Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Наследство Пибоди

ModernLib.Net / Лавкрафт Говард Филлипс / Наследство Пибоди - Чтение (стр. 1)
Автор: Лавкрафт Говард Филлипс
Жанр:

 

 


Лавкрафт Говард Филипс
Наследство Пибоди

      Говард Филипс ЛАВКРАФТ
      НАСЛЕДСТВО ПИБОДИ[1]
      Мне так и не довелось лично познакомиться с моим прадедом Эзафом Пибоди, хотя я достиг уже пятилетнего возраста к тому времени, как он отдал Богу душу в своей огромной старой усадьбе, лежавшей к северо-востоку от городка Уилбрэхем, штат Массачусетс. Из воспоминаний моего детства сохранилось лишь одно, связанное с поездкой в те края. Старик тогда уже был при смерти и не вставал с постели; отец с матерью поднялись в его спальню, оставив меня с няней внизу, так что я его даже и не увидел. По слухам, он был весьма состоятелен, но время сводит на нет любое богатство, как и вообще все в этом мире, ибо даже казалось бы вечному камню на деле отмерен свой срок - что уж тогда говорить о столь преходящем и ненадежном предмете, как деньги. Сплошь и рядом солидные некогда капиталы тают под возрастающим из года в год налоговым бременем, уносятся по частям с каждой новой постигающей семью смертью. Вот уж чего-чего, а смертей в нашем семействе было предостаточно. За моим прадедом, скончавшимся в 1907 году, вскоре последовали двое моих дядьев - один был убит на Западном фронте, а другой пошел ко дну вместе со злосчастной "Лузитанией". Поскольку третий мой дядя умер еще раньше и никто из троих не был женат, все права на старинное поместье перешли к моему отцу сразу после смерти деда в 1919 году.
      Отец мой, в отличие от большинства его предков, не был провинциалом. Не питая пристрастия к радостям деревенской жизни, он оставил унаследованный дом вместе с землями на произвол судьбы, а прадедовские капиталы вложил в несколько прибыльных предприятий в Бостоне и Нью-Йорке. Мать также не разделяла внезапно пробудившийся во мне интерес к сельской старине и в особенности к нашему затерянному где-то в провинциальной глуши родовому гнезду. Однако мои родители так и не пришли к согласию относительно его продажи, хотя я припоминаю один случай, когда во время очередного моего приезда домой из колледжа мать завела разговор на эту тему и предложила сбыть с рук бесполезное и не приносящее доходов имущество. Отец очень строго и холодно прекратил обсуждение вопроса; я помню этот его неожиданно оледеневший - не могу найти более подходящего определения - голос и его странное упоминание о каком-то неизвестном доселе "наследстве Пибоди". Вот в точности его тогдашние слова: "Дед предсказал, что когда-нибудь один из его потомков обретет наследство в полной мере". Мать на это презрительно фыркнула: "Что там еще за наследство? Разве отец твой уже давным-давно не пустил его по ветру за самым малым остатком?" Отец промолчал, ограничив свои доводы этой единственной ледяной фразой и оставив меня в убеждении, что существуют некие - и весьма серьезные - причины сохранять за собой право на эту собственность, как будто под словом "наследство" подразумевалось что-то иное, не могущее быть переданное другим лицам обычным законным порядком.
      Однако сам отец так никогда и не собрался навестить заброшенную усадьбу; земельный и прочие налоги регулярно вносились в казну нашим поверенным Ахавом Хопкинсом, адвокатом из Уилбрэхема. Время от времени он присылал родителям отчеты о состоянии имущества, которые неизменно оставлялись ими без внимания, а на все предложения и советы "выделить средства на поддержание дома в мало-мальски приличном виде" они отвечали в том духе, что тратить на это свои деньги считают пустым и чуть ли даже не вредным занятием.
      Итак, усадьба пребывала в запустении, и не похоже было на то, что со временем такое положение изменится. Пару раз адвокат по собственной инициативе пытался было сдать ее в аренду, но даже в период недолгого подъема деловой активности в Уилбрэхеме ему удалось привлечь туда лишь временных постояльцев, вскорости съехавших прочь и вновь предавших старый дом Пибоди в распоряжение ветров, дождей, солнца и неумолимо бегущих лет.
