Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Греховные поцелуи

ModernLib.Net / Исторические любовные романы / Блэйк Стефани / Греховные поцелуи - Чтение (Весь текст)
Автор: Блэйк Стефани
Жанр: Исторические любовные романы

 

 


Стефани Блейк

Греховные поцелуи

Книга первая

Глава 1

Они стояли, совершенно обнаженные, на увитой зеленью террасе фешенебельной квартиры, расположенной на крыше одного из нью-йоркских небоскребов, и заворожено глядели вниз. Гавань сверкала мириадами огней, украшавших корпуса и мачты двухсот двадцати пяти величественных кораблей, прибывших сюда из тридцати стран на празднование двухсотлетия Соединенных Штатов Америки.

– Напоминает волшебный флот из сказок «Тысяча и одной ночи»! – воскликнула Джильберта.

– Да, захватывающее зрелище, – согласился Джулс.

– Эта картина заставляет меня гордиться тем, что я – американка, – с жаром добавила Джильберта. – Многие твердили, что мы никогда не сможем оправиться от хаоса, который принесли последние тринадцать лет: убийства, расовые волнения, молодежные бунты, спад в экономике, Уотергейт. Но празднование двухсотлетия оказалось тем самым допингом, который требовался нам, чтобы вновь почувствовать гордость, самоуважение и веру в себя. Все мы снова – единая семья, мы любим друг друга и любим добрые старые Соединенные Штаты.

Джулс тихонько рассмеялся и обнял ее за талию.

– Ты говоришь как политик, ну совсем как твой добрый муж... Похоже, ты репетируешь свое завтрашнее выступление в ратуше?

– Ты прав, но мои слова идут из самого сердца. – Джильберта слегка задержала его руку, скользнувшую вниз.

– Ты больше не хочешь, чтобы я ласкал тебя?

– Ничего подобного! – Она взглянула Джулсу в глаза и плотно прижалась к нему, ощущая животом его восставшее естество. – Патриотизм всегда пробуждает во мне сексуальность... Давай вернемся в спальню и займемся любовью прямо сейчас.

– Буду безмерно счастлив угодить тебе, только мне необходимо позвонить. Речь идет о той самой сделке с землей, которую я пытаюсь заключить. Этот звонок нельзя отложить. Твой брат Терри обещал заручиться поддержкой своего доброго друга, сенатора из Айдахо.

Джулс Марстон, кого друзья и партнеры по бизнесу в шутку называли «картофельным королем», был главным держателем акций корпорации «Марстон лимитед» – конгломерата фирм по производству продуктов питания, контролирующего в США более половины выпуска консервированных и замороженных овощей.

Худощавый, мускулистый, темноволосый мужчина, с резкими, но красивыми чертами лица, Джулс выглядел гораздо моложе своих сорока пяти лет.

Джильберта огорченно вздохнула:

– Политических интриг, в которых замешан Терри, намного больше, чем бородавок у жабы. А он ведь еще очень молод! Зачем ему нужно так энергично пробиваться? Если бы он только перестал вмешиваться в чужие дела – вроде этой твоей сделки с землей, а обращал бы больше внимания на кампанию по выборам его в сенат, думаю, у него был бы шанс в ноябре доставить Прескотту удовольствие.

– Ты говоришь так, будто тебе не нравится то, что твой муж поддерживает Прескотта, но это ведь не соперничество, – поддел ее Марстон.

– Это не так, дорогой. Хармон может стать губернатором, но он становится слишком самодовольным, а его марионетка Прескотт как раз не имеет особого значения. Кроме того, мне не нравится сама мысль, что один из Де Бирсов потерпит поражение в борьбе. Проигрывать не грех, все дело в том, как человек проигрывает.

Джулс засмеялся.

– Девочка моя, не беспокойся о Терренсе Де Бирс Финче. Он очень популярный парень в лагере Джимми. Они закадычные друзья с Джорданом и Пауэллом.

– Но он далеко не так популярен, как ты, – не без злорадства заметила Джильберта. – Ведь вы, фермеры, действительно держитесь вместе, не так ли?

– Послушай, нельзя недооценивать его. Эти добропорядочные парни с Юга любят произвести впечатление деревенщины. Сначала их оппоненты думают, что им не составит никакого труда одержать верх, но затем – с опозданием – осознают, что их положили на обе лопатки.

Джильберта невольно прищурилась от ослепительного света, хлынувшего в спальню, когда они раздвинули шторы на стеклянных дверях, выходящих на террасу.

– Как удачно, что это здание выше всех, находящихся поблизости! Иначе из окон напротив любопытные видели бы нас, как на рентгене. – Джильберта подошла к огромной кровати, находившейся в ужасном беспорядке после их любовной игры, и потянулась к телефону.

– Я позвоню из кабинета, – предупредил Джулс.

– Не хочешь, чтобы я слышала?

Джулс ответил резче, чем хотел:

– Если откровенно, не хочу.

Вскинув брови, Джильберта проговорила:

– Хорошо, дорогой, иди и плети свою новую интригу. А я, может быть, позвоню Хармону отсюда.

Она села на кровать и восхищенным взглядом проводила Джулса.

«Напыщенный самец – вот ты кто, Джули», – подумала она, похотливо рассмеявшись, и взяла сигарету.

Как и ее любовник, Джильберта Де Бирс Финч Киллингтон выглядела значительно моложе своих тридцати пяти лет. Систематические занятия теннисом, плаванием и игра в гольф помогали ей сохранить фигуру.

Она не была сексуальной женщиной в буквальном смысле этого слова – маленькие груди, узкие бедра, – но мужчины считали ее стройное красивое тело и чувственные черты лица необыкновенно привлекательными. Однако самым поразительным у Джильберты были огромные фиалковые глаза, удивительно контрастирующие с короткими, черными как смоль волосами. Такие глаза, как поется в известной балладе, заставляли толпы сгорающих от любви мужчин идти на все...

Получив удовлетворение от секса, Джильберта сладко потянулась, легла на кровать и закурила. «Поистине моя чаша жизни переливается через край», – подумала она и прикрыла глаза, стараясь продлить охватившее ее ощущение блаженства.


Джильберта Де Бирс Финч появилась на свет в 1941 году, как говорят англичане, с серебряной ложкой во рту.

Она получила в наследство внушительное состояние, первоисточником которого были богатые залежи серебряных и свинцовых руд, открытые в середине семидесятых годов прошлого века ее прапрапрадедом. Месторождение находилось в окрестностях маленького поселка всего из нескольких ветхих бараков под названием Силвер-Сити в штате Колорадо.

К тому времени когда рудные месторождения, разрабатывавшиеся компанией «Де Бирс мэннинг энд девелопмент корпорейшн», наконец перешли в умелые руки Джильберты, империя семейного бизнеса значительно расширилась и включала, помимо прежних направлений деятельности, добычу урана и нефти, строительство железных дорог и даже разведение племенного скота.

Справедливости ради следует отметить, что частенько наедине с собой Джильберта признавала, что судьба с самого начала была к ней благосклонной, наградив прекрасной фигурой и привлекательной внешностью. В девятнадцать лет девушка уже вела вполне светский образ жизни, курсируя между Парижем и Лондоном, Римом и Монако, Багамами и Акапулько и кидаясь из одного страстного романа в другой, не менее бурный.

Но внезапно без каких-либо видимых причин Джильберту перестали интересовать светские развлечения. Люди ее круга были просто потрясены и не могли поверить тому, что она выходит замуж за никому не известного адвоката из Денвера – Хармона Киллингтона, вдовца, с тринадцатилетней дочерью на руках.

– Как, черт возьми, тебя угораздило это сделать, Джилли? – спросил ее отец, когда она объявила о своей помолвке.

– Ну конечно, я это сделала на пари.

– На пари? Что еще за пари?

– Я поспорила с кузиной Дианой, что могу выбрать любого мужчину. Не важно, что он не представительный, при этом он может быть и непривлекательным, не уверенным в себе и даже скучным, главное – сделать из него известного и интересного человека. Понимаешь, этакий Пигмалион наоборот. Считай, что я – женский вариант профессора Хиггинса.

– Это абсурд! – пронзительно вскрикнула ее мать. – Терренс, сделай же что-нибудь немедленно!

Оба, отец и дочь, рассмеялись.

– Что, например? – спросил отец. – Ты так же хорошо, как и я, знаешь, если Джилли примет какое-то решение, то только водородная бомба может заставить ее отказаться от него. – И обратился к дочери: – Это действительно серьезно, не так ли?

– Несомненно, – ответила Джилли.

– Но... Хармон Киллингтон... Я хочу сказать... Говорят, что он порядочный парень, опытный частный адвокат, но ведь в нем нет ничего необычного. Кажется, его единственной примечательной чертой является то, что он блестяще справляется с ролью тамады. Говорят, он весьма способный оратор.

– У него действительно есть ораторский талант. И это как раз то, что надо, – ответила Джильберта. – Я слышала, как Хармон выступал на собрании, и подумала, если бы он баллотировался на какой-нибудь общественный пост, каждая женщина в городе отдала бы за него свой голос. Хармон Киллингтон – прирожденный игрок. Иными словами, он родился, чтобы участвовать в политической жизни. И с малышкой Джилли в качестве его супруги он не может не достичь цели.

– Так вот что стоит за твоим решением: хочешь стать супругой политика, – улыбнулся отец.

– Не просто политика, а выдающегося политического деятеля. Говорят, что деньги означают власть. Я трактую это шире. Находиться у штурвала государственного корабля – вот что такое власть. Я бы сама добилась успеха, если бы родилась лет на пятьдесят позже. К тому, чтобы избрать женщину на пост президента, наша страна еще не готова. Поэтому я уступлю пальму первенства, но – только самому лучшему. Посмотрите, например, на леди Берд Джонсон. Она является мозговым центром в империи бизнеса, и я держу пари, что реальная власть в стране находится в ее руках.

Отец Джильберты покачал головой и засмеялся.

– Линда, какие, однако, скромные амбиции у нашей дочери... – Не получив от жены поддержки, он продолжил: – Джилли, мне неловко говорить, но шансы победить на президентских выборах у ординарного юриста из Денвера равны нулю.

Джильберта прикоснулась к его щеке и с беззаботной улыбкой напомнила:

– Папа, точно так же говорили о посредственном галантерейщике из Индепенденса, штат Миссури, по имени Гарри Трумэн.

Так Джильберта Де Бирс Финч стала в 1966 году миссис Джильберта Де Бирс Киллингтон. В династии Ларса Де Бирса была незыблемая традиция сохранять родовую фамилию.

Джильберта наняла для мужа целый штат специалистов, иными словами, сколотила команду, наверное, не хуже президентской.

И Хармон был избран в сенат штата. В 1972 году та же машина, что выиграла для него место в сенате штата, помогла ему стать губернатором штата Колорадо. Этому способствовало и то, что сам претендент занимал довольно решительную предвыборную платформу, в которую входили: борьба за социальные права, вывод американских войск из Вьетнама, социальные реформы, повышение минимальной зарплаты и женское равноправие.

– Не будем забывать, – говорил адвокат Киллинг-тон избирателям, – что именно наш штат впервые предоставил женщинам право голоса!

В первую ночь, которую супруги провели в губернаторском особняке, страстно предаваясь любви на широкой кровати под пологом на четырех столбцах, Хармон сострил:

– Держу пари, ты и не мечтала о том, что когда-нибудь будешь спать с губернатором штата Колорадо.

Джильберта шлепнула его по голому заду.

– Гадкий мальчишка, тебе следовало бы прикусить язык. Я как раз и рассчитывала на то, что однажды пересплю с президентом. – «И я все еще надеюсь на это», – сказала она уже про себя и почувствовала при этой мысли радостное возбуждение.

Джильберта притушила сигарету и неслышно подошла к двери.

– Эй, Джули! – крикнула она в холл. – Тащи-ка сюда свою задницу и выполни мужской долг! Ты уже полчаса висишь на этом проклятом телефоне!

– Не снимай трусики, любовь моя! Если не можешь ждать, начинай без меня.

– Иди ты!.. Теперь можешь подождать! – Разгневанная Джильберта направилась в ванную комнату и вошла в стеклянную душевую кабину.

Она манипулировала кранами до тех пор, пока струя не стала успокаивающе теплой, затем установила режим резкого игольчатого душа и включила напор на полную мощность. Она стояла с широко расставленными ногами, выставив вперед груди и отведя назад плечи, и дрожала от чувственного наслаждения под мощным щекочущим напором воды. Ее ладони скользнули по темно-малиновым, набухшим из-за все возраставшего возбуждения соскам, помассировали плоский живот и круглые ягодицы. И, не в силах противиться желанию, Джильберта опустила пальцы в свое лоно. «Начинай без меня», – повторяла она про себя слова Джулса.

Джильберта уже ополаскивалась, когда он заглянул в душевую.

– Найдется ли здесь местечко еще для одного человека, мэм?

– Если только сверху...

– Нет, как раз наоборот... И возможно, очень скоро.

– Так давай же. Я тебя прошу об этом. Скажи: «Милая моя, сладкая моя».

– Все, что пожелаешь, малютка.

Джулс опустился на колени и, обхватив руками ее бедра, уткнулся лицом в живот Джильберты.

Она вздрогнула и крепко прижалась к его лицу.

– О Господи, дорогой! Ты сводишь меня с ума.

Его губы медленно двигались вокруг ее лобка. Джильберта застонала и, откинув голову назад, крепко ухватилась за ручки в выложенной кафелем стене.

– Джули, быстрее, я больше не могу. Я хочу, чтобы ты вошел в меня.

Джулс поднялся с колен и одним движением, в котором чувствовался немалый опыт, вонзился в нее. Джильберту оргазм настиг прежде, чем он завершил свой третий удар, но слияние не прекращалось до тех пор, пока она, задрожав всем телом и вскрикнув в последний раз, ослабевшая, не упала в его объятия. Джулс, крепко прижимая ее к себе, тоже скоро достиг кульминации. Затем, закрыв краны, он поднял Джильберту на руки и отнес ее в спальню.

– Ты похожа на тряпичную куклу, как будто у тебя нет костей, – улыбаясь, сказал Джулс.

– Мне и в самом деле кажется, что у меня нет костей.

Он опустил Джильберту на кровать и лег рядом.

– Хочешь сигарету?

– Пока нет, я еще не пришла в себя, чтобы держать сигарету.

– Могу с тобой поделиться. – Джулс закурил и поднес сигарету к ее губам.

Джильберта затянулась. Прошло несколько минут, прежде чем женщина почувствовала, что силы к ней возвращаются.

– Как прошел твой телефонный разговор?

Джулс пожал плечами:

– Мы решим эту проблему.

– Кто это мы?

– Разве ты не знаешь пословицу «Много будешь знать – скоро состаришься»? – И усмехнулся, схватив Джильберту за нос. – Ах ты любопытный котенок!

– Я не верю, что это имеет какое-то отношение к сделке в Айдахо. Ты никогда так ревностно не относился к какой-то там сделке, тем более с землей.

– Я вовсе не отношусь к этому ревностно.

– Безусловно, именно так и относишься. И даже занятие любовью не помогло тебе расслабиться.

– Послушай, ты звонила мужу? – спросил Джулс, резко меняя тему разговора.

– Ладно, не буду больше спрашивать... Нет, не звонила, я передумала. Возможно, Хармон рано лег спать. Завтрашний день действительно будет для него беспокойным. Двухсотлетие для Колорадо значит больше, чем для любого другого штата. Ведь мы празднуем еще и столетие нашего штата, и сенатор должен присутствовать по меньшей мере на дюжине разных мероприятий.

– Кстати, ты закончила свою речь?

– Еще вчера вечером.

– Не хочешь, чтобы я прочитал?

– Все услышишь завтра, дорогой. Ты ведь приедешь, не так ли?

– Ни за что бы не пропустил такое событие... Кстати, Анита скажет тебе, что я звонил в Эссекс сегодня утром.

– Ты звонил туда?

– Я ожидал, что ты приедешь раньше, и, когда ты не появилась, забеспокоился. Но не волнуйся. Я сказал ей, что просто хочу пожелать тебе успешно выступить и чтобы ты позвонила мне. Однако, милая, я помню, ты говорила, что Анита прилетит сегодня вечером.

– Они с Дженетт хотели сделать кое-какие покупки, поэтому приехали вчера вечером, видимо, ожидали, что я появлюсь в отеле сегодня утром.

– Господи, Джилли, и как ты объяснишь свое отсутствие?

– Скажу, что репетировала свою речь в загородном коттедже.

– И ты думаешь, с Анитой это пройдет? Она очень умная.

– Пройдет. К тому же она – моя лучшая подруга.

Анита Тэтчер и Джильберта Де Бирс Финч жили в одной комнате, когда учились в университете штата Колорадо. Они были близкими подругами в течение всех студенческих лет и сохранили эту дружбу после окончания учебы. Хотя отец Аниты имел лишь небольшой бизнес в Лидвилле, семья Джильберты относилась к Аните как к своей дочери. И когда настала пора Линде Де Бирс и ее мужу Терренсу Финчу приобщить своих наследников к семейному бизнесу, сына назначили президентом, а дочь – исполнительным вице-президентом компании, Джильберта взяла на работу Аниту в качестве своего исполнительного секретаря и компаньонши.

По своему темпераменту брат Джильберты, Терри, с самого начала совершенно не подходил на уготованную родителями должность. Со студенческих лет юношу больше всего привлекала политика. Как и его зять Хармон, Терренс-младший был одаренным человеком и потому уже через два года после ухода из семейного бизнеса получил место в законодательном органе штата.

– Меня всегда удивляло, почему твоя подруга так и не вышла замуж, – заметил Джулс. – Она ведь очень привлекательная женщина. Правда, немного полновата в бедрах, но чрезвычайно сексуальна.

– Еще в колледже Анита дала обет, что никогда не выйдет замуж и не будет рожать. Слишком уж часто ей приходилось видеть дома семейные ссоры. Кроме нее, в семье было девять детей, и пьяница-отец нередко бил их и мать.

– Жаль.

– Однако я не хочу, чтобы у тебя об Аните сложилось превратное впечатление. Она далеко не паинька и наслаждается теми же сексуальными радостями, от которых и я, замужняя женщина, получаю удовольствие.

– Ты хочешь сказать... ты предполагаешь, что у нее есть интимная связь с Хармоном? – Увидев, как любовница поджала губы, Джулс добавил: – В принципе я не исключаю такой возможности.

Джильберта слегка нахмурила брови и задумалась.

– Нет, я не думаю, что это так: Анита слишком верна мне. Не то чтобы мне было наплевать. Пожалуйста, не думай так. Безусловно, я бы устроила скандал, который погубил бы политическую карьеру Хармона. В любом случае, если у Аниты действительно была интимная связь с моим мужем, рано или поздно она бы сказала мне об этом. Много лет назад мы поклялись быть честными друг с другом, чего бы это ни стоило.

– Ну-ну!

– Что это должно означать? – Джильберта приподнялась и пристально посмотрела на Джула.

– Ничего особенного. Ты ведь знаешь старую шутку: «Какие три самые лживые фразы на свете?» – Взгляд пылкого любовника был неуловим. – Ответ первый: «Чек послан по почте». Второй: «Я обещаю, что не...». И третий ответ: «Неужели я бы стал лгать своему лучшему другу?»

– Очень забавно, – холодно заметила Джильберта. Он улыбнулся, обнажив великолепные белые зубы, и, несмотря на ее сопротивление, прижал Джильберту к кровати.

– Довольно пустой болтовни. Давай займемся любовью.

– Нет, дорогой, больше никакого секса сегодня вечером.

– Ты, должно быть, подшучиваешь надо мной?.. Как, ты сказала, тебя зовут? Может, ты и похожа на Джилли Киллингтон, но на самом деле сейчас ведешь себя не как она.

Ей пришлось согласиться, что это близко к правде, действительно не похоже на нее. Джильберта выключила бра и, прислушиваясь к отдаленным звукам уличного транспорта, стала смотреть в потолок.

Джулс закурил новую сигарету и нарушил хрупкую тишину:

– Анита знает о нас?

– Не думаю, – неуверенно ответила Джильберта.

– Не думаешь?.. – В его голосе звучал сарказм. – Ты хочешь сказать, что не была честна со своей лучшей подругой? А как же клятва школьниц, скрепленная кровью?

– Я ни перед кем не раскрываю душу, даже перед Анитой. Никого не касается, с кем я сплю. Но если бы ты сначала был ее парнем, тогда бы я обязательно рассказала ей о нас. Без всякого обмана. Ты понимаешь?

– Думаю, да.

– Между прочим, Джулс, раз уж мы заговорили об обмане, как ты полагаешь, администрация этого здания верит в то, что мы с тобой скучная супружеская пара?

– Почему нет? Я подписал договор об аренде самого дорогого пентхауса здесь сроком на два года и дал им массу рекомендаций.

– Под именем Милоша Алански, – заметила Джильберта.

– Да, моего верного слуги. Он мне ближе, чем оба моих брата. Ты говорила о дружбе. Так вот, он скорее отрежет себе язык, чем опорочит меня.

– Это ты так считаешь, – возразила Джильберта.

– Потому что это правда... Кстати, когда бы мы ни останавливались здесь, у нас всегда было много багажа, что не выглядит так, будто мы приезжаем сюда лишь для того, чтобы заняться любовью. Кроме этого, у нас есть горничная, которая приходит три раза в неделю. Не бойся, Джилли, мы выглядим как столетние супруги-домоседы. Управляющий знает, что мой бизнес заставляет меня постоянно ездить по всей стране. И каждый раз, когда мы уезжаем, я даю ему стодолларовую купюру, чтобы он следил за квартирой. Поэтому расслабься и отдыхай.

Однако Джильберта не смогла сразу уснуть, и это ее забеспокоило. Сон и секс были такой же неотъемлемой частью ее существования, как дыхание и пища. Тем не менее в течение последнего часа она не могла насладиться ни тем, ни другим.

Это было зловещее предзнаменование.

Глава 2

Наконец-то Джильберта погрузилась в сон и спала как убитая. Но, проснувшись в восемь часов утра, она ощутила какую-то странную тревогу.

– Какого черта? – пробормотала Джильберта, взглянув на подушки и простыни, которые еще хранили очертания тела Джулса. – Где он?

Она накинула на себя халат – сутанообразное одеяние из темно-бордового велюра, – выгодно подчеркивавшее ее безупречную фигуру, и, проведя рукой по волосам, вышла на террасу.

Джулс смотрел в бинокль. На нем были полосатые шорты, которые Джильберта в шутку подарила ему на прошлый день рождения. Она подошла сзади и поцеловала его в лопатку.

– Доброе утро, дорогой.

Джулс обернулся и опустил бинокль.

– Привет, любовь моя. Я подумал, что лучше всего дать тебе поспать, ведь жене Хармона Киллингтона предстоит трудный день.

– Спасибо. – Джильберта слегка коснулась его губ. – Извини, если я была раздражительной вчера вечером.

Он рассмеялся.

– Я же говорю, что мы ведем себя как пожилая супружеская пара. Извини, дорогая, но у меня ужасно болит голова.

Джильберта игриво потрепала его по щеке.

– Это ведь так не похоже на меня – быть скверной девчонкой. Может, ты и прав, что недоволен мной.

– Кто недоволен? Погоди, нет, ты должна увидеть это потрясающее зрелище в порту!

Они прислонились к стене и стали любоваться панорамой потрясающего морского действа. Корабли необъятных размеров готовились отплыть вверх по Гудзону, чтобы повторить торжественную процессию столетней давности.

– Взгляни-ка на эти великолепные парусники! – воскликнул Джулс.

– «Все, что мне нужно, – корабль и звезда; та, что мне скажет, как плыть и куда...» – продекламировала Джильберта.

Джулс передал ей бинокль. Огромные корабли величественно проплывали вверх по реке Гудзон к мосту Джорджа Вашингтона. Вдали с моста Верразано-Нэрроуз изящными складками ниспадал громадный национальный флаг – государственный флаг США весом в полторы тонны и размером больше футбольного поля.

Джулс Марстон, заядлый яхтсмен, знал каждое из двухсот двадцати пяти проплывших мимо судов.

– Видишь эту четырехмачтовую чилийскую баркентину «Эсмеральда»? После свержения президента Альенде военная хунта использовала ее как плавучую тюрьму для политических заключенных и камеру пыток.

Джильберта поморщилась:

– Мне кажется, неприлично приглашать такой корабль принять участие в торжествах, символизирующих свободу.

– Ты не единственная, кто так считает. Но в конце концов, корабль – это неодушевленный предмет и не несет никакой ответственности за то, что делают его хозяева. К тому же он просто великолепен!

– Я умираю с голоду. Как ты посмотришь на то, чтобы я приготовила нам завтрак?

– Позже. Я ничего не хочу пропустить из этого волшебного спектакля... Вот еще один красавец, итальянский фрегат «Америго Веспуччи». А посмотри-ка на это судно с четырехугольными парусами, это колумбийская «Глория».

Джильберта подавила зевок; она не разделяла мальчишеского увлечения своего любовника кораблями и морем.

– Ты наслаждайся, дорогой. А я быстро приму душ и приготовлю нам суфле.


...Джильберта чуть не задохнулась, когда ледяная струя обрушилась на горячее потное тело. Мучившее ее странное тревожное чувство исчезло.

Принимая душ, почему-то вспомнила тот день, примерно год назад, когда она впервые встретила Джулса Марстона на конференции в Колорадо-Спрингс. Он был верным сторонником ее мужа в борьбе за пост губернатора и все время активно поддерживал его, заслужив глубокую благодарность и дружбу Хармона.

Вечером на костюмированном балу Джилли и красивый друг ее мужа почувствовали, что их неотвратимо влечет друг к другу. Во время танцев они не произнесли ни единого слова. В этом не было необходимости: все сказали их глаза.

Джилли и Джулс договорились встретиться на следующий же день в его гостиничном номере. Это было началом их страстного романа, и до сих пор они испытывали столь же сильные чувства, но Джильберта не хотела ничего менять, по крайней мере до тех пор, пока у Хармона был шанс занять место в Белом доме. И потому такое положение вещей – свидания в квартире Алански, когда дела призывали их в Нью-Йорк, – вполне ее устраивало...

...Джильберта быстро растерлась полотенцем и, не надевая нижнего белья, облачилась в черную шелковую пижаму, так как была уверена, что до полудня снова займется любовью с Джулсом. Она сунула ноги в черные атласные туфли и отправилась на кухню готовить суфле. Затем, насвистывая мелодию «Америка прекрасная», вышла на террасу, чтобы вместе с Джули полюбоваться праздником на Гудзоне...


– Джули, – позвала она, открывая раздвижные двери. – Где... – крикнула Джильберта и запнулась, увидев боковым зрением, что из-за куста в дальнем углу террасы торчит голая нога.

Сердце бешено заколотилось, горло обожгло горячее дыхание.

– Джули! – Пронзительно закричав, она побежала к кусту.

Она замерла и, остолбенев от ужаса, посмотрела вниз. Джулс Марстон лежал ничком на бетонном полу в луже крови, которая с каждой минутой становилась все больше и больше. Его затылок был раздроблен подобно яичной скорлупе.

У Джильберты не было никаких сомнений в том, что он мертв. Даже не пытаясь остановить хлынувшие слезы, она бросилась в ванную комнату. И как раз вовремя, потому что ее стошнило. Затем Джилли вымыла лицо холодной водой, наложила гамамелис на опухшие веки и, нетвердо держась на ногах, побрела в гостиную, где налила себе рюмку виски и залпом выпила. Ее передернуло, но она налила себе еще одну рюмку.

Она должна подумать.

Несмотря на первоначальный шок, вызванный смертью, нет, убийством – Джильберта это сразу поняла, но почему-то не была потрясена случившимся. Марстон нажил себе немало врагов – неизбежное следствие того, что много лет он вел жесткий бизнес, в результате которого каких-то многочисленных соперников он погубил, других заставил завидовать. И в том и в другом случае Джулс вызвал их лютую ненависть. Завидовали ему даже те, кто работал на него.

А ведь еще были женщины, которых он любил и бросал. Однажды Джильберта спросила мужа, почему Марстон не женат, и Хармон так охарактеризовал личную жизнь друга: «Он слишком весело проводит время».

Не следовало сбрасывать со счетов и десять лет, в течение которых он был секретным агентом ЦРУ. Когда Джулс изрядно выпивал, то становился патологически необъективным и превращал эту организацию в мишень для своих беспощадных насмешек. Как-то он признался Джильберте: «Я слишком много знаю, малышка. Это все равно что принадлежать мафии – пожизненная работа.

Никто не может оставить навсегда службу в этой организации. Единственная привилегия ее членов состоит в том, что хоронить их будут с воинскими почестями».

Джильберта вновь потянулась к бутылке, но вдруг подумала, что надо позвонить в полицию. Она подошла к телефону, подняла трубку, но, так и не набрав номера, положила ее назад. Мысли в голове проносились с бешеной скоростью.

Джильберта Де Бирс Финч Киллингтон всегда отличалась прагматизмом и потому мгновенно сообразила, что было бы чистым безумием поднимать тревогу и звонить в полицейское управление Нью-Йорка. Придется объяснять свое присутствие в этой квартире, и через пару дней новость о любовной связи с ближайшим соратником ее мужа появится во всех крупных газетах страны. К тому же полиция может ей не поверить и обвинить ее в убийстве Джули.

Нет, нет, никаких звонков... Любовник хладнокровно убит, но она, Джильберта, жива и намерена еще долго-долго оставаться живой! Примерно через сутки тело обнаружат, ведь завтра придет экономка. Джильберте надо поскорее унести из квартиры одежду и личные вещи. Дорогие наряды могут легко навести полицию на ее след.

Управляющий и агент по найму квартир дадут показания, что эта фешенебельная квартира была снята некими мистером и миссис Алански. Власти будут искать несуществующую женщину, но только до тех пор, пока не узнают, что погибший человек – не Милош Алански, а промышленный магнат, крупный предприниматель Джулс Марстон, который, ко всему прочему, был холостяком. Тут уж полицейские и репортеры постараются узнать личность мнимой миссис Алански. Но не это беспокоило Джильберту. О ее существовании мог рассказать только друг Джулса, но она верила в его преданность.

Джильберта надела комбинезон из хлопчатобумажной ткани зеленого цвета, простенькую шляпу в тон и темные очки. Затем быстро упаковала два чемодана, которые всегда держала в квартире, и вынесла их к лифту. Ей сопутствовала удача: на всем пути от квартиры до гаража под домом она не встретила ни одного жильца.

Семь месяцев назад, когда любовники переехали в эту квартиру, Джулс купил подержанный грузовичок марки «додж».

– Нам понадобится транспорт, пока мы в городе, – сказал он, – какая-нибудь машина, которой можно будет пользоваться, не привлекая к себе излишнего внимания. А «додж» не так приметен, как «кадиллак» или «линкольн».

Она мысленно поблагодарила Джула за его предусмотрительность и аккуратно сложила одежду на полу автомобиля. Затем с пустыми чемоданами поднялась в квартиру и упаковала остальные вещи. Когда Джильберта в третий раз спускалась вниз, на пятом этаже в лифт зашли две женщины. Она затаила дыхание, но соседки так были увлечены разговором, что ни разу не взглянули на Джилли.

Оставив на этот раз чемоданы в «додже», она вернулась в квартиру, чтобы в последний раз осмотреть ее. Джильберта внимательно проверила все комнаты и террасу в поисках какого-нибудь предмета, свидетельствовавшего о ее пребывании здесь. Она вымыла пепельницы, привела в порядок кухню, ополоснула свою рюмку. Даже открыла бумажник Джулса и убедилась в том, что там нет ничего, что могло бы навести на ее след: фотографии, открытки или номера телефона. Ничего подобного в бумажнике не оказалось. Джулс был слишком умен, чтобы так рисковать. Отпечатки пальцев не особенно ее беспокоили: в этой квартире побывало слишком много людей, включая приятельниц самого Алански.

Спустя двадцать минут она въехала в платный гараж. Сообщив служащему, что оставляет машину по меньшей мере на сутки, Джильберта вышла на улицу и поймала такси.

Было чуть позже полудня, когда Джильберта вошла в свой люкс и позвонила в номер, где остановились Анита Тэтчер и падчерица Джильберты Дженет Киллингтон.

– Джен... это Джилли.

– Боже мой! Где ты? Мы с Анитой рвем на себе волосы! Тебе в два часа нужно быть в ратуше. Лимузин заказан на час тридцать.

– Не беспокойся, милая. Вчера я была за городом в коттедже и набросала там черновик своей речи. Здесь, в Нью-Йорке, я не могу ни на чем серьезном сосредоточиться, особенно в такие праздничные дни. Во всяком случае, теперь я довольна своей речью. Вы с Анитой сделали какие-нибудь покупки?

– Немного. Ты не хочешь с ней поговорить?

– Нет. Я спущусь к вам, как только оденусь. Наступило напряженное молчание, прежде чем Дженет снова заговорила, не скрывая своего раздражения:

– Ты могла бы быть более внимательной и сообщить, куда едешь. Я страшно беспокоилась и папа тоже. Вчера он звонил по меньшей мере раз шесть.

– Я виновата. Я действительно поступила безрассудно. Прости меня.

– Ну ладно. Ты лучше поторопись, Джилли. Увидимся позже.

Джильберта скинула комбинезон и легла на кровать в одном белье. Закурив сигарету, она попыталась восстановить безумную череду событий этого страшного утра. Бегство из квартиры Алански едва не лишило ее сил. Пока удача улыбалась ей, в противном случае ни за что бы не удалось совершить эти пробежки из квартиры в гараж не замеченной каким-нибудь соседом, управляющим или кем-то из технического персонала. Завтра она расплатится за стоянку «доджа», поедет в коттедж и перенесет всю одежду в спальню.

Вот только что делать с машиной? Джильберта подумала о том, что стоило бы оставить ее в загородном доме, но тут же отказалась от этой идеи. Не могла она держать у себя такое громоздкое вещественное доказательство. Нет, так рисковать нельзя. Вдруг вспомнилось, что, когда Джулс оставлял «додж» на стоянке, его попросили записать в квитанцию номерной знак машины. Несомненно, полиция узнает о пропавшем грузовике и разошлет повсюду информацию о нем. Итак, от машины надо немедленно избавиться. Но как? Связаться с агентом по продаже подержанных автомобилей? Нет, чтобы это сделать, придется подписать какие-нибудь документы, а это будет самоубийством. Конечно, можно отделаться от номерных знаков и...

«Ты все усложняешь и запутываешь, моя милая», – подумала Джильберта. Семья Де Бирсов всегда придерживалась правила, которое передавалось из поколения в поколение: сталкиваясь с очень сложной проблемой, всегда ищи самое простое решение. Вспомнив об этом, она быстро нашла, как ей показалось, идеальный выход. Нет никакой необходимости ехать в коттедж. Завтра рано утром надо забрать «додж», отправиться на нем до Риверсайд-Хайтс, оставить его в переулке и вернуться в отель на метро. Джильберта на сто процентов была уверена, что в течение ближайших двенадцати часов «додж» непременно угонят.

В час пятнадцать Анита открыла дверь и холодновато улыбнулась.

– Джилли... черт возьми, ты до смерти напугала нас! Мы уж думали, что тебя убили уличные грабители. Позвони ты на десять минут позже, данные о тебе были бы уже в картотеке о пропавших.

Женщины обнялись, щека одной слегка коснулась щеки другой.

– Я знаю, что это было неразумно с моей стороны, – виновато сказала Джильберта, – и, право, очень сожалею. Но мне так хотелось, чтобы речь получилась неординарной, что я забыла обо всем на свете.

Анита от удивления подняла бровь:

– Это так не похоже на мою хладнокровную, в высшей степени самоуверенную подругу.

Джильберта вздохнула и развела руками:

– Ничто человеческое мне не чуждо. Дорогая, какое нарядное платье! Тебе очень идет.

На Аните было эффектное лимонно-желтое трикотажное платье спортивного покроя.

– Спасибо, Джилли. А ты выглядишь просто очаровательно. Как всегда, ты выбрала то, что надо.

Платье Джильберты, сшитое из шотландки, было простым, с высоким воротником, окаймленным оборкой. Она улыбнулась:

– Этот фасон немного напоминает моду эпохи первых переселенцев, которые основали штат Колорадо.

– Хочешь чего-нибудь? – поинтересовалась Анита.

– Да, пожалуй, немного виски с содовой.

– Между прочим, вчера сюда звонил Джулс и спрашивал тебя, – заметила Анита, наливая виски. – Попросил, чтобы ты ему позвонила, когда вернешься.

– Он оставил номер телефона? – небрежно спросила Джильберта и закурила.

– Да, я записала в блокноте рядом с телефоном в спальне. Джулс остановился в квартире Милоша Алански.

Она уже набирала номер Милоша, когда Анита принесла виски. Подождав, пока не прозвучало десять гудков, Джильберта пожала плечами и положила трубку.

– Должно быть, он вышел. Я позвоню после торжественной церемонии.

– Ты не хочешь, чтоб я послушала твою речь? – спросила Анита, протягивая ей рюмку.

– Если честно, нет. По-моему, когда слишком много репетируешь, теряешь непосредственность, искренность.

Внезапно на пороге появилась Дженет.

– Итак, блудная мать вернулась...

– Она никуда не исчезала, – заметила Джильберта. – Как ты, Джен?

– Мне скучно. Буду прыгать от счастья, когда мы сядем в самолет и вернемся в Колорадо.

Мачеха и падчерица оценивающе оглядели друг друга. Между ними так и не сложилось дружеских отношений, хотя, по молчаливому соглашению, обе старались не показывать ни перед посторонними, ни тем более перед губернатором своей неприязни друг к другу.

Дженет Киллингтон была хорошенькой темноволосой девушкой с неплохой фигурой, но впечатление портили чересчур худые ноги. Однако природа компенсировала этот недостаток, наградив ее пышной грудью. По случаю торжеств поверх блузки с кружевной гофрированной отделкой Дженет надела элегантный черный бархатный жакет, подчеркивавший ее высокую грудь и тонкую талию.

– Потрясающий туалет! – воскликнула Джильберта. – Ты купила это здесь, в Нью-Йорке?

– Да, в маленьком бутике, – ответила Дженет. Враждебные нотки в ее голосе исчезли. Она всегда по-детски, с благодарностью реагировала на лесть, особенно от Джильберты, которая в Денвере считалась законодательницей мод среди дам высшего света.

– Ты уже позвонила папе? – спросила Дженет.

– Сразу же после разговора с тобой, – солгала Джильберта. – Он уже ушел. Бедняга... Сегодня вечером он, наверное, будет выжат как лимон после всех этих приемов и выступлений. – И добавила, смеясь: – К счастью, ему приходится это делать только раз в сто лет.

– Лимузин, должно быть, уже ждет. Пора ехать, команда! – заметила Анита, глядя на часы.

Джильберта допила виски, погасила сигарету и подошла к зеркалу.

– Знаете... я действительно... действительно нервничаю, – медленно проговорила она.

– Это просто ожидание церемонии так на тебя действует, – успокоила ее Анита. – Не волнуйся, ты, как всегда, поразишь всех.

«Просто ожидание церемонии...» Если бы только Анита знала, чем в действительности было вызвано ее состояние!

Глава 3

Джильберта стояла на трибуне. Ее взгляд медленно скользил по огромному морю людей, собравшихся здесь, чтобы послушать ее. Непрерывно жужжали фотоаппараты и телекамеры, ярко загорались вспышки, слепя глаза. Она еще раз просмотрела свои записи и подрегулировала один из микрофонов. Затем, встав вполоборота к другим ораторам, сидевшим невдалеке, на возвышении, произнесла:

– Я хочу выразить глубокую признательность мэру Биму и его коллегам, которые отнеслись ко мне с такой добротой, сердечностью и великодушием... – И, повернувшись к аудитории, Джильберта закончила предложение: – А также всем вам. Мне хочется сказать... Я люблю Нью-Йорк! – Когда утихли аплодисменты, она продолжала: – Сегодня мы отмечаем одно из самых великих и знаменательных событий в истории величайшего в мире народа – двухсотлетие со дня подписания Декларации независимости. Не могу не процитировать сейчас несколько фраз из второго параграфа этого документа, потому что сэр Томас Джефферсон выразил именно то, что я чувствую в данный момент, но гораздо лучше, чем сказала бы это я: «Мы считаем, что эти истины не требуют доказательств: все люди созданы равноправными, Бог даровал им неотъемлемые права, среди которых право на жизнь, свободу и стремление к счастью». Мои сограждане, именно это мы и празднуем сегодня, как здесь, так и по всей стране, – двести лет свободы в такой форме, которой ни один народ так и не достиг. Все мы в отличие от других наций, населяющих эту землю, пользуемся общим наследием, нас связывают общие узы. Наши предки были эмигрантами, переправившимися через безбрежные океаны, чтобы начать новую жизнь в этой стране безграничных возможностей. Мой прапрадед Ларс Де Бирс был одним из этих людей. У него, сапожника по профессии, была мечта и сила духа, чтобы осуществить эту мечту. Подобно другим переселенцам, во время «золотой лихорадки» он привез свою семью в Колорадо и упорно продолжал добиваться своей цели...

Взор Джильберты, до этого гордо озиравшей слушавших ее людей, внезапно затуманился. Все эти лица слились для нее в одно лицо, лицо человека, чье мужество и дар предвидения всегда ее воодушевляли, – Ларса Де Бирса. Видение было настолько реальным, что Джилли показалось, вот протяни она сейчас руку – сможет дотронуться до своего удивительного предка...

4 июля 1858 года Ларс Де Бирс, его жена Минна, их шестилетний сын Нилс и младшая дочь Карен прибыли сюда в крытом фургоне, забитом припасами и оборудованием, необходимым для добычи полезных ископаемых. Они обосновались к югу от Денвера в небольшом, поселке в горах, который появился здесь двумя месяцами раньше, когда два золотоискателя неожиданно разбогатели, напав на жилу.

Но уже через два месяца этот лагерь опустел, его обитатели поспешили перебраться на другой участок, о котором прошел слух, что там много золота. Подобно кочевникам, странствующим по пустыне, золотоискатели и старатели бродили по всей территории Колорадо в надежде, что им повезет и они набредут на золотую жилу.

По истечении изнурительного лета, так ничего и не заработав, Ларс перевез семью в Денвер, открыл небольшую мастерскую по пошиву и ремонту обуви и моментально был завален работой. Заказов поступало так много, что даже жене и маленькому сыну приходилось помогать ему.

– И ради этого нам пришлось исколесить полсвета, – посетовала как-то ночью Минна, когда они лежали на широкой перине в своей двухкомнатной квартире, находившейся прямо над мастерской.

– Терпение, женщина, терпение прежде всего. И Рим не сразу строился. Когда-нибудь я тоже открою большое месторождение...

– Это произойдет, только когда рак на горе свистнет! – Минна легла на бок и шлепнула мужа по руке. – Прекрати, Ларс! Я совершенно без сил – целый день кручусь как белка в колесе! Кроме того, мы не можем себе позволить иметь еще одного ребенка. Если я забеременею, то не смогу помогать тебе в мастерской.

Он вздохнул и отвернулся от жены:

– Да, ты права.

Прошло больше года с тех пор, как Ларс последний раз наслаждался близостью с женщиной. Завтра он спросит своего друга Тони про тех пятерых шлюх, что поселились на склоне горы, правда, их палатка имела дурную славу. С этими мыслями Ларс постарался заснуть...

Следующим летом Ларс вложил все заработанные деньги в приобретение продовольствия и вместе с семьей отправился в местечко Калифорния-Галш, что на реке Арканзас, где, по слухам, в начале этой весны старатель по имени Саймон открыл большое месторождение золота.

Золотодобытчики, которые уже находились там, обрадовались, увидев Ларса и его фургон. В течение одного часа Ларс распродал весь провиант, а также лопаты, кирки, корыта, оставив себе только самое необходимое.

В знак благодарности старатели помогли ему построить бревенчатый домик.

– Когда ты в следующий раз поедешь в Денвер, тебе имеет смысл купить фургон побольше и доставить сюда столько припасов, чтобы можно было открыть магазин, – посоветовал ему один из старателей.

Товарищи встретили это предложение одобрительными возгласами и тут же сделали пристройку к дому.

В Калифорния-Галш было золото. Один из старателей, разрабатывавший участок рядом с Ларсом, намыл драгоценного металла на семьдесят тысяч долларов. Человек, добывавший золото по другую сторону от участка Ларса, заработал более ста тысяч долларов. И только Де Бирс получил лишь девятьсот долларов прибыли!

– Думаю, я не создан быть старателем, – однажды ночью с горечью признался он Минне.

– Бог хотел, чтобы ты был хорошим сапожником, – ответила она.

– И лавочником, – добавил Ларс и поделился с женой своими планами: открыть большой магазин в этом процветающем крае.

Зимой следующего года Ларс купил в Денвере большой фургон фирмы «Конкорд». Оставив Минну и детей в городе, он вернулся в Калифорния-Галш с двумя тоннами продовольствия и другими припасами.

