2

У Мальцева отнялся язык, и лишь спустя, наверное, целую минуту он смог неразборчиво пробормотать:

– Как это – цивилизация будет уничтожена? Что вы имеете в виду?

Ему вспомнились смутные намеки Зорина насчет опасности, от которой тот якобы хотел уберечь Олега, и свои собственные неясные предчувствия.

– Мы здесь, в Фоксхоле, должны позаботиться о себе, – сказал Ратомский. – Впрочем, гибель цивилизации не означает гибели всего человечества… Я надеюсь.

Затрещал телефон. Ратомский снял трубку, долго слушал, бросал отрывистые «да», под конец сообщил: «Сейчас буду».

– Простите, Олег, приходится прервать нашу беседу. Мы обязательно вернемся к ней, а пока отдыхайте и думайте. И не переживайте так за цивилизацию. Ну, что в ней хорошего? Мы построим новую, в тысячу раз лучше. И вы займете в ней не последнее место… Если пожелаете.

Ратомский нажал клавишу на телефонном аппарате, и в комнату вошел тот самый белокурый атлет, что доставил Мальцева сюда.

– Владислав, проводите нашего гостя в его апартаменты, – распорядился Ратомский. – Исполняйте все его просьбы, по возможности… До свидания, Олег.

Кивнув Мальцеву, Ратомский исчез за дверью.

«До свидания, Олег!» Просто великолепно. Точно он только что поведал Мальцеву не о грядущем уничтожении земной цивилизации, а о результате вчерашнего футбольного матча.

– Прошу вас. – Белокурый викинг открыл дверь.

Следуя за ним, Олег раздумывал, не задать ли ему вопросы, могущие прояснить ошеломляющее заявление Ратомского, но решил не задавать. Лучше вести себя осторожно…

Они вышли на улицу, где ярко светило и пригревало солнце. Осеннее солнце, мысленно добавил Олег. Или нет? Кто знает, как соотносятся сезоны года в Фоксхоле и на Земле. Да еще эти сдвиги времени… Сколько интереснейших открытий таится здесь для Олега как ученого! Но значение всех этих открытий меркнет и обращается в ничто по сравнению со страшным откровением главы института Фоксхола… А так ли это серьезно? Многие покушались на цивилизацию – все эти чертовы завоеватели, сверхлюди, борцы за счастье человечества. И ни у кого ничего не вышло, надо признать. Шайка Ленина была ближе всех к осуществлению своей чудовищной мечты. Убили пятьдесят миллионов, захватили полмира… Но где они теперь? Один всхлип от них остался… Но разве легче от того их жертвам? А сколько людей ЭТИ убьют?

Занятый тягостными размышлениями, Олег почти не обращал внимания на окружающее, а между тем посмотреть было на что. Обитатели внутреннего города – «Кремля», как говорил Ратомский, – явно ни в чем себе не отказывали. Возле широких тротуаров под сенью раскидистых деревьев стояли ухоженные «мерседесы», «вольво» и «феррари», едва ли изготовленные на заводах Фоксхола. С ярких глянцевых плакатов за витринами сексшопов улыбались нагие красотки. Среди домов преобладали трехэтажные особняки разнообразной архитектуры – от строгих и элегантных до немыслимо авангардистских, вроде вилл спятивших от денег голливудских кинозвезд. Из открытого окна одного из таких фантастических особняков лилась музыка. Олег с изумлением узнал «Пурпурный Вереск» из альбома Рода Стюарта девяносто пятого года. И это им сюда доставляют, надо же… Не хватает только гастролей самого Стюарта. Ничего себе коммунизм. Понятно, что любой коммунизм строится на ограблении людей жирующей верхушкой, но внешние приличия соблюдали хотя бы… Впрочем, это лишнее, если внутренний город спрятан за толстыми стенами и охраняемыми воротами.

Владислав указал на небольшой по сравнению с другими красивый двухэтажный особнячок в глубине парка.

– Это ваш дом, – сказал он.

– Мой?

– Если он вам понравится, – скромно улыбнулся провожатый.

Пройдя через калитку, декорированную литыми металлическими украшениями, они поднялись на крыльцо. Владислав отпер дверь и передал ключ Мальцеву.

– Вы осмотрите дом сами, или мне быть вашим гидом? – вежливо осведомился викинг.

