Элджернон БЛЭКВУД
      УДИВИТЕЛЬНЫЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ ЛИЧНОГО СЕКРЕТАРЯ МИСТЕРА САЙДБОТЭМА
      Для меня всегда было неясно, как Джим Шортхаус ухитрился стать личным секретарем мистера Сайдботэма, но он стал им и несколько лет вел размеренный образ жизни, откладывая деньги в банк.
      И вот однажды утром шеф вызвал его в кабинет, и тренированный ум подсказал секретарю, что его ожидает нечто необычное.
      - Мистер Шортхаус, - начал шеф несколько нервно. - Я еще не имел случая наблюдать, обладаете ли вы храбростью или нет.
      Шортхаус открыл рот от удивления, но ничего не сказал. Он уже привык к странностям шефа. Шортхаус был уроженцем Кента, Сайдботэм вырос в Чикаго. Оба жили в Нью-Йорке.
      - Но, - продолжал шеф, попыхивая своей черной сигарой, - я буду считать себя плохим знатоком человеческой натуры, если это не есть одно из ваших главных достоинств.
      Личный секретарь сделал глуповатый легкий поклон, скромно оценивая этот несколько странный комплимент. Мистер Джонас В.Сайдботэм пристально, как говорят романисты, посмотрел на него и продолжал:
      - Я не сомневаюсь, что вы смельчак и... - он подумал и пыхнул сигарой с такой силой, как будто его жизнь зависела от того, будет ли сигара оставаться зажженной.
      - Я не думаю, чтобы я особенно чего-то боялся, сэр, кроме женщин, вставил молодой человек, чувствуя, что ему пора сказать что-нибудь, ко оставаясь при этом в полном неведении относительно намерений шефа.
      - Гм, - промычал тот. - Ну, насколько мне известно, в этом случае женщин нет. Но.., могут быть вещи.., пострашнее. "Очевидно, требуется какая-то особая услуга", - подумал секретарь, - Насилие? - спросил он вслух.
      - Возможно (пых!), даже (пых-пых!) вероятно. - Нос Шортхауса почувствовал в воздухе запах повышенной зарплаты. Он действовал стимулирующе. - Я не имею большого опыта в подобных делах, - сказал он коротко, - но я готов предпринять что угодно в разумных пределах.
      - Не знаю, много ли разумного или неразумного может оказаться в данном случае.
      Мистер Сайдботэм встал, запер дверь кабинета и опустил жалюзи на обоих окнах. Затем, достав связку ключей из своего кармана, он открыл черную жестяную коробку. Несколько секунд он рылся в голубых и белых бумагах, окутывая себя облаком синего табачного дыма.
      - Я уже чувствую себя детективом, - рассмеялся Шортхаус.
      - Говорите тише, пожалуйста, - ответил шеф, оглядываясь. - Мы должны соблюдать полную секретность. Будьте любезны закрыть заслонки, - продолжал он еще более тихим голосом. Открытые заслонки уже не раз подводили.
      Шортхаус начинал проникаться духом дела. Он на цыпочках прошел по полу и закрыл две железные решетки в стене, через которые подается горячий воздух в американских домах и которые прозвали "заслонками". В это время мистер Сайдботэм нашел нужную бумагу. Держа ее перед собой, он раз или два хлопнул по ней тыльной стороной руки, как будто это было театральное письмо, а он злодей из мелодрамы.
      - Это письмо от Джоэла Гарви, моего старого партнера, - сказал он наконец. - Я вам говорил о нем.
      Секретарь кивнул. Он знал, что много лет тому назад фирма "Гарви и Сайдботэм" была хорошо известна чикагскому деловому миру. Он также знал, что та изумительная скорость, с которой они пошли в гору была превзойдена лишь не менее изумительной скоростью их исчезновения. Еще ему было известно, что каждый из партнеров по-прежнему зависел от другого и каждый из них страстно желал другому смерти.
      Однако же ранние грехи шефа его не касались. Шеф был добрым и справедливым, пусть и эксцентричным человеком, и Шортхаус, живя в Нью-Йорке, не пытался разузнать подробнее источники, из которых ему платилось жалование. Более того, мужчины нравились друг другу и пользовались искренним доверием и уважением.
