Глава 36

Необычная задумчивость Эша беспокоила Джениву, но она старалась скрывать свои чувства, чтобы не волновать его.

Имеет ли это какое-либо отношение к ней? Или он возвращается к старому, не хочет мира и ищет оружие против своего кузена?

Когда они вошли в просто обставленную комнату, где громко тикали часы, Дженива попыталась определить, что чувствуют эти два человека, которых ведь тоже можно было представить в виде двух механизмов.

По стенам стояли верстаки, а посередине длинный стол, на котором лежал большой, завернутый в холст предмет. Свет проникал в комнату через окна, но были и свечи; к некоторым из них прикреплялись сложные линзы, фокусирующие свет.

Часы всегда интересовали Джениву, ибо время очень важно в мореплавании, и она прошлась по комнате, осматривая экспонаты. Большинство часов молчало, по-видимому, ожидая починки. Занимался ли лорд Родгар этим сам или являлся лишь хозяином? В данный момент никаких мастеров не обнаруживалось, но можно было заметить, что два или три человека регулярно здесь работали.

Часть верстака занимали уже разобранные часы, над которыми к стене были приколоты чертежи и схемы. Для чего все это? Для починки сломанных часов?

Родгар, весь в бархате и золоте, не вписывался в эту обстановку; тем не менее он уверенно ходил по комнате, как будто все здесь было ему хорошо знакомо. Как только он начал рассказывать о различных частях, представлявших особый интерес, Дженива поняла, что он здесь не просто хозяин.

Родгар показал им крохотные механизмы, которые можно было рассмотреть только под увеличительными стеклами, и большие, размеренно двигающиеся согласно своему предназначению. Он объяснял, что в них сломано и как их можно починить, а потом продемонстрировал прекрасные инструменты, включая миниатюрный точильный станок.

Джениву машины всегда интересовали намного больше, чем изящное рукоделие. Машины были полезны, они производили что-то нужное и необходимое. Даже платье не столь необходимо человеку — в мире многие народы обходились куском ткани.

Родгар показал на игрушечную модель камина со свернувшейся перед ним кошкой.

— Вот здесь ключик, мисс Смит. Не хотите ли завести его?

Дженива повернула ключ. Заиграла веселая мелодия, и одновременно загорелись дрова в камине. Кошка помахала хвостом, а каминные часы затикали.

— Очаровательно!

— Это простая вещь, — сказал маркиз, когда завод кончился, — но она была сломана, и мы вернули ее к жизни. Не примете ли вы, мисс Смит, эту вещь как подарок надень рождения? Вы доказали, что умеете беречь сокровища.

Дженива, смутившись, поблагодарила хозяина мастерской. Что он имел в виду — вертеп или Чарли? Или то и другое? А может быть, Эша?

Родгар перешел к столу, на белой скатерти которого выделялось не менее сотни кусочков металла всевозможных форм и размеров. Дженива увидела приколотый к стене чертеж, или, лучше сказать, карту расположения всех этих железок, но это было выше ее понимания. Она тут же вспомнила, какими непонятными казались ей морские карты, когда она впервые увидела их в кабинете отца, и какими простыми со временем они стали.

Родгар указал место на чертеже и, взяв пять деталей, аккуратно сложил их вместе и надел на ось. Придерживая пальцами ось, он повернул одну деталь, и другая сама повернулась дважды.

Затем маркиз разобрал всю конструкцию и положил ее на стол.

— Можете попробовать, если желаете.

Дженива огляделась. Эш стоял неподалеку, но остальные гости разбрелись, развлекаясь другими вещами, предоставленными в их распоряжение.

Она снова посмотрела на хозяина, подумав, что и ее тоже заводят, как механическую игрушку, но все же не смогла устоять перед соблазном.

— Это нетрудно, потому что вы оставили детали в нужном порядке.