В ту зиму лавочник и сапожник Де Бирс заработал свыше десяти тысяч долларов. Летом, вернувшись в Денвер за своей семьей, он радостно сказал Минне:

– Пожалуй, это у меня получается лучше, чем добывать золотой песок.

– Да, пожалуй, ты прав. Возможно, теперь мы могли бы позволить себе завести еще одного ребенка. – И глаза Минны заблестели.

Ларс посмотрел на нее с сияющей улыбкой, и на этот раз жена раскрыла ему свои объятия.

Минна изумилась, увидев, как разросся поселок старателей. На месте бывших палаток возвышались бревенчатые домики, у людей появились деньги, и Ларсу тем летом пришлось возвращаться в Денвер за товаром и продуктами три раза.

Это была первая зима, которую они всей семьей провели в лагере. Однако слово «лагерь» теперь уже не подходило для этого места. Это был настоящий город. Однажды утром в магазин Де Бирса пришла группа наиболее уважаемых старателей и заявила, что отныне он назначается почтмейстером.

– Весной почтовая карета начнет доставлять почту в Каренвилл, – заявил один из них.

– Каренвилл? – недоуменно переспросил Ларс.

– Разумеется. Поскольку вы – самый крупный торговец в этих местах, мы сочли справедливым, что наш город будет называться в честь вашей дочери Карен. Если наш город будет столь же красив, как и ваша дочь, то он скоро станет символом всего нашего края.

В течение последующих пятнадцати лет Каренвилл процветал, а с ним и Ларс Де Бирс. Его дела шли настолько успешно, что он переехал с семьей в новый просторный дом с видом на город, а старый домик Ларс переделал еще в один магазин. К 1870 году у Ларса на службе было три приказчика и бухгалтер.

Вместе с городом, названным в ее честь, росла и расцветала Карен. Уже в четырнадцать лет у нее была роскошная фигура. Высокий бюст, тонкую талию и широкие бедра подчеркивали крестьянские платья с узкими лифами и широкими юбками, которые она любила носить.

– Ты похожа на немецкую фарфоровую куклу, – частенько с нескрываемой гордостью говаривал ей отец.

И это было истинной правдой. Короткие белокурые шелковистые волосы свободно падали на лоб и на щеки. У нее была удивительно гладкая матовая кожа. Но пожалуй, главное, на что сразу обращал внимание каждый, – это глаза, яркие, небесно-голубые.

– Карен входит в класс, и кажется, будто ослепительные лучи солнца, освещая все вокруг, льются в окно, – сказала однажды Минне учительница. – Создается впечатление, что дети в классе выглядят более радостными в ее присутствии.

Одного из соучеников Карен, который больше всех других был пленен ее красотой, звали Роберт Паркер. В свои шестнадцать лет он был самым высоким и самым старшим парнем в их классе. Он производил впечатление необыкновенно сильного человека как физически, так и духовно. Сердце Карен сразу растаяло, когда она два года назад впервые увидела Роберта Паркера, светлые непокорные кудри, серо-голубые глаза и резкие черты лица. Тем не менее все это время внешне девочка сохраняла равнодушие и даже легкое презрение к нему. Лучшие подруги Роуз Крори и Дженни Снид были шокированы ее безразличием.

– Ни одна девочка в Каренвилле не скрывает своего восхищения Бобом Паркером! – воскликнула как-то Роуз. – Одна улыбка мальчика Бобби, обращенная ко мне, дает ощущение, что день прожит не зря.

– Мальчик Бобби! Тьфу! Ты чересчур инфантильна! – парировала Карен.

Дженни, закрыв глаза и сложив руки, воскликнула:

– Я бы все сделала для этого парня. Все что угодно!

Девочки захихикали, когда Карен изобразила такое возмущение, будто даже и не знает, как им ответить.

Однажды она вошла в магазин отца и не поверила своим глазам. В белом фартуке за прилавком стоял Роберт Паркер. Потеряв дар речи, Карен с изумлением смотрела на него.

– Могу ли я быть чем-нибудь вам полезен, мисс? – Его лицо ничего не выражало.

– Что это ты здесь делаешь? – растерявшись, спросила Карен.

– Работаю.

– Ты здесь работаешь?

– Совершенно верно. Твой отец нанял меня, чтобы я помогал ему по выходным дням и доставлял важную почту. Так чем я могу быть тебе полезен?

– Я видела в мануфактурном магазине новое платье и пришла попросить у папы денег.

– Попробуй поискать его в пивной Фишера. Там двое старателей надеются получить у твоего отца аванс в обмен на часть золота, которое предполагают найти.

Ларс Де Бирс давно прекратил самостоятельные поиски золота, но косвенно потворствовал своему неискоренимому желанию найти золотое руно. Он часто снабжал нуждавшихся старателей деньгами или снаряжением, мечтая о том, что взамен они отдадут ему его долю золотого песка.

– Зачем бросать деньги на ветер? – как-то упрекнула его Минна. – Ты уже давал деньги и материалы дюжине неудачников.

Но Ларс лишь крепко обнял жену и весело сказал:

– Номер тринадцать может оказаться моим счастливым числом.

– Нет уж, благодарю. Я никогда не переступлю порог пивной. Лучше подожду, пока он вернется домой, – решительно заявила Карен.

Девушка уже выходила из магазина, когда Роберт окликнул ее:

– Карен.

Она остановилась, но не обернулась.

– Да?

– За что ты меня недолюбливаешь? – тихо спросил Роберт.

Карен обернулась, и их взгляды встретились.

– Кто тебе сказал такую глупость?

– А никому не нужно говорить, и так видно. Ты относишься ко мне, будто я не существую.

– Это твоя фантазия. – Карен пожала плечами. – Я считаю тебя очень хорошим парнем... и способным учеником.

– Тогда докажи, что ты не испытываешь ко мне неприязни.

– Не говори ерунду. Как я могу это доказать?

– Пойдем со мной на пикник в Оро в День независимости, там будет фейерверк, угощение на открытом воздухе, а вечером – танцы...

– Я собиралась поехать туда со своей семьей, – пробормотала растерявшаяся Карен.

– Может быть, твой отец позволит мне отправиться туда в вашем фургоне? – спросил Роберт.

– Я попрошу его.

Лицо Роберта озарила сияющая улыбка.

– Чудесно! И тогда ты поедешь со мной! Карен едва сдержала улыбку и уточнила:

– Нет, это ты поедешь со мной. Боб рассмеялся:

– Как тебе будет угодно, Карен. Главное, что ты будешь моей девушкой.

– Вдобавок к тому, что ты очень славный, очень умный, ты еще и очень настырный.

Скованность исчезла, и оба расхохотались. Карен едва смогла проговорить:

– Мне пора идти. Мама ждет меня в молочной.

– Увидимся в школе в понедельник! – крикнул Боб ей вслед.

В тот же вечер за ужином она как бы невзначай завела разговор о Роберте Паркере.

– Мне кажется, было бы неплохо, если бы он поехал с нами на пикник.

Ее брат весело ухмыльнулся:

– Наконец-то надменная принцесса решила для разнообразия вести себя по-человечески. Бедный парень уже больше года мечтает о тебе, а ты глядишь на него как на пустое место.

Нилс Де Бирс в свои двадцать лет был точной копией отца – высокий, худой, мускулистый, с озорными голубыми глазами.

– Перестань дразнить сестру, – строго сказала Минна. – Ей уже давно пора иметь своего парня.

Лицо Карен покрылось румянцем.

– Ма-а-ма! Он не мой парень!

– Тогда почему ты краснеешь? Послушай, Боб Паркер – лучший жених в городе. – Нилс откашлялся и с важным видом добавил: – Конечно, за исключением меня.

Ларс и Минна рассмеялись, но их дочь нахмурилась и показала брату язык.

– Ты просто самодовольный дурак, и я никак не пойму, что Мэри Уэнтворт в тебе нашла.

– Да она боготворит землю, по которой я хожу, – ответил Нилс.

– Вы с Мэри поедете на пикник вместе с нами? – спросила Минна.

– Нет, мы с Билли Коксом и Селией Таунс возьмем экипаж, – ответил Нилс.

– Вы только посмотрите! Вот кто на самом деле высокомерный, так это ты! – вставила свое слово Карен.

Нилс широко улыбнулся.

– Ты со своим кавалером тоже можешь поехать с нами, если хочешь. Будете обниматься на заднем сиденье, а мы обещаем не подглядывать.

Карен скомкала салфетку и швырнула ее через стол в брата. Тот быстро наклонил голову, и салфетка, пролетев мимо него, попала в фарфоровую статуэтку, стоявшую на буфете. Она упала и разбилась вдребезги.

– Моя любимая статуэтка! – воскликнула Минна и закрыла руками лицо. – Ну и скверный же ты ребенок!

– Я давно не ребенок! В любом случае это вина Нилса. Если бы он не наклонил голову, ничего бы не случилось!

Нилс и его отец еле сдерживали разбиравший их смех, закрыв лица салфетками, в то время как Минна распекала дочь.

– Карен! Немедленно иди в свою комнату и оставайся там до тех пор, пока я не решу, как тебя наказать.

– Я знаю, как ее наказать. – Нилс подмигнул отцу. – Запрети ей ехать на пикник.

Карен сжала кулаки и сердито посмотрела на брата.

– Заткнись и не вмешивайся в чужие дела, ты... ты... ты... – Глаза ее наполнились слезами, и она выбежала из комнаты.

Поднявшись в свою комнату, девушка бросилась на кровать и зарылась лицом в подушку, чтобы заглушить рыдания. Если ей не позволят поехать с Бобби на пикник, она убьет себя! Все это время, на протяжении стольких месяцев, Карен боготворила его, но гордость не позволяла ей показывать свои истинные чувства. Пусть Роуз и Дженни, да и другие глупые девчонки, которых она знает, выставляют свои чувства напоказ, но только не она. Впечатлительная и легкоранимая, дочь Де Бирса всегда скрывала свои истинные чувства.

Послышался легкий стук в дверь. Карен села в кровати и вытерла глаза. Она была рада, что в комнате темно.

– Кто это? – спросила Карен.

– Мама.

– Входи, – произнесла она сдавленным голосом, боясь услышать приговор.

С подсвечником в руке Минна остановилась на пороге.

– Доченька... Я хотела тебе сказать, чтобы ты не волновалась из-за пикника. Ты обязательно поедешь. Нилс просто дразнил тебя.

– Спасибо, мама... И, мама...

– Да, детка?

– Прости за то, что я была груба. Мне жаль, что я разбила статуэтку. Я заплачу за нее из своих карманных денег.

Минна ласково улыбнулась, подошла и, сев на край кровати, поставила свечу на столик.

– В этом нет никакой необходимости, раз ты признаешь, что поступила неправильно, и сожалеешь о том, что сделала. Я думаю, подобное больше не повторится.

– Да... О мама, как я люблю тебя! – воскликнула Карен, и мать с дочерью молча обнялись.

В ту ночь Карен долго лежала, не сомкнув глаз. Вновь и вновь она повторяла про себя: «Роберт Паркер... Боб Паркер... Миссис Роберт Де Бирс Паркер».

Внезапное волнение вдруг охватило ее: это было мучительное ощущение сладостного томления, вызвавшее сильное сердцебиение и учащенное дыхание. Не в силах обуздать неведомое желание, Карен погладила свой живот и медленно провела рукой по бедрам вверх и вниз. Затем, задрав ночную рубашку, уже смелее опустила руку и чуть не задохнулась, когда пальцы коснулись ее разгоряченной плоти...

В школе старшие девочки, говоря про это, шептались и хихикали: «Каждый раз, когда Глэдис видит Тедди Бернса, она тут же мчится в туалет и занимается с собой!..» Благовоспитанные девочки этого не делают и даже не думают об этом.

– ...Наверное, я не отношусь к их числу, – прошептала Карен, испытывая непреодолимое желание.

Закрыв глаза, она представила обнаженного Боба, который лежит рядом и его сильные руки нежно гладят ее. Выгнув спину, Карен стала ритмично вдавливать ягодицы в матрас. И вдруг это произошло: ослепительный блеск ракет, бомбы, оглушительно разрывающиеся в воздухе и окрашивающие небо в красный цвет...

Наверное, именно так будет светиться небо в ночь на Четвертое июля, в ночь танцев.

В это время в своей спальне Ларс и Минна занимались любовью. А позже, когда они тихо лежали в темноте, прижавшись друг к другу, Ларс задумчиво сказал:

– Какие же странные, однако, существа люди... Только что я занимался любовью, получая от этого огромное наслаждение... Но то, что моя дочь будет иметь подобные отношения с каким-нибудь мужчиной, кажется мне отвратительным... Я даже не могу подумать об этом – сразу прихожу в бешенство.

Минна рассмеялась:

– Тебе придется с этим смириться. Она уже физически развита как женщина...

– Понимаю... – вздохнул Ларс. – И все-таки я не уверен в том, что мы правильно поступили, пригласив Боба Паркера поехать с нами на пикник.

Глава 4

На следующей неделе, в среду, два замызганных старателя в красных рубашках и брюках из плотного материала привязали своих мулов перед магазином Де Бирса. Их дорожные сумки и седельные вьюки были пусты. Вид этих неопрятных мужчин вызывал у случайных прохожих отвращение, и они невольно ускоряли шаг. Старатели зашли в магазин, бряцая по половицам металлическими пряжками на сапогах. Минна с неприязнью посмотрела на старателей, доведенных до обнищания и надеявшихся на подаяние. Высокий рыжеволосый мужчина слегка коснулся рукой своей мятой шляпы.

– Добрый день, мэм. Я ищу мистера Ларса Де Бирса.

– Его здесь нет, – грубо ответила Минна и, нырнув за прилавок, стала переставлять товары на нижней полке.

Мужчины уже собрались уходить, когда хозяин вышел из кладовой, расположенной в задней части дома.

– Кто-то, кажется, произнес мое имя?.. – спросил он.

– Мистер Де Бирс? – Мужчина с густой рыжей бородой представился: – Я – Джим Свенсен, а моего напарника зовут Уолли Фрэнкс. Мы работаем на заброшенных участках и находим достаточно золота, чтобы сводить концы с концами...

Минна презрительно фыркнула:

– Что-то непохоже!

Не обратив на ее слова внимания, старатель продолжал:

– Так получилось, что на последнем участке появился какой-то грязный черный осадок, который засорил золотоносный песок. Это полностью погубило наш бизнес...

Ларс сочувственно кивнул:

– Именно из-за этого многие уехали из того района.

– Мы чуть с ума не сошли... Интересно, что это за вещество?

– Почему бы вам не послать образец на анализ в лабораторию? – вдруг заинтересовавшись, предложил Ларс.

– Не стоит даже и пытаться. Мы отметили вехами границу еще одного участка, где нет никакой грязи, но нам нужны провизия и снаряжение.

Ларс широко улыбнулся и указал на полки:

– Пожалуйста, парни, берите. Я всегда рад протянуть руку помощи.

Лица мужчин просияли:

– Вот здорово! Спасибо вам, мистер Де Бирс! Все в округе говорят о вашей доброте!

– И глупости! – добавила Минна по-немецки. Когда старатели наполнили свои мешки, Ларс, подсчитав, на какую сумму отпустил им товаров, сказал:

– Это составляет шестьдесят долларов.

– Не беспокойтесь, мистер Де Бирс, вы обязательно все получите, до единого цента. Джим Свенсен никогда не скрывался от кредиторов! Да, кстати, теперь вы – наш компаньон, хотя и не участвующий активно в деле. У вас есть ручка и лист бумаги?

Минна нехотя принесла ему бумагу и ручку, и рыжеволосый быстро написал незамысловатое соглашение, подтверждающее, что Ларс Де Бирс является полноправным компаньоном на огороженном под разработку недр участке земли в Калифорния-Галш.

– Желаю удачи, парни, – громко сказал Ларс и вышел вместе с ними; уже на улице он шепотом добавил: – Зайдите через черный ход, я дам вам пару фляг с виски. Ночью в горах бывает холодно.

Свенсен рассмеялся и пожал Ларсу руку:

– Вы потрясающий человек, мистер Де Бирс. Да благословит вас Бог!

Ларс заметил, что один маленький вьюк совершенно пуст, и спросил почему.

– А-а... Этот... – ответил Фрэнкс. – Он весь испачкан черным веществом, о котором говорил Джим. Мы его выбросим по дороге.

– Вы не возражаете, если я взгляну? – спросил Ларс.

Свенсен рассмеялся:

– Только держите его подальше от своей чистой рубашки.

Ларс открыл вьюк, зачерпнул немного вязкого вещества, растер его пальцами и понюхал.

– Если вы думаете, что это удобрение, то ошибаетесь, – заметил Свенсен.

– Нет... это не удобрение... Но это и не грязь... Знаете, я все-таки пошлю образец в лабораторию.

Ларс положил жирное вещество в коричневый бумажный пакет, отправил в Денвер и забыл об этой посылке. Но спустя неделю ему пришло письмо.

«Карбонаты свинца... серебро... высокое качество... образец для анализа по девятьсот долларов за тонну».

– Девятьсот долларов за тонну! Боже мой! Я не верю! – воскликнул Ларс и побежал в контору, где Боб Паркер проводил инвентаризацию.

– Боб, я должен уехать. Чрезвычайные обстоятельства. Ты не присмотришь за магазином, пока не придет Минна?

– Конечно, мистер Де Бирс. Надеюсь, ничего серьезного?

– Ничего серьезного? Черт подери, еще как серьезно! Ничего более серьезного никогда в жизни со мной не случалось!

Ларс выскочил из магазина и сломя голову помчался к своему дому, чтобы поделиться новостью с женой и дочерью. Выслушав его сбивчивый рассказ, Минна не проявила никакого энтузиазма.

– Увидишь, это или ошибка или бродяги, которым ты дал провизию и снаряжение, пытаются надуть тебя, – заявила она.

– Ты никому не веришь, Минна! – упрекнул ее Ларс.

– Именно поэтому я никогда не разочаровываюсь! – ответила она.

Ларс быстро переоделся в брюки из грубой хлопчатобумажной ткани и толстую шерстяную рубашку. Затем, положив в седельный вьюк нижнее белье, носки, банки с консервами и галеты, он спустился вниз, чтобы поцеловать Минну и Карен.

– Я вернусь завтра или послезавтра, – ответил он на вопросительный взгляд жены.

Ларс направился в конюшню и оседлал своего коня.

– Мы разбогатеем, Барни, – произнес он, похлопав коня по загривку, – мы разбогатеем, я обещаю. И тогда у тебя будет просторная конюшня и большая компания.

Через несколько минут он уже скакал в Калифорния-Галш, к тому самому месту, где Свенсен и Фрэнкс отметили вехами границы их участка, и на закате уже был в лагере, разбитом на берегу реки Арканзас. Старатели чинили желоб для промывки песка. Они с удивлением смотрели на всадника, но вскоре их лица озарились улыбками. Свенсен, оторвавшись от починки, спросил:

– Мистер Де Бирс, какого черта вы здесь?

Когда Ларс рассказал о результатах анализа, они изумились еще больше.

– Вы уверены, что это правда? – недоверчиво спросил Фрэнкс. – В лаборатории не могли ошибиться?

– Ты говоришь так же, как моя жена, – ответил Ларс. – А теперь, парни, бросьте этот желоб, кирки и лопаты! То, что вы выкопали там, лишь поверхностные наносы. Настоящая руда залегает глубоко внизу... Мы займемся ею завтра – сегодня уже слишком темно.

Они сидели у костра, с аппетитом уплетая фасоль с беконом и запивая все обжигающим кофе, в который для крепости добавили виски. Слишком возбужденные событиями этого дня, они не могли уснуть и, лежа в спальных мешках и глядя на бриллианты звезд, рассыпанные по черному бархату неба, строили планы на будущее.

– Я поеду во Францию... Да, во Францию, в Париж, и проведу две недели в одном из публичных домов, – заявил Фрэнкс.

– Если бы я не был так стар, я бы тоже так поступил, – пошутил Ларс. – Я останусь здесь, в Колорадо. Эта земля добра ко мне, и я хочу сделать что-нибудь хорошее для нее.

– Что, например? – лениво поинтересовался Свенсен.

– Для начала надо сделать так, чтобы Колорадо присвоили статус штата... усовершенствовать гражданское право, создать и укрепить наше законодательство...

Только перед рассветом они уснули, но уже в семь часов были на ногах. Не теряя времени на завтрак, мужчины сразу же приступили к выемке грунта. И чем глубже они копали, тем больше им попадалось руды, содержащей свинец. Наконец Ларс воткнул лопату в землю и сказал:

– Все, не стоит копать дальше, парни. Мы действительно наткнулись на золотую жилу, в этом нет сомнения.

– Вы имеете в виду, на серебряную жилу! – просияв, уточнил Свенсен.

И трое мужчин, сорвавшись с места, стали вокруг ямы с дикими воплями, напоминавшими боевой клич ирокезов, рвущихся в бой.

– Вы, парни, оставайтесь здесь и никому не отдавайте этот участок. Я пока поеду к юристу, удостоверюсь, что этот участок принадлежит нам на законных основаниях, и получу бумагу, подтверждающую это, – произнес Ларс, когда все немного успокоились. – Затем я привезу сюда горного инженера, чтобы он составил смету и проект настоящей разработки.

Ларс вскочил на коня и помчался в Каренвилл. В следующие два дня энергичный Ларс Де Бирс нанял юриста для защиты их интересов и проконсультировался с горным инженером. Трое старателей назвали месторождение «Маленькая Карен». А Ларс предложил городским властям переименовать город в Силвер-Сити.

Ларс блаженствовал, когда они отправились на ярмарочную площадь в Оро, где Четвертого июля должен был состояться грандиозный пикник. Карен тоже была счастлива: рядом с ней сидел багровый от смущения Боб Паркер. Он чувствовал себя довольно неловко в новом костюме и все время проводил указательным пальцем по внутренней стороне высокого воротника, который сдавливал ему шею. Карен улыбнулась, вспомнив его реакцию, когда она спустилась по лестнице из своей комнаты, проведя там два часа, одеваясь и прихорашиваясь. Впервые мать позволила ей накрасить губы и напудриться.

– Ты великолепна! – прошептал Боб, с благоговением глядя на Карен.

На ней было изящное летнее платье из голубого набивного ситца с изображением полевых цветов, птиц и бабочек. Минна шила его не одну неделю, но оно того стоило: рукава платья, доходившие до локтя, были отделаны оборками и украшены шелковой лентой небесно-голубого цвета, как глаза дочери. Такая же лента украшала слегка присборенную пышную юбку. Карен выглядела как сказочная фея, спустившаяся по лучику солнца на землю, чтобы радовать всех своей красотой.

– Ты тоже очень хорошо выглядишь, – сказала она Бобу и покраснела.

Сейчас молодые люди сидели на импровизированном помосте, который ее отец соорудил в задней части фургона. Карен в смятении чувствовала, как его колено касается ее ноги, и боялась, что Боб ощутит обжигающий жар ее тела даже через одежду. Она залилась краской, когда увидела под брючиной все увеличивающийся бугор. Боб отчаянно пытался прикрыть его полой сюртука.

Карен успела познакомиться с различиями в физическом строении тела у мужчин и женщин еще в раннем возрасте. Когда семья Де Бирсов переехала в Колорадо, они долго жили все вместе сначала в фургоне, потом в однокомнатном домике, и Карен привыкла к виду обнаженных мужских тел. Но все равно близость между мужчиной и женщиной оставалась для нее чем-то совсем другим, чем-то волнующим, соблазнительным и заманчивым. Это было вечной темой разговоров у девочек, когда они собирались группками на школьном дворе во время большой перемены или за амбаром в знойные вечера... Карен не раз слышала бесчисленные истории старшеклассниц о том, чем занимаются мужчина и женщина наедине в своих спальнях. Когда ей впервые рассказали о половых отношениях, она с негодованием запротестовала:

– Только не мои мама с папой!

Просто немыслимо, невозможно, что ее добрый застенчивый отец делает это с ее бедной мамой! Остальные девочки рассмеялись:

– А как же, по-твоему, вы с братом появились на свет?

После этого разговора Карен стала внимательно наблюдать за отцом и матерью. Она замечала все: и нежное незаметное прикосновение к руке или ноге, и блеск в глазах поутру в выходные. По ночам Карен тихо лежала в темноте, прислушиваясь к тому, что творится в родительской спальне, за тонкой перегородкой. И ритмичный скрип большой кровати был красноречивым подтверждением рассказов ее школьных подруг. Нет, сон – не единственное, ради чего люди ложатся в постель.

Однако если раньше половая близость казалась чем-то отвратительным, то теперь Карен только и думала о ней, представляя, как все будет на самом деле. Ей нестерпимо хотелось, чтобы это поскорее произошло, хотелось испытать то замечательное ощущение снова с таким парнем, как Боб Паркер! Одна лишь мысль о том, что такое возможно, вызывала у Карен зуд в пояснице. У нее было такое ощущение, словно где-то под ложечкой медленно закипает и разливается по всему телу что-то теплое, желеобразное.

– Как вы там, дети? – обернувшись к ним, поинтересовался Ларс.

– Любуемся пейзажем, сэр, – неестественно бодрым голосом ответил Боб, крепко прижимая полу пиджака к тому месту, где предательски восстала его плоть, и даже не смея взглянуть на невинного ангела, сидящего рядом.

Когда они достигли ярмарочной площади, девушка и парень находились в состоянии крайнего напряжения. Еще до того как фургон остановился, Боб перепрыгнул через борт и крикнул Карен:

– Побежали наперегонки к пруду!

Карен, подобрав юбки, собралась уже последовать за ним, но строгое предупреждение Минны остановило ее.

– Карен, я позволила тебе надеть платье, какое носят молодые женщины, накраситься и напудриться, и я надеюсь, что ты будешь вести себя как леди, а не как сорванец!

– Да, мама, конечно, – отозвалась Карен.

Она послушно стояла в фургоне, терпеливо ожидая, пока отец не откинул борт и не подал ей руку, чтобы помочь спуститься. Едва сдерживая все возрастающее возбуждение, Карен сказала:

– Я пойду погуляю к пруду, все сейчас там.

– Хорошо, но возвращайся к обеду и приведи с собой этого Боба, – разрешила Минна. – У меня еды хватит на целую армию.

– Мы придем вовремя, не беспокойся, – ответила Карен и степенно, как и подобает леди, направилась к пруду.

Дамы, в самых пышных своих нарядах, весело болтали, в то время как мужчины, сбросив галстуки и пиджаки, собрались в группы и обменивались непристойными шутками. Какой-то неуклюжий парень с выступающими вперед зубами, которые делали его похожим на кролика, бросил к ногам Карен нитку крошечных китайских шутих. Девушка рассмеялась и успела отскочить в сторону до того, как они начали с треском взрываться, разлетаясь в разные стороны.

Роуз Крори и Дженни Снид увлекли ее к. группе девочек, стоявших у самой кромки воды. Девочки громко подбадривали мальчиков, соревновавшихся в гребле. Зрелище, открывшееся Карен, когда она подошла поближе, полностью захватило ее. В каждой лодке находилось по трое мальчиков: двое гребли, а третий, вооруженный палкой с мягкой подушечкой на конце, стоял на носу. Пока гребцы маневрировали, пытаясь любыми средствами опрокинуть лодку противника и не дать перевернуться своей, мальчики, стоявшие на носу, размахивая своими импровизированными мечами, пытались столкнуть друг друга в воду.

Внезапно один из парней, увернувшись от сильного удара, в ответ ловко ударил своего противника по ноге. Тот, не сумев удержать равновесия, грузно плюхнулся в пруд. Раздались оглушительные аплодисменты и смех. Карен огляделась, пытаясь найти Боба, и увидела его среди других парней на пирсе. Он снял сюртук и галстук и аккуратно положил их на сухие доски, затем закатал рукава.

– Смотрите, Боб хочет испытать свои силы! – воскликнул кто-то из толпы.

– Скорее, мальчику Бобби хочется, чтобы кто-нибудь надавал ему по заднице... – презрительно процедил сквозь зубы известный школьный задира Джордж Доусон.

– Кто это сказал? – крикнул Роберт.

– Ну, допустим, я... – все так же медленно ответил ему Джордж.

Он тоже снял сюртук и рубашку, желая лишний раз покрасоваться перед девочками своими железными мускулами, которые появились у него в результате тяжелой работы в кузнице отца. Джордж был угрюмым грубоватым парнем с густыми вьющимися рыжими волосами и темно-серыми глазами. Он мог легко победить не только любого парня, но и многих мужчин в Силвер-Сити, а в соревнованиях по борьбе и боксу ему просто не было равных.

Сжав свои огромные кулаки, Доусон прошелся по пирсу и встал напротив Боба, глядя ему прямо в глаза.

– Что скажешь, Паркер? Хватит ли у тебя мужества, чтобы помериться силой со мной?

Боб был на целую голову ниже Доусона и на пятьдесят фунтов легче, но стойко встретил его колючий взгляд.

– В любое время, когда пожелаешь, Доусон, – спокойно ответил он и подал знак лодкам причалить к пирсу.

Парень, победивший в предыдущем поединке, спрыгнул на песок и вручил Бобу мяч.

– Удачи тебе! – пожелал он.

Мяч проигравшей команды вытащили из воды и отдали Доусону. Он впрыгнул на самый нос лодки и крикнул:

– Идем же, Паркер, не увиливай!

Форварды заняли боевую стойку, держа мячи наготове. Между тем обе лодки, отогнанные на более глубокое место, встали примерно на расстоянии двадцати футов друг от друга.

– Время! – крикнул с берега судья, и состязание началось.

– Не подходите слишком близко, – предупредил свою команду Боб. – Не дадим ему использовать свою силу.

Оба форварда искусно уклонились от первых ударов. Но затем «меч» Доусона чуть не задел голову Боба, и зрители поединка громко, выражая свое неодобрение, закричали:

– Перестань, Доусон! Ты не должен сносить Бобу голову! Это ведь игра!

– Плыви сюда живее, Паркер! – кричал Доусон. – Я-то думал, ты хочешь состязаться, а ты удираешь!

– Подгоните лодку вплотную к его, – дал указания своей команде Боб, – резко поверните ее носом к левому борту, а потом резко назад, к правому.

Этот маневр был выполнен точно. И в тот момент, когда Доусон был уверен, что на сей раз безошибочно попадет в голову соперника, Боб неожиданно оказался с противоположной стороны. Лодка Боба снова развернулась, и он бросил мяч прямо в живот городскому задире. Доусон замычал, стал ловить ртом воздух и скрючился от боли. Вот тут Боб и нанес ему завершающий удар – легкий удар по затылку, но и его оказалось достаточно, чтобы Доусон свалился в воду. Он выплыл, фыркая и кипя от злости, и с проклятиями набросился на Боба:

– Паршивый сукин сын! Ты играешь не по правилам!

Боб рассмеялся, а за ним и все болельщики на берегу.

– Это самое занятное происшествие сегодня, – заметила Карен, поздравляя героя состязания.

Боб отвесил ей низкий поклон и торжественно произнес:

– Эту победу я посвящаю восхитительной леди Карен Де Бирс.

– Да! Браво! – одобрительно приветствовала это решение собравшаяся на пирсе молодежь.

Веселой гурьбой все вернулись на ярмарочную площадь, где должен был состояться пикник. Уже подошло время обеда, которому по традиции предшествовала приветственная речь мэра Оро.

Стол Де Бирсов стоял под величественной пихтой, и Минна уже расставляла на белоснежной скатерти деревянные тарелки и прочую столовую утварь. Она взглянула на подошедших подростков.

– Позволь мне помочь тебе, мама, – предложила Карен.

– Я и сама могу справиться, дорогая.

Боб взял пустое ведро, и они медленно спустились в лощину, где находился родник с чистой ледяной водой.

– Здорово, что ты проучил этого хвастуна! – И покраснела: ведь сказав это, Карен призналась Бобу в том, что он ей небезразличен.

– Ты чудесная девушка, – в ответ ей нескладно произнес парень.

Оба, смущенные, понимали, что неожиданно вторглись в незнакомую им доныне область романтических чувств. Боб нерешительно взял Карен за руку. И девушка, задохнувшись от любовного томления, почувствовала, как у нее подкашиваются ноги.

Карен робко ответила на пожатие руки Боба, и ее тонкая нежная ручка исчезла в большой мозолистой руке парня. Они подошли к источнику, и Боб набрал прозрачной, чистой, как кристалл, воды. Внезапно он опустил ведро на землю и посмотрел Карен в глаза.

– Что-то случилось? – лукаво спросила она. Его лицо пылало. Он тяжело дышал.

– Боб, ты заболел?

– Заболел? В некотором смысле – да, – с трудом проговорил Боб.

– Да что случилось? – вновь переспросила девушка. Он ощущал такую сухость в горле, что с трудом охрипшим голосом выдавил из себя:

– Мне все равно, что случится, но я должен это сделать.

– Сделать что?

Боб положил свои дрожащие от волнения руки ей на плечи и заглянул в голубые глаза.

– Карен, я... я... Черт, есть только один способ сказать тебе это! – Он неуклюже обнял девушку и прижался губами к ее полуоткрытому рту.

В первый момент Карен, обомлев, буквально повисла на его руках. Ей казалось, что она парит в безвоздушном пространстве. Карен ощущала каждый дюйм своего тела, каждую клеточку. Но она также чувствовала и тело Боба: громко бьющееся сердце в его груди, упругие бицепсы рук, жар чресел, обжигающих ее бедра и живот, но более всего она ощущала мощные толчки его возбужденной плоти.

Обняв Боба за шею и стремительно притянув к себе, Карен раскрыла губы навстречу его горячему языку и едва не закричала от восторга. «Экстаз, эйфория, восторг» – эти слова были ей знакомы, но приблизилась к их пониманию она лишь вчерашней ночью, когда возбуждение достигло наивысшей точки.

Поцелуй закончился, и девушка невольно отступила назад. Они стояли, держась за руки, и в счастливом молчании смотрели друг на друга. Карен взяла руку Боба и положила на свою грудь. С нежностью и благоговением ласкал он упругие округлости.

Ее глаза наполнились слезами. Проглотив комок в горле, Карен тихо призналась:

– Я люблю тебя, Роберт Паркер.

– И я тебя люблю, Карен Де Бирс, – вымолвил он эхом.

– Пора возвращаться на пикник, а то за нами могут послать поисковую группу, – сказала Карен.

Боб кивнул, поднял ведро, и, взявшись за руки, влюбленные стали подниматься по тропинке.

Нилс и его девушка уже сидели за столом, когда вернулись Карен и Боб.

– Почему вы так задержались? – поинтересовалась Минна. – Неужели требуется столько времени, чтобы набрать ведро воды?

Нилс усмехнулся:

– Держу пари, они миловались...

Красные от смущения лица Карен и Боба выдали их, и все громко рассмеялись. Карен зачерпнула пригоршню воды из ведра и плеснула в брата:

– Не все похожи на тебя и Мэри!

Мэри залилась румянцем и попыталась принять строгий вид:

– Что за глупости ты говоришь, Карен Де Бирс!

– Неужели? В прошлом месяце весь город только и говорил о том, что вы вытворяли на возу с сеном во время увеселительной прогулки.

Рот Мэри от негодования открылся.

– Тебе лучше бы попридержать свой поганый язык, Карен!

– Ладно, все. Хватит. Прекратите дразнить друг друга, – примирительно сказала Минна. – Пора обедать.

Жареная курица, запеченный окорок, картофельный салат, ветчина, жареная кукуруза – все это хотя и было заготовлено в огромных количествах, исчезло за считанные секунды. Особенно отличились Нилс и Боб.

– Я не понимаю, откуда у вас, молодые люди, такой аппетит, – изумилась Минна. – Ларс, я не помню, чтобы у тебя в их возрасте был такой.

Ларс расхохотался:

– Неужели не помнишь? А я вот припоминаю, как твой отец грозился брать с меня деньги за питание, если я не прекращу объедаться в вашем доме.

– А в таком аппетите не мы, парни, виноваты, – беспечно добавил его сын. – Виноваты страстные юные девушки, которые высасывают из нас всю нашу энергию, потому и приходится постоянно пополнять ее запасы.

Минна возмутилась:

– Нилс Де Бирс! Если бы мой брат разговаривал так с нашей матерью, он давно бы получил оплеуху!

Пока женщины убирали со стола, мужчины начали состязание в кидании подков. Первыми играли Нилс и Боб. Боб победил, и тогда с ним решил сразиться сам Ларс. Он нанес Бобу сокрушительное поражение, но парень, казалось, не расстроился.

– Пожалуй, мне на сегодня достаточно. Вы тут поиграйте без меня. Я обещал Карен пойти с ней погулять...

Нилс похлопал его по плечу.

– Карен уже держит тебя под башмаком, а ведь ты даже еще в женихах не ходишь.

Отец и сын громко рассмеялись, когда Роберт смутился и поспешно ретировался.

Под раскидистым вязом сидела Минна и вышивала, нет-нет да поглядывая на девушек, которые раскладывали на траве игральные карты.

– Что вы делаете?

На вопрос подошедшего Боба ответила Карен:

– Мэри предсказывает мне на картах судьбу. Боб присел рядом и стал наблюдать.

– О-о... я вижу... твоя судьба в фазе полнолуния находится под влиянием Венеры... Да, именно так... В следующем месяце в твоей жизни будут преобладать чувства...

– Ах, Мэри, перестань копировать Нилса, скажи мне правду! – воскликнула Карен.

– Я говорю серьезно... Я вижу высокого, красивого мужчину... Блондин?.. Да, у него светлые волосы и... – Гадалка окинула Боба хитрым взглядом. – ...И светло-голубые глаза... нет, возможно, серые... я не уверена.

Боб почувствовал, что воротник начал снова сдавливать его горло. Он не осмеливался даже посмотреть на Карен. А девушка Нилса тем временем продолжала:

– Эти отношения будут очень серьезными и могут привести к свадьбе...

Боб поднялся.

– Я, пожалуй, пойду погулять. Увидимся позже. Карен догнала его уже у озера.

– Почему ты меня не подождал? – упрекнула она.

– Я подумал, что ты еще долго не захочешь уйти. Пока тебе не предскажут... все.

– О, ты об этом! Мэри и Нилс – одного поля ягоды, вечно тебя поддразнивают. Ты ведь не думаешь, что я серьезно отнеслась к ее словам?

Боб остановился и посмотрел Карен в глаза:

– Разве нет? Она ведь была права, когда говорила насчет мужчины в твоей жизни. У меня серые глаза и светлые волосы, и я считаю наши отношения очень серьезными. Как только окончу школу и пойду работать, сделаю тебе предложение.

– Это в нашем возрасте? – недоверчиво произнесла Карен.

– А почему бы и нет? Моей маме было пятнадцать лет, когда она вышла замуж за моего отца, а ведь он был всего на два года старше, – заметил Боб.

– Подумать только, мои родители тоже поженились, когда были подростками, – вспомнила Карен.

Они и не заметили, как обогнули пруд и поднялись на холм. Мысли их парили высоко-высоко, уносясь в небо, подобно птицам. Вдруг тропинку, по которой они шли, перебежало странное на вид существо, которое Карен видела впервые в жизни. У него был хвост енота, туловище белки, передние лапы как у кошки и похожая на лисью голова.

– Ах, кто это был? – вскрикнула Карен.

– Неужели ты никогда не видела самку луня? – Боб рассмеялся. – Похоже, Бог что-то немного перепутал, соединив все это вместе в одном животном.

На самой вершине холма они вдруг оказались на ровном зеленом плато, с западной стороны которого открывалась величественная картина раскинувшегося внизу Колорадо. Именно этот ландшафт вдохновил Кэтрин Ли Бейтс сочинить песню «Америка прекрасная», ставшую гимном.

На востоке, севере и юге в туманной дымке вырисовывалась неровная гряда выщербленных солнцем и ветром Скалистых гор. Эта «стена высотой в три мили» разделяла штат на восточную и западную части. Там, где восходит солнце, до самого горизонта простирались прерии, разбитые, подобно шахматной доске, на ровные квадраты зеленого и желтого цвета. Это была земля, отвоеванная фермерами у полыни и перекати-поля.

Вдали, словно огромное яркое одеяло, наброшенное заботливой рукой на склоны гор, красовались осины, а в тени их ветвей цвели пучки водосбора. Над всем этим великолепием торжественно возвышался пик Пайка, пусть и не самая высокая вершина штата Колорадо, но зато самая знаменитая.

– Потрясающе! Это так красиво, что хочется плакать, – прошептала Карен.

Боб обнял ее за тонкую талию.

– Это ты потрясающе красива, Карен. Девушка улыбнулась и прильнула к нему.

– Я никогда не считала себя красивой. Очень многие девушки гораздо красивее меня.

– Может, и так, но для меня во всем мире нет лучше девушки, чем ты, – заявил Боб.

Закрыв глаза, Карен еще крепче прижалась к нему в ожидании поцелуя. Сначала их губы встретились вполне целомудренно, но постепенно любовная игра все больше и больше увлекала их.

– Любимая, дорогая! – Боб жадно целовал ее глаза, уши, пульсирующую жилку на шее.

– Мой единственный возлюбленный! – прошептала Карен.

Она расстегнула рубашку Боба, прижалась лицом к его обнаженной груди и, вновь ощутив твердость его возбужденной плоти на своем животе, почувствовала страстное желание.

– Я хочу это сделать, – выдохнула Карен.

– Сделать это? – Боб не мог поверить.

– Ты же все понимаешь – заняться любовью. Боб был потрясен и даже испуган.

– О, Карен, мы не можем. Я хочу сказать, что я не могу так поступить с тобой. Я слишком тебя уважаю.

– Не веди себя как ребенок. Я взрослая женщина, а ты взрослый мужчина. Я так сильно тебя хочу, что кажется, сойду с ума, если ты сейчас же не займешься со мной любовью. И не говори мне, что ты этого не хочешь. – С этими словами Карен положила руку на его возбужденный пенис, ощущая через брюки всю силу его желания.

Ловя ртом воздух, Боб отскочил словно ошпаренный.

– Ну, давай продолжим. – Карен, повернувшись к нему спиной, попросила: – Расстегни мое платье.

Боб совсем растерялся.

– Что ты собираешься делать?

– Что, как ты думаешь, я собираюсь делать? – с раздражением в голосе ответила Карен. – Я снимаю платье, чтобы оно не помялось. Ты же не хочешь, чтобы, когда мы вернемся на пикник, у меня был вид, как у тех помятых шлюх, что живут на горе, недалеко от старателей!

Пальцы у Боба так сильно дрожали, что ему едва удалось расстегнуть застежку на платье Карен. Когда же она, взявшись за подол, осторожно сняла его через голову, Боб остолбенел при виде ее нижней юбки и корсета, подчеркивавшего соблазнительность ее высокого округлого бюста.

– Перестань таращить на меня глаза и давай раздевайся! Можно подумать, что ты никогда раньше не видел обнаженной девушки.

– Действительно, никогда, – откровенно сказал Боб.

– Тогда мы с тобой на равных. Я тоже раньше не видела обнаженного парня, – призналась она.

Карен сняла с себя нижнюю рубашку, корсет и юбку. Теперь она стояла в одних только кружевных розовых трусиках. Карен подошла к Бобу и, расстегнув ему брюки, нетерпеливо спросила:

– Неужели мне придется раздевать тебя как маленького мальчика?

Карен спустила свои трусики до лодыжек и перестук пила через них. Теперь, нагие, оба стояли неподвижно, подобно Адаму и Еве в райском саду, и нестерпимо желали друг друга. Карен коснулась его каменной плоти и стала ее нежно поглаживать слегка дрожащими пальцами. Боб, глубоко вздохнув, осторожно потянул Карен в густую, душистую траву.

– Мягко, будто на постели новобрачных, – прошептала Карен.

Они целовались, лаская друг друга, как молодые невинные животные.

– Не могу поверить, что ты никогда раньше не любил девушек, – проговорила Карен. – Ты так умело меня ласкаешь. Ты как будто знаешь, что именно нужно сделать, чтобы вызвать во мне такие чудесные ощущения!

Боб, довольный, рассмеялся.

– Это возвышает меня в собственных глазах. Спасибо. Но то же самое я могу сказать и о тебе. Ты знаешь, как доставить мне удовольствие... О Боже! – задыхаясь, простонал он, когда ее кулачок внизу слегка сжался.

– Думаю, все это само собой получается, когда люди любят друг друга. Ну давай же! – воскликнула Карен, откинувшись назад на траву и буквально заставляя Боба овладеть ею.

– Я не могу этого сделать, любимая, – почувствовав сопротивление ее девственной плевы, жалобно проговорил он.

– Ты должен, Боб, – настаивала Карен, – не можем же мы сейчас остановиться. Давай, войди в меня сильнее! Я серьезно говорю, я хочу этого!

Карен сдавила пятками поясницу Боба и изо всех сил буквально втолкнула его в себя. На мгновение она почувствовала острую боль, но это была лишь небольшая плата за то наслаждение, которое немедленно сменило ее.