      - Я надеюсь, что это приятное сообщение, сэр, - сказал он тихим голосом.
      - Напротив, - отвечал тот, стоя перед камином и нервно стуча пальцами по бумаге.
      - Шантаж, я полагаю.
      - Именно.
      Сигара мистера Сайдботэма затухала. Он чиркнул спичкой и поднес ее к неровному краю сигары. Его голос послышался сквозь белое облако клубящегося дыма.
      - У меня есть ценные бумаги с его подписью. Я не могу сказать вам, какого они рода, но эти бумаги крайне ценны для меня. Они принадлежат, между прочим, и Гарви, и мне. Только они у меня...
      - Понятно.
      - Гарви пишет, что хочет, чтобы его подпись была удалена, он хочет вырезать ее собственной рукой. Он приводит причины, которые склоняют меня к мысли, что его просьба...
      - И вы хотели бы, чтобы я доставил ему эти бумаги и посмотрел, как он это сделает?
      - И доставил их назад вместе с собой, - добавил шеф шепотом, проницательно прищуриваясь.
      - И доставил их назад вместе с собой, - повторил секретарь. - Я превосходно понимаю, каков бывает страх перед угрозой шантажа.
      Шортхаус знал по собственному опыту, что такое шантаж. Давление, которое оказывал Гарви на своего старого врага, должно быть, было чрезвычайно сильным, - ему это было совершенно ясно. В то же время доверенное поручение было несколько донкихотским. Он уже не раз имел возможность столкнуться со странностями шефа, и сейчас поймал себя на мысли, а не заходили ли эти странности слишком далеко.
      - Я не могу прочесть вам письмо, - объяснял мистер Сайдботэм, - но я вам его дам в качестве подтверждения, что вы мой.., э-э.., полномочный представитель. Я также попрошу вас не читать бумаги. Подпись вы найдете на последней странице внизу;
      Несколько минут, в течение которых кончик сигары выразительно попыхивал, длилось молчание.
      - Меня вынуждают обстоятельства, - наконец продолжил он почти шепотом, - иначе я бы не делал этого. Но вы сами понимаете, что здесь какая-то хитрость. Вырезание подписи - предлог и ничего больше. Гарви хочет получить сами бумаги.
      Доверие личному секретарю было оказано не зря. Шортхаус был так же предан мистеру Сайдботэму, как муж должен быть предан своей любящей жене.
      Само поручение казалось очень простым. Гарви жил один в отдаленном районе Лонг-Айленда. Шортхаус должен был доставить ему бумаги, засвидетельствовать вырезание подписи и быть особенно настороже против любой попытки - насильственной или какой-либо иной - завладеть бумагами. Все это несколько насмешило его, но он не знал всех фактов и, возможно, не был хорошо знаком с подобными предприятиями.
      Двое мужчин тихо побеседовали еще час, после чего мистер Сайдботэм поднял жалюзи, открыл заслонки и отпер дверь.
      Шортхаус поднялся, чтобы уйти. Его карманы были набиты бумагами, а голова инструкциями, но у двери он остановился и обернулся.
      - Ну? - сказал шеф.
      Шортхаус посмотрел ему прямо в глаза и ничего не произнес.
      - Я полагаю, насилие? - Шортхаус кивнул.
      - Я не видел Гарви двадцать лет, - сказал шеф. - Все, что я могу вам сказать, это то, что уверен, он иногда бывает не в себе. До меня доходили интересные слухи. Он живет один и в периоды просветления сознания изучает химию - она всегда была его хобби. Но один шанс против двадцати, что он не попытается применить насилие. Я только хочу вас предупредить на всякий случай, чтобы вы были начеку.
      И, говоря это, он передал секретарю смит-вессон. Шортхаус сунул револьвер в боковой карман и вышел из комнаты.
      ***
      Над покрытыми полурастаявшим снегом полями шел холодный моросящий дождь. Шортхаус стоял на пустынной маленькой станции в Лонг-Айленде и смотрел как вдали исчезал поезд, с которого он сошел минуту назад.