      Таким образом и обстояли дела на момент, когда я вступил во владение наследством после трагической гибели моих родителей в автомобильной катастрофе осенью 1929 года. Несмотря на резкое падение цен на недвижимость и на биржевой кризис, разразившийся в конце того же года и ознаменовавший собой начало Великой Депрессии, я все же решился продать свою собственность в Бостоне и восстановить старинный особняк неподалеку от Уилбрэхема с тем, чтобы поселиться в нем самому. Смерть родителей сделала меня единственным владельцем довольно крупного состояния, и теперь я мог позволить себе отказаться от юридической практики, что и сделал без всякого сожаления, ибо данный род занятий требовал гораздо больше исключительной точности, аккуратности и внимания, чем я был расположен ему уделять по складу своего характера.
      Теперь осуществление моих замыслов зависело от того, насколько быстро мог быть отремонтирован сельский дом - или хотя бы его часть, - куда я намеревался переезжать. Здание это возводилось на протяжении многих лет несколькими поколениями семьи Пибоди. Первоначально построенный в 1787 году дом являл собой типичный образчик старого колониального стиля - невысокий (второй этаж так и остался незавершенным), простой и строгой планировки, с четырьмя массивными колоннами по фасаду. Позднее это строение стало основой - если угодно, ядром - постепенно разрастающейся усадьбы. Каждое новое поколение ее обитателей что-нибудь переделывало или дополняло - сперва был надстроен второй этаж, куда вела винтовая лестница, затем появились боковые крылья и флигели; так что ко времени моего приезда этот обширный комплекс построек занимал уже более акра земли, если считать вместе с лужайкой и садом, столь же запущенными, как и все остальное хозяйство.
      Благородная строгость линий, характерная для зданий колониального периода, была в значительной степени смягчена трудами сменявших друг друга строителей, не слишком озабоченных такими вещами, как цельность архитектурного облика; результаты их творческих поисков были видны повсюду - высокая остроконечная крыша дома вдруг как-то неуклюже переходила в покатую крышу мансарды, различной формы большие и малые - в том числе чердачные - окна были прорублены где попало, а широкий, украшенный затейливой резьбой карниз мог преспокойно соседствовать со своим донельзя примитивным подобием. В целом же, несмотря на все эти недостатки, старый дом произвел на меня благоприятное впечатление, хотя, пожалуй, иному знатоку он показался бы лишь жалкой, заведомо неудачной попыткой совмещения разных архитектурных стилей и видов декоративной отделки. При взгляде издалека, однако, усадьба во многом выигрывала за счет огромных вековых дубов и вязов, чьи роскошные кроны нависали над домом, окружая его с трех сторон; с четвертой же к нему примыкал старый сад, в котором среди неухоженных, буйно разросшихся кустов роз поднимались молодые тополя и березки. Да и сам дом с его потемневшими от времени стенами, на фоне которых терялись могучие стволы деревьев, хранил в себе черты если не былого великолепия, то, по крайней мере, какой-то особой мрачной торжественности.
      Я насчитал в доме не менее двадцати семи комнат, три из которых, расположенные в юго-восточном крыле, показались мне наиболее подходящими для устройства своих апартаментов. Распорядившись насчет ремонта, я в течение всей осени и первой половины зимы периодически наезжал сюда из Бостона, чтобы лично проследить за ходом работ. Я видел, как старое дерево после очистки и вощения приобретает красивый теплый оттенок; а вскоре проведенное в дом электричество изгнало из комнат угрюмый полумрак, и лишь задержка с водопроводом отложила мой переезд до поздней зимы; но вот наконец этот день настал - двадцать четвертого февраля я переступил порог дома моих предков уже не только в качестве наследника, но и как его постоянный жилец. Весь следующий месяц я был занят составлением планов реконструкции остальной части усадьбы. Одно время я подумывал было об удалении некоторых позднейших элементов для того, чтобы воссоздать первоначальный облик дома, но потом отказался от этой затеи и решил оставить все как есть, сохранив тот колорит и тот своеобразный дух, что был привнесен многими поколениями живших здесь людей и многочисленными событиями, происходившими некогда в этих стенах.
