Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Поведай сыну своему

ModernLib.Net / Отечественная проза / Белиловский Михаил / Поведай сыну своему - Чтение (стр. 2)
Автор: Белиловский Михаил
Жанр: Отечественная проза

 

 


      Такое вот себе представлял Менделе, когда до него из сеней доносились эти крики.
      Через некоторое время Менделе привык к этому шуму, перестал переживать за Пятачка и ухитрялся даже по дороге к сеням украдкой, на один только миг, заглянуть в длинный, широкий буфет, который стоял на проходе в кухне. Поросенок может подождать. Ничего с ним не случится, поорет немного. А в буфете - банки с вареньем. Их много - с прошлого и этого года. Клубничное, сливовое, сливовое с грецким орехом, из яблок и груш и, самое вкусное, вишневое. А сладкое топленое масло с шоколадом, которое делала мама! Менделе его просто обожал. Хоть немного лизнуть, а потом можно не торопясь отправиться гулять с поросенком. За варенье ему иногда здорово доставалось от мамы.
      В сенях, когда Менделе выходил туда, разгорался такой тарарам, что, казалось, еще немного, и этот шум сорвет крышу дома и унесет ее куда-нибудь к облакам. Пятачок тыкал мордочкой в калитку загона с такой силой, что стенки его еле выдерживали. Иногда, на один только миг, визг сменялся умеренным похрюкиванием, и в дырке, где был раньше сучок в доске, появлялся серый поросячий глаз. Менделе заблаговременно открывал дверь во двор, а потом уже калитку загона, и Пятачок вылетал пулей. По дороге он натыкался на лестницу, ведущую наверх на чердак к гусям. После этого она долго шаталась. Поросенок же, задрав кверху свой хвостик и свернув его в колечко так, чтобы самый кончик с длинной щетиной развевался на ветру, на большой скорости делал крутой вираж по травяному полю, освобождая свое тело от накопившейся за ночь энергии.
      А теперь Пятачок уже не Пятачок. Теперь он здоровенный, неповоротливый, ленивый, жирный боров. Поспит, поест, еще раз поспит - и так каждый день.
      Бабушка вернулась с глиняным горшком в руках и поставила его на стол. В комнате запахло чуть прихваченной огнем картошкой в мундирах.
      Во время ужина Менделе неоднократно просил бабушку продолжить рассказ, однако та оставалась неумолимой и только после того, как вместе с Голдой убрала со стола, необыкновенная история, которая случилась с тетей Фейгой, была продолжена. Мерно гудел на столе самовар.
      - Ну что, будете слушать дальше? Будете. Давайте. Первая, кто услышала мой громкий голос и проснулась, - конечно, Фейгеле. Дай ей Бог жить столько лет, сколько звезд на небе. Она тут же выглянула в окно, приложила свои розовые пальчики к губам и широко раскрыла свои большие голубые глазки. Думаете, Залман полюбил ее просто так? Такой красавицы не сыскать было во всей Бердичевской губернии!
      Тут бабушка по очереди посмотрела на каждого из ее слушателей и загадочным тоном тихо добавила:
      - Вы в этом сегодня же сами убедитесь, майне тайереле ейгелах3. Ну ладно, что же я так долго вас мучить буду. Залман оказался настоящим мужчиной и в тот же день сказал мне и дедушке, что намерен жениться на нашей Фейгеле. А потом за ужином, когда собрались все дети, - Арончик, Береле, Хава, Клара, Фейге и ваши папа с мамой, - встал с рюмкой вина в руке и сказал такое, что я даже сразу толком не поняла, о чем он, но от этого тут же лишилась жизненных сил и, как сидела около дедушки, так всем своим телом и навалилась на него в беспамятстве. Но это длилось только одну секунду. А когда я пришла в себя, - тут только до меня дошло: Залман заявил, что после свадьбы они с Фейгеле уедут жить в Америку. "Майн гутер гот, вус вилсты тин мит майн клейне мейделе?4" - подумала я тогда с ужасом. Она же была тогда совсем еще ребенком! А что там, в этой Америке? Говорят, даже самому Шолом-Алейхему в этой стране не повезло. Некоторое время все громко и шумно что-то говорили. Этл и Аба, ваши родители, подошли к Залману и забросали его вопросами: смогут ли они получить нужные бумаги, чтобы их выпустили за границу, чем они собираются заниматься в Америке, где будет свадьба - в Киеве или Ружине? Некоторое время дедушка молчал, потом встал, с шумом отодвинув свой стул назад так, что все замолчали. Бенцион мой, ваш дед, был представительный мужчина - высокий, широкоплечий, с яркой густой рыжей шевелюрой. Все его уважали. Сказал он своим громким басом, что если так будет Богу угодно, то пусть они едут в Америку и там найдут свое счастье. Здесь опасно стало жить, кругом банды. И потом большевики торговлю приберут к своим рукам, и Залману здесь не развернуться.