Дженива стала повторять движения маркиза и даже взглянула на чертеж, засомневавшись, правильно ли все делает. Теперь она кое-что понимала и, когда надела детали на ось, повернула последнюю, другая повернулась два раза.

Дженива засмеялась от радости, которой не заслуживала такая простая задача, затем взглянула на Эша, беспокоясь, что это ему не понравится, но на его лице увидела лишь удивление.

— Это было просто, — сказала она.

— Нет, — возразил он.

Дженива снова взглянула на Родгара, и он в ответ на ее взгляд произнес:

— Может быть, это просто для нас. А вы тоже из тех, кто верит, что может устроить так, чтобы в мире все было хорошо и спокойно, мисс Смит? Предупреждаю, иногда это желание может разбить человеку сердце.

— О нет, я не столь самонадеянна, — сказала она и прикусила губу.

Маркиз улыбнулся.

— В своих страстях мы все самонадеянны, независимо от того, велик ли наш мир, как земной шар, или совсем мал.

— Что это? — спросил Эш, показывая на покрытый холстом предмет в центре комнаты.

Родгар снял ткань. Дженива была не единственной, кто ахнул от восхищения при виде огромного голубя с перламутровыми крыльями, усыпанными бриллиантами.

— Так ты пытаешься укрепить мир? — хмыкнул Эш. Даже сейчас, когда Дженива была к этому не готова, она почувствовала, как в воздухе отчетливо запахло враждой. Родгар аккуратно сложил ткань и отложил ее в сторону.

— Его величество согласился со мной, что голубь мог бы быть и больше.

Джениве хотелось понять, о чем он говорит, и словно в ответ Эш повернулся к ней:

— Это подарок королю от посла Франции. Много блеска, но мало содержания. Впрочем, — добавил он, — д'Эон и в самом деле представляет один только блеск и мало содержания.

Д'Эон!

— Неразумно настолько недооценивать его. — Родгар повернулся к голубю. — Механизм прост, и его нельзя заменить, но он создает иллюзию живой птицы.

Родгар поднял рычажок, и птица ожила. Сначала она немного наклонила голову и затем, опустив клюв и выбрав среди зелени оливковую ветвь, подняла ее. Джениве в самом деле казалось, что голубь сознательно выбрал ветвь, что птица ожила.

— Раньше тут была только одна ветвь, — заметил Эш, — и раздавался щелчок, когда птица брала ее в клюв.

— Слабый щелчок слышен и теперь, но ветви немного дребезжат и заглушают его. Прекрасный способ отвлечь внимание.

Птица расправила крылья, и под ними стало видно написанное золотом слово: «мир» — оно блеснуло на мгновение, прежде чем голубь снова сложил крылья с легким шорохом оправляющей перья птицы.

Все захлопали в ладоши, и кто-то потребовал завести игрушку еще раз, тогда Родгар показал, как это делается, и отошел к Эшу и Джениве.

— А еще раньше он не складывал крылья, — припомнил Эш.

— Потребовалось большое искусство, чтобы переделать его. В его устройстве были допущены серьезные просчеты. Когда птица складывает крылья, как теперь, естественно, всем хочется снова увидеть, как она их расправляет, а для этого требуется всего лишь завести ее. Прежде голубь оставался с расправленными крыльями, и в этом все дело, но д'Эон во многом допускает просчеты. Меня искушает мысль, — сказал Родгар, разглядывая голубя, — снять этот перламутр и бриллианты и заменить перьями.

— Чтобы мир стал настоящим? — усмехнулся Эш. Родгар как-то странно посмотрел на него.

— Именно.

— Да будет так, — миролюбиво закончил Эш.

Дженива переводила взгляд с одного холодного, бесстрастного человека на другого и не могла поверить тому, чему только что стала свидетельницей. Она молила Бога, чтобы в реальности свершилось то, о чем она думала. Проблемы все еще останутся, но Родгар наверняка поможет помирившемуся с ним кузену вернуть милость короля. Дженива также питала надежду и в отношении себя, хотя и понимала, что одно с другим ничем не связано.