– Покажите, где спальня, и оставьте меня одного, – устало попросил Мальцев, едва державшийся на ногах.

– Их две, на втором этаже. По этой лестнице… Там бары с холодильниками, в них напитки и закуски. Если вам что-то понадобится, позвоните по телефону 1001. Вы уверены, что я вам больше не нужен?

– Нет, спасибо… Очень хочется спать.

Владислав понимающе наклонил голову и покинул дом, захлопнув за собой дверь. На осмотр комнат особняка – видимо, многочисленных, если судить по количеству ведущих из холла коридоров и арок, – Олег тратить времени не стал. Он сразу поднялся по лестнице, вошел в спальню, упал в кресло и долго сидел неподвижно. Потом открыл бар, выбрал бутылку «Курвуазье», плеснул немного в рюмку, выпил. В лакированной коробке возле бара нашлись сигареты различных сортов. Олег взял «Мальборо», закурил. Мысли путались, мешались в мозгу, не то переполненном, не то опустошенном. Не докурив сигарету, Олег затушил ее в пепельнице, добрался до огромной кровати. Раздеваться не было сил. Он крепко уснул, как только голова коснулась подушки.

3

В три часа ночи Мальцев открыл глаза. Время показывали огромные часы со светящимися стрелками, расположенные почему-то на потолке. Кроме них, ничего не было видно, комнату заполняла кромешная тьма. Голова прямо-таки раскалывалась от боли, в горле пересохло. Нащупав выключатель лампы на тумбочке, Олег зажег свет. В комнате царил страшный беспорядок – стол завален грязными тарелками, заставлен пустыми бутылками из-под портвейна и вскрытыми консервными банками с угрожающе торчащими вверх рваными краями крышек, на полу груды какого-то тряпья, осколки стекла, розовые лужи. Вдобавок все вокруг плавало в зеленоватом тумане, словно Олег находился на дне заросшего тиной аквариума. Что случилось, куда он попал? Ах да, конечно. Он у себя дома, а вчера праздновали чей-то день рождения – кажется, Элтона Джона. Сколько же ему, черт возьми, стукнуло?

Со стоном Олег поднялся с постели, доковылял до подоконника и приложился к стоявшей там банке с огуречным рассолом. Вроде бы верное средство от похмельной сухости во рту – сушняка по-студенчески, – но ощущение было такое, будто Олег высасывает из банки пыль. Он собрался громко выругаться и вспомнил, что услышать его некому – он один в квартире. Или один на всем белом свете?

На полу возле продавленного кресла стоял доисторический катушечный магнитофон с заправленной лентой. Олег включил его, и Том Джонс экстатически жалобно запел «Делайлу». Когда он приблизился к тому месту повествования, где лирический герой подходит к дому обманувшей его женщины с ножом в руке, Олег перемотал пленку. Дальше Тони Кристи призывал кого-то вернуться во вчерашний день. Большое спасибо, сэр, не требуется, сэр. Снова нажав клавиши перемотки и воспроизведения, Олег запустил песню Клиффа Ричарда «Минута, когда ты ушла». Ему показалось, что песня звучит как-то НЕ ПОЛНОСТЬЮ, чего-то в ней не хватает, каких-то элементов аранжировки или отдельных слов… И вообще, Том Джонс, Тони Кристи и Клифф Ричард на дедовском магнитофоне «Астра» – это все как-то не отсюда, не из этого мира, из далекого прошлого. Но ведь сейчас И ЕСТЬ далекое прошлое? Что-то случилось со Временем, и Олега затянуло в его черную бездну.

Олег прибавил громкость и тут же подумал о соседях. Утром соседка справа будет сокрушаться о судьбе своего больного ребенка, которому не дают спать по ночам, несмотря на то что у нее никогда не было детей, ни больных, ни здоровых. А старый хрыч слева… Стоп, если соседи существуют, значит, не все человечество вымерло? Надо проверить, не превратились ли они в крыс.

Среди полнейшего разгрома, сидя в кресле в одних кальсонах (когда же сумел раздеться?), Олег спасался от тяжкого похмелья разобранной, лишенной важных звуков песней Клиффа Ричарда. Со стены на него взирала изображенная на плакате полуметровая зеленая физиономия Элиса Купера. По ней слева направо пробегали отсветы индикатора магнитофона, пропущенные через равномерное вращение катушек. Это выглядело так, словно Купер укоризненно качает головой.

