетерпимость, чувство социального превосходства одних, социального унижения других, вседозволенность в методах, средствах отношений к определенным классам воцарилось в духовной атмосфере общества [1]. Идеолого-герменевтический феномен классового врага вовлек в свою орбиту огромные массы людей, которые восприняли методологию классового врага, классовой борьбы в ее советском варианте как нечто совершенно естественное.
      1 "Там, где вера уже не является основой жизненных устремлений, остается лишь пустота отрицания. Там, где возникает недовольство собой, виновным должен быть кто-то другой. Если человек ничего собой не представляет, он по крайней мере "анти".
      Довольно точно психологический механизм связи всей концепции коммунизма с классовым врагом описал Н.А. Бердяев: "В коммунизме слишком сильна зависимость от прошлого, влюбленная ненависть к прошлому, он слишком прикован к злу капитализма и буржуазии. Коммунисты не могут победить ненависть, и в этом их главная слабость", "он (коммунист. - В.Б.) не может жить без врага, без отрицательных чувств к этому врагу, он теряет пафос, когда врага нет. И если врага нет, то врага нужно выдумать" [2]. Мы бы добавили, что "влюбленная ненависть" относится не только к буржуазии, но и ко всем тем, кто попадает в число "новых" врагов.
      2 Бердяев Н.А. Истоки и смысл русского коммунизма. С. 150.
      Из всего сказанного вытекает, что феномен классового врага, классовой борьбы в обществе партийно-государственного абсолютизма представляет собой нечто более глубокое, нежели отношение общества, режима к определенным социальным силам. При таком подходе можно считать, что ежели нет этих сил, то и данный феномен не имеет места. На самом же деле феномен классового врага, непримиримой классовой борьбы - это имманентная черта самого партийно-государственного абсолютизма, это неотъемлемое состояние самого этого абсолютизма. И для этого состояния в принципе не важно, кто именно является врагом и есть ли он вообще. Если его объективно нет, этого врага, он все равно воспроизводится самим абсолютизмом.
      Все несчастья возлагаются на некий фантом, название которому находят либо среди исторических образований, открывшихся некогда теоретическому познанию, - во всем виноват капитализм, марксизм, христианство и т.д. либо среди неспособных оказать сопротивление представителей отдельных групп, которые становятся козлами отпущения - во всем виноваты евреи, немцы и т.д." (Ясперс К. Смысл и назначение истории. М., 1991. С. 148-149).
      Крайней формой этой имманентности феномена классового врага для партийно-государственного абсолютизма выступает состояние, когда каждый индивид в отдельности является потенциальным врагом. Это и проявилось в годы Большого террора.
      Феномен классового врага в контексте истории России и мировых социально-политических тенденций. Для более адекватной оценки этого феномена полезно сопоставление его как с историей России, так и с определенными мировыми социально-политическими тенденциями.
      Ненормальность такого социально-ценностного феномена становится особенно очевидной при обращении к социальному опыту мировой цивилизации. Даже если мы обратимся к далеким временам рабства, крепостничества, т.е. к временам, вошедшим в историю своей социальной непримиримостью, мы не найдем там социально легитимного института классового врага.
      Раб в рабовладельческом обществе был абсолютно бесправен и находился за рамками официального общества, но в условиях той системы ценностей и ориентиров не был врагом. Крепостной крестьянин находился в самом низу общественно-социальной иерархии, был зависим и несвободен, но он опять-таки врагом общества не был.
      В дореволюционной России, несмотря на всю остроту социально-классовых противоречий, всю консервативность монархически-политического устройства, не сложился идеолого-герменевтический феномен классового врага. Российская монархия, российское общество, его политическая элита, конечно, неоднозначно относились к различным социально-классовым силам. Ясно, что крестьянство, пролетариат России не пользовались особой благосклонностью со стороны официальных кругов, видящих в них определенный источник дестабилизации, но они не рассматривались как стоящие вне общества. При всех коллизиях, обострениях классовых отношений монархия никогда не отказывалась от функции представлять и выражать интересы всего населения России. Пусть эти притязания на выражение интересов всего населения были часто лицемерны, но они были. И хорошо ли, плохо ли - общество, господствующая элита, государство были заинтересованы в том, чтобы сохранить социальную устойчивость. К тому же и церковная идеология в какой-то форме уравнивала всех, даже давала некое психологическое удовлетворение бедному, в чем-то даже поднимала его, что оказывало безусловно социально-стабилизирующий эффект.
      Тем более неприемлема идея классового врага для цивилизованного общества XX в. Демократические государства оценивают противостояние классов, и особенно обострение его, как показатель социального неблагополучия общества. Они искали и ищут различные средства, чтобы смягчить это противостояние, добиться баланса интересов классов. Понятно, что в этих усилиях политические инстнтуты могут отдавать предпочтение одним силам по сравнению с другими, могут находиться в разной степени близости по отношению к различным социальным слоям. Но при этом демократическое общество ни из какой силы не конструировало феномен классового врага, никогда на первый план не выдвигало оппозицию этим силам [1]. Напротив, его политика при всех социальных приоритетах нацеливалась на то, чтобы подчеркнуть единство развивать процессы консенсуса, социального компромисса, вовлекая в него все гражданское общество [2].
      1 Еще мудрый Гегель писал: "Отношение правительства к сословиям не должно быть по существу враждебным, и вера в необходимость этого враждебного отношения есть печальное заблуждение. Правительство не есть партия, которой противостоит другая партия, так что каждая их них должна путем борьбы добиваться многого, тянуть к себе, и если государство оказывается в таком положении, то это несчастье и такое положение не может быть признано здоровым состоянием" (Гегель Г. Соч. Т. 7 С. 325-326).
      2 "Если бы исповедуемая и проповедуемая марксизмом "классовая борьба" не совершалась сама на почве некоей элементарной классовой солидарности, сознания взаимного соучастия в общем деле и просто человеческой близости представителей разных классов, общество просто развалилось бы на части и тем самым сами "классы", которые суть ведь классы общества, перестали бы существовать" (Франк С.Л. Духовные основы обществ. Париж, 1930. С. 235).