Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Великий поход

ModernLib.Net / Историческая проза / Белов (Селидор) Александр Константинович / Великий поход - Чтение (стр. 21)
Автор: Белов (Селидор) Александр Константинович
Жанр: Историческая проза

 

 


– Назовём его Пани, – снова вмешался Атитхигва.

– Ну вот и всё. Дальше, как ты понимаешь, начнётся погоня.

– Корова идёт медленнее человека.

– Верно. У стада должен быть запас часов в шесть.

– Это невозможно, – грустно улыбнулся хотар. —Такое стадо увести незаметно? Да от его рёва содрогнутся горы! К тому же наш добрый малый Пани – наивная выдумка. Здесь понадобится целая армия погонщиков. И не шесть часов отрыва от погони, а, по меньшей мере, двое-трое суток. Да и то самое большее – на пятый день коровы окажутся настигнуты разъярёнными скотниками.

Они замолчали. Атитхигва поднял одежду, втянул в неё худые плечи и позвал Индру за собой. Кивком.

– Я не был бы Кавьей Ушанасом, – робко начал воин, – если бы предложил тебе именно этот план.

– Верно, – не удивляясь ответил хотар, – этот план ты предложишь вайшам. Значит, стадо …

– Уведут в другую сторону. А тысячи следов и выломанные заграды должны приманить вайшей на равнину.

Атитхигва сосредоточенно думал над словами Индры.

– Но как это возможно? – тихо спросил хотар не прерывая своих раздумий.

– Положим, следы – не самая сложная часть плана. Ты забыл о колеснице. Пустим сотню колесниц, к которым привяжем катки с деревянными копытами. Всё поле забьём следами. Кто их пересчитает? Тысяча? Сто тысяч?

– А стадо в это время..?

– Постоит за лесом. В другой стороне. Чтобы потом уйти вдоль гор. Пока вайши разберутся что почём, они уже будут слишком далеко. Может быть, в месяце пути от Амаравати.

– Чем люди смогут питаться всё это время? И уйдут ли с ними их семьи? – Атитхигва снова заглянул в глаза кшатрию. Видимо, хотар привык не во всём полагаться на добросовестность собственных ушей. В вопросах передачи полной достоверности хитроумных планов.

Индра улыбнулся. Пойманный взглядом сметливого человека.

– Я был бы не Атитхигва, – осторожно начал жрец, – если б не подозревал, что ты меня дурачишь.

Индра засмеялся.

– Рассказывай, что задумал.

– Третья грань истины, – с удовольствием заметил кшатрий.

– Что? Значит, коровы…

– Останутся в Амаравати. Никуда не уйдут.

Теперь Атитхигва не смог скрыть удивления.

– Всё до противного просто, – говорил Индра. – У нас будет не один загон, а два. Разделим их высокой стеной. Которую можно легко положить на землю и снова поставить. За пару часов стадо отгонят на другую сторону. С вечера мы заставим выдоить всех коров, чтобы они не мычали ночью и особенно утром. Для вайшей в пути мы заранее приготовим небольшие стада. Во-первых, правдоподобно – отбились от перегона, во-вторых, – еда на время перехода.

А жёны скотников через пару недель и погонят коров. Всех коров. Знаешь, почему? Потому, что вайши не вернутся.

– Не вернутся, – повторил Атитхигва.

– Не вернутся! – подтвердил Индра. Это, конечно, проблема, но мы её решим. Ведь колесо катится!

– Уже, – добавил Атитхигва. – Но, чтобы такое получилось, нужно быть больше чем Кавьей Ушанасом.

– Да, – согласился воин, – нужно быть Индрой.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Они запрягают жёлто-пламенного, бродящего вокруг

неподвижных.

(Ригведа. Мандала I, 6)

– Хорош бы я был, если б сунул эту шею в ярмо! – говорил Индра, намывая замершего от удовольствия коня. Дадхикра даже перестал жевать. Теперь, когда в загоне мирно паслась пара буланых, Индра мог позволить себе благодушие.