Она вернулась к другим механизмам, разложенным на верстаке. Ах, если бы заменить людей машинами — как бы тогда все упростилось!

Родгар подошел к ней и показал, как действует каждый механизм; он даже уговорил ее разобрать одни часы, при этом объясняя, для чего предназначены детали.

Когда Дженива оторвалась от своего занятия и огляделась, все уже ушли, даже Эш. Она поспешно встала со стула.

— О, прошу прощения!

— Не надо извиняться за то, что разделяете мое увлечение, мисс Смит, хотя Эшарт был, вероятно, удивлен, что вы не заметили его ухода. — На его губах заиграла сдержанная улыбка, и он добавил: — Не допускайте даже в мыслях, что в чем-то виноваты, самая глубокая преданность не должна мешать общению с внешним миром. Надеюсь, кузен тоже понимает это.

Дженива снова взглянула на разобранные ею часы и поняла, что ей не хочется оставлять их наполовину неизученными.

— Это может делать любая женщина?

— Есть очень мало вещей, которые не может женщина, хотя многое сделано так, чтобы женщине не хотелось в это вмешиваться. Вы столкнетесь с трудностями, если попытаетесь открыть мастерскую, и будет проще, если станете работать дома, особенно не как мастер, а любитель.

— Но как я могу учиться? Разве что поинтересоваться чем-то для развлечения… — Она не хотела признаться себе, какое впечатление произвели на нее его слова.

— Вы можете остаться здесь и изучать все таинства, если пожелаете. Я нанимаю двух мастеров, чтобы ускорить работы.

Дженива с изумлением посмотрела на него.

— Или если судьба забросит вас в другие края, я знаю людей, которые с удовольствием поделятся с вами своими знаниями.

Казалось, ее амбиции никогда не останутся в пределах разума.

— А если я захочу таким образом зарабатывать себе на жизнь?

Его это, казалось, не удивило.

— Возможны частные заказы. Однако обучение требует времени…

— У меня есть приданое, его хватит на многие годы. — Тут Дженива покачала головой. — Как странно. Всего лишь час назад у меня и в мыслях не было ничего подобного!

— Но так часто случается, не правда ли?

Дженива без труда поняла, что подразумевает маркиз. Как она заметила, он не оспаривал ее предположения по поводу того, что она может остаться свободной и учиться ремеслу, а возможно, и зарабатывать этим на жизнь, так и не выйдя замуж.

Осторожно взяв подаренный Родгаром камин, Дженива постаралась смириться с этой мыслью. А ведь ее высказал лорд Родгар! Странно. Раньше она боялась этого человека, и хотя теперь он не стал для нее менее величественным, она могла разговаривать с ним почти так же свободно, как и с Эшем. Вероятно, это произошло из-за того, что им обоим нравилось возвращать вещам жизнь, стирать ржавчину, смазывать и приводить их в рабочее состояние.

«Другими словами, неисправимая потребность вмешиваться», — подумала Дженива с насмешливой улыбкой.

— Между вами и Эшартом теперь мир? — неожиданно для себя спросила она.

— Что-то в этом роде, хотя пока еще он не очень устойчив.

— Все может нарушиться? Из-за его бабушки?

— Она, безусловно, приложит к этому определенные усилия.

— Разве начало всего этого… — Дженива замялась, — леди Августа? Если можно было бы доказать, что ее поступки никак не связаны с покойным маркизом, разве это не помогло бы?

Родгар посмотрел на нее.

— Я предостерегал вас от попыток сделать мир лучше, мисс Смит. И как моя семья может быть непричастна к этому? Как те, на чьих глазах произошла трагедия, могли оставаться непричастными, хотя бы потому, что ничего не сделали?