      Бабушка настолько увлеклась своим рассказом, что забыла, кто ее слушатели и начала говорить о непонятных для них вещах.
      С улицы донесся скрип шагов на заснеженном крылечке. Наконец, пришли папа с мамой. Пока они в прихожей счищали веником снег со своих валенок, бабушка Песя прервала рассказ, наклонилась к детям и полушепотом заявила:
      - А знаете, дети, почему я рассказываю вам сегодня о том, что было с моей Фейгеле давно? Это потому, что у меня сегодня очень счастливый день. Я получила от нее письмо. Долго я его ждала. Сколько ночей бессонных, сколько слез я пролила. Очень оно меня обрадовало.
      Старая Песя дрожащими руками нашла в кармане носовой платочек и приложила его к своим влажным глазам.
      Голделе оживилась и заерзала на стуле - кажется, на этот раз бабуленька расскажет что-то новое. Однако пришли родители.
      Дверь в комнату отворилась, пропустив сначала морозную, холодную испарину, а затем и хозяев дома.
      Среднего роста, широкоплечий и коренастый глава семьи, не обращая внимания на детей и Песю, продолжал ранее начатый разговор с женой.
      - Пойми, Этл, у нас на Украине назревает страшный голод, - быстрый в своих движениях Аба помог жене снять пальто и валенки, потом резко выпрямился и продолжал: - А у меня сейчас с цукерней дела плохи - сахар дорожает, а конфеты покупают все меньше. Не до них теперь. Помнишь, в прошлое воскресенье на базаре мы впервые видели с тобой опухших от голода людей? А ты предлагаешь больше не откармливать поросят, покончить с этим. Верю, это нелегко, да и свинину мы не едим. Это верно. Но один бог знает, что нас ждет завтра. А пока что нас это дело в какой-то степени выручает.
      Мягкий, но решительный взгляд из-под густых бровей говорил о том, что Аба глубоко убежден в своих словах. Но Этл не сдавалась.
      - Но у меня, Аба, нет больше сил тянуть такую тяжелую ношу - ухаживать за детьми, держать гусей, откармливать поросенка и после этого еще продавать сало и свинину. Вот они заколют завтра свинью, а мне дня два или больше в этот трескучий мороз стоять на базаре.
      Аба повесил дубленку на вешалку и смахнул носовым платочком иней со своих тонких усиков-бланже.
      - У нас уже, слава Богу, большие дети - пусть помогают. - Аба повернул коротко остриженную голову в сторону сына и сделал соответствующий жест рукой.
      Менделе забеспокоился. Он уже знал, в чем будет заключаться его помощь. Надо будет вместе с мамой привести на санках сало и свинину, разложить все это на прилавке. Но это как раз полбеды. А вот стоять там почти целый день на виду у знакомых ему людей и товарищей на случай, если маме нужно будет куда-нибудь отойти, и слушать, как мать торгуется с покупателями, - это его здорово смущало. Ему было почему-то мучительно стыдно за маму и за себя.
      - Кажется, вы еще не совсем замучили вашу бабушку? Это хорошо, ответил себе Аба. - Но, я вижу, у вас, мамеле, невысохшие слезы на глазах и конверт в руках. Что это может означать? Вы нам можете сказать?