– Открой дверь, – вдруг сказал Купер.

Встрепенувшись, Олег понял, что давно уже слышит не барабаны в песне Ричарда, а монотонный стук в дверь. Он вышел в прихожую – его сильно тошнило – и заглянул в окуляр глазка. Никого… Нет, вон он стоит в тени.

Сердце Мальцева подпрыгнуло и на секунду замерло – он увидел такое, от чего волосы на голове встали дыбом. На тускло освещенной лестничной клетке, обычной лестничной клетке обычного многоквартирного дома, стоял лысоватый сутулый человечек в темном пальто, с оттопыренными ушами и сверкающими красными глазами с блюдце величиной. Тонкие бледные губы плотно сжаты, вместо носа две зияющие дыры, какой-то длинный блестящий инструмент в руке…

Олег отскочил от двери, сорвал трубку с телефонного аппарата, чтобы вызвать милицию, но вместо 02 набрал почему-то 1001. Трубка мертво молчала.

В замке заскрежетал ключ, и чудовище вошло в комнату. Олег в ужасе сжался в кресле, а человечек стал увеличиваться в росте, поглощая весь кислород в комнате.

– Оле-е-ег, – простонало чудовище.

Мальцев задыхался. Он чувствовал, что самое страшное из происходящего не явление монстра, а эта его способность вытягивать из воздуха кислород без остатка.

Он не настоящий, мелькнуло у Олега, его не существует. Но тогда почему нечем дышать?!

Лишь отчаянное усилие воли помогло Мальцеву проснуться, вырваться из объятий кошмара. Он открыл глаза – на этот раз действительно открыл их – и сразу сел на кровати. Полной грудью он вдыхал восхитительный прохладный воздух, радуясь каждому глотку.

В комнате не было полной темноты. Интимно светился ночник, укрепленный на стене у изголовья кровати. Маленькие электронные часы (на тумбочке, а не на потолке!) показывали три пятнадцать. Как ни ужасен был посетивший Мальцева сон, эйфория от возвращения в реальность быстро испарилась, поскольку эта реальность носила имя Фоксхол.

– Оле-е-ег, – послышался тихий зов откуда-то из глубины большой спальни.

Мальцев вздрогнул. Чудовище здесь?! Неужели ему только кажется, что он проснулся, и кошмар продолжается?

Но это было не чудовище (по крайней мене, не то чудовище, что привиделось во сне). К Олегу шагнула женщина в темно-лиловом обтягивающем брючном костюме, с рассыпавшимися по плечам светлыми волосами. В полумраке Мальцев плохо разглядел ее лицо, но заметил наличие многослойной косметики, очень ярко накрашенные губы (ну, это трудно было не заметить), подведенные черным и синим глаза.

Женщина прижала палец к губам, призывая к молчанию (вернее, слегка приложила палец, чтобы не стереть помаду), и тут Мальцев узнал ее. Валентина Алексеевна Лаухина, министр культуры. «Интересно, – подумал Олег. – Какого черта эта местная госпожа Фурцева делает ночью в моей спальне?»

Лаухина махнула рукой, приглашая Олега следовать за собой. У него и в мыслях не было противиться. Он не знал правил игры, принятых в Фоксхоле, но не собирался упускать шанс получить какую-то информацию. Ведь не убивать его поведут. Если бы они хотели это сделать, к чему городить огород?

Коль скоро Олег не раздевался, ему и одеваться не потребовалось. Он встал, Лаухина взяла его за руку и потянула к двери в дальнем углу спальни, скрытой за шкафом. Спиральная лестница вела круто вниз.

– Куда мы идем? – не выдержав, шепнул Олег.

– Тихо…

– Здесь что, подслушивают?