Они вернулись в зал, где в камине, потрескивая, горело рождественское полено. Свечи были зажжены, и издалека доносились звуки арфы, напоминая, что жизнь по-прежнему продолжается.

Родгар позвал неподвижно стоящего у стены лакея и велел отнести подарок наверх, в комнату Дженивы.

— Вам хочется залечить раны семьи Трейсов, — продолжил он, когда лакей удалился. — Того же хочу и я. Но увы, люди — не часовые механизмы.

— Ваш кузен несет на себе такое бремя ненависти.

— Он несет бремя власти вдовствующей маркизы и ее ненависти. Разве Эшарт не рассказал вам, что именно она воспитывала его?

Дженива с подозрением посмотрела на маркиза, не уверенная, надо ли ей обсуждать с ним этот вопрос.

— Да, я это знаю.

— Вполне объяснимо и даже благородно, что он так предан ей, полагаю, и она любит его, как мать. Однако не все матери добросердечны. Маркиза сделала из него свое оружие — послушное ей оружие.

— Я думаю, Эшарт скорее считает себя Локи, а не его слепым братом.

— Разумеется, это так. Мы все предпочитаем быть мастерами, а не инструментами.

Что-то привлекло его внимание, и Дженива оглянулась. Оказывается, Эшарт все это время наблюдал за ними.

Теперь Дженива знала, кто же на самом деле этот Локи. Вдовствующая маркиза Эшарт.

— А, кузен, — спокойно сказал Родгар, проводя Джениву через зал. Ей показалось, что стук каблуков и шелест ее шелковых юбок громко раздаются в пустом зале.

Она ожидала, что Родгар просто передаст ее Эшарту, но он сказал:

— У меня есть вещи, которые могут заинтересовать тебя, кузен. Могу я рассчитывать, что ты пойдешь со мной?

Эш недоверчиво взглянул на него, но все же ответил поклоном — Почему нет. Я в твоем распоряжении.

— Хочешь, чтобы и мисс Смит пошла с нами?

Эш бросил взгляд на Джениву и чуть нахмурился, но все же сказал:

— Мне будет особенно приятно провести время в ее компании.

Родгар повел их наверх, в комнату, находившуюся рядом с библиотекой. Это тоже была своего рода библиотека, но значительно меньше и проще: вместо книжных полок в ней стояли лишь невысокие шкафы с выдвижными ящиками.

— Здесь хранятся документы, — пояснил Родгар.

Дженива и так уже поняла, что в комнате хранились семейные архивы, и это ее очень заинтересовало. В большинстве случаев они касались различных денежных и политических дел, но среди них могли находиться письма и другие личные бумаги.

Что должен был увидеть здесь Эш? И зачем ее привели сюда? Родгар пригласил ее таким образом, что его кузен не смог возразить. Вряд ли здесь найдется что-то, что помогло бы покончить с враждой, иначе предыдущее поколение Маллоренов давно бы предъявило эти доказательства.

Посередине комнаты стоял длинный стол с двумя стульями, два других стула находились у стены под окном. Камин отсутствовал, и Дженива подумала, что каминная труба библиотеки граничит с этой комнатой и согревает ее. Но и при этом здесь было довольно холодно, и она дрожала в своем шелковом платье, жалея, что на ней только одна шаль.

Родгар выдвинул неглубокий ящик.

— Это бумаги моей матери. В них нет ничего особенного, ни разоблачений, ни обвинений, ни оправданий, но, может быть, ты захочешь почитать их.

Дженива увидела несколько пачек бумаг и две книги.

— Почему их не вернули в Чейнингс? — не трогаясь с места, спросил Эш.

— По просьбе вашей семьи мой отец вернул все, что мать привезла с собой, но оставил то, что появилось после ее замужества. Тогда моя мать была уже Маллорен. Вдовствующая маркиза могла в любое время приехать сюда и ознакомиться с этими бумагами, если бы пожелала.

— Но ты ведь знал, что она никогда этого не сделает.

— Мне было четыре года, когда мать умерла. Дженива заметила, как скривился Эш при этом напоминании.

— Так ты говоришь, здесь нет ничего важного? — уточнил он.

— Я сказал не совсем так. У тебя есть час до обеда. Родгар вышел, а Дженива все пыталась понять, какая же роль отведена ей в происходящем. Если бы она могла помочь, то с радостью помогла бы.

Долгое время маркиз стоял, не шевелясь, затем медленно подошел к открытому ящику.

— Все, что бросило бы тень на Маллоренов, давно уничтожено.

— Тогда почему бы не посмотреть?

— Разве не так говорила и Пандора? — Он тронул пачку писем. — Мы не знаем даже, что это — письма или черновики. Или это делал секретарь?

Эш развязал серую ленточку на кожаной папке, и когда он раскрыл ее, Дженива увидела рисунок, изображавший греческий храм. Рисунок, сделанный карандашом и тушью, не показался ей особенно талантливым.

Маркиз продолжал перебирать листы.

— Неужели это ее художества? И разве красивые раскрашенные картинки могут отражать душу?

Он закрыл папку и, взяв лежавшую рядом книгу, раскрыл первую страницу. Даже со стороны Дженива смогла прочитать слова, написанные четким, крупным почерком: «Июнь, 14-е, 1724 г. Теперь я маркиза Родгар и чрезвычайно довольна моим новым положением…»

— Если это не подделка, — заметила Дженива, — она была счастливой женой.

— Или очень глупой.

— Ей было всего шестнадцать, если не ошибаюсь.

— И что?

— Многие девушки выходят замуж в шестнадцать лет.

— Да, и некоторые даже готовы к этому. Она сделала гримасу.

— Ты не можешь в этом обвинять Маллоренов, Эш. Ее родители могли бы запретить заключение этого брака.

— О, все не так просто. До 1753 года законы предоставляли куда большую свободу, чем сейчас. Если девица хотела сбежать с каким-нибудь беспородным молодцом, родители мало что могли сделать, разве только посадить ее под замок. Но насколько я знаю, все одобряли этот брак. — Эшарт закрыл книгу и протянул ее Джениве: — Если тебе интересно, почитай.

Дженива спрятала руки за спину:

— Нет. Ты сам должен сделать это.

— Должен?

— Мы закончили нашу игру.

— Жаль. — Он взглянул на книгу. — Почему мне так не хочется читать ее? Возможно, я боюсь разочарования или боюсь порвать цепи, поддерживающие меня…

— Цепи сковывают, а не поддерживают.

Немного помедлив, маркиз указал на стол:

— Если я должен прочитать это, ты пока будешь сидеть здесь и читать письма.

Глава 37

Вздохнув, Дженива взяла три пачки писем, папку с рисунками и примостилась за столом, тогда как Эш, откинув мешавшие ему расшитые полы камзола, уселся напротив нее и приступил к чтению.

Она подождала немного, наблюдая за выражением его лица, но, не обнаружив никаких перемен, начала с самого легкого и стала изрядно замерзшими руками перебирать рисунки.

У леди Августы были хорошие учителя; но талант явно отсутствовал: почти все картинки представляли собой ученические зарисовки окрестностей Родгар-Эбби. Взгляд Дженивы задержался на одном из них, на фоне вполне узнаваемой Гобеленовой комнаты Августа изобразила мужчину, сидящего в кресле и читающего газету. Фигура казалась деревянной с плохо прорисованной головой, но было совершенно ясно, что это ее муж. Интересно, стала бы жена рисовать мужа, которого боялась?

Следующий рисунок изображал мужчину верхом на лошади. Самой неудачной оказалась попытка нарисовать на его лице широкую улыбку, потому что ни одно человеческое существо не могло иметь столько зубов.