Движения Боба идеально совпадали с ее. Казалось, чувство восторга будет бесконечным, поэтому, когда ощущение блаженства стало постепенно затихать, Карен стала прилагать отчаянные усилия, чтобы его продлить.

– Проклятие! – сокрушалась она. – Почему это должно было кончиться?

Крепко сжав Карен в объятиях, Боб погладил ее бедро.

– Моя любимая, для нас это никогда не кончится. Мы еще тысячу раз будем заниматься любовью, и всегда это будет так же замечательно, как ив первый раз, сегодня.

– Я знаю, – ответила Карен, глядя на него с обожанием. – Знаешь, у меня такое чувство, будто мы женаты.

Улыбнувшись, Боб ласково потрепал ее по щеке.

– Мы и на самом деле женаты, любимая. Ведь мы связаны теми узами, которые действительно имеют значение. После того что сегодня произошло, мы навеки принадлежим друг другу.

И они снова целовались, познавая друг друга, пока новая волна страсти не накрыла их.

Глава 5

В течение всего июля рудник «Маленькая Карен» приносил баснословный доход: двадцать пять тысяч долларов в неделю. Предвидя планы своей дочери и Боба Паркера на будущее, Ларс Де Бирс принял решение. Однажды в субботний вечер он позвал Боба к себе в контору и, закрыв дверь, обратился к парню:

– Садись, Боб, бери сигару...

– Нет, спасибо, сэр.

В глазах Ларса вспыхнул недобрый огонек:

– Если ты достаточно взрослый, чтобы жениться, значит, ты и достаточно взрослый, чтобы курить.

– Жениться? – охрипшим голосом переспросил Боб.

– Именно. Тебе сейчас семнадцать, верно?

– Да, сэр.

– Мне было столько же, когда я женился. – Ларс сделал многозначительную паузу. – А моя Минна была как раз в возрасте Карен, ну, может, чуть постарше.

Боб вцепился побелевшими костяшками пальцев в подлокотники кресла, не в силах ответить что-либо. Его лоб покрылся холодной испариной.

– Слушай, парень, вы с Карен встречаетесь каждую ночь... – Ларс встал, медленно обошел вокруг письменного стола, затем сел на его край и только после крепкой затяжки продолжил: – Не думай, будто я не знаю, что происходит на сеновале, когда мы с Миной ложимся спать... Я и сам был молодым...

Покраснев до корней волос, Боб неподвижно сидел в кресле, глядя на свои ботинки.

– Молодые, пылкие... Все естественно... Дело в том, что когда отношения между молодыми людьми доходят до определенной точки, наступает пора их узаконить. Надеюсь, ты понимаешь, что я имею в виду.

Боб судорожно вздохнул:

– Я... я думаю, да. Сэр, если вам кажется, что мы с Карен видимся слишком часто, я...

Ларс прервал его:

– Я не говорил, что вы видитесь слишком часто. Я сказал, что пришло время вам пожениться.

– Но, сэр, я еще учусь в школе!

– Брось школу и найди работу.

– Но какую работу можно найти, не имея образования?

– Чертовски хорошую! Ты будешь работать на меня.

– Я и так работаю на вас... А тех денег, которые я зарабатываю, не хватит даже на...

– Ты получишь более хорошую работу, причем на полный день. Я передам этот магазин тебе. Почту тоже. Вы с моей маленькой девочкой будете очень хорошо обеспечены. Я даже построю для вас дом рядом с нашим.

Боб в замешательстве покачал головой.

– Это все так неожиданно, сэр... я даже не могу сейчас полностью осознать ваше предложение...

– Конечно, мой мальчик, я понимаю. Не спеши с ответом, обдумай все, обсуди с Карен... Я поднимусь на гору, посмотрю, как идут дела на прииске. Вернусь завтра утром.

Ларс надел шляпу и быстро, не оборачиваясь, вышел из конторы, оставив потрясенного и ошеломленного Боба в полном одиночестве.

Первого сентября Де Бирс выкупил прииск у Свенсена и Фрэнкса за сто тысяч долларов.

– Должно быть, вы сошли с ума, Ларс, – сказал ему Свенсен, подписывая соглашение. – Нам кажется, что этот участок начинает истощаться.

Ларс только пожал плечами:

– Я всегда любил риск. Все равно, куда бы вы ни поехали, парни, желаю вам удачи!

– Мы с Джимом отправляемся во Флориду, – признался ему Фрэнкс, прощаясь. – Говорят, там есть нефтяной источник. Мы собираемся купить несколько участков.

Между тем после разговора Ларса с Бобом отношения между молодыми людьми заметно поостыли.

– Ультиматум? То, что ты говоришь, нелепо! – заявила Карен во время одной из ссор, так часто вспыхивавших теперь между ними. – Мой отец не ставит ультиматумов!

– Твой отец сильно изменился в последнее время. Похоже, ему, преисполненному сознанием собственной важности, нравится командовать людьми.

Карен не нашлась, что ответить. Она тоже заметила перемены в характере отца, а неделю назад подслушала горячий спор в спальне родителей.

– Весь город только и говорит о тебе и об этой актрисе, с которой ты провел неделю в Денвере!

– Минна, это гнусная ложь от начала и до конца! Люди клевещут на меня, потому что завидуют! Верно, я пригласил хорошенькую молодую даму к моему столику выпить бокал шампанского. Ну и что из этого? Между нами ничего не было.

– И ты надеешься, что я поверю в это?

– Мне наплевать, веришь ты или нет! Я говорю правду!

– Ха! Весь прошлый месяц ты не разу не дотронулся до меня! Я тебя слишком хорошо знаю, Ларс. Это может означать только одно – ты занимаешься любовью с другой женщиной.

– Вместо того чтобы указывать мне, посмотрела бы лучше на то, что творится у тебя под носом! Месяц, месяц прошел с тех пор, как я сделал ему предложение!

Карен удивилась, но не рассердилась, когда Боб рассказал ей о предложении отца.

– Да, твой отец был гораздо более приятным человеком, до того как стал серебряным королем, – заметил Боб. – Так его сейчас зовут горожане. Ты знаешь, что он отверг предложение крупного восточного синдиката продать рудник «Маленькая Карен» за миллион долларов?

– Я не верю.

– Это правда. Я слышал, как твой отец говорил об этом своему юристу Джейку Тэйбору.

– Давай оставим в покое моего отца, Боб. Поговорим лучше о нас. Последнее время у меня такое чувство, что ты заставлял себя заниматься любовью со мной. Сегодня же мне пришлось пять минут играть с тобой, прежде чем ты возбудился...

Боб покраснел.

– Карен, пойми ради Бога, у мужчины это происходит по-другому, чем у женщины! Женщина может заниматься любовью в любое время, а мужчина – нет, особенно когда его что-то беспокоит.

– И что же тебя беспокоит? – холодно спросила Карен. – Мой отец предложил тебе магазин и работу почтмейстера. Многие пары обходятся гораздо меньшим.

– ...пары... – вяло повторил Боб.

– Да, пары, как мы! Мы ведь жених и невеста, не так ли? – с жаром воскликнула она.

Боб задумчиво облокотился на руку.

– Карен, я тебя люблю, правда, люблю... Но... я еще не готов жениться...

– Твоя страсть очень быстро остыла! Четвертого июля ты не мог дождаться, когда мы поженимся. Ты так сильно хотел меня, что у тебя слюни текли от нетерпения! Да... правильно гласит старая поговорка: «Если у тебя столько молока, сколько тебе нужно, зачем тогда покупать корову?» – сказала с горечью Карен.

– О Господи! Что за бред ты несешь! Я обсуждал это с твоим отцом. Он сказал: если хочешь всегда и во всем подчиняться, иди и женись. Я не хочу всегда и во всем подчиняться твоему отцу.

– Это чистейший вздор, и ты это знаешь. Ты просто ищешь отговорку, чтобы не жениться!

Боб опустился на колени и взял ее руки в свои.

– Это неправда. Я действительно хочу на тебе жениться... когда-нибудь.

– Когда-нибудь! – презрительно усмехнулась Карен.

– Да, когда окончу колледж и стану инженером. Мисс Холланд в школе говорит, что у меня врожденная склонность к математике. Я хочу изучать инженерное дело.

Карен просто ненавидела его в этот момент.

– Колледж? – воскликнула она. – На это уйдут годы! К тому времени, когда ты станешь инженером, я уже буду старухой.

Боб встал.

– Карен, этот разговор ни к чему не приведет. Лучше я пойду домой. Мне нужно готовиться к контрольной работе.

– Боб, пожалуйста, не уходи! – взмолилась она, и по ее щекам потекли слезы. – Извини, если в последнее время я стала раздражительной, для этого есть причины!

Не ответив ей, Боб подошел к краю сеновала, собираясь спуститься вниз. У Карен будто помутился рассудок, из горла вырвался леденящий душу крик, крик раненой самки. Она вскочила и, сжав руки в кулаки, бросилась к нему.

– Ублюдок! – пронзительно выкрикнула Карен. – Разве не понимаешь, что ты со мной сделал! Я ношу твоего ребенка!

Боб был потрясен. Он инстинктивно поднял руки, пытаясь защититься от разъяренной Карен, и, потеряв равновесие, полетел вниз и упал на вилы, которые кто-то неосторожно оставил в глиняном полу зубьями вверх. Боб успел вскрикнуть всего лишь раз...

Карен зажала уши руками, закрыла глаза, но этот пронзительный вопль эхом отдавался и отдавался в ее мозгу. Она подумала, что сходит с ума. Внезапно ее поглотила удивительно милосердная тишина, и мрак, нахлынув огромной темной волной, принес спасительное забвение.

Минна вошла в сарай и увидела Боба Паркера. Это зрелище она будет помнить еще долго и долго еще будет просыпаться, крича в холодном поту. Юноша лежал на спине в куче сена, его невидящие глаза пристально смотрели на Минну, посиневшие губы обнажили зубы в хищном оскале смерти. Затем она заметила кровь вокруг его тела, ее взгляд остановился на зубцах вил, которые торчали из шеи и левого плеча Боба. Пронзительно закричав, женщина выбежала из сарая.

Более полутора суток никто не видел Карен, она как сквозь землю провалилась. Были образованы поисковые группы. Наконец ее нашли в двенадцати милях от города. Карен лежала в маленькой пещере, свернувшись калачиком и не реагируя на вопросы спасителей. Девушку отвезли домой. Ларс, Минна и Нилс не могли сдержать слез, увидев ее.

Карен не разговаривала, не обращала ни на кого внимания, часами сидела, уставившись куда-то вдаль. Вызывали врача из города, но и он был не в силах разрушить барьер, который Карен воздвигла между собой и внешним миром.

– Очевидно, ваша дочь находится в состоянии глубокого шока, несомненно, вызванного тем, что она увидела, – высказал свое мнение доктор.

– Того, кто оставил свои вилы там, следовало бы вздернуть, – со слезами на глазах зло сказал Нилс.

Доктор пожал плечами:

– Единственное, что можно сейчас сделать, это уложить ее в постель и ждать, пока она сама не выйдет из этого состояния.

– Но вы действительно думаете, что она поправится? – спросила Минна.

– Абсолютно уверен. В медицинской литературе описывается множество подобных случаев. Шок со временем пройдет.

Предсказание доктора оказалось верным.

Карен проспала целые сутки. Когда же она, наконец, очнулась, то производила впечатление абсолютно нормального человека. Что-то мурлыча себе под нос, девушка встала с постели, надела халат и комнатные туфли и спустилась на кухню, где за дневной трапезой сидели мать, отец и брат.

– Который час? – спросила Карен и, взглянув на стенные часы, недоуменно заморгала. – Три часа? Не может быть, чтобы я проспала все это время. Почему меня никто не разбудил?

Обливаясь слезами, Минна бросилась к ней и обняла.

– Доченька, моя дорогая, ты вернулась к нам!

Карен отпрянула.

– Вернулась?.. О чем ты говоришь, мама? – с удивлением спросила она. – Папа! Нилс! Почему вы так на меня смотрите? Кто-нибудь скажет мне, что все это значит?! – потребовала Карен.

Ларс подошел к женщинам и усадил их за стол.

– Сядь, Карен, и выпей сначала кофе с тортом.

– Правда, я умираю с голоду, – сказала она. – Но все это так странно и непонятно... Ну же, скажите, что все это значит?

Нилс тяжело вздохнул и решился:

– Карен, понимаешь... это касается Боба Паркера.

– Боба? А что с ним? Он уже искал меня сегодня? – Карен нахмурилась.

Ларс и Нилс обменялись мрачными взглядами, а Минна еще сильнее заплакала.

– С Бобом что-то случилось? – встревожилась Карен. – Он, что, ранен?

– Карен, милая... – Глаза Нилса наполнились слезами. – Боб... Боб умер...

Ее лицо вмиг стало мертвенно-бледным.

– Боб умер? Я не верю. Что это с вами? Вы какие-то ненастоящие. Как будто это дурной сон. Боб не умер. – Ее шепот перешел в истерический крик.

Нилс подошел и обнял сестру за плечи.

– Успокойся, Карен, и выслушай меня. Эта история не из приятных, но я должен ее рассказать...

Все время, пока Нилс говорил, Карен сидела неподвижно с отсутствующим выражением лица.

– Доктор говорит, что у тебя потеря памяти, приступ амнезии, – завершал свой рассказ Нилс. – Иногда это происходит, когда человек переживает ужасные потрясения, с тем чтобы дать ему прийти в себя. Но не бойся, ты обязательно поправишься.

На лице Карен появилась едва заметная улыбка, никак не совместимая с ее застывшим взглядом. Все трое с тревогой смотрели на девушку.

– Карен, о чем ты думаешь?

Все еще продолжая как-то странно улыбаться, Карен посмотрела на мать и совершенно спокойно ответила:

– Я не потеряла Боба, нет, правда же, нет. – Она приложила руки к животу. – Я ношу его ребенка, поэтому я знаю, что Боб никогда меня не покинет. Я знаю, где мой любимый. Он поехал в Денвер, чтобы купить мне обручальное кольцо с камнем и свадебную ленту. Мы собираемся пожениться на следующей неделе. Неужели вас всех это не удивляет?

Потеряв дар речи, все трое изумленно смотрели на Карен, как будто перед ними было какое-то неземное существо.

Красавица Карен навсегда сохранила иллюзию, что Боб Паркер жив, здоров и скоро вернется к ней и их будущему ребенку. Свою семью и друзей она продолжала убеждать, что ее муж разъезжает по делам, и даже цитировала отрывки из его воображаемых писем. Горожане относились к красивой девушке с пониманием и состраданием. В конце концов, она принадлежала к самой известной семье в Силвер-Сити.

Ларс Де Бирс приобрел репутацию мага и волшебника. Через шесть месяцев после того, как он выкупил прииск у Свенсена и Фрэнкса, он продал свою долю в руднике «Маленькая Карен» восточному синдикату за один миллион долларов. Новые владельцы выпустили акции, Ларс вложил целый миллион в это новое рискованное предприятие, и когда вскоре после этого цена акций стремительно выросла с семи долларов до тридцати пяти, его чистый доход составил пять миллионов.

Приумножение богатства и власти стало навязчивой идеей Ларса Де Бирса.

Минна догадывалась, что таким образом он пытался занять себя, старался забыть о том несчастье, которое произошло с Карен. Он создал «Де Бирс мэннинг энд девелопмент корпорейшн», которая вкладывала капитал в золотые и серебряные прииски на территории Колорадо, Техаса, Юты, Аризоны и Нью-Мексико. Следующим шагом было расширение деятельности: животноводство, бурение нефтяных скважин и строительство железных дорог. Ларс именовал себя председателем совета директоров, которых с увеличением сфер его бизнеса становилось все больше. Сына Нилса он назначил президентом корпорации.

На плоскогорье у пика Пайка Ларс разместил свое огромное поместье, площадью около четырех акров, и окружил его каменной стеной высотой в десять футов. Центром поместья стал настоящий средневековый замок, который в разобранном виде был привезен из Франции, армия в тысячу рабочих собрала его в Колорадо. Он величественно возвышался среди зеленых лужаек, экзотических кустарников, деревьев и великолепных цветников. Мебельные гарнитуры в стиле ампир и времен Директории, украшавшие его гостиные и комнаты, были роскошны. Как-то художник по интерьеру посетовал на это смешение стилей, а хозяин ответил:

– Я хочу прикоснуться ко всем стилям сразу, так я не собьюсь с пути истинного.

Ларс тратил огромные суммы денег, заботясь о развитии этого края и неустанно пытаясь провести через конгресс законопроект о статусе штата Колорадо.

Одной из главных причин, задерживавших урегулирование проблемы Колорадо, были Скалистые горы. Известные в народе под названием «Забор назло соседу», они его полностью оправдывали, ибо их высота в среднем составляла две мили. Чтобы преодолеть и это препятствие, Ларс Де Бирс как основной акционер железной дороги, проходящей через Денвер и Рио-Гранде, и комитет из уважаемых граждан Колорадо решили проложить железнодорожные пути через Ройэл-Гордж и Континентальный перевал.

Наконец первого августа 1876 года Колорадо был принят в состав Соединенных Штатов Америки. Это событие для гордых переселенцев стало великим праздником, и начиная с этого момента у них был двойной повод для всеобщего ликования в День независимости – ведь статус штата был дарован им в сотый год существования США!

День первого августа 1876 года для семьи Де Бирсов был трижды знаменателен. В то раннее утро, ровно в шесть часов сорок пять минут, Карен родила девочку. Она назвала свою дочь Тара Де Бирс Паркер.

Глава 6

Джильберта так закончила свою речь:

– На этой земле обетованной американцы всех цветов, вероисповеданий и национальностей празднуют сегодня, Четвертого июля, славное двухсотлетие. Это больше чем веха в истории нашей страны, которую мы все любим и свято чтим. Сегодня мы отдаем дань уважения не только духу Декларации независимости, но и неукротимому духу тех мужественных пионеров, которые в 1806 году проложили границы Соединенных Штатов, от Тихого океана до Атлантического. А сейчас давайте встанем и все вместе исполним наш гимн «Америка прекрасная».

Джильберта почувствовала, как комок подступил к горлу, когда собравшиеся, взявшись за руки, громко запели. Они воодушевленно исполнили не только начало, но и все три строфы торжественного гимна. Когда его эхо замерло где-то далеко-далеко за стенами ратуши, Джильберта, Анита и Дженет прошли в зал на небольшой прием, устроенный мэром для почетных гостей.

Джильберта отрешенно стояла у окна, выходящего в прекрасный парк, когда к ней подошли сенатор штата, заместитель окружного прокурора и известный кинопродюсер.

В ответ на вопрос сенатора Джильберта промолвила:

– Нет, то, что мы взяли в аренду этаж в Международном торговом центре, не означает перевод нашей основной деятельности в Нью-Йорк. Денвер всегда был и останется родиной «Де Бирс мэннинг энд девелопмент корпорейшн», хотя, как вам известно, у нас есть офисы в Лондоне, Париже и Милане, а также дочерние филиалы еще в десяти городах Соединенных Штатов.

Джильберта с достоинством ответила и на следующий вопрос, адресованный ей молодым окружным прокурором:

– Это правда, миссис Киллингтон, что губернатор Киллингтон собирается поддерживать Джимми Картера на грядущих выборах?

– Губернатор Киллингтон всегда был убежденным демократом и, конечно же, будет поддерживать губернатора Картера в его борьбе за пост президента.

– По вашему мнению, у южанина есть хоть какой-нибудь шанс победить на выборах?

Джильберта легким щелчком смахнула пепел своей сигареты в горшок с каким-то растением:

– Полагаю, любой достойный гражданин может быть избран в президенты, если народ верит, что он способен выполнить импонирующие людям предвыборные обещания.

– Даже еврей? – лукаво спросил продюсер.

В фиалковых глазах Джильберты появился холодный блеск.

– Вы, наверное, знаете, что были времена, когда католик не мог стать президентом Соединенных Штатов. Но пришел Джон Кеннеди. Я абсолютно уверена, что еще до конца этого столетия в Овальном кабинете Белого дома будет сидеть еврей, а может, и негр.

Продюсер-еврей с победной улыбкой посмотрел на собеседников и спросил:

– Джентльмены, вы согласны с миссис Киллингтон? Сенатор, который, по слухам, был скрытым антисемитом, казался невозмутимым и без колебаний ответил:

– На все сто. Как известно, я сторонник сенатора Джавица. Будь этот энергичный еврей помоложе, думаю, он имел бы отличные шансы на выдвижение своей кандидатуры.

Продюсер улыбнулся еще шире и воскликнул:

– Черта с два вы так думаете!

Дискуссия была прервана появлением одного из помощников мэра.

– Извините меня, миссис Киллингтон, я хотел бы узнать, не пройдете ли вы со мной в кабинет мэра. Там ждут двое джентльменов, говорят, что им крайне необходимо переговорить с вами.

Джильберта нахмурилась:

– Кто они?

Помощник мэра, старательно избегая ее взгляда, ответил:

– Я полагаю, это полицейские, миссис Киллингтон.

– Полицейские? – в унисон отозвались Джильберта, Анита и Дженет.

У Джильберты бешено заколотилось сердце. Неужели они так скоро обнаружили Джулса? Нет, это невозможно! Тем не менее, она почувствовала, как на лбу выступили бисеринки холодного пота.

– Хорошо, – заставив себя улыбнуться, сказала она. – Я признаю, что сегодня утром я неосторожно переходила Пятую авеню. – Джильберта шутливо подняла руки. – Я послушно иду. Ведите меня, сэр... Извините, друзья. Надеюсь, это ненадолго.

Вслед за помощником мэра Джильберта вышла из гостиной и поинтересовалась:

– Серьезно, неужели вы не имеете ни малейшего представления о том, что им от меня нужно?

– Нет, мэм. Эти люди были не особенно разговорчивы. Ну, вот мы и пришли. – Он открыл дверь и пропустил ее вперед.

Когда Джильберта вошла, двое полицейских, куривших у окна, как по команде обернулись и пристально посмотрели на нее. Тот, что повыше ростом, был довольно интересным мужчиной: у него были темные густые волосы, карие глаза и строгие черты лица; под костюмом в полоску из льняной индийской ткани угадывалась атлетическая фигура. Он подошел к Джильберте:

– Миссис Киллингтон... Я – капитан Джордж Лаурентис из Нью-Йоркского городского департамента полиции. Отдел по расследованию убийств. – И протянул ей удостоверение личности.

«Отдел по расследованию убийств!» – молнией пронеслось в голове. Итак, она просчиталась, предполагая, что тело Джулса не обнаружат раньше чем в понедельник утром.

– Чем могу быть полезна, капитан?

– Вы знаете некоего Джулса Марстона, миссис Киллингтон?

«Вот оно, случилось, Джилли. Дело подходит к развязке. Настало время поставить на кон свою судьбу. Ну же, дерзай, игрок!»

Прижав руку к горлу и широко раскрыв глаза, Джильберта изумленно посмотрела на капитана.

– Подождите! Вы сказали, что вы из отдела по расследованию убийств?

– Мне повторить вопрос, миссис Киллингтон?

– Джулс Марстон? Конечно, я знаю его. Наш близкий друг – мой и моего мужа. А что такое? Что случилось? С ним произошло какое-то несчастье?

– Почему вы думаете, что с ним произошло несчастье? – Капитан Лаурентис не отрывал взгляда от ее лица.

Только сейчас Джильберта заметила, что второй полицейский, приземистый парень с невыразительной внешностью, встал слева от нее. Джильберта уже не старалась скрыть свою неподдельную тревогу.

– Джулс говорил моему мужу, что на этой неделе у него какие-то дела в Нью-Йорке. Он, правда, обещал во что бы то ни стало быть сегодня в ратуше на торжествах, но я его не видела, – объяснила Джильберта. Затем, проявив актерские способности, достойные Джоан Кроуфорд, она отшатнулась и с ужасом воскликнула: – Убийство!.. О нет, не может быть! Он не...

– К сожалению, это так. Мистер Марстон умер, и это не было несчастным случаем.

– Тогда как же это произошло? – задыхаясь, спросила Джильберта.

– Создается впечатление, что он покончил жизнь самоубийством.

Ее реакция была искренней и молниеносной, но не по той причине, о которой могли бы подумать полицейские.

– Самоубийство? – У Джильберты подкосились ноги, и она бы упала, если бы капитан Лаурентис не поддержал ее.

– Я думаю, вам лучше сесть, миссис Киллингтон. – С этими словами он подвел потрясенную женщину к креслу.

Все это время Джильберта продолжала качать головой и бормотать:

– Самоубийство... самоубийство... Джулс? Нет-нет, невозможно... невозможно...

И это было совершенно верно. Более того, подобная версия казалась абсолютно абсурдной! Мертвый человек с размозженным затылком! Или эти полицейские были законченными идиотами, или играли с ней в кошки-мышки.

Лаурентис прищурил глаза.

– Вы говорите с такой убежденностью, миссис Киллингтон.

– С абсолютной уверенностью! Джулс никогда бы не покончил жизнь самоубийством, – решительно отрезала Джильберта.

– Однако факты говорят сами за себя, – возразил капитан.

– Создается впечатление, что он разбился насмерть, прыгнув с крыши роскошной квартиры, находящейся на последнем этаже небоскреба, – ответил Лаурентис.

– Это пентхаус Милоша Алански, – объяснила Джильберта.

– Да. Вы знали, что он останавливался там? – спросил ее Лаурентис.

– Он обычно так и делал, когда приезжал в Нью-Йорк. Мой личный секретарь Анита Тэтчер передала мне, что вчера он звонил из квартиры Милоша и просил перезвонить. Я звонила ему сегодня днем по возвращении в город, но мне никто не ответил.

– Вернулись в город? – удивленно переспросил Лаурентис.

– Видите ли, я провела субботу в нашем летнем доме около Онеонты. Я работала над окончательным вариантом той самой речи, которую произнесла здесь несколько минут назад.

– Почему мистер Марстон не позвонил вам туда? – спросил Лаурентис.

– Мы с мужем не устанавливали там телефон. Это тихое место, куда мы удаляемся, когда хотим побыть в одиночестве. Там мы можем полностью изолироваться от внешнего мира и расслабиться, – объяснила Джильберта, умолчав о том, что Анита не имела ни малейшего представления о ее местонахождении.

Если повезет, эта деталь останется не известной благодаря более важному свидетельству.

– Что еще мистер Марстон сказал миссис Тэтчер, когда звонил? – невозмутимо продолжал свой допрос капитан.

– Спросите у самой миссис Тэтчер, она находится здесь, на приеме.

– Хорошо, я именно так и поступлю. – Он кивнул в сторону своего коллеги: – Это лейтенант Кавелли, миссис Киллингтон... Билл, пожалуйста, попроси мисс Тэтчер присоединиться к нам.

– Капитан, вы уже известили мистера Алански? – поинтересовалась Джильберта.

– Да, мы дозвонились в его резиденцию на Западном побережье. Он прилетит сегодня вечером, но уже подтвердил, что Джулс Марстон жил в его квартире в Нью-Йорке. По-видимому, он пользовался этой квартирой довольно часто, так же, как и сам Алански.

– Да. Я знаю. И Милош, и Джулс постоянно разъезжали, они ведь были деловыми партнерами.

– Мистер Алански сообщил нам об этом. – Джордж Лаурентис достал пачку сигарет и предложил ей закурить.

– Спасибо. – Джильберта закурила. – Все это похоже на какой-то кошмар... Вы говорите, Джулс прыгнул?..

– Он прыгнул через барьер террасы. На нем ничего не было, кроме шортов, – ответил Лаурентис.

Джильберта глубоко затянулась:

– Все же я не верю этому. Нет, должно быть, его столкнули.

У нее чуть было не вырвалось «перебросили», и это было бы равносильно поцелую смерти. Внезапно, подобно удару молнии, ее поразила страшная догадка: вероятно, в то злополучное утро, пока она упаковывала вещи и относила их в грузовик, убийца, кем бы он ни был, находился рядом в квартире, прятался там и только и ждал подходящего момента, чтобы избавиться от тела. «Но почему тогда он пощадил меня?» Этого Джильберта не понимала.

– Почему вы так уверены, что он не покончил с собой? – задал свой очередной вопрос Лаурентис.

– Если бы вы его знали, вы бы думали точно так же. Спросите Аниту Тэтчер. Она тоже подтвердит это. Джулс был слишком энергичным человеком, слишком влюбленным в жизнь. Я хочу сказать, у него было все.

В комнату вошли Кавелли и Анита. Она была мертвенно-бледной, а ее глаза будто остекленели от шока.

– Я ей сказал о Марстоне, – пояснил лейтенант. Она бросилась к Джильберте.

– О, Джилли, как это ужасно!

– Нет слов, Анита, просто невозможно себе представить.

– Мисс Тэтчер, как утверждает миссис Киллингтон, вы вчера разговаривали с мистером Марстоном по телефону, – продолжил свою работу Джордж Лаурентис.

– Да, это было утром.

– Он не сказал вам, о чем хочет поговорить с миссис Киллингтон?

– Хотел пожелать Джильберте удачного выступления. Когда я сказала, что ожидаю ее приезда в любой момент, Джулс оставил номер телефона и попросил перезвонить, если у нее будет время, – ответила Анита.

Затаив дыхание, Джильберта ждала, возникнет ли разговор об их летнем доме близ Онеонты.

– Вам не показалось состояние мистера Марстона каким-то необычным, может быть, странным?

– Вы имеете в виду, не казался ли он мне подавленным? – спросила Анита. – Совсем наоборот. По голосу чувствовалось, что у него очень хорошее, я бы сказала, приподнятое настроение. И вообще, Джулс не был человеком, который поддается минутным слабостям. Просто не верится, что он покончил с собой! Лаурентис взглянул на Кавелли.

– Дамы почти убедили меня. А ты что скажешь, Билл? Кавелли пожал плечами.

– Версия, что его именно сбросили с крыши, становится все более вероятной, – ответил он.

– К сожалению, нет никаких доказательств в подтверждение этого предположения. Квартира была заперта на ключ, и нет никаких признаков того, что дверь взломали. Значит, Марстон хорошо знал своего предполагаемого убийцу и ни в чем не подозревал этого человека – мужчину или женщину, – высказал свою точку зрения Лаурентис.

– Женщине, пожалуй, слишком трудно совершить это, – заметил Кавелли. – Я имею в виду, Марстон был крупным, физически крепким мужчиной.

– Он прав, – подтвердила Джильберта. – Хотя Джулс и выглядел худым, он был мощным и крепким, как стальной шнур.

– И все же, если женщина могла застать его врасплох... Ну да ладно, сначала мы должны доказать, что кто-то действительно убил его, – заявил Лаурентис.

– А как насчет отпечатков пальцев, капитан? – спросила Анита.

У Джильберты сердце ушло в пятки.

– О, их множество, мисс Тэтчер! И большей частью они нечеткие. Это не совсем так, как показывают по телевизору. На самом деле получить хороший набор отпечатков пальцев чрезвычайно трудно.

Джильберта как бы мимоходом заметила:

– В этом случае отпечатки пальцев бессмысленны. Десятки людей посещали квартиру Алански. И Джулс, и Милош очень часто устраивали приемы, когда бывали в Нью-Йорке. Весьма вероятно, что в квартире вы можете найти отпечатки пальцев Аниты. Да и мои тоже.

– Да мы и не стремимся доказать что-либо определенное по отпечаткам пальцев. – Джордж Лаурентис снова закурил. – Ладно, Билл, я не вижу больше причин задерживать миссис Киллингтон и мисс Тэтчер, не знаю, как ты... Благодарю вас за сотрудничество... Кстати, сколько вы пробудете в Нью-Йорке?

– У нас забронированы места на самолет завтра в девять часов утра. Вы не против, если мы отбудем на нем? – спросила Джильберта.

– Безусловно, нет. Если нам понадобится дополнительно ваша помощь, мы свяжемся с вами. А если вы вспомните что-либо важное, на ваш взгляд, пожалуйста, дайте мне знать. – Капитан достал из бумажника визитную карточку и протянул ее Джильберте. – Мы сейчас уйдем и дадим вам возможность возвратиться к гостям.

– После вашего сообщения я уже не хочу что-либо праздновать, – ответила Джильберта. – Думаю, мы извинимся и вернемся в отель.

Она подошла к одному из помощников мэра и объяснила, почему ей, Аните и Дженет нужно уйти с приема.

– Это связано с неожиданной смертью очень близкого друга.

Дженет беседовала с привлекательным французским дипломатом и была очень недовольна, когда Анита сказала, что придется уйти.

– Но почему? Мне здесь так хорошо!

– Мы скажем тебе об этом, как только выйдем на улицу, – ответила Анита. – Джилли приносит извинения мэру. Она найдет нас в вестибюле.

Девушка все еще выражала свое возмущение, когда Джильберта присоединилась к ним.

– Ну, так в чем дело? Не сомневаюсь, что это буря в стакане воды.

– Едва ли, дорогая. – Джильберта перевела дух. – Умер Джулс Марстон.

– О Боже мой! Как это случилось?! – воскликнула Дженет.

– Полицейские толком ничего не знают. Считают, или он покончил с собой, или...

– Что – или? – спросила Дженет.

– Или... его убили, – ответила Джильберта.

Совершенно неожиданно девушка закрыла лицо руками и заплакала. Джильберта была очень удивлена: она считала, что ее падчерица не любит, даже не выносит Джулса и, по-видимому, подозревает о ее романе с Джулсом.

– Дорогая, не надо, мы все ужасно расстроены из-за этого. – Джильберта ласково обняла девушку за плечи.

Дженет вся напряглась от ее прикосновения и быстро взяла себя в руки. Она вытерла глаза и сдержанно сказала:

– Простите меня за то, что я веду себя как плаксивый ребенок, но это такое потрясение... Я хочу сказать, я всегда думала, что он... О, я не знаю...

– Распутный, – подсказала Джильберта. – Да, Джулсу был присущ этот имидж. Именно поэтому невозможно поверить, что его больше нет. Но нам придется в это поверить.

– Я чувствую себя такой опустошенной, обессиленной, – вздохнула Анита.

– Никому не повредит немного поспать, – заметила Джильберта. – Потом вместе поужинаем. Я позвоню вам в номер около семи.

Но Джильберте Де Бирс Киллингтон было не до сна...

Вернувшись в гостиницу, Джильберта быстро облачилась в серые широкие брюки и белую шелковую рубашку, а также надела солнцезащитные черные очки для летчиков, закрывавшие почти половину ее лица. Тело Джулса обнаружили раньше, чем она предполагала, и это заставляло ее пересмотреть все расписание. Скоро, возможно, даже в этот самый момент обнаружат, что с подземной транспортной стоянки исчез «додж». Марка, модель, год выпуска и номерной знак машины зарегистрированы в бюро проката. Капитан Лаурентис разошлет повсюду объявления, и в течение нескольких часов грузовик будет обнаружен. Ей необходимо немедленно от него избавиться.

Джильберта выбежала на улицу. Улицы города были почти безлюдны, и она без труда нашла такси.

– Все сейчас в порту, смотрят шоу, – сказал таксист.

Он высадил ее прямо у гаража, в котором она рано утром оставила «додж». Джильберта достала квитанцию и, собравшись с духом, подошла к будке дежурного. Затем, прикрыв тыльной стороной руки рот, всем своим видом выражая беспредельную скуку, она положила в окошко квитанцию и двадцатидолларовую купюру. Сердце у Джильберты бешено колотилось, когда она дрожащими руками убирала сдачу в кошелек.

А вдруг полицейские уже обнаружили машину и только и ждут ее появления в гараже? Когда на пандусе показался «додж», она почти видела на переднем сиденье капитана Лаурентиса и лейтенанта Кавелли...

Грузовичок остановился рядом с ней, дежурный выскочил из кабины водителя, и Джильберта почувствовала такое облегчение, что даже дала ему пять долларов на чай.

– Спасибо, леди.

Она включила передачу и, нажав ногой на акселератор, буквально вылетела из гаража, чувствуя себя вялой и липкой, как переваренные спагетти. Это состояние было совсем не типичным для Джильберты.

Она вела машину через центр, повернула к жилым кварталам, затем проехала мимо Колумбийского университета на Риверсайд-Драйв и свернула в переулок.

«А вот то, что нам нужно», – подумала Джильберта, когда увидела в густозаселенном квартале возле одного из домов тинейджеров, игравших в бейсбол. Она припарковала «додж» на обочине, где уже стояло несколько автомобилей, оставила ключ в гнезде зажигания и поспешила к Риверсайд-Драйв, где тут же поймала такси.

В ожидании, пока наполнится ванна, Джильберта залпом выпила два бокала неразведенного виски.

Всего десять часов назад она стояла вместе с Джулсом Марстоном на террасе пентхауса и любовалась великолепной панорамой порта. Десять часов, а будто вечность прошла. Казалось, этот ужасный день никогда не кончится.

Резкий звонок телефона испугал Джильберту. «Несомненно, это Анита», – подумала она и, подняв телефонную трубку, уверенно сказала:

– Алло, дорогая.

На другом конце провода молчали.

– Алло... алло... – нетерпеливо повторяла Джильберта. – Ты слышишь, Анита?

– Боюсь, что нет, – ответил мужской голос. – Это капитан Лаурентис, миссис Киллингтон. Простите, что беспокою вас так скоро. Но после того как мы с лейтенантом Кавелли вернулись в полицейский участок, я понял, что мы пропустили нечто важное, когда допрашивали вас с мисс Тэтчер. Я буду весьма признателен, если вы уделите мне еще немного времени. Это займет не больше пяти – десяти минут. Не хотите ли вы спуститься в холл и выпить со мной чего-нибудь – спиртное или кофе?

Джильберта колебалась:

– Но... я как раз собиралась принять ванну.

– Хорошо, не спешите, я подожду, – заверил ее Лаурентис, – а пока почитаю журнал.

Она в задумчивости прикусила нижнюю губу, затем решилась:

– Капитан, у меня действительно нет желания снова одеваться... Послушайте, почему бы вам не подняться ко мне в номер, если это вас, конечно, устроит.

– Более чем. Я не прочь выпить после такого дня, миссис Киллингтон. Мне зайти через полчаса? Тогда вам не нужно торопиться и вы не спеша примете ванну.

Джильберта назвала ему номер своего люкса. Продолжая прижимать телефонную трубку к уху, хотя уже звучали гудки, она лихорадочно вспоминала события этого жуткого дня. Кажется, все прошло без сучка, без задоринки.

Но так ли это на самом деле?

Глава 7

Капитан явился точно через полчаса. Джильберта встретила его у двери. На ней были черные шелковые трусики и лифчик, а поверх накинут почти прозрачный пеньюар с пышными рукавами.

– Еще раз приветствую вас, – произнесла Джильберта. – Пожалуйста, входите.

У Лаурентиса были изумительные зубы и, несмотря на его довольно мрачную профессию, открытая улыбка.

– Я искренне прошу прощения за беспокойство, которое вам причиняю, но это действительно важно.

– Все в порядке, капитан. – Она подвела его к софе и предложила виски с содовой, а сама села в глубокое кресло напротив и подняла бокал. – Ваше здоровье.

– А я пью за ваше здоровье! – ответил Лаурентис, медленно выпил виски и поставил бокал на кофейный столик.

Подогнув под себя ноги, Джильберта внимательно посмотрела на капитана.

– Ну что же это за важный вопрос, который вы забыли задать?

Лаурентис покачал головой. Вид у него был довольно простодушный.

– Вы, наверное, будете считать меня тупым полицейским, когда я отвечу вам.

«Конечно, – подумала Джильберта. – Глуп как пробка», но вслух сказала:

– Очень в этом сомневаюсь.

– Я забыл спросить, были ли у Джулса Марстона враги, я имею в виду тех людей, которые могли желать его смерти.

Откинув голову, Джильберта рассмеялась:

– Вы, должно быть, подшучиваете надо мной, капитан.

Удивленно подняв брови, Лаурентис спросил:

– А что тут смешного?

– Простите меня. На самом деле это совсем не смешно, – ответила Джильберта. – Джулс Марстон был из тех, кто локтями прокладывает себе дорогу и не думая переступает через трупы. Он был безжалостным человеком, имеющим огромную власть и большое состояние. Конечно, у него были враги. Вы с таким же успехом могли бы спросить, есть ли враги у семейства Кеннеди.

– Понимаю... Ну а вы, миссис Киллингтон, не могли бы назвать хотя бы несколько человек, относящихся к числу его врагов?

– Могла бы, но, мне кажется, вам лучше спросить о врагах у его друга Милоша Алански, поскольку он был его правой рукой. Думаю, Милош лучше всех знает как о личной жизни Джулса, так и о его бизнесе.

– Я непременно побеседую с мистером Алански, – пообещал капитан, поднимаясь с софы.

– Нет, погодите, допейте виски.

– Должно быть, у вас есть какие-то планы на вечер? – поинтересовался Джордж Лаурентис.

– Только поздний ужин с моей падчерицей и секретарем.

– Да, ваша падчерица... Вы уже сказали губернатору Киллингтону о смерти мистера Марстона? – задал еще один вопрос капитан.

У Джильберты был несчастный вид, когда она, вздохнув, ответила:

– Еще нет. Я все откладываю эту тяжелую задачу. Не хочу портить мужу настроение в этот знаменательный день. Я сообщу ему об этом попозже, сегодня вечером... Видите ли, как я уже говорила вам раньше, мой муж и Джулс были очень близкими друзьями.

– Да, да, я помню.

Наступила неловкая пауза. Глядя в свой бокал, Лаурентис легонько взбалтывал янтарную жидкость с таявшим на глазах кубиком льда.

– Капитан Лаурентис, – Джильберта первой нарушила молчание, – простите меня за то, что я скажу. По-моему, вы не производите впечатление человека, который работу в полиции хотел бы сделать своей карьерой.

Он широко улыбнулся.

– Почему вы так считаете?

– О, я не знаю... Почему-то я представляю, что вы сидите в твидовой куртке с кожаными заплатами на локтях за письменным столом в каком-нибудь колледже Лиги плюща, – сказала она.

– А вы неплохой детектив, миссис Киллингтон. На самом деле я был очень близок одно время к тому, чтобы выбрать эту дорогу. Я ведь специализировался по уголовному праву в Гарварде. Кроме того, еще на младших курсах я был стипендиатом Родса. Именно в Англии меня заинтересовала психология совершения преступлений, поэтому я поменял свою профилирующую дисциплину. Когда я вернулся в Штаты, мне предложили должность на факультете в Гарварде, но я отказался... Видите ли, я твердо осознал, что проникнуть в психологию преступников можно, только общаясь с ними. Вот почему я пошел работать в полицию.

Джильберта смотрела на него, широко открыв глаза.

– Я изумлена и просто поражена.

– Не удивляйтесь, – заметил Лаурентис, – с каждым годом все больше и больше выпускников академии приходят к такому же выводу и поступают на работу в наш департамент. – Неохотно поднявшись с софы, он сказал: – Теперь мне действительно нужно идти. Я должен отметиться в полицейском участке.

– Джильберта проводила его до двери.

– Жаль, что я ничем не смогла вам помочь.

– Нет, вы помогли. Спасибо, что приняли меня. – Он не успел сделать и трех шагов по коридору, как Джильберта позвала его:

– Капитан...

Он обернулся. Джильберта стояла, прислонившись к дверному косяку.

– Право же, вряд ли вы проделали такой путь, чтобы только задать мне этот вопрос, – заметила она.

– Я просто хотел еще раз вас увидеть. Она кокетливо улыбнулась:

– Да неужели?

– Вы очень красивая женщина, миссис Киллингтон. Не поймите меня превратно, я вовсе не пытаюсь произвести на вас впечатление. Просто я воспринимаю вас как произведение искусства. Вы приносите большую радость тем, кто даже просто смотрит на вас.

– Мне очень приятно это слышать, хотя я немного разочарована, что не вызываю у вас более сильных ощущений, – сказала Джильберта.

– О нет, как раз вызываете, – быстро проговорил Лаурентис. – Но к несчастью, вы замужняя женщина.

– Да, это так, – ответила она. – Ну а вы?

– Разведен. Сесил с отвращением относилась к тому, что была замужем за «блюстителем закона», как она меня называла.

– Жалко. Вероятно, она была не особенно умна, если позволила такому мужчине, как вы, уйти.

– Спасибо за поддержку, – сказал Лаурентис.

– Подождите минутку, капитан. Я сейчас вернусь, – быстро произнесла Джильберта. Оставив дверь приоткрытой, она вернулась в спальню и достала из стола визитную карточку. – В следующий четверг я приеду на несколько дней в Нью-Йорк. Это номер телефона моего офиса. Почему бы вам не позвонить мне, скажем, днем в следующую пятницу? Мы сможем вместе пообедать. Я буду сгорать от нетерпения узнать, какого прогресса вы добьетесь в деле Марстона. Ни губернатор, ни я не сможем успокоиться до тех пор, пока убийца не будет схвачен и наказан.

– Понимаю. Будьте уверены, я позвоню вам в следующую пятницу, миссис Киллингтон.

Она улыбнулась:

– Зовите меня просто Джилли, именно так меня называют друзья.