      Голая местность, где жил Джоэл Гарви, эсквайр, представляла собой в тот день унылое зрелище. Однообразные поля, покрытые грязным снегом, простирались во все стороны до края горизонта. Монотонность пейзажа изредка нарушали попадавшиеся отдельные фермы. Дорога петляла между грязными тропинками и мокрыми деревьями, окутанными холодным серым туманом, похоронной мантией прилетевшим с моря.
      От станции до дома Гарви было еще шесть миль. Кучер найденного Шортхаусом ветхого кабриолета был неразговорчив, и среди унылого пейзажа в компании с еще более унылым кучером Шортхаус погрузился в размышления, которые, если не считать предвкушения обещанного приключения, были даже более унылыми, чем кучер и пейзаж.
      Он решил не тратить много времени на проведение дела, и, как только подпись будет вырезана, тут же отправится назад. Последний поезд в Бруклин в 7.15, и ему предстояло идти шесть миль по снегу и грязи, так как кучер кабриолета наотрез отказался его подождать.
      Предусмотрительный Шортхаус приготовил второй пакет бумаг, идентичный по внешнему виду с первым. Он точно повторил надпись на таком же голубом конверте с такой же красной эластичной лентой и такой же кляксой в левом нижнем углу.
      Внутри, разумеется, были чистые листки бумаги. Шортхаус тешил себя надеждой, что эта уловка окажется весьма хитрой. Он намеревался поменять пакеты и на глазах у Гарви положить поддельный в портфель. В случае, если бумагами попытаются завладеть, объектом атаки окажется портфель, который он намеревался закрыть на замок, а ключ выбросать. Прежде чем взломают замок, вскроют конверт и обнаружат обман, у него будет время, и шансы на бегство с настоящим пакетом повысятся.
      Было пять часов, когда молчаливый кучер натянул вожжи перед полуразвалившимися воротами в показал кнутом на едва видный в наступающей темноте дом, окруженный парком. Шортхаус велел ему подъехать к парадному входу, но кучер отказался.
      - Я не собираюсь рисковать, - сказал он, -" у меня семья.
      Эта загадочная реплика не особенно воодушевляла, но Шортхаус не стал выяснять, что она значит. Он заплатил кучеру, распахнул покосившуюся калитку, державшуюся на одной петле, и пошел по ведущей к дому аллее, которую тесно обступали деревья. Вскоре дом стал виден полностью. Это высокое квадратное здание было когда-то, по-видимому, белым, но сейчас его стены покрывали грязные пятна и широкие желтые полосы в местах, где отвалилась штукатурка. Во мраке непреклонно чернели окна. Заросший сорняками и высокой травой сад был покрыт безобразными пятнами мокрого снега. Надо всем царила тишина. Не было видно ни единого признака жизни, не лаяли даже собаки. Только вдалеке едва слышался перестук колес удаляющегося поезда.
      Стоя между гниющими деревянными столбами крыльца и слушая, как дождь капает с крыши в лужи слякотного снега, Шортхаус почувствовал себя как никогда одиноким и покинутым всеми.
      Угрожающий вид дома сразу вызвал у него подавленное настроение. Этот дом вполне мог служить приютом чудовищ или духов из детской сказки, которые приходят сюда только с наступлением темноты. Он пошарил рукой в поисках звонка или молотка, но не найдя ни того, ни другого, поднял палку и громко пробарабанил ею по двери. Стук отозвался эхом внутри дома, а ветер застонал, будто испуганный его смелостью. Не было слышно приближающихся шагов, и никто не подошел открыть дверь. Вновь он выбил на двери барабанную дробь, еще более громкую и долгую, чем первая, и, повернувшись спиной к дому, глядя на быстро сгущающиеся в неухоженном саду тени, стал ждать.
      Вдруг он оглянулся и увидел, что дверь приоткрыта. Из тихо образовавшейся щели на него пристально глядела пара глаз. В неосвещенной передней смутно белело человеческое лицо.
