Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Юность Остапа, или Тернистый путь к двенадцати стульям

ModernLib.Net / Башкиров Михаил / Юность Остапа, или Тернистый путь к двенадцати стульям - Чтение (стр. 7)
Автор: Башкиров Михаил
Жанр:

 

 


      - Намек понял... Ограничимся бифштексами... Значит, привозят меня в какое-то гулкое пустое здание и сажают на стул. Один здоровяк меня за руки держит сзади, а другой мешок с головы стягивает... Свет нестерпимый... Жмурюсь... И вдруг уверенный строгий голос из-за ширмы: "Красавец! Думаю, против этой кандидатуры у ЦК не будет возражений. Запускайте сразу за товарищем Бухариным"... А у меня от холода и голоса этого - со свирепым, отдаленно знакомым акцентом - зуб на зуб не попадает.
      - Сам Иосиф...
      Но своевременно замаячивший перед моим носом предупреждающий палец Бендера оборвал зарождающийся опасный вопрос.
      - С девой Марией и еще не рожденным Христом, - закончил Остап тоном вышколенного семинариста.
      - Аминь, - добавил я сдавленно и мелко, забыто перекрестился.
      В наступившей паузе Бендер самым решительным образом расправился с бифштексом и, ковыряя спичкой в зубах, вернулся к таинственным январским событиям двадцать четвертого.
      - В общем, напялили на меня кожанку с траурной повязкой и выставили к гробу... Смотрю, народ, прощающийся с вождем, оживился... Шепот по коллоному залу: сын, сын... Вылитый Ильич... Надежду Константиновну жалко... Из-за границы прибыл... Скрывали от народу... И художник, делавший с Ленина наброски, аж подпрыгнул... Зырк на меня, зырк!.. Карандаш так и летает по бумаге... А художник-то знаменитый, с алкогольной такой фамилией... Петров-Самогонов...
      - Водкин!
      - Вот именно... Давай-ка, еще по одной, за встречу.
      - И сколько заплатили?
      - Фигу... Хорошо, что живым выпустили!.. Не успел художник закончить второй набросок с моей натуры, как меня изымают от гроба и отправляют восвояси... Оказывается, кто-то из верхов возмутился принижением образа покойника. Вождь должен идеи производить, а не детей, тем более внебрачных... Поэтому, Остен-Бакен, меня на картине, появившейся позже, отредактировали самым непристойным способом, а несознательные творцы к десятой годовщине Великой Октябрьской Революции, учиненной, как ты помнишь, исключительно мной, наклепали подражаний, не смея трогать гроб с вечноживым папулей, но рабски изгаляясь над вычеркнутым из истории сыном.
      - Сбылась мечта-то. Насмотрелся на Ленина вблизи, пусть и смертью пойманного.
      - Не поверишь, Остен-Бакен, всю радость омрачал запах. Так от бедного Ильича перло. Я потом целый месяц благоухал этим жутким бальзамом. Гроб сочился... Эх, хороша, собака!
      - Закусывай... Кстати, о гробах... Интересно, выжила ли наша лаврово-сигарная спасительница?
      - Процветает. Я, вернувшись в Москву, к ней пожаловал... Увы, она успела благополучно выйти замуж за профессора консерватории по классу виолончели... Но самое смешное они, добрые сентиментальные люди, как святыню хранят у себя мой акушерский саквояж, в котором я перед отбытием на фронт передал ей накопленные нами продукты.
      - Ты бы им для смеха поведал, какой за сим саквояжем тянется след.
      - Остен-Бакен, мне надоело ворошить прелое прошлое.
      - Тогда вернемся к прогоревшему Михельсону?
      - С удовольствием... Конрад Карлович - в высшей степени нравственная личность и даже в определенной мере талантливый издатель... Но я ему сразу заявил: с такой одиозной фамилией нельзя выпускать детские книжки... А он потупив взор, - мол, не виноват, что на однофамильном заводе эсеровская гадина Фанни Каплан неумело покушалась на хилый организм товарища Ленина...