      Первой выскочила Голделе. Накопившееся ее любопытство внезапно прорвалось громким выкриком:
      - Это ведь письмо от тети Фейги из Америки!
      Этл молниеносно выскочила из соседней комнаты, не успев даже привести себя в порядок и надеть домашние туфли. Ее несколько тучное тело безжизненно свалилось на ближайший стул так, что тот чуть не упал вместе с ней, но вовремя был удержан рукой Абы. Она прижимала правую руку к сердцу, как бы боясь, чтобы оно не выскочило из груди и, задыхаясь, попросила:
      - Мама, мамочка! Нет, нет лучше пусть Аба. Аба читай! Ну, возьми же письмо! Пожалуйста, быстрее!
      Менделе смотрел на маму испуганными глазами.
      - Мама, пожалуйста, не волнуйся! Бабушка сказала, что она потому плачет, что у нее сегодня очень счастливый день!
      Когда Аба взял в руки письмо, на стол вывалилась фотография и все бросились ее рассматривать. В глазах у Голделе сверкнула искорка девичьей зависти, когда она увидела стройную, красивую женщину в легкой белой кофточке и короткой юбке. Ее глаза и свободная непринужденная улыбка говорили о счастливой жизни. Рядом с ней спокойный и уверенный Залман, а между ними девочка лет шести в светлом длинном, расклешенном внизу платьице, и с широким бантом на голове. Тетя Фейга понравилась Голделе, и она подумала, что бабушка, пожалуй, была права, когда говорила о первенстве в Бердичевской губернии.
      Это была первая весточка из Америки. Письма из-за океана шли месяцами и нередко пропадали. Восемь лет прошло с тех пор, как Фейга с Залманом уехали в Америку. И только сейчас пришло от них письмо.
      Аба читал, женщины тихо всхлипывали. Люсеньку разморило теплом от печки, и она незаметно для окружающих уснула на диване в обнимку со своей куклой. Менделе и Голда старались не пропустить ни одного слова о далекой, загадочной для них стране, Америке. Чем больше они слушали рассказ о том, как живет тетя Фейга с мужем и дочкой в Чикаго, тем больше они удивлялись слезам мамы и бабушки. Казалось, только радоваться надо. Но не знали дети о том, сколько горя и страха им пришлось пережить в те дни, когда молодые, Залман и Фейга, после свадьбы уезжали в Америку.
      Аба продолжал читать письмо, в котором Фейге писала о том, что в начале им было трудновато, а теперь у них уже собственная прачечная, работают они много, но зато живут хорошо. У них замечательная дочь и зовут ее Биатрис.
      - Не дожил Беня, так и умер, не узнав ничего о Фейгеле, - сказала сквозь слезы Песя и добавила: - И дети уехали сразу и ничего не знают, что сделал для них отец. Был бы Бенцион жив и здоров, я бы тоже ничего не узнала. Он бы не стал мне все это рассказывать. Но когда он лежал в больнице, мне удалось все выпытать у него.
      "За нас Вы не беспокойтесь. Мы живем хорошо, у нас собственный автомобиль", - прозвучали слова из письма.
      - Ух ты! - не сдержался Менделе и стал нетерпеливо дергать папу за рукав. - А какой? Форд? Да?
      Не обращая на это внимания, папа приблизил письмо почти к самой лампе и читал все дальше и дальше о просторном и светлом доме, который освещается электричеством, и о том, что электрические лампочки висят даже на улице, поэтому вечером там светло, как днем.
      - Это же сколько нужно керосина и лампочек, чтобы освещать все улицы? удивилась Голделе.
      Что и говорить, взрослые тоже толком не понимали, что означает это трудно выговариваемое слово "электричество". А Голделе это волновало не просто так.
      Ее постоянной обязанностью было покупать керосин. Его привозили в железных бочках и продавали прямо на улице. Очередь выстраивалась задолго до этого. Зимой, в морозные дни, Голделе приходила домой совершенно окоченевшая.
      - Бедненькая ты моя труженица! - пожалел ее отец и добавил. - Скоро тебе не нужно будет стоять в очереди за керосином. Ты, наверное, видела, сколько проводов привезли к плотине, где строят электростанцию. Вот протянут провода в каждый дом, и тогда вместо керосиновой лампы будет и у нас электрическая.