      К концу месяца я вполне освоился на новом месте и даже успел его полюбить; таким образом то, что казалось сперва лишь причудой, внезапным душевным порывом, обернулось теперь глубокой и устойчивой привязанностью. На мою беду, привязанность эта со временем зашла чересчур далеко, и я, сам того не заметив, оказался на ложном пути, приведшем меня к результату, не имеющему ничего общего с моими исключительно благими намерениями. А началось все с того, что я замыслил перенести останки моих родителей, покоившихся на небольшом кладбище в Бостоне, в старый фамильный склеп семьи Пибоди, вырубленный в склоне холма неподалеку от дома и хорошо видный из его задних окон, хотя и совершенно незаметный с проходящего перед усадьбой шоссе. Мало того, я решил найти и доставить в Соединенные Штаты прах моего дяди, павшего на поле битвы где-то во Франции, и тем самым воссоединить почти всех членов нашего рода на исконных землях Пибоди. Подобная идея могла прийти в голову только склонному к уединению и затворничеству холостяку - то есть именно тому, кем я успел стать всего за один месяц, проведенный в огромном пустом доме в окружении чертежей и набросков, сделанных по моей просьбе местным архитектором, за месяц, ставший переломным в моей жизни и безвозвратно отдаливший меня от всего, что прежде составляло ее суть.
      Таковы вкратце были причины, приведшие меня в один из последних дней марта ко входу в фамильный склеп со связкой ключей, которую мне передал мой уилбрахэмский поверенный. Само по себе сооружение отнюдь не бросалось в глаза - оно целиком находилось внутри холма, так что наружу выступала одна лишь массивная дверь, да и та была полускрыта деревьями и кустами, которые вот уже много лет никем не расчищались и не подстригались. Дверь, как и вся гробница, делалась с расчетом на века; строительство это велось практически одновременно с постройкой дома, и с той поры представители нескольких поколений нашей семьи, начиная со старого Джедедии Пибоди, нашли здесь свое последнее пристанище. Проникнуть внутрь оказалось не так уж легко - дверь как будто вросла в проем и очень долго сопротивлялась моим усилиям, но в конце концов подалась, и передо мной открылся черный зев склепа.
      Мои покойные родственники покоились каждый в своем гробу - всего их было тридцать семь, иные в отдельных каменных нишах, иные просто внизу у стены. Впрочем, в первых с краю нишах находились уже не гробы, а то немногое, что от них осталось, а ниша, предназначенная для Джедедии, была вообще пуста - ни даже кучки праха там, где должен был стоять гроб. Все другие были на месте, располагаясь в строгом хронологическом порядке, за исключением гроба с останками моего прадеда Эзафа Пибоди - он почему-то оказался выдвинутым из длинного ряда гробов, установленных на особом уступе вдоль стены с нишами - здесь были все сравнительно недавно умершие члены семьи, в том числе мой дед и один из моих дядьев. Внимательно осмотрев гроб Эзафа Пибоди, я к своему глубокому изумлению обнаружил следы постороннего вмешательства - кто-то явно пытался поднять крышку, судя по тому, что одна из крепежных петель была сломана, а остальные расшатаны и едва держались в своих гнездах.
      Первым моим побуждением было поправить крышку и передвинуть гроб поближе к стене, но при этом я действовал недостаточно аккуратно, и крышка вдруг съехала набок, открыв моему взору внутренность гроба. Несколько долгих секунд я пребывал в странном оцепенении, отказываясь верить собственным глазам, ибо вследствие какой-то чудовищной ошибки Эзаф Пибоди был погребен лицом вниз - я не хотел даже думать о том, что мой прадед мог быть подвергнут этому обряду, находясь в состоянии каталепсии, и скончался в ужасных мучениях, стиснутый в узком пространстве без доступа воздуха и без всякой надежды на спасение. Теперь плоть его уже истлела, сохранились лишь кости до полусгнившие лохмотья одежды, и все же я счел своим долгом исправить последствия этой ошибки или - не дай Бог - несчастного случая. Я сдвинул крышку до конца и осторожно переложил череп и кости, придав скелету подобающее покойнику положение. При этом я не испытывал ни страха, ни отвращения, вполне допустимых в таких обстоятельствах; наоборот, мои действия представлялись мне совершенно естественными. Надо заметить, что все происходило средь бела дня, солнечный свет врывался в раскрытую дверь, проникая сквозь голые кроны деревьев и рассыпая по пыльному полу мозаику ярких пятен - словом, склеп в этот час не выглядел таким уж зловещим и мрачным. Только теперь я вспомнил о главной цели своего визита - я хотел выяснить размеры помещения и убедиться, что в нем хватит места для моих родителей, моего дяди - если останки его будут привезены из Франции - и для меня самого. Результаты осмотра меня вполне удовлетворили.