      - Да, с подобной фамилией прогореть - раз плюнуть.
      - Ничего, мы выкрутились, взяли в директора Зловунова Ивана Ивановича.
      - Вполне нейтральная фамилия.
      - Правильно, Остен-Бакен, - и дело закрутилось... Я оперативно уговорил одного знакомого писателя... Чуковский не слыхал?
      - "Жил да был крокодил. Он по улице ходил!"
      - Умеет Корней ритм держать, а? К тому же наш земляк. У него, злыдня, для меня целая тетрадка в кожаном переплете заведена - Бендеркоккала!.. Он туда мои наиболее удачные выражения записывает... Наливай-наливай... Так вот, дал Корней новую сказку в стихах... Михельсон, конечно, в восторге - иллюстрации заказал молодому, да раннему... Я тоже расчувствовавался и прокредитовал закупку бумаги высшего сорта... И только собрался прикинуть дебетовое сальдо, как Главлит запретил нашу книжку - за разврат и разложенчество!
      - А конкретней?
      - Всех претензий и не перечислить... Брюхо, понимаешь ли, у мухи позолоченное и сапожки с золотыми застежками караул! В советских детишках воспитывается буржуазная алчность!.. А как распорядилась муха найденной денежкой? Сознательная партийная муха внесла бы ее в фонд голодающим Поволжья или в фонд беспризорных... Дальше - того хлеще... Отвратительная сцена изощренного насилия извращенца-паука над фривольно-вызывающей мухой... И убийственное резюме: в сказке воспевается пережиток царского режима - именины!.. Жалко, водка кончилась, а то бы помянули муху-то!
      - В память о мухе, к сожалению, не знаю имениотчества...
      - Цокотуха Цокотуховна!
      - В память о Цоко-цоко-цокотуховне - закажу еще полграфина, но на этом - баста!
      - И люля-кебаб!
      - Ос-с-с-тап...
      - Что, милый мой Коля Остен-Бакен, друг детства?
      - С-с-скажи по чес-с-стному, где ты в данный ис-с-сторический момент проживаешь?
      - Нигде... Иногда ночую в прекрасном особняке на Сивцевом Вражке, в общежитии студентов-химиков имени монаха Бертольда Шварца.
      - Ос-с-с-тап, я забираю тебя... к с-с-себе на точку... Оформим с-с-сторожем! Будешь с-с-спать - дос-с-сыта, жрать от пуза! Бди-бди-бдитель-но охранять крас-с-с-сные... тьфу, тьфу, партийная зараза... Зеле-н-н-ные вс-с-с-сходы!
      - Интересная идея.
      - Проживешь лето на с-с-свеж-ж-жем воздухе.
      - Уговорил, Остен-Бакен, уговорил. Лучше в сторожа, чем в многоженцы.
      - З-з-завтра же купим би-би-леты.
      - Проспимся у Иванопуло - и в дорогу. Я тебя, Коля, познакомлю с Пантелеем, любителем скелетов и беременных женщин.
      - За Пан-те-лея!..
      Глава 20
      НАПОЛЕОН БОНАПАРТ - ЛЮБИТЕЛЬ ПИВА
      "Заведите дебет,
      заведите кредит."
      О.Б.
      Поезд сонно, медленно, нехотя отвалил от замусоренного асфальтового перрона Рязанского вокзала.
      Голова моя раскалывалась после вчерашнего посещения художественной выставки.
      - Лед тронулся! - прокричал Остап в приоткрытое окно. Лед тронулся, господа присяжные заседатели!
      Я разжевал горько-кислую таблетку аспирина и уперся затылком в слабо вибрирующую перегородку, за которой попискивало дитя, наверняка требуя наполненную густым молоком титьку.
      Бендер занял нижнюю полку напротив.