– Мне бы хотелось войти в их число... Джилли... – Он пристально посмотрел ей в глаза. – Ну, в таком случае, Auf Wiedersehen! – попрощался по-немецки капитан.

– До новой встречи, – перевела Джильберта. – Да, это гораздо приятнее, чем прощай. Auf Wiedersehen, Джордж.

Джильберта закрыла дверь и прислонилась к ней, слушая, как громко и быстро бьется сердце. Она почувствовала это еще раньше, днем – между ней и Джорджем Лаурентисом определенно возникло мощное взаимное притяжение.

Джильберта вошла в спальню и позвонила Аните.

– Я только что проснулась, – сонным голосом произнесла Анита. – Дженет принимает душ.

– Не торопитесь, когда вы обе будете готовы, спускайтесь. Я забронирую столик в ресторане. В каком ресторане вы хотели бы поужинать? – спросила Джильберта.

– Как насчет «Сарди»? Я бы не отказалась от чего-нибудь, что могло бы поднять настроение.

– Ну и прекрасно. До встречи!

У Джильберты и мысли не возникло рассказать Аните о визите полицейского.

Если бы ей пришлось объяснять цель его визита, Анита могла бы сделать неправильные выводы. «Брось, самые правильные выводы», – поправила себя Джильберта.

Она просматривала гардероб, выбирая одежду на вечер, когда позвонил телефон. Это был ее муж, обезумевший от горя Хармон.

– Джилли... Я разыскиваю тебя с субботнего утра. Я только что услышал в «Новостях» по радио о Джулсе. Ты, конечно, знаешь? – взволнованно прозвучали его слова.

– Да, я узнала об этом сегодня днем. Очень жаль, что ты вчера не мог застать меня. Я страшно волновалась по поводу своего выступления и в последний момент решила уехать готовиться к нему в наш загородный дом, где меня никто бы не потревожил. Я надеялась, что ты не узнаешь о смерти Джулса, пока не закончится этот знаменательный для тебя день.

– И все-таки ты должна была дать мне знать, – упрекнул ее Хармон.

– Какой смысл? Он умер, и никто не в силах вернуть его, – ответила Джильберта.

– В полиции имеют какое-либо представление о том, что произошло в действительности? – спросил Хармон.

– Ты тоже, как и мы с Анитой, не веришь их версии насчет самоубийства?

– Конечно, нет. Джулс никогда бы не наложил на себя руки.

– Именно так мы и сказали полицейским, и, по-моему, нам удалось их в этом убедить.

– Так, значит, полиция уже допрашивала вас?

– Да, нас обеих. А следующим будет Милош. Он должен прилететь сегодня вечером или завтра. Бедный Милош! Для него, вероятно, это страшное потрясение. Мне очень хочется увидеться с ним. Если кто и мог бы пролить свет на весь этот ужас, так это он.

Но то, что ей очень хочется повидать Милоша до его встречи с полицией, Джильберта мужу сказать не могла.

– Почему бы тебе не остаться тогда еще на день? – спросил Хармон.

– Думаю, Дженет не понравится эта идея. Нью-Йорк надоел ей.

– Пусть тогда возвращается одна... Послушай, Джилли. Я видел тебя в шестичасовых новостях. Ты выглядела просто потрясающе! – В голосе Хармона зазвучала лукавая нотка. – Из тебя выйдет великая первая леди.

– Не могу устоять, когда ты льстишь мне... Я остаюсь! Но, милый, мне еще надо отвести на ужин Аниту и Дженет... Как только я завтра поговорю с Милошем, сразу позвоню тебе.

– Вот и умница! Желаю хорошо поужинать. И крепко поцелуй Дженет за меня.

– Обязательно. До свидания, губернатор!

Хармон рассмеялся:

– Спокойной ночи! Я люблю тебя, дорогая!

– Я тоже.

Ужин «У Сарди» оказался далеко не праздничным: говорили только о смерти Джулса Марстона, да и то не очень оживленно, а когда Джильберта предложила поменять тему, разговор и вовсе прекратился. Без всякого аппетита они съели принесенную им еду и, не заказав ни десерта, ни кофе, покинули ресторан.

– Я спала два часа, но меня до сих пор клонит в сон, – тихо сказала Дженет.

Анита кивнула головой:

– Нам всем не мешало бы хорошо выспаться.

Вернувшись в отель, они сразу же разошлись по своим комнатам. Подойдя к своему номеру, Джильберта нашла под дверью записку с просьбой позвонить Милошу Алански в отель «Плаза». Налив бренди, Джильберта набрала его номер. Голос Милоша прозвучал довольно напряженно:

– Это ты, Джилли?

– Да, Милош. У тебя все в порядке?

– Более или менее, если принимать во внимание то, что случилось, – ответил он. Затем, помолчав немного, вдруг быстро заговорил: – Джилли, черт, что я говорю... Мне ужасно плохо. Я хочу выпить... Ты можешь составить мне компанию?.. Нам необходимо поговорить перед тем, как меня будет допрашивать полиция...

– Да, – согласилась Джильберта. – Да, конечно, мы можем побеседовать. Встретимся через десять минут внизу, в баре. Тебя устраивает?

– Я буду там, – ответил Милош и повесил трубку. Взяв себя в руки, Джильберта вышла из номера и спустилась в холл. В баре было не очень многолюдно, и она без труда нашла свободный столик в углу. Заказав бренди и закурив сигарету, Джильберта приготовилась ждать вечно опаздывающего Милоша. Но как ни странно, в этот раз он не заставил себя долго ждать. Остановившись в дверях и щурясь сквозь толстые линзы очков в тяжелой черной оправе, Милош оглядывал зал. Джильберта улыбнулась и помахала ему рукой.

– Я понимаю, как тебе, должно быть, тяжело, Джилли, – проговорил он, чмокая ее в щеку.

– Тебе тоже, – ответила она.

– Это просто ужасно, – грустно произнес Милош и, вздохнув, попросил: – Расскажи мне подробно все с самого начала, с того момента, как вы с Джулсом встретились в пентхаусе.

– Хорошо. Итак, я приехала туда около полудня в субботу. Джулс уже был там... Те день и ночь не были богаты событиями... Мы ни разу не выходили из квартиры... – начала свой рассказ Джильберта.

В мельчайших подробностях она поведала о том, что произошло. Милош наморщил лоб:

– Ты говоришь, после телефонного разговора он выглядел встревоженным?

– Да, – ответила Джильберта. – Он встревожен... Даже когда мы потом занимались любовью, он был чем-то озабоченным, каким-то отсутствующим.

Ее искренность не произвела впечатления на Милоша.

– Ты уверена, что он говорил по телефону не с твоим братом?

– Абсолютно. Я еще пошутила насчет того, что буду подслушивать, и Джулс взглянул на меня... не знаю, как-то мрачно, что ли. И даже сказал: «Я не хочу, чтобы ты подслушивала». Если бы он звонил Терри насчет этой земли в Айдахо, то не стал бы беспокоиться о том, что я могу подслушать этот разговор. Кстати, у меня и не было такого намерения.

Милош достал сигару из нагрудного кармана и, сунув ее в рот, начал перекатывать между губами, чтобы смочить конец.

– Пойми, Джилли, кто бы ни убил Джулса, а я уверен, что это было убийство, он находился с тобой все время, пока ты не ушла оттуда.

Джильберта содрогнулась:

– Я не перестаю удивляться, почему он не убил меня тоже.

– Насколько я понимаю, это противоречило бы его плану.

– Какому плану?

– Создать впечатление, что Джулс покончил с собой. И похоже, он достиг своей цели. Сомневаюсь, что в полиции смогут установить, была его голова разбита до или после падения.

– Полиция не сможет. Но если я расскажу им, как...

В черных глазах Милоша, которые казались огромными за толстыми стеклами очков, промелькнула тревога.

– Джилли, никогда, слышишь, никогда так не говори! Никогда не делай опрометчивых поступков! Рассказав правду, ты только погубишь карьеру своего мужа.

Джильберта вздохнула:

– Ты прав... Это было бы несправедливо по отношению к Хармону.

– Джулс не хотел бы увидеть твое имя на первой полосе в Связи с этим. Ты бы слишком напоминала ему великомученицу. А он ненавидел мучеников.

– Я знаю. – Джильберта слегка улыбнулась.

– Джулс всегда говорил: «Мученики – это покойники. Единственное, что можно сделать для покойников, это похоронить их». Джилли, я не могу передать, как восхищаюсь тем, с каким хладнокровием ты действовала после смерти Джулса. Уничтожить все доказательства своего присутствия в квартире – это гениально, для этого необходимо настоящее мужество... Ты уверена, что все предусмотрела? – спросил Милош.

– Если бы полиция нашла что-нибудь, свидетельствующее о моей связи с Джулсом, меня бы уже арестовали.

– Вероятно, да. Единственное, что меня беспокоит, – это грузовик. Было рискованно таким образом избавляться от него.

Джильберта покачала головой.

– Ничуть, – заявила она. – «Додж» угнали через пять минут после того, как я оставила его.

– Надеюсь, ты права.

– Что ты собираешься сказать завтра капитану Лаурентису? – спросила Джильберта.

– То, что Джулс велел мне говорить в случае необходимости: что я арендую эту квартиру и разрешал Джулсу ею пользоваться, когда приезжал в Нью-Йорк, а это случалось довольно часто. Если бы ты не унесла свои вещи, я бы заявил, что они принадлежат моей знакомой. А поскольку она – супруга одного из судей Верховного суда штата, ее имя нельзя разглашать.

Прикрыв его руку своей, Джильберта сказала:

– Милый, верный Милош... Ты знаешь, что говорил Джулс незадолго до своей смерти? Он сказал, что ты ему ближе, чем любой из его братьев.

Глаза Милоша затуманились:

– Я так же к нему относился... Мне его уже очень не хватает.

– Да... Жизнь уже никогда не будет столь прекрасной – без него, – едва сдерживая слезы, тихо произнесла Джильберта.

Милош судорожно втянул в себя воздух.

– Но, как говорил Джулс, покойники – это покойники, а живые – это живые. Мы похороним его и продолжим жить.

– Я полагаю, ты возьмешь на себя организацию похорон? – еле слышно спросила Джильберта.

Милош кивнул, а затем спросил:

– Ты собиралась завтра отправиться домой?

– Ну да, если только... Ты думаешь, похороны состоятся завтра? – спросила она.

– Возможно, во вторник. Ты могла бы отложить свой полет, как ты полагаешь?

– Я не знаю Милош. Хармон ждет меня. Я бы могла вернуться в Нью-Йорк во вторник утром, – ответила Джильберта, но, заметив его удрученный вид, добавила: – Хорошо, я подумаю об этом.

Милош попытался улыбнуться:

– Не знаю, был ли у Джулса подходящий случай сказать тебе, что он назначил меня своим душеприказчиком.

– Это меня ничуть не удивляет.

– А вот это тебя удивит. Он оставил приличное наследство Хармону и... твоей падчерице Дженет.

Джильберта не могла скрыть своего изумления и невольно переспросила:

– Ты это серьезно?

– Абсолютно. Миллион долларов каждому.

– Миллион... Но почему, Милош? Во-первых, они не нуждаются в деньгах, а во-вторых, что еще более важно, хотя Хармон и Джулс были добрыми друзьями, но не до такой же степени...

– В характере Джулса была одна черта, которую он никогда ни перед кем не обнаруживал. Даже перед тобой, – мягко добавил Милош и, отвечая на вопросительный взгляд Джильберты, продолжил: – Джулс был человеком с высокими нравственными устоями, с недремлющей совестью. Если вы были его другом, он... его чувство долга...

Он с трудом подбирал слова, и Джильберта с присущей ей прямотой пришла ему на помощь:

– Ты пытаешься сказать, что из-за меня Джулс чувствовал себя обязанным моему мужу?

– Конечно, нечто вроде этого. Он также знал о твоих честолюбивых планах в отношении Хармона и считал, что твоего мужа ожидает блестящая политическая карьера, но считал препятствием на его пути твое богатство, – объяснял Милош.

– Абсурд! – воскликнула Джильберта.

– В действительности это не совсем так, – продолжал Милош. – Джулс был убежден, что, не обладая финансовой независимостью, ни один политик не защищен от искушения заручиться финансовой поддержкой тех, кто в обмен на денежное вознаграждение стремится получить лоббирование своих интересов. Джулс хотел, чтобы Хармон был выше подобных искушений.

Джильберта продолжала скептически смотреть на Милоша.

– Да... – произнесла она. – Я его понимаю, но я также знаю и Хармона. Он не такой человек, чтобы унизиться до взятки или какой-то другой формы мошенничества. Однако в любом случае это нисколько не объясняет, почему он включил в свое завещание дочь Хармона.

Джулс всегда говорил, что его лучший друг – самый честный человек, которого он когда-либо встречал. Если у Джильберты и были какие-то причины не верить в это, то Милош Алански раз и навсегда рассеял ее сомнения. Глядя ей прямо в глаза, он ответил:

– Два года назад у Джулса был роман с Дженет. Он порвал эту связь, когда встретил тебя. Как я уже говорил, мой друг был очень совестливым человеком, – прозвучал голос Милоша.

Сжав голову обеими руками, чтобы унять волнение, от которого голова раскалывалась на части, Джильберта воскликнула:

– Джулс и Дженет?.. Не может быть!

Она не хотела этому верить, однако конфликты с Дженет в последнее время говорили о том, что Милош скорее всего говорил правду. Хотя отношения с падчерицей в течение всех десяти лет, что Джильберта была замужем за Хармоном, никогда не были теплыми и доверительными, женщины всегда относились друг к другу с уважением и стремились поддерживать иллюзию семейной идиллии. За прошедшие полгода Дженет стала угрюмой, сердитой, порой откровенно грубой. Да, скорее всего девушка подозревала мачеху и Джулса в любовной связи. Негодование из-за того, что ее отцу наставляют рога, было еще поддела; прежде всего падчерица ненавидела Джильберту за то, что она отняла у нее любовника.

Она допила бренди и попросила Милоша заказать еще рюмку.

– Возможно, мне потребуется дюжина порций бренди, если у тебя еще есть подобные сюрпризы для меня.

– Прости, дорогая, Джулс, бывало, говорил, что существует только один способ подавать виски или дурные новости – неразбавленными, – извиняющимся тоном произнес Милош.

– Он был прав, и ты правильно сделал, что рассказал мне это. – Голос Джильберты слегка дрожал. – Но почему ты рассказал мне все это, Милош? Я ведь не являюсь членом семьи Джулса, то есть я имею в виду, что он мне ничего не должен.

– Обязательств нет, – вздохнул Милош, – однако ты оказалась в весьма щекотливом положении, и я считаю, что ты имеешь право знать все, что касается убийства Джулса, – невозмутимо объяснил свою позицию Милош.

– Господи, ты ведь не думаешь, что Дженет имеет отношение к...

– Откровенно говоря, я не знаю, Джильберта, но буду сообщать тебе обо всем, что удастся выяснить, – пообещал Милош.

– Выяснить? – Она чуть не расплескала виски.

– Дело в том, что я нанял бригаду для частного расследования.

– Полиции это может не понравиться, – заметила Джильберта, поставив рюмку.

Милош пожал плечами.

– Если капитан Лаурентис смотрит на вещи здраво, то не будет возражать против команды, работающей параллельно с ним. Одному Богу известно, насколько в полиции неукомплектованы штаты и как их люди перегружены работой, – высказал свое мнение Милош, играя спичечным коробком. – Кстати, Джилли, я полагаю, тебе не мешало бы иметь охрану до тех пор, пока не будет пролит свет на эту трагедию.

– Милош, более абсурдной идеи я еще не слышала! Послушай, после того как убийца расправился с Джулсом, он мог прикончить и меня. Если это не было сделано, значит, ему не нужна моя жизнь.

– Тогда – нет, – по-прежнему спокойно возразил Милош, – теперь – другое дело. Послушай, Джилли, я думаю, что в тот раз он предполагал застать Джулса одного. Видимо, убийца планировал, что смерть Джулса должна выглядеть как самоубийство-, поэтому он не мог убить и тебя. Наверное, надеялся на то, что ты, обнаружив труп, здорово запаникуешь и как можно .быстрее смотаешься оттуда. Конечно, он сильно рисковал – ты ведь могла вызвать полицию. Однако ты этого не сделала и тем самым сыграла ему на руку. Убийца подождал, пока ты вынесешь вещи, и как только понял, что ты окончательно ушла из квартиры, сбросил уже мертвого Джулса с террасы, – закончил свои рассуждения Милош.

– Ты думаешь, теперь он будет преследовать меня? – спросила Джильберта.

– Ну... ты являешься единственным человеком, кроме него самого, кто знает, что Джулс не покончил жизнь самоубийством. – Милош снял очки и вытер глаза. – Но может быть...

– Может быть? – нетерпеливо переспросила Джильберта. *

– ...Ему нет необходимости бояться тебя. Ведь достаточно сделать анонимный звонок в полицию и сообщить, что миссис Киллингтон видели с мистером Марстоном... Сыщики сразу сообразят, что это ты была любовницей Джулса, и могут выдвинуть версию, что именно ты его убила, и...

– Боже мой, Милош! Но это безумие!

– Неужели? Ты должна трезво смотреть на вещи. Джилли, тебе грозит настоящая опасность.

– Ты думаешь, убийца знает мое имя?

– Если нет, то к завтрашнему дню обязательно узнает. После сегодняшнего выступления твое лицо появится во всех газетах, на телевидении... Держу пари, телезрители уже видели тебя в «Новостях».

– Если ты думаешь, что меня легко испугать... – начала было Джильберта, но Милош перебил ее:

– Да, я это говорю для того, чтобы ты была начеку. Вспомни, как в теннисе: это очко решает исход матча. И преимущество на стороне убийцы. Его шансы на успех в том, что он знает, кто ты, а ты не имеешь представления о нем. – Милош взглянул на свои часы. – Послушай, уже поздно. Нам обоим не мешало бы лечь спать. Проводить тебя до номера?

– Нет... Спасибо, – отказалась Джильберта. – Я чувствую себя здесь в полной безопасности.

Милош все же проводил ее до лифта.

– Хочу надеяться, ты серьезно подумаешь о том, что я говорил. Тебе нужна охрана.

– И думать об этом не хочу! – воскликнула Джильберта. – Будь я проклята, если позволю себе превратиться в зацикленного параноика! Спокойной ночи, Милош. И большое тебе спасибо за все. Мы поговорим завтра.

Джильберта все еще не могла прийти в себя. Вернувшись в номер, она быстро разделась, оставив одежду беспорядочной кучей на полу. Даже не умывшись, добрела до спальни и буквально рухнула в постель.

Из-за крайнего нервного напряжения сон не наступал. Она лежала на спине, уставившись в потолок. Перед ее мысленным взором вдруг возникла карусель, которая, подобно ее мыслям, кружилась с бешеной скоростью. Пластиковые лошади с невидящими глазами навыкате и мрачными мордами мелькали под звуки меди. Джильберта закрыла глаза. Теперь перед ней проносились человеческие лица. Она узнавала Джули, Хармона, Аниту, Дженет, Лаурентиса, а у самой оси карусели проступали лица из прошлого: ее мамы Линды, ее прабабушки Тары...

Тара – внебрачный ребенок Карен...

И Джильберта погрузилась в глубокий, мучительный сон.

Глава 8

Тара Де Бирс Паркер не была белокурой, как мать и бабушка. Девушка оказалась больше похожа на бабку по отцовской линии, в жилах которой текла кровь индейцев племени шайен. Уже в двенадцать лет Тара была выше и Карен, и Минны.

– Ты родилась вместе со штатом Колорадо, в один день, – говорил ей дедушка Ларс. – И растешь так же быстро, как штат Колорадо.

Тара была стройной, гибкой девочкой со смуглым цветом лица и выразительными фиалковыми глазами. Высокие скулы, орлиный нос и прямые волосы, черным водопадом ниспадавшие до ягодиц, она унаследовала от индейских племен, чем весьма гордилась.

Она полюбила лошадей сразу, как только впервые увидела их, и научилась ездить верхом раньше, чем научилась ходить. Когда внучке исполнилось двенадцать лет, Ларс подарил ей молоденького пегого жеребца.

«Тара не сядет на другого коня, пока будет жив Разбойник», – как заклинание звучали для нее слова Ларса.

Эти двое были неразлучны и зимой, и летом. Тара любила совершать далекие прогулки верхом в горы и по равнинам.

Старатели, геологи и путешественники привыкли видеть в окрестностях Силвер-Сити всадницу и лошадь, которые казались неотъемлемой частью дикой природы.

В горах и лесах Тара чувствовала себя более свободно, чем в роскошном поместье Де Бирсов. Ей было удобнее в просторной шерстяной мужской рубашке, прочных брюках из грубой шерстяной ткани и сапогах, чем в роскошном платье и модных лакированных туфлях.

Как-то вечером перед ужином бабушка сказала ей:

– Тебе уже не пристало быть девчонкой-сорванцом, пора избавиться от своих мальчишеских замашек. Ты – юная леди и должна вести себя соответствующим образом. Молодым людям в девушках нравится женственность.

Передразнивая такую женственную девушку, Тара, покачивая бедрами, прошествовала по гостиной.

– А вот и я, взрослые, сильные, мужественные молодые люди, – пискливым голосом произнесла Тара. – Сама мисс Женственность собственной персоной. Ну разве я не милашка в этом платье? Не хотите ли посмотреть мои панталоны в кружевных оборках?

– Тара! – воскликнула потрясенная Минна. – Больше никогда не произноси подобные речи, особенно в присутствии особ противоположного пола.

– Ты имеешь в виду панталоны? – с невинным видом продолжала Тара.

Ее дедушка Ларс и дядя Нилс даже не пытались сдержать свой смех.

– Не только, – ответила Минна. – И скажи своей маме, что ужин будет скоро готов.

Неожиданно свалившееся на них богатство нисколько не испортило Минну Де Бирс. Несмотря на настоятельные просьбы мужа, она наотрез отказалась нанять кухарку, хотя после долгих уговоров согласилась взять горничную и дворецкого.

Тара скоро вернулась. Ларс спросил:

– Что делает твоя мама?

– Она пишет письмо... – с присущим индейцам терпением ответила Тара, и эту фразу не было необходимости заканчивать, так как все понимали, что Карен пишет письмо в Денвер, или в Нью-Йорк, «ли в Вашингтон; она писала письма даже за границу...

Во всем остальном Карен Де Бирс Паркер производила впечатление вполне нормальной, здоровой женщины.

В школе у ее дочери была репутация одиночки. Учтивая и обходительная с учителями, она держалась отчужденно и надменно со своими одноклассниками. У Тары не было подруг. А что касается ее отношений с мальчиками, то они настороженно относились к этой высокой сильной девочке с гордой осанкой и вселяющими робость глазами цвета фиалок.

За школой находилось прямоугольное здание, в котором размещался туалет, разделенный перегородкой на две половины – для мальчиков и девочек. Однажды во время обеденного перерыва одноклассники организовали пикник у находящегося неподалеку пруда. Тара быстро съела свой сандвич и пошла назад, в школу.

Закрыв дверь туалета для девочек, она расстегнула пояс и брюки из грубой хлопчатобумажной ткани и уже спускала белые трусики, когда что-то странное на деревянной стене справа привлекло ее внимание. Тара видела отверстие от выпавшего сучка в деревянной стене бесчисленное множество раз, но только сейчас там было что-то необычное. Потребовалось лишь мгновение, чтобы понять, что это было.

Разозлившись, Тара быстро натянула трусики и брюки, застегнула пряжку пояса и выскочила на улицу. Затем распахнула дверь туалета для мальчиков и остолбенела от замешательства и стыда.

Стоя на коленях, мальчик по имени Эдди Смит смотрел в отверстие в стене. Его брюки были спущены до колен, а в руке он сжимал торчащий вверх пенис.

Тара оцепенело стояла, разинув рот, уставившись на то, что в этот момент ее больше всего поразило. Она уже знала о различиях в строении мужского и женского тела и кое-что о «правде жизни» – так бабушка Минна деликатно называла сексуальные отношения.

Внезапно Тару осенило: то, что она сейчас наблюдает, как раз и делает возможным совокупление мужчины и женщины.

Голос Тары звенел от негодования, когда, топнув ногой, она воскликнула:

– Эдди Смит! Подлый сопляк! А ну-ка натягивай брюки и спрячь туда свою мерзкую штуковину!

Красный от стыда и унижения, мальчик вскочил на ноги и натянул брюки. Трясущимися пальцами он застегнул ширинку и пряжку пояса. Стараясь сохранить чувство собственного достоинства, он недовольно сказал:

– Чего ты так набросилась на меня? Я ничего дурного не делал.

– Отлично знаю, что ты там делал! Выходи! – потребовала Тара.

Она была на голову выше Эдди и сильнее физически. Когда мальчишка хотел прошмыгнуть мимо, Тара дала ему такую звонкую затрещину, что сбила с ног. Завыв как кот, к хвосту которого привязали жестяную банку, Эдди с трудом поднялся и побежал вниз по тропинке. Тара погналась за ним и, догнав, ударила его тяжелым сапогом по ягодицам. Эдди снова неуклюже растянулся на земле.

– Оставь меня в покое, сука! – закричал он.

Следующий удар ногой заставил его упасть плашмя.

Решив, что сопляк получил достаточно, Тара с надменным видом прошествовала мимо него.

Потом она долго не могла избавиться от воспоминаний о той возбуждающей сцене. Эдди стоит на коленях и трет свою штуку – Тара могла только так это назвать. Придет время, и он сунет эту штуку какой-нибудь девушке, посеет семя, и в результате родится ребенок.

В возрасте от тринадцати до девятнадцати лет и даже когда ей было уже двадцать с небольшим, Тара оставалась верна своей репутации дикарки и одиночки. Однако, оканчивая школу в Денвере, она все же вынуждена была сделать некоторые уступки светским приличиям: посещала вечеринки с чаепитиями и танцами, где обменивалась пустыми шутками с девушками и вальсировала с молодыми людьми.

Но как только наступали летние каникулы, Тара вновь становилась похожа на дикого зверька, прежде запертого в клетке и вырвавшегося наконец на свободу. Она не могла дождаться, когда сбросит с себя платье, шелковое нижнее белье, чулки с подвязками и неудобные узкие туфли. Ей не терпелось поскорее надеть свои простые брюки, рубашку и сапоги и умчаться на Разбойнике в горы.

У Тары не было особого влечения к математике, литературе и другим классическим предметам, однако она рьяно взялась за изучение основ бизнеса в «Де Бирс мэннинг энд девелопмент корпорейшн», чьи главные офисы располагались в пятнадцатиэтажном здании в центре Силвер-Сити.

В возрасте семидесяти лет Ларс Де Бирс отошел от дел, доверив решать все важные проблемы сорокалетнему сыну Нилсу, у которого, конечно, уже была своя семья. К концу второго года пребывания Тары в школе она пожертвовала своими каникулами, которые, как правило, превосходно проводила дома в общении с родной природой, для того чтобы проработать целую неделю в корпорации.

– Она просто потрясающа! – рассказывал Нилс отцу. – Поначалу другие сотрудники, особенно мужчины, возмущались тем, что ее приняли на работу, но не прошло и месяца, как Тара завоевала их уважение и дружбу. Все руководители отделов соперничают друг с другом, чтобы переманить ее к себе, но им не повезло. Я – хозяин, и я хочу, чтобы Тара была моим заместителем. К тому же это поможет ей изучить всю подноготную корпораций и кратчайшим путем прийти к успеху.

Печально посмотрев на сына, Ларс с упреком в голосе спросил:

– Неужели ты хочешь сказать, что Тара не собирается окончить школу?

– Она твердо отказалась, говорит, что это пустая трата времени. И склонен с ней согласиться. Корпорация Де Бирсов – вот ее будущее... Есть еще одно обстоятельство, и я никому не говорил, кроме тебя, отец. На прошлой неделе доктор Льюис предупредил меня, что я должен ко всему относиться спокойнее, чем прежде. Это из-за сердца. Ну, не смотри на меня с таким ужасом. Я вовсе не собираюсь умирать. Но лучше быть осторожнее сейчас, чем потом кусать локти. Я имею в виду, что пройдет еще довольно много времени, прежде чем мои малыши Кари или Тесс смогут занять мое место. О Карен вообще не может быть и речи. Остается только Тара. С ее природными способностями и честолюбием она в течение года станет моим надежным помощником, я бы сказал, незаменимой помощницей.

В то Рождество благодарственная молитва стала настоящим торжественным событием для Де Бирсов.

– У нас более чем достаточно оснований для благодарственной молитвы, – сказал Ларс. – Подобно пилигримам, мы прибыли в эту благодатную страну как отверженные. И вот сегодня мы собрались здесь все вместе, счастливые и окруженные всяческим изобилием.

Все сдвинули свои бокалы и выпили в полном молчании, затем сели за длинный стол: Ларс и Минна по обе стороны стола; Карен, Тара и сын Нилса, Карл, – по одну сторону стола; Нилс, его жена Марджери и их дочь Тесс – по другую.

Поскольку женщины из высшего общества Денвера имели столь же утонченный вкус, как и их сестры в Нью-Йорке или Париже, Минна, Карен и Марджери щеголяли в туалетах по последней моде. Благодаря костяным корсетам талии у женщин казались осиными. Туалет дополняли кружевные гофрированные блузки с закрытым воротом. Только Тара отказывалась подчиняться тирании корсета. На ней было шерстяное платье до лодыжек, на ярко-красном фоне – мелкая черная клеточка. От шеи до талии оно застегивалось на перламутровые пуговицы, а по подолу шла широкая оборка.

Как и обычно, на семейных встречах разговор в конце концов зашел о том, что Тара до сих пор не замужем.

– Тебе следует подумать о семье, а то будет слишком поздно, – стал поддразнивать ее Нилс.

– Да во всем Колорадо нет мужчины, который бы был хорош для моей маленькой Тары, – решительно заявил Ларс.

– Какая она маленькая? – воскликнула Карен. – Ей почти двадцать два года. За ней ухаживало столько достойных молодых людей, но она всем дала отставку.

– О, мама! Может быть, я когда-нибудь и соглашусь выйти замуж, но пока собираюсь заниматься только карьерой.

– Карьерой! – Минна была просто потрясена. – Не понимаю, о чем думает молодое поколение. Ларс, ты можешь себе представить, чтобы в наше время девушка прежде всего думала о карьере? – спросила Минна.

– Бабушка, в твоих устах слово «карьера» звучит как нечто непристойное. В ваше время единственной доступной женщине профессией была проституция. Теперь многое изменилось и будет меняться еще. Я в интеллектуальном отношении считаю себя на равных с любым мужчиной. И намерена получать одинаковое с ним вознаграждение за свой вклад в мир коммерции и индустрии, – заявила Тара.

– Подожди, что еще твой отец скажет, когда узнает обо всем этом, – предупредила Карен. – Я собираюсь настоятельно просить его написать тебе и высказать свою точку зрения по этому вопросу.

Наступила неловкая пауза, праздничная атмосфера была нарушена. Заявление Карен напомнило, что не все так безоблачно в их счастливой семье.

Тара с побледневшим лицом встала из-за стола.

– Пожалуйста, извините меня. Я должна пройтись, чтобы немного сбросить лишний вес после этого грандиозного пиршества. Мне кажется, я лопну, если только взгляну на какую-нибудь еду.

– Дорогая, не уходи, – взмолилась Минна. – Я приготовила твой любимый торт с кремом.

Тара поцеловала бабушку в макушку.

– Съем его позже, бабушка. Я и так чувствую себя как фаршированная индейка, – ответила Тара.

– Куда ты направляешься? – спросил Ларс.

– Переоденусь и выведу Разбойника на прогулку. С тех пор как я стала работать в фирме, он совсем застоялся. Увидимся позже.

В тот год День благодарения выдался страшно холодным. С северо-запада налетел резкий ветер. Тара надела шерстяное нижнее белье, брюки из грубой ткани, фланелевую рубашку, два свитера и удлиненную куртку на подкладке из шерсти ягненка. На голове у нее был крупной вязки шерстяной шарф, повязанный по-старушечьи. Тем не менее порывы ветра пробирали до костей. Но даже когда ледяная вьюга, подобно летящему песку в знойной пустыне, обожгла ей лицо, Тара не повернула Разбойника домой.

– Давай поднимемся на Норт-Форк, дружище, – сказала она и натянула поводья.

В предгорьях Скалистых гор снегопад усилился, ветер стал еще более резким, но из-за надежной стены густого осинника Тара не заметила столь зловещей перемены в погоде. Недалеко от вершины она оказалась на открытом пространстве, и буран со всей неистовостью обрушился на всадницу и ее коня.

Какое-то время Тара не могла даже дышать, так как снег залепил ей и глаза, и рот. Бросив поводья и защищая лицо от снега, она старалась перекричать леденящее душу завывание ветра:

– Живее, дружок! Нам лучше повернуть назад! Разбойник испуганно заржал и, нервно перебирая ногами, сделал несколько кругов на месте.

– Спокойно, дружок, спокойно! – Тара склонилась к его шее и ласково погладила, стараясь успокоить.

Затем она схватила поводья и слегка ударила его в бок. Разбойник поскакал назад, в лес.

– Стоит нам добраться до реки, и все будет в порядке. Просто надо скакать по направлению к городу.

Совершенно неожиданно тропа стала уже, а вскоре перед высоким густым кустарником совсем исчезла. Тара поняла, что спасение зависит от того, найдет она какую-нибудь просеку или нет. Девушка великолепно ориентировалась в лесу, однако понимала, что смотрит в глаза серьезной опасности. В отчаянии Тара снова повернула коня к гребню горы. На открытом плато снег и ветер обрушились на них с новой силой.

– Разбойник, мы должны двигаться левее и попытаться спуститься по другой тропе. Рано или поздно мы непременно найдем нужную тропу, – проговорила Тара.

Ни для кого не секрет, что человек беспомощен один в пустыне. И Тара поняла это, когда, спустившись в третий раз с горы, попала еще в один тупик. «Нет, не еще один, а тот же самый», – упав духом, подумала Тара.

– Это тупик, дружище. Мы основательно заблудились. Единственное, что мы можем сейчас сделать, это переждать пургу.

Она спешилась и, держа Разбойника под уздцы, повела его назад по тропе в глубину леса. Тара нашла небольшую поляну, на которой к трем огромным стволам деревьев примыкали низкорослые ели, как бы образуя естественную стену-навес. Она сняла седло вместе с седельными вьюками и положила их на землю, развернула одеяло и укрыла им спину Разбойника.

В одном из седельных вьюков был овес, в другом – сушеная говядина, галеты, кофе, кувшин с водой и спички в водонепроницаемом мешочке. Тара вынула спички, поставила мешок с овсом перед Разбойником и стала собирать хворост для костра. Земля в этом девственном лесу веками устилалась сосновыми иголками, сухими веточками и еловыми лапами, поэтому хвороста имелось в достатке и он был сухим. Только ветер был помехой.

У Тары ушло четыре драгоценные спички, прежде чем она смогла зажечь груду хвороста, и очень скоро пламя разгорелось. Разбойник, поев овса, подошел к костру и повернулся хвостом к пламени.

Ласково похлопав его по крупу, Тара сказала:

– Ну кто говорит, что лошади глупые?

Она ела маленькими кусочками холодное мясо и галеты, запивая их кофе, который сварила в маленькой кастрюльке на костре.

– Все удобства как дома, не так ли, Разбойник?

Через несколько минут веки у Тары отяжелели. Она достала еще одно тонкое одеяло, закуталась и села, прислонившись спиной к осине. Неистовый ветер завывал в вершинах осин и убаюкивал девушку.

Глава 9

Внезапно проснувшись, Тара обнаружила, что ее окружает почти абсолютная темнота. Тлеющие красные угольки костра смотрели на нее как глаза дьявола. Снег, проникавший сквозь ветви деревьев, замел ее ноги, а буран, судя по звукам, бушевал еще неистовее, чем раньше.

Тара встала, набрала еще веток и бросила их в костер. Затем отряхнула Разбойника от снега и дала ему немного овса, а сама доела вяленое мясо и галеты.

– Пурга скоро прекратится, – сказала Тара не слишком уверенно.

Известно, что снежные бури в Колорадо могут продолжаться в течение многих дней и даже недель. Она тряхнула головой, отгоняя грустные мысли, и сказала себе: «Думай только о хорошем, моя милая».

Тара долго сидела, поджав ноги по-турецки, укутавшись одеялом, и как загипнотизированная смотрела на завораживающие языки пламени. Вдруг сквозь завывание ветра ей послышались какие-то новые звуки. Напрягая слух, Тара резко выпрямилась и замерла подобно натянутой струне. Да, будто у кого-то под ногами трещали сучья. Кто-то двигался по тропе! Первой мыслью девушки было – это пума! Что делать здесь человеку в такой буран? Тару бросило в дрожь – только сейчас она вспомнила, что выехала из поместья, не захватив ружья! Она быстро достала из ножен охотничий нож, висевший на поясе, подняла тяжелую ветвь, с которой уже опала листва, и приготовилась до последнего защищать себя и Разбойника.

Кто бы это ни был, он с шумом пробирался сквозь подлесок, отделявший их от главной тропы. Тара приготовилась к бою.

– Эй, привет! Вы кто? – окликнул ее охрипший мужской голос.

Сердце у Тары подпрыгнуло от радости.

– Привет! – крикнула она. – Идите сюда и обогрейтесь у костра!

Он появился из темноты, царившей по другую сторону костра, высокий мужчина, весь облепленный снегом.

– Вы, должно быть, Тара Де Бирс.

– Откуда вы знаете? – удивилась Тара.

Он рассмеялся.

– Черт возьми, женщина, мы уже много часов ищем вас! Должно быть, человек пятьдесят прочесывают всю местность вокруг. Ваша семья страшно беспокоится. – Он протянул руку в меховой рукавице. – Кстати, меня зовут Сэмюэл Пайк.

– Рада с вами познакомиться, – сказала Тара и энергично пожала его руку. – Я очень рада видеть вас. Что нам теперь делать?

– Я вряд ли смогу отвезти вас домой, пока буран немного не утихнет. Что мы сейчас сделаем, так это отправимся в хижину охотников на восточном склоне, – ответил Сэм Пайк.

– По-моему, я обследовала каждую тропу на этой проклятой горе! – воскликнула Тара.

Он широко улыбнулся.

– Вам это просто показалось. Совсем не трудно здесь потерять ориентацию. Не думаю, что вы знаете эту местность, как я.

– Надо понимать, что вы альпинист, мистер Пайк?

– Топограф на государственной службе. Мы составляем рельеф местности всего штата Колорадо.

– Пайк... Вы имеете какое-нибудь отношение к Зебулону Пайку?

– Это мой прадедушка, – с гордостью ответил Сэм.

Тара улыбнулась.

– Вы оказали мне честь.

– Благодарю. Но надо искать хижину, а то мы замерзнем. С каждым часом буря становится все сильнее.

Тара взяла Разбойника под уздцы и вслед за Пайком вышла из леса на тропу. Его конь производил впечатление сильного животного с короткими ногами и большими копытами.

– Рэнди не так красив, как ваш конь под седлом, но он лучше ходит по снегу и льду. Взбирайтесь на своего коня, и мы доставим вас обоих в надежное место, – сказал Сэм Пайк.

На вершине горы снег валил с такой силой, что был похож на белый водопад. Казалось, если она отстанет больше чем на три фута, Рэнди исчезнет в этом белом мареве.

– Не так быстро! – закричала Тара. – Я потеряю вас из виду!

Прошла целая вечность, пока они спустились по тропе вдоль восточного склона. Пайк осадил лошадь и сказал:

– Хижина прямо перед вами. Слезайте и посмотрите сами.

Спешившись, Тара попробовала сделать несколько шагов в том направлении, которое он указывал, и наткнулась на стену. – Входите и зажгите керосиновую лампу и несколько свечей, а я отведу лошадей под навес, – сказал Пайк.

Тара двинулась ощупью вдоль стены, пока не нашла задвижку и не толкнула дверь внутрь. Ее мгновенно окружила темнота, но она была даже приятна по сравнению с тем, что творилось за дверью. Тара вынула из мешочка спичку и чиркнула ею о шероховатую стену.

На первый взгляд это было помещение десять на десять футов: двухъярусная кровать, небольшой столик и два стула с прямыми спинками. Центральное место у стены занимал очаг, по обе стороны которого почти до потолка лежали аккуратно сложенные дрова.

Тара зажгла керосиновую лампу – комната сразу обрела жилой вид – и уже разводила в очаге огонь, когда вошел Пайк.

– Лошади в порядке. Я их почистил и укрыл одеялами... Позвольте помочь вам. – Пайк стал рядом с Тарой на колени и положил несколько тяжелых поленьев поверх сухих щепок, затем поднес к ним спичку и поднялся.

– Как только огонь разгорится, мы сможем снять тяжелую одежду. Минут через десять здесь будет тепло, как на печке.

Комната нагрелась даже раньше. Тара отошла от очага и сняла с себя куртку и шарф, затем распустила длинные черные волосы.

– Я слышал, что Тара Де Бирс – самая красивая девушка во всем, штате Колорадо. Сейчас я вижу, что это правда.

– Спасибо. – Ее глаза цвета темных фиалок были серьезными. – Но меня зовут Тара Де Бирс Паркер.

– Конечно, – смутился Пайк: ни для кого не являлось тайной, что Тара незаконнорожденная, однако его промах был непростительным. – Вас можно принять за богиню индейцев, – сказал он, покраснев.

– Вы склонны преувеличивать, мистер Пайк, – с вскрываемой радостью откликнулась Тара. – Однако в вас действительно течет индейская кровь.

Она открыто его рассматривала. Сэм Пайк был худой как щепка, а его лицо напоминало пик, названный в честь его деда. Таре казалось, что холодные голубые глаза видят ее насквозь, заглядывают ей прямо в душу. Это смущало. На руках появилась гусиная кожа, а дыхание стало неровным. Еще ни один мужчина ее так не волновал.

Тара, заметив на полке посуду и банки разных размеров, предложила:

– Мистер Пайк, может быть, мне сварить кофе?

– Давайте я это сделаю сам, мисс Паркер. Я знаю, где все находится. Хотите, приготовлю нам тушеное мясо по рецепту охотников?

– Хочу ли? Да я просто умираю с голода! Но где все продукты?

– На улице под навесом есть немного замороженной оленины, а в тех банках, – он указал на полку над очагом, – есть сушеные овощи и вяленое мясо.

– Вы, мистер Пайк, настоящий спаситель, и это не преувеличение. Я, безусловно, погибла бы там, если бы не появились вы. Кстати, как вам удалось меня отыскать?

– Увидел с вершины горы сквозь падавший снег красные отблески от вашего костра. Когда проводишь все время в лесу, чувства обостряются, становишься похожим на зверя, живущего в горах... Послушайте, я был бы признателен, если бы вы звали меня просто Сэм. Она улыбнулась.

– Мне бы тоже этого хотелось... Сэм. А вы, пожалуйста, называйте меня Тара.

– Это красивое имя. И очень вам идет.

Тара с досадой почувствовала, что краснеет. Она подошла к полке и сняла две большие банки... Тушеное мясо получилось удачным, несмотря на то, что овощи были волокнистыми, а вяленый кролик и колбаса – жестковатыми.

– Это вкуснее всего, что я когда-либо ела, – заявила Тара.

Сэм широко улыбнулся и отправил себе в рот вилку с нанизанным на нее картофелем и зеленым горошком.

– Потерпевшему кораблекрушение и глоток воды кажется напитком богов. У себя дома вы бы с презрением воротили нос от подобной еды, – заметил Сэм.

– Нет, я не такая, – возразила Тара, изучая в мерцающем свете лампы его выразительное, с резкими чертами лицо. – Расскажите мне о себе, Сэм. Как вы стали топографом?

– Думаю, что это у меня в крови. Старина Зебулон Пайк был первым белым человеком, который по поручению правительства исследовал Колорадо. Я люблю эти открытые обширные пространства.

Тара пришла к выводу, что ему около тридцати лет, и, стараясь не показаться любопытной, заметила:

– Вашей семье, должно быть, тяжело от того, что вас подолгу не бывает дома.

– Мои родители умерли. Брат живет в Алабаме, а сестра – в Делавере.

– А ваша жена? – не удержалась Тара.

Сэм перестал есть и с удивлением посмотрел на нее.

– Я не женат. У меня на это никогда не было времени. Да и какая женщина захочет выходить замуж за человека, который, как я, постоянно в разъездах? Так что Корей нет. Вот прекратится этот буран, и моя команда отправится на север, в Форт-Коллинз.

Некоторое время они ели молча, затем Сэм спросил Тару:

– А кто же тот счастливчик, которому принадлежите вы?

В глазах Тары мелькнул опасный огонек.

– Кому я принадлежу? Вы, кажется, так выразились?

– Я не хотел вас обидеть, – поспешно заверил он ее.

– Тем не менее обидели. Разве я чей-то скот? – с возмущением спросила Тара.

– Послушайте... – начал Сэм.