      Выйдя затем наружу, я запер дверь и зашагал в сторону дома, попутно прикидывая, сколько времени могут занять поиски и доставка на родину праха покойного дяди, и перебирая в уме наилучшие пути и средства осуществления данного предприятия. Тем же днем я написал и отправил два письма - одно к официальным властям в Бостоне с просьбой разрешить вскрытие могилы моих родителей, а другое в соответствующие инстанции местного округа, сообщая о своем желании перезахоронить их в фамильном склепе.
      2
      Именно с той самой ночи - если мне не изменяет память - и потянулась цепочка необычайных событий, в центре которых оказалось старое поместье Пибоди. Сказать по правде, я и раньше по некоторым туманным намекам мог догадаться, что с этим домом не все ладно - адвокат Хопкинс, почтенный пожилой джентльмен, вручая мне связку ключей еще во время первого моего приезда, как-то уж очень настойчиво интересовался моими дальнейшими планами и, узнав, что я хочу здесь поселиться, повторил свой вопрос, как будто не веря в серьезность моих намерений. Позднее по ходу разговора он не раз подчеркивал, что дом этот - "место весьма уединенное", что соседи-фермеры в прошлом "не очень-то жаловали семью Пибоди" и, наконец, что никакие пришлые арендаторы "не могли сколько-нибудь долго там продержаться".
      - Это одно из тех мест, - говорил он, стараясь придать лицу многозначительно выражениe, - в которые никто и никогда не выезжает на пикник. Там вы не найдете ни одной бумажной тарелки или салфетки, поверьте моим словам!
      Не скупясь на подобного рода двусмысленные и неопределенные замечания, старик однако всячески избегал упоминать о конкретных вещах и событиях, могущих подтвердить справедливость его опасений. Оно и не удивительно, поскольку фактов-то как раз и не было - не принимать же всерьез хмурые взгляды соседей, по какой-то им самим вряд ли известной причине обходящих далеко стороной обширный участок в самом сердце массива плодородных земель. Владения мои, общей площадью около сорока акров, были по большей части заняты лесом, а вокруг во всех направлениях простирались четкие квадраты возделанных полей, разделенных каменными стенками или оградами из жердей, вдоль которых тянулись ряды деревьев и густые заросли кустарника, дававшие приют многочисленным птицам. Обдумав слова старого адвоката, я пришел к выводу, что столь странное - если не сказать предвзятое - отношение к усадьбе передалось ему от моих соседей, благо он был связан с ними родством. Эти люди - суровые, крепкие, немногословные - были из той же породы коренных янки, что и Пибоди, отличаясь от последних разве что большей привычкой к труду и более прочной привязанностью к своей земле.
      Но вернемся к той ночи - а это бьша одна из ночей, когда мартовский ветер с особой силой поет и стонет в ветвях деревьев, - во время которой меня впервые посетило ощущение, что я нахожусь в доме не один. Потревожившие меня посторонние звуки мало походили на шаги, правильнее было бы назвать это просто движением - что-то беспрестанно передвигалось по второму этажу взад и вперед, в пределах какого-то небольшого пространства. Я вышел в темный пустой холл, откуда вела наверх винтовая лестница, и прислушался - мне показалось, что звуки медленно спускаются вниз; временами совершенно отчетливые, они порой понижались до обманчиво тихого шороха; я стоял нсподвижно и слушал, слушал, слушал, пытаясь определить их источник, найти им какое-нибудь рациональное объяснение. Ничего подобного мне прежде слышать не приходилось; в конечном счете я решил, что это могла быть одна из ветвей нависавшего над домом дерева, которая, раскачиваясь на ветру, скребла по стене или крыше и создавала эффект чужеродного присутствия в верхних комнатах. Удовлетворившись такой разгадкой происходящего, я вернулся в свою спальню; в дальнейшем странные шумы меня уже не беспокоили, и вовсе не потому что они прекратились, отнюдь - просто я потерял к ним интерес, дав всему этому убедительное обоснование.