      - Папочка, а это правда, что эти провода золотые? Я слышала, как один дядя об этом говорил.
      - Глупенькая, он, наверное, пошутил. Не золотые, а медные - металл такой, похожий на золото.
      Многое в письме было необычным и будоражило воображение местечкового человека. Но кое-что и удивляло.
      Аба читал письмо с большим интересом. Но, вместе с тем, не мог понять одного. Америка в эти дни переживала острый кризис, массовое банкротство, поход безработных на Вашингтон. А это не могло не отразиться на жизни их родственников. Но об этом, как ни странно, ни слова. Менделе облокотился о стол, поддерживая обеими руками голову. Он не видел и не слышал ничего. Не смотрел он ни на письмо, ни на папу, который его читал. Казалось, он и не знает, о чем речь. Его взгляд протянулся в мечту, совершенно фантастическую. А мечта рисовала вот что.
      Ясное солнечное утро. Менделе надевает черные сапоги, черную кожаную куртку, черные перчатки с длинными отворотами и черный шлем. На него с удивлением смотрят Голделе и Люсенька. Но это его нисколько не смущает. Уверенным шагом он спускается с крыльца своего дома и направляется прямо к черному, блестящему автомобилю с двумя круглыми фарами впереди и с красивой надписью на английском языке на радиаторе. Тот самый автомобиль, который они видели с Монькой Айзенбергом на прошлой неделе, на площади у райисполкома, и который был в их жизни первым - настоящим, а не нарисованным. Менделе решительным движением открывает дверцу, достает корбу-рычаг, вставляет в отверстие под радиатором и, напрягшись что есть силы, делает резкое движение. Мотор завелся, повалил дымок из выхлопной трубы, и Менделе победоносным шагом направляется к кузову, садится в машину, кладет руки в черных перчатках на руль, нажимает на рычаг газа и трогает с места. Сестры радостно машут ему вслед руками и что-то кричат вдогонку. Он понимает, что они просят его покатать их. Но это опасно - он не может это сделать, пока не научится как следует водить. Машина мчится вдоль длинной прямой улицы по направлению к школе. По улице пешком идут ученики. Они торопятся к началу занятий. Услышав гул мотора, они останавливаются в изумлении, а потом, опомнившись, кричат: "Смотрите, смотрите! Это же Менделе водит машину!" А вот и Монька идет с большой сумкой на спине. "Хоть опасно, но, пожалуй, возьму его с собой", - думает Менделе и важно выпрямляется на своем сидении. Менделе всегда было обидно, что он по сравнению с Монькой меньше знает. У Моньки дома много книжек. Папа у него аптекарь. Он привозит их, когда едет в город за лекарствами. А теперь Монька сидит рядом с ним и Менделе ему объясняет, как нужно управлять машиной...
      - Сынок, ты уроки сделал? - Менделе даже сразу не мог сообразить, откуда и зачем раздается этот нелепый вопрос. Родители очень редко интересовались его школьными делами - они всегда были заняты. - Ты не забыл, что вам с Голделе завтра нужно будет мне помочь?
      Это мама нарушила полет фантазии сына. "Все-таки завтра зарежут Пятачка", - с досадой подумал Менделе.
      И чего, собственно, ему так жалко его? Почему ему не бывает жалко курицы, когда он приносит ее к резнику? Менделе совершенно спокойно смотрит, как резник притягивает хохолок к крыльям трепыхающейся курицы так, что птица закатывает глаза, выскубывает перья на шее, не торопясь, вытаскивает бритву из нагрудного кармана, шепотом читает молитву, ловким движением перерезает горло и сливает кровь в рядом стоящую бочку с перьями. Его даже не беспокоит то, что брошенная на землю курица еще долго бьется в агонии.
      Как поступают с поросенком, он уже знает - как в прошлом году. Сначала не кормят целый день, и он страшно кричит, когда к нему приходят. Потом вдруг замолкает. Это самое страшное - ему насыпали муки в корыто. А она для него очень вкусная. Он хватает ее с жадностью и забивает себе рот и, конечно, кричать не может. И тут мужики... Нет, он ни за что не останется дома!