– Нет, это вы послушайте меня, Сэм Пайк! Я – женщина, но я такое же человеческое существо, как и вы, равная вам во всех отношениях. Я ясно выражаюсь?

– Предельно ясно... Мне бы хотелось исправиться, – улыбнулся Сэм.

– Каким образом? – спросила Тара. Улыбка Сэма тронула ее сердце.

– Я хочу помыть посуду. Она рассмеялась.

– Это великодушно с вашей стороны, Сэм, – заявила она. – Но, по-моему, будет справедливо, если мы оба вымоем посуду. Когда я выйду замуж, именно так и будет у' нас в семье: все поровну.

– Значит, вы помолвлены? – задал вопрос Сэм.

– Нет. Как и у вас, у меня никогда не было на это времени... или желания.

– Трудно поверить, что такая красивая молодая женщина, как вы, могла так долго избегать романтических любовных отношений. Держу пари, что уже с тех пор как вы были от горшка два вершка, молодые щеголи протаптывали дорожку к вашей двери.

«У него просто талант заставлять меня краснеть», – подумала Тара.

– А вот и нет. Всю свою жизнь я отпугивала мальчиков и мужчин. Похоже, они меня боятся.

Сэм взял мексиканскую сигару с обрезанным концом.

– Вы не возражаете, если я закурю?

– Конечно, нет. А у вас нет еще одной сигары? – спросила Тара.

Сэм от изумления заморгал.

– Неужели вы курите?

– С пятнадцати лет. Работники на ранчо научили. Сэм даже присвистнул.

– Черт побери! – воскликнул он, но, спохватившись, добавил: – Извините меня за это выражение!

– Я слышала и похуже, да и сама изрядно ругалась, – успокоила его Тара.

Сэм зажег сигару от керосиновой лампы и передал ее Таре, затем зажег для себя другую. Тара вновь налила кофе в их кружки.

Он со смущенным выражением на лице наблюдал, как Тара курит сигару.

– Да, мэм, вы – женщина что надо, Тара Паркер. Я не удивляюсь, что вы отпугиваете некоторых мужчин, – наконец-то изрек он.

– А вы тоже находите меня такой страшной? Вас я тоже пугаю? – спросила Тара.

Глаза Сэма сузились, а голос прозвучал твердо:

– Нет, Тара, ни одна женщина и ни один мужчина 1еня не запугают.

Их взгляды встретились.

– Я вам верю. Вы слишком гордый и независимый человек, чтобы кому-то позволить помыкать вами.

Они обменялись почти заговорщическими улыбками, за которыми скрывалось понимание того, что встретились родственные души.

– А теперь расскажите мне о себе, Тара, – попросил Сэм.

Она поведала ему о том, как бросила школу ради работы в «Де Бирс мэннинг энд девелопмент корпорейшн», также о том, с каким энтузиазмом относится к изучению бизнеса.

– Меня собираются сделать особым помощником резидента, но не потому, что он – мой дядя, поверьте. Я могу работать лучше любого служащего корпорации.

– Черт побери! Я вам тоже верю. Вы не тот человек, который станет умолять кого-то об одолжении.

– Особенно родственников, – подтвердила Тара и внезапно спросила: – Вы никогда не задумывались о том, чтобы перейти на работу в частную компанию?

Он поморщился и с силой потер щетинистый подбородок.

– Да... я получал предложения от компаний на составление карт местности, где, вероятнее всего, есть золото, серебро, нефть. Только мне это показалось не очень интересным, вот и все.

Тара внимательно посмотрела на Сэма сквозь облако сигарного дыма, нависшего над столом, и сказала:

– Может быть, Де Бирсы смогут вам сделать более заманчивое предложение...

– По некоторым соображениям, эта идея уже кажется мне привлекательной.

– О! Почему же? – удивилась Тара.

– Потому что ни один из тех парней, кто делал мне подобные предложения, и близко не был так красив, как вы. Наверное, приятно иметь такого босса, как вы, Тара.

Его открытый взгляд и чуть хриплый голос вызвали у Тары какой-то странный трепет и ощущение тепла внизу живота.

– Не я буду вашим боссом. За развитие производства отвечает главный инженер.

– Не имеет значения. Я бы мог видеть вас, когда бы того ни пожелал, – ответил ей Сэм.

Посмотрев на него искоса, Тара высокомерно заявила:

– Что дает вам повод так думать? Вы бы работали на свежем воздухе, а не в офисах Силвер-Сити. Думаю, мы бы редко виделись.

– Да?.. Посмотрим. – Сэм вынул из кармана золотые часы. – Вы не поверите, но уже за полночь. Я, пожалуй, взгляну на лошадей, а затем нам лучше лечь спать. Завтра предстоит беспокойный день. Почему бы вам не постелить постели? В ящике под нижней койкой лежат одеяла.

Он оделся и открыл дверь. Силой ветра его отбросило на шаг назад, и в домик ворвался снежный вихрь.

– Черт возьми! Хуже, чем когда-либо! – воскликнул Сэм и, наклонившись вперед, как человек, несущий тяжесть, исчез в белом водовороте.

Таре пришлось налечь на дверь, чтобы запереть ее на засов. Небольшой бревенчатый домик, как живое существо, содрогался и стонал под натиском стихии. Тара достала одеяла и раскатала матрасы.

«А затем нам лучше лечь спать» – в этой вскользь брошенной фразе таилось что-то интимное. Сколько раз она слышала эти слова, которые ее дедушка говорил ее бабушке? Тара никогда прежде не спала в одной комнате с мужчиной, а сейчас это будет практически в одной постели. У нее снова запылали щеки, в груди проснулось странное волнение, которое она никогда раньше не испытывала, разве только в сновидениях. Тара никогда так не ощущала свое тело. В нем происходили неподвластные ей, неуловимые физические изменения, и это встревожило девушку. Ее соски вдруг стали твердыми и чувствительными к привычному шерстяному нижнему белью. Ее поясница была горячей и так зудела, будто у Тары появилась сыпь.

Из задумчивости Тару вывел Сэм, что есть силы колотивший в дверь. Она открыла, и ворвавшийся ветер чуть не сбил ее с ног. Сэм быстро вошел, и они вместе захлопнули дверь и задвинули засов.

– Я бродил в этих горах много лет, – признался Сэм, – но никогда не видел такой сильной бури. Трудно сказать, сколько времени мы просидим здесь взаперти.

Тара не беспокоилась. Она была фаталисткой.

– Давайте отправимся на боковую, – предложил Сэм. – Какую койку вы предпочитаете: верхнюю или нижнюю?

– Нижнюю, – ответила Тара и сразу легла, завернувшись в два тяжелых одеяла.

Сэм в последний раз подбросил поленья в очаг, погасил лампу, и теперь единственным освещением комнаты был таинственно мерцающий огонь в очаге. Он оказал на Тару гипнотическое действие, и девушка быстро погрузилась в сон.

Тара проснулась, дрожа от холода, у нее окоченели нос и щеки. В комнате было очень темно.

– Сэм, вы не спите?

– Недавно проснулся. Здесь как в леднике. На улице, должно быть, двадцать градусов мороза, а в этой чертовой хижине больше щелей, чем в частоколе. Я разожгу огонь, а потом завернемся в одеяла и ляжем прямо перед очагом. Таким образом, когда огонь снова погаснет, мы будем еще какое-то время греться от остывающих кирпичей.

Он спрыгнул на пол, за несколько минут ему удалось вновь разжечь тлеющие в золе угольки, и пламя с треском устремилось вверх.

Тара, закутанная в одеяла, поджала ноги по-турецки и села перед очагом. Сэм присоединился к ней и спросил:

– Вы не хотите снова лечь спать?

– Когда согреюсь. Знаете, я, пожалуй, выпила бы немного кофе.

– Можете считать, что вы его уже пьете. – Он поставил котелок с водой на треножник, стоявший на каминной решетке, и, когда вода закипела, бросил в котелок полотняный мешочек с кофе. – Пусть немного настоится.

Они пили кофе в абсолютной тишине, и Тара ощутила такое напряжение в воздухе, будто между ними постоянно пробегали электрические разряды. Кофе был выпит, они снова легли и, желая согреться, тесно прижались друг к другу. Даже сквозь толстые одеяла Тара чувствовала крепкое бедро Сэма.

– Мы как старая супружеская пара.

Эти слова Сэма вызвали учащенное сердцебиение у девушки: она думала о том же! Тара скорчилась от смеха, тем в шутку толкнула его через одеяла, он ответил. Это веселая потасовка продолжалась до тех пор, пока они не стали задыхаться. Их состязание все больше походило на чемпионат по борьбе.

Одеяла были сброшены, и теперь их тела соприкасались. Сэм перевернулся на бок и уложил Тару на спину, прижав ее плечи к полу. Он наклонился так низко, то их лица находились не более чем в шести дюймах друг от друга.

– Господи, до чего же вы красивы! Мне кажется, я в вас влюблюсь.

Не сказав ни слова, Тара обхватила голову Сэма руками и притянула к себе. Их губы встретились. Ее никогда по-настоящему не целовал ни один мужчина; те бессмысленные легкие поцелуи, которые она разрешала после танцев своим обожателям с прыщавыми лицами, были не в счет. И когда язык Сэма проскользнул между ее влажными губами, внучка Ларса Де Бирса в восторге сказала себе: «Ради этого стоило ждать».

Совершенно не посвященная в тайны секса, Тара инстинктивно отвечала на ласки Сэма. Она помогла ему расстегнуть свою шерстяную рубашку и совершенно забыла о холоде. Его губы с обожанием целовали ее плечи и шею, а когда язык Сэма стал дразнить ее соски, Тара радостно вскрикнула.

Тара тоже не могла себя сдержать. Вдруг промелькнул тот день, когда Эдди Смит в школьном туалете выставил напоказ свое мужское естество. Со все возрастающей страстью Тара ловко расстегнула пряжку на его поясе и пуговицы на брюках, а затем нежно взяла в руку его набухшую плоть. Сэм застонал от удовольствия и припал губами к ее животу. Тара приподняла бедра, чтобы Сэм мог стянуть с нее брюки и трусы, и через мгновение обхватила его ногами, сомкнув лодыжки на пояснице. Дрожащими от возбуждения пальцами она взяла его готовый извергнуться пенис и направила его в свою влажную плоть.

Встретив сопротивление, Сэм отпрянул:

– Ты девственница!

– Да, я никогда в жизни не лежала голой с мужчиной. Но не бойся причинить мне боль. Когда-то ведь это должно случиться, – прошептала она, еще крепче обнимая Сэма. – Представь, сколько лет я тебя ждала, Сэм Пайк!

И вдруг Тара почувствовала нестерпимую боль, как будто внутри что-то треснуло и разлетелось вдребезги... Но болезненное ощущение растаяло в волнах нарастающего удовольствия. Они двигались в плавном ритме, как будто занимались этим уже много лет. Возбуждение начиналось в самой глубине ее существа и, подобно разгорающемуся пламени, захватывало каждую частичку ее прекрасного тела. Никогда, даже в самых экстравагантных мечтах, Тара не представляла себе, что занятия любовью с мужчиной могут доставлять такое наслаждение.

За стенами домика гонимый ветром снег наметал сугробы, постепенно закрывавшие дверь и единственное окно, а внутри царили тепло и любовь.

Глава 10

Сэмюэл Пайк и Тара Де Бирс поженились в июне 1898 года. В том же году Сэм был зачислен в штат «Де Бирс мэннинг энд девелопмент корпорейшн» заместителем начальника управления по разработке новых месторождений.

Спустя шесть месяцев Нилс сказал своей племяннице:

– Какой неожиданной удачей обернулась для нашей семьи твоя встреча с Сэмом Пайком. Сначала он спас тебе жизнь, затем женился на тебе и спас всех нас от позора иметь в семье старую деву. А с тех пор как он работает на Де Бирсов, прибыль компании увеличилась на десять процентов. И это благодаря тому, что он открыл новые месторождения. Я собираюсь предложить правлению назначить его на пост вице-президента.

– Это очень порадует Сэма, – невесело встретила эту новость Тара. – Как ты думаешь, став вице-президентом, он больше времени будет проводить дома?

Нилс обошел письменный стол и обнял ее за талию.

– Я понимаю, Тара, тебе тяжело, что твой муж так много времени проводит в поле, но именно там его знания и опыт бесценны. Этот человек не только один из лучших топографов в Соединенных Штатах, но у него в голове именно та волшебная лоза, которая позволяет ему находить богатые залежи минералов.

– Кстати о месторождениях. Вот необычный заказ, который мы сегодня получили из Франции. Он от химиков – супругов Пьера и Мари Кюри. Их американский представитель просит большое количество карнотита.

– Не его ли Сэм обнаружил в районе плато в прошлом месяце?

– Вот именно. В отчете государственной пробирной палаты его описывают как минерал, содержащий водный радиоактивный вонадат калия и урана.

– Уран – это радиоактивный элемент в ураните? Но ведь он не имеет абсолютно никакой ценности, – удивился Нилс.

– Видимо, Кюри так не считают. Кажется, он необходим им для какого-то эксперимента.

– Дорогая, Сэм говорит, что урана в горах столько же, сколько и грязи... Так что не запрашивай слишком много с Кюри.

В следующем году Сэм Пайк сделал еще одно важное открытие – обнаружил богатые залежи молибдена в Лейк-Каунти. Молибден, который так мало ценило большинство изыскательных компаний, оказался основным элементом в процессе закаливания стали. Таким образом, благодаря интуиции Сэма корпорация получила еще одно золотое дно. А зимой 1900 года у Сэмюэла Пайка было еще одно, пожалуй, самое важное открытие: Тара сообщила ему, что он скоро станет отцом.

Питер Де Бирс родился в апреле 1901 года. Год спустя Сэм и Тара стали соисполнительными вице-президентами корпорации и возглавили новый офис в Нью-Йорке, хотя и не были в восторге от этого назначения.

– Я умру от клаустрофобии, если мы будем жить в этом огромном городе с высокими безобразными домами, – жаловалась Тара. – Я слышала, в некоторых местах солнечный свет никогда не проникает на улицы! Должно быть, это все равно как жить на дне Большого каньона.

Сэм тогда рассмеялся:

– Сомневаюсь, что там так уж плохо. Дорогая, мне тоже будет тяжело расстаться с нашим любимым Колорадо. Но Нилс сказал, что нам придется жить в Нью-Йорке всего три года.

Нилс сдержал обещание, правда, по причине, никоим образом не связанной с той, которую он мог бы предвидеть.

Годы, проведенные в Нью-Йорке, оказались более приятными, чем ожидала Тара. Они жили в просторной, солнечной квартире, выходящей на Центральный парк.

– Это похоже на открытку! – воскликнула Тара, когда они отмечали свое первое Рождество в огромном городе.

Она и Сэм стояли в широком эркере и любовались праздничной панорамой.

Парк, припудренный только что выпавшим снегом, с замерзшим озером, блестевшим как зеркало, был зимней страной чудес. Люди – мужчины, женщины и дети, катавшиеся на коньках и санках, напоминали миниатюрных рождественских куколок, стоявших под елкой Пайков. Сэм обнял жену за талию, и они обернулись, чтобы полюбоваться трехлетним сыном, который в пижаме доктора Дентона играл под елкой. Глаза Тары затуманились слезами.

– Сэм, я не жалуюсь. Мы должны пока жить в Нью-Йорке... Но этот прекрасный пейзаж только дразнит меня, напоминая о настоящей красоте природы, о Колорадо.

Сэм улыбнулся:

– Понимаю, милая. Наберись терпения.

Она была терпеливой. К тому же Тара была все время занята. У молодой женщины появились друзья, которыми она дорожила. Тара посещала бесчисленные званые вечера, принимала участие в благотворительной деятельности и патронаже. Благодаря искусному руководству Сэма нью-йоркское отделение корпорации Де Бирсов стало одним из самых доходных.

В начале июня 1904 года Сэм напомнил Таре:

– Итак, два года прошли, остался еще один. Я настаиваю на том, чтобы Нилс выполнил свое обещание.

– Время пролетело так быстро... Трудно поверить, что мы здесь уже два года.

– Может быть, тебе хочется провести еще три года в Нью-Йорке? – поддразнил он жену.

– Ни в коем случае! – воскликнула Тара. – Я не могу дождаться, когда вернусь домой! Вот приеду, оседлаю старину Разбойника и поскачу, поскачу, поскачу и снова увижу, как ветерок колышет на горных склонах осины, как они сверкают, подобно золотым блесткам!

– Держись за эту мечту, дорогая, теперь уже недолго осталось ждать... Кстати, Карл Линден и его жена пригласили нас на детский пикник. Он состоится на экскурсионном пароходе, немцы хорошо организуют подобные мероприятия.

Карл Линден был представителем немецкого сталелитейного завода, который покупал у корпорации Де Бирсов молибден в больших количествах.

Утром 15 июня 1904 года Пайки и Линдены поднялись на борт парохода «Генерал Слокум», пришвартованного у пирса на Третьей авеню. «Слокум» выглядел великолепно: свежевыкрашен в белый цвет, все три палубы украшали яркие знамена. Когда клубы черного дыма поднялись из обеих труб и прозвучал колокол, сотни визжащих детей помчались по трапам, сбивая друг друга с ног.

– Кажется, мы в меньшинстве, – добродушно заметил Сэм.

– Из тысячи пятисот пассажиров мужчин только восемьдесят, – уточнил Карл.

Тара и Грета Линден обменялись гордыми взглядами, когда их дети помахали им сверху. И Питер, и Оскар Линден были одеты в синие матросские костюмы с белым кантом, а на головах у них красовались синие шапочки. В соответствии с морским лейтмотивом этого мероприятия на дамах были матросские блузы, короткие юбки в складку и синие чулки, а мужчины щеголяли в синих спортивных куртках и белых фланелевых брюках.

Сэм и Карл оставили свои семьи, чтобы осмотреть пароход.

– Похоже, судно находится в превосходном состоянии, – заметил Сэм.

Линден, бывший немецкий морской офицер, не разделял его мнения:

– Не позволяй внешнему виду обмануть тебя. – Карл, пока они шли, слегка постукивал костяшками пальцев по стенам кают, поручням и другим предметам. – Этому кораблю тринадцать лет, и он в очень плохом состоянии. Взгляни хотя бы на это. – Карл остановился у спасательного пояса, висевшего на поручнях, и сжал его; вмятины, оставленные его пальцами, не исчезли. – Старый и гниющий.

Сэм рассмеялся:

– Послушай, ты говоришь как фаталист. Держу пари, ты был придирчивым начальником во время службы в морском флоте.

– Ты прав, черт возьми. Но на борту корабля не должно быть никаких погрешностей, даже на таком неуклюжем тихоходе, как этот. Команда здесь недисциплинированна и небрежна. Ты только посмотри на открытые люки! Я собираюсь поговорить с капитаном.

– Что ты собираешься сделать? Карл, это пикник, а не пробное плавание! Я начинаю уже сожалеть, что мы отплыли.

Карл поднял руки и рассмеялся:

– Ты прав, Сэм, прости. В конце концов мы плывем только до Трогс-Нек.

Но хотя Линден перестал критиковать команду и пароход, Сэм не мог не заметить, с каким неодобрением его друг глядел на незапертые рундуки и открытые люки, мимо которых они проходили. Команда парохода состояла в большинстве своем из угрюмых, небритых парней в грязной форме. Они кричали на расшалившихся детей, угрожая им и их матерям страшным наказанием, если они не будут себя хорошо вести. Матросы дерзили офицерам. Но после того как на верхней палубе появился капитан Уильям Ван Шейк без галстука и без капитанской фуражки, Линден больше не мог сдерживать себя:

– Взгляни на этого борова, он позорит морской флот! Не удивлюсь, если он еще и пьян. Ты знаешь, это самый некомпетентный моряк, который когда-либо выводил корабль из гавани. Через три года после того как «Слокум» был спущен на воду, он завалил его на наносный песчаный мол, покалечив десятки пассажиров. Три года назад он сделал это вновь. У него следовало бы отобрать лицензию.

Два громких заунывных гудка оповестили пассажиров, что корабль готов к отплытию. Когда он, медленно отчалив от пирса, направился в канал, пассажиры, находившиеся на борту, преимущественно члены немецкой религиозной общины, запели «Могучая крепость есть наш Бог».

– Ну что ж, отчалили мы без происшествий, – вздрогнул Сэм. – Давай найдем наших дам.

Тара, Грета и дети стояли на корме. Питер и Оскар перескакивали с места на место, приветствуя детей на других пароходах. Около часа «Слокум» не спеша плыл вверх по Ист-Ривер. Погода была прекрасной, вода спокойной. Казалось, даже Карл Линден расслабился и наслаждался путешествием. Внезапно он потянул носом воздух.

– Что за изумительный аромат? – воскликнул он.

– Наверное, это пахнет похлебка из рыбы, моллюсков, свинины и овощей, – решил Сэм. – Запах доносится с камбуза.

– Что такое похлебка? – спросил Питер.

– Это суп, – объяснила Тара.

Мальчик скорчил гримасу:

– Я не люблю суп. Я хочу сосиски и много-много тушеной кислой капусты.

– И ты это получишь, – пообещал Сэм и, приподняв сына, посадил его на свои широкие плечи.

Пароход плыл параллельно берегу, когда внезапно в его средней части послышались крики: «Пожар!» Пассажиры на палубе были ошеломлены.

– Не может быть! – воскликнула Грета, прижимая Оскара к груди.

– Наверное, кто-то неудачно пошутил, – отозвалась Тара, хотя страх уже сжал ее сердце.

Вдруг на носу парохода поднялся столб пламени.

– О Боже! – воскликнул Линден с мертвенно-бледным лицом. – Этой гнилушке мгновенно придет капут!

И на самом деле пламя в считанные секунды охватило нос парохода. Перепуганные пассажиры хлынули на корму.

– Подойдите к поручням! – крикнул Сэм и, подняв Питера высоко над головой, стал пробиваться сквозь толпу. Тара и Линдены протискивались за ним. Затем «Слокум» свернул в сторону и направился на северо-запад, под струю сильного ветра. Это только ускорило распространение огня по всему пароходу.

– Капитан просто безумец! – воскликнул Карл.

Несмотря на то что береговая линия Манхэттена находилась не более чем в пяти минутах хода, капитан Ван Шейк предпочел взять курс на Норт-Бразер-Айленд!

Охваченные паникой пассажиры, как дикие звери, попавшие в ловушку, сражались за спасательные пояса. Но эти пояса были бесполезны: когда люди пытались их надеть, они распадались на части. Команда решила использовать брандспойт, но, когда включили насосы, вода вытекала из бесчисленных отверстий в прогнившей резине. Вокруг обреченного парохода другие суда подавали сигналы тревоги, вызывая туда пожарную команду.

«Слокум» медленно двигался к скалистому острову. Сотни людей пытались убежать от беспощадного пламени. Но, беспомощные, они могли только с ужасом наблюдать, как огонь надвигается. Всю свою жизнь Тара будет просыпаться по ночам в холодном поту, ощущая смрад горящей плоти и слыша жуткие вопли мужчин, женщин и детей. То была погребальная песня, несущаяся из глубин ада.

– Как только он подойдет к берегу, прыгайте через поручни! – сквозь страшный шум крикнул Сэм.

Вслед раздался предсмертный хрип «Слокума», севшего на мель.

– Скорее! – скомандовал Сэм.

Он бросил Питера в воду как можно дальше от парохода и тут же сам нырнул в воду.

Прежде чем прыгнуть в воду, Тара оглянулась и увидела, как верхние палубы парохода обрушились, похоронив сотни несчастных в огненной гробнице. Счастливчики перепрыгнули через борт и оказались в воде на глубине тридцати футов. Счастливыми их можно было назвать лишь потому, что гибель в водной пучине, наверное, была более милосердной, чем в огне. Очень немногие женщины и дети умели плавать.

Сэму, Таре и Линденам вместе с мальчиками удалось отплыть на некоторое расстояние от жуткого клубка уже погибших и погибающих людей.

– Карл, давай доберемся до берега, а затем поможем этим беднягам, – сказал Сэм.

В воде Тара сбросила матроску.

– Послушай, дай мне Питера. Я прекрасно плаваю. А ты можешь плыть назад.

Полностью доверяя жене, Сэм передал ей плачущего мальчика – Тара физически была куда более сильная, чем большинство мужчин, которых он знал, – и поплыл назад к людям, толпившимся на палубе.

Какая-то женщина с широко открытыми от ужаса глазами сунула ему двух детей.

– Спасите моих малюток! Умоляю, сэр!

Сэм прикрепил малышей к себе лентами от их одежды и велел матери:

– Держитесь за мою левую ногу. Я смогу доплыть до берега, здесь недалеко.

В действительности это была непомерно сложная задача, но в том состоянии сверхнапряжения, в котором находился Сэм, он был уверен, что справится. Однако женщина на полпути к берегу отпустила руку и скрылась под водой.

Шатаясь, Сэм шел по берегу к тому месту, где его ждали Тара, Питер, Грета и Оскар. Он опустил спасенных детей на землю и обнял Тару.

– Мне нужно вернуться. Где Карл? – спросил он.

– Он только что отправился на пароход, чтобы помочь кому-нибудь, – ответила Тара.

Сэм наклонился, поцеловал ее в губы и бросился назад в реку. Пять раз он совершал рейсы до кормы «Слокума» и обратно, каждый раз таща на себе оставшихся в живых. Когда вернулся в последний раз на берег, то застал Карла, с безжизненным видом лежавшего на камнях.

– Я не могу снова плыть назад, – ловя ртом воздух, е слышно произнес он.

– Тебе тоже не нужно больше плыть на пароход, Сэм. Ты бледный как призрак и совершенно измучен, – умоляла его Тара. – Ты уже спас пять жизней.

– Еще один раз, – прохрипел он.

– Несомненно, капитан и команда смогут...

Сэм громко и презрительно рассмеялся:

– Наш храбрый капитан спрыгнул с парохода в тот самый момент, когда он сел на мель, и большинство матросов последовали его примеру. Нет, я должен вернуться. Там в воде плавает младенец в пеленках. – И, шатаясь, как пьяный, он снова бросился в воду.

Зажав ладонью рот, Тара смотрела, как он удаляется. Ее охватило чувство надвигающейся беды.

– Господи, пожалуйста, сбереги моего любимого! – прошептала она, подняла Питера и крепко прижала его к себе.

Наконец появились полицейские. Один из них дал Таре одеяло. На мгновение ее отвлекли истерические крики женщины, которая бегала по берегу и звала своего пропавшего ребенка. Когда Тара снова взглянула на реку, Сэма нигде видно не было.

– Сэм! Сэм! – Голос Тары поднялся на октаву. – Сэм, где ты? О Боже мой! Где мой Сэм?

Сбросив с себя одеяло и опустив на землю Питера, на кинулась в воду.

– Остановите ее! – пронзительно закричала Грета. – Она не понимает, что делает! Карл, сделай же что-нибудь! – умоляла она.

Ее обессиленный муж с огромным трудом встал на ноги и, шатаясь, поплелся к воде. Двое полицейских схватили его.

– Послушайте, мистер, вы не понимаете, куда идете! – уговаривал один из них с сильным ирландским акцентом.

– Там мой друг. Он многих спас, но в последний раз ему не стоило возвращаться. Пожалуйста, помогите ему.

– Я знаю этого человека. Он передал мне двух детей. Быстрее, Пэт, этот парень заслуживает того, чтобы жить.

Они сняли шлемы, рубашки и исподнее и бросились в Ист-Ривер. Мощными взмахами рассекая воду, они поплыли к палубе «Слокума».

– Это просто ужасно! – воскликнул старший из них, с отвращением прокладывая себе путь среди мертвых тел, плавающих в реке лицом вниз.

Вновь и вновь ныряли они в поисках Сэма Пайка. Им мешали ил и другие осадочные породы, поднявшиеся со дна реки, когда пароход сел на мель. Наконец, вынужденные признать свое поражение, они поплыли назад, к берегу, где Карл и Грета тщетно пытались успокоить Тару. Она рыдала так, что казалось, у нее вот-вот разорвется сердце.

– Она безутешна, – беспомощно проговорила Грета. – Возможно, если... Где маленький Питер?

– На станции «Скорой помощи» вместе с Оскаром и другими детьми, – ответил Карл.

– Пойди и приведи его. Может быть, вид сына заставит Тару осознать, что ее жизнь отнюдь не кончилась.

Грета опустилась на колени и обняла дрожащие плечи Тары.

– Ну-ну, не плачь! Карл приведет твоего малыша, теперь он будет нуждаться в тебе, твоей любви и внимании больше, чем когда-либо, раз... – Она запнулась.

– Скажи это, Грета, – сквозь рыдания проговорила Тара. – Раз его отец навсегда потерян для него.

– Это не так, Тара, – возразила ей Грета. – Сэм навеки останется в душе у тебя и у вашего сына. Муж будет наблюдать за тобой и Питером с небес.

Карл вернулся с Питером Пайком. Это был белокурый ребенок с ангельским личиком и широко расставленными, как у матери, блестящими глазами. Сейчас лицо Питера было красным и опухшим от слез.

– Мама, мамочка, где папа? – Мальчик обнял своими пухлыми ручонками Тару и уткнулся лицом ей в грудь.

– Дорогой... папочку забрал Господь. Он был очень смелым и благородным человеком, он спас сегодня многих людей. Он будет жить в душах тех, кто обязан ему жизнью. Теперь мы должны быть такими же смелыми, каким был твой папа. Мы будем очень скучать по нему, и никто никогда не сможет нам его заменить. Но наш долг – жить счастливо, так, как бы этого хотел папа. Ты понимаешь, дорогой? – спросила Тара.

Питер с трудом подавил рыдания и сжатыми кулачками вытер глаза.

– Думаю, да, мамочка. Я постараюсь, – проговорил он.

– Мой маленький мужчина. Теперь ты будешь главой семьи, – сказала Тара и, крепко прижав сына к себе, поцеловала его глаза, щеки и волосы. Грета улыбнулась мужу:

– Я тебе говорила. Ребенок поможет ей пережить горе.

Внезапно Тара выпрямилась и, держа на руках своего маленького сына, пошла к берегу.

– Куда ты? – крикнула ей вслед подруга, но Тара продолжала идти, не обращая на нее никакого внимания. – Карл... – Глаза Греты выражали тревогу.

Он бросился вслед за Тарой и, догнав, ласково взял ее за руку.

– Пойдем, Тара, мы должны отвезти тебя и маленького Питера домой, чтобы вы сняли с себя эту мокрую одежду. Иначе вы схватите воспаление легких. Мы должны сообщить обо всем случившемся твоим родным в Колорадо и родственникам Сэма.

Тара бросила на Карла бессмысленный взгляд.

– Родственники Сэма? – переспросила она. – О чем это ты, Карл? Сэм поспешил домой. Он обещал встретить нас в квартире, – заявила Тара и вдруг расхохоталась.

У Карла волосы встали дыбом. Ужас приковал его к месту, а Тара все продолжала идти по берегу.

– Бог мой! – задыхаясь, воскликнул он и перекрестился.

Грета была в ужасе:

– Карл, что все это значит? О нет, не может быть! Неужели как... как...

– Как ее мать... – мрачно закончил Карл. – Нет, этого не может быть. Этого не должно быть! Боже, неужели ты позволишь произойти такой трагедии дважды в одном поколении!

И оба они опустились на колени и стали молиться.


Молитвы Линденов были услышаны.

Полицейские отвезли Тару на ее квартиру. Врач диагностировал состояние как временный шок, прописал вдове успокаивающее средство и уложил в постель. Под присмотром сиделки Тара проспала мертвым сном четырнадцать часов и на следующий день проснулась снова в здравом уме и смирилась с фактом трагической гибели мужа.

Тело Сэма обнаружили в тот же день вместе с более чем тысячью погибших, главным образом женщин и детей. Хотя это вряд ли бы успокоило безутешные семьи, но полтора года спустя капитан парохода был признан виновным в непредумышленном убийстве и приговорен к десяти годам тюремного заключения.

Глава 11

В понедельник утром Джильберту разбудил телефонный звонок. Она сняла трубку после шестого сигнала, но была еще слишком сонной, чтобы говорить отчетливо.

– Джильберта? – раздался голос Аниты.

– Да.

– У тебя голос как у зомби.

– Так и есть, Анита. Который час?

– Семь. Пора принять душ и начать упаковываться, так как в восемь часов за нами заедет лимузин.

Джильберта молчала.

– Что случилось, Джилли? – спросила Анита.

– Я не возвращаюсь с тобой и Дженет.

– Ты не возвращаешься? Но почему? Джилли... что-то случилось, я это чувствую по твоему голосу.

– Ничего не случилось... честно... – Джильберта старалась говорить спокойно и даже безразлично. – Просто я не спала до трех часов утра, а потом мне снились кошмары.

На другом конце линии повисло молчание, затем Анита твердо сказала:

– Я тебе не верю, и я остаюсь с тобой. Дженет – взрослая девушка, вернется в Денвер одна.

– Не глупи, Анита. Я и слышать не хочу о том, что ты остаешься. Кто-то из нас должен присутствовать на совещании с акционерами компании «Тейт индастриз». Кроме того, у меня в два тридцать встреча со следователями, контролерами сенатора Дрейка. Господи, он все грызет и грызет эту обглоданную кость – я имею в виду тот факт, что Де Бирсы и Тейты нарушают федеральные антимонопольные законы. Однако с тех пор как Хармон отказался поддержать на прошлых выборах список его кандидатов, сенатор Дрейк решил добраться до него через меня... Нет, ты должна меня заменить, Анита, – твердо заявила Джильберта.

– Я так понимаю, что это прямой приказ, босс?

– Ты все правильно поняла, детка. А сейчас я попробую еще немного вздремнуть.

– Каким рейсом ты прилетишь? – спросила Анита.

– Пока точно не знаю. Я позвоню тебе, как только определюсь.

– Я по-прежнему считаю, что ты не откровенна со мной, Джилли.

Она заколебалась и уже склонялась к тому, чтобы рассказать Аните о вчерашней встрече с Милошем, но это был слишком долгий и сложный разговор. Джильберта пошла на компромисс, сказав полуправду:

– Дело в том, что я получила известие от Милоша Алански. Он хочет увидеться со мной сегодня.

– А-а... я предполагала нечто в этом роде. Ладно, пожалуй, это стоит сделать. Я горю желанием услышать, что он скажет.

– Сегодня утром он встретится с капитаном Лаурентисом, это все, что я пока знаю.

– Хорошо, Джилли. Я, пожалуй, повешу сейчас трубку и подниму твою дочь, иначе мы опоздаем на рейс. Поговорим с тобой позже.

Джильберта откинулась на подушку. «Почему я не возвращаюсь домой? Почему я импульсивно приняла такое решение?» Вчера вечером Хармон сказал, что было бы неплохо, если бы она переговорила с Милошем. Но Джильберта это уже сделала. Конечно, сегодня утром его должен допросить Лаурентис, и, возможно, в результате этого разговора выяснится что-то такое, о чем ей следовало бы знать. При мысли об обаятельном капитане Джильберта почувствовала легкое жжение в животе. «Давай смотреть правде в глаза, Джилли: ты питаешь слабость к этому мужчине!»

Джильберта села в постели и закурила. Шаг за шагом она вспомнила свой разговор с Милбшем. Потрясение, испытанное ею, когда она узнала о любовной связи Джулса с падчерицей, прошло, но Джильберте все еще было трудно с этим смириться. Неудивительно, что Дженет разрыдалась, узнав о смерти Джулса. Неужели до сих пор она в него влюблена!

Или?.. Джилли невольно вздрогнула, подумав об этом. Или эти слезы были спектаклем, как и демонстрация потрясения, когда Лаурентис сообщил ей о смерти Джулса? Неужели падчерица каким-то образом узнала об их квартире и пришла в то утро Четвертого июля, чтобы встретиться с ними лицом к лицу? А когда бывший любовник сказал ей, что Джильберта принимает душ, воспользовалась этим и убила его?

Нет... это чистейшей воды фантазия. Дженет не обладает таким бесстрашием, чтобы совершить столь безрассудный и опасный поступок. И даже если бы она это сделала, то не стала бы прятаться в квартире, чтобы затем сбросить убитого Джулса с террасы. Она физически не в состоянии на такое. Это мог сделать только тот, кому под силу поднять тяжелое тело, равно как и...

«Ты находишься в настоящей опасности...»

Джильберта погасила сигарету и заставила себя обо всем забыть. Мучения из-за какой-либо проблемы никак не влияют на ее решение. С этой мыслью Джильберта укрылась с головой и снова заснула.

Ей показалось, что прошло всего несколько минут, когда телефон зазвонил вновь. Это был Милош.

– Я рад, что ты решила не лететь тем рейсом.

– Ну... после всего, что случилось за последние сутки, я как выжатый лимон. Думала, что останусь здесь и буду спать столько, сколько потребуется, чтобы восстановить свои силы.

Джильберта взглянула на часы и очень удивилась тому, что они показывали почти полдень.

– Разумно, – одобрил ее Милош. – Ну а у нас с капитаном Лаурентисом была небольшая беседа.

– И?..

– Мы затронули те же вопросы, что и вы с ним. Я поддержал твое утверждение, что Джулс никогда бы не покончил с собой, и сказал, что у него был список врагов длиной в милю. Лаурентис спросил меня о женщинах Джулса, и я объяснил, что этот список почти такой же длинный. Он попросил меня назвать какие-либо имена, но я ответил, что, поскольку мы с Джулсом взяли за правило не обсуждать личные дела, я могу только гадать на эту тему.

– Он этому поверил?

– Кажется, да... Особенно когда я намеренно ввел его в заблуждение, сообщив, что Джулс служил в ЦРУ и, возможно, по-прежнему был их агентом. Я также сказал, что он много путешествовал и как у бизнесмена у него было отличное прикрытие.

– Я не думаю, что это заблуждение, Милош. Мне пришло в голову, что связи Джулса с ЦРУ могли прямо или косвенно послужить мотивом для его убийства, – заметила Джильберта и задумалась. – Тот телефонный звонок Терри насчет сделки с землей...

– Да... Джулс не был бы так обеспокоен из-за простой сделки, – согласился Милош, – обычно он поручал заключение подобных контрактов своим вице-президентам.

– Лаурентис добился какого-нибудь прогресса в этом деле? – спросила Джильберта.

– Они нашли «додж». Твоя авантюра удалась, автомобиль раздели до каркаса: колеса, двигатель – все. Только номерной знак позволил полиции установить его принадлежность.

– А у Лаурентиса есть какие-то предположения относительно того, как грузовик туда попал? – спросила Джильберта.

– Если и есть, он не сказал об этом. Однако спросил меня, почему такой богатый человек, как я, держал «додж», а не модную машину. Я сказал, что в прошлом у меня были дорогие машины, с которых все сдирали на уличных стоянках. Лаурентис поверил этому. Послушай, если ты решила остаться в городе, почему бы нам не позавтракать вместе? – спросил Милош.

– Звучит заманчиво. Но я еще не одета.

– Хорошо, не торопись. У меня есть кое-какие дела. Я еще не связался с братьями Джулса, но они услышали о его смерти из последних «Новостей» и уже звонили в полицию.

– Какие приготовления к похоронам ты уже сделал?

– Джулс всегда был против пышных похорон. Это будет скромная церемония в церкви Святого Варфоломея, затем кремация, а свой прах он просил развеять над заливом Сан-Франциско.

– Когда это состоится?

– Завтра, в одиннадцать часов утра. А днем я на самолете полечу с его прахом на побережье, – ответил Милош.

– В таком случае глупо лететь домой сегодня. Я могла бы остаться.

– Очень практично, – заметил Милош. – Ты думаешь, Хармон приедет на похороны?

– Я уверена, что он захочет присутствовать, но вряд ли ему это удастся. Он сейчас просто завален работой.

Тем не менее я ему сейчас же позвоню, – объяснила Джильберта.

– Великолепно. Я забронирую где-нибудь столик, и мы сможем вместе позавтракать. Тебя устроит, если я заеду за тобой в час тридцать?

– Вполне. Буду ждать тебя в холле.

Джильберта положила трубку, затем, выждав несколько минут, набрала номер Хармона. Он ответил немедленно:

– Я надеялся, что ты позвонишь до того, как мне придется уйти. Ты уже встречалась с Милошем?

– Да, мы долго беседовали. Он считает так же, как и все, что Джулс никогда бы не покончил жизнь самоубийством. Милоша сегодня утром допрашивали в полиции.

– Есть какие-то новые обстоятельства в деле?

– Только то, что они нашли где-то оставленный пикап, который принадлежал Милошу.

– Пикап? – удивился Хармон.

– Послушай, дорогой, – торопливо заговорила Джильберта, – похороны состоятся здесь, в Нью-Йорке, завтра. Ты сможешь прилететь?

– Проклятие! У меня завтра два выступления и банкет.

– Ну... не расстраивайся из-за этого, Хармон. Джулс ненавидел подобные ритуалы, и он первый бы аплодировал твоему отсутствию, – успокоила Джильберта мужа.

– Ты вернешься домой сразу после похорон? Я соскучился по тебе, – сказал Хармон.

– Первым же рейсом, на который смогу попасть. Я тоже соскучилась по тебе.

– Джилли, я должен прервать наш разговор, пришел сенатор Дженнингс. Увидимся завтра вечером.

– Да. До свидания, дорогой.

Джильберта стала размышлять, следовало ли ей сказать о завещании Джулса, по которому мужу и его дочери доставалось по миллиону долларов. И решила, что будет более благоразумным, если Хармон узнает об этом от юриста. И все-таки Джильберте казалось очень и очень странным, что погибший упомянул в своем завещании только Дженет.

Но почему из всех женщин, которых знал Джулс, он выделил именно эту, совсем ординарную? Ведь существуют и иные формы вознаграждения, хотя, возможно, другие пассии тоже пользовались его благосклонностью.

Но лишь одна мысль по-настоящему мучила ее, когда Джильберта одевалась и принимала душ, – мысль, которую внушил ей Милош: убийца намерен добраться и до нее. Но ведь это лишено всякого смысла! Для чего ему это нужно, если полиция зарегистрировала смерть Джулса как самоубийство? Если только...

Если только Милош окажется прав и убийца действительно сделает этот анонимный звонок!

Милош забронировал столик «У Люхова», в своем любимом ресторане.

Наблюдая, как он с аппетитом поглощает огромные порции красной капусты и картофельных оладий, Джильберта улыбнулась:

– Не знаю, где это у тебя все помещается, ведь ты такой стройный.

Милош мельком заглянул в ее тарелку и с упреком заметил:

– А вот ты не ешь.

– Должно пройти какое-то время, прежде чем у меня появится аппетит, – извиняющимся тоном объяснила Джильберта.

Милош вонзил вилку в ее шницель и переложил его на свою тарелку.

– Я буду есть за нас двоих.

Джильберта закурила сигарету и откинулась на спинку стула, потягивая вино.

– Милош... чем чревата смерть Джулса для «Марстон лимитед»?

Он пожал плечами:

– Ничем. Мы потеряли лучшего капитана, какого можно было только желать, но корабль все равно будет плыть вперед. На протяжении многих лет Джулс создавал свою команду с одной лишь целью: добиться того, чтобы без него можно было бы обойтись.

– А тебя, Милош, он готовил в капитаны? Ты смог бы занять его место? – По губам Джильберты скользнула легкая улыбка.

– Поэтому он и переложил все на меня как на руководителя. Временами я заблуждаюсь, думая, что без меня невозможно обойтись.

На протяжении многих лет невероятный аппетит Милоша Алански был постоянной темой для острот друзей. Так однажды вечером, отпуская шутки на этот счет, Джулс сказал Джильберте:

– Он единственный тощий едок из всех, кого я когда-либо встречал.

Сейчас, наблюдая, с каким вожделением Милош поглощает каждый кусочек со своей и ее тарелки, она вдруг поняла, что Джули имел в виду. Только Джильберта выразилась бы иначе: не едок, а обжора. Она стала подбирать синонимы: обжорство... жадность...

Конечно! Почему она раньше об этом не подумала? Ведь только мистер Алански более всех выигрывал от смерти крупного бизнесмена. Милош, блестящий, честолюбивый, верный Джулсу. Однако слишком долго он оставался в тени, слишком долго жил в отражении славы своего лучшего друга. И хотя, без сомнения, Алански был горячо предан Марстону, все-таки порой он не мог не ощущать свое подчиненное положение.

Милош пристально посмотрел на Джильберту поверх очков в роговой оправе и спросил:

– О чем ты сейчас думаешь, Джилли? Ее смех не был искренним.

– О том, что однажды сказал Джули. Он назвал тебя тощим едоком.

– Обжора подошел бы больше, – уточнил он, широко улыбаясь.

«Ты сказал это, Милош, не я».

– Извини, Милош, я забыла, в какое время будет панихида?

– В одиннадцать. Мы можем поехать вместе, если хочешь, только это будет рано. Мне еще нужно сделать последние приготовления.

– В таком случае тебе лучше поехать вперед. По-моему, ждать около церкви – это значит ничего не делать... Знаешь, я только что сообразила, что у меня нет ничего подходящего для этой церемонии. Пожалуй, мне надо сделать некоторые покупки, – вздохнула Джильберта.

– Могу я подвезти тебя куда-нибудь? – спросил Милош. – У меня назначена деловая встреча в верхней части города.

– Нет, Милош, спасибо. Мне нужно пройтись. Я не привыкла есть по утрам такую тяжелую пищу.

Милош подмигнул ей:

– Ты хочешь сказать, что сыта уже одним видом того, как ем я?

Вернувшись в гостиницу, Джильберта достала покупки и развесила одежду, которую приобрела в фешенебельном салоне. Это были выполненный в строгом стиле темно-синий полотняный костюм, белая шелковая блузка и маленькая шляпка без полей с плоским донышком. Она разделась и, облачившись в халат, свернулась калачиком на кушетке с «Тайными грехами», книгой в бумажной обложке, которую Джильберта купила в отеле. Один раз она прервала чтение, чтобы позвонить в главный офис Де Бирсов в Силвер-Сити, но секретарь сказала, что Анита на совещании и ей передадут, чтобы она позвонила Джильберте.

Анита позвонила через два часа.

– Извини, что я заставила тебя так долго ждать, но я весь день была занята.

– Как все прошло? – спросила Джильберта.

– Прекрасно. Благодаря нашему главному юрисконсульту Джейсону. Их сыщики улизнули отсюда, поджав хвосты. Что касается представителей акционеров «Тейта», они были чрезвычайно довольны предполагаемой квартальной прибылью «Де Бирс», – рассказывала Анита.

– Молодец!

– Что у тебя новенького? – спросила Анита.

Джильберта посвятила ее только в часть своего разговора с Милошем, тщательно избегая каких-либо намеков на завещание, найденный пикап и Дженет. Она сказала Аните, что останется еще на одну ночь, так как похороны должны состояться завтра.

– Я чувствую себя виноватой из-за того, что не буду присутствовать на похоронах.

– Джули простил бы тебя... если бы мог, – проговорила Джильберта.

– Я знаю, он терпеть не мог похороны, – заметила Анита.

– Разве? – Джильберта не могла скрыть удивления. «Но откуда Анита знает об этом?» – Странно, что, будучи такими близкими подругами, мы никогда не обсуждали с тобой Джули.

– А что обсуждать? Он был очень скрытным человеком, держал на расстоянии даже своих друзей. У Джулса была одна черта характера, которую он никогда никому не открывал, даже тебе...

Джильберта прямо спросила:

– Анита... у тебя была когда-нибудь любовная связь с Джули?

Молчание.

– Анита, ты меня слышишь?

После долгой паузы в ответ наконец прозвучало:

– Да, Джилли.

– «Да» – ты меня слышишь, или «да» – у тебя была с ним любовная связь?

– Послушай, Джилли, ты – моя лучшая подруга, но ты не имеешь права меня допрашивать. Это личный вопрос. Мы всегда уважали тайны друг друга...

– Знаю, знаю. Не понимаю, что это вдруг на меня нашло. Это просто потому, что с тех пор как мы учились в колледже, мы с тобой были как родные сестры. У нас никогда не было секретов друг от друга, – объяснила Джильберта.

– Неужели? – Анита заняла наступательную позицию. – А как насчет твоей связи с Джулсом?

– О чем ты?

– Ты отлично знаешь, о чем я говорю, Джилли. В течение всего прошлого года у вас с Джулсом был роман.

– Откуда тебе это известно?

– Я все давно знаю и уверена, что знаю тебя лучше, чем кто-либо другой, девочка моя. Даже твой Хармон. Ты выдавала себя в мелочах бесчисленное количество раз, Джилли.

С присущим ей прагматизмом Джильберта решила, что не стоит дальше играть в кошки-мышки.

– Мое поведение было настолько очевидным? – спросила она.

– Для меня – да. Но я не думаю, что кому-нибудь еще, кроме... – Анита умолкла.

– Кроме Дженет, – закончила за нее Джильберта.

Голос Аниты казался удивленным:

– Что заставляет тебя думать, будто она знает о тебе и Джулсе?

– Разве не ее ты имела в виду? – спросила Джильберта.

– Ну да, но... – Анита осеклась. – Я... я... О, черт побери, Джилли, сейчас нет смысла ходить вокруг да около. До встречи с тобой у него была любовная, связь с Дженет.

– Она сама рассказывала тебе?

– Ей не нужно было этого делать. Послушай, Джилли, ты когда-нибудь чувствовала, что Джулс ведет себя нечестно по отношению к тебе, флиртуя на стороне?

– Изредка, но это всего лишь проявление инстинкта собственника, ревность. Это как прыщи, которые проходят, когда наступает зрелость, – ответила Джильберта.

– Нет, я не это имею в виду. Я имею в виду действительно сильные флюиды. Когда ты нутром чувствуешь, что парень занимается этим с кем-то еще, – объяснила Анита.

– Я только раз испытала это. Речь идет об этой девушке из отдела Джимми Картера. Я знала, что Джулс забрался к ней в постель, но это не имело значения – так, однодневные гастроли.

– Хорошо. Но что вызвало эти флюиды? Я тебе скажу. Когда мужчина и женщина долгое время находятся в интимных отношениях, их близость становится нечто большим, чем секс. Они даже думают одинаково. И когда мужчина смотрит на другую женщину, не важно, насколько бессмысленным может быть этот взгляд, его партнерша интуитивно чувствует, что вызывает в нем желание.

– И говорит себе: «Именно так он смотрел на меня, когда мы впервые встретились», – быстро закончила Джильберта.

– Точно, – подтвердила Анита.

– Точно, – откликнулась подруга. – И теперь я получила ответ на вопрос, который не имела права тебе задавать: у тебя с Джулсом... У вас с Джулсом была любовная связь. Вот как ты узнала о нем и Дженет.

Анита вздохнула:

– Да, Джилли. Это было четыре года назад во время выборов. Я работала с ним в комитете по выборам Хармона губернатором, помнишь?

– Конечно, но я вряд ли тогда знала Джулса. Он, кажется, был помолвлен с этой нефтяной наследницей из Денвера, не так ли?

– Она расторгла помолвку, когда узнала о наших отношениях. – Анита снова вздохнула.

Джильберта рассмеялась:

– Будь я проклята! Интересно, есть ли в Колорадо хоть одна женщина, которую старина Джулс не затащил бы в постель?

– Он был весьма разборчив, – возразила Анита.

Джильберта уже хохотала:

– Ну конечно! А теперь, после того как мы сделали себе комплимент, давай переменим тему разговора!

– Пока мы откровенны друг с другом... – начала Анита. – Я не поверила этой выдумке о том, что ты провела субботу в загородном доме... Думаю, Дженет тоже не поверила.

– Послушай, дорогая...

Анита перебила ее:

– Я говорю тебе это лишь для того, чтобы предостеречь. Капитан Лаурентис не произвел на меня впечатление дурака.

Понимая, что Анита никогда не оставит эту тему, а обязательно вернется к ней когда-нибудь вновь, Джильберта решила чистосердечно во всем сознаться. Медленно и не упуская ни одной детали, она рассказала всю отвратительную историю и добавила, что Милош считает, будто со стороны убийцы ей грозит опасность.

– Но, – закончила Джильберта, – я сказала Лаурентису до того, как он допрашивал тебя, что я была в загородном домике, и он поверил этому, так что не беспокойся.

– Но я буду беспокоиться. Боже мой, Джилли, все это так ужасно! – воскликнула Анита.

– Маленькая девочка сможет о себе позаботиться, ты знаешь это лучше, чем кто-либо другой. Как ты смотришь на то, чтобы продолжить этот разговор, когда я вернусь в офис? – спросила Джильберта.

– Конечно... Джилли?

– Да?

– Мы остаемся друзьями? – спросила Анита.

– Конечно, друзьями, – заверила ее Джильберта и положила трубку.

Ну и ну! Сюрприз за сюрпризом. Итак, у Аниты тоже была любовная связь с Джулсом. Эти двое – пара хладнокровных предателей. А ведь всегда держались так вежливо и официально друг с другом в ее присутствии. Еще два вечера назад Джули спрашивал, не кажется ли Джильберте, что у Аниты любовная связь с Хармоном. Все это время Джулс Марстон притворялся, ублюдок! Оказывается, он спал с ее лучшей подругой, а когда ему надоело, бросил Аниту, и ради кого? Ради незрелой, наивной потаскушки! Как это, должно быть, разозлило Аниту! Ее голос звучал равнодушно, когда она говорила об этом. Однако Джильберта прекрасно понимала, что бывшая одноклассница не из тех, кто легко мирится с положением отвергнутой, особенно если учесть ее семейное положение...

Внезапно Джильберту осенило: вполне вероятно, что в то воскресное утро в квартиру поднялась вовсе не Дженет. «Возможно, это была женщина, у которой она украла любовника, женщина, которая дважды была им отвергнута, и во второй раз из-за меня, самой близкой подруги! Да, возможно, Анита и есть та, кто...»

Зазвонил телефон, и логическое построение рассыпалось. На третий зуммер Джильберта сняла трубку.

– Миссис Киллингтон?

Она узнала голос капитана Джорджа Лаурентиса.

– О, привет, Джордж. А это Джилли, помните?

– Хорошо... Джилли. – Он откашлялся.

– Но как вы узнали, что я еще здесь?

– Как вы и посоветовали, я разговаривал с Милошем Алански сегодня утром, и он сказал, что, может, вы останетесь еще на один день.

– Еще на два дня, поскольку прощальная церемония состоится завтра утром, – поправила его Джильберта.

– Догадываюсь, что вы виделись с Милошем Алански вчера вечером, – заметил Лаурентис.

– Да, действительно, мы встречались в баре, немного выпили. Бедняга ошеломлен и опустошен этой новостью... Кстати, я знаю, капитан, о вашей беседе е ним. Милош упомянул о том, что вы нашли его пикап.

– Да, он был брошен довольно далеко от места... С него сняли все вплоть до рамы, – объяснил Лаурентис.

– Его украли?

– Должно быть, так, хотя я не могу себе представить, кому нужен видавший виды «додж».

– Милошу действительно не везет, – вздохнула Джильберта. – Это четвертая машина, которую у него крадут. Он потому и купил этот «додж», что был уверен, такое страшилище никогда не украдут. Есть ли какие-нибудь новые сведения по поводу... Джулса?

– Никакой информации, старой или новой. Если в ближайшее время так ничего и не появится, его смерть будет зарегистрирована как самоубийство.

– Но это неправда! – запротестовала Джильберта, в то время как внутренний голос предостерегал: «Ты, чертова дура, пусть будет так! Если это самоубийство, то невозможно будет впутать в него тебя».

– Не мне решать. У комиссара внезапно появилось желание закрыть это дело. Я подозреваю, ЦРУ оказывает давление на департамент. Вы ведь сами говорили, что Марстон был их агентом, не так ли? – спросил Лаурентис.

– Да, но это было много лет назад.

– Разве вы не знаете, что старых работников ЦРУ никогда не забывают? Они никогда не исчезают из поля зрения ЦРУ в отличие от старых солдат. Это все равно как окреститься католиком: никогда по-настоящему не сможешь отречься от своей веры.

Она вдруг вспомнила слова Джулса: «Никто не прекращает службу в агентстве...»

– Вы думаете, что ЦРУ могло иметь какое-то отношение к его смерти? – спросила Джильберта.

– Вы почти угадали... Но вернемся к цели моего звонка. Когда мистер Алански сказал, что, возможно, вы сегодня не уедете, я рассудил следующим образом: поскольку прощальная церемония состоится завтра, вы также останетесь здесь на ночь.

– Это же элементарно, мой дорогой Ватсон! – вырвалось у Джильберты.

Джордж рассмеялся.

– И поскольку я тоже пойду на панихиду, не захотите ли вы, чтобы я за вами зашел и мы смогли поехать вместе? – объяснил он.

– Вы пойдете?

– Просто посмотреть на присутствующих, кто придет засвидетельствовать свое почтение, – объяснил капитан.

– Большинство из них не особенно будут горевать, – заметила Джильберта.

– Тем более надо взглянуть на них, вы понимаете, что я этим хочу сказать?

– Очень хорошо понимаю, – ответила Джильберта.

– Как насчет моего предложения? Зайти мне за вами?

– Вы очень внимательны, Джордж. Да... Я была бы вам признательна.

– В десять тридцать? – спросил Лаурентис.

– Я буду готова... Спокойной ночи, Джордж.

– Приятных снов, Джилли... – откликнулись на другом конце провода.

Приятные сны...

О, если бы только она могла быть в этом уверена! Прошлой ночью ее преследовали кошмары. Все выглядело так живо и реально, будто она находилась на борту «Генерала Слокума» в то роковое июньское утро 1904 года, когда ее прадедушка погиб смертью героя у кормы горящего парохода.

Джильберта позвонила и заказала легкий ужин в номер. Она ела за столом у окна, выходящего в парк. Яркий блеск и зелень напоминали сказки, которыми дедушка Джильберты давным-давно развлекал ее. Это были, истории из его собственного детства.

Он с родителями – Тарой и Сэмом Пайк – недолго жил в Нью-Йорке, и его первые воспоминания о самом нежном периоде жизни были связаны с парком, укрытым в первое утро Рождества ослепительным белым снегом. Его память хранила миниатюрные фигурки, катавшиеся на коньках по пруду, за которыми он наблюдал из окна; пар, клубившийся из ноздрей полицейских лошадей. Но, главное, Нью-Йорк был для Питера Пайка символом трагедии. Именно таким он казался сейчас и его внучке Джильберте.

Покончив с едой, Джилли приготовила себе изрядную порцию виски с содовой, забралась в постель и принялась за свою книгу в бумажной обложке. Но когда заметила, что в десятый раз читает одно и то же предложение, отбросила книгу, пошла в ванную, приняла таблетку снотворного и вернулась в постель. Последнее, что вспомнила Джильберта, прежде чем забыться сном, была строка из «Макбета»: «...Сон, смерть земных тревог...»

Глава 12

Тара Де Бирс Пайк и ее трехлетний сын Питер сопровождали тело Сэмюэла Пайка в Колорадо. Согласно его пожеланиям, он был похоронен на горе, где они с Тарой впервые встретились в ужасный буран 1898 года.

Тара переехала в особняк дедушки и бабушки, расположенный за пределами Силвер-Сити. В свои семьдесят пять лет Ларс Де Бирс был по-прежнему председателем корпорации, но полномочия по руководству гигантским промышленным комплексом оставались в руках его сына Нилса. У Минны Де Бирс, как и у ее мужа, в семьдесят два года было отличное здоровье, и они много путешествовали вдвоем. Что касается их дочери Карен, ей было сорок шесть лет, она по-прежнему оставалась красавицей и могла бы десять раз выйти замуж, если бы женихов не отпугивало состояние ее психики. Как в свое время Карен отказалась принять смерть Роберта Паркера, отца своей дочери, так и теперь она не смогла поверить в смерть ее мужа Сэма Пайка.

Однажды вечером, вскоре после возвращения Тары в Колорадо, Карен объявила за ужином:

– Я только что получила письмо от твоего отца, и ты ни за что не догадаешься, что произошло. Представь себе, в Лондоне он столкнулся с Сэмом в одном фешенебельном лондонском клубе. Они прекрасно провели время вместе.

Маленький Питер смотрел на нее широко раскрытыми глазами.

– Бабушка, папа умер, он на небесах, – промолвил он.

Карен рассмеялась и погрозила внуку пальцем.

– Как ты можешь так говорить, Пити? Типун тебе на язык!

Питер начал было протестовать, но Тара заставила его замолчать.

– Заканчивай свой обед, и закроем эту тему. Ты тоже, мама.

Обидевшись, Карен и Питер молча продолжили трапезу. После обеда Тара и ее дядя удалились в библиотеку побеседовать за кофе и бренди.

– Я понимаю, что рано об этом спрашивать, Тара, но когда ты думаешь вернуться к работе? – спросил Нилс.

– Я не сторонница длительного траура. Могу приступить к работе в понедельник утром, – ответила Тара.

Нилс широко улыбнулся.

– Это лучшая новость, которую я слышал за три года! – воскликнул он. – Ты знаешь, я работал как каторжный с тех пор, как вы с Сэмом уехали в Нью-Йорк. Раз ты снова в порядке, я подумал, может быть, следует повезти Марджери и детей в отпуск за границу.

– Ты, безусловно, заслужил это. А работа пойдет мне только на пользу. – Она поднялась. – Решено. Первое, что я сделаю завтра, это постараюсь нанять няню для Питера.

Нилс в замешательстве посмотрел на нее.

– Мама и бабушка прекрасно позаботятся об одном маленьком мальчике, – удивленно заметил он.

Тара поморщилась.

– Я думаю обо всех этих путешествиях, которые совершают бабушка с дедушкой. Пити оставался бы наедине с мамой, а то, что она говорила сегодня вечером об отце и Сэме... Считаю, небезопасно для впечатлительного ребенка долго находиться под действием такой фантазии. Я знаю об этом по собственному опыту. Знаешь, было время, когда я действительно верила тому, что никогда не вижу своего отца только из-за его постоянных поездок.

На спокойном лице Тары появилось страдальческое выражение. Она проглотила ком в горле и продолжила:

– В тот день, когда погиб Сэм, со мной случилась ужасная вещь. Мне сказали, что он утонул, но я отказывалась в это поверить. Я была полна решимости не принять это. Помню, как я взяла на руки Пита и пошла по берегу, бормоча, что встречу Сэма немного позже. Позволь мне сказать тебе, Нилс, это был опасный момент. Потребовались все мои душевные силы, чтобы изгнать демона, который старался овладеть мной, – призналась Тара.

Нилс встал и положил руку на ее плечо. От огорчения на его лице появились глубокие морщины.

– Моя бедная, дорогая Тара! Через какой ад тебе пришлось пройти! Спасибо Господу, что он дал тебе такие душевные силы, которых так недоставало моей сестре.

– Я люблю маму, но не хочу, чтобы она воспитывала моего ребенка, – твердо сказала Тара.

– Я понимаю тебя и полностью согласен с тобой. Этим займется няня, – поддержал Нилс племянницу.

В следующем году Тара с головой ушла в сложные дела «Де Бирс мэннинг энд девелопмент корпорейшн». В течение трех месяцев, когда Нилс с семьей находился в Европе, она приняла управление компанией и единолично принимала решения, взвалив тем самым на себя огромную ответственность.

– Это не может бесконечно продолжаться, миссис Пайк, – однажды утром предостерегла Тару ее личный секретарь. – Посмотрите на себя, вы такая изнуренная и бледная.

– Я чувствую себя превосходно, Дорис. В самом деле превосходно.

– У вас три секретаря, и мы втроем не можем за вами угнаться. Знаете пословицу: «Одна только работа без забав превращает Джека в тупого ребенка».

Рассмеявшись, Тара продолжила подписывать деловые бумаги, лежавшие перед ней на письменном столе.

– Я никогда не буду тупым ребенком, дорогая, – заверила ее Тара.

– О, вы понимаете, что я этим хочу сказать, – ответила секретарша и как бы вскользь лукаво спросила: – Этот красивый профессор Девайн придет сегодня днем? Он записан у меня в календаре.

– В таком случае полагаю, что придет.

Дональд Девайн был горным инженером, который в качестве консультанта работал в разных фирмах, в том числе у Де Бирсов. Высокий и худощавый, с копной седых волос, из всех холостяков штата Колорадо он пользовался наибольшим успехом среди жаждущих выйти замуж. Одно время они с Тарой были объектом горячих сплетен в офисе. Дональд Девайн неоднократно делал попытки начать романтические отношения, однако она вежливо, но твердо их отклоняла.

Со смертью Сэма огонь ее страстной натуры угас, и Тару это устраивало. Только после того как Нилс вернулся из Европы и ее нагрузка на работе сократилась наполовину, Тара снова стала думать о светской жизни. И когда Дональд в очередной раз заговорил с ней о своих чувствах, вдова наконец-то его выслушала. Был канун рождества 1905 года. В доме Де Бирсов устроили небольшой вечер. Дональд и Тара грелись у огромного камина в небольшой гостиной, потягивая горячий пунш и прислушиваясь к веселому потрескиванию огня в камине и завыванию ветра за окном.

– Не понимаю, почему я так мучаюсь и унижаюсь, но, как собака Павлова, я не могу контролировать свои рефлексы. Итак, миссис Пайк, я еще раз прошу вас не отказать мне в удовольствии, которое мне доставит ваше общество на большом праздничном котильоне в Джорджтауне.

Тара улыбнулась ему, глядя поверх своей чашки.

– Спасибо, я принимаю ваше приглашение, профессор Девайн.

От неожиданности он открыл рот и выронил чашку, пролив пунш на рубашку с гофрированной вставкой на груди и на смокинг.

С этого вечера Тара начала встречаться с Доном Девайном два раза в неделю: он сопровождал ее в театр и в оперу, в лучшие рестораны Денвера и всегда вел себя как истинный джентльмен. Сначала Тара была благодарна за то, что он не навязывает ей себя, но проходили месяцы, а Дон Девайн даже ни разу не поцеловал ее. Лишь поддерживал за локоть во время прогулок и целомудренно чмокал в щеку при прощании. Тара стала задавать себе вопрос: «Почему он не считает меня желанной?»

После долгого одиночества Тара снова почувствовала себя женщиной, снова жаждала близости с мужчиной. Она с досадой подумывала о том, что, может быть, Дон Девайн, несмотря на свою мужественную внешность, был гомосексуалистом.

В марте 1906 года Дон пригласил ее отправиться с ним в Калифорнию в следующем месяце. И в сердце Тары затеплилась надежда.

– В Сан-Франциско проводится съезд – собираются горные инженеры и геологи со всего света, – рассказывал он. – Самым интересным будет симпозиум по добыче золота и серебра. По-моему, вам или вашему дяде полезно послушать мнение специалистов.

Тара кокетливо улыбнулась.

– Не думаю, что компания может одновременно обойтись без нас обоих, но... я бы с удовольствием поехала с вами, Дон.

– Да ну! Это хорошая новость. Вы когда-нибудь были в Сан-Франциско? – спросил Дон.

– Нет, – ответила Тара.

– Вы его полюбите. Это самый изысканный город в Соединенных Штатах.

– Не могу дождаться этого путешествия, в котором вы будете моим гидом! – воскликнула Тара и так многозначительно сжала руку Дона, что он густо покраснел и заторопился.

– Мне, право, сейчас пора. Я и не представлял, что уже так поздно.

Тара проводила его до двери и в темном вестибюле, встав на цыпочки, нежно поцеловала его в губы.

С испуганным выражением лица Дон отпрянул назад, что-то пробормотав, и выбежал на улицу.

С досадой и недоумением смотрела она, как Девайн спешит по выложенной гравием тропинке к круговой подъездной аллее, где его ждал экипаж. По своей натуре Дон был очень осторожным, чересчур застенчивым и деликатным человеком. «Он просто вынужден был вести себя сдержанно по отношению ко мне как к наследнице огромной империи Де Бирсов. К тому же я его работодатель, – успокаивала себя Тара. – Ну что ж, в Сан-Франциско, вдали от той власти и влияния, которые моя семья имеет в Колорадо, его нерешительность исчезнет».

– Я могу играть роль цепляющейся виноградной лозы так же, как любая женщина, Дон Девайн, – сказала Тара и улыбнулась.

Они покинули Денвер десятого апреля, чтобы попасть в Огден в штате Юта – конечную станцию на железнодорожном маршруте из Нью-Йорка в Калифорнию. В роскошном спальном вагоне поезда их примыкающие друг к другу купе соединялись между собой дверью.

Девайн демонстративно закрыл эту дверь на ключ и отдал его Таре. Она не могла сдержать смех.

– Дон, я женщина, умудренная опытом, а не тепличная девственница. Я знаю, что вы настоящий джентльмен, и поэтому настаиваю, чтобы вы отперли дверь. Уверена, вы никогда не откроете ее без моего приглашения. А сейчас, извините меня, я хочу переодеться и умыться.

Не проронив ни слова, Девайн пошел к себе в купе и плотно прикрыл дверь за собой.

Тара обтерлась губкой у раковины, затем припудрила и надушила тело, надела кружевной лифчик и в тон к нему трусики ярко-розового цвета. Она внимательно осмотрела свое отражение во весь рост в зеркале, висевшем на двери в ванной, и улыбнулась. Вероятно, Дон упадет в обморок, если увидит, что она так одета! Тара выбрала повседневное платье из крепдешина зеленого цвета и натянула его через голову.

Пройдя щеткой по волосам и слегка прикоснувшись помадой к губам, Тара была готова к встрече с Дональдом. Она постучала в дверь, соединяющую их купе.

– Дональд, вы готовы?

Он переоделся, полотняные брюки и трикотажная вязаная рубашка придавали ему довольно фривольный вид.

– Не позавтракать ли нам? – спросила Тара.

– Разумеется, но тогда лучше мне, пожалуй, надеть рубашку и галстук, – ответил Дональд.

– Вздор! Мы теперь за границей и можем обойтись без обычных условностей. Лично я чувствую себя совершенно без комплексов.

Он закашлялся и попятился.

Тара стояла, широко расставив ноги, положив руки на бедра и остановив на нем неодобрительный взгляд.

– Дональд Девайн, что это с вами? Вы боитесь меня? Или дело во мне? – удивленно спросила Тара.

– Конечно, нет! – возразил Дональд. – Почему вы так думаете? – в свою очередь, удивился он.

– Не важно, пойдемте в вагон-ресторан, – ответила Тара.

Дональд пошел на компромисс, надев поверх рубашки куртку.

Завтрак был легким и вкусным: холодная отварная семга с голландским соусом, салат, а на десерт – рисовый пудинг. Они приятно побеседовали, любуясь меняющимся за окном пейзажем. Выпив по второй чашке чая, они вернулись в свои купе и оставшуюся часть дня провели, читая и разговаривая через оставленную открытой между их купе дверь.

Около четырех часов Тара зевнула и положила книгу.

– Думаю, я вздремну.

– Хорошо, – отозвался он. – Я закрою дверь.

– В этом нет необходимости. Вы меня не беспокоите. Увидимся за ужином, – сказала Тара.

Она проснулась, когда лучи заходящего солнца осветили ее лицо. Сквозь полуоткрытые веки Тара увидела, что Дональд, стоя в дверях, смотрит на нее, и улыбнулась.

– На что вы смотрите?

– Виноват, простите меня. – Дональд был очень взволнован. – Просто... это... это... – Он умолк.

– Пожалуйста, скажите мне, – настаивала Тара, приподнявшись и пристально глядя на него.

Лицо Дональда было красным от смущения.

– Я любовался вами так же, как я любуюсь этим прекрасным сельским пейзажем. Вы редкая красавица... – взволнованно сказал Дональд.

– Какие прелестные слова! – воскликнула Тара, но увидев, что он отправился в свое купе, попросила: – Нет-нет, не уходите! Останьтесь, поговорите со мной.

– В самом деле, пора одеться к ужину. – Дон искусно отклонил ее предложение. – Мне кажется, что вечером в вагоне-ресторане будет более официальная атмосфера, чем за ленчем.

– Думаю, да, – согласилась Тара.

– Увидимся, когда вы будете готовы. – И он закрыл за собой дверь.

Тара выбрала платье бледно-персикового цвета, украшенное кружевными оборками.

– Вы великолепно выглядите, – сказал Дональд по пути в вагон-ресторан; на нем был парадный костюм с белой накрахмаленной рубашкой и черным галстуком.

– Благодарю, Дон. Вы также выглядите очень красивым.

– Благодарю вас. – Дональд взял руку Тары и, низко склонившись, коснулся губами ее шелковистой кожи.

С каждым часом их путешествия Дональд казался ей не таким сдержанным и менее церемонным.

Они заказали разрекламированную телятину в винном соусе с гарниром из трюфелей, а на десерт любимое блюдо американцев – яблочный пирог в густом соусе.

– Я, наверное, лопну, – пожаловалась Тара.

– Мне тоже не следовало есть второй кусок пирога, – присоединился к ее мнению Девайн.

Они вернулись в купе, и Тара предложила:

– Давайте переоденемся во что-нибудь более удобное и поиграем в карты!

– С удовольствием. Какую игру вы предпочитаете? Покер? Безик?

Она подмигнула:

– Сдающий выбирает. Должна предупредить вас, что, когда я играю в карты, я бываю безжалостной – настоящая хищная тигрица.

Девайн рассмеялся.

– Я попытаю счастья.

Пока они переодевались, дверь, соединявшая их купе, была закрыта. Тара надела пеньюар из серебристо-голубого бархата, рукава и подол которого были окаймлены кружевом. Стоя перед зеркалом, она вынула из волос два серебряных гребня, которые удерживали французский узел на затылке, и ее волосы, подобно темному мерцающему водопаду, рассыпались по спине. Тара расчесала их, а затем перевязала голубой атласной лентой.

Когда Девайн осторожно постучал в дверь, она сидела на диване, лицом к нему, в непринужденной, расслабленной позе.

– Входите, Дон.

Девайн снял пиджак и рубашку. Поверх брюк был надет длинный, до щиколоток халат.

– Ну разве мы не выглядим по-домашнему – как настоящая супружеская пара, готовящаяся отойти ко сну? – заметила Тара.

Девайн смущенно рассмеялся:

– Вряд ли. Вы, миссис Пайк, не совсем подходите на роль средней американской домохозяйки.

– Входите, пожалуйста, и раскрывайте столик, – пригласила Тара. – У меня есть игральные карты.

У стены под окном стоял откидной столик. Девайн наклонился в узком пространстве между креслами, чтобы открыть задвижку, которая прочно удерживала столик, и случайно рукой коснулся ее бедра. Ощущение его крепких мускулов вызвало у Тары дрожь в ногах, которая поднялась до поясницы, вызвав желания, которые слишком долго дремали. Девайн выпрямился, и Тара увидела, что у него горит лицо и пульсируют вены на висках.

– Дон, садитесь рядом со мной.

– Я считаю, что мне лучше занять кресло напротив вас.

– Почему? – удивленно спросила Тара.

– Мы же собираемся начать игру, нам не следует заглядывать в карты друг друга.

Она изобразила смятение:

– Неужели вы думаете, что я буду мошенничать?

– Нет, – криво усмехнулся Девайн. – Но искушению поддался бы я. Вы знаете, старый карточный шулер Картье сказал: «Взгляд украдкой стоит двух прорезываний». *

– Забавно. Мы что, будем играть в вист?

– Вообще я предпочитаю покер, – ответил Девайн.

– Великолепно. Я тоже. А какие ставки? – спросила Тара.

Он удивился:

– Ставки? Неужели вы играете на деньги?

– А для чего же еще тогда играть?

– Что ж, тогда вы называйте ставки.

– Доллар за карту и два за последнюю, – предложила Тара.

Брови Девайна медленно поползли вверх.

– Это несколько высоковато для меня. Не забывайте, что я не Де Бирс.

Раздался стук в дверь, и проводник-негр заглянул в купе:

– В какое время стелить постель, господа?

– Мы дадим вам знать чуть позже. Да, пожалуйста, скажите официанту, чтобы поставил на лед бутылку шампанского и принес ее, когда она станет холодной, – попросила Тара.

– Да, мадам, – ответил проводник и бесшумно исчез.

– Шампанское? – переспросил Девайн. – После нескольких бокалов вина, что мы выпили в ресторане?

Тара подмигнула ему:

– Римляне перед тем, как начинались их оргии, говорили, что вино разрушает запреты.

– Самая высокая ставка, на которую я согласен, – пятьдесят центов за карту и доллар за последнюю.

– Решено, – согласилась Тара.

Она выиграла первую партию с перевесом в два очка. Две следующие игры взял Девайн, но Тара вернула утраченные было позиции, выиграв три партии подряд. Она сдавала карты уже для седьмой партии, когда проводник ловко вкатил в купе столик, на котором стояли шампанское в ведре со льдом и два бокала. Затем он откупорил бутылку и наполнил наполовину бокалы.

– За чудесные каникулы в Сан-Франциско! – произнесла Тара, и они чокнулись. Она быстро осушила свой бокал и протянула руку, чтобы взять бутылку.

– Не усердствуйте, моя милая. Мы ведь не хотим напиться, не так ли?

– Мы не хотим? Говорите за себя, Дон, – возразила Тара и вновь наполнила свой бокал. – Итак, на чем мы остановились? Да, я беру следующую карту.

Она сдала одну карту себе, одну Девайну и еще одну себе.

– Один доллар, – сказал Девайн.

– Принимаю и удваиваю.

– Эй, предел – один доллар!

– Дон, не будьте таким скрягой!

– Хорошо. Принимаю.

И он положил на стол еще два доллара. Тара открыла карты:

– Две дамы.

С торжествующей улыбкой Девайн выложил на стол свои карты.

– Две пары: тузы и восьмерки! – воскликнул он.

Тара откинулась назад, на подушку.

– Рука мертвеца. Именно с этими картами сидел Билл Уайльд перед тем, как его застрелили, – заметила она.

Девайн сгреб со стола деньги:

– Меня вроде никто не собирается убивать.

– Как вы самоуверенны! – весело заявила Тара. – Есть много способов добиться своего.

– Вы говорите весьма двусмысленные вещи.

Игнорируя его вопросительный взгляд, Тара лениво улыбнулась и попросила:

– Налейте нам еще по бокалу.

У Девайна слегка закружилась голова, и он пролил шампанское на столик.

– Упс! Но, как говорят, никогда не плачьте над пролитым вином.

– Над пролитым молоком, дурачок!

– Да нет, это определенно вино, – заупрямился Девайн и, обмакнув указательный палец в разлитое вино, предложил Таре: – Попробуй.

Она взяла его руку и направила поднятый палец к себе в рот. Дональд пощекотал пальцем ее нёбо, и Тара почувствовала, что краснеет. Она ощутила покалывание в сосках. Его лицо тоже приобрело ярко-розовый оттенок. Он смотрел на свой палец с видом человека, только что дотронувшегося до раскаленной плиты.

Тара рассмеялась:

– Не пугайтесь, я не укушу вас, Дон. – И, склонив голову, задумчиво посмотрела на него. – Полагаю, мы достаточно поиграли для одного вечера. Как вы смотрите на то, если мы сложим столик?

Девайн молча подчинился, а затем снова сел в кресло. Тара налила ему шампанского, а остатки вылила в свой бокал.

– Предлагаю тост, Дон. За любовь.

– За любовь, – смущенно повторил он и маленькими глотками стал пить шампанское.

– Вы когда-нибудь были влюблены?

– У меня никогда на это не было времени.

Тара рассмеялась:

– Несомненно, такой сильный, мужественный мужчина, как вы, должен был хоть иногда находить время для женщин. Я имею в виду, что у мужчин, как и у женщин, бывают определенные потребности.

– Послушайте, Тара, вам не кажется, что вы заходите слишком далеко, спрашивая меня о моей частной жизни? Как бы вы себя чувствовали, если бы я копался в ваших личных делах? – возмутился Девайн.

– Копаться в моих личных делах? Ладно. Валяйте. Что бы вы хотели узнать о моей интимной жизни?

– Думаю, пора готовиться ко сну. Все это шампанское ударило нам в голову. – Дональд встал.

Тара дотронулась рукой до его груди и нежно толкнула в кресло. Поставив бокал на подоконник, она встала.

– Нет, вы уйдете, только когда мы закончим этот весьма интересный разговор... Мои личные дела, да. Я была девственницей до замужества и не была близка ни с каким другим мужчиной, даже после смерти Сэма Пайка. И скажу вам совершенно откровенно, что это затянувшееся воздержание все больше и больше разочаровывает меня. Дональд, неужели вы не находите меня желанной?

– Я сказал вам сегодня днем: вы идеальная красавица, – ответил он.

– Нет, я говорю не о восхищении издали. Я имею в виду физическую близость. Неужели вы не ощущаете влечения ко мне? А вот я, признаюсь, считаю вас одним из самых сексуальных мужчин, – заявила Тара.

Избегая ее настойчивого взгляда, Дональд уставился в свой бокал, вертя в пальцах его ножку. Когда наконец он ответил, его речь была медленной и запинающейся:

– Тара... вы бесконечно желанны. Просто... Ну, это длинная история и... – Он умолк.

– И? – настойчиво потребовала Тара.

– Я не уверен, что вы захотите ее услышать.

– Почему бы вам не позволить мне самой судить об этом?

Дональд залпом осушил бокал и потянулся за бутылкой. Обнаружив, что там нет ни капли, он тяжело вздохнул и, глядя Таре в глаза, начал свою историю:

– Мне было семнадцать. В то время я жил на нашей ферме в Огайо. Мой брат Боб, которому тогда было двадцать три, только что женился на девушке по имени Марсия Дейвис. Горожане поговаривали, что до свадьбы она была проституткой. Моим родителям Марсия не понравилась, но они молчали ради Боба. Мне его девушка тоже не нравилась, хотя тогда я еще не совсем понимал почему, просто чувствовал, что она представляет угрозу для нашей семьи.

В семнадцать лет, как вы, должно быть, знаете, юноша особенно слаб и не защищен от искушений плоти. Я не был исключением, и Марсия, как только могла, пользовалась этой слабостью. Каждое утро, когда я выходил из своей комнаты, чтобы спуститься к завтраку, она поджидала меня в коридоре наверху. Ее халат был небрежно перехвачен поясом так, чтобы в вырезе была видна тонкая ночная рубашка. Марсия всегда стремилась удостовериться в том, что я обратил должное внимание на ложбинку между ее грудями. И однажды утром Марсия позвала меня к себе в спальню – Боб уже спустился к завтраку. Она сказала, что застряла скользящая рама в подъемном окне, и попросила ее починить. Конечно, с рамой было все в порядке. Марсия поблагодарила меня, и прежде чем я успел уйти, она, в ночной рубашке, встала перед окном. Лучи солнца так освещали ее, что она казалась обнаженной. День за днем эта женщина выкидывала такие провокационные номера, и в конце концов я буквально начал сходить с ума от вожделения. Это стало моей навязчивой идеей. И днем и ночью я думал только о ней. Мой мозг был измучен потрясающими фантазиями: в них Марсия и я безумствовали в постели. Что-то обязательно должно было произойти. И это что-то произошло...

Одним июльским утром отец и Боб отправились чинить заборы, а меня послали чистить сарай. Уборка была в самом разгаре, когда в дверях появилась Марсия.

« – Ты знаешь, я никогда не была на сеновале... – сказала она. – Интересно, как там?

– Тебе там не понравится.

– Это уж мне решать. – С этими словами Марсия подошла к стремянке. – Она ужасно шатается. Ты не мог бы подержать ее, пока я залезу наверх?»

Марсия была, как обычно, одета вызывающе: в крестьянской блузке, которая выгодно подчеркивала ее пышную грудь, и до неприличия короткой юбке. Я подошел и стал держать стремянку. Одной рукой Марсия подобрала юбку вокруг бедер и... Господи, я изо всех сил старался не смотреть вверх, но, увы, был слишком слаб. Я... я должен был посмотреть. И это погубило меня. Я увидел то, что много раз представлял себе в своих диких фантазиях.

Марсия была без трусиков, как муха, попавшая в паутину, как обреченный кролик, загипнотизированный удавом. Я поднялся вслед за ней. Марсия уже лежала на сене и с манящей улыбкой смотрела на меня. Я дрожал как осиновый лист на ветру, голова кружилась, в горле пересохло.

«Я слышала, что сено – это лучшее место для секса». И Марсия стала снимать с себя одежду. Вид ее обнаженного...

Дональд поднял голову, и Тара увидела в его глазах такую безысходность...

– Что случилось затем, было кошмаром прямо с полотна Босха. Мы набросились друг на друга как два зверя в джунглях, кусаясь, царапаясь... И это продолжалось весь день. Когда я вернулся в дом, казалось, я умру от стыда и раскаяния. Однако на следующий же день я снова пошел на сеновал. Марсия уже поджидала меня. У нас вошло в привычку встречаться в полях, в сарае для дров, даже в их с Бобом спальне. Я совсем потерял голову и наставлял рога своему любимому брату в его собственной постели! Но однажды...

Моя семья собиралась идти в церковь, как это бывало каждое воскресенье, только в этот раз я притворился больным, чтобы остаться с Марсией. Она была атеисткой и никогда не посещала церковь. Как только все ушли из дома, я оказался в ее кровати.

Спустя некоторое время мне послышался какой-то шум. Марсии, должно быть, тоже, потому что она попыталась приподняться в постели. За минуту до этого Марсия улыбалась, а теперь смотрела куда-то позади меня полными ужаса глазами, широко раскрыв рот. Я обернулся и не мог поверить своим глазам. Словно какой-то безумный призрак, вызванный моей нечистой совестью, в дверях стоял Боб. Сколько я буду жить, никогда не забуду выражения его лица. Потрясение, горе, боль, отвращение – все это было в его глазах.

Мы лежали парализованные, онемевшие, ожидая, когда на нас опустится топор. Но Боб только отвернулся и молча вышел.

«Он пошел за ружьем! – пронзительно закричала Марсия. – Он хочет нас убить!»

Я надеялся, что брат так и поступит. В тот момент смерть была самым милосердным наказанием для меня. По крайней мере я был бы избавлен от тяжкого испытания – встречи с Бобом лицом к лицу.

Марсия вылезла из окна на крышу балкона и позвала меня последовать за ней, но я не мог пошевелиться. Я сидел оцепенев и ждал, когда вернется Боб. Затем до меня дошло, что в дверях стоит отец и говорит, что мать забыла кошелек и им пришлось вернуться. Внезапно он закричал на меня:

«Какого черта ты здесь делаешь, голый, как сойка? Где Марсия? Где Боб?»

У него был совершенно дикий взгляд. Прежде чем я успел ответить, отец уже бежал вниз по лестнице. Когда я спустился на кухню, он сидел, ссутулившись над кухонным столом, и плакал. Я умолял его сказать мне, что случилось, но он только повторял:

«Сарай... сарай...»

Я выскочил во двор и побежал к сараю. Еще до того как я очутился у открытой двери, я увидел его. Боб повесился на балке. Я ворвался внутрь, отвязал его, но слишком поздно. Боб умер...

Слезы текли по щекам Дональда Девайна, когда он поднял голову и встретил полный ужаса взгляд Тары.

– Седые волосы... Я не такой старый, каким кажусь. В тот день моя голова стала белой. Но это не единственная Каинова печать, которую я ношу. – Девайн отвернулся. – Видите ли, – проговорил он прерывающимся голосом, – с того дня я ни разу не был близок с женщиной. Я... я... абсолютный импотент.

Тара прижала руки к щекам и, задыхаясь, прошептала:

– Как... как это, должно быть, ужасно для вас.

Девайн поднялся и, не говоря ни слова, подобно зомби, с безвольно опущенными руками пошел в свое купе и закрыл за собой дверь.

Тара сразу же легла, пожелав себе, чтобы блаженный сон разогнал страшные образы, проносившиеся перед ее мысленным взором: Боб Девайн, качающийся на балке, его шея, стянутая жестокой петлей, его лицо, раздувшееся и почерневшее от удушья; Дон, похотливо извивающийся со своей распутной невесткой; их тела, сплетенные в любовном экстазе...

К своему изумлению, Тара вдруг заметила, что все эти страшные образы возбуждают ее. Ей стало стыдно, но она постаралась успокоить себя мыслью, что плоть слаба и в каждом человеке прячется примитивный зверь. Тара провела руками по бедрам и животу, представляя, что это руки Дона; сжала ладонями груди и большими пальцами обеих рук стала дразнить соски до тех пор, пока они не напряглись и не встали торчком. Она застонала от все возрастающего желания.

«О Дон, я так отчаянно хочу тебя! И ты будешь моим!»

Таре казалось, что оскорбительная ирония судьбы, сделавшая такого мужественного мужчину импотентом, была столь же трагична, как и самоубийство его брата. Будучи женщиной с необыкновенно сильным характером, она приняла решение, что во время их пребывания в Сан-Франциско бизнес будет иметь второстепенное значение. Тара Де Бирс Пайк поклялась, что воскресит дремлющее либидо Дона.

Глава 13

Сан-Франциско оказался именно таким, каким описал ей Дональд Девайн.

– И даже красивее, – сказала Тара, когда они любовались раскинувшимся перед ними городом с вершины мыса Ноб-Хилл, служащего своеобразной Меккой для богатых и знаменитых туристов.

– Посмотрите, как закат наполняет ослепительным светом вход в порт, – заметил Дональд. – Вот почему это место называют Золотые ворота. Завтра мы совершим путешествие на экскурсионном пароходе через пролив Окленд.

– О Дон, как же мне здесь нравится! – воскликнула Тара, невольно сжав его руку.

– Мне тоже, – ответил Дон, обнял ее за талию и крепко прижал к себе. – В Сан-Франциско есть какая-то магия, я сразу почувствовал это, как только впервые ступил ногой на его землю. И никогда не ощущал ее так сильно, как сейчас.

– Я разделяю это чувство, – ответила Тара, улыбаясь ему.