– Кому ты нужен, дурачок… А все-таки мало ли… Бывают, знаешь ли, случайные свидетели…

Они вышли не на улицу, а в парк через дверцу, обитую жестяным листом. Лаухина вела Мальцева извилистыми тропинками в тени деревьев, подальше от фонарей. В сердце Олега зародилась тайная надежда. А если в Фоксхоле зреет заговор против врагов цивилизации и Лаухина в нем участвует? Опасается же она кого-то…

Миновав несколько калиток в низких заборчиках, Лаухина и Мальцев оказались перед стеной дома, значительно превосходящего по размерам тот, что предоставили Олегу. Лаухина открыла дверь ключом и проводила Мальцева в громадную комнату, где пылал огонь в камине, отбрасывая оранжевые пляшущие отсветы на толстый мохнатый ковер, в котором ноги утопали до щиколоток. Все окна были занавешены плотными шторами. У стены стоял роскошный диван, рядом с ним два кресла и столик, инкрустированный красным деревом.

– Здесь можно говорить громко, – сказала Лаухина и выпустила наконец руку Олега. – Располагайся, послушай пока музыку, вон там журналы. Я сейчас приду.

Она взмахнула пультом дистанционного управления стереосистемы «Сони». Негромко, с превосходным качеством зазвучала сентиментальная мелодия, украшенная руладами саксофона. Лаухина скрылась под сводами декоративной арки.

Ее не было довольно долго. В тоскливом ожидании Олег слонялся по комнате, потом машинально взял один из журналов и перелистал. Его удивило не столько то, что журнал оказался порнографическим, сколько изображенные в нем забавы. Например, на одной серии черно-белых фотографий девочка лет тринадцати с затуманенным взором совокуплялась различными способами с доберман-пинчером. На другой три татуированные девушки играли с членом шотландского пони, то облизывая его, то засовывая меж пухлых грудей. Третья серия представляла сексуальную оргию детей лет семи-десяти на природе – мальчики выстраивали девочек на четвереньках и пытались произвести с ними соответствующие действия, потом раскладывали тех же девочек на каких-то лавках.

– Вот это да, – вслух произнес Мальцев. – Похоже, министерство культуры Фоксхола серьезно озабочено миссией пропаганды высокого искусства…

Он положил журнал на прежнее место и уселся в кресло. Вошла Лаухина с подносом в руках. На ней был полупрозрачный халатик, распахнутый на груди и не скрывающий красного кружевного бюстгальтера, а также пристегнутые к поясу красные чулки и красные туфли на шпильках. Насколько Мальцев мог прозревать сквозь дымчатую ткань халата, трусиков на ней не было.

Поднос, на котором помимо прочего возвышалась бутылка шампанского, Лаухина поставила на стол. В сознании опешившего Мальцева, в общем-то ожидавшего совсем не того даже после похабного журнала, почему-то вертелась только одна мысль: «Как же она ходит на этих каблуках по такому ковру?»

– Давай выпьем, – проворковала Валентина Алексеевна, разливая шампанское по венецианским бокалам и не сводя с Мальцева вожделеющих глаз. Будучи типичной ненасытной шлюхой, она уже ликовала. Этой ночью Олег принадлежит ей, пусть бы и пришлось его изнасиловать!

– Выпьем, – продолжала ворковать Лаухина, – и займемся любовью…

Совершенно ошалевший Мальцев торопливо проглотил шампанское, не глядя схватил пачку дамских сигарет и закурил. Лаухина обошла стол, прижалась к плечу Олега…

– Ты меня не хочешь? Тебе будет хорошо… Я знаю много разных штучек… – Она плавно опустилась на ковер. – Иди ко мне, возьми меня…

Ее глаза закатились, голос звучал томно, хрипло. Мальцев сидел как оплеванный. Ему вовсе не хотелось ссориться с Лаухиной, как и ни с кем в Фоксхоле до поры до времени, но это уж чересчур… Как преодолеть отвращение, если она так неописуемо вульгарна? Ведь нельзя симулировать эрекцию, которой нет! Природой такая симуляция не предусмотрена.

Увидев, что Мальцев бездвижен, как барон фон Грюнвальдус, Лаухина поднялась с ковра, открыла резную шкатулку и протянула Олегу маленькую желтую таблетку.

– Какой ты робкий, – промурлыкала она, по-своему истолковав состояние жертвы. – Это меня возбуждает… Прими-ка таблеточку. Она поможет. Ты испытаешь волшебный полет…

Вот тут Мальцев стряхнул оцепенение.

– Никаких таблеток я принимать не буду. – Он оттолкнул руку Лаухиной.

В глазах старой шлюхи зажглись огни бешеной злобы.

– Ах, не хочешь… Ну, тогда тебе придется познакомиться вот с этим!