      - Пусть идет спать, уже поздно. Завтра утром сделает уроки, - папа прервал его мрачные мысли и заступился за него.
      Мужики обещали прийти после обеда. А до этого нужно было все приготовить и справиться с обычными домашними делами.
      После завтрака Аба ушел в свою цукерню. Голделе помогала маме на кухне, а Менделе взялся за свое дело. Сначала он поднялся на чердак, насыпал гусям в корыто овса и подлил воды - вчерашняя водичка совсем замерзла. Потом он снимал там с веревок белье и тряпки, которые нужны будут во второй половине дня. На морозе все это замерзло и похоже было на жесть, покрытую толстым слоем инея. Менделе с большим трудом справлялся с этим. Он становился на ящик, снимал с веревки белье и бросал в длинное корыто, потом слезал с ящика и, переламывая, складывал каждую вещь, чтобы удобно было спускаться вниз по лестнице и не задевать за грязные стены. Когда руки замерзали и терпеть больше нельзя было, он прерывал работу, засовывал их в карман, чтобы согреть и некоторое время смотрел, как гуси быстро поедают овес и в то же время успевают обмениваться короткими звуками. Сколько раз он пытался понять, о чем они говорят, и не мог. Наверное, они своей скороговоркой хвалят вкусную еду, подумал Менделе.
      Менделе должен был еще заполнить бочку с водой. Она стояла в прихожей, где было, конечно, холоднее, чем в доме, но теплее, чем на улице, и вода там почти никогда не замерзала. У него было свое небольшое ведерко, которое папа ему купил. Тащить большое ведро с водой ему еще было не по силам. Он вспомнил, как на прошлой неделе он притащил только пять ведер и после этого никак не мог себя заставить залить бочку до конца. Надоело. Незаметно для себя взял листок бумаги и начал делать кораблик. Получился он на славу. Осторожно поставил его на поверхность воды в бочке и, пока он любовался им, пришла интересная мысль. Дома как будто никого не было. Пошел на кухню, достал спички, вернулся в прихожую, воткнул одну спичку в кораблик серной головкой вверх и зажег ее. Кораблик рванул с места и стукнулся об стенку бочки. И в этот самый момент кто-то схватил его за уши, и он услышал чеканную фразу своей старшей сестры:
      - Мамка тебе сколько раз говорила - не трогать спички! Иди и положи их на место и больше не бери!
      Всю неделю Менделе ждал наказания, но, видимо, Голделе его не предала.
      И сейчас ему совсем не хотелось делать эту работу. Из-за Пятачка настроение совсем было скверным. Однако он одел свою черную расклешенную книзу дубленочку, шапку, взял ведерко и вышел на улицу. Недалеко от колодца, у ворот рушки, где делали пшено, Менделе увидел на снегу небольшое плоское железное колесо. Он поставил ведерко на землю, взял обеими руками колесо и сквозь толстые рукавицы почувствовал магическое прикосновение к рулю черного Форда. Его мальчишеская фантазия готова была опять вспыхнуть. Но скрип тяжелого вращающегося жернова, раздававшийся из открытых ворот рушки, отвлек его внимание. Там, в темной глубине, непрерывно по одному и тому же кругу в течение всего дня шагали и шагали две слепых несчастных лошадки, вращая тяжеленный камень. Ему было их очень жалко. Менделе не первый раз их видит. Но на этот раз то, что он заметил, не могло не взволновать его: на шее, около груди, под хомутом кожа у лошадей была потерта до крови. Какую же боль им приходиться терпеть, чтобы вращать этот огромный жернов?!
      Менделе неподвижно стоял с железным кольцом в руке у ворот рушки. Его взгляд был целиком поглощен лошадиной трагедией. Он готов был немедленно разделить их судьбу, может быть даже себе тоже надеть на шею хомут и вращать вместе с ними рушку.
      Тем временем Этл торопилась все успеть к приходу мужиков. Как на грех, в доме закончился хлеб. Она это обнаружила еще вчера. Вот и пришлось после того, как было прочитано письмо Фейги и все отправились спать, ставить тесто. С некоторых пор на это уходит значительно больше времени - голод в стране с каждым днем усиливается, муку достать не так-то просто, да и дороже она становится, и поэтому приходится натирать картошку и добавлять ее в тесто. Что и говорить, разве можно сравнить пышный, румяный, настоящий хлеб с тем, который выпекается с картофельной добавкой? Но, слава богу, хоть так, а то у многих и этого нет - одной макухой питаются.
      Этл стояла на кухне, посыпала деревянную лопату мукой, клала на нее очередной полушар теста и задвигала его в горячую печь. После этого она делала резкое движение, и тесто сползало на раскаленный под печи. Этл закончила загружать печь и стала передником вытирать пот с лица, как вдруг услышала крик на улице. С шумом открылась дверь, и на пороге показалась соседка, бледная, встревоженная.
      - Этл! Быстрее! Там - Менделе!
      Этл бросилась к соседке и стала ее трясти.
      - Говори, что с ним?
      - Шла мимо, слышу - кто-то в рушке плачет. Заглянула, а в темном углу твой Менделе лежит на соломе и тихо всхлипывает. Домой идти ни за что не хочет.
      Этл, в чем была, так и выскочила вместе с соседкой на улицу.
      Мать схватила сына за плечи, поставила его на ноги, стала тормошить, спрашивать, в чем дело, и неожиданно наткнулась руками на что-то холодное. Вытащила Менделе на свет и увидела железное кольцо на его шее.
      - Что это у тебя? - спросила строго мать, несколько успокоившись.
      В ответ она услышала такой жалобный плач, который она давно не слышала от своих детей.
      - Сними эту грязную железку сейчас же и объясни, в чем дело. - Горькие слезы покрывали раскрасневшиеся щеки сына.
      - Я... я не могу снять кольцо.
      Этл потащила сына домой и там пыталась его снять. Менделе было больно и страшно. Вдруг ему придется всю жизнь прожить с кольцом на шее. Он продолжал обливаться жгучими слезами и весь дрожал. В стороне молча, с испуганными лицами стояли его сестрички.
      Прибежал с работы Аба. За ним Этл послала соседку. По дороге она ему все рассказала. Отец переступил порог, посмотрел на сына и решительно приказал:
      - Быстрее собирайтесь.
      - Куда? - спросила Этл.
      - Потом узнаешь.
      На берегу реки, у плотины, стояла кузница. Много лет кузнец Ицхак отдал своему делу - делал подковы и ковал лошадей, обода колес для телег, полозья для саней и все то, что нужно в каждом доме, - разного рода крюки, кронштейны и кочерги. Годы тяжелого физического труда у жаркого горна и наковальни, где дышать приходилось густо задымленным воздухом от тлеющих углей, конечно, сказались на его здоровье. Дядя Ицхак был сутулый, грузный, неторопливый старик. Несмотря на преклонные годы, он продолжал трудиться в кузнице. Его мастерство славилось на всю округу. В сложных случаях люди предпочитали обращаться к нему.
      Увидев заплаканного Менделе с кольцом на шее, старый Ицхак нисколько не удивился. На его веку и не такое случалось.
      - И чего ты, дружок, такой у нас заплаканный?! Подумаешь, кольцо на шее! Разве ты никогда не слышал об окольцованных птицах? Не слышал? Вот так раз! Так я тебе и расскажу.
      Старый кузнец говорил с Менделе и одновременно подводил его за руку к наковальне, где лежало множество инструментов. Этл стояла у входа и была бледна, как смерть. Ицхак не успел даже рассказать об окольцованных птицах, как брошенное на землю злополучное кольцо брякнуло, ударившись о другие ненужные железки в темном углу кузницы.
      Ицхак любовно шлепнул Менделе по заду и пробасил:
      - Иди гуляй! Не одевай больше на шею железки.
      На выходе из кузницы Менделе посмотрел на широкую, залитую золотыми лучами холодного зимнего солнца ледяную гладь реки, где дети катались на коньках, на плотину, на которой заканчивали строительство электростанции, на далекий дремучий лес за рекой, и ему так захотелось подурачиться, побегать по снегу, покататься на коньках... Он даже забыл про Пятачка. Но мать напомнила.
      - Мужчины, пожалуйста, прибавьте шаг, а то скоро к нам придут мужики.
      Но это уже не могло его сильно взволновать. Он даже не обратил особого внимания на то, как у входа кузницы помощник дяди Ицхака вместе с молодым цыганом держали переднюю ногу красивого каштанового рысака и, прибивая подкову, беспощадно загоняли ему гвозди в копыто.
      Менделе уже думал о другом. Как бы уговорить отца купить ему новые коньки-снегурочки, на которые он загляделся на днях в магазине.
      Надейся на господа!
      Поздней осенью в Ружин неожиданно приехал Арон, который уже несколько лет как покинул родное местечко и устроился работать в Киеве.
      Это произошло ранним утром. Соскочив с повозки, которая привезла его из Заруденец, Арон быстро рассчитался с балагулой, вскочил на крыльцо, стал энергично стучать в дверь и громко приговаривать:
      - Сестричка дорогая, открой, пожалуйста, быстрее своему братцу, который замерз по дороге, как собака. Пожалей! А то душа его, чего доброго, может покинуть окоченевшее тело. Не думаю, что ты этого хочешь. Открой, пожалуйста!
      Первым поднялся с постели Аба и стал одеваться. А к моменту, когда он стал открывать наружную дверь, за ним с нетерпением выстроились Песя, которая на этот раз ночевала у дочери, а также Этл и Голделе. Облепленный женщинами, Арон с трудом пробрался в дверной проем комнаты.
      - Ну, ну, мамочка, только без слез. Целый, здоровый, можешь пощупать.
      Голда, которая была без ума от дяди Арона, стала на цыпочки, обняла его кудрявую голову и попыталась поцеловать давно небритую щеку, но уколовшись, тут же отвалилась и разочаровано заявила:
      - Это же надо! А я-то думала, что в Киеве мужчины хоть раз в месяц, но бреются. А тут, как у ежа.
      - Ну и язвочка! Товарищи родители, как вы воспитываете своих детей? Никакого почтения к старшим, да еще к родственникам.
      - Представь, не очень плохо, - защитил отец свою дочь, - раздевайся, умывайся и за стол.
      - Нет уж, извини, я должен пропесочить, и как следует, этих благовоспитанных отпрысков. Пишу им, понимаете ли, регулярно письма, сижу, можно сказать, ночами, после трудового дня. Стараюсь в письме расписать Киев, этот прекрасный город, и настолько подробно, чтобы им казалось, что они его сами видят, посылаю им открытки и все такое, а они... Что они? Никакого тебе ответа.
      - Подумать только, всего-то одно письмо написал за год, а сколько шума, - едко заметила Голда и тут же добавила: - А ты нам подробно не описывай свой Киев. Лучше пригласи нас к себе в гости, чтобы мы сами посмотрели.
      Тут Этл не выдержала:
      - Ну-ка, Голда, прикуси-ка свой длинный язычок. А ты, Арон, иди умываться.
      - Нет-нет, я еще не все сказал, - не сдавался дядя Арон, но тут же запнулся, увидев в двери, которая вела в большую комнату, сонного с заплывшими глазами Менделе, а за его плечами круглые от удивления глазенки Люси.
      - Д-я-д-я Арон?! - медленно, монотонно протянул Мендл, с не созревшей еще после крепкого мальчишеского сна радостью в голосе.
      - Грибочек ты мой белесенький! - Арон сел на корточки и протянул руки к младшей племяннице, но Люсенька с быстротой молнии рванула назад к своей кроватке, так что ее румяные пятки быстро замелькали из-под длинной ночной рубашки.
      Приехал он на выходные дни, чтобы, как он выразился, повидать свою мать, милую сестренку и все ее богатство - беленького грибочка Люсеньку, язвочку Голделе, задаваку и гордеца Менделе и отчитать как следует своих чудесных племянниц и витающего где-то в облаках вместе со своим бумажно-фанерным планером племянничка за то, что они ни разу не ответили на его письма, хотя они все грамотные и писать умеют, - государство ведь с ними постоянно возится, чему-то учит и как-то воспитывает.