Возле камышовой хижины рядком стояли колесницы. Одна другой краше. Бхригов уже вне мастерового занятия было и не представить. Колесо захватило жрецов настолько, что его изображения помещались на домашней утвари, на телах, в виде татуировок, и даже среди ритуальных принадлежностей арийского обряда по части зажигания огня.

* * *

Кое-кто уже приписывал это изобретение Сурье. Такому же круглому, если присмотреться, рискуя при этом обжечь глаза. Бхриги дали своё название колесу – мандала.

Как оказалось, она содержала массу важных и полезных для всякого думающего человека сведений. О жизни, о судьбе, о мировом законе – рите и ещё о множестве существенных и несущественных вещей. Повторяемость – вот что более всего привлекало бхригов в мандале. Подумать только – лишь два года прошло с того момента, когда Индра и Атитхигва собрали первое колесо для предполагаемой повозки, а мыслить уже вне мандалы огнепоклонники попросту не могли.

Ну ещё бы, ведь познание времени, расстояния и даже собственной судьбы стали возможны только в части бесконечного колеса. Однажды запущенного волей богов. Сразу же обнаружилось, что и время, и расстояние, и судьба —тоже мандалы, обрёкшие человека на зависимость от собственных законов.

Примеров хождения «колёсной» истины нашлось множество. Бхриги только успевали их замечать.

– Почему же всё-таки восемь частей?! – приставал Атитхигва, потрясая Индру за плечи. – Что руководило тобой, когда ты взялся собирать колесо?

– Брось искать подтексты. Кому принадлежит высказывание, что у всего есть разные объяснения и не нужно цепляться за наиболее экзотическое?

– Да, ты усвоил мой реализм, – отступал Атитхигва, – правда, он не учитывает одного обстоятельства.

Индра пытливым взглядом принудил хотара говорить дальше. Впрочем, он и так бы говорил.

– Он не учитывает того, что за познание может взяться и нетипичный ум. Кавья Ушанас.

– Нет нетипичных умов, – возражал воин, – есть третья грань сатвы.

Число восемь действовало на огнелюбивого мудреца возбуждающе. Глядя на его умственные потуги, воин шутил, что это счастье, когда есть чем заняться. Бесплодный умственный азарт Атитхигвы исходил из того, что восемь – собственное число круга. Причём вразумительных объяснений этому хотар дать не мог.

– Любое число может быть числом круга, – спорил Индра. – Например, арийцы-дашагвы числом совершенства считают десять. Божественное – в десяти. Повторяемость – в десяти. Судьба человека и окружающего мира – в десяти.

– Десять – число истины, но не число круга, – поправил хотар. – Дашагвы пока просто не знают мандалы.

– Даже если они её и узнают, десять не станет менее совершенно.

Атитхигва затряс головой, устав от бесполезности этих обсуждений:

– Слишком много силы огня мы тратим ни на что. Просто на разговоры. Огонь должен дать свет и тепло. У нас он только жрёт дрова. Я же не призываю тебя к низвержению десятичности. Мне только нужен смысл восьмёрки!

– Сиддхи считают, что восьмёрка – это два соединённых горловинами сосуда. Перекатывающие содержимое под названием «жизнь».

– Они не знают мандалы, – снова начал Атитхигва, – и потом, что такое «два сосуда»? Примитивизм. Как с коровами, помнишь? Мы спрячем их за лесом, а вайши пойдут в поле. Индра кивнул:

– А, в действительности, мы их никуда и не уводили.

– Вот-вот.

– Значит, восьмёрка, по-твоему…

– Куда объёмнее как формация истины.

Индра задумался.

– У всего есть разные объяснения, – проговорил он, находясь под впечатлением прозвучавших мыслей.

– Содержимое круга очевидно в четырёх проекциях, – затосковала упорная мысль хотара. – Утро-день-вечер-ночь, зима-весна-лето-осень, те же четыре элемента: жидкость, энергия, газ и плоть; наконец – прошлое, настоящее, грядущее и параллельное. Но всё это – только одна сторона дела. А ведь Агни двулик. Свет и тепло – его двуличие. Теперь понимаешь, почему я так вожусь с восьмёркой?

– Теперь понимаю, – ответил Индра. – Чего же проще. Ты назвал шаг круга. Но шаг образуют две ноги, а не одна.

Атитхигву словно ошпарило. Такого потрясения он не испытывал с прошлого года. Когда его лягнул Дадхикра. Теперь это сделал Кавья Ушанас.

Хотар затряс головой:

– Но это многое меняет. Получается, что мы всё время видим отпечаток процесса, а не его творческие силы.

– И уж тем более не отношения этих творческих сил. Ведь круг один, а шаги разные, – предположил воин. – Стихия только шаг мандалы. Где-то побольше Огня, где-то – Воды. Вот тебе и модель порядка. Допустим, что Небо – это дух. Идея, вдохновение истины, мысль, ключ Разума. Назовём его Источником. Тогда Земля – грубая основа силы, её материальная оболочка, мышечная тяга, физическая мера. Так и назовём её Мерой. Огонь, бесспорно, – действие, возбуждение, движение, насыщение жизненной активностью. Определим эту форму как Дело. Теперь Вода. Что это? Нечто противоположное движению. Стало быть, застывшее, но не менее внутренне активное, а может быть, даже кипящее. Активное по содержанию, но неподвижное по форме. Значит, Символ. Сам по себе никакой. Правда, до той поры, пока он не взбудоражен остальными стихиями.

Что же получается? Порядок, построенный на одних символах, – блеф. Порядок, построенный только на мечтах и идеях, – утопия. Порядок физической грубятины – дурь. Порядок ни во что не воплощённых метаний и бесполезных дел – обречённость. Выбери модель.

– Разумеется, равновесие.

– Равновесие иллюзии, дури, утопии и обречённости называется могилой. Вот то-то и оно! Потому я и не стал бы так безоговорочно полагаться на равновесие. Абы какое.

– В чём же выход? – обречённо спросил хотар.

– Сперва нужно открыть Источник. Пусть он утвердится в сердцах людей, и только тогда мы получим его Меру. Какое уж здесь равновесие!

Мера, вдохновлённая Источником, обязательно проявит себя делом, а Дело встанет под знамена своих наиболее ярких и типичных проявлений. То есть символов. Так что это не столько равновесие, сколько последовательная активизация стихий. Причём парная, как видишь.

– Н-да, как свет и тепло Агни. Разные исчисления одной сути. А главное – последовательные исчисления. Вот он – кат колеса. Четыре шага мандалы. Квадратура.

Индра решил усилить впечатления друга. Добавил:

– И знаешь, что здесь ещё любопытно? Можно запретить символы, разогнать людей и предать забвению их дело, но нельзя уничтожить Источник. Если он уже открыт. Если он уже открыт, – Колесо катится!

Во всём этом обсуждении сквозило присутствие ещё одного незримого участника представления – Цели. Влекомая каждой стихией, но достижимая только в их последовательном и безусловном единстве. Цель воплощала в себе логику происходящего. Как пятый элемент она поднималась над своими породителями, чтобы, воплотившись в свершение, разрушить их мандалу. Беспощадная правда жизни! Пустившая столько горестных пересудов и проклятий, столько яростных диспутов о справедливости, столько разочарований. Потому что она питалась кровью тех, кто созидал эту Цель, самоотречение применяя себя в Источнике или в Мере, в Деле или в Символе. Веря в победу и не подозревая всего коварства пятого элемента.

Но таков закон мироздания. Всё первичное разрушается самим воплощением Цели. Закон, изобретённый когда-то Вишну 4 и ставший «тремя его шагами»: создать мандалу, получить Цель, разрушить мандалу.

* * *

Буланая пара таскала колесницу по лугу, и сотни бхригов пришли посмотреть на это представление. Если бы не беспомощность вожжей, не нашедших должного применения и отдавших колесницу на волю четвероногих, первый выезд невиданного доселе дива можно было бы считать удавшимся.

Мальчишки бежали за трясущейся по земляным увалам повозкой, размахивая руками и выкрикивая всякую доброжелательную чепуху. Индра вцепился в вожжи и с замиранием сердца наблюдал за происходящим. Больше всего воина поразил разлёт земли, несущийся мимо колесницы. Ничего подобного он даже не мог себе представить. Привычный промельк бега теперь стал шквалом, захлёстом, смешавшим все краски мира, отчего дурела голова и подкашивались ноги.

Колёса били по кочкам, и колесница тяжело скрипела. Будто предчувствуя свою ближнюю кончину. Которая не заставила себя долго ждать.

При очередном ударе ось с треском провалилась в землю, повозка снесла подвернувшийся холмок, засыпав Индру землёй, и перевернулась. Выломав оглоблю. Воина прибило к тяжёлой и неподвижной тверди, в которой гудом, раскатом, эхом стучало его сердце. Индру накрыло обломками колесницы. Он понимал, что остался жив, и только это его радовало.

Обезумевшие кони неслись куда-то не разбирая пути. Сращённые куском оглобли, царапавшим землю.

* * *

– Они убежали, – тихо сказал Атитхигва, убедившись, что возничий жив и невредим. – Придётся всё начинать сначала.

– Сначала?! – забурлил Индра. – Что ж, выходит, два года – ни во что?!

Он вылез из-под разбитой повозки, пнул её ногой и пошёл в поле. Никуда. Унять беспомощную злобу.

Воин вернулся только вечером. По его виду Атитхигва мог судить, что Индра себя ненавидит. Ненавидит свой нетрадиционализм, эти годы, прожитые напрасно, ненавидит коней, недоумие бхригов, что-то напутавших с креплением поводьев, ломающиеся колёса, вздыбленные под ними кочки, упрямое спокойствие Атитхигвы, который сам никогда не залезет в люльку, того человека, что однажды привёл в жизнь кшатрия коня, – в общем, ненавидит всё, что связано с этим умопомрачением.

Индра кипел ещё и оттого, что у хотара наверняка созрела пара-другая умных и правильных фраз о происшедшем, готовая всё поставить на свои места. Воин уже подбирал ответную грубость.

– Запрягать будем козлов! – внезапно сказал Атитхигва, глядя куда-то в сторону. Короткая пауза заставила Индру получше расслышать слова теоретика гужевого дела.

– Что? Каких козлов?

– Обыкновенных, двурогих. Пока ты присмирял свою дурь, я кое-что придумал. Козлы выносливы, прекрасно бегают, они значительно ниже лошадей, что создаёт преимущество для возницы при обзоре пути. Кроме того, поводья можно крепить прямо к рогам.

– Постой, ты это серьёзно? – воин попытался заглянуть другу в глаза.

– Лошадь была нашей ошибкой. Она никогда не повезёт колесницу! – мрачно изрёк Атитхигва. Он и не думал шутить.

– Как это не повезёт? Ты делаешь такие выводы после первой же неудачи? Один раз мордой по земле…

– Причём, заметь, твоей мордой.

– Какая разница, – не унимался Индра. – И уже не повезёт!

– Не повезёт, – упорствовал Атитхигва.

– Да тут всего-то дел – перевязать поводья, чтобы тянуть её не за шею, а за морду. Обмотаем вокруг головы. Не повезёт! Повезёт, куда она денется! Ещё нужно ось покрепче поставить…

Только сейчас воин заметил потеху в глазах Атитхигвы.

– Ах ты демон! – возмутился Индра, легко ткнув друга в бок.

– Это что б у тебя руки не опускались. Лучше, когда сам себя уговариваешь, чем когда это делают другие.

* * *

Индра перевязал Дадхикре морду. Верёвкой. Так чтобы сидя у коня на спине, можно было повернуть ему голову, потянув за верёвку вправо или влево.

Конь не выказывал никакого протеста. За эти годы он превратился в крепыша. С широкой и круглой спиной, статной грудью, раздавшейся катом, тяжёлыми ногами. Заглядение! Такое – да под свою власть! Грива Дадхикры седым пучевьём заращала ему тугую шею. Конь присмирел, поменяв молодую прыть на гордый покой владыки простора. Он любил руки, охотно шёл к мальчишкам, кормившим его отрубями и убиравшим навоз, позволял хотару и бхригам чесать себе шею, пихать под самые зубы куски рассыпчатой гуты и обожал Индру.

Кшатрий уцепил пучок жёстких волос на холке и запрыгнул коню на спину. Как лягушка, привалясь животом. Дадхикра затоптался, нервничая, покачивая головой и вздыхая.

– Как здесь можно сидеть? – спросил Индра самого себя.

Если бы жеребец пошевелился, более решительно выражая своё беспокойство, воин сполз бы ему под ноги. Беспомощно и позорно. Дадхикра водил лопатками, утаптывая под собой солому.

Индра подумал, что пора слезать. Лучше это сделать самому. Для начала довольно. Главное – путь открыт.

Каждый день испытывал Индра коня. На усадку. Выводя ашву на луг, где жеребец обрывал зубами мучнистые стебли. И в конюшне, вдали от любопытных глаз. Ибо демонстрировать воин собирался результат, а не процесс.

Вскоре Дадхикра привык к тому, что большую часть своего времени Индра проводит у него на спине. Это уже не раздражало жеребца, и он вольно пасся в объятии ёрзавших ног кшатрия. И наконец пришёл тот вечер, когда бхриги увидели возвращение с поля пасунов в непривычном виде.

Это вызвало дружный смех обитателей деревни. Странная реакция бхригов ничуть не смутила Индру. Он подтолкнул коня ногами, и Дади легко зарысил, разбрасывая переступом копыта.

Кое-кто из бхригов приглушил журчанье смеха, увидев могучий шаг Дадхигвы. Возможно, Индра смотрелся не очень складно на его спине. Но только потому, что воин боялся слететь. Каждый, кто понимал причину такой неприглядности, мог насмотреть здесь и другой образ. Всадника. Грозного властителя полей, особенно тревожившего глаз, если предположить, что эти двое – конь и седок – застают вас в чистом поле, и вам уже некуда бежать, а у всадника в руке славное копьё.

* * *

Буланая пара нашлась. Её поймали сиддхи. В полудне пути от деревни огнепоклонников. Диводас, увидев утомлённых несвободой коней, с обломком волочимой по земле жердины, сразу вспомнил Индру.

Через несколько дней вождь «совершенных» послал сказать, что его радует появившийся повод снова принять у себя воина.

Индра быстро собрался. Прихватив побольше крепких верёвок. Этот выезд они с Дадхикрой затеяли как триумф арийского духа. Смущало только расстояние. Целый день! И потеря свежести, столь необходимая для триумфа.

Ранним утром всадник выехал в сторону восходящего солнца. Оно заливало глаза сведённым в единую плоть коню и человеку.

– Архари! – крикнул Индра, подняв над головой палицу Дадхъянча.

* * *

Когда на другом краю этого дня, на закате, со стороны солнца появился всадник, сиддхи с онемевшими сердцами вперили в него взгляд. Казалось, он отделился от плавкого диска солнца, и капельки огня посверкивали на конских боках. Зарево багрового пожара поднималось за его спиной. Конь почти не касался земли летящими копытами, и всадник виделся застывшим. Величественно и неправдоподобно. Вполне в духе предсказаний пророка Дадхъянча.

– Да, это впечатляет, – тихо сказал Диводас, не отрывая взгляда от всадника. – Почему как что-нибудь великое, значимое, так обязательно все заслуги приберут бхриги? А нам с их пира только крохи достаются.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ

О Индра, ты тот, кто идёт впереди людских поселений,

а также божественных племён.

(Ригведа. Мандала III, 34)

Первые же глаза, которые приметил Индра, вытягивая морду коня к знакомой ограде, принадлежали Ратри. У воина не было сил для смущения. Он спрыгнул на землю и с ужасом обнаружил, что не сможет ходить. Какое-то время. Ноги свело судорогой.

Что-то говорил Диводас, возбуждённо жестикулируя могучими руками, дети с осторожностью восхищались конём, в самой близости от застывшего зверя, а Индра видел только эти глаза. Усмирённые его появлением. Собравшие с огненного всадника остывающие капельки вечернего света и тихо поблескивающие этим светом. Глаза Ратри. Совсем не такие, как три года назад. Индра видел в них себя. Вот что изменилось.

– Я напою его водой, – сказала молодая женщина, прикасаясь к уздечке.

– Ты не боишься? Смотри, какой он страшный!

– Я не боюсь.

Ратри взяла переброшенные к ногам коня верёвки и повела Дадхикру вглубь широкого двора. Конь, смиренно перестукивая копытами, поплёлся за властительницей своего покоя.

* * *

Они проболтали всю ночь, вождь сиддхов и кшатрий. Терпеливая матрия, не уступавшая мужу умом, но менее посвящённая в дела Индры, пошла уже спать, оставляя мужчин в кругу непереболевших проблем.

– Иду на Амаравати, – тихо сказал Убийца демонов. Диводас, разумеется, ждал этого момента.

– Один? – предположил хозяин дома.

– Один.

– Зачем тогда тебе десять колесниц, которые вы смастерили?

– Придёт и их время. А ты бы хотел, чтобы я десятью колесницами покорил город?

– Разве в одиночку это сделать проще?

– Думаю, что проще. Кто бы знал!

Диводас отхлебнул тёплой, закисающей суры. Сплюнул пену с губ.

– Ну придёшь ты в Амаравати, и что дальше? Крикнешь: «Где здесь этот негодяй Кхарва, который хочет объединить все арийские кланы под своей властью?» Чем он плох? Тем, что это его власть? Но ведь ты тоже хочешь всех объединить. Своей властью.

Индра молчал. Насупившись. Слова Диводаса вдруг зародили в нём сомнение. Вождь сиддхов продолжал:

– «А кто я такой? Кто такой Индра? Вы знаете меня? Когда-то в детстве я получил посвящение у марутов и ушёл искать правду.» А кто такой Кхарва? Он уже двадцать лет правит адитьями, и они стали самым сильным кланом в Амаравати. Он подавил сопротивление вайшей, распустившихся по вине его предшественника Виштара до того, что стали оспаривать у кшатриев свои родовые права. Он подчинил себе за эти двадцать лет дюжину мудрецов, хотаров, риши. Слагатели гимнов – ангирасы наперебой славят его своими истеричными голосами. Матрии наставляют сопливых младенцев во всём походить на Кхарву. Так кто такой Кхарва?

– Дешёвая популярность ведёт к быстрому забвению и беспамятству.

– Что мне всегда в тебе нравилось, так это самоуверенность, – улыбнулся Диводас. – Говорят, что самоуверенность – ожившие мечты дураков. Разумеется, сказанное не имеет никакого отношения к Кавье Ушанасу. Тебя ведь теперь так зовут?

– Меня зовут Индра.

– Хорошо, так что же ты им скажешь? «Вот я какой!» ?

– Послушай, Диводас, есть разные способы внедрения в обстановку. Например, прийти в город под видом странствующего мудреца-риши. В моём случае – Кавьи Ушанаса. Всё разузнать, найти слабые места в позиции Кхарвы и по ним нанести свой удар.

– А если у него нет слабых мест?

– Значит, их создать.

– На это уйдут годы.

– Ладно, есть и другой способ. Не заниматься соперником вообще, потому что у подлинного героя соперников нет и быть не может. Значит, прийти и показать самого себя. На примере рукопашного поединка с кем-нибудь из местных смельчаков.

– Ты так мастерски владеешь ножом? Или, может быть, копьём?

– Судьба определит.

Диводас покачал головой:

– А если определит не судьба, а какая-нибудь уловка твоих противников? Нет. Ненадёжный способ.

– Пойми, Диводас, в этом вопросе нет надёжных способов. Это борьба. В ней всегда существует элемент непредсказуемости, неожиданности и нелогичности. Как бы кто ни был к ней подготовлен. Если расчётливость действий даёт тебе уверенность в победе, значит, ты – труп!

– Что ж, выходит – да здравствуют сомнения?!

– Не сомнения, а недоверие. Чувствуешь разницу? Рыск затаившегося заблуждения, выиск примелькавшейся ошибки. То есть постоянное беспокойство готовностью напасть. Даже на собственную тень. Если понадобится. Таковы законы боя. Пусть этот называется Законом клыков.

Но речь сейчас о другом. Тебе не нравится моё предложение о прямолинейном героизме? Ладно, у нас в запасе ещё кое-что припасено.

– Что же?

– Новое. Великое новое, противостоящее традиционализму. В догматах закостенелых порядков все роли распределены, бороться уже бесполезно. А я дам возможность каждому доказать своё превосходство. И обрести соответствующее положение. Только докажи, что ты лучше, умнее, сильнее. И не надо думать, что всё кому-то уже принадлежит. Знаешь девиз Нового? «Всё начинается с тебя!»

Разговор прервала внезапно появившаяся Ратри. Её лицо томила тревога:

– С твоим конём что-то происходит. Ему раздуло живот и… и…

– И что? – резко спросил Индра.

– Он задыхается.

Кшатрий вскочил с лежанки и бросился в зияющую, как пропасть, лесомань тёмного сада.

– Сюда! – кричала Ратри, увлекая воина невидимыми тропами. Тяжёлым бегом большого живота и уставшего сердца отозвался на тропинке и Диводас. Он отстал от спешливого молодого отчаяния, но остановиться не мог.

Ветки секли Индру по лицу. Каждая, как чёрная птица, что хлеща крылами вспорхала у него перед носом. Наконец деревья расступились, и бежавшие оказались среди крепких и коренастых построек дальнего двора.

Дадхикра уже еле дышал. Ему свело передние зубы, а из угла рта свисал мёртвый, как тряпка, язык.

Индра обнял товарища за шею и заплакал. Слезы сами катились из глаз воина, и он их не стыдился.

Сиддхи застыли вокруг оцепеневшего неразлучья человека и коня. Трудно было сказать, кто же из них умер. И вообще есть ли здесь живой. Сиддхи понимали, что нужно уже что-то говорить. Подходящее. Своевременное, умное и честное. Но никто не решался и рта открыть.

Наконец над воином склонился Надха. Тот, что был не любезен Диводасу.

– Мы похороним его по обряду сиддхов. Как человека. В белых цветах, – заговорил Надха. – В том, что случилось, не виноват никто. Даже судьба не виновата, ибо это вовсе не случайность. Мы просто не знаем пока, что может его погубить. Вероятно, не следовало давать ему воды. После такой скачки. Но кто мог бы об этом знать?

Индра поднял голову.

– Вот послушай, какой гимн я сложил твоему коню: «Подобен Сурье, огнеликий, тот, что среди коней рождён. Дадхикра, светлый и великий, никем в веках не побеждён!»

– Хороший гимн, – сказал Индра, отрывая себя от мёртвого тела. – Только он не вернёт мне друга.

* * *

Ратри, чувствуя свою вину, сторонилась воина. Он остался ещё на день. Должно быть, она тоже.

Муж Ратри, в восприятии Индры, совершенно потерялся среди обыкновенных, ничем непримечательных типов, черты индивидуальности которых напрочь стёрты общеподобием. Средний мужчина возраста первых морщин, раннего живота и первых проблем со здоровьем.

Диводас показал его Индре, чтобы тут же забыть о существовании зятя. Индра вспомнил их трудные дни, с той молодой Ратри, когда она ещё выбирала. Хотя, как оказалось, выбора-то у неё и не было.

Должно быть, это ярмо откупило всю раннюю горечь его первой и неудачной любви. Ратри взяла своё. За каждый рубец души воина. Но теперь Индре было её жаль. Он смотрел на эту девочку, так быстро повзрослевшую, и жалел о том, что с ними не случилось.

Пока ещё она казалась взрослой. Но это должно было уже скоро пройти. В её ситуации это проходит быстро. Взрослые девочки становятся тусклыми, обрюзгшими бабами, к которым коварно крадётся неотвратимое и беспощадное слово «старуха». Оно ходит за ними по пятам, только и ожидая того момента, когда ничто не помешает прилипнуть к этим отёкам и вздувшимся до времени венам, к этим отгоревшим глазам и съеденным сединой прядям. И уже никто даже не вспомнит, что так недавно старуха была только взрослой девочкой, у которой украли судьбу. Оставив вместо неё ничем непримечательных детей, болезни и недотёпу– мужа.

Индра мог бы предложить ей прокатиться на Колесе. Но беда вся в том, что большинству повзрослевших девочек совсем неинтересно наблюдать, как некоторые мужчины поглощены строительством колесниц. И если бы у этих вечных старух не украли судьбу, они поздно или рано сами бы выбрали ничем непримечательных детей, болезни и недотёп-мужей. Потому что их выбор и называется привычной жизнью. А привычная жизнь – их среда обитания.

Возможно, Ратри была другой. Теперь уже Индру это не интересовало. Как ему казалось. До того момента, пока они случайно не столкнулись в пустом и обветшалом саду. Под вечер. Когда зажигаются звёзды.

Ратри мучила скрытой болью глаза и вдруг, расплакавшись, припала Индре на грудь.

– Прости, ну прости! Я же не знала, что его нельзя поить.

Она плакала тихо. Больше в душе.

– Почему именно я? Почему именно я должна причинять тебе боль?

Индра хотел сказать ей что-нибудь сладкое, но решил не портить вкус утраты друга.

– Переживём, – осторожно ответил воин.

Они шли по вечернему саду, замершему бесполезной тишиной, и оба боялись этих двух слов: «А помнишь?»

Утром Индра ушёл. Простившись с Диводасом и забрав буланых. Уже в поле его догнала Ратри. Она держала в руках тёплый комочек жизни. Щенка с розовым носом.

– Её зовут Сарама, – сказала женщина. – Это, конечно, не конь, но и она может принести тебе удачу.

* * *

Не засиделся Индра и у бхригов. Едва обкатав колесницу, наладив поводья, перетянув ремни и заменив всё, что ещё можно было заменить, воин засобирался в дорогу. Возможно, теперь это выглядело неоправданной спешкой. Колесница могла рассыпаться уже через день. Или через два. Но кшатрий был настойчив.

Атитхигва молчал и безропотно наблюдал за сборами.

– Что будет, то будет! – сказал он наконец.

– Сильно сказано, – улыбнулся Индра.

– Главное – к месту.

– И ко времени. «В нужное время в нужном месте!» Так говорил мой отец. И как выяснилось, не он один.

– Должно быть, это – любимая мысль всех лежебок.

Атитхигва пытался шутить. Чувствуя некоторую нескладность своего остроумия:

– И ещё, на всякий случай, не тряси ваджрой над головой. Как прошлый раз. Может быть, это дурной знак?

– Чем не трясти? – переспросил Индра.

– Ваджрой, я так назвал твою палицу – Молния.

– Ты любишь всему давать имена.

– Заметь: давать свои имена.

– Это – существенное добавление. Что ж, пусть будет Ваджра, я не против.

Индра кинул в колесницу свёрнутый плащ, прикрепил к раме копьё, клыком вверх, и был готов. Щенку нашлось место в шкурах. Которые он тут же описал.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29