Затем Дженива обнаружила целый ряд рисунков с изображением ребенка, только что научившегося сидеть, вероятно, леди Августа продолжала брать уроки, ибо рисунки выглядели немного лучше. А может быть, учитель рисования не ограничивался только советами и некоторые рисунки в папке были сделаны не ею, а ее наставником.

Чем бы это ни объяснялось, но ребенок выглядел крепким и здоровым, а женщину, изображавшую его, вряд ли можно было причислить к людям угнетаемым и несчастным. Правда, миссис Харбинджер говорила, что мать обожала своего первенца, но не заботилась о нем, и если вспомнить, что этим ребенком был лорд Родгар… Каково это — расти при такой беспокойной матери, видеть ее самые худшие стороны? И не поэтому ли в нем развилось увлечение машинами, которыми можно управлять и исправлять их?

Но разве это не относилось и к ней самой? Может быть, и ее интерес к машинам не имел большего значения, чем выбор между вишней или сливой? Или он был вызван бродячей жизнью, часто зависящей от милости неуправляемых сил природы? А может, он возник из-за потрясшей ее необъяснимой смерти матери?

Дженива вздрогнула, и Эш внимательно взглянул на нее.

— Тебе холодно?

Он встал и обошел вокруг стола на ходу стягивая с себя расшитый камзол. Камзол еще хранил его тепло, когда Эш набросил его ей на плечи. Из вежливости Дженива могла бы запротестовать, но она лишь плотнее натянула его на себя.

— Спасибо, — поблагодарила она.

Эш бросил на нее озабоченный взгляд и вернулся к своей книге. Он прочитал уже более половины дневника, но по его виду Дженива так и не смогла понять, какие мысли приходят сейчас ему в голову.

Она позволила себе минуту полюбоваться им, его тонкой батистовой рубашкой и вышитым шелковым жилетом, а еще минуту насладиться ощущением его близости. Потом она посмотрела на пуговицы камзола и, убедившись, что они составлены из мелких блестящих камешков, снова принялась за работу, перейдя от рисунков к письмам. Развязав еще одну выцветшую красную ленточку, Дженива подумала, что леди Августа явно любила красный цвет. Неужели любовь к этому цвету унаследовал и сын?

Она нашла сложенные вместе письма к маркизе Родгар и черновики или копии писем, отосланных Августой, — они лежали по порядку, как будто кто-то разбирал их. Впрочем, конечно, разбирали: два маркиза Родгара искали в этих бумагах причины поступков Августы.

Дженива устроилась поудобнее и начала читать письма, чувствуя себя виноватой от того, что ее радовал предлог заглянуть в чью-то личную жизнь.

Она бегло просмотрела письма матери леди Августы, любящие и заботливые, но часто содержавшие настойчивые наставления не вести себя слишком сумасбродно теперь, когда она знатная леди и должна держаться с достоинством.

Письма Августы к матери были сдержанными и почтительными. Сестрам и братьям она писала более свободно, но не делилась с ними своими секретами. Дженива нашла несколько ответов от них, но сестры, по-видимому, завидовали Августе в том, что она имеет приятного снисходительного мужа.

Если у Августы были проблемы, то кому она их поверяла? Друзьям?

Нашлось также несколько писем и от друзей. Но когда Дженива добралась до второй пачки, она удивилась, как мало в ней таких писем. Она и сама была в подобном положении, но винила в этом свою кочевую жизнь, в которой случалось обретать и терять сотни друзей. Иногда она пыталась сохранить дружбу через переписку, но почта шла долго и была ненадежна, а она не очень любила писать.

Дженива снова взглянула на Эша. Со временем у нее развилась способность хорошо разбираться в людях и, быстро заводя друзей, не слишком жалеть, когда они исчезали: ведь кто-то, с кем она только что познакомилась в порту, мог уехать через несколько недель или даже дней.

Настоящая дружба, как и любовь, нуждалась в испытании временем; так как же она может доверять своему мгновенному страстному влечению к маркизу? Не будет ли разумнее с ее стороны выбирать более надежные цели?