– Магия и чудеса... Интересно знать... – Он замялся.

– Интересно знать – что?

– Не важно, нам лучше вернуться в отель. Мы едва успеем переодеться и заказать легкий ужин, перед тем как отправиться в оперу.

– Не могу поверить, что сегодня вечером мы услышим великого Карузо в моей любимой опере «Кармен».

– В таком случае пойдемте, – позвал ее Дональд.

Тара позволила себе на полчаса погрузиться в горячую ванну с французским жидким мылом, которое тут же превратилось в пену, состоящую из пузырьков, больших и мягких, как зефир.

Она надела голубое шелковое белье и маленький корсаж на талию, чтобы поддерживать тяжелую юбку ее бального платья из атласа холодного голубого цвета с маленькими рукавами-буфф и глубоким вырезом.

Длинные волосы Тара уложила в низкий пучок и надела на него сетку для волос из платиновых и золотых нитей, украшенную разноцветными блестками. Белые атласные туфли-лодочки и шелковые чулки, поддерживаемые фривольными черными подвязками, завершали ее туалет. Закончив одеваться, Тара села на кушетку у окна и взглянула на город, залитый в это время мягким рассеянным светом сумерек, и подумала: «В нем действительно есть какая-то магия, как говорит Дон».

Вскоре он постучал в дверь ее номера.

– Вы готовы?

Тара поднялась и открыла ему.

– Вы настоящее лакомство! – воскликнул Дон, пожирая ее глазами.

Игриво приподняв бровь, она переспросила:

– Лакомство? Вы хотите сказать, что от моего вида у вас текут слюнки?

Он покраснел.

– Это была метафора.

– Вы, Дональд, сегодня тоже великолепно выглядите.

– Не думаю, что у нас будет время поужинать перед оперой.

– Ничего страшного. Мы поужинаем после спектакля, – отозвалась Тара.

– Тогда пойдемте. У нас есть возможность присутствовать на светском параде первых леди Сан-Франциско по мере их прибытия, – сказал Дональд.

– Отлично, я только возьму в спальне бинокль, – ответила Тара.

Хотя зрелище столь большого количества элегантно одетых мужчин и женщин, двигавшихся по кругу амфитеатра, действительно ослепляло Тару, его все же затмило выдающееся исполнение несравненного Карузо. Певца столько раз вызывали на сцену, что Тара потеряла счет. В экипаже она почувствовала, что возбуждение опьяняет ее.

Вернувшись в отель, они прошли прямо в основной зал ресторана и заказали себе роскошный ужин.

– Самая восхитительная еда, какую я когда-либо пробовала, – сказала Тара за кофе с коньяком.

Было уже за полночь, когда они поднялись к себе в номера.

– Пожалуйста, зайдите выпить по рюмочке на ночь, – пригласила Тара. – Сегодня днем мне принесли бутылку коньяка «Реми Мартин».

Дональд без колебаний принял приглашение. «Хороший знак», – подумала она.

– Налейте коньяк, а я переоденусь во что-нибудь более удобное, – попросила Тара.

В спальне она разделась и обнаженная подошла к зеркалу. Ненавидя ложную скромность, Тара признала, что тело ее выглядит соблазнительно: длинные красивые ноги, пышные бедра, едва заметный живот, тонкая талия и упругие груди.

– Тара, сегодня вечером ты неотразима, – задумчиво проговорила она, – и сегодня ты вылечишь Дона Девайна от импотенции!

Будучи твердо в этом уверена, Тара надела легкий как паутина пеньюар с широкими рукавами-крыльями и длинной легкой юбкой. Затем распустила волосы и стала их расчесывать до тех пор, пока они не заблестели как вороново крыло. Расправив плечи, Тара вошла в гостиную, решительно настроенная одержать победу над Дональдом Девайном.

При ее появлении он поднялся:

– Вы выглядите восхитительно!

– Все это слова, слова, слова, – поддразнила она его. – Разве вы не слышали, что судят не по словам, а по делам? – Тара положила руки ему на плечи. – Дональд, докажите мне, что вы действительно считаете меня восхитительной. Поцелуйте меня.

Он хотел было отойти, но Тара поймала его в ловушку, обвив руками за талию и сказав:

– Вы причините мне боль, если попытаетесь вырваться.

– Послушайте, Тара, шутка шуткой, но не заходите слишком далеко.

– Я не шучу, Дон. – Ее алые губы слегка раскрылись. – Поцелуйте меня, и я вас освобожу, обещаю.

Лицо Дона выражало противоречивые чувства: неуверенность, тревогу, страх и – да, она была в этом уверена! – желание. Тара приподнялась на цыпочки так, что ее губы оказались лишь в нескольких дюймах от его лица.

– Сделайте это, Дональд.

– Проклятие! Вы просто ведьма! – С внезапной решимостью Дональд крепко прижался губами к ее губам.

Это было такое же волнующее ощущение, как и тогда, когда она впервые поцеловалась с Сэмом Пайком. Тара языком раскрыла его губы, и он, оказавшись во рту Дона, извивался там, подобно игривой змейке. Дон еще сильнее сжал Тару в своих объятиях и не отпрянул, когда женщина страстно прижалась к нему. По-прежнему не размыкая рук на спине Дона, Тара повела его к кушетке.

– А теперь лежите спокойно и расслабьтесь, дорогой. – Она стала снимать пеньюар.

Дон как загипнотизированный смотрел на нее.

– Вы... вы еще более восхитительны, чем я мог бы себе вообразить, – произнес он с благоговением.

Тара тихо рассмеялась.

– Что вы имеете в виду, говоря «мог бы вообразить»? Неужели вы никогда не представляли меня такой: я, голая, лежу в ваших объятиях? Будьте правдивы, Дон.

Тара схватила его руки, положила себе на грудь и почувствовала, как его пальцы сжали ее нежные податливые холмики.

Дональд несколько раз сглотнул, прежде чем сумел ответить:

– Да... Я не лишен фантазий и страстных желаний, но это тщетное потворство своим слабостям. Я же говорил вам, что не способен доставить удовольствие женщине.

– Вы ошибаетесь, и я вам это докажу. – Она расстегнула ему ширинку.

Дональд попытался оттолкнуть ее руки.

– Боже мой, Тара! Немедленно прекратите это!

– Не прекращу. А теперь снимите фрак и рубашку.

– Конечно, я этого не сделаю. Вы или ненормальная, или пьяная.

– Да, пьяная, но не от алкоголя, а от того, что представляю, как мы с вами лежим обнаженные в объятиях друг друга, что мы очень скоро и сделаем!

Как в трансе, Дональд подчинился ее приказу, снял фрак и рубашку.

– Должно быть, я тоже ненормальный, – пробормотал он.

– Теперь брюки.

Он подчинился и остался в нижнем белье. Тара захихикала:

– Мужчины носят крайне непривлекательное нательное белье. – Сказав это, она скользнула рукой в его кальсоны.

– Это бесполезно, – задыхаясь, произнес Дон.

– Ваше тело неподатливо, как доска, – пожаловалась Тара. – Ложитесь на тахту и расслабьтесь. Вы должны быть похожи на кусок воска.

Дональд сделал все так, как ему сказали, но, несмотря на искусные ласки Тары, его пенис оставался таким же вялым.

– Я же говорил вам, – произнес он с упреком.

Но Тара была непреклонна. Она помогла Дональду снять белье, затем стала говорить с ним воркующим голосом, как мать воркует со своим ребенком:

– Помнишь, как было до смерти твоего брата? Ты с Марсией в апогее страсти... Вспомни, вспомни, вспомни и перестань думать о своем брате. Роберт умер, и все твое горе и самобичевание уже никогда не вернут его, – увещевала Тара.

Она целовала его губы, глаза, шею и сильную, мускулистую грудь. Ее губы опустились вниз, к его животу... Наконец, когда Тара дотронулась языком до его пупка, ее усилия были вознаграждены. Дональд задрожал, и мучительный стон сорвался с его уст.

«Страдание и экстаз, – подумала Тара, – неотделимы как сиамские близнецы».

Она поцеловала его твердый плоский живот и завладела последней цитаделью. Тара любила сейчас Дональда так страстно, как, наверное, ни одна женщина никогда не поклонялась своему любовнику.

Внезапно злые чары рассеялись, и Дональд вернулся к жизни... Его мужское естество гордо восстало. Дон приподнялся, обнял Тару и уложил ее на спину.

– Это чудо! – воскликнул он.

– Ты ведь сказал, что мы приехали в город магии и чудес.

– Я так неистово тебя хочу, мое желание граничит с безумием...

– В таком случае возьми меня, любовь моя... Возьми меня! – сказала Тара.

Она открылась ему навстречу, и Дональд, не теряя ни минуты, овладел ею. Мгновение спустя они уже двигались в унисон, со всей естественностью опытных любовников отдаваясь страстному ритму. Когда Дон достиг вершины наслаждения в первый раз, Тара подумала, что он взорвался внутри ее, но даже после затянувшегося оргазма его эрекция не уменьшалась. Три раза они доводили друг друга до экстаза, прежде чем Дональд не лег на спину рядом с ней.

– Какая же ты потрясающая женщина! – только и мог прошептать он.

Тара улыбнулась и погладила Дональда по животу.

– А какой ты потрясающий мужчина! – проговорила она.

– Моя дорогая, я так долго любил тебя издали и не осмеливался открыться тебе в этом. Я считал, что это напрасное дело. – Дональд приподнялся на локте и заглянул Таре в глаза. – Сейчас уже можно сказать, что я страстно хотел сказать тебе с самого первого дня, как только увидел: я люблю тебя, Тара, и хочу, чтобы ты стала моей женой.

Она взяла в руки его лицо:

– Дорогой, любимый Дональд, ты не думаешь, что было бы более благоразумно подождать несколько месяцев, чтобы посмотреть: по-прежнему ли ты испытываешь ко мне те же чувства? В данный момент ты можешь чувствовать обычную благодарность и...

– Это совершенно не так, – с раздражением сказал Дональд. – Я горячо тебя люблю, всегда любил. Пожалуйста... пожалуйста, обещай, что ты будешь моей женой, – настаивал он.

Тара нежно поцеловала его в губы.

– Я обещаю скоро дать тебе ответ, но только после того, как мы вернемся в Колорадо и у меня будет возможность взвесить все в домашней обстановке. Нужно подумать и о маленьком Питере, – сказала Тара.

– Дорогая, я люблю Питера так, как будто он – моя собственная плоть и кровь. И мальчик любит меня.

– Верно. И все же я должна обдумать это все как следует. Однако предупреждаю, что если все-таки я выйду за тебя замуж, я буду не только женой. Ты знаешь, у меня есть обязанности по отношению к семейному бизнесу.

– Конечно. Я бы и не подумал просить тебя отказаться от своей карьеры.

– Ты – хороший человек, Дональд Девайн. Любая женщина гордилась бы тобой и почла бы за честь стать твоей женой, – проговорила Тара.

Он наклонился и поцеловал ее, сначала нежно, а затем настойчиво, и Тара вновь почувствовала, как горячий огонь желания овладевает ею. Она опустила руку, чтобы поощрить его, но Дон уже был во всеоружии.

– На этот раз ты ложись на спину, – сказала она, – и позволь мне выполнить эту работу.

Дональд рассмеялся.

– Работу? Я впервые слышу, что о сексе говорят как о работе. Какое же это восхитительное занятие!

Тихо застонав, Тара стала двигаться вверх-вниз, сначала медленно, словно дразня, потом все быстрее и быстрее, пока Дон не воскликнул:

– Господи! Я больше не могу это выдержать! Наверное, я на небесах, потому что ты ангел.

Тара была счастлива это услышать, и позже, когда их страсть выплеснулась и они лежали, прижавшись друг к другу, подобно воркующим голубкам, она игриво шлепнула Дональда и сказала:

– Не странно ли говорить такие слова женщине, когда она вступает во внебрачную связь? Ангел... Ну и ну! В таком случае падший ангел.

Обнимая друг друга за талию, они голыми пошли в спальню и легли в постель.

– Спокойной ночи, мой дорогой, – прошептала она. – Спи крепко.

– Я еще слишком возбужден, чтобы уснуть.

Однако сон быстро пришел к ним обоим – глубокий, спокойный сон как естественный итог полного счастья, удовлетворенной страсти и любви. А тем временем на город магии и чудес надвигался апокалипсис...

Это началось на расстоянии более двухсот миль к северо-западу от Сан-Франциско.

Полосы лунного света прокладывали серебристые дорожки в Тихом океане до самого горизонта. Было очень тихо, и только волны еле слышно плескались о борт грузового судна. Внезапно вахтенный вздрогнул, услышав это. Сначала звук был похож на отдаленный раскат грома, но с каждой секундой он становился все громче и превратился в оглушительный рев. Вахтенный офицер потерял равновесие, и ему пришлось ухватиться за поручень, чтобы не упасть. Океан бурлил и пенился, а судно швыряло как щепку.

Он бросился в рубку.

– Что происходит, сэр? Я не могу справиться с ним! – выкрикнул рулевой.

– Я не знаю! Быть может, конец света!

– Сэр! Посмотрите! – Выпучив глаза, рулевой с ужасом смотрел на сплошную водяную стену, выросшую перед носом судна.

– Боже милостивый! – Офицер перекрестился.

В следующее мгновение лавина накрыла их, и стальной корпус судна был раздавлен как яичная скорлупа.

С нарастающей яростью стихии мощный вал несся вдоль разлома Сан-Андреас по направлению к спящему Сан-Франциско.

Около пяти часов утра страшное землетрясение обрушилось на побережье, разрушая утесы, вырывая с корнем тысячелетние калифорнийские пальмы и на сотни миль до неузнаваемости меняя его очертания.

Сержант полиции Джесс Кук, дежуривший ночью, остановился поболтать с другом Алом Леви, который возвращался домой после ночной игры в покер.

– Ты когда-нибудь видел такой рассвет, Эл? – спросил он, указывая на кроваво-красный восток.

– Не нравится мне это, Джесс. В воздухе чувствуется что-то странное. – Леви нахмурился.

Вдруг как по команде во всех уголках спящего города залаяли собаки, кошки завели свой жуткий концерт, поддержанный ржанием лошадей.

– Боже праведный! – воскликнул Кук, хватая Леви за руку. – Должно быть, у меня начался бред!

Далеко на Вашингтон-стрит мужчины увидели вселяющее ужас зрелище: вздыбившийся тротуар, подобно гигантской волне, стремительно двигался в их направлении.

На шестом этаже отеля Тара и Девайн вылетели из кровати, подобно вертящемуся дервишу, а мебель бросало от стены к стене, словно бильярдные шары.

– Это землетрясение! – закричал Девайн.

Опираясь руками о пол, он на коленях пополз к окну и крепко ухватился за подоконник. Тара последовала за ним и не поверила своим глазам. Насколько мог охватить взгляд, всюду высокие дома раскачивались, как городской лес, на который обрушились ураганные ветры. Одно за другим здания начали падать.

– Мы должны немедленно отсюда выбраться, – сказал Девайн. – Набрось халат, нет времени, чтобы одеться!

Тара накинула пеньюар, а Девайн натянул брюки, и они осторожно стали пробираться к двери.

В холле был ад кромешный. В вестибюле настоящее столпотворение. Такой сцены Тара не могла представить себе даже в самых жутких снах. Полуодетые мужчины и женщины, а многие совершенно голые, дрались друг с другом, чтобы пробраться к выходу.

– Пусть они выйдут, – сказал Девайн. – У нас еще есть время. Это здание довольно крепкое.

Они остановились перед открытой дверью номера, и Девайн воскликнул:

– Будь я проклят!

Посреди гостиной, одетый в купальный халат и комнатные туфли, стоял великолепный Энрико Карузо. Он прижимал к своей груди фото великого президента Теодора Рузвельта с его автографом и, не обращая внимания на сыпавшуюся на него штукатурку, пел.

Тара восхищенно захлопала в ладоши.

– Кто, кроме итальянца, стал бы петь в такой момент арию из «Паяцев»! – воскликнула она.

Однако исполнение было прервано упавшей с потолка хрустальной люстрой. После этого камердинер Карузо схватил певца за руку и вытолкнул в холл.

Карузо пожаловался Таре:

– Mamma mia! Я уехал из Неаполя, чтобы спастись от Везувия, и угодил здесь прямо в землетрясение!

К этому времени толпа в коридоре несколько поредела, и они смогли спуститься вниз по лестнице.

Первый подземный толчок длился не более сорока пяти секунд, но показался вечностью. Они были уже в вестибюле, когда второй толчок уложил их всех на мраморный пол. Через двадцать пять секунд Тара и Девайн с трудом встали на ноги и, прихрамывая, пошли на улицу.

Некогда великолепный город сейчас корчился в предсмертной агонии. Здания, как костяшки домино, рассыпались, погребая друг друга. Газ и вода вырывались из огромных трещин в земле. Пожары охватили весь город. Повсюду лежали трупы с изувеченными и раздробленными головами, ногами и руками, все было обагрено алой кровью.

Карузо с камердинером вышли вслед за Тарой и Девайном на улицу, певец от слабости и всего пережитого буквально осел на землю. Полицейский верхом на лошади подскочил к ним.

– Времени на отдых нет! Через десять минут всех, кто не успеет уйти отсюда, поглотит огонь! Или спускайтесь к заливу, или поднимайтесь на Ноб-Хилл! – «крикнул он.

Застонав, Карузо с помощью своего камердинера и Девайна поднялся.

В этот момент они увидели красивого молодого человека в нарядной накидке и высоком цилиндре. Он небрежно поигрывал тростью и беззаботно насвистывал какую-то мелодию.

Карузо шлепнул себя по лбу.

– Кто же еще, кроме Джона Барримора, вырядился бы при таком землетрясении!

– Кто это? – спросил Девайн.

– Величайший в мире актер, – ответил ему Карузо и, бросившись вперед, заключил Барримора в крепкие объятия. – Старина, что ты здесь делаешь?

– В данный момент я ищу место, где можно купить что-нибудь выпить. Я вернулся с холостяцкой вечеринки, а из-за проклятого землетрясения все бутылки со спиртным разбились. Ну, всего хорошего! Увидимся, Энрико! – беспечно сказал он и пошел дальше.

Когда они наконец достигли вершины, их взгляду открылся трагический пейзаж. Зрелище было столь ирреальным, что напоминало одну из картин Дантова ада.

В порту мужчины и женщины дрались друг с другом, словно звери, за право оказаться на паромах, которые могли перевезти их через залив в Окленд.

Административные здания, жилые дома, церкви были объяты пламенем пожаров. Деревянные строения поднимались кверху подобно факелам, в то время как сооружения из стальных балок и перекладин корчились и извивались в огне словно живые существа. Гордость Сан-Франциско, величественная ратуша, на строительство которой ушло двадцать лет и шесть миллионов долларов, превратилась в груду камней.

Весь город был залит жутким багровым заревом. Сквозь плотную завесу дыма, окутавшего все на многие мили вокруг, не было видно, как по-прежнему гибли в огне люди, как мародеры грабили мертвых и умирающих, нередко отрубая пальцы, чтобы овладеть ценными кольцами. Хотя это было рискованное занятие, потому что армейские и полицейские патрули безжалостно расстреливали их на месте. Один мужчина раздевал девушку, пытаясь ее изнасиловать. Три человека подоспели ей на помощь. И пока двое держали бандита за руки, третий его кастрировал.

Согласно обнародованной статистике, за три дня землетрясение и сопутствующие ему пожары в Сан-Франциско опустошили свыше трех тысяч акров земли, или пятьсот пятьдесят городских кварталов, и разрушили двадцать девять тысяч зданий. Погибло более восьмисот человек, а убытки составили более пятисот миллионов долларов.

Уже наступили сумерки, когда пожарные потушили огонь вдоль берега. После этого дисциплинированная процессия спасшихся людей спустилась с горы. Они послушно стали ждать своей участи, чтобы сесть на паромы, которые должны были перевезти их в Окленд. У многих не было даже рубашки, чтобы прикрыться. Беженцам было предоставлено временное пристанище в местном арсенале и других общественных зданиях.

Тара телеграфировала в Силвер-Сити с просьбой прислать деньги на одежду и возвращение в Колорадо. Спустя два дня они с Девайном уже ехали по Тихоокеанской железной дороге в спальном вагоне на восток.

– Это было ужасно! – вздохнула Тара, прижимаясь к Девайну. – Но если бы я должна была пройти через это снова, зная, что ожидает меня в будущем, я все-таки поехала бы в Сан-Франциско.

Девайн тихо рассмеялся.

– Я понимаю, что ты имеешь в виду, – сказал он. – Если бы мы не поехали вместе, я бы по-прежнему оставался робким, замкнутым, сосредоточенным на собственном несчастье человеком. Моя дорогая, я навсегда перед тобой в долгу.

– А ты всегда в моем сердце, любовь моя.

В порыве страсти они заключили друг друга в объятия.

– Как ты считаешь, эти спальные места не слишком узкие, чтобы на них заниматься любовью? – спросила Тара.

– Я мог бы заниматься с тобой любовью даже на частоколе.

– Так чего же мы ждем? – улыбнулась она.

Глава 14

Дональд Девайн и Тара Де Бирс Паркер поженились летом 1907 года.

– Я счастлив, что вы теперь член нашей семьи, – сказал Нилс Девайну на церемонии бракосочетания. – Безвременная кончина Сэма Пайка стала для нас больше чем личной трагедией. Он был опорой нашего экономического объединения... Поскольку Тара должна стать моей преемницей, для меня огромное утешение сознавать, что она сможет рассчитывать на такого сильного человека, как вы. Я полагаю, что вы знаете о делах корпорации не меньше, чем она и я.

Девайн крепко пожал Нилсу руку.

– Я высоко ценю ваше доверие. Будьте уверены, я сделаю все, чтобы оправдать его.

В следующем году на Силвер-Сити обрушилась эпидемия гриппа, которая за три дня унесла жизни Ларса и Минны Де Бирс. Нилс, который тоже заболел гриппом, поправился, но получил осложнение на легкие. У него развился туберкулез, и его поместили в санаторий под Денвером. Несмотря на энергичные протесты и Тары, и Девайна, он сложил с себя обязанности председателя и президента многопрофильной промышленной империи и назначил Тару председателем правления, а Дона – президентом.

Питер Пайк, которому исполнилось восемь лет, был точной копией своего отца: высокий для своего возраста, стройный и гибкий как тополь, со светлыми вьющимися волосами и бледно-голубыми глазами. И только кожа – ярко-бронзового цвета – свидетельствовала о том, что его предки по материнской линии были индейцами. Как и мать, он был прирожденным наездником, и по меньшей мере дважды в неделю они вместе скакали верхом на своих любимых конях по горам и равнинам Колорадо.

Мир вступал во второе десятилетие нового века, а над Европой нависла угроза войны. В Июне 1914 года в Сараево сербский националист вероломно убил наследника австро-венгерского престола, эрцгерцога Франца Фердинанда. Началась Первая мировая война.

Война таила в себе необычайное волшебство для Питера Пайка, как и для многих идеалистически настроенных, наивных молодых людей той простодушной эпохи. Он проводил по два часа в день в публичной библиотеке, читая газеты, журналы и карты, по мелочам собирая информацию, каждое официальное сообщение с фронта. И дома за ужином сообщал о том, что узнал.

– Может быть, мы действительно вступим в войну, но я очень рада тому, что ты слишком молод, чтобы тебя призвали на военную службу, – заявила Тара.

Энтузиазм сына пугал ее. С угрюмым лицом Питер молча смотрел в тарелку. Затем, не в состоянии больше сдерживать гнев, он встал из-за стола и стремительно вышел из комнаты.

– Зачем ты выводишь его из себя? – спросил Дон Тару. – Ты ведь знаешь, как он боготворит все, что связано с армией.

– Да, – вздохнув, ответила она, – и я молюсь, чтобы эта ужасная война окончилась, прежде чем Питер станет взрослым.

Но так как война в Европе фактически зашла в тупик и продолжалась еще три года, стало очевидно, что опасения Тары не так уж и беспочвенны. Будучи блестящим студентом, Питер окончил среднюю школу за два года и объявил, что хочет продолжать занятия в колледже на Восточном побережье.

– Что ты хочешь изучать? – спросила Тара.

– Право... или, может быть, инженерное искусство, – ответил он.

Дон, получивший инженерное образование, был в восторге и предложил Питеру обратиться в Массачусетский технологический институт. Питер заинтересовался, на той же неделе отправил туда документы. И вскоре он получил извещение из приемной комиссии о зачислении.

Отъезд Питера из Денвера в сентябре следующего года вызвал щемящую тоску в сердце Тары. Провожая Питера на вокзале, Тара безуспешно старалась сдержать слезы.

– Я уже безумно скучаю по тебе, а ты еще даже не уехал.

– Я тоже буду по тебе скучать, мама, – ответил Питер.

– Ведь мы впервые так надолго разлучаемся, – заметила Тара.

– На все есть свое время, говорится у Экклезиаста, – напомнил ей Девайн. – И наступило время Питера покинуть родное гнездо.

– Я понимаю... Обещаешь, что будешь писать нам по меньшей мере два раза в неделю? – спросила Тара.

Питер подмигнул отчиму:

– Я обещаю. – И обменялся рукопожатием с Девайном. – Хорошо о ней заботься, – попросил он отчима.

– Обещаю делать это наилучшим образом, – ответил тот.

До этого момента Тара воспринимала своего сына как маленького мальчика. Сейчас, глядя, как он стоит рядом с ее мужем, мать вынуждена была посмотреть правде в глаза: в пятнадцать лет, ростом под два метра, широкоплечий, с резкими чертами лица, Питер Пайк выглядел настоящим мужчиной...

Питер с блеском окончил первый семестр, однако к весенней сессии его отметки несколько снизились из-за того, что он был всецело поглощен военными событиями в Европе. Ни один американец не удивился, но и не пришел в восторг, когда шестого апреля 1917 года Соединенные Штаты объявили войну Германии и ее союзникам.

В Силвер-Сити Тара и Дональд восприняли эту новость с пессимизмом, несмотря на то что со вступлением Америки в войну корпорация Де Бирсов сумела утроить свои прибыли.

– Надеюсь, Питер не натворит каких-нибудь глупостей, – сокрушалась Тара.

– Ты забываешь, что ему еще нет даже шестнадцати лет, – напомнил Дон.

И все же мать продолжала беспокоиться, и когда в последующие пять недель они не получили никаких известий от Питера, она по-настоящему испугалась.

– Я собираюсь позвонить в институт. Может быть, он болен, – сказала Тара.

– Нам бы первым сообщили об этом, – убеждал ее Дон. – Я полагаю, что он сейчас зубрит, готовясь к последнему экзамену. – И, увидев скептическое выражение на лице Тары, добавил: – Послушай, дорогая, если к концу недели не получим письмо, тогда мы позвоним.

Тара согласилась, но четыре дня взгляд ее был хмурым, прелестные черты лица напряжены. В пятницу утром супруги спустились к завтраку. Горничная, раскладывавшая на столе свежую почту, сообщила:

– Есть письмо от господина Питера.

– Я же тебе говорил! – Дон улыбнулся Таре, но, взглянув на марку, стал серьезным. – Оно из Франции.

Тара покачнулась и поднесла руку к горлу:

– Боже милостивый, нет!

– Тебе лучше сесть. – Дон подставил ей стул и встал за ее спиной так, чтобы они могли вместе читать.

«Дорогие мама и Дон!

Я понимаю, какой будет для вас удар, когда получите мое письмо. Я сожалею об этом, но действительно так лучше. Соединенные Штаты вступили в войну, и я просто не могу оставаться в стороне и вести привычную жизнь с теннисными кортами, плавательными бассейнами и другими светскими развлечениями. Я хочу выполнить свой долг, как и любой другой честный американский парень. Поэтому я поступил на военную службу и сейчас нахожусь в учебном центре в Иссудене, где формируется эскадрилья истребителей.

Нашими инструкторами являются главным образом ветераны эскадрильи Лафайетта, группа американских летчиков, которые перешли в авиационный корпус армии, как только Соединенные Штаты объявили войну Германии. Им нет цены, поскольку у них за плечами год боевого опыта. Наш командир – майор Рауль Лафбери – был одним из первых американцев, поступивших на военную службу к французам.

Я никогда не встречал более прекрасных парней, чем у нас, в девяносто четвертой эскадрилье. Среди них: Эдди Рикенбакер, Джеймс Норман Холл, Джон Хаффер и Дэвид Петерсон. Завтра я совершу свой первый самостоятельный вылет...»

Было темно, когда старший по казарме разбудил лейтенанта Питера Пайка:

– Вставай, лейтенант, пора!

Позавтракав на скорую руку, Питер и другой новоприбывший, младший лейтенант Эдди Рикенбакер, рапортовали майору Лафбери на аэродроме.

– Вам, парни, повезло, – сказал командир, нежно проводя рукой по крылу истребителя. – Совершенно новые самолеты «ньюпор». Самый симпатичный маленький истребитель в воздухе... Ладно, поднимайтесь на борт.

– А где пулеметы? – нахмурился Питер. Лафбери широко улыбнулся:

– О, это оплошность с моей стороны. Я должен был вам сказать. Наши пулеметы еще не прибыли.

Рикенбакер фыркнул:

– Мы что, будем бросать камни в немецкие самолеты?

– Вы удивитесь, но в начале войны самолет не считался боевой машиной. Единственным назначением авиационного корпуса армии считалось выполнение разведывательной работы. Кстати, у немцев тоже. Это было что-то вроде дружеского соревнования. Наши парни бывало махали их парням, когда пролетали мимо них, и наоборот. Однажды немецкий «фоккер» чуть не протаранил один из наших самолетов, и французский летчик, пилотировавший его, так рассвирепел, что швырнул в немца разводной гаечный ключ. Гнусный летчик в ответ вытащил револьвер и сделал два выстрела в фюзеляж француза. Это было началом вражды, которая становилась все сильнее. С тех пор каждый раз, когда обе стороны поднимались в воздух, происходил обмен ружейным и пистолетным огнем. Затем британского наблюдателя осенила блестящая идея. Он установил пулемет на вращающемся основании позади своей кабины и уничтожил «фоккера» в небе. Вот так родился воздушный бой...

Ладно, хватит трепаться, я полечу в головном самолете. Рикенбакер, вы будете моим ведомым, а вы, Пайк, прикрывайте его с фланга. – Лафбери натянул шлем, надел защитные очки и забрался на крыло головного самолета.

– Удачи, сынок! – произнес Рикенбакер.

– Перестань меня так называть! – возмутился Питер. – Мне двадцать лет.

Рикенбакер громко рассмеялся:

– Черта с два тебе двадцать! Держу пари, что ты ни разу и не брился, пока не поступил на военную службу. Ну а по правде говоря, сколько тебе лет, парень?

Питер покраснел и, опустив глаза, ответил:

– Почти шестнадцать.

Рикенбакер засмеялся и похлопал его по спине.

– Ты обманул вербовщиков. Молодец! У тебя есть характер, доверяю тебе быть моим ведомым.

И Эдди и Питер успешно совершили свой самостоятельный вылет. Но им предстояло еще многому научиться у ветеранов-летчиков эскадрильи: заходить на врага так, чтобы солнце было позади тебя; избавляться от противника, повисшего на твоем хвосте; набирать скорость и внезапно и резко останавливать носовую часть фюзеляжа, чтобы бросить самолет в штопор.

Многое из военного искусства было заимствовано американцами и у немецких асов. В знаменитом развороте Иммельманна пилот делает только половину мертвой петли. На вершине ее он резко разворачивает самолет, с тем, чтобы снова лететь прямо, и держит курс в противоположном направлении. В большинстве случаев застигнутый врасплох преследователь обнаруживает себя в качестве преследуемого. Благодаря летающему клину барона Манфреда фон Рихтгоффена американцы научились придавать большое значение боевому порядку самолетов в воздухе. Однако именно американцы придумали способ формировать круг вокруг подбитых самолетов, с тем чтобы защищать их от вражеской атаки.

– Изобретательность добрых старых янки, – рассказывал майор. – Это пришло с Дикого Запада. Так индейцы нападали на вереницу крытых повозок американских колонистов... Еще следует помнить: если загорится ваш самолет, не паникуйте и не бойтесь за него. Вы можете, скользя на крыле, не подпускать пламя к кабине достаточно долго, чтобы благополучно приземлиться.

К тому времени когда их эскадрилья наконец получила свои пулеметы, Питер, как и остальные новобранцы, был уверен, что может самостоятельно сражаться с немецкими летчиками, и ему не терпелось показать себя в деле. Такой шанс представился в начале мая, когда ему поручили первое боевое задание: вместе с Рикенбакером и руководителем полета капитаном Петерсоном они должны были осуществить барражирование.

Перед вылетом Лафбери пожал всем троим руки со словами:

– Желаю удачи и хорошей охоты.

Был сумрачный рассвет, когда пилоты начали барражирование над Сен-Мишелем. Раскинувшаяся под ними неровная лесистая местность, кое-где окутанная туманом, выглядела доисторически пустынной. Вражеские траншеи, словно извивающиеся змеи, тянулись от горизонта до горизонта. Длинные уродливые стволы немецких орудий нацелены в воздух, а пространство вокруг американских истребителей насыщено темными волокнистыми клубами дыма и огня.

Не успели они миновать Сен-Мишель, как попали в дождевые тучи. Ливень хлестал по туго натянутой обшивке крыльев и фюзеляжа. В этих условиях было почти невозможно поддерживать связь. И оставалось действовать по принципу: каждый за себя.

Питер сильно увеличил скорость самолета, затем истребитель в продолжительном плавном спуске направился на французскую территорию. Спустившись на высоту в тысячу футов, он заметил дыру в сплошной облачности и, нырнув в нее, оказался в ясном воздушном пространстве. Питер некоторое время летел на бреющем полете над опустошенной сельской местностью, пока не увидел знакомый условный знак. Спустя полчаса он приземлился на полосе полевого аэродрома.

Лафбери, Чемберс и Кемпбол выбежали ему навстречу.

– Рик и капитан Петерсон уже вернулись? – спросил Питер.

– Петерсон прилетел как раз перед тобой. – Нахмурившись, Лафбери взглянул на небо, которое быстро темнело, так как со стороны Германии, откуда должен был появиться самолет Рика, надвигалась гроза. – Черт побери, ему бы лучше поторопиться, прежде чем видимость станет нулевой.

Послышались отдаленные раскаты грома, и небо на западе осветилось вспышкой молнии.

– Эй, послушайте! – закричал Кемпбол. – Вы слышите?

Лафбери широко улыбнулся.

– Я знаю этот звук так же хорошо, как мужчина знает голос своей возлюбленной, – с облегчением проговорил он.

Питер откинул назад голову и стал всматриваться в чернеющее небо.

– Мне это мерещится или к аэродрому приближается не один самолет? – с тревогой спросил он.

Трое мужчин молча прислушивались. Внезапно Лафбери хлопнул себя рукой по лбу:

– Ты совершенно прав, сюда направляется не один самолет, и, если слух меня не обманывает, это немецкие «фоккеры»! Должно быть, они повисли прямо на хвосте у Рика. Живее! – воскликнул он. – Мы должны помочь ему.

Поскольку в истребителе Питера оставалось четверть бака горючего и двигатель еще не остыл после полета, он первым поднялся в воздух.

Немецкие пилоты, стремясь настичь Рикенбакера, не заметили, что находятся вблизи полевого аэродрома противника, пока не оказались практически над ним. Но, увидев, как в воздух поднимаются американские истребители, развернулись назад, к своим позициям.

Легкий и быстрый истребитель Питера сближался с немецкими самолетами. Фактически он еще только поднимался в воздух, когда догнал наиболее медлительного «фоккера». Осознав, что избежать опасности невозможно, его пилот совершил искусный поворот и встретил «ньюпор» пулеметными очередями в фюзеляж. Благодаря неоднократным инструктажам о тактике обороны Питер предвидел маневр немца и ускользнул влево, а затем, когда «фоккер» пролетел мимо, снизился по спирали на его хвост.

В центре прицела показался крест на хвосте самолета, и Питер нажал на гашетку. «Фоккер», будто раненая птица, пролетел еще сотню ярдов, затем, казалось, на мгновение замер высоко в воздухе и, войдя в штопор, камнем рухнул на землю. Пылающая дуга от «фоккера» разбрасывала искры, словно фейерверк в День независимости.

Питер был полон радостного возбуждения. Ведь именно он одержал первую победу над противником в боевом дебюте своей эскадрильи!

Молодой летчик сделал вираж и отправился на аэродром. И как раз вовремя, чтобы увидеть, как Лафбери уничтожает второй «фоккер», методично ведя заградительный огонь.

В тот же вечер на банкете, устроенном в честь победоносных американцев, мэр Туле вручил летчикам символический ключ от города.

– Все, что хотите, ваше, – пообещал мэр.

– Все? – спросил Лафбери, внимательно оглядывая празднично украшенный зал ратуши и остановив взгляд на нарядной молодой женщине, пышная грудь которой грозила выскочить из смело открытой крестьянской блузки.

Полный француз, приложив кончики своих пальцев к губам, послал воздушный поцелуй.

– Все. Vive les Americains![1]

Лафбери ответил на приветствие:

– Vive l'Amour![2]

Мэр обнял Питера за плечи:

– А вы, мой юный друг... Насколько я понимаю, это вы первый в эскадрилье уничтожили самолет противника. Не окажете ли вы мне честь, дав автограф моей младшей дочери? Пойдемте, я представлю вас. Ее зовут Джильберта.

Обогнув банкетный стол, он повел Питера к стройной девушке, оживленно беседовавшей с двумя молодыми людьми. Она улыбнулась, увидев рядом с отцом американского летчика.

В то самое мгновение, когда встретились их взгляды, Питер понял, что влюблен. Его совершенно покорили огромные фиалковые глаза.

– Джильберта, это Питер Пайк, тот самый молодой американский лейтенант, который сбил сегодня двух бошей.

– Только одного, – застенчиво поправил Питер. – Здравствуйте, Джильберта.

Она сделала реверанс:

– Это честь, лейтенант Пайк.

– Сегодня, – сказал ее отец, – ты будешь спутницей героя и гидом и запомни, что его желания являются для тебя приказом.

Девушка покраснела, у Питера тоже горели щеки и уши.

– А сейчас я должен уделить внимание другим гостям. – С этими словами мэр поклонился Питеру и удалился.

– Ну что ж, лейтенант Пайк, каково ваше желание? – Ее улыбка была подобна лучу солнечного света.

– Я в вашей власти, и, пожалуйста, называйте меня Питером. Лейтенант звучит скучно и официально.

Джильберта взяла его под руку:

– Сначала я поведу вас в винный погреб моего отца, и вы сможете выбрать напиток к ужину... Питер.

Он был рад покинуть шумный банкетный зал и остаться наедине с Джильбертой. Когда они спускались по узким ступенькам в винный погреб, их бедра соприкасались. Никогда еще ни одна девушка не вызывала у него такую сильную вспышку страсти. В смятении Питер попытался скрыть эрекцию, незаметно сунув руку в карман. К счастью, в погребе было довольно темно. У одной стены от пола до потолка стояли стеллажи с бутылками вина.

– Вы предпочитаете шампанское? – спросила Джильберта.

– На самом деле я предпочитаю «Бургундское», если оно у вас есть, – ответил Питер.

Джильберта рассмеялась:

– У моего отца самый богатый винный погреб в Туле. – Она поднесла палец к губам. – Дайте подумать, сейчас... «Бургундское» должно быть на верхней полке.

Когда Джильберта поднялась на верхнюю площадку стремянки и наклонилась, чтобы в тусклом свете разглядеть этикетки, ее юбка клеш, а под ней накрахмаленная нижняя юбка поднялись кверху. Взору Питера предстали соблазнительные ноги и бедра, вплоть до отделанных кружевом штанишек. Проявив всю силу воли, Питер с трудом оторвал взгляд от Джильберты и отогнал греховные мысли, вызванные этим зрелищем. Он отошел и прислонился к стене.

– Что случилось, Питер?

– Ничего. Просто здесь слишком жарко, – ответил он и немного оттянул высокий, плотно прилегающий воротник кителя.

Джильберта спустилась и протянула Питеру пыльную зеленую бутылку.

– Это лучшее вино, которое здесь производится.

– Не могу дождаться, когда попробую его, – ответил Питер.

Он последовал за девушкой по крутым ступенькам наверх, не спуская при этом глаз с ее ног. Более красивых ног он никогда не видел.

Празднество продолжалось до поздней ночи. В два часа Лафбери сказал своим офицерам, что пора возвращаться в казармы. Перед тем как присоединиться к остальным, Питер отвел Джильберту в нишу за колоннами.

– Благодарю вас за чудесный вечер, – держа обе ее руки в своих, сказал он.

– Для меня вечер тоже был чудесным, – ответила Джильберта.

Наступило неловкое молчание, затем Питер выпалил:

– Вы замечательная девушка.

Джильберта улыбнулась, и в уголках ее фиалковых глаз появились лучики морщинок.

– И вы замечательный парень, то есть мужчина. Питер рассмеялся:

– Вы не так уж далеки от истины. Джильберта так близко придвинулась к нему, что ее грудь почти касалась его. Подняв к Питеру лицо, она спросила:

– Вы хотели бы меня поцеловать?

– Всем сердцем! – И заключил Джильберту в объятия.

Она обвила руками его шею, их губы соединились в страстном поцелуе. И для юноши все избитые истории о любовных приключениях, которые он столько раз слышал, внезапно оказались реальными. У Питера было такое ощущение, будто у него в голове взрываются ракеты, грохочут цимбалы, а они вдвоем плывут на кудрявом облаке... Он, как мог, пытался сохранять дистанцию, чтобы не оскорбить девушку свидетельством его нестерпимого желания. Но она сама крепко прижалась бедрами и животом к его чреслам.

Питер все-таки нашел в себе силы и мягко отстранил Джильберту:

– Я больше не могу ни секунды находиться так близко от тебя. Я сойду с ума от желания.

Он почувствовал горячее дыхание Джильберты на своей щеке. Ее глаза были плотно закрыты.

– Я тоже очень сильно хочу тебя, Питер, – едва слышно прошептала она. – Когда мы снова увидимся?

– Сегодня, завтра вечером, вечером следующего дня, столько вечеров, сколько ты позволишь мне видеть тебя.

На ее ресницах дрожали слезинки.

– Каждый вечер до конца наших дней, если бы это только было возможно.

Питер покачал головой, изумляясь тому, что происходит. Всего несколько часов назад они были совершенно незнакомыми людьми, а сейчас...

– Джильберта, я понимаю, как безумно, должно быть, это звучит, но я очень сильно в тебя влюблен.

– Нет, нет, mon cher[3], если это безумие, тогда я тоже сумасшедшая... и я ни за что не хочу снова быть в своем уме. Я так сильно тебя люблю, что у меня даже сердце болит.

И оба вздрогнули, когда раздался голос Рикенбакера:

– Ладно, вы, попугаи-неразлучники, расходитесь. Пора возвращаться в лагерь и немного поспать до утра. Мы должны хорошо выглядеть для встречи с «фоккерами» завтра, парень.

Питер быстро поцеловал Джильберту в щеку:

– Я приду вечером после ужина. Ты будешь здесь?

– Буду ждать, – затаив дыхание, ответила она.

На улице около ратуши бойцы эскадрильи сели в ожидавшие их грузовики. Все громко и оживленно говорили, общей темой было качество вина и французские женщины:

– Самые красивые ножки, какие я когда-либо видел.

– Их сиси тоже неплохие.

– Что касается меня, то я обращаю внимание на зад.

– Впервые я узнал, что такое настоящий французский поцелуй.

– Откуда они все так хорошо знают английский?

– Эта малышка, которая подцепила нашего героя, весьма лакомый кусочек.

И на Питера посыпались шутки и остроты:

– Я бы совсем не прочь приволокнуться за ней.

– Вы думаете, Питер уже забрался ей в штанишки?

– Нет, он не захочет терять невинность с лягушатницей.

Питер пришел в ярость, бросился на своего обидчика и схватил его за горло, но трое пилотов оттащили Питера.

– Остынь, парень, – успокаивал его Рикенбакер. – На войне без чувства юмора не выжить.

– Простите. – Питер, опустив голову, сел на деревянную скамью.

Рикенбакер попытался восстановить веселое настроение компании, но жизнерадостная атмосфера исчезла. Все с облегчением вздохнули, когда приехали на аэродром.

– В гостях хорошо, а дома лучше, каким бы скромным ни был твой дом, – сказал кто-то.

В ту ночь Питер долго лежал без сна, думая о своей любимой Джильберте. Каждая черточка ее лица, каждый изгиб ее тела настолько отчетливо вырисовывались в его воображении, что ему казалось, будто она во плоти находится рядом. Питер протянул руку, чтобы дотронуться до нее, но видение исчезло. Он метался на жесткой койке, изнемогая от страстного желания. Имелся, правда, один способ удовлетворить его. Это было лишь жалкой заменой, но тем не менее мучения его прекратились и он наконец погрузился в сон.