      - Здесь живет мистер Гарви? - спросил решительно секретарь.
      - Кто вы такой? - услышал он мужской голос.
      - Я личный секретарь мистера Сайдботэма и желаю видеть мистера Гарви по важному делу.
      - Он вас ждет?
      - - Я полагаю, да, - нетерпеливо сказал Шортхаус, просовывая в щель визитку. - Отнесите ему, пожалуйста, сразу мою карточку и скажите, что я приехал от мистера Сайдботэма по делу, о котором он ему писал.
      Человек взял карточку, и его лицо исчезло в темноте. Шортхаус остался на холодном крыльце, испытывая смешанное чувство нетерпения и досады. Он только сейчас заметил, что дверь была на цепочке и открывалась не больше, чем на несколько дюймов. То, как его здесь встретили, вызвало у него беспокойные размышления - размышления, которые были прерваны через несколько минут звуком приближающихся шагов и мерцанием свечи в передней.
      В следующий момент цепочка со звоном упала, и, крепко сжимая портфель, он вошел в дурно пахнущую переднюю, в темноте которой был различим только лишь потолок. В колеблющемся свете тонкой свечи он стал рассматривать открывшего ему человека.
      Это был низкорослый мужчина средних лет, с бегающими блестящими глазами, курчавой черной бородой и носом, сразу же выдававшем в нем еврея. На его покатых плечах висела какая-то доходящая до пят черная мантия, похожая на сутану священника. Все это придавало ему мрачный вид, зловещий и траурный, впрочем, находящийся в полной гармонии с окружающей обстановкой. В передней не было никакой мебели, лишь вдоль грязных стен беспорядочными рядами стояли пустые старые рамы для картин и статуэтки, которые казались фантастичными от причудливых теней, пляшущих на полу при дрожащем свете свечи.
      - Идите по этому коридору и скоро выйдете к мистеру Гарви, - хрипло сказал человек, пересекая комнату и прикрывая свечку костлявой рукой. Он ни разу не поднял глаз выше жилета посетителя. Шортхаусу он показался скорее привидением, чем существом из плоти и крови. В передней стоял решительно нездоровый запах.
      Но еще более удивительным было зрелище, представшее перед его глазами, когда еврей открыл дверь в конце коридора, и он вошел в ярко освещенную качающимися лампами комнату, обставленную со вкусом и комфортом, граничащим с роскошью. Стены были заставлены рядами книг в красивых переплетах. В центре комнаты вокруг широкого письменного стола стояли кресла. За каминной решеткой ярко горел огонь, а на каминной доске, по обе стороны от покрытых искусной резьбой часов, располагались фотографии мужчин и женщин в аккуратных рамках. Французские окна, открывающиеся, как двери, были наполовину закрыты шторами теплого красного цвета. На буфете у стены стояли графины и лежало несколько коробок сигар одна на другой. Приятно пахло табаком. Эта комната настолько резко контрастировала с холодной убогой передней, что Шортхаус почувствовал, как его настроение моментально улучшилось.
      Он обернулся и увидел стоящего в дверях еврея, пристально смотрящего приблизительно на среднюю пуговицу его жилета. Весь его вид был на удивление омерзительным, что нельзя было отнести на счет какой-либо отдельной детали. В представлении секретаря он больше всего ассоциировался с черной уродливой хищной птицей.
      - У меня мало времени, - сказал Шортхаус резко. - Я надеюсь, мистер Гарви не заставит меня ждать.
      На отвратительном лице еврея вспыхнула странная улыбка и исчезла так же быстро, как и появилась. Он как-то неодобрительно кивнул, затем задул свечу и вышел, бесшумно прикрыв за собой дверь.
