Глава 11

– Мне всегда казалось, – продолжал свою речь мистер Брэдли, – что убийства делятся на два типа: на закрытые и открытые. Под закрытым убийством я подразумеваю убийство, совершенное в замкнутом кругу людей, например на домашней вечеринке, когда очевидно, что убийца обретается среди ограниченного числа участников вечеринки. Убийства этого класса чаще всего встречаются в художественных произведениях. Под открытым убийством я понимаю такое, в котором преступник не связан рамками какой-либо группы и может быть кем угодно на этом свете. И увы, в реальной жизни чаще всего случаются убийства второго типа. Дело, которое мы рассматриваем, отличается тем, что его нельзя с определенностью отнести ни к той, ни к другой категории. Полиция заверяет, что это открытое убийство; а наши предыдущие ораторы склонны отнести его к закрытому. Вся разница заключается в мотиве преступления. Если согласиться с версией полиции, по которой убийство совершил безумец или фанатик, то это, без сомнения, открытое убийство; тогда пакет мог быть отправлен любым человеком, находящимся в то время в Лондоне и не имеющим на тот вечер алиби. Если же придерживаться мнения, что мотив был личного характера и был связан с самим сэром Юстасом, то в таком случае можно считать, что убийца действовал в рамках замкнутого круга лиц, состоявших в тех или иных отношениях с сэром Юстасом. Далее разговор пойдет об отправке пакета по почте, – продолжал развивать тему мистер Брэдли. – И тут я хотел бы сделать небольшое отступление и поведать вам об одном любопытном обстоятельстве. Насколько я представляю, не кто иной, как я сам, мог оказаться невольным свидетелем того, как отправитель опускал пресловутый пакет в почтовый ящик! Вообразите себе, что в момент, когда происходил этот акт, то есть когда он опускал пакет в ящик, я прогуливался по Саутгемптон-стрит. Это было как раз в тот самый вечер, приблизительно без четверти девять. И я совершенно не мог вообразить, как сказал бы мистер Эдгар Уоллес, что в эту самую минуту у меня под ничего не чующим носом разворачивается первый акт драмы с трагическим финалом. Но никто не послал мне предзнаменования, никто не обратил мой шаг вспять, дабы я мог отвести несчастье. Видимо, в тот вечер у Провидения было туго с предзнаменованиями. Или, скажем, если бы я ощутил приближающуюся беду вялой своей интуицией… От каких волнений я бы нас всех избавил! Увы, – с грустью промолвил мистер Брэдли. – Такова жизнь.

Он помолчал, прежде чем вернулся к своим рассуждениям.

– Однако мы отвлеклись. Мы говорили о том, что такое закрытые и открытые убийства. В мои намерения не входило давать нашему делу точное определение, а потому, чтобы избежать недоразумений, я решил подойти к нему как к убийству открытому. Итак, я исходил из того, что под подозрением оказывается любой в этом подлунном мире. Чтобы хоть немного сузить диапазон, я стал вычленять из этой бесчисленной массы индивида, совершившего данное преступление, опираясь на те маловыразительные улики, которые оставил нам преступник. Я уже сообщил вам свои соображения по поводу использования нитробензола в качестве отравляющего вещества. К следующему пункту, касающемуся образования преступника, я добавил постскриптум, и это очень важно: отравитель получил хорошее образование, но… не в частной школе и не в университете. Вы со мной согласны, сэр Чарльз? Иначе ничего такого не произошло бы.

– Ну почему? Бывали случаи, когда выпускники частных школ совершали убийства, – заметил сэр Чарльз с некоторым недоумением.