Глава 15

Прошло больше недели, прежде чем Питер вновь принял участие в боевых действиях. Из-за проливных весенних дождей и сплошной облачности самолеты не могли подняться в воздух.

На десятый день облака рассеялись, и появилось солнце.

Все утро и первую половину дня пилоты эскадрильи выполняли боевые задания, летая над немецкими позициями. Как только одна группа возвращалась, чтобы заправиться горючим, другая тотчас поднималась в воздух. В половине четвертого дня, когда Питер писал письмо домой, в казармы ворвался Рикенбакер:

– Живее, малыш, пфальцский истребитель пересек сторожевое заграждение на переднем крае и направляется сюда!

Они быстро покрыли расстояние до линии окопов, не встретив ни одного самолета противника.

Питер и Рик летели крыло к крылу. Старший по возрасту пилот показал, что они должны разделиться и барражировать в противоположных направлениях. Питер большим и указательным пальцами образовал кружок, тем самым подтверждая, что понял приказ. Его «ньюпор», стремительно изменив направление, полетел на северо-восток.

Питер долетел до Понта-Муссон, затем повернул назад, на юг. Он уже приближался к Туле, когда заметил темную точку на горизонте, которая двигалась прямо ему навстречу. Питер резко взмыл ввысь и начал не спеша кружить по спирали, ожидая его приближения. Вскоре по четкому силуэту и большим черным крестам на крыльях и хвосте он определил, что это «фоккер». Когда он пролетел на значительном расстоянии под его самолетом, Питер спикировал.

Включив двигатель на полную мощность, немецкий самолет стал набирать высоту, готовясь к развороту Иммельманна. В это же самое мгновение Питер увидел, что Рикенбакер пикирует «фоккера» под углом в девяносто градусов. Уступая инициативу своему приятелю, Питер дал возможность другу произвести первый выстрел в немца и сделал вираж, готовясь поддержать Рика, если тот промахнется. Это был предусмотрительный ход, потому что немец ускользнул, дал двигателю обратный ход и направился назад, к немецким позициям.

Питер сел ему на хвост. Воздушный бой произошел на высоте десять тысяч футов. Это было крайне опасно, так как Питер представлял отличную мишень для немецкой батареи. Он находился на очень близком расстоянии от «фоккера» и рассчитывал на то, что зенитчики не откроют огонь, чтобы не попасть в свой самолет.

Питер нажал на гашетки спаренных пулеметов. Трассирующие пули описали дугу подобно брызгам воды, выбрасываемой из шланга, и попали в обе кабины самолета. Пилот и наблюдатель погибли мгновенно. Спустя несколько секунд «фоккер» рухнул на землю и рассыпался на части, охваченный огненным шаром.

Вокруг Питера рвались артиллерийские снаряды, но он резко набрал высоту и, обгоняя огонь, взял курс на свою базу. Рикенбакер в кабине поднял руку в перчатке и сжал ее в кулак, приветствуя друга.

Как только они приземлились, Рикенбакер выпрыгнул из кабины и побежал к самолету Питера.

– Малыш, ты наконец прилетел. Обещаю впредь никогда не произносить слово «малыш». Ты мужчина! И я хочу, чтобы именно этот мужчина всякий раз прикрывал меня в полете. – Рикенбакер широко улыбнулся. – А сейчас ты должен отдохнуть.

В тот вечер Джильберта Буайе и вся ее семья – мать, отец, сестра и два брата – снова встречали его как героя.

– Вы уже становитесь легендой в Туле! – воскликнул мэр. – Фермеры были на полях, когда вы вели бой с самолетом боша. Бог мой! Немцы не являются достойными противниками американцев. Ваши пилоты здорово дают им прикурить.

Питер покраснел и скромно возразил:

– Мне просто повезло, сэр.

– Нет, нет, нет, я не потерплю этого! – Он обнял Питера и расцеловал его в обе щеки. – Вы храбрый воин, и я предсказываю, что еще до окончания войны вы будете награждены орденом Почета.

Позже, когда все тактично удалились в дом, который примыкал к ратуше, оставив молодых влюбленных в гостиной, Питер сказал Джильберте:

– Мне нравится твой отец, но, если откровенно, я предпочитаю получать поцелуи от тебя.

Она рассмеялась и, откинув голову, сказала:

– Тогда поцелуй меня, любовь моя.

Питер взволнованно огляделся. Он почти каждый вечер навещал Джильберту и всякий раз, оставаясь с девушкой наедине, как сейчас, не мог избавиться от беспокоившего его ощущения, что кто-то из семьи постоянно следит за ними.

Питер как-то высказал Джильберте это предположение, но она рассмеялась.

– Зачем им подслушивать, когда они и так знают, чем мы занимаемся и о чем говорим. В конце концов, ведь наш национальный девиз: «Да здравствует любовь!»

Питер откашлялся.

– Тем не менее я считаю, что пора наконец сообщить твоим родителям о моих намерениях: я тебя люблю и хочу на тебе жениться. Тогда я буду чувствовать себя спокойнее из-за того, что мы делаем.

Джильберта от удивления широко раскрыла глаза.

– Что мы делаем? – повторила она. – А что мы делаем?

– Ну, ты же знаешь: целуемся, прикасаемся друг к другу и...

– Это лишь естественное проявление чувств при ухаживании, – сказала Джильберта, проводя рукой по внутренней стороне его бедра. – Однако мы до сих пор не сделали то, чего я жажду с тех пор, как встретила тебя... О, Питер, мы должны найти такое место, где мы будем одни. По-настоящему одни и сможем поступать, как пожелаем, и никто не будет нас сдерживать.

Питер вздохнул:

– Да, да, мне очень тяжело находиться так близко от тебя и все же недостаточно близко.

– Хорошо, я придумала! В пятницу вечером будут служить мессу по погибшим на войне. Моя семья будет присутствовать там, а я скажу, что плохо себя чувствую. Да, в пятницу вечером мы наконец будем одни! – пообещала Джильберта и прижала его руку к своей груди.

С того вечера каждая минута, отделявшая их от свидания в пятницу, казалась Питеру бесконечной. Теперь он уже не ощущал привычного возбуждения и энтузиазма, ожидая высоко в небе немецкий истребитель. Каждое боевое задание было теперь ординарным занятием. Наконец наступило утро пятницы, но Питеру казалось, что время тянется еще медленнее, чем во все предшествующие дни. «Любовь – это определенно форма безумия, – решил Питер. – Однако какая чудесная болезнь!»

За ужином Питер не мог смотреть на еду.

– Что случилось, Пит? – спросил Рикенбакер. – Нет аппетита?

– Он не болен, он просто влюблен, – поддразнил Лафбери и спросил: – Ты сегодня вечером снова встречаешься с Джильбертой?

– У меня неопределенные планы, – пробормотал Питер.

– Неопределенные планы? – Кто-то в конце стола громко расхохотался. – Черт возьми! Если бы у меня была такая аппетитная девчонка, как Джильберта, могу вас заверить, что мои планы были бы вполне определенными: залезть к ней под юбку.

Питер поднялся и, кипя от злости, вышел из палатки под дружный хохот товарищей. Больше всего юношу разозлило то, что язвительное замечание было правдой.

Залезть к ней под юбку... В течение всей прошедшей недели у него действительно не было в голове никаких иных мыслей, кроме этой.

Питер вернулся в казарму, второй раз в этот день побрился, надушился одеколоном и надел фуражку так, что козырек оказался над правой бровью. К главным воротам с грохотом подъехал грузовик, и водитель показал дежурившим военным полицейским декларацию на груз.

Один из них кивнул Питеру.

– Эта машина едет в Туле, лейтенант. Забирайтесь в кабину.

Был уже девятый час вечера, когда Питер подходил к усадьбе Буайе. Чувствуя себя преступником, он украдкой огляделся, остановился у двери и позвонил два раза. Джильберта тотчас открыла ему.

– Мой дорогой, я думала, что ты никогда не попадешь сюда, – задыхаясь, проговорила она.

– Я всю неделю от нетерпения не находил себе места, – ответил Питер.

Джильберта бросилась в его объятия, и они, тесно прижимаясь друг к другу, раскачивались взад и вперед на лестничной площадке.

– Я больше не могу ни секунды ждать, – прошептала она, часто и тяжело дыша. – Идем быстрее. – И повела его наверх.

– Мы одни? – спросил Питер. Джильберта засмеялась.

– Неужели ты думаешь, что я привела бы тебя к себе в спальню, если бы мы были не одни? – Она захлопнула дверь и закрыла ее на ключ.

– Бог мой! – воскликнул Питер. – Ты ведь не думаешь, что кто-нибудь помешает нам?

– Нет, глупый, это просто рефлекс. Ну... кто начнет первым?

– Начнет первым? – переспросил он.

– Да. Мы ведь не сможем заниматься любовью в одежде, – объяснила Джильберта.

– Конечно. – Питер смущенно переступал с ноги на ногу.

– Если ты такой застенчивый, тогда начну я. – Джильберта расстегнула строгую накрахмаленную блузку и сняла ее.

Ее обнаженные плечи и выпуклости, выступающие в вырезе над розовой сорочкой, опьянили Питера. Он будто залпом проглотил бокал вина. Машинально раздеваясь, Питер пожирал глазами Джильберту, которая стояла уже в сорочке и соблазнительно улыбалась. На Питере остались лишь трусы. Он чувствовал, что ее взгляд прикован к передней части трусов, где беззастенчиво утверждало себя его напряженное мужское естество.

Джильберта застенчиво спустила одну лямку, затем другую и, опустив сорочку на тонкую талию, открыла свои небольшие прекрасные груди.

– Они выглядят так, будто высечены из алебастра, – сказал Питер.

– О нет, алебастр холодный и твердый, – возразила она, поддерживая снизу упругие выпуклости и приподнимая их. – А это трепещущая плоть, горячая плоть, жаждущая плоть. О мой любимый, мое тело страстно желает тебя, твоих прикосновений и поцелуев. – Джильберта замолчала и спустила сорочку с бедер, та легко упала вокруг ее ног. – Жаждет твоей плоти, – закончила Джильберта. – О, пожалуйста, позволь мне увидеть тебя! – В один миг она спустила его трусы. – Ты знаешь, я никогда прежде не видела обнаженного мужчину.

Питер сглотнул, его лицо пылало.

– Я...я... дело в том, что я тоже никогда прежде не видел голую девушку.

Ее взгляд выражал недоверие.

– О мой горячо любимый, ты не должен это говорить ради меня. Ты мужчина и солдат. Я и не ожидала, что ты окажешься девственником, как я.

– Ты девственница?..

Питер был счастлив от сознания, что станет ее первым мужчиной. Единственным мужчиной, которого узнает любимая.

Джильберта робко протянула руку и сжала его напряженный пенис. К ее изумлению, он начал извергать семя.

– Дорогой, любимый Питер, – шептала она и ласкала его до тех пор, пока не прекратились спазмы.

Питеру было стыдно встретиться с Джильбертой взглядом.

– Прости, – прошептал он, – но я не шутил, когда сказал, что ты первая женщина, с которой я... с которой я когда-либо был. Это правда. Я тоже девственник. На самом деле я моложе, чем выгляжу. Мне только шестнадцать.

Джильберта была изумлена. Ее охватил восторг оттого, что они входят в зрелый мир любви и секса вместе и оба невинны. Она нежно взяла Питера за руку и повела в постель.

Его губы нашли ее губы, задержались там, затем передвинулись к шее, где в ложбинке неистово билась голубая жилка. Питер накрыл ртом ее сосок, и он затвердел под его языком.

Джильберте казалось, что у Питера сто рук. Создавалось такое впечатление, что тысяча пальцев прикасается к ней, ласкает и дразнит. Он играл на ее нервных окончаниях так же умело, как скрипач обращается с чувствительными струнами нежно любимого, драгоценного инструмента. Удар поднявшегося пениса в болезненно-напряженный низ ее живота вызвал у Джильберты необыкновенный трепет. И сейчас ей не терпелось перейти последнюю черту и стать женщиной точно так же, как бабочке не терпится покинуть сковывающий ее кокон.

– Скорее, любимый, скорее! – подгоняла она Питера.

Испытывая такую же дрожь, как и в то мгновение, когда впервые взял в руки рычаг управления истребителем, Питер вошел в нее. Джильберта едва сдерживала себя от страстного желания, однако Питер не смог проникнуть глубоко, поскольку не имел никакого опыта.

– Ничего не получится. Или я слишком большой, или ты слишком маленькая. – Он был обескуражен.

Но Джильберта не хотела сдаваться:

– Не паникуй, Питер. В первый раз трудно с любой девушкой. Если мы будем упорны, все прекрасно получится.

И они действительно продолжали. Питер был в холодном поту и уже был готов отказаться, когда ее плева лопнула. Однако как он ни старался, после трех ударов не мог больше сдерживаться. К счастью, Джильберта тоже была близка к кульминации, и в исступлении они достигли пика вместе.

Подобно всем молодым влюбленным, впервые познающим друг друга, они думали, что половой акт задуман исключительно для их личного наслаждения.

– Я бы никогда не могла пережить то же самое ни с одним другим мужчиной, – выдохнула счастливая Джильберта.

– А я – ни с одной другой женщиной, – ответил Питер.

– Неужели будет всегда так же хорошо, дорогой?

– Даже лучше. Говорят, практика ведет к совершенству.

– Это было совершенством и в первый раз! – воскликнула Джильберта.

– Моя дорогая, любимая жена!.. Я так говорю, потому что ты действительно моя жена во всех отношениях, за исключением формальностей, таких, как разрешение на брак и благословение священника.

Они поцеловались, и Джильберта погладила Питера по щеке.

– Думаю, тебе лучше сейчас уйти. Месса, должно быть, уже закончилась.

– Боже праведный! Я и забыл, что мы в твоей девичьей спальне.

– Уже не в девичьей, – заметила Джильберта.

Питер выпрыгнул из постели и стал торопливо одеваться. Джильберта набросила халат и повела его к двери. Они обнялись в последний раз, и Питер вышел из дома в кромешную тьму.

На следующий день после счастливого начала их близких отношений Питер обратился к отцу Джильберты с просьбой дать разрешение и благословение на брак с его дочерью. Все были вне себя от радости и решили в сентябре устроить свадьбу.

Две недели Питер и Джильберта были на седьмом небе от счастья. В эти безоблачные дни казалось, что с Питером не может случиться ничего дурного. Молодые самоуверенные летчики эскадрильи быстро стали легендой среди вооруженных сил союзников. Обывателям они казались непобедимыми.

К сожалению, многие, тогда забыли, что госпожа Удача – весьма непостоянная возлюбленная.

Однажды утром Лафбери сообщил Питеру, что его награждают четырехдневным отпуском начиная со следующей субботы.

– Это отличная новость! – воскликнул Питер.

– Поедешь в отпуск в Париж? – дружески поддразнил его Петерсон и заговорщицки подмигнул Лафбери.

– Еще не решил, – ответил Питер.

«Какая удача! Париж может подождать. Я хочу снять комнату в тихой части Туле, и мы с Джильбертой будем блаженствовать на мягкой пуховой перине».

– Между прочим, Пит, не против отправиться в полет вместо Джима Холла сегодня утром? Обычное барражирование.

– Конечно, нет, капитан Лафбери. В какое время?

– Как только позавтракаешь.

На летном поле летчики собрались вокруг нового истребителя, только что сошедшего со сборочного конвейера. Это был тоже «ньюпор», но больших габаритов и более сложной конструкции, чем те небольшие самолеты, на которых они летали.

– Следующие две недели мы будем совершать тренировочные полеты на этом самолете, – объявил Лафбери.

Питер оставил их и пошел к своему самолету, ожидавшему в начале взлетно-посадочной полосы. Механик отдал ему честь.

– Все баки заправлены горючим, и мотор в исправности, лейтенант. Счастливой охоты.

Барражирование оказалось скучным занятием. Когда Питер пролетал над немецкой территорией, по нему дали залп из зенитных орудий, но ни один снаряд даже близко не попал. В небе не было никаких признаков противника, и спустя полчаса Питер взял курс на свою базу.

Он приземлился и уже уходил с поля, когда на переднем крае обороны начали бить зенитные орудия.

Механик закричал:

– Похоже, это «альбатрос»!

Питер повернул назад и бросился к своей машине.

– Эй, лейтенант, вы не можете снова поднять его в воздух. Вы остались без горючего, на заправку потребуется пятнадцать минут.

– Слишком долго. – Взгляд Питера был прикован к новенькому истребителю, который стоял на соседней поносе. – Тот малыш заправлен?

Механик был изумлен:

– Вы шутите, сэр! Вы никогда прежде не летали на той модели.

– Ну и что? Она не может сильно отличаться от старой. Идем. Убери тормозные колодки от колес! – приказал Питер, вскарабкался на крыло и сел в кабину нового самолета. Затем опустил защитные очки и поднял руку. – Контакт! – скомандовал он.

Механик прокрутил пропеллер, и мотор взревел. Питер проверил приборную панель, просмотрел переключатели и измерительные приборы и согласился, что потребуется какое-то время привыкнуть, хотя основные рычаги управления и приборы были такими же, как и в старом «ньюпоре».

– Все идет как по маслу, – пробормотал он задумчиво и прибавил скорость.

Истребитель помчался по взлетно-посадочной полосе. Машина взмыла в воздух, словно сокол в погоне за добычей. Товарищи Питера высыпали из казармы и приветствовали его громкими возгласами. Все, кроме Рикенбакера.

– Молодой дурак! – ругался он. – Нельзя садиться за штурвал самолета, который ты не проверил хотя бы один раз.

Питер догнал «альбатроса» в двух милях от аэродрома, набрал высоту и, оказавшись над ним, спикировал. Затем выпустил очередь из пулемета, которая взорвала дерево и обшивку на левом крыле немецкого истребителя. Питер снова нажал на гашетку, но когда нажал в третий раз, пулемет заклинило.

– Проклятие! – выругался Питер и изо всех сил дернул пулеметную ленту в надежде высвободить ее, но безуспешно.

Питер сразу понял, что неполадка повлекла за собой неисправность пропеллера. К ужасу Питера, мотор стал извергать длинные полосы горящего бензина, которые, словно гирлянды, украсили фюзеляж самолета.

Питер заглушил двигатель и, скользя на крыле, повел самолет на крутое снижение, чтобы сбить пламя с кабины. Однако новый истребитель не слушался, и шквал огня объял кабину.

А на земле его товарищи, парализованные страхом, наблюдали за разыгрывавшейся в небе трагедией. Летчики боялись огня больше, чем любого немецкого аса.

– Держись, Пит, – шептал Рикенбакер. – Милостивый Боже, пусть он справится.

Питер увидел впереди широкий ручей и увеличил скорость, чтобы истребитель продолжал лететь к воде, затем выбросился из кабины и живым факелом полетел к земле. Последнее, что он помнил, был оглушительный всплеск...

К тому времени, когда Лафбери, Рикенбакер и остальные летчики примчались в грузовике на место происшествия, они увидели лежащего на земле Питера и двух французских фермеров, снимавших с него обмундирование, от которого шел пар.

Лафбери обратился по-французски:

– Он жив?

– Думаю, да, сэр, но у него очень сильные ожоги.

– Благодарю вас, месье. Если бы вы не вытащили его из воды, наш летчик утонул бы... Ладно, друзья, давайте отвезем Питера в полевой госпиталь, – сказал майор.

Спустя полчаса Лафбери и Рикенбакер ходили вокруг палатки. Рик затоптал сигарету носком ботинка, когда хирург вышел из палатки, снимая резиновые перчатки.

– Как он?

– Я бы сказал, шансы у него пятьдесят на пятьдесят. Все лицо, шея, руки и нижняя часть ног в ожогах второй и третьей степени, но тяжелая летная куртка защитила его торс. Мы должны как можно быстрее эвакуировать его в Париж.

– Он в сознании? Нам можно его увидеть? – спросил Лафбери.

– Вы можете его увидеть. Ваш друг находится в забытьи, – ответил хирург.

Они вошли вслед за врачом в палатку, где Питера готовились переложить с операционного стола на носилки. Склонившись над ним, майор сказал:

– Как дела, Пит? Это Лаф, а рядом со мной Рик.

Обожженный смотрел на них пустыми, невидящими глазами.

– Он слышит нас, док?

– Я не могу сказать наверняка.

Складывалось впечатление, будто Питеру казалось, что он совсем один в палатке.

– Пойдем, Рик, – смирившись, сказал Лафбери. – Мы не сможем до него достучаться. – И в последний раз обратился к Питеру: – Ты поправишься, дружище. Черт возьми, ты очень скоро вернешься в эскадрилью!

Возвращаясь в грузовике на аэродром, пилоты молчали, и вдруг Петерсон воскликнул:

– Джильберта! Кто скажет ей?

С мрачным видом Лафбери ответил:

– Полагаю, что сообщить должен я. – Он глубоко вздохнул. – Ей придется отказаться от свадебных хлопот. Питер еще долго-долго не сможет пройти между рядами в церкви.

В тот же самый день майор Лафбери в парадной форме заставлял себя подняться по каменным ступенькам дома мэра. Дверь открыла Джильберта. Увидев Лафбери, она побледнела и ухватилась за косяк, чтобы не упасть.

– Что... что случилось с Питером?

– Он жив, Джильберта, но... – Лафбери умолк, с трудом выдерживая взгляд Джильберты, в котором отразился охвативший ее ужас. – Мы можем поговорить?

Она молча кивнула. Мадам Буайе вышла из кухни, вытирая руки о фартук, и спросила:

– Что такое, Джильберта?

– Мама, это... это майор Лафбери, командир Питера. Он... ранен.

– Боже мой! – воскликнула мадам Буайе и разрыдалась.

Обняв обеих женщин, майор Лафбери повел их в гостиную. Стараясь, чтобы голос не выдал его волнения, он объяснил, что произошло, и заверил их, что Питер получит лучшую медицинскую помощь.

– В какой госпиталь его отправляют? – спросила Джильберта. – Я поеду следующим поездом в Париж. Я должна быть рядом с ним.

– Нет никакой спешки, моя дорогая, – сказал Лафбери. – Возможно, еще много дней он не будет вас узнавать.

– Тем не менее, я должна быть рядом с ним, буду держать его за руку и ждать.

– Ну, я вижу, вас не остановить. Но по крайней мере подождите денька два, пока не пройдет шок от всего случившегося, – посоветовал Лафбери.

– Майор прав, дорогая, – согласилась ее мать. – Мы поедем вместе. Тебе в ближайшее время понадобится кто-нибудь, на кого бы ты могла опереться.

Лафбери встал.

– Мне очень жаль, что я принес такое горькое известие. Когда Питер придет в себя, скажите ему, что вся эскадрилья переживает за него.

...Не пройдет и недели, как майор Лафбери погибнет в аварии, очень похожей на ту, что произошла с Питером Пайком.

Два дня спустя Джильберту с матерью встретил на парижском вокзале капитан авиационного корпуса армии.

– Я – капитан Джеймс Меллон, – представился он. – Майор Лафбери позвонил и попросил вас встретить. На улице ждет машина. Сначала поедем в отель, а после того как вы там устроитесь, я повезу вас в госпиталь навестить лейтенанта Пайка.

Джильберта поблагодарила его и спросила о Питере.

– Я, право, не могу сказать ничего определенного, мэм. Сейчас еще слишком рано что-либо говорить. – У двери их номера капитан дал Джильберте визитную карточку: – Меня можно застать по этому телефону. Просто дайте знать, когда вы будете готовы ехать в госпиталь.

– Как мы сможем когда-нибудь отблагодарить вас, капитан?

Он улыбнулся и дотронулся пальцами до своей фуражки.

– Только посмотреть на вас уже вознаграждение.

В тот же вечер они навестили Питера. Главный хирург побеседовал с Джильбертой, прежде чем проводить ее в палату, в которой, кроме кровати Питера, стояло еще восемь других.

– Я знаю, что вы – невеста лейтенанта Пайка, мадемуазель Буайе. Он все еще очень плох и, возможно, не узнает вас. По-видимому, у Питера периодически случаются приступы амнезии. Надеемся, что они пройдут, когда стабилизируется его состояние. Между прочим, как только он будет в состоянии путешествовать, мы отправим его на пароходе домой. В Соединенных Штатах возможности медицины намного превосходят те, что мы имеем здесь, в армейском госпитале. Прежде всего ему потребуется пластическая операция...

Слезы хлынули из глаз Джильберты, и спазм так сильно сжал горло, что она не смогла ответить. Она лишь кивнула головой и направилась в палату. Было огромным облегчением оказаться рядом с любимым, убедиться, что он жив, находится в сознании, и в то же время Джильберта пришла в уныние от его ужасного вида. Забинтованный в ярды белого перевязочного материала, Питер напоминал египетскую мумию. Были видны только его глаза, нос и рот, но и они были покрыты волдырями.

Собрав все силы, Джильберта заставила себя улыбнуться и сказала:

– Я не могу тебя поцеловать или дотронуться до тебя, мой дорогой, но моя любовь так сильна, я знаю, ты ее чувствуешь, точно так же, как я чувствую твою любовь.

Последние слова были явной ложью, потому что его пустой взгляд ничего не выражал, даже то, что он знает о ее присутствии. Тем не менее, сидя на белом металлическом стуле рядом с его кроватью, отгороженной ширмой, Джильберта улыбалась и непринужденно болтала, как будто Питер понимал, что она говорит.

– Конечно, нам придется отложить свадьбу, пока ты не поправишься, но это не так уж важно. Главное для тебя – полностью поправиться, а затем мы подумаем о новых планах.

Для самой Джильберты эти слова звучали невразумительно, неискренне, неубедительно, а глубоко внутри ее зрело зернышко страха, которое в последующие дни так разрастется, что начнет душить ее.

В этой метафоре содержалась горькая ирония. В Джильберте действительно росло семя, но совсем иное – семя Питера Пайка.

К счастью, Джильберта пока не подозревала об этом, потому что позднее, когда поймет, что произошло, она слишком хорошо запомнит отчаяние, охватившее ее душу.

Книга вторая

Глава 1

Выздоровление Питера Пайка протекало очень медленно и трудно. Потребовалось пять лет, чтобы сделать десять сложнейших операций. Были приглашены ведущие специалисты мира по пластической хирургии, и все же физические раны куда меньше беспокоили Тару и Дона, чем душевные страдания Питера.

Об аварии он не помнил. Нечто вроде воспоминания приходило к Питеру по ночам в его снах – без конца повторяющихся, мучительных видениях, от которых он просыпался весь в поту, находясь на грани истерики. Его мать и отчим потратили целое состояние на непрерывную череду психиатров, ни один из которых не смог найти дорогу в сложном лабиринте больного рассудка. Питер Пайк изолировал себя от реального мира.

Доктор Энтони Блюхер, выдающийся ученик знаменитого австрийского психиатра Зигмунда Фрейда, добился наибольшего прогресса.

– Ваш сын страдает психическим заболеванием в форме истерического раздвоения личности. Ужас, пережитый им во время войны, физическая боль, кровопролитие, узаконенное убийство, тяжелая, почти фатальная авария, чуть не стоившая ему жизни, – все это невыносимо для такого восприимчивого и гуманного человека, чтобы противостоять этому второй раз. Позвольте мне привести пример. У меня был пациент, у которого во время катания на лодке погибли жена и двое маленьких детей. Его реакцией было неприятие всего, что могло ему напоминать о его тяжелой утрате. Он стремился избавиться от фотографий, одежды, игрушек, он отказывался обсуждать этот несчастный случай или говорить о своей погибшей семье.

Ваш сын таким же образом реагирует на свою травму. Он заблокировал доступ в прошлое, по крайней мере в те его периоды, которые вызывают у него слишком сильную боль. И только во сне, когда его сопротивление ослабевает, воспоминания проскальзывают через порог его подсознания и мучают его в виде кошмаров. Эти сны очень разнятся.

Он окружен кольцом пламени, которое становится все меньше и меньше и сжимается вокруг, пока его тело не воспламеняется, будто сухая лучина. Затем внезапно огонь исчезает, и он, как пробка, качается на волнах посреди огромного океана. Волны с шумом накрывают его, ударами загоняют его все глубже и глубже. И как раз в то мгновение, когда Питер чувствует, что легкие разрываются, он слышит голос женщины и поднимается на поверхность. Как будто по волшебству появляется земля, и он изо всех сил плывет к берегу. Затем ваш сын видит девушку, красивую девушку с длинными черными волосами до талии. Она кивает ему, но как бы быстро Питер ни плыл, земля и девушка не приближаются. Наоборот, начинают удаляться: отлив тянет его назад, в жестокое море.

Откуда возникают огонь и вода, может понять и неспециалист, – авария самолета, огонь, ручей, который спас ему жизнь, – но темноволосая девушка... Мистер и миссис Девайн, у вас имеется хоть какой-нибудь намек на то, почему она вписывается в эту картину, кто она? Возможно, любимая?

Тара печально покачала головой:

– Нет, Питер никогда не упоминал о девушке в своих письмах.

– Он вообще о многом не говорил, – уточнил Девайн. – Его письма были короткими, о том, что он здоров и в безопасности.

– А как насчет военного департамента? У них должно быть досье на вашего сына.

– Это был один из первых шагов, которые мы предприняли, доктор, – сказал Девайн, – но я уверен, что вы знакомы с бюрократическими штабными работниками, особенно в военное время. Были какие-то неопределенные ссылки на двух женщин, которые навещали Питера в Париже, но это всего лишь заметки на полях, сделанные хирургом.

– А как насчет его товарищей по эскадрилье? Вы с кем-нибудь из них разговаривали после войны? – спросил доктор.

– Да. Несколько человек навещали его здесь, в госпитале, сразу после прекращения военных действий – вежливые, застенчивые молодые люди, не очень общительные. Питер их не узнал, и, казалось, это их смутило, они почувствовали себя неловко. – Тень пробежала по лицу Девайна. – Однажды, когда я ждал в коридоре, двое приятелей Питера вышли из палаты с подавленным видом, и я нечаянно услышал» как один сказал: «Принимая все во внимание, лучше не будить спящую собаку». По непонятной причине эти слова вызвали у меня беспокойство, хотя, безусловно, они могли быть о чем-то, что не имело никакого отношения к Питеру...

– Наверняка, – быстро согласился доктор Блюхер, однако тоже нашел это замечание странно тревожным.

Первые семь лет после аварии Питер Пайк следил за тем, что творилось в стране и в мире, по газетным заголовкам, которые видел мельком, полулежа в кровати или сидя в инвалидном кресле в бесчисленных госпиталях и санаториях. Он с таким же успехом мог читать художественную литературу, потому что имена и события ни о чем ему не говорили.

Но все изменилось однажды утром, в последнюю неделю мая 1927 года, когда Питер Пайк одержал поразительную победу, от которой потеряли дар речи его психиатры и терапевты.

Он завтракал со своей матерью и отчимом во внутреннем дворике роскошного особняка Де Бирсов недалеко от Силвер-Сити.

Дональд пил кофе, читал денверскую «Трибюн».

– Вы следите за подвигами капитана Чарлза Линдберга? – спросил он.

– Первый человек, который в одиночку пролетел над Атлантическим океаном. – Тара сказала это для Питера, но он никак не отреагировал.

– Вот, взгляни на эти фотографии, сделанные в аэропорту Ле Бурже, сразу после того как он приземлился.

Тара посмотрела и передала газету Питеру.

– Дорогой, взгляни на фотографию внизу страницы. У капитана Линдберга поразительное сходство с тобой.

– Неужели, мама? – безразлично спросил Питер, мельком взглянув на фото, сделанное на приеме, который состоялся через день после знаменательного перелета.

Питер уже собирался было вернуть газету Девайну, но вдруг в его сознании всплыл образ. Он мелькнул как вспышка молнии. Рядом с Линдбергом, улыбаясь прямо в камеру, стояла потрясающая брюнетка в облегающем платье с глубоким декольте.

«Она улыбается мне! Лицо, волосы, нос, чувственные губы, глаза... Главное – эти глаза...»

– Я знаю эту женщину, – громко сказал Питер. Тара испуганно вздрогнула, но тут же взяла себя в руки.

– Какую женщину, дорогой? – Она наклонилась к сыну.

– Вот здесь. – Питер протянул газету и постучал пальцем по фото.

Девайн встал и подошел, чтобы внимательно рассмотреть фотографию.

– Очень красивая девушка, – сказал он.

– В самом деле. – Тара взволнованно посмотрела на Девайна, а затем обратилась к Питеру: – Откуда ты ее знаешь, дорогой?

На лбу Питера пролегли глубокие складки.

– Проклятие, я не знаю! Но я абсолютно уверен, что мы с ней знакомы.

– Во Франции, во время войны? Именно там ты с ней познакомился? – взволнованно спросила Тара, поймав взгляд Дона: «Может, это?»

Девайн подошел к Питеру и положил руку ему на плечо.

– Именно так, не правда ли, мой мальчик? Это та девушка, которую ты постоянно видишь в своих снах?

Питер ответил не сразу; его взгляд был прикован к фотографии.

– Я... я не знаю, – наконец сказал он. – Может быть. Тогда опять...

Тара почувствовала, как у нее бешено заколотилось сердце. Она подалась вперед и схватила сына за руки.

– Думай, Питер! Ты должен напрячь свой мозг. Думай! Думай! Нам говорили, что сразу после аварии тебя навестили в госпитале в Париже две женщины. Не может эта брюнетка быть одной из них?

Питер так внезапно встал, что опрокинул свой стул. У него был вид человека, который только что увидел привидение.

– Дорогой, ты так бледен! Ты в порядке?

– Да... да, я в порядке, мама. – Питер положил руки ей на плечи и пристально посмотрел матери в глаза. – Это Джильберта.

– Джильберта? Кто это?

– Джильберта Буайе, дочь мэра Туле, по крайней мере, он им был, когда я там находился.

– И ты хорошо ее знал?

– Мы любили друг друга... Мы должны были пожениться в сентябре.

– О Боже! Бедный мой мальчик! Бедная девочка! – Тара прижалась лицом к его груди, чтобы скрыть свои слезы. – Но почему она не связалась с нами после того, как тебя отправили домой?

Девайн коротко усмехнулся.

– Весьма возможно, что она пыталась его найти, дорогая. Но имеешь ли ты хоть какое-нибудь представление о том, сколько французских девушек осаждали просьбами военное командование дать им сведения об их американских дружках и даже мужьях, которые оставили их и вернулись в Штаты? Армейские власти делали все возможное, чтобы отговорить их наводить такие справки, руководствуясь тем, что если американские солдаты действительно любят этих женщин, то сами приложат все усилия, чтобы после увольнения из армии возобновить с ними отношения.

Воспоминания вдруг нахлынули на Питера, мелькая, будто быстро движущиеся кадры кинофильма.

Джильберта, на ее лице исступленный восторг от их близости, то первое чудесное мгновение, когда они были вместе и телом, и душой и о котором он всегда будет думать как об их первой брачной ночи. Ее лицо и тело виделись ему так же четко и реально, как и на тех документальных фотографиях любимых, которые пилоты обычно носили в своих бумажниках...

Четкие кресты на хвостовом оперении «альбатроса».

Нажатие на гашетку...

Его собственное тело, скорчившееся от нестерпимой боли в адском пламени горящей кабины...

Бесконечное падение вниз, вниз... Шок от ледяной воды...

Забвение...

Питер потряс головой, пытаясь ухватить главное. И внезапно пришла мысль, от которой его глаза утратили присущую им последние годы безжизненность.

– А если еще не слишком поздно? – осторожно спросил он.

– Что ты имеешь в виду? – спросила Тара.

– Джильберта... Может быть, она меня ждала...

– Мой мальчик, прошло десять лет. – Дональд посмотрел на него с болью и состраданием. – И у надежды, как и у самопожертвования, есть предел. Нельзя исключать, что такая красивая и обаятельная женщина, как Джильберта, смирилась с тем, что ты уже никогда не вернешься к ней, и вышла замуж.

– Нет, нет, она бы этого не сделала! Только не моя Джильберта! – горячо воскликнул Питер.

Тара ласково дотронулась до его руки.

– Питер, дорогой, выслушай меня. Я любила твоего отца так глубоко, как только женщина может любить мужчину. Но судьба забрала его от нас, и со временем я стала понимать, что мы, живые, должны оставить прошлое позади и продолжать жить полной, плодотворной жизнью. Я встретила Дона, и я очень его люблю. Мы нашли огромное счастье друг в друге. Если Джильберта – рассудительная, умная женщина, она должна была прийти к такому же заключению, так долго не имея от тебя никаких известий. Ты знаешь, Дон прав. Логично допустить, что Джильберта нашла счастье с другим мужчиной.

У Питера поникли плечи, и он вздохнул.

– Да, возможно, вы правы, и если она действительно нашла любовь и устроила свою семейную жизнь с другим мужчиной, я не могу ее в этом винить. Но дело в том, что я должен сам это выяснить.

– Как ты сможешь это сделать? – спросила Тара.

– Есть только один способ – поехать во Францию, – ответил Питер.

Дон нахмурился и, осторожно подбирая слова, спросил:

– После всего того, что ты пережил, ты считаешь, что готов к такому суровому испытанию?

Питер улыбнулся. Впервые за десять лет настоящая улыбка озарила его лицо. Тепло этой искренней улыбки вызвало слезы у его матери.

– Я чувствую себя способным на все. – Питер потер руки. – Эй, а где же горничная? Я просто умираю с голоду.

Тара закрыла глаза и сложила руки в молитве:

– Благодарю Тебя, Господи, за благодать, которую Ты ниспослал на мою семью в этот достопамятный день.

Начальник железнодорожной станции в Туле без особого интереса смотрел на высокого, стройного молодого человека, который сошел с поезда, прибывшего из Парижа. «Судя по его одежде – твидовая куртка и бриджи в тон, высокие, до колен носки, туристические ботинки и кепка из шотландки, лихо надетая набок так, что козырек прикрывал левый висок, – наверняка американец», – подумал он.

Когда незнакомец приблизился, начальник станции выпрямился, оторвавшись от мешков с почтой, сортировкой которых занимался, и снова взглянул на него.

– Извините меня, сэр, вы, – случайно, не знаете джентльмена по имени Антуан Буайе? Он был мэром, когда я находился здесь во время войны.

Красное, мясистое лицо расплылось в улыбке.

– Антуан Буайе? – переспросил он. – Конечно, знаю. Он ушел в отставку несколько лет назад.

– А где я могу найти сейчас эту семью? – спросил Питер, не упомянув о Джильберте, боясь преждевременно что-то услышать.

– Они живут на небольшой ферме в предместье города.

– А я смогу нанять какой-нибудь транспорт, чтобы туда доехать?

Начальник станции указал на единственную машину, припаркованную у обочины. Питер обрадовался, узнав, что водитель знает адрес семьи Буайе.

– Поездка займет около получаса, месье, – сказал он. Питер устроился на заднем сиденье и почувствовал, как в ожидании встречи сильно забилось сердце.

Они доехали за сорок пять минут. Машина свернула с шоссе на проселочную дорогу, пролегавшую через небольшую рощицу. Проехав с четверть мили, они остановились перед небольшим простым фермерским домом.

– Мне подождать вас, месье?

– Я был бы вам очень благодарен, – ответил Питер.

Он вышел из машины и по вымощенной булыжником тропинке направился к дому. От волнения у него на лбу выступили капельки пота, в горле пересохло, а губы запеклись.

«Спокойно, дружище, спокойно».

Питер был уже на полпути к парадному крыльцу, когда открылась дверь и из дома вышел мужчина. Он стал еще более тучным, чем когда был мэром, однако Питер тотчас же узнал его.

Антуан Буайе спустился по ступенькам и, прищурив близорукие глаза, посмотрел на гостя.

– Я могу вам чем-нибудь помочь, месье? – спросил он, обращаясь к Питеру.

– Надеюсь, что да. – Питер, скрестив руки на груди, спросил: – Неужели вы не узнали меня, мэр Буайе?

Полный мужчина вертел головой, осматривая его со всех сторон.

– Что-то... есть, – пробормотал он, запинаясь, – но я... Да, мне кажется, мы встречались раньше, хотя я не могу...

И внезапно француз узнал. Он был в шоке.

– Нет! Не может быть! – вскричал Антуан Буайе, перекрестившись, как будто увидел привидение. – Вы... вы... Это невероятно!

Несмотря на крайнее напряжение, Питер улыбнулся.

– Однако это так. Мэр Буайе, я тот самый лейтенант Питер Пайк. Вам, наверное, лучше присесть. Пойдемте. Давайте сядем здесь, и я все вам объясню, – предложил Питер.

– Да, пожалуйста. Так много надо объяснить. – Он продолжал недоверчиво разглядывать Питера и качать головой.

– Я расскажу все по порядку, начиная с аварии... Питер говорил почти целый час, подробно описывая все, что произошло с ним за последние десять лет. Когда же он умолк, Буайе зарыдал, закрыв лицо руками.

– Какая трагедия! У меня разрывается сердце из-за тебя, Питер... и из-за моей дорогой Джильберты.

– Как она поживает? – деревянным голосом спросил Питер.

– Она здорова и живет в Париже.

«С кем?» – хотел было спросить Питер, но не смог, интуитивно чувствуя, что получит ответ, который его убьет.

– Я был уверен, что она здорова. Недавно я увидел ее на фотографии рядом с капитаном Чарлзом Линдбергом в одной американской газете. Именно шок, который я испытал, узнав Джильберту, освободил меня из чистилища, в котором я томился столько лет. Потерянных лет, – с горечью в голосе добавил Питер.

Теперь, когда бывший летчик закончил свой рассказ, он должен мужественно посмотреть правде в лицо.

– Что она делает в Париже? – спросил Питер. И ее отец, печально вздохнув, ответил:

– Питер... Джильберта замужем.

Он ожидал услышать эти слова, однако все равно был ошеломлен.

– У нее есть ребенок... девятилетняя дочь Линда.

Питер засмеялся. Смех прозвучал неестественно.

– Девятилетняя дочь, вот это да!

Она явно не тратила зря время, убиваясь по мне.

Буайе вытер глаза и крепко сжал руку Питера.

– Ты не прав! – воскликнул он. – Джильберта убивалась по тебе почти пять лет, пока не вышла замуж за Пьера Ландро.

– Мне трудно этому поверить. Пять лет, не может быть! – Внезапная догадка, как удар молнии, поразила Питера. – Ребенок... Уж не хотите ли вы сказать...

– Да, маленькая Линда – твоя дочь. Джильберта была беременна, когда ты попал в аварию.

Питеру показалось, будто на него обрушилась вся мировая скорбь и боль. И он, прошедший через такое тяжкое испытание, был не в состоянии справиться со слезами.

Отец Джильберты обнял его за плечи.

– Полно! Не плачь, и ты и моя дочь – жертвы безжалостной судьбы. Что произошло, то произошло, и ничто не может это изменить.

– Я должен немедленно увидеться с ней, – заявил Питер.

– Ты только разбередишь старые раны, ее и свои... Видишь ли, Питер, ее муж – прекрасный человек. Он женился на Джильберте, прекрасно зная, что ее ребенок незаконнорожденный, но так любит Линду, будто она – его родная дочь. Позволь мне сказать тебе, что Джильберта пережила очень тяжелые времена. Когда она узнала, что беременна, ей пришлось переехать в Лион к своей незамужней тетушке. Если бы она осталась здесь, ее все осудили бы, а ребенок носил бы клеймо позора. В Лионе Джильберта всем говорила, что она вдова, потерявшая мужа на войне. Одному Богу известно, сколько было таких вдов! Шесть дней в неделю она работала в магазине одежды, чтобы иметь возможность надлежащим образом воспитать Линду. Затем познакомилась с Пьером, вышла за него замуж и...

– Постойте! Дочь знает обо мне? – перебил его Питер.

– Нет, она знает то же, что и жители Лиона: ее отец погиб на войне, – ответил старик Буайе.

– Проклятие! – воскликнул Питер, ударив кулаком по колену.

– Питер, ты не можешь перевернуть вверх дном мир девочки и сказать ей, что ты – ее отец. В таком нежном возрасте она не сможет понять правду. В душе она всегда считала бы, что ты бросил ее и ее мать.

– Я все понимаю, но подумайте и о моих чувствах, сэр. Я по-прежнему люблю Джильберту, и я также люблю свою дочь, хотя и не видел ее никогда. После того, что я пережил, неужели вы считаете справедливым отказать мне в том, чего я был лишен последние десять лет?

– Нет, и в этом-то все и дело. Жизнь несправедлива и никогда не была справедливой. Я не могу заставить тебя отказаться от Джильберты и ребенка, если ты полон решимости вторгнуться в их жизнь. Я только умоляю тебя все очень тщательно обдумать, прежде чем решиться, чтобы это не был опрометчивый шаг... Джильберта счастлива; она искренне и глубоко полюбила своего мужа. Линда тоже его любит. Ты уверен, что сможешь сделать их счастливее? Ты хороший человек, справедливый человек, Питер, так будь же честным с самим собой. Поистине любящий человек ради счастья своих любимых лишил бы себя всего. Он не пожалел бы собственной жизни.