      Шортхаус остался один. Он почувствовал облегчение - в выражении лица слуги было что-то неприятное, какой-то налет подобострастной наглости. Он обратил внимание на обстановку комнаты. По-видимому, это была домашняя библиотека , поскольку стены были заставлены до потолка книгами и для картин места не оставалось. На него отовсюду смотрели лишь блестящи: корешки книг в отличных переплетах. С потолка свисали четыре лампы, а среди беспорядочных кип бумаги на столе стояла настольная лампа с блестящим рефлектором. Лампа не была зажжена, но, положив на нее руку, Шортхаус обнаружил, что она теплая. Комнату, по-видимому, только что покинули. По каким-то неуловимым признакам, не зная, как это объяснить, он почувствовал, что за несколько секунд до него в комнате кто-то был. Казалось, сам воздух над письменным столом еще сохранял следы пребывания человека - пребывания столь недавнего, что Шортхаусу даже показалось, что рядом с ним кто-то стоит. Было трудно согласиться с мыслью, что он в комнате один м в ней никто не прячется. Что-то подсознательное предупреждало его, чтобы он вел себя так, как если бы за ним наблюдали. Он чувствовал смутный порыв засуетиться, начать оглядываться, смотреть по сторонам - и вообще действовать так, будто он объект пристального наблюдения.
      Трудно сказать, насколько он осознавал причину этих ощущений, но они были достаточно сильными, чтобы удержать его от каких-либо действий, например, встать и обыскать комнату. Он сидел совершенно неподвижно, глядя то на корешки книг, то на красные шторы и спрашивая себя, действительно ли за ним наблюдают или это игра воображения.
      Прошла добрая четверть часа, когда двадцать рядов томов вдруг сдвинулись в его сторону и в стене напротив открылась дверь. Книги оказались всего лишь камуфляжем, и когда они отодвинулись вместе со скользящей дверью назад, Шортхаус увидел, что перед ним стоит Джоэл Гарви.
      От удивления у него перехватило дыхание. Он ожидал увидеть человека неприятной, даже отталкивающей наружности, с животным выражением на лице. Перед ним же стоял пожилой высокий, отлично выглядевший мужчина, подтянутый, энергичный, изысканно одетый, с высоким лбом, ясными серыми глазами, возвышающимся над ртом крючковатым носом и подбородком, указывающим на сильный характер - в целом, весьма примечательный джентльмен.
      - Боюсь, я заставил вас ждать, мистер Шортхаус, - сказал он приятным голосом, но без тени улыбки на лице или в глазах. - Но дело в том, что, как вы знаете, я помешан на химии и как раз тоща, когда мне доложили о вас, мой эксперимент находился в самой важной стадии, и я был просто вынужден завершить его.
      Шортхаус поднялся, чтобы поприветствовать хозяина, но тот жестом попросил его сесть. Секретаря неотвязно преследовала мысль, что мистер Джоэл Гарви, по причинам, известным лишь ему одному, умышленно лгал. Он не мог не спрашивать себя, чем вызвана эта обдуманная ложь.
      - Не сомневаюсь также, что вас напугала дверь, - продолжал Гарви, по-видимому, угадывая его некоторые мысли по выражению лица. - Вы, должно быть, и не подозревали ничего. Она ведет в мою маленькую лабораторию. Химия поглощает меня целиком, и я провожу там большую часть моего времени.
      Мистер Гарви подошел к креслу напротив камина и сел. Шортхаус ответил соответствующим образом, но на самом деле он был занят тем, что пристально рассматривал бывшего компаньона мистера Сайдботэма. Он пока не обнаружил никаких признаков психического расстройства, в нем также определенно не было ничего такого, что дало бы основания считать его вульгарным или способным на насилие. В целом, секретарь мистера Сайдботэма был приятно удивлен и, желая завершить свое дело как можно скорее, уже было протянул руку, чтобы открыть портфель, когда его собеседник быстро сказал:
      - Вы личный секретарь мистера Сайдботэма, не так ли? Шортхаус ответил, что так.
      - Мистер Сайдботэм, - продолжал он объяснять, - доверил мне бумаги, лежащие в этом портфеле, и я имею честь вернуть вам ваше письмо недельной давности.
      Он протянул Гарви письмо. Тот молча взял его и бросил в огонь. Он не подозревал, что секретарь знает о содержании письма, его лицо не выдавало никаких чувств. Шортхаус все же заметил, что глаза Гарви не отрывались от огня, пока не сгорел последний клочок бумаги. Затем он посмотрел на Шортхауса и сказал:
      - Значит, вы знакомы с обстоятельствами этого странного случая?