      Куда меньше мне повезло со сновидениями, посещавшими меня этой ночью. Обычно я вообще сплю без снов, но на сей раз самые невероятные образы вставали передо мной как нельзя более явственно; я оказался в роли пассивного наблюдателя, пространственные и временные барьеры были разрушены, слуховые и зрительные иллюзии сменяли одна другую, но особенно четко запечатлелись в моем сознании темная мрачная фигура в широкой шляпе с коническим верхом и еще одно столь же призрачное существо, неизменно присутствовавшее рядом с первым. Этих двоих я видел словно сквозь дымчатое стекло, а окружающие их предметы были замутнены и преломлены, как будто отгороженные от меня толстой полупрозрачной стеной. В сущности, это был не сон в полном смысле слова, а лишь обрывки видений без конца и начала, открывавшие мне иной, причудливо-гротескный, мир, иное измерение, несовместимое с реалиями повседневной жизни. Когда эта ночь, наконец, прошла, я очнулся на своей койке совершенно измученным и разбитым.
      На следующий день меня посетил архитектор, занимавшийся составлением планов переустройства дома и принес известие, чрезвычайно меня заинтересовавшее. Это был молодой еще человек, свободный от предрассудков и не верящий во всякие дурацкие легенды, какими обычно обрастают заброшенные старые усадьбы, особенно если они расположены в сельской глуши.
      - Человек непосвященный никогда бы не догадался, что в этом доме имеется секретная комната, - сказал архитектор, - что-то вроде тайника. Взгляните сюда, - он развернул на столе свои чертежи и расчеты.
      - Вы в этом вполне уверены? - спросил я.
      - Думаю, это либо потайная молельня, - предположил он, - либо укрытие для беглых рабов.
      - Я ничего такого не замечал.
      - Я пока тоже. Но вот посмотрите... - и он ткнул пальцем в план здания, вычерченный им после осмотра и замера всех внутренних помещений и фундамента. На втором этаже в самой старой части дома, согласно расчетам, должна была находиться еще одна комната, протянувшаяся вдоль всей северной стены. Разумеется, ни о какой тайной молельне не могло быть и речи - в нашем роду никогда ни водилось папистов. Что же касается беглых рабов - это было как будто похоже на правду, но, с другой стороны, во времена, когда строилась эта часть здания, бегство рабов с юга в Канаду еще не было достаточно распространенным явлением и вряд ли могло стать причиной создания специального тайника. Нет, данная версия также не подходила.
      - И вы уверены, что можете прямо сейчас показать мне эту комнату? спросил я.
      - Ее там просто не может не быть.
      И действительно, комната была там, где он указывал. Очень умело и тщательно скрытая, хотя отсутствие окон в северной стене спальни могло бы и раньше навести меня на определенные догадки. Ведущая в комнату дверь была замаскирована тонкой резной отделкой по красному кедру, что сплошь покрывала всю стену. Обнаружить дверь, не зная заранее о существовании комнаты, было делом крайне сложным, ибо она не имела ничего, хотя бы отдаленно напоминающего ручку, а открывалась посредством нажатия па один из многочисленных выступов резьбы. Честь этой находки также принадлежала архитектору, который, как человек сведущий в таких вещах, сориентировался гораздо быстрее меня, после чего я еще несколько минут простоял на пороге, изучая заржавленный механизм двери и пытаясь понять принцип его действия.
      Наконец мы вошли внутрь и оказались в небольшом замкнутом помещении. Для потайной молельни, впрочем, оно было даже велико, достигая в длину десяти футов - при ширине значительно меньшей - и ограничиваясь у противоположного конца скатом крыши. По всем признакам, здесь давно уже никто не бывал, и вещи оставались нетронутыми в течение многих лет различные бумаги и книги лежали на своих местах под толстым слоем пыли, а столь же запыленные стулья были придвинуты к расположенному у стены небольшому письменному столу.
      В целом комната имела на редкость необычный вид. При своих сравнительно малых размерах она казалась абсолютно лишенной прямых углов, как будто строители намеренно старались удивить и озадачить ее будущих хозяев последовательным искажением естественных очертаний и нарушением всех пропорций. Кроме того, пол у нас под ногами оказался покрыт странными узорами и письменами, частью нарисованными, а частью просто вырезанными на дощатых половицах. Будучи выполнены в самой что ни на есть грубой и примитивной манере, эти узоры образовывали в конечном счете подобие окружности, вдоль внутренней и внешней сторон которой располагались рисунки - один только взгляд на них вызвал у меня внезапный приступ ужаса и отвращения. Похожие чувства я испытал при осмотре письменного стола - он был какого-то непонятного, скорее черного, нежели коричневого цвета и казался частично обугленным; думается, этому предмету мебели доводилось в свое время выполнять функции, весьма далекие от обычных функций письменного стола. На столешнице беспорядочной грудой были навалены древние книги в переплетах из какого-то особого сорта кожи, в числе коих был и один толстый рукописный фолиант, переплетенный аналогичным образом.