      В купе, кроме наших припухших образин, не было никого. Это радовало (какой-нибудь анекдототочивый, не в меру словоохотливый попутчик не будет мотать нервы) и в то же время огорчало (нет даже перспективы попробовать под шумок дармовой вареной курицы, крутых яиц, густо обсыпанных солью, свежих, с вечера напеченных в дальнюю дорогу коврижек и ватрушек, не говоря уж о стакане пенистого пива).
      После экскурсии в ресторан денег осталось только на телеграмму и билеты в мягкий вагон. Ехать в бесплацкартном не пожелали наши в определенной мере аристократические натуры.
      Я не жалел ни о дружеском кутеже (иногда просто необходимо расслабиться), ни о приглашении к себе на опытно-испытательную ниву попавшего в жестокий финансовый кризис Бендера.
      Сняв пиджак, Остап расстегнул ковбойку (черно-красная клетка) и явил моему взору неизвестную по прежним временам синюю татуировку. Приглядевшись, я по треугольной шляпе и спесивому профилю признал Наполеона, и меня только смущала большая пивная кружка в его короткой руке. Чтобы не думать о еде и питье, я ткнул пальцем в раздувшегося от свежего жигулевского императора.
      - Оригинальное исполнение?
      - Я вижу, Остен-Бакен, ты хочешь познакомиться с Бонапартом? Предупреждаю, у этого заядлого любителя пива длинная история, впрочем, может, она заменит нам опохмелку...
      - Хорошо бы.
      - Началось все в Иркутске, в августе того беспокойного двадцать первого, - Остап закинул ногу на ногу - Наполеон могуче вздохнул, колебля кружку. - Город имеется такой на Транссибирской магистрали, у самого Байкала... Не город омулевая бочка... Тебе, конечно, не доводилось пробовать омуля с "душком"?
      - Пожалуйста, не надо упоминать ни рыбу, ни мясо, ни овощи с фруктами, лучше подробней о достопримечательностях.
      - Я этой вонючей рыбы (руки не отмоешь!) нажрался до опупения... Правда, там еще готовили пельмени из медвежьего мяса...
      - Пожалуйста...
      - Уговорил, переходим к подбитию баланса. Иркутск на удивление культурный центр: восемнадцать домов терпимости и один чадящий омнибус, курсирующий между рынком и вокзалом... Только вот жители, как на подбор или валенок валенком, или уголовник из уголовников. Отсутствие золотой середины не дало мне приложить талант ни к одной стоящей, изящной комбинации... Закручинился я и решил заняться чем-нибудь общественно-полезным. Вычитал в местной газетенке об открытии курса эсперанто для бурят-монголов... А буряты, скажу тебе, Остен-Бакен, откровенно - вылитые тунгусы, а тунгус - родной брат якута, а якуты - вроде чукчей, а чукчи, неопровержимо установленный научный факт - без пяти минут японцы... Значит буряты - это наши отечественные японцы, только без Токио, Фудзиямы, сакуры и джиу-джитсу... Хочешь, продемонстрирую приемчик?
      Я вытянулся на полке, опасаясь непредсказуемых агрессивно-тренировочных действий адепта восточных единоборств.
      Поезд по-прежнему набирал ход, попутно пересчитывая многочисленные стрелки.
      За перегородкой натужно надрывалось голодное чадо.
      Остап погладил ладонью утомленного Наполеона.
      - С эсперанто, Остен-Бакен, вышла осечка. Моя турецкая, чересчур европовидная вывеска оказалась не соответствующей аборигенным географическим стандартам... Иногда выгодней иметь в капиллярах самурайскую кровь, чем янычарскую... Напрасно я убеждал членов приемной комиссии в своем безупречном революционно-сибирском происхождении. Мол, мать - бывшая политкаторжанка, из народовольцев и народолюбцев, замученная каппелевскими прихвостнями, а отец - чистокровный высокопородистый бурят с острова Ольхона... Потребовали эсперантские гадюки справку, заверенную тамошним партийно-партизанским шаманом... Я бы означенную справку смастерил в два счета, да только нигде не смог добиться какая же печать у шамана... Не ошибся ты, Кассандр обывательский, насчет господства лиловых печатей и треугольных штампов...
      - Думаю, без эсперанто, в отличие от мандата, прожить вполне можно.
      - Я сделал аналогичный вывод и скоропостижно поступил, как крестьянский сирота, в Красную Академию Младших Бухгалтеров и даже успешно окончил курс. Наградили меня именными счетами с медной гравированой табличкой и черными ситцевыми нарукавниками, снятыми губрозыском с ограбленного и зверски задушенного на берегу Ангары старшего бухгалтера заготконторы "Меха и шкуры".
      - А Наполеон?
      - Наберись терпения... За неожиданные умственные способности, проявленные в бухгалтерском деле, я, как таежный уникум, был отправлен в Москву в комплекте с чучелом рыси-людоеда, галифе барона Унгерна, бюстгальтером любовницы адмирала Колчака, кулем кедровых орехов и прозрачной байкальской рыбкой-голомянкой. На мою беду, ее поместили в банку со спиртом. Не удержавшись, я спирт оприходовал вместе с плавающим реликтом, за что по прибытии в столицу и пострадал. Сверились по ведомости ответственные за встречу люди - и в панику: банка в наличии, этикетка тоже, а голомянки тю-тю... Опять хором прошлись по номенклатуре: рысь, набитая опилками и сожравшая двух комбедов и трех партизанов - присутствует... Орехи, каленые, продезинфицированные, опломбированные, для съезда советских антиканареечников и попугаеведов - присутствуют... Галифе с желто-пахучим пятном на заднем секторе - присутствуют... Бюстгальтер белогвардейский, рваный, приятно-возбуждающий присутствует... Бухгалтер - уникум, нуждающийся в унификационной унификации, - присутствует... Голомянка рыба байкальская, уродо-непонятная, заспиртованная тю-тю... Я им целый час объяснял о прозрачности и наличии якобы отсутствия с эффектом оптического преломления - и все напрасно: за утрату бдительности и за пособничество японской и американской разведкам в похищении гордости советской ихтиологии меня отконвоировали в Таганскую тюрьму...
      Остап замолчал, поднялся, закурил.
      Я сел, забыв и о головной боли, постепенно затухающей, и о голоде, наоборот, охватывающем противными щупальцами пустой обширный желудок.
      Отправив окурок в окно, Бендер вернулся на полку, в прежнюю позу.
      - Могли и запросто к стенке, - сказал я мечтательно. Им, сытым, нашего страдающего брата не понять.
      - Повезло мне, Остен-Бакен, повезло... Сначала я очутился в общей камере с нервными испуганными хозяйственниками благодаря своему бухгалтерскому аттестату, а потом меня перевели в камеру к философу-татуировщику... Чем-то я ему понравился, и он поведал мне о своей тайной роли. Оказывается, каждого попавшего в Таганку рано или поздно подсаживают в эту камеру, и он не только разукрашивает и метит клиента, но еще и выпытывает необходимые следствию данные. Понимаешь, человек, когда его татуируют, теряет над собой контроль и выбалтывает самое сокровенное... Он пообещал замолвить за меня словечко и предложил целую галерею образов, достойных поселиться на моей груди... В конце концов выбор пал на Наполеона... Рассуждал мастер примерно в следующем ключе... С живыми связываться не стоит - Троцкий, Бухарин, Зиновьев, Каменев, Сталин и даже Ленин... Никто не знает, как повернется их судьба... С покойниками тоже нужна осмотрительность - Карл Маркс, Фридрих Энгельс - вроде профиля солидные, лобастые, бородатые, ну а вдруг с коммунизмом ничего не получится?.. Древность богаче на стабильные образы, но простые уголовные элементы и посещающие пляжи и бани граждане вряд ли одобрят малоизвестного им Александра Македонского или Марка Аврелия... Иисус Христос в плане лояльности подозрителен... Наполеон же, хотя и француз, но напоминает о русском патриотизме, Льве Толстом и Наташе Ростовой... А чтобы подстраховаться от обвинений в монархизме и империализме, мастер всучил Бонапарту пивную кружку... Еще этот мудрый, отбывающий нескончаемый срок, творец заклинал меня чтить Уголовный кодекс... Да, кстати, в нашем вагоне очаровательная, пухло-сдобная проводница... Не пора ли нанести ей визит вежливости?