      Шортхаус не видел причины признаваться в своей неосведомленности.
      - У меня с собой все бумаги, мистер Гарви. - ответил он, - и я был бы очень рад, если бы мы закончили наше дело как можно быстрее. Если вы вырвете вашу подпись, я...
      - Извините, одну минуту, - перебил тот. - Я должен сначала посмотреть некоторые бумаги в моей лаборатории. Если вы мне позволите вас оставить на несколько минут, мы быстро завершим все в самое короткое время.
      Шортхаус не одобрил этой задержки, но ему ничего не оставалось, как уступить. Гарви вышел через секретную дверь, а он остался ждать его, держа бумаги в руке. Переходили минуты, но хозяин не возвращался. Чтобы скоротать время, секретарь подумал, не достать ли из пальто фальшивый пакет, чтобы проверить, в порядке ли бумаги и уже почти протянул руку, когда что-то что точно, он не знал - подсказало ему воздержаться от этого намерения. К нему вновь вернулось ощущение, что за ним наблюдают, и он откинулся на ставку кресла, держа портфель на коленках и терпеливо ожидая собеседника. Шортхаус прождал более двадцати минут, и, когда наконец дверь открылась, и, рассыпаясь в извинениях за задержку, вошел Гарви, увидел, что у него оставалось в запасе лишь несколько минут, чтобы успеть на последний поезд.
      - Теперь я в вашем полном распоряжении, - любезно сказал Гарви. - Вы, мистер Шортхаус, конечно, знаете, что в таких делах никогда не мешает быть осмотрительным, особенно, - продолжал он очень медленно и внушительно, когда имеешь дело с таким человеком, как мой бывший компаньон, чей разум, как вы, несомненно, могли заметить, временами изменяет ему, что весьма прискорбно.
      Шортхаус не ответил на это. Он почувствовал, что тот следит за ним, как кошка за мышью.
      - Мне даже удивительно, - добавил Гарви, - что он все еще на свободе. Пока ему не станет лучше, те, кто с ним общается, вряд ли могут чувствовать себя уверенно.
      Шортхаус чувствовал себя неловко. Или это была обратная сторона истории, или первые признаки психической безответственности.
      - По моему мнению, все важные деловые вопросы требуют предельной осмотрительности, - сказал он, наконец, осторожно.
      - Ага! Тоща, я полагаю, вам было сложно с ним поладить, - сказал Гарви, пристально глядя в лицо собеседника. - И он, конечно, все так же ожесточен против меня, как много лет назад, когда болезнь впервые проявила себя?
      Хотя последняя фраза была произнесена вопросительным тоном, и спрашивающий не отводил от него взгляда, ожидая ответа, Шортхаус решил не реагировать на вопрос. Он молча сорвал с голубого конверта эластичную ленту, выражая таким простым образом свое желание покончить с этим делом как можно быстрее. Стремление Гарви затянуть время совершенно его не устраивало.
      - Но я полагаю, без буйства? - добавил тот.
      - Без буйства.
      - Рад эт" слышать, - сказал Гарви сочувственно, - очень рад это слышать. А сейчас, - продолжал он, - если вы готовы, мы можем провести это дело до ужина. Оно займет лишь одну минуту.
      Он пододвинул кресло к столу и, взяв из ящика ножницы, сел. Его собеседник подошел к нему с бумагами и развернул их. Гарви сразу же взял их и, перелистнув несколько страниц, остановился и вырезал несколько слов внизу предпоследнего листа.
      Шортхаус увидел слова "Джоэл Гарви", написанные выцветшими чернилами.
      - Вот! Это моя подпись, - сказал тот, - и я ее вырезал. Должно быть, прошло уже двадцать лет, как я ее написал, а теперь ее сожгу.
      Он подошел к камину, наклонился и бросил в огонь этот маленький кусочек бумаги. Пока он смотрел, как пламя пожирает его, Шортхаус положил настоящие бумаги в карман, а подделку засунул в портфель. Гарви обернулся как раз, когда секретарь совершал это последнее движение.