Из той же шкатулки она выхватила блестящий цилиндрик сантиметров десяти длиной и одного в диаметре. На торце капсулы виднелся конус со срезанной верхушкой, словно… ствол миниатюрного оружия, и этот ствол смотрел в шею Мальцева.

– Что это? – с усилием выдавил Олег.

– Манкуртал.

– Что?

– Ты слышал о пентотале натрия?

– Сыворотка правдивости? – Мальцев попытался неуклюже пошутить. – Так я ничего не скрываю…

– Пентотал натрия превращает тебя в тряпку, в соплю. – Лаухина чеканила слова бесстрастно, как робот. – Но манкуртал действует иначе. Ты остаешься в трезвом уме и твердой памяти, ты отдаешь себе отчет в своих поступках… Все твое при тебе, кроме воли. Ты становишься моим рабом, зомби. Ты выполнишь все мои приказы, но… Я-то получу удовольствие, а ты нет! А я хотела, чтобы ты запомнил нашу ночь как праздник и пришел ко мне еще не раз. Поэтому давай обойдемся без манкуртала. Прими таблетку…

– Я ни таблеток, ни вашего манкуртала принимать не стану, – непреклонно сказал Олег.

– И не надо! – Лаухина ядовито рассмеялась. – Видишь эту кнопочку сбоку на цилиндре? Я нажму ее… Отсюда с огромной скоростью вылетит игла и ужалит тебя. Через минуту ты мой – на все время действия манкуртала, а это долго. Выбирай…

Олег покосился на блестящий цилиндр, вздохнул и взял таблетку.

– Вот и молодец. – Лаухина растянула ярко-алые губы в акульей улыбке. – Глотай поскорее, и займемся делом.

Она убрала зловещий цилиндр в шкатулку. Олег проглотил таблетку, запил шампанским.

Сначала ничего не происходило, но очень скоро к сознанию Олега подступила розовая волна. Какой-то наркотик, беспомощно подумал он, утопая в этой волне, и больше у него не возникло ни одной контролируемой мысли.

Комната преобразилась. Из мрачной и торжественной она стала веселой и уютной, а отблески пламени из камина придавали ей прямо-таки вид жилища, в котором хочется остаться навсегда. Лаухина из потасканной наглой шлюхи превратилась в самую желанную и прекрасную женщину, какая только может существовать на свете…

– Дай-ка я тебя немного заведу, – сказала прекрасная и желанная, расстегнула брюки Олега и встала на колени.

Чувство времени пропало. Мальцев не знал, продолжалось ли сексуальное безумие один час, несколько или много часов. В плену химического экстаза он брал женщину всеми мыслимыми и немыслимыми способами, еще и еще раз, но желание не только не угасало, а, напротив, становилось сильнее. Лаухина стонала и хрипела, она испытывала на Мальцеве все обещанные «штучки» и на ходу изобретала новые. Ее выдумка казалась неистощимой, но в конце концов и она утомилась…

Они лежали обнаженные на ковре возле камина. Буйство наркотика в мозгу Мальцева несколько приутихло, но не улеглось совсем. Однако, по-прежнему находясь под воздействием желтой таблетки, Олег постепенно восстанавливал способность мыслить рационально.

Лаухина неожиданно хихикнула:

– Я, знаешь, я взяла тебя на пушку с этим манкурталом…

– Что?! – Олег приподнялся на локте. – Он не настоящий?

– Да нет, самый настоящий… – Она широко зевнула. – Только непредсказуемый. На кого-то действует так, как я рассказала… У других вызывает приступы агрессивности, а третьи просто умирают… Представляешь, ты бы умер? И что бы я потом делала с трупом? Забавно, правда?

– Еще как, – согласился Олег, хотя видел тут мало забавного. – Но как же его тогда применяют?

– А его и не применяют… Почти. Ну, разве под занавес при допросах будущих смертников, когда уже в общем все равно… Хотели создать идеальный зомби-препарат, орудие власти, да прокололись… Удачи на испытаниях были единичны.

– А вам он зачем, раз от него мало проку?