      - Неудобно...
      - Я беру на себя железнодорожную мадонну, - Остап застегнул ковбойку. - Ты же, Остен-Бакен, без промедления отправляешься в соседнее купе. Любым способом успокоишь беспрестанно орущего младенца и раздобудешь снеди, в рамках социалистической законности... Пустым я тебя обратно в купе не пущу...
      Глава 21
      ЗАЩИТА ФИЛИДОРА
      "Идея, товарищи, - это
      человеческая мысль,
      облеченная в логическую
      шахматную форму."
      О.Б.
      Точно по расписанию мы сошли с поезда на маленькой станции, последней остановке перед Старгородом, без сожаления расставаясь с недопитым бесплатным сладким чаем (плод настойчивого ухаживания Бендера за проводницей), с крошками от кулебяки, торжественно врученной нам поодаль от Москвы, в полуденный час, заполошной мамашей успешно укрощенного мной младенца.
      Пока Остап торопливо целовался с дородной проводницей, заклинившей двери, я, как в райскую музыку, вслушивался в яростный возобновленный рев соскучившегося по моим заботливым рукам чада.
      Пусть теперь кто-нибудь другой добывает суточное пропитание ценой трижды описанного и дважды обкаканного лучшего выездного костюма-тройки.
      По причине моей пропитанности соответствующими ароматами Бендер предпочел минувшую ночь провести под томным покровительством вагонной мадонны.
      Впрочем, состояние костюма не вызывало во мне особого расстройства, так как впереди отчетливо вырисовывался родной дом с заботливой супругой, натопленная баня и прочие атрибуты счастливого семейного, не омраченного глупыми скандалами, дикими выходками, нелепыми выкрутасами, существования.
      Внизу крутой деревянной, с изрезанными перилами лестницы, в длинных вечерних тенях голых лесополосных тополей, нас ждала добротная телега, щедро застланная прошлогодним выцветшим сеном.
      Я юркнул под приготовленный предусмотрительной супругой тулуп.
      Бендер, все еще находящийся под впечатлением скоропалительного железнодорожного романа, снисходительно улыбаясь, водрузился рядом с молчаливо курящим самосад степенным Феоктистычем. Тот нутром человека от земли сразу признал в незнакомце сильную личность и без намеков и просьб выделил порцию табаку и аккуратный лоскут газеты.
      Прежде чем разобрать вожжи, Феоктистыч оглянулся, ткнул кнутом в тулуп и важно спросил:
      - Специялисть будя? Почвоед хреновый?
      - Вроде, - ответил я, зарываясь ногами в сено. - На стажировку.
      - Это уж как пить дать... У нас за лето жиру поднаростить вполне возможна.
      - Погоняй, любезный!
      - Куды тороплиться... До темени, как пить, на месте будя... Эх, р-р-р-род-н-н-ная!..
      И точно, несмотря на распутицу, мы опередили ночь.
      Еще дотлевал багровый закатный пепел, когда мы, хватанув по кружке парного молока, отправились в баню.
      А потом был долгий, обильный, пасторальный ужин.
      Лошадь шумно и довольно насыщалась в конюшне овсом.
      Феоктистыч на сеновале растирал кишки украденным из лаборатории дьявольским фиолетовым раствором.
      Мы с Бендером - отъедались.
      Гусь с яблоками.
      Вишневая наливка.
      Весомые комплименты вдохновленного изобилием Остапа моей молчаливо хлопотавшей супруге.