      Настроение как будто у него было прекрасным. Весь первый день он не переставал рассказывать о достопримечательностях Киева - о Печерской Лавре, могучем Днепре с его широкими песчаными пляжами, высоким правым берегом и фуникулером, Пролетарским парком, Владимирской горкой и Софиевским собором, о поднимающихся вверх от Крещатика вправо и влево крутых улицах с красивейшими многоэтажными домами, каждый из которых достоин войти в историю человеческого таланта и трудолюбия.
      А театры - оперный, оперетты, драмы имени Леси Украинки... Об их спектаклях Арон говорил почти взахлеб, восхищался игрой знаменитого Ярона, известных оперных артистов - Паторжинского, Литвиненко-Вольгемут.
      Временами, когда на него находил патриотический настрой, дядя Арон рассказывал о том, какие мощные заводы и фабрики сумела построить советская власть за короткий период, и что в случае, если фашисты или капиталисты задумают напасть на СССР, то они будут иметь дело с хорошо вооруженной Красной Армией, которую победить невозможно.
      Дети слушали его с большим интересом, хотя многое из того, что он рассказывал, они знали из передач по радио или по рассказам взрослых. Арон садился на кушетку, одной рукой обнимал сразу двоих, Люсеньку и Менделе, а другой - Голду и пел им любимые песни о Родине, о героях, покоряющих новые пространства. С особым воодушевлением, по просьбе Голделе, он пел песню о любимом городе.
      В далекий край товарищ улетает,
      Родные ветры вслед за ним летят.
      Любимый город в синей дымке тает,
      Знакомый дом, зеленый сад и нежный взгляд.
      Пройдет товарищ все бои и войны,
      Не зная сна, не зная тишины.
      Любимый город может спать спокойно
      И видеть сны и зеленеть среди весны.
      - А теперь, давайте все вместе! - предлагал он.
      Когда ж домой товарищ мой вернется,
      За ним родные ветры прилетят.
      Любимый город другу улыбнется,
      Знакомый дом, зеленый сад и нежный взгляд.
      И все, в том числе и Люсенька своим неокрепшим голосочком, тихо и задушевно заканчивали песню о нежной любви и жестоких битвах.
      Поздно вечером Этл, уставшая от обычных забот и прибавившихся к ним приятных переживаний по поводу приезда любимого брата, уложила детей спать, а сама отправилась в постель. За столом в маленькой комнате остались Аба и Арон.
      - Давай выпьем по рюмочке, - предложил Арон, - и расскажи-ка, как у тебя обстоят дела с работой, как дети учатся?
      - Что тебе говорить!? Ты и так уже хорошо все знаешь. Цукерню придется закрывать - не оправдывает она себя. Но мне предложили работу в государственном магазине. Голделе после восьмого класса пойдет работать в сберкассу. Мендл - иногда ничего, а бывает, откалывает номера. Пожаловался учитель математики Этл, что ее сын геометрию не учит. Так он, негодник, с таким жаром убеждал тут мать, что геометрия никому не нужная наука о треугольниках, линиях, точках, которые в жизни никому не пригодятся.
      - Ну, ничего, зато планеры запускает и еще задумал - он мне по секрету сказал - построить вместе со своим товарищем педальный автомобиль. Так что, так или иначе, а в люди выйдет.
      - Надеюсь.
      После короткой пaузы лицо Арона резко изменилось, стало серьезным, глаза потускнели.
      - Я думаю, Аба, - начал он тихо, - вы тут заметили, что творится кругом. В особенности после убийства Кирова. Трудно поверить, что у нас столько врагов народа. Заслуженные в прошлом люди, образованные, интеллигентные и вдруг... А, впрочем, кто его знает, может и так, хотя не совсем вяжется с тем, как они жили. Чего, спрашивается, им не хватало? Советская власть дала им все для безбедной жизни, для интересной работы. Ан нет - тянут назад. Конечно, при этом местные власти, уверен, допускают ошибки и иногда арестовывают невинных. И такое бывает.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20