      - Я кладу эти бумаги назад, - сказал он спокойно, - полагаю, что вы уже закончили с ними.
      - Конечно, - ответил тот, увидев, как голубой конверт исчез в черном портфеле и Шортхаус повернул ключ. - Теперь они больше не представляют для меня ни малейшего интереса.
      Он подошел к буфету, налил себе маленький стаканчик виски и предложил другой гостю. Но тот отказался и уже надевал пальто, когда Гарви с выражением искреннего удивления обернулся.
      - Вы, конечно же, не уезжаете сегодня в Нью-Йорк, мистер Шортхаус? спросил он изумленным голосом.
      - Я думаю, как раз успею к 7.15, если потороплюсь.
      - Но я и не знал этого, - сказал Гарви. - Я, разумеется, был уверен, что вы останетесь ночевать.
      - Это весьма любезно с вашей стороны, - сказал Шортхаус, - но я действительно должен вернуться сегодня. Я и не собирался оставаться.
      Двое мужчин стояли лицом друг к другу. Гарви достал часы.
      - Мне очень жаль, - сказал он, - во, честное слово, я считал само собой разумеющимся, что вы останетесь ночевать. Мне следовало сразу сказать. Я так одинок и так отвык от посетителей, что, боюсь, совершенно забыл хорошие манеры. Но, мистер Шортхаус, вы в любом случае не успеете к 7.15, потому что это последний поезд сегодня, а уже седьмой час. - Гарви говорил быстро, почти нетерпеливо, но голос его звучал искренне.
      - У меня еще есть время, если я пойду быстро, - решительно сказал молодой человек, направляясь к двери.
      Он посмотрел на свои часы. До сих пор он следил за временем по часам на каминной доске, теперь же, к своей досаде, увидел, что стрелки перешли далеко за цифру шесть, как и сказал хозяин. Часы на каминной доске отставали на полчаса, и гость сразу понял, что на поезд успеть невозможно.
      "Передвигали ли стрелки часов? Задерживали ли его здесь намеренно?", неприятные вопросы вспыхивали в мозгу Шортхауса, и он заколебался, какой же следующий шаг предпринять. В его ушах звенело предупреждение шефа. Выбор был следующий: шесть миль по пустынной дороге в темноте или ночь под крышей Гарви. Первое казалось прямым путем к развязке, если таковая планировалась. Второе... - да, выбор определенно был небогат. Однако одно было ясно - он не должен показывать ни страха, ни нерешительности.
      - Мои часы, должно быть, спешили, - заметил он спокойно, опуская руку и не поднимая глаз. - Похоже, я действительно опоздал на поезд и должен воспользоваться вашим гостеприимством. Но поверьте мне, я не хотел причинять вам такие неудобства.
      - Мне очень приятно, - сказал Гарви. - Положитесь на рассудительность старшего и располагайтесь на ночлег. На дворе сильная буря, и вы мне нисколько не помешаете. Наоборот, мне очень приятно. Я так мало общаюсь с окружающим миром, что вы для меня - настоящий подарок.
      Его лицо изменилось. Он говорил сердечно и искренне. Шортхаусу стало немного стыдно за свои подозрения, за то, что он во всем искал скрытый смысл, помня предостережения шефа. Он снова снял пальто, и они вдвоем уселись в кресла у камина.
      - Видите ли, - продолжал Гарви тихим голосом. - Я отлично понимаю ваши колебания. За все эти годы я не мог не узнать, что за человек Сайдботэм. Я знаю о нем больше, чем вы. Теперь я не сомневаюсь, что он забил вам голову всяческим вздором - наверное говорил вам, что я величайший из негодяев, да? И тому подобное? Бедняга! Он был славным малым, пока не расстроился. Одна из его фантазий состояла в том, что он считал, что все, кроме него, сумасшедшие или почти сумасшедшие. С ним все так же плохо?
      - Очень немногим, - ответил Шортхаус как можно доверительнее, удается дожить до его возраста и, имея его опыт, не питать тех или иных иллюзий.