      И рюмка у Бендера не пустовала, и на тарелку ему сами собой ложились лучшие куски.
      Окорок.
      Маринованные томаты.
      Огурцы холодного засола.
      Колбаса домашнего приготовления.
      Сладкий пирог...
      А после ужина, когда мы с трудом перенесли в библиотеку наши разомлевшие тела, Остап признал, что ну никак не ожидал от меня такого выбора. Разве может сравниться утонченная польская красавица Инга Зайонц с этой исконно русской клушей.
      Я, конечно, хотел ему припомнить недавнюю проводницу, но благоразумно сдержался и для того, чтобы побыстрей сменить щекотливую тему, предложил сыграть партейку в шахматы.
      Бендер, ни капли не смущаясь, заявил:
      - Остен-Бакен, я ведь так и не удосужился овладеть этой игрой царей и богов.
      - Научиться никогда не поздно, - сказал я, торопливо расставляя фигуры. - Запомни: главное в шахматах, как учит опыт Капабланки, Ласкера и доктора Григорьева, - это плодотворная дебютная идея! Вот в чем, например, сила простого, но эффективного хода: Е2-Е4?
      - Только попрошу без матов, - сказал Остап, азартно потирая руки. - Которая здесь королева?
      Я смущенно ткнул дрогнувшим пальцем в черного, на своей половине, ферзя...
      Но недотянув до эндшпиля, Бендер начал откровенно зевать (рот-фигура, рот-фигура), да и мне после разлуки не терпелось залезть под стеганое пуховое одеяло и, прижавшись к горячему, мерно вздымающемуся боку, дремать рядом с умаявшейся за день супругой.
      - Остен-Бакен, а дети-то у тебя наличествуют? - спросил вдруг Бендер и, поднявшись с кресла, продефилировал к дивану, над которым на узкой полке красовалась известная ему с младых ногтей семейная реликвия, дедушкина астролябия (пыль с нее я не доверял стирать никому - только сам, и исключительно бархоткой).
      - Ты что, оглох? - Остап щелкнул крепким ногтем по градуированной шкале. - Дети наличествуют?
      - С этим успеется... А может, разберем защиту Филидора?
      - Я бы лучше сделал ход конем и завалился бы на боковую, вот на этом роскошном диване, под милой моему чувствительному сердцу астролябией.
      - Сейчас постелю...
      Глава 22
      КОВАРСТВО И АСТРОЛЯБИЯ
      "И враг бежит, бежит,
      бежит!"
      О.Б.
      Через три дня, в злополучный понедельник, меня срочно вызвали в Старгород, на недельное совещание "по внедрению коммунистического зерна в природное лоно - источник будущего изобилия трудящихся и членов их семей".
      Феоктистыч заложил транспортное средство, и мы, провожаемые взгрустнувшей моей супругой и, как всегда, неунывающим Бендером, отправились в совместную командировку - кучеру-лаборанту предстояло в кратчайшие сроки освоить революционный метод борьбы с хлебным жуком-кузькой, кулацким прихвостнем, наследием тяжелого прошлого.
      В Старгороде я остановился, как обычно, в "Сорбонне", в пятирублевом номере.
      Но тут к вечеру выяснилось, что совещание по "коммунистическому зерну" в срочном порядке перенесено на сентябрь, в связи с ожидаемым пуском трамвая.
      Феоктистычу повезло больше - после десятиминутной лекции, из которой он понял только два слова: "пособник" и "вредитель", ему под расписку выдали диковинный прибор по ловле жуков-кузек. Более всего означенный прибор напоминал гильотину времен "Парижской коммуны". В прилагаемой инструкции, кою я проштудировал на десять рядов, очень просто и доходчиво объяснялась последовательность процесса изничтожения врага, по вине которого возник охвативший большую часть России голод, выгодный прежде всего недобитой "контре" и "чуждым" элементам. Процесс изничтожения рекомендовалась начать с организации общего собрания. И, взяв на вооружение цитаты марксизма-ленинизма и духовой оркестр, немедля приступать к коллективному вылову врага с помощью имеющихся подручных средств. Далее настойчиво (жирным курсивом) предлагалось здесь же, на поле, выбрав в ревтрибунал самых сознательных и добросовестных ловцов с наметанным на "кузьку" глазом, организовать показательную казнь с предварительным отрыванием усиков и шести членистых ног и разрубанием мерзкого жесткокрылого крестообразным инерционным лезвием на четыре равные части и рассеиванием их в назидание затаившимся невыявленным врагам на Север, Юг, Запад и Восток.
      Вдохновленные на борьбу с "кузьками", мы тотчас же, несмотря на приближение ночи, отправились домой.
      На обратном, героическом, раскисшем пути, длившемся до рассветного луча, мы в очередной луже потеряли диковинный прибор.
      Три часа кряду Феоктистыч, проклиная "кузьку", его братьев, сестер, племянниц и племянников, дядьев и сватов, ГПУ и "пособников" с "вредителями", искал карающую гильотину.
      Я помогал ему, поджигая пучки сена.
      Как же он был счастлив, найдя наконец пропажу.
      Исполнив на два сиплых голоса "Интернационал", не пропуская ни куплета, но изрядно фальшивя (кучер-лаборант безосновательно опасался моего доноса, я же считал, что маслом каши не испортишь), мы тронулись.
      Я, бодро маршируя рядом с телегой под сверхубедительное феоктистычево мычание "Варшавянки", превкушал, как за утренним чаем, прежде чем отправиться почивать, поведаю изумленному Остапу о злоключениях кузькоозабоченного кучера-лаборанта...
      Устряпанный грязью, с промоченными ногами, с нарождающимся насморком и кашлем, я едва добрался до крыльца.
      Какая же ослепительная картина внезапного возвращения рисовалась моему воспаленному мозгу: поцелуи, объятия, раздевание, умывание, одевание, но увы - спальня оказалась пуста, с разобранной, но даже не примятой постелью.
      Движимый хищным инстинктом собственника, проклиная себя за эгоизм и излишнюю доверчивость, я ринулся к библиотеке и, беспомощно вопя, застучал в запертые двери заскорузлыми от засохшей грязи кулаками.
      Догадливый Феоктистыч принес тяжелый колун.
      - Можа, хрената сгодиться?
      - Какая еще хрената? - спросил я машинально, примеряя колун к двери.
      - Да у мене... в схране... два ястчика сховано... про черный день.
      - Тащи!
      Конечно, я не собирался подымать шума на всю округу, но это был единственный способ избавиться от нежелательного свидетеля моего позора.
      И колуном я сперва вдарил просто для убедительности, чтобы скорей открыли, для культурного, интеллигентного выяснения отношений.
      Но мне же никто не ответил...
      А тут еще сквозь треск и грохот я услышал беспомощный плач близкого, родного человека - и решительно высадил дверь.
      Учитывая общую простудность моего организма и бессонную слякотную ночь, можно понять и объяснить импульсивность моих отеллообразных действий.
      В общем, буйно размахивая колуном, я ввалился в библиотеку и обнаружил на диване абсолютно голую супругу, виновато рыдающую в страстно порванную, скомканную "ночнушку".
      Противный сквозняк качнул створки распахнутого окна.
      Я шагнул к подоконнику.
      В утреннем тумане стремительно растворялся мужественный силуэт, удаляющийся в направлении деревни Чмаровки.
      Отбросив колун и закрыв окно, я медленно двинулся к дивану.
      На шахматной доске лежали любовно заштопанные бендеровские носки и огрызок яблока.
      Супруга, справившись с рыданием, зябко и откровенно стыдливо куталась в одеяло.
      И тут я обнаружил исчезновение астролябии...
      Подобного изощренного коварства я не ожидал даже от Бендера.
      Рога я бы еще ему простил, но астролябию - никогда!

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7