Дженива вздохнула, и маркиз поднял голову:

— Утомительно, не правда ли?

Он хотел закрыть книгу, но она сказала;

— Нет, не в этом дело. Просто одна мысль. Я расскажу тебе потом.

«Может быть», — добавила Дженива про себя, возвращаясь к Августе и ее друзьям. Леди Августа Трейс не вела кочевой образ жизни, и круг ее знакомых оставался постоянным. Дженива не нашла никаких признаков регулярной переписки с какой-нибудь одной подругой. Конечно, эти письма могли быть уничтожены, если это так, то что она узнает из оставшихся? Нет уж, следуя этим путем, можно уподобиться вдовствующей леди Эшарт с ее манией. Лучше поверить, что здесь абсолютно все письма и бумаги.

Дженива продолжала читать в надежде, что среди банальностей наконец блеснет какой-то свет, когда вдалеке зазвонил колокольчик.

— Должно быть, это приглашение к обеду, — сказал Эшарт, словно возвращаясь из другого мира. — Ну и как? Есть что-нибудь, чего не заметил Родгар?

Дженива аккуратно сложила очередное письмо.

— Не думаю, но, может быть, ты захочешь взглянуть на эти рисунки. — Она подтолкнула рисунки ближе к Эшу, и он разложил их перед собой.

— Не очень-то профессионально, не правда ли? Насколько мне известно, у нас в Чейнингсе нет ни одного ее рисунка. Уж не бабулечка ли уничтожила их?

Дженива поразилась, услышав, как ласково он называет женщину, в которой она уже начинала видеть перевоплощенного Локи.

— Зачем ей это делать?

— Ничему не позволено омрачать ореол ангела.

— Леди Августы? — Дженива не могла скрыть изумления, прозвучавшего в ее голосе.

— Разве матери не должны обожать своих детей? Есть что-нибудь еще?

Дженива высказала свое впечатление от писем, но ей страшно хотелось услышать, что он скажет о дневнике.

— А как дневник? — наконец не выдержала она. Маркиз заложил страницу дневника рисунком.

— Взбалмошная, эгоистичная, капризная. Сначала все очень мило, но затем она начала жаловаться, что он недобр к ней.

На Джениву пахнуло холодом.

— Она объясняет причину?

— Вполне. Он сердится, если она тратит больше денег, чем получает от него «на булавки». Он слишком много времени уделяет делам по имению. Он хочет, чтобы она читала его нудной матери.

— О!

Маркиз встал.

— Она была ребенком. Какого черта он женился на ней?

— Возможно, просто увидел девушку на рисунке в портретной галерее.

— Интересно, как скоро он пожалел об этом… и как повел себя потом.

Дженива хотела возразить, но тут ей представилась Августа, доводящая здравомыслящего человека до отчаяния, даже до насилия. Но не до такой же непрерывной жестокости, от которой она потеряла рассудок?

Колокольчик продолжал звенеть, очевидно, его носили по всему дому, чтобы привлечь внимание гостей.

— Нас зовут на праздник, — заметил Эш, — так что я возьму все это в свою комнату, чтобы дочитать.

Дженива неохотно отдала ему письма, некоторые из них остались непрочитанными, потом вернула камзол, и они вышли из комнаты.

Они дошли до его спальни, где маркиз собирался оставить бумаги, и у Дженивы хватило силы воли отказаться войти внутрь. Она осталась ждать в коридоре, и уже спустя минуту Эшарт появился со своим белокурым другом, приехавшим накануне.

Дженива попыталась вспомнить имя друга, но тут маркиз внезапно выручил ее:

— Ты помнишь Фитцроджера, Дженива?

Друг Эша поклонился, и потом, когда они шли по коридору, Дженива все время ощущала на себе его изучающий взгляд. Неужели мистер Фитцроджер ее не одобрял? Вероятно, он тоже считал, что Эш должен жениться на деньгах, и не знал, что помолвка ненастоящая.

Глава 38

Они уже спустились по парадной лестнице, когда головы всех присутствующих в холле начали поворачиваться, а глаза — смотреть наверх. Дженива тоже повернулась и увидела стоящего на верху лестницы Родгара.

— Друзья мои, возрадуемся! У меня для вас самая удивительная рождественская новость, моя сестра благополучно разрешилась от бремени, и у нее родился сын. Все очень хорошо.

С радостными криками и аплодисментами все устремились в сияющую столовую, но Джениву больше всего поразила искренняя радость, которую она увидела на лице лорда Родгара. Когда он говорил о часах, когда добивался мира, он, должно быть, все время не мог не думать, что события в жизни людей, как ни старайся, нельзя заставить совершаться так, как хочется.

Она возблагодарила Бога, попросила здоровья для ребенка и вместе со всеми направилась в столовую, где стоял празднично накрытый длинный стол, на котором сияли фарфоровые, серебряные и даже золотые блюда и за которым хватило места для всей компании.

На этот раз лорд Родгар и леди Аррадейл сидели рядом в середине длинной стороны стола, а по бокам восседали тетушки. Эша и Джениву посадили напротив хозяев. К сожалению, с другой стороны Эша оказалась мисс Миддлтон, без сомнения, готовившаяся целиком завладеть его вниманием, но Дженива уже сознавала, что эта угроза незначительна, если не считать зависти, которую она чувствовала к богатой наследнице из-за изумрудного колье, вероятно, выбранного под цвет кольца Эша. Ее собственный жемчуг был очень хорош, но, к сожалению, выглядел слишком скромно.

Заиграла музыка. Музыканты и певцы находились в холле, чтобы создавать атмосферу праздника, и музыку подобрали старинную, более возвышенную, чем современные сочинения, очевидно, специально предназначенную для того чтобы увлекать человека прочь от житейских дел.

Хотя было еще не поздно, день выдался хмурым, и комнату освещали сотни свечей. Хрусталь и золото вспыхивали в лучах света наравне с драгоценными камнями; от чаш с водой для умывания исходил приятный аромат.

Внимание Дженивы разделилось между Эшем и лордом Генри Маллореном, сидевшим с другой стороны, угрюмый и худой, он вдруг проворчал, что к этому времени надеялся уже сбыть Дамарис с рук.

— Она настоящий персик. Золотой персик, — заявил лорд Генри, с жадностью впиваясь зубами в гуся. — Отец ее был капитаном торгового судна и немного каперствовал, если хотите знать. Он пал в схватке с какими-то пиратами в Южно-Китайском море, оставив меня опекуном. Конечно, это неудобство для меня, но я выполнил свой долг.

— Не сомневаюсь, — сказала Дженива, испытывая некоторую жалость к мисс Миддлтон; разумеется, она не пропустила мимо ушей тот факт, что девица тоже оказалась дочерью морского капитана. Какая досада, что между ними встал мужчина!

— Думал, дело можно было устроить, — добавил лорд Генри и сердито посмотрел на Джениву.

— В самом деле? — Дженива повернула руку так, чтобы стало видно кольцо с большим камнем.

Лорд Генри издал звук, напоминающий звериный рык, и углубился в еду.

Бедная, бедная Дамарис. Как, должно быть, ужасно лишиться обоих родителей и оказаться во власти такого вот неприятного обозленного человека. Как это могло случиться? Когда Дженива поймала себя на том, что пытается придумать способ изменить жизнь мисс Миддлтон, она чуть не рассмеялась и, вздохнув, занялась обедом, а затем присоединилась к общему разговору.

Одно вкусное блюдо следовало за другим, пока Дженива не обнаружила, что больше не в состоянии съесть даже маленького кусочка. В итоге она ограничилась лишь несколькими глотками вина.