– Допустим. Но не таким предательски-подлым образом. Кодекс чести в частной школе сам по себе кое-чего стоит, и даже в таких вещах, как убийство. Спросите любого выпускника частной школы, и он вам так и ответит. Это убийство не по-джентльменски. Если выпускнику частной школы и придется прибегнуть к такому нетрадиционному способу выяснения отношений, как убийство, он, скорее всего, возьмется за нож или вооружится револьвером или чем-нибудь еще. Но он встретит противника лицом к лицу, а не уложит его выстрелом в спину или из-за угла. Я в этом совершенно убежден. Следующее умозаключение: у подозреваемого руки очень искусны. Подумайте: аккуратно развернуть каждую шоколадку, извлечь начинку, заполнить новой, заделать отверстие мягкой шоколадной крошкой, снова аккуратнейшим образом завернуть в ту же серебряную бумажку, и так с каждой конфетой, добиваясь того, чтобы они выглядели так, будто до них не дотрагивались, – я вам скажу: эта работа не из легких. И заметьте, все время в перчатках. – Он снова сделал паузу и продолжал:– Сначала я подумал, что, судя по тому, с какой великолепной тонкостью все было сработано, убийство должно быть делом женских рук. Однако чтобы удостовериться в этом, я решил поставить опыт: человек десять, если не больше, из своих друзей, мужчин и женщин, я заставил проделав собственными руками все то, что проделал преступник. Из всех них только мне удалось (говорю без особой гордости) в точности повторить эту тончайшую работу. Значит, необязательно, что это была женщина. Короче говоря, мы констатируем ловкость рук преступника. Далее я подошел к пункту о дозировке. В каждой шоколадке содержа лось ровно шесть долей ядовитого вещества, что, как мне кажется, говорит о многом. Подтверждается мое предположение о том, что человек этот аккуратен по натуре и одержим страстью к симметрии. Такие люди бывают. Например, они не выносят, когда картины, висящие на стене, не уравновешивают друг друга в пространстве. Я это знаю, потому что сам почти такой же. Симметрия в моем представлении является синонимом порядка. Мне легко вообразить, как преступник Впрыскивал яд в шоколадки. Наверное, я бы проделал все точно так, как и он. Неосознанно. Кроме того, надо отдать должное его или ее творческому мышлению. Преступление такого рода не совершают экспромтом. Оно долго и тщательно обдумывается, потихоньку, шажок за шажком, сцена за сценой. Оно выстраивается, как выстраивается пьеса. Вы не согласны со мной, миссис Филдер-Флемминг?

– Мне бы и в голову такое не пришло, но, возможно, тут есть доля истины.

– Да-да, понадобилось много думать, чтоб осуществить подобный замысел. Напрасно мы будем упрекать автора этого замысла в плагиате, ища параллелей с другими известными преступлениями. Даже великие творцы не пренебрегали идеями других ради претворения собственных. И я тут не исключение. Да и вы, Шерингэм. Не сомневаюсь, что и вы, мисс Дэммерс. И с вами подобное может случиться, миссис Филдер-Флемминг. Будем честны.

Призыв был услышан, и каждый шепотом признал справедливость слов мистера Брэдли в свой адрес.

– Ну вот. А теперь вспомните, что Сулливен имел обыкновение адаптировать церковные мелодии. Например, использовав старинные грегорианские песнопения, он сочинил «Пару сверкающих глазок» или что-то еще в этом роде, но тоже далеко не духовное. Разве подобное возбраняется? Все это, леди и джентльмены, необходимые штрихи к портрету нашего неизвестного, из чего следует, что он (или она) должен быть по своему душевному складу человеком холодным, безжалостным и бездушным. Вот и все, как мне кажется. Но это не так уж и мало, как вы считаете? И если кому-то из нас удалось бы выйти на человека, по всем столь разнородным признакам соответствующего Разработанной мною характеристике, и угадать в нем (ней) преступника, это значило бы, что исследователь проделал Долгий и сложный путь к истине. И еще один момент не хочу упустить. Возникшую параллель с еще одним, но другим преступлением. Меня удивляет, что никто о нем не вспомнил. Эта параллель больше соответствует нашему делу, чем те, которые здесь прозвучали. Дело это не так уж широко известно, но вы могли о нем слышать. Убийство доктора Уилсона из Филадельфии, которое имело место всего двадцать лет тому назад. Остановлюсь на нем вкратце. Доктор Уилсон однажды утром получил по почте бутылку пива, будто бы присланного в качестве нового образца из хорошо известной фирмы пивоваров. К бутылке прилагалось письмо, написанное на фирменном бланке. На наклейке с адресом доктора сверху было напечатано название пивоваренного завода. За обедом Уилсон выпил присланное ему пиво и тут же скончался. Пиво было смешано с цианистым калием. Вскоре выяснилось, что пивоваренный завод никакой бутылки ему не посылал, поскольку у них не было практики рассылать клиентам образцы нового пива. Бутылка была доставлена с нарочным через местную транспортную компанию. Там сказали, что бутылку они получили от какого-то неизвестного, чтобы доставить по адресу. И это все, что они могли сказать. Наклейка фирмы с напечатанным на ней адресом и письмо на бланке были фальшивые. Убийство так и осталось загадкой. Определить, на каком станке печаталось и то и другое, не удалось, хотя полиция перерыла все типографии Соединенных Штатов Америки. Да и мотив преступления так до конца и не был выяснен. Типичное открытое убийство. Бутылка возникла из небытия, в котором до сих пор пребывает целым и невредимым отравитель. Налицо очевидное сходство с нашим делом, я имею в виду пресловутый образчик. Как уже заметила миссис Филдер-Флемминг, это больше, чем совпадение. Наш убийца, несомненно, держал все это дело в уме, и его успешный (для убийцы) исход, разумеется, тоже. А между прочим, вполне может быть, что мотив там был. Уилсон пользовался дурной славой абортиста, и кто-то решил положить конец его деятельности. Из соображений человеколюбия, я думаю. Остались еще люди, у которых это качество сохранилось. Вот, пожалуйста, и такая параллель. Сэр Юстас известен как злодей-распутник Это общее мнение, которое подкрепляет версию полиции об анонимном фанатике. Думаю, что многие факты говорят за их версию. Однако пора перейти к обоснованию собственной версии. На этой стадии я внес в таблицу ряд своих выводов и набросал перечень условий, которым наш преступник, по моим прикидкам, должен отвечать. Однако замечу, что условий этих оказалось такое множество, и причем разнообразных и порой противоречивых, что если бы кому-то вздумалось просчитать шансы поимки преступника, руководствуясь системой, заложенной в моей таблице, то это, сэр Чарльз, был бы уже не ваш один шанс против миллиона, а один шанс против нескольких миллионов. И это не отвлеченное суждение, а математический расчет. В моем перечне двенадцать условий, и, подсчитав вероятность совмещения одновременно всех условий в одном подозреваемом лице (если мои познания в математике меня не подводят), я получил следующий результат: мы имеем один шанс против четырехсот семидесяти девяти миллионов одной тысяча шестисот. И это, заметьте, при одинаковых шансах, что необязательно. Например, что преступник должен обладать знанием криминалистики: тут мы имеем один шанс против десяти; или что ему удалось заполучить мейсоновский фирменный бланк – один против согни. Итак, если все учитывать, – подытожил наконец мистер Брэдли, – я бы сказал что реально мы имеем следующий окончательный результат: один шанс примерно против четырех миллиардов семисот девяноста миллионов пятисот шестнадцати тысяч трехсот пятидесяти девяти. Но это уже верняк, так сказать. Все согласны? Возражений нет?

Ошеломленная публика не нашла, что возразить.

– Ну вот и прекрасно. Значит, мы единодушны, – проговорил мистер Брэдли. – Тогда я зачитываю перечень условий.

Он полистал блокнотик и начал читать:

УСЛОВИЯ, КОТОРЫМ ДОЛЖЕН СООТВЕТСТВОВАТЬ ПРЕСТУПНИК:

1. Он (преступник) должен обладать элементарными (по меньшей мере) знаниями химии.

2. Должен обладать элементарными знаниями в области криминологии.

3. Должен был получить достаточно хорошее образование, но не в университете и не в частной школе.

4. Должен был иметь под рукой бланки фирмы «Мейсон» или доступ к ним.

5. Должен иметь пишущую машинку «гамильтон» или доступ к ней.

6. Должен был находиться поблизости от Саутгемптон-стрит, в Стрэнде, между 8.30 и 9.30 вечера за день до убийства.

7. Должен иметь ониксовскую самопишущую ручку с пером средней величины или доступ к ней.

8. Должен иметь чернила фирмы «Хартфилд» для самопишущих ручек или доступ к ним.

9. Должен иметь творческий склад ума, но не пренебрегать достижениями чужой творческой мысли.

10. Должен иметь искусные руки.

11. Должен быть аккуратным человеком, с тягой к симметрии.

12. Должен быть холодным, безжалостным и бездушным отравителем, способным убить человека.

– Между прочим, – сказал мистер Брэдли, пряча в карман свои блокнотик, – вы должны были заметить, сэр Чарльз, мы с вами сходимся в том, что убийца не стал бы никому доверять отправку пакета по почте. Да, и еще, просто для общего сведения. Если кто-нибудь из вас хочет знать, как выглядит ониксовская самопишущая ручка с пером средней величины, можете посмотреть на мою. И что любопытно, она заправлена хартфилдскими чернилами.

Ручка пошла гулять вокруг стола. Мистер Брэдли, откинувшись на спинку кресла, с отеческой улыбкой следил за тем, как она переходила из рук в руки.

– Вот, собственно, и все дела, – резюмировал мистер Брэдли, когда ручка была ему возвращена.

Роджеру показалось, что он наконец угадал, почему в глазах мистера Брэдли то и дело вспыхивали искры насмешки.

– Вы имеете в виду, что версии, как таковой, у вас нет. Вы не смогли одолеть эти четыре миллиарда шансов против единственно верного и не нашли никого, кто бы соответствовал вашим условиям?

– Да как сказать, – нехотя проговорил мистер Брэдли. – Если уж на то пошло, одного я нашел.

– Нашли? Молодцом! И кого?

– Да провались оно все в тартарары, – скромно потупился мистер Брэдли. – И говорить не хочется. Вздор какой-то.

Хором принялись уговаривать, упрашивать, увещевать. Никогда еще мистер Брэдли не был в центре такого внимания.

– Вы рассмеетесь, если скажу.

Выяснилось, что скорее все пойдут на костер, чем позволят себе смеяться над мистером Брэдли. И как такое могло прийти в голову, когда все, решительно все почитают его глубочайшим образом.

Мистер Брэдли – это показалось всем – собрал все свои силы.

– Мне ужасно неловко. И понятия не имею, как тут быть. Могу поклясться – не знаю. Если я докажу, что человек, про которого я говорю, не только соответствует всем моим условиям, но что у него даже был мотив (несколько отвлеченный, но вполне убедительный) для того, чтобы послать отравленный шоколад сэру Юстасу, то, господин президент, вы мне обещаете, что наше собрание мне поможет решить, как подобает поступить в подобной ситуации?

– Боже милостивый, конечно! – тут же отозвался Роджер, страшно взволнованный. Он тоже был убежден, что нашел окончательно верное решение, но, с другой стороны не могли же они с Брэдли напасть на один и тот же след. А что, если этот малый и в самом деле отыскал… – Господи, ну о чем может быть речь? – с чувством произнес Роджер.

Мистер Брэдли встревоженно оглядел членов Клуба расположившихся вокруг стола.

– Неужели вы не поняли до сих пор, о ком я говорю? Я-то думал, вы догадаетесь. Столько было намеков… Никаких догадок. Ни у кого. Тот, единственный из всех, кто, мне казалось, действительно мог бы соответствовать всем двенадцати условиям? – стиснув голову руками, едва слышно проговорил мистер Брэдли, и от его тщательно зализанной прически осталось одно воспоминание. – Ну как же, черт возьми! Никакая не моя сестра, а – я! Я, я! Конечно же я!

Собрание онемело.

– Вы… Вы говорите – вы? – прервал наконец молчание мистер Читтервик.

Мрачный взор мистера Брэдли остановился на нем.

– Увы, это совершенно очевидно. Я обладаю более чем элементарным знанием химии и могу получить нитробензол, что и проделывал неоднократно. Я криминалист. Я получил приличное образование, но не в университете и не в частной школе. Я имел доступ к бланкам фирмы «Мейсон». У меня есть пишущая машинка «гамильтон» номер четыре. Я был на Саутгемптон-стрит в те критические часы. Я имею ониксовскую самопишущую ручку, с пером средней величины, заправленную хартфилдскими чернилами. Я в какой-то степени обладаю творческим складом ума, но не пренебрегаю чужой мыслью. У меня золотые руки. Я аккуратен, обожаю симметрию. И наверное, я и холоден, и безжалостен, и способен отравить человека. Да, – вздохнул мистер Брэдли. – Никуда не деться. Я тот, кто послал шоколад сэру Юстасу. Так получается, и я даже сумел это доказать. Но поразительно, что ничего из этого я не помню, Скорее всего, пока я все это проделывал, мои мысли были где-то совсем далеко. Временами я бываю немножко рассеян – я это знаю.

Роджер с трудом сдерживался, чтобы не расхохотаться, что было бы совсем некстати. Вместо этого он с суровой миной спросил:

– А как бы вы объяснили мотив своих действии, Брэдли?

Мистер Брэдли оживился:

– Вот в этом-то и была вся трудность. Я долго не мог подобрать для себя подходящий мотив. Как придумать – что бы могло меня связывать с сэром Юстасом? Конечно, мы все, кто бывает в «Радуге», наслышались о нем всякого. Я знал, что он пошловат. Но личной неприязни я к нему не испытывал. Пусть будет какой угодно, не мое это дело. Я и не видел его ни разу. Да, в мотиве-то и была вся загвоздка, и его надо было найти. Иначе ради чего я бы стал покушаться на его жизнь?

– Ну, и нашли?

– Полагаю, мне удалось найти, что могло быть реальным поводом для преступления, – проговорил мистер Брэдли не без гордости. – После долгих раздумий я вспомнил, что как-то, беседуя с приятелем о работе профессиональных сыщиков, я поведал ему о своем тщеславном желании совершить убийство, поскольку я совершенно уверен, что могу проделать это так, что меня никто никогда не заподозрит. «И какое, должно быть, это острое ощущение», – помнится, сказал я тогда ему; ни одна азартная игра не сравнится с этим. Я втолковывал ему, что убийца заключает пари не с кем-нибудь, а с полицией, и причем сразу на две жизни: на свою собственную и на жизнь своей жертвы; если убийцу не обнаруживают, он получает – как выигрыш – и другую; если его поймают, обе жизни им проиграны. Для человека, которому давно приелись обычные развлечения, то есть для меня, убийство должно быть чем-то вроде хобби.

– А! – произнес Роджер, сообразив, в чем тут дело.

– Так вот, когда я вспомнил тот разговор, – мистер Брэдли был совершенно серьезен, – он показался мне весьма знаменательным. Я сразу отправился к этому приятелю и спросил его, помнит ли он, о чем мы с ним тогда говорили, и готов ли он поклясться, что такой разговор между нами был. Он ответил, что готов, и даже припомнил кое-какие подробности, еще более убийственные для меня. Я был настолько потрясен, что взял у него показания. В своих показаниях он сообщил, что, развивая далее свою мысль об убийстве, я стал строить планы, как лучше всего осуществить задуманное. Надо выбрать человека, рассуждал я, от которого мир хотел бы избавиться, но не обязательно политика (слишком заметных лиц я решил избегать), и, выбрав, разделаться с ним с дальней дистанции. А чтобы поддерживать напряжение, как в игре, надо было, рассуждал я, оставить одну-две полувнятные улики. Получалось из этого разговора, что я оставил больше улик против себя, чем собирался. И в заключение мой приятель сообщил, что, когда я уходил от него, я твердо пообещал при первой возможности осуществить задуманное убийство. Еще я сказал ему, что со временем, когда я напрактикуюсь, у меня может развиться упоительное хобби, а что касается опыта, то он будет просто бесценен для меня как для автора детективных романов. Так что, как мне кажется, – с большим достоинством констатировал мистер Брэдли, – мой мотив полностью обоснован.

– Убийство ради эксперимента, – задумчиво заметил Роджер.

– Убийство для пресыщенных искателей удовольствий, – поправил его мистер Брэдли. – Такой прецедент уже был, как вам известно. Лоуб и Леопольд. Вот вам, пожалуйста, пример. Итак, считаете ли вы, господин президент, что моя версия доказана?

– С моей точки зрения, абсолютно. В вашей аргументации нет ни единой ошибки.

– Я постарался не очень растекаться мыслью. Другое дело, когда я пишу книги – там я себя не ограничиваю. Сэр Чарльз, вы могли бы выстроить премерзкое судебное дело против меня, не так ли?

– Видите ли, мне понадобилось бы более тщательно изучить факты, чтобы вникнуть в суть вашего дела. Но на первый взгляд, Брэдли, рассматривая пока только косвенные данные (а, как вы понимаете, для меня они самые важные), я должен признать, что у меня почти нет сомнений в том, что именно вы послали отравленный шоколад сэру Юстасу.

– А если бы я объявил, в эту самую минуту, на этом самом месте, находясь в трезвом уме и твердой памяти, что это я их и послал? – упорствовал мистер Брэдли.

– У меня не было бы оснований вам не поверить.

– Но, увы, я их не посылал. А вообще, если бы мне дали побольше времени, я бы смог вам всем доказать самым убедительным образом, что конфетки послал, к примеру, архиепископ Кентерберийский, или, скажем, Сайбил Торндайк, или президент Соединенных Штатов, да кто угодно на свете, назовите кого хотите. Вот чего стоят доказательства. Я состряпал дело против самого себя, основываясь на том единственном факте, что у моей сестры завалялось несколько ветхих мейсоновских бланков. И говорил я вам правду, ничего, кроме правды. Но не сказал, однако, всего. Виртуозно доказать можно все что угодно, равно как и виртуозно исполнить можно все что угодно. Дело только за выбором. Если вы знаете, что именно вы должны донести до публики, а что следует не заметить, обойти, вы докажете любую версию, и притом самым убедительным образом. Это я проделываю в каждой своей книге, и пока ни один рецензент не разнес мои творения за халтурно слепленную аргументацию. Хотя, кто знает, – скромно прибавил мистер Брэдли, – допускаю, что рецензенты и не читают моих книг.

– Ну что же, любопытно задумано, – резюмировала мисс Дэммерс. – И на редкость поучительно.

– Благодарю, – смиренно промолвил польщенный мистер Брэдли.

– На самом деле это означает, – не без язвительности заключила миссис Филдер-Флемминг, – что вы так и не знаете, кто является преступником.

– Нет, конечно я знаю, – равнодушно откликнулся мистер Брэдли, – но не могу доказать. Члены Клуба словно проснулись.

– Вы нашли кого-то еще? Вопреки тому, что шансы выявить того, кто соответствовал бы всем вашим условиям, столь мизерны? – Сэр Чарльз был обескуражен.

– Думаю, она могла бы соответствовать, – сказал мистер Брэдли, – но я проверил еще не все.

– Она! – Мистер Читтервик был изумлен.

– Да, это женщина. То, что преступление совершено женщиной, – очевидно. И это как раз одна из сторон, которую я старался пока обходить. Странно, что до сих пор никто об этом ни слова не произнес. Как раз единственное, что можно с твердостью утверждать, что преступление – женских рук дело. Мужчине никогда бы в голову не пришло послать другому мужчине отравленные конфеты. Он послал бы отравленные лезвия для бритья, или виски, или пиво, как и поступил этот мерзавец, приятель доктора Уилсона. Мы же имеем типично женское преступление.

– Странно, – тихо произнес Роджер.

– Вы не согласны со мной, мистер Шерингэм?

– Да нет, я просто весь в сомнении, – сказал Роджер. – Вообще-то дело очень путаное.

– Непроницаемое, я бы так его охарактеризовал, – многозначительно проговорил мистер Брэдли.

– Ну хорошо, – нетерпеливо вмешалась мисс Дэммерс, которой надоели бесконечные отклонения от темы и хотелось наконец узнать главное. – Вы нам все-таки назовете преступника, мистер Брэдли?

Мистер Брэдли взглянул на нее не без лукавства:

– Я же сказал, что это ни к чему не приведет, поскольку я не могу ничего доказать. К тому же тут примешался еще такой пустячок, как дамская честь.

– То есть вы опять возвращаетесь к закону о клевете, чтобы не попасть впросак?

– О нет, ни в коем случае. Я без малейших колебаний уличил бы ее в убийстве. Тут есть одно серьезнейшее обстоятельство. Дело в том, что эта дама была какое-то время любовницей сэра Юстаса, а в подобные вещи вникать не положено из соображений приличия.

– Ах вот оно что! – вырвалось у мистера Читтервика.

– Вы желаете что-то сказать? – приветливо обратился к нему мистер Брэдли.

– Нет-нет, просто меня заинтересовало, не совпадают ли у меня с вами кое-какие соображения. И ничего больше.

– Вы имеете в виду вариант брошенной любовницы?

– Вот-вот, – смутился мистер Читтервик.

– Это все так и есть. Вы тоже вышли на эту версию? – Брэдли говорил тоном учителя, который с благосклонной улыбкой поощряет способного ученика. – Это самая точная версия, по всей вероятности. Если взглянуть на дело исходя из характера сэра Юстаса, то образ терзаемой ревностью женщины, оставленной им, вырисовывается с предельной ясностью. Я совершенно намеренно не стал упоминать о пункте тринадцатом в перечне сформулированных мною условий, а он гласит: преступник должен быть женщиной. Теперь, рассуждая о виртуозности доказательств, хочу сказать, что ведь ни сэру Чарльзу, ни миссис Филдер-Флемминг нельзя в этом отказать, не так ли? И оба они не стали исследовать связь между преступником и нитробензолом, хотя это для дела весьма существенно.

– Так вы действительно считаете, что мотивом преступления была ревность? – спросил мистер Читтервик.

– Абсолютно убежден, – твердо сказал мистер Брэдли. – Но хочу добавить, что отнюдь не убежден, что жертвой должен был стать сэр Юстас.

– Не должен был стать жертвой? – спросил Роджер к крайнем смятении. – А как вы это установили?

– Просто я узнал, – скромно поведал мистер Брэдли, – что у сэра Юстаса было назначено свидание в тот день, когда произошло убийство. Он держал это в секрете. Ему предстояло обедать с одной дамой, и не просто с дамой, а с дамой, весьма для него привлекательной. Скорее всего, это была не мисс Уайлдмен, а другая, и причем сэру Юстасу очень не хотелось, чтобы о ней стало известно мисс Уайлдмен. Но полагаю, что та, что послала ему шоколадки, знала об этой даме. Свидание так и не состоялось, но что свидание отменили – об этом она не знала. Мое предположение (заметьте – предположение, поскольку я не могу подкрепить его достаточно убедительными доказательствами, лишь исхожу из того, что тут выдвигаются на первый план в качестве улики отравленные шоколадки),– словом, мое предположение состоит в том, что шоколадки предназначались совсем не сэру Юстасу, а сопернице той женщины, которая их послала.

– Ах! – Миссис Филдер-Флемминг была совершенно потрясена.