      Более подробный осмотр пришлось отложить, поскольку сопровождавший меня архитектор, убедясь в правильности своей догадки относительно тайника и потешив тем самым свое профессионально самолюбие, не пожелал далее здесь оставаться и заявил, что спешит по весьма неотложным делам.
      - Итак, что мы будем делать с этой комнатой - сломаем перегородку, прорубим окно? - спросил он и напоследок добавил. - Конечно же, вы не захотите оставить ее в таком виде.
      - Не знаю, - ответил я. - Там поглядим. Все будет зависеть от того, представляет ли она интерес с исторической точки зрения.
      Разумеется, я не спешил ликвидировать комнату, относившуюся - как я считал - к числу самых старых в усадьбе. Прежде всего я хотел осмотреть ее более основательно, заглянуть в старинные книги, разобраться со всеми записями и рисунками. Кроме того у нас с архитектором уже был намечен план первоочередных работ, и таинственное помещение наверху могло пока обождать. Так что никакого решения по этому вопросу принято не было.
      Я рассчитывал уже на другой день вплотную заняться обследованием комнаты, но мне помешал целый ряд непредвиденных обстоятельств. Во-первых, я провел еще одну беспокойную ночь; меня вновь преследовали все те же кошмары, происхождение которых я не мог объяснить, ибо с ранних лет не был подвержен сновидениям, исключая лишь те случаи, когда они вызывались состоянием горячки во время болезни. Главными же персонажами моих снов, как выяснилось позднее, были мои собственные предки - что само по себе не так уж и удивительно, поскольку я спал в их доме. Говоря точнее, я узнал только одного из своих предков, а именно - длиннобородого старика в черной шляпе с коническим верхом. Лицо его, прежде мне незнакомое, я утром увидел на портрете моего прадеда Эзафа Пибоди, висевшем среди прочих портретов в нижнем холле здания. В моих снах старик был наделен сверхъестественной способностью перемещаться по воздуху и проникать сквозь стены. Я, например, хорошо запомнил его резко очерченный силуэт, шагающий в пустоте меж верхушек огромных деревьев. И везде, где бы он ни появлялся, его сопровождал большой черный кот, столь же неподвластный законам времени и пространства. Мои сновидения не располагались в какой-то определенной последовательности и не были связаны между собой; в этих неожиданно сменявших одна другую сценах, как в калейдоскопе, возникали и вновь исчезали мой покойный прадед, его черный кот, старый дом и разнообразные предметы его обстановки. Все это очень напоминало сны, посещавшие меня предыдущей ночью - опять было ощущение встречи с неким неведомым миром и перехода в отличное от нашего измерение, только на сей раз видения были еще более отчетливыми. Продолжалось это всю ночь вплоть до рассвета.
      В первой половине дня, когда я не успел еще толком прийти в себя после ночных кошмаров, явился архитектор и добавил к моим неприятностям еще одну, сообщив о новой задержке ремонтных работ в усадьбе. Он явно пытался избежать каких-либо вразумительных объяснений, но я был настойчив, и в конечном счете он сознался, что нанятые им накануне работники из числа местных жителей сегодня рано утром все как один уведомили его об отказе, заявив, что не желают участвовать "в этом деле". Он, однако, заверил меня, что если я соглашусь немного подождать, он без особого труда и по сходной цене найдет новых рабочих, поляков или итальянцев, стоит лишь сделать соответствующий запрос в Бостоне. У меня не было иного выбора, да и, честно сказать, я не был столь уж раздражен задержкой, как хотел это продемонстрировать, ибо с недавних пор меня начали мучить сомнения в нужности и уместности всех намеченных мной перестроек. Ведь, по сути дела, вполне хватило бы лишь укрепления отдельных конструкций старого здания, что помогло бы сохранить своеобразное очарование, заключавшееся именно в его древности. Словом, я попросил архитектора спокойно и без лишней спешки делать все, что он сочтет нужным для найма рабочих, а сам тем временем покинул поместье и отправился в Уилбрэхем, дабы произвести закупки продуктов и кое-каких необходимых материалов.