      - Истинная правда, - сказал Гарви, - ваше наблюдение весьма проницательно.
      - Да уж, проницательно, - уклончиво ответил Шортхаус на его намек, но, конечно, есть вещи, - тут он осторожно посмотрел через плечо, - есть вещи, о которых нельзя говорить неосмотрительно.
      - Я превосходно понимаю и уважаю вашу сдержанность. Они побеседовали еще некоторое время, а затем Гарви встал и, извинившись, вышел под тем предлогом, что ему нужно проследить за приготовлением спальни.
      - Гость в этом доме - целое событие, и я хочу, чтобы вам было как можно удобнее, - сказал он. - Маркс под моим наблюдением сделает все наилучшим образом. И, - стоя в дверях, заметил со смехом, - я хочу, чтобы вы привезли Сайдботэму хороший отчет.
      ***
      Его высокая фигура исчезла, и дверь захлопнулась. Только что закончившаяся беседа стала для секретаря в некотором роде откровением. Гарви казался вполне нормальным человеком. Не было сомнений в искренности его поведения и намерений. Он просто слишком серьезно принял зловещие предостережения Сайдботэма и ту таинственность, которой шеф окружил дело. Пустынность и мрачность местности усилили его заблуждения. Он начал стыдиться своих подозрений, и постепенно мысли его изменялись. Как бы там ни было, ужин и постель были предпочтительнее шести миль темной дороги, без ужина, да и с холодным поездом в придачу. Вскоре вернулся Гарви.
      - Мы сделаем все как можно лучше, - сказал он, погружаясь в глубокое кресло у противоположной стороны камина - Маркс - неплохой слуга, если за ним все время присматривать. Над евреями постоянно нужно стоять, если хочешь, чтобы все было сделано как следует. Они все хитрые и ненадежные, пока не заинтересованы в работе. Но Маркс, я должен заметить, мог бы быть и хуже. Он со мной почти двадцать лет и сходит за повара, камердинера, горничную и дворецкого вместе. В прежние времена он был служащим нашего чикагского офиса.
      Гарви болтал, а Шортхаус слушал, иногда вставляя замечания. Первому, казалось, было приятно, что хоть есть с кем поговорить, и, очевидно, для его слуха звук собственного голоса звучал музыкой. Через несколько минут он подошел к буфету и снова взял графин с виски, держа его на свету.
      - Теперь вы составите мне компанию, - любезно сказал он, наполняя рюмки. - Это придаст нам немного аппетита к ужину.
      На этот раз Шортхаус не отказался. Налиток вмел мягкий выдержанный вкус, и оба выпили по две рюмки.
      - Превосходно, - заметил секретарь.
      - Я рад, что вам нравится, - чмокнув губами, сказал хозяин. - Это очень старое виски, и я его редко пью один. Но сейчас, - добавил он, особый случай, не правда ли?
      Шортхаус ставил свою рюмку, когда внезапно что-то привлекло его взгляд к липу собеседника. Он уловил в голосе Гарви странную нотку, и его нервы сразу напряглись. В глазах Гарви горел незнакомый огонь, по его лицу едва заметно мелькнула тень чего-то такого, от чего у секретаря поползли мурашки по спине. Его взор застлало какой-то дымкой, и в нем окрепло необъяснимое убеждение, что он смотрит в глаза дикому животному. Прямо перед ним находилось нечто первобытное, дикое и жестокое. По его телу пробежала невольная дрожь, и с нею эта фантазия рассеялась так же быстро, как и появилась. Он посмотрел в глаза собеседника с улыбкой, обратной стороной которой был охвативший его сердце ужас.
      - Да, это особый случай, - сказал он как можно естественнее, - и позвольте добавить, особое виски.
      Гарви, казалось, был польщен. Он начал рассказывать, каким путем к нему попало это виски, и в самой середине этого пространного рассказа дверь за ним открылась и скрипучий голос объявил, что ужин готов. Они прошли за карликом через грязную переднюю, освещенную лишь лучом света из библиотеки, и вошли в небольшую комнату.