Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Кот в сапогах, модифицированный

ModernLib.Net / Современная проза / Белов Руслан Альбертович / Кот в сапогах, модифицированный - Чтение (стр. 1)
Автор: Белов Руслан Альбертович
Жанр: Современная проза

 

 


Руслан БЕЛОВ

КОТ В САПОГАХ, МОДИФИЦИРОВАННЫЙ

1. Кому нора, а кому и дыра…

Мне достался кот. Старший брат к своей усадьбе близ Рублевки получил уютную двухэтажную виллу на Юго-западе и новенький синий «Опель» престижной модели, среднему достался дом на побережье, естественно, Испании и еще один в Буэнос-Айресе. Что ж, они знали, где почесать у тетки.

А мне, невежде, достался черный кот, плюс — стал бы я за ним ездить, — особняк в деревне, в котором он проживал. В последний, оказавшийся относительно упорядоченной грудой досок, прикрытой прогнившим толем, я не пошел — побоялся вымазаться, да и обрушиться от свежего осеннего ветерка он мог только так. Постояв посередине единственной сотки и поглазев на буйство беспризорной природы, я удрученно развел руками и пошел на станцию. Большой, уверенный в себе черный кот, потом я назвал его Эдгаром, вошел в электричку следом, и мне не хватило духа выбросить его в окно. В вагоне, почти пустом, я сел у окна; он устроившись напротив, принялся полосовать меня желтыми зенками.

Мне, намеревавшемуся сладостно поплескаться в философской книжке Кьеркегора, стало не по себе, вспомнился «Черный кот» Алана Эдгара По. Я воочию увидел обезумевшее животное, случайно замурованное в стену вместе с трупом женщины, животное, страшно щерящееся, сидя на раскроенной топором голове. Брр!

— Недобрый знак, что-то меня ждет, — подумал я. — Он навязывается мне, как кот Эдгара По навязался своему хозяину.

* * *

В приметы я начал верить недавно, а именно с тех пор, как пару месяцев назад шел на службу и прямо передо мной брякнулся на асфальт здоровенный ворон, черный, как смоль. Несколько секунд он лежал, глядя на меня с ужасом, затем испустил дух. На работе, в курилке, я, все еще находившийся под впечатлением увиденного, спросил коллегу, известного знатока черной магии, астрологии и народных примет, что этот эпизод может мне предвещать. Он, посмотрев сочувствующим взглядом, сказал, что, скорее всего, в ближайшем будущем меня, либо моих ближайших родственников ждет что-то нехорошее, вплоть до летального исхода, ибо примерно та же история случилась с Александром Македонским перед самой его смертью от цирроза печени.

И что вы думаете? Коллега оказался прав!

Через неделю тетка Виктория, молодая еще восьмидесятилетняя женщина, внезапно занемогла, гуляя с молоденьким гаучо по морскому бережку Аргентины, и через неделю угасла в расцвете коммерческих сил (их бы мне наследовала, не кота). И вот, вследствие этой смерти, предсказанной вороном, этот кот, черный, как смоль, сидит и смотрит на меня, как на свою законную собственность.

Как тут не поверишь в приметы?..