      Здесь практически с первых шагов я столкнулся с недоброжелательным к себе отношением. Если прежде местные жители или вовсе не обращали на меня внимания, поскольку с большинством из них я не был знаком, или отделывались небрежным кивком и парой незначащих фраз, то в это утро они все дружно меня избегали, отворачивались, не вступая в разговор, и даже как будто боялись быть замеченными в каком-либо со мной общении. Продавцы в лавках были до такой степени лаконичны, что это граничило уже с откровенной грубостью; всем своим видом они решительно желали показать, что такой покупатель им только в тягость, и что они вообще предпочли бы не иметь со мной никаких дел. Подумав, я решил, что причиной тому был распространившийся слух о моих планах обновления усадьбы Пибоди, что в свою очередь могло вызвать их недовольство либо как попытка разрушить редкий, по своему уникальных образец местной сельской архитектуры, либо - что более вероятно - как намерение продлить жизнь обширного поместья, которое в ином случае после сведения лесов и ликвидации дома перешло бы в руки соседних землевладельцев и было бы надлежащим образом ими освоено и возвращено в хозяйственный оборот.
      Постепенно, однако, мое недоумение на сей счет начало уступать место досаде и возмущению. В конце концов, я не был каким-то там отщепенцем или изгоем и ничем не заслужил такого к себе отношения. Одним словом, к тому моменту, как я вошел в двери адвокатской конторы Ахава Хопкинса, я был уже изрядно заведен и выложил старику свое негодование в выражениях, гораздо более пространных и резких, чем было у меня в обычае, хотя и не раз по ходу своей речи замечал, что он чувствует себя очень неловко.
      - Ну же, мистер Пибоди, - сказал он наконец, стремясь как-то сдержать поток моих гневных излияний, - на вашем месте я бы не стал так волноваться по этому поводу. Ведь людей тоже можно понять: они все глубоко потрясены, и, к тому же, они здесь все очень суеверны. Согласитесь, что при том настроении умов, которое, сколько я себя помню, всегда преобладало в наших краях, подобное жуткое происшествие вполне может быть истолковано в самом превратном - с точки зрения образованного человека - смысле.
      Эти слова Хопкинса и особенно та мрачность, с какой они были произнесены, порядком меня озадачили.
      - Вы сказали - жуткое происшествие? Прошу меня извинить - я, верно, не знаю чего-то, что знают все.
      Он поднял на меня глаза, и взгляд его был столь странен, что я теперь уже совершенно растерялся.
      - Мистер Пибоди, по той же дороге, что и вы, но двумя милями дальше живет семейство Тэйлоров. Я лично хорошо знаком с Джорджем Тэйлором. У них десять детей - или, точнее сказать, было десять детей. Прошлой ночью один из двух младших мальчиков - ему только пошел третий год - был выкраден прямо из кровати, причем злоумышленника никто не видел и он не оставил после себя ни малейших следов.
      - Я искренне сожалею, поверьте. Но каким образом все это может касаться меня?
      - Я уверен, вы здесь ни при чем, мистер Пибоди. Но вы появились у нас недавно и человек сравнительно чужой, а... впрочем, все равно вы это узнали бы рано или поздно... словом, фамилия Пибоди не пользуется у нас большой популярностью, скорее наоборот - у многих в здешней округе она вызывает сильнейшее раздражение и даже ненависть.
      Я больше уже не пытался скрыть свое изумление.
      - Но почему?
      - Видите ли, очень многие люди слепо верят всякого рода сплетням, как бы они ни были смехотворно нелепы, - Хопкинс чуть помолчал и продолжил. Вы уже достаточно взрослый и серьезный человек и, надеюсь, в состоянии понять и оценить, что это значит - особенно для такой сельской глубинки, как наша. Еще в бытность мою ребенком о вашем прадеде рассказывали массу всяческих небылиц, но факты таковы: в течение всех лет, что он прожил в своем поместье, у многих семей в этих местах периодически исчезали маленькие дети, причем исчезали бесследно, так что сегодня всем старожилам первым же делом пришло в голову сопоставить два разных события: появление в усадьбе нового человека из семейства Пибоди и новое чудовищное преступление, по всем признакам чрезвычайно похожее на те трагедии, которые молва всегда связывала с одним из членов вашего рода.
      - Но это же абсурд!
      - Безусловно, вы правы, - поспешно согласился старый адвокат, но в голосе его, вполне любезном и дружелюбном, не чувствовалось уверенности, однако все обстоит именно так, как я вам описал. И потом, сейчас уже апрель, и до Вальпургиевой ночи осталось меньше месяца.

  • Страницы:
    1, 2, 3