Джордж Гордон Байрон
      Мазепа
      Перевод Г. Шенгели
      "Тот, кто занимал тогда этот пост, был польский шляхтич, по имени Мазепа, родившийся в Подольском палатинате; он был пажом Яна Казимира и при его дворе приобрел некоторый европейский лоск. В молодости у него был роман с женой одного польского шляхтича, и муж его возлюбленной, узнав об этом, велел привязать Мазепу нагим к дикой лошади и выпустить ее на свободу. Лошадь была с Украины и убежала туда, притащив с собой Мазепу, полумертвого от усталости и голода. Его приютили местные крестьяне; он долго жил среди них и отличился в нескольких набегах на татар. Благодаря превосходству своего ума и образования он пользовался большим почетом среди казаков, слава его все более и более росла, так что царь принужден был объявить его украинским гетманом" (Voltaire. Hist, de Charles XII, p. 196).
      "Король бежал, и гнавшиеся за ним враги убили под ним коня; полковник Гнета, раненый и истекающий кровью, уступил ему своего. Таким образом, завоевателя, который не мог сесть в седло во время битвы, дважды посадили на коня во время бегства" (стр. 216).
      "Король с несколькими всадниками отправился другой дорогой. Карета, в которой он сидел, сломалась по пути, и его посадили верхом на лошадь. В довершение, он ночью заблудился в лесу. Потеряв лошадь, упавшую от усталости, обессиленный, невыносимо страдая от ран, лежал он несколько часов под деревом, ежеминутно подвергаясь опасности быть настигнутым преследователями" (стр. 218). {Выдержки из сочинения Вольтера "История Карла XII" Байроном приведены по-французски.}
      I
      Он стих - полтавский страшный бой,
      Когда был счастьем кинут Швед;
      Вокруг полки лежат грядой:
      Им битв и крови больше нет.
      Победный лавр и власть войны
      (Что лгут, как раб их, человек)
      Ушли к Царю, и спасены
      Валы Москвы... Но не навек:
      До дня, что горше и мрачней,
      До года, всех других черней,
      Когда позором сменят мощь
      Сильнейший враг, славнейший вождь,
      И гром крушенья, слав закат,
      Смяв одного, - мир молньей поразят!
      II
      Игра судьбы! Карл день и ночь,
      Изранен, должен мчаться прочь
      Сквозь воды рек и ширь полей,
      В крови подвластных и в своей:
      Весь полк, пробивший путь, полег,
      И все ж не прозвучал упрек
      Тщеславцу - в час, когда он пал
      И властью правду не пугал.
      Гиета Карлу уступил
      Коня - и русский плен влачил,
      И умер. Конь тот, много лиг
      Промчавшись бодро, вдруг поник
      И пал. В лесной глуши, где мрак
      Обвил преследователь-враг
      Кольцом огней сторожевых,
      Измученный пристал король.
      Вот лавр! Вот отдых! - И для них
      Народы сносят гнет и боль?
      До смертной муки изнурен,
      Под дикий дуб ложится он;
      На ранах кровь, и в жилах лед;
      Сырая тьма над ним плывет;
      Озноб, что тело сотрясал,
      Сном подкрепиться не давал
      И все ж, как должно королям,
      Карл все сносил, суров и прям,
      И в крайних бедах, свыше сил,
      Страданья - воле подчинил,
      И покорились те сполна,
      Как покорялись племена!
      III
      Где полководцы? Мало их
      Ушло из боя! Горсть живых
      Осталась, рыцарскую честь
      Храня по-прежнему, при нем,
      И все спешат на землю сесть
      Вкруг короля с его конем:
      Животных и людей всегда
      Друзьями делает беда.
      Здесь и Мазепа. Древний дуб,
      Как сам он - стар, суров и груб,
      Дал кров ему; спокоен, смел,
      Князь Украины не хотел
      Лечь, хоть измучен был вдвойне,
      Не позаботясь о коне:
      Казацкий гетман расседлал
      Его и гриву расчесал,
      И вычистил, и подостлал
      Ему листвы, и рад, что тот
      Траву стал есть, - а сам сперва
      Боялся он, что отпугнет
      Коня росистая трава;
      Но, как он сам, неприхотлив
      Был конь и к ложу, и к еде;
      Всегда послушен, хоть игрив,
      Он был готов на все, везде;
      Вполне "татарин" - быстр, силен,
      Космат - Мазепу всюду он
      Носил; знал голос: шел на зов,
      Признав средь тысяч голосов;
      Будь ночь беззвездная вокруг,
      Он мчался на знакомый звук;
      Он от заката по рассвет
      Бежал козленком бы вослед!
      IV
      Все сделав, плащ Мазепа свой
      Постлал; копье о дуб крутой
      Опер; проверил - хорошо ль
      Дорогу вынесла пистоль,
      И есть ли порох под курком,
      И держит ли зажим тугой
      Кремень, и прочно ли ножны
      На поясе закреплены;
      Тогда лишь этот муж седой
      Достал из сумки за седлом
      Свой ужин, скудный и простой;
      Он предлагает королю
      И всем, кто возле, снедь свою
      Достойнее, чем куртизан,
      Кем праздник в честь монарха дан.
      И Карл с улыбкою берет
      Кусок свой бедный - и дает
      Понять, что он душой сильней
      И раны, и беды своей.
      Сказал он: "Всяк из нас явил
      Немало доблести и сил
      В боях и в маршах; но умел
      Дать меньше слов и больше дел
      Лишь ты, Мазепа! Острый взор
      С дней Александра до сих пор
      Столь ладной пары б не сыскал,
      Чем ты и этот Буцефал.
      Всех скифов ты затмил, коня
      Чрез балки и поля гоня".
      "Будь школа проклята моя,
      Где обучился ездить я!"
      "Но почему же, - Карл сказал,
      Раз ты таким искусным стал?"
      В ответ Мазепа: "Долог сказ;
      Ждет путь еще немалый нас,
      Где, что ни шаг, таится враг,
      На одного по пять рубак;
      Коням и нам не страшен плен,
      Лишь перейдем за Борисфен.
      А вы устали; всем покой
      Необходим; как часовой
      При вас я буду". - "Нет; изволь
      Поведать нам, - сказал король,
      Твою историю сполна;
      Пожалуй, и уснуть она
      Мне помогла бы, а сейчас
      Дремотой не сомкнуть мне глаз".
      "Коль так, я, государь, готов
      Встряхнуть все семьдесят годов,
      Что помню. Двадцать лет мне... да...
      Так, так... был королем тогда
      Ян Казимир. А я при нем
      Сызмлада состоял пажом.
      Монарх он был ученый, - что ж...
      Но с вами, государь, не схож:
      Он войн не вел, земель чужих
      Не брал, чтоб не отбили их;
      И (если сейма не считать)
      До неприличья благодать
      Была при нем. И скорбь он знал:
      Он муз и женщин обожал,
      А те порой несносны так,
      Что о войне вздыхал бедняк,
      Но гнев стихал, - и новых вдруг
      Искал он книг, искал подруг.
      Давал он балы без конца,
      И вся Варшава у дворца
      Сходилась - любоваться там
      На пышный сонм князей и дам.
      Как польский Соломон воспет
      Он был; нашелся все ж поэт
      Без пенсии: он под конец