* * *

Надо сказать, тетка была права, так несимметрично разделяя наследство — среди близких родственников я слыл непутевым, и слыл, по крайней мере, с первого класса. Почему? — спросите вы? Да потому что держал в доме трех лисят, приобретенных в зоомагазине вместо школьных завтраков, в саду рыл норы и пещеры, вместо цветных йогуртов обожал сгущенное молоко и систематически являлся домой с двойкой по чистописанию, а также с расквашенным носом и синяком на глазу, а то и на двух. Родители не знали, что получал я кулачные травмы, защищая братьев, учившихся во втором (средний брат), и в третьем классе (старший). Они молчали, и я становился в угол или лишался сладкого, но, тем не менее, на следующий день или неделю, увидев, что бьют «ябеду», то есть среднего брата, или «задаваку» — старшего, закрыв глаза, бросался со сжатыми кулаками на ребят, ничего кроме уважения, у меня не вызывавших. Братья всегда ходили чистенькими и умненькими, боялись червяков и ангины, любили обклеиваться пластырями телесного цвета и расцвечиваться зеленкой, говорили «добрый день, милая тетушка» и «ах, тетушка, как вы умны», дарили ей самодельные оды («Тетя Вика, вы как клубника») и рисунки маслом на холстах, на два порядка уступавшие обезьяньим (Ах, ах, как талантливо, как свежо, как искренне», — расцветала тетка), а я, чумазый, с распущенными шнурками, выращивал в огороде репу, чтоб как в сказке вытянуть всей семьей, и, увидев тетушку, замечал, что «надо больше двигаться, а то скоро в эскалаторе застрянете со своей фигурой». Папа мой (в памяти он всегда сидит в плетеном кресле с многостраничной газетой, полной таинственных диаграмм и таблиц), когда я прибегал к нему с чудесным махолетом, собственноручно изготовленным, но почему-то не желавшем летать, смотрел на меня, как на доморощенного Иванушку Кулибина, не читающего газет, и потому не знающего, что на Западе все давно изобретено и все давно летает, и потому не стоит ничего придумывать, а надо просто вынуть бумажник и купить то, что хочется или нужно. Мама моя меня любила (и по-прежнему любит), но как дичка, плоды которого никому не пригодятся.

В конечном счете, умные мои братья то так, то сяк, стали выглаженными юристами-экономистами не-сунь-палец-в-рот, а я, глупый, с репой, махолетом и какими-то не такими мозгами — геологом. Да, геологом, всю молодость проишачившим в тайге, горах, пустынях и прочих негостеприимных местностях, и потом написавшим диссертацию, не принесшую никаких дивидендов, кроме четырех точек, того же количества букв и одного тире, образующих бессмысленную аббревиатуру к.г.-м.н. Умные мои братья ступенька за ступенькой шагали вверх по карьерным лестницам, я же менял их одну за другой, менял, пока не понял, все они ведут куда угодно, но только не туда, где хорошо и просто жить.

Человек, понявший это (и многое другое), естественно, не может обойтись без пары стаканчиков на сон грядущий. Конечно, пара стаканчиков не смогла бы подвигнуть меня на удаление пронзительно уничижающего котиного глаза при помощи перочинного ножичка, как сделал это герой Эдгара По (который, кстати, был горьким алкоголиком), но чем черт не шутит? Ведь ежедневная пара стаканчиков — это счастливая семейная пара, весьма склонная к размножению.

Нет, я не алкоголик, не подумайте — не было у меня в родне алкоголиков, и пока не параноик. Но этот кот… Как только я его увидел, в меня вошло понимание, что явился он по мою жизнь, явился, чтобы сунуть ее себе под хвост, сунуть нагло и насильственно.

И еще кое-какие обстоятельства не позволяли мне иметь кота: во-первых, мне иногда кажется, что в прошлой жизни я был лисицей, а они принадлежат семейству псовых. А во-вторых, я сам — Кот, и не просто Кот, а Трижды Кот, ибо являюсь вдобавок Рыбой. А двум котам, если, конечно, они душевно здоровы и не стерилизованы, никак не ужиться на одной территории. И поэтому, расположившись удобнее, я стал думать, как избавиться от навязчивого наследства, вне всякого сомнения, намеревающегося пометить в личную собственность меня самого и единственное, что у меня есть — мою территорию, мою уютную квартирку, мое второе я. В том, что от наследства придется избавляться — грубо и насильственно — сомнений не было: лишь хитрое и злонамеренное животное могло незамеченным сопроводить жертву до станции, а ведь до нее я шел километров пять, шел, любуясь видами, в том числе и остававшимися за спиной.

И еще кое-что подталкивало меня к решению проблемы насильственным путем. Это кое-что было убеждением, что не кот, завещан мне, а я коту.

— Хорошо, что в дом не пошел, — подумал я, пристально посмотрев на животное, продолжавшее сверлить меня глазами. — Если бы пошел, точно увидел бы на кухонном столе записку, заверенную нотариусом, записку примерно такого содержания:


Милый Эдгар!

Я до сих пор сержусь, что ты не поехал со мной в Аргентину. И потому из вредности своей душевной (ты же знаешь, я всегда была бякя), завещаю тебе своего племянника, Евгения Евгеньевича Смирнова или Карабаса (так я называла его, за своевольный нрав и неосмотрительные поступки). Будь с ним построже и присматривай пристально — он, как и ты, форменный кот и лиса, к тому же еще и разгильдяй.

Целую тебя в сладкий носик. Если можешь, прости за измену.

Мур-мур-му, твоя Киска Вика.

P.S.

Сегодня шла по пляжу с мальчиком, и показалось — ты перебежал нам дорогу…


Всмотревшись в воображаемое письмо, я увидел под текстом дату смерти тетки. Взгляд мой, став убийственным, впился в уверенно-вальяжное животное с намерением установить его слабые и сильные свойства.

«Голова круглая, большая, из петли не выскользнет, — отмечал я. — Шея толстая, упитанная — ей предстоит стать много тоньше.

Тело мускулистое — представляю, как оно повиснет окоченевшей на морозном ветру половой тряпкой.

Ноги, то бишь лапы…

Что это такое?!

Лапы у кота были не иссини черными, как тело, но коричневыми, шерстка на них была длиннее, и потому мое достояние казалось обутым в сапоги.

— Да ты в сапогах! — залился я смехом. — Это ж надо! Да еще, кажется, шестипалый!

Я пересчитал пальцы кота — он отнесся к этому великодушно, то есть подал мне одну лапу за другой. Пальцев оказалось 26!

— Да ты мутант батенька… — проговорил я, закончив с арифметикой. — Насколько я знаю, кот, попавший в книгу рекордов Гиннеса, имеет на один палец меньше. Кот-мутант! Черт, разве могло что-нибудь другое упасть на мою голову, после той вороны…

Набожная на вид женщина в золотых очках, дремавшая через сидение напротив, очнулась от поминания черта и посмотрела неодобрительно. Девушка из породы мобилов, сидевшая рядом с ней, оторвалась на секунду от своего телефончика. Кот пошевелился, как бы ослабляя хватку удавки, и сказал «мя-я-у» со смыслом: «Ну, мутант. А что?». И улыбнулся потом, открыто и доброжелательно. От этой улыбки мысленная веревка, сжимавшая его шею, мигом исчезла, и он показался мне уже не исчадием ада, злонамеренно свалившемся на голову, а свойским парнем, с которым легко идти по жизни.

Кот уже подумывал, не перебраться ли мне на колени (мыслил он зримо), но тут перед нами предстала русоволосая девочка в сарафане с большими красными маками; посмотрев на «сапоги» проказливыми глазами, она вынула из кармана шоколадную конфету, развернула и со словами: — Кушай, котик в сапогах. Ты птичек, наверное, любишь, а это «Ласточка», — положила ее перед моей движимостью

Котик мигом схватил конфету, вязко разжевал и в две попытки проглотил.

— Он еще и конфеты ест… — хмыкнул я, окончательно решив зачислить кота в домашнее штатное расписание. И улыбнулся, придя к мнению, что он займет в нем не последнее место, а втиснется между мной и Теодорой. Однако улыбка увяла под упористым взглядом кота — похоже, штатное расписание он видел несколько другим.

2. Что хочет, то и делает. Бедная Теодора…

Теодору, симпатичную кошечку и дочь шеф-повара итальянского посольства, Эдгар терминировал в одну неделю. Я с любопытством наблюдал их межвидовую борьбу со стороны.

Теодора — в часы любви я называл ее Федечкой — была женщиной хоть куда, однако оба мы, весьма непохожие люди, твердо знали, что являемся друг для друга временным явлением. И, более того, никто из нас не сомневался, что связь наша, являясь лишь плотской, телесной, лишает нас возможности найти душе пару, найти человека, с которым приятно идти к горизонту жизни. И дело было не в языковом барьере (мы прекрасно общались на смеси русского с английским) и разном отношении к продуктам и полупродуктам телевидения и кулинарии, дело было в любви, которую мы оба искали.

Да, в любви… Скольких красивых и просто прелестных девушек я знал, а скольких любил? Ни одной! Пользовался, извините за выражение, как Теодорой, но не любил. Этот трагизм завершенности внешнего, эта уверенность в своем качестве, как могильная ограда. Но вот некоторые… Они смотрят на вас, как смотрит на жертву пантера, засевшая в глубокой норе. И стоит вам ее заметить, она выскочит и разорвет в клочки ваш мирок, ваше спокойствие, ваш эгоизм и вашу расчетливость. На них мне не везло — влюблялся, и они, порадовав когти, уходили, оставляя в моей душе надежду когда-нибудь встретиться с такой же, но полукровкой, а именно смесью пантеры с домашней хозяйкой.

* * *

На третий день жительства, после того, как расплакавшаяся Теодора ушла, едва появившись — новосел пометил ее туфельки за триста пятьдесят долларов (вместе покупали), после чего их можно было лишь выбросить (сомневаюсь, что кто-то решился бы к ним приблизиться без швабры с длинной ручкой) — он уселся предо мной, горестно общавшимся с бутылкой вина, и выдал руладу: «тяя у кятяярой яя укряяден в отмяястку тяяже стяянет кряясть».

Что я мог сделать с котом, цитировавшим Евгения Евтушенко? Только плеснуть ему портвейна в блюдечко, дабы поговорить по душам, уровнявшись хотя бы в содержании алкоголя в крови.

Наполнив кошачий фужер, я поставил его на стол перед свободным стулом и сделал церемонный приглашающий жест. Эдгар впрыгнул на предложенное место, понюхал вино, чтобы тут же взвиться на метр вверх назад. Это бы ничего, любить или не любить алкоголь сомнительного качества — личное дело каждой всесторонне развитой личности, но ведь подпрыгивая, он зацепил когтем скатерть, и моя бутылка, опрокинувшись, забулькала впустую. Я, ошарашенный непонятным поступком, не смог вовремя вернуть ее в горизонтальное положение, ибо скатерть двигалась быстрее моей руки, способной в трезвом состоянии схватить за крылышки быстролетящую муху.

Выпив не пролившиеся пятьдесят грамм прямо из бутылки (представляете мой тогдашний моральный облик?), я успокоился. Это помогло мне посредством неспешных размышлений прийти к здравой мысли, что зло (несомненно, осмысленное, так же, как и откровенное недавнее надругательство над туфельками Теодоры) должно быть покарано немедленно и жестоко. Да, немедленно и жестоко, ибо, в противном случае оно сядет на голову, и пить мне придется на улице, лестничной площадке или даже запершись в туалете. А это либо не соответствует моим привычкам, либо унизительно.

Утвердившись в необходимости возмездия, я призвал к себе кота. Судя по виноватому выражению глаз, он также придерживался мнения, что наказание всегда, везде и за все должно быть неотвратимым. И, когда я приговорил его к поражению в правах и помещению на три часа в сантехническое отделение туалетной комнаты — ну, там, где вентили и трубы с горячей и холодной водой, а также капает и хранится вантуз — он вел себя достойно, разве что не держал за спиной передних лап, как заправский зек.

Пробыл Эдгар в заключение около получаса. За это время стыд объел мои моральные принципы до костей, и я решил объявить амнистию в ознаменование наступающего Дня работников леса. Осуществив ее оперативно и без проволочек, заглянул виновато в глаза досрочно освобожденного. И что вы думаете, в них увидел? Решимость за первую же провинность перед ним, несчастным котом, приговорить меня к помещению на полтора часа в сантехническое отделение туалетной комнаты!

Вот чем плоха демократия — я-то крупнее по габаритам раз в десять. Но что делать? Общее житие — есть общее житие, в нём все должны быть принципиально равны перед законом, и потому я решил вести себя по отношению к сожителю корректно. Его же поведение куртуазностью не страдало, и спустя несколько дней провинившись вновь, он получил новый срок и как рецидивист был сослан в места не столь отдаленные, то есть в холодные края.

* * *

…В тот день позвонила Теодора. Скороговоркой, как все итальянцы, она сказала, что с утра изнемогает от нежности ко мне и тоскует по моим непосредственным достоинствам. И оттого придет лечить аналогичное мое изнеможение и тоску, в физиологическом наличии коих она не сомневается, зная мой темперамент и тонкий вкус (она намекнет, так намекнет — коту понятно), придет, если я одену на это милое животное… памперс.

Посмеявшись, я согласился. Если кот хочет описать вашу девушку, он совершит это, помести его хоть в банковский сейф, совершит на расстоянии, сделав обоняние, столь важное в чувственной любви, невыносимым. А памперс — это надежная штука, особенно если надежно закрепить его с помощью пассатижей достаточно толстой медной проволокой.

Здесь вы можете поинтересоваться, почему Теодора не поставила меня перед выбором: «Или я, или кот»?

Отвечаю, это просто.

Во-первых, она не могла поступиться принципами. Ибо по глубокому своему убеждению состояла членом могущественного международного общества защиты бездомных животных — чем только обеспеченные западноевропейцы не занимаются, чтобы не чувствовать себя бездельниками! Вследствие этого большую часть своего рабочего времени она тратила на составление пространных брошюр, убеждавших людей не лишать надоевших домашних любимцев крова, а также на поиск владельцев потерявшихся кошек, собак, змей, крокодилов и прочей живности, включая гигантских тараканов. А во-вторых, женщины задают вопросы с двумя «или», лишь будучи уверенными, что получат ожидаемый ответ.

* * *

В назначенное время зазвонил колокольчик, я приоткрыл дверь, и тут же в квартиру проникла изящная белая ручка Теодоры, элегантно сжимавшая памперс для младенцев среднего возраста. Едва я принял его, дверь со стуком захлопнулась.

Кот лежал на кровати и смотрел на меня пристально, как на существо несмышленое и собирающееся совершить тяжкий грех.

— Понимаешь, я должен это сделать, — сказал я, приближаясь к нему, как к зверю, схваченному ловушкой, но, тем не менее, дееспособному. — Ты же кот, ты должен меня понимать… И вообще, мужская солидарность — это не пустой звук… Тебе еще предстоит в этом убедиться в марте, а он не за горами.

Эдгар молчал. Я повертел в руках памперс, прочитал надписи и воскликнул:

— Эдик, милый! Так это ж памперс для кошек! Понимаешь, для кошек, то есть лично для тебя!

Эдгар отвернулся. Подозреваю, ему, несомненно, ищущей натуре, хотелось походить в приятно шуршавшем памперсе с красивыми голубыми цветочками, лишь потому он дался мне в руки и почти не дергался, когда я плоскогубцами закручивал проволоку.

Теодора в тот день превзошла саму себя. Видимо, ей, раскрепощенной уроженке Запада, да к тому же склонной к эксгибиционизму (окон по ее настоянию мы никогда не завешивали), нравилось, что за нашими играми внимательно наблюдает живое существо мужского пола (я оставил кота в спальной, чтобы вовремя пресечь попытку освобождения — в том, что он ее предпримет, сомнений у меня не было).

И зря оставил, надо было запереть его в изоляторе: в самый волнующий момент Эдгар молнией запрыгнул на плательный шкаф, стоявший у самой кровати (видимо, для того чтобы видеть лучше наши камасутры), и ваза, теткин подарок на тридцатилетний мой юбилей, дорогая старинная фарфоровая ваза времен императрицы Цыси, стоявшая на нем, упала. Меня спасло то, что я был снизу, а вот Теодору слегка контузило.

Очувствовавшись минут через сорок, она ушла с перевязанной головой, ушла, проворковав, что так хорошо ей никогда не было, и потому в следующий раз она непременно принесет с собой точно такую же вазу.

Услышав это, я прямодушно подумал, что ударное воздействие вазы усилило оргазм (о чем-то подобном я читал — в журнале для мужчин или Спид-инфо, не помню), — но потом сообразил, что коту объявлена война, и у меня появилась возможность насладиться ее перипетиями.

Вожделенно потерев руки, я, кликнул кота; когда он притащился, шурша памперсом, освободил его от последнего (накопитель урины увеличился в размерах раза в два), и за злостное хулиганство и неуважение к частным памятникам старины приговорил к часовому заключению в холодных краях, а именно в холодильнике (после появления Эдгара в доме в нем вешались мыши).

Через день Теодора появилась с подгузником, кипрской фаянсовой вазой с амурами и аппетитным антрекотом в красивой хрустящей упаковке, перевязанной кроваво-красной ленточкой. Упаковав Эдгара в первый, я впустил девушку в квартиру. Расцеловав меня, она презентовала коту антрекот, который на самом деле, — я сразу догадался, — был ни чем иным, как антикотом с сильным запахом валерьянки, напичканным небольшими тончайшими иголочками. Убеждения не позволяли девушке требовать изгнания домашнего животного на безжалостную улицу, однако ничего против его умерщвления по месту жительства они не имели.

Убедившись, что Эдгар начал жадно есть, Теодора побежала устанавливать вазу на плательный шкаф. Я же принялся с любопытством наблюдать за трапезой и через три минуты крикнул в сторону спальни:

— Федя! — А сколько иголок было? — к тому времени на котином блюдечке их лежало пять.

— Восемь… — ответила Теодора, появившись на кухне в новом белье.

От ее вида у меня, естественно, «в зобу дыханье сперло». Когда дыхание восстановилось, и глаза нарадовались, мы уселись на диван рядышком и с любопытством уставились в самозабвенно умывающееся животное. Оно казалось воплощением здоровья и долголетия.

— Ты уверена, что восемь? — спросил я, устав обозревать довольную кошачью рожу. — Смотри, он и не думает колеть.

Эдгар, обидевшись грубому слову, ушел.

— Ну, не восемь, а восемь предметов. Не хватает трех ежиков, по совету моей приятельницы из «Гринпис» мне их скрутили в металлоремонте из тонкой стальной проволоки.

— Ну ты даешь! Кошек так не изводят, только собак.

— Но он же съел их! И вообще, тебе не кажется, мы вовсе не тем занимаемся?

Она подняла грудь, повела ее кругом, и мне, мгновенно прозревшему, явилось ее лакомое нежное тело, приправленное дезодорантами и изысканным бельем. Мгновенно зажегшись, я схватил девушку на руки, побежал в спальню, бросил на кровать — она взвизгнула — и упал сверху.

Теодора вновь превзошла себя. Глаза ее, наполнившиеся влагой, блестели, она кричала что-то по-итальянски, совершала такие бешено-согласованные движения, что я кончил в три минуты.

Потом она плакала, а я чувствовал себя законченным суперменом. Чувствовал, пока не понял, что девушка плачет не от счастья, а от боли.

Догадка сверкнула в голове искристым электрическим разрядом. Еще не веря ей, я перевернул Теодору на живот и увидел три ежика, изготовленных в металлоремонте для мучительного внутрикишечного убиения моего кота. Я вешу килограммов восемьдесят пять, и ежики вошли в нежное девичье тело намертво, как таежные клещи.

— Бог не фраер — он все видит, — только и мог я сказать, направляясь в ванную за пинцетом.

3. Соглашение о намерениях.

— Ну и что мы будем с тобой делать? — выцедил я коту, после того, как Теодора ушла, ушла навсегда. — Ты ведь не сможешь мне ее заменить? Или попробуем?

Не ответив, Эдгар сходил в прихожую, принес в зубах кошелек, лежавший на тумбочке и, умело раскрыв, подвинул ко мне. С минуту мы обозревали дюжину десяток и чудом сохранившуюся сотню. До зарплаты было два дня.

* * *

Да, финансовые мои дела шли хуже некуда — зарплата в научных учреждениях, как вы знаете, символична, а книги, полные интеллектуального бреда и пессимизма, само собой не пользовались успехом у читателей, заботливо опекаемых денежными знаками. Будь дела лучше, раздавшаяся Теодора, давно бы рожала мне детей, а я знал по именам всех девочек в борделях родной ее Венеции. Да, конечно же, будь я состоятельнее, Теодора женила бы меня на себе, наплевав на явно неподходящие для семейной жизни глубины наших чувств. Ведь женятся, в конце концов, для рождения детей, а для этого, как полагают многие, особые чувства не нужны, нужны деньги. Дети, конечно, это здорово — столько в них жизни, но Теодора навсегда — это слишком, и потому, может быть, я интуитивно не предпринимал серьезных попыток стать состоятельным в финансовом отношении человеком.

И тут это животное приносит мне кошелек, понуждая заняться делом.

— Хм… Если он займется мною, как Теодорой, быть мне маркизом Карабасом, — подумал я, оторвав взгляд от внутренностей своего кошелька. — Маркиз Карабас… Звучит неплохо. Нет, маркиз Смирнов-Карббас лучше, Хотя, пусть хоть маркизом Груздем назовут, лишь бы кликали маркизом да зятем короля. Кстати, что кот в сапогах из сказки Шарля Перро сделал для своего хозяина в первую очередь? Он приодел его…

— Эдгар, — уразумев это, обратился я к коту по-свойски. — Приодеться бы, а то хожу как интеллигент в третьем поколении. У нас ведь, знаешь, по одежке принимают, а по уму только выпроваживают. Недавно в бар на Тверской не пустили — dress-контроля не прошел.

Кот, живо встав, подошел к двери и принял перед ней позу напряженного ожидания.

— Красть, что ли пойдем? Скалку взять вместо холодного оружия? Сумку повместительнее?

Он посмотрел недоуменно. Я на мгновение поверил, что получу все то, что получил обладатель кота в известной сказке. И заявил:

— Прежде чем идти с тобой, давай обсудим наши действия и приоритеты. Я, например, категорически отказываюсь стать зятем короля Лесото, так же как Свазиленда и Бутана. Также ни при каких условиях не соглашусь на ритуальное обрезание и премьер-министра Израиля в качестве father-in-low.

Эдгар подошел и сел передо мной. Я посмотрел ему в глаза и понял, что он принимает сказанное к сведению, то есть заносит мои условия в свою мозговую записную книжку.

— Что же касается людоедов, превращающихся в мышей и во львов, то знай: они мне категорически не нравятся. В нашем обществе они, вероятно, представлены депутатами разных уровней, их в качестве сводных родственников также прошу не предлагать.

Кот качнул согласно головой. Глаза его спросили:

— А может, хочешь чего конкретного?

Я смежил глаза и увидел уверенную в себе чудесную девушку, любящую меня чувственно и платонически, увидел помесь пантеры с домашней хозяйкой. Она, в обтягивающем черном платьице, воздушно сидела в мягком кресле и рассеянно вязала пинетки, вязала, страстно вожделея скорей оказаться в моих объятиях. Затем в грезу явилась теща. Эта на удивление приятная женщина принесла пирожки с мясом — горячие, бесподобно вкусные — и, поцеловав в лоб, села рядом так, что я мог чувствовать ее родное тепло (с женами мне в общем-то везло, а вот с этими змеями была одна беда, точнее, две…). Когда я расправился с пирожками, прилетел с удочками тесть на новеньком ковре-самолете и, выпросив меня у жены до вечера, повез на вечерний клев в Сочи.

* * *

Открыв глаза, я посмотрел на кота.

— Это все просто, — ответил его взгляд. — Таких людей — и жен любимых, и тещ ласковых, и тестей не разлей с тобой вода — хоть пруд пруди. Нужно только положить шестнадцать-семнадцать миллионов в банк, я знаю какой, не штопать жлобски носок и… и добросовестнее встряхивать писку перед тем, как заправлять ее в трусы.

Я запустил в него диванной подушкой. Выбравшись из-под нее, он сел у двери спиной ко мне.

На улицу все равно надо было идти — рыба у моего благодетеля давно кончилась, и мы пошли вон.

4. Проведение в шкуре?

Сейчас, когда все позади, и я живу на небесах, а горе и несчастье далеко внизу, на грешной земле, и кажутся несуществующими или случайными, мне часто вспоминаются эти дни. Почему я пошел на поводу у кота, пусть в сапогах, пусть необычного?

Не знаю… Может быть, он был прислан Провидением, пожелавшим воздать мне по заслугам? И я чувствовал не кошачьи настроения, мысли, желания, а настроения, мысли и желания Провидения?

Вряд ли. Я материалист и поверить в это не могу. Все же, наверное, я последовал за котом, потому что все люди, которым я когда-то верил и за которыми шел, заманив меня в тупик, скрывались с моими ваучерами, надеждами, сертификатами, любовью, акциями, верой, квартирами и просто фамильным серебром. И еще, наверное, я последовал за котом в сапогах, потому что человеку, чтобы оставаться человеком, надо куда-то идти, куда-то двигаться. Надо идти, чтобы не врасти в землю на могильную сажень. И я шел, смеясь над собой, шел, приняв соответствующий ситуации псевдоним, И этот псевдоним — маркиз Смирнов-Карабас — в конечном счете, и привел меня к небесному блаженству.

5 .Десятки не хватило.

Из подъезда Эдгар выбрался первым. Оглядев меня строгим взглядом, кот так величаво пошел по тротуару, что мне ничего не оставалось делать, как пристроиться сзади верным оруженосцем. Проходя мимо гастронома с рыбным отделом, он, весь пропитанный осознанием важности осуществляющегося действия, и носом не повел. У винного же магазина обернулся и строго посмотрел в глаза.

— Да нет, я не и не думал, — стал я оправдываться, чувствуя себя морально сломленным.

— Ну и молодец, — одобрительно колыхнулись его зрачки.

Он остановился у зоомагазина, и я, потеряв к нему всяческое уважение, подумал:

— Сейчас на все полтораста консервов купит. А на остальные сухарей с запахом рыбы. А я-то, дурак, варежку разинул.

Я ошибался. В магазине он подошел к прилавку с кошачьей парфюмерией, поднялся на задние лапы и смотрел на тот или иной товар, пока я не заказывал его продавцу.

Чего он только не накупил! И мыла душистого, и таблеток для шерсти, и одеколона, а на последние деньги приобрел аховый ошейник — сам бы такой носил. При расчете не хватило десятки, но кассир, ошеломленный поведением кота, мне ее простил. Эдгара к тому времени в магазине уже не было: быстрым шагом он ушел, как я понял, домой, чтобы быстрее употребить свои покупки в дело.

Дома я их вынул и разложил на столе. Разложив, скептически спросил:

— А что мы будем есть? Это?

— Да, это, — ответил взгляд кота, и мне пришлось засучить рукава.

Через сорок пять минут Эдгара, постриженного, вымытого и обработанного кошачьими снадобьями, было не узнать. Он дивно пах, лоснился, усы его казались продолжением характера. Кот выглядел как вельможа, знающий цену и себе, и мне, и как-то раз, когда он, в раздумье прохаживавшийся по квартире, пришел на кухню, я суетливо, как прилежный школьник, почтил его вставанием.

К вечеру он попросился на улицу. Я проводил его до подъезда и вернулся домой.

6. Венера в стельку.

Без Эдгара квартира казалась безжизненной, и мне захотелось увидеть в ней Теодору, услышать ее голосок, ощутить ее чувственные софилореновские губки. Телефонный номер был уже почти набран, когда во мне заговорило благородство — ведь я заключил сделку, пусть с котом, не Богом или страховым агентом, но ведь благородство, тем оно и благородство, потому что безотносительно.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16