– На всякий случай. Тебя вот напугала… Ты не представляешь, как трудно женщине в мужском мире. Вдруг да и пригодится… Впрочем, в Фоксхоле и мужчинам порой не легче. Парню, который принес мне манкуртал, отрубили голову. Правда, за другую провинность… Слушай, давай немного подремлем, а? Ты такой тигр…

С удовлетворенной улыбкой Лаухина закрыла глаза и ровно задышала. Олег выждал минуту, тихонько позвал – никакой реакции. Тогда он встал, подошел к резной шкатулке, открыл крышку. Внутри валялось множество упаковок разнообразных таблеток, среди них – капсул десять-двенадцать пресловутого манкуртала. Олег быстро оделся, положил один цилиндрик в карман, закрыл шкатулку, сел в кресло и сделал вид, будто занят изучением высокохудожественного журнала. Начиналось наркотическое похмелье – головная боль, тошнота, дрожь в руках. Чтобы не стало еще хуже, Олег старался не думать о происшедшем и не смотреть в сторону раскинувшейся на ковре хищницы.

Лаухина спала минут сорок. Проснувшись, она выглядела другой – хмурой, собранной, деловитой. На ней как будто даже появилась одежда (спустя некоторое время она и впрямь оделась и стала чудесным образом походить на министра – если не культуры, то министра чего-нибудь).

– Пошли, – скомандовала она. – Тебе пора возвращаться. Кстати, о нашей встрече неплохо бы помалкивать… Не настаиваю, но коли жизнь дорога – соображай сам

– Черт возьми, – сказал Олег с кривой усмешкой. – Создается впечатление, что все поголовно в Фоксхоле только и трясутся за мою драгоценную жизнь…

В глазах Лаухиной вспыхнуло опасное пламя.

– Ладно. Ты умный мальчик, поймешь, что к чему… Идем.

Она не стала провожать его до самого дома – лишь до ограды парка. Олег вернулся к себе один, измотанный, страдающий от последствий наркотической атаки. Занималось утро… Мальцев нуждался в сне, однако переутомление принесло бессонницу.

4

Борису Воронину казалось, что белый потолок больничной палаты отстоит от него на миллионы километров. Он неподвижно лежал на спине, но его мысли и ощущения неслись по кругу. В локтевой сгиб левой руки была введена игла, через которую просачивался из капельницы животворный укрепляющий состав.

Сразу после оказания первой помощи – и до того, как врачи взялись за него всерьез, – Борис настоял на беседе с ведущими специалистами Института Фоксхола. Только когда его рассказ был выслушан и записан на видеопленку, он позволил медикам колдовать над собой.

Открылась стеклянная дверь, и в палату вошел Ратомский в накинутом поверх костюма белом халате. Геннадия Андреевича сопровождал доктор Михайлов.

– Ну-с, как мы себя чувствуем? – обратился доктор к Борису.

– Хоть в космос запускайте, – слабо улыбнулся Воронин.

– В космос вам, голубчик, еще рановато… Но вот Геннадий Андреевич хочет с вами поговорить. Не вижу причин отказывать – только недолго и… не волнуйтесь. Обещаете?

– Обещаю, доктор.

Михайлов кивнул и покинул палату, а Ратомский сел на стул у изголовья койки.

– Простите, что беспокою вас, Борис, – начал он.

– Пустяки… Я в форме.

– Все время пересматриваю ваши видеозаписи.

– Спасибо. С детства мечтал стать телезвездой.

Ратомский выдал натянутую улыбку.

– Как вы сами отмечаете, все виденное вами – или почти все – может представлять содержание галлюцинаторного комплекса…

– Разумеется.

– И в таком случае ваш главный вывод…

– Минуту, Геннадий Андреевич, – Воронин заерзал в постели. – Давайте разберемся не торопясь. Сигареты у вас есть?

– Есть. Но не хотите же вы, чтобы доктор Михайлов приговорил меня к пожизненной каторге?

– Авось амнистия подоспеет… – Борис изменил тон с шутливого на умоляющий. – Ужасно хочется курить, Геннадий Андреевич. Окно откройте, никто и не заметит.

После недолгих колебаний Ратомский поднял оконную раму. Снаружи было достаточно тепло и безветренно, чтобы не опасаться простудить Воронина. Ратомский сам прикурил для него сигарету – ведь Борис мог действовать только одной рукой, – а в качестве пепельницы подставил крышку с какой-то керамической посудины.

С наслаждением затянувшись ароматным дымом, Борис тут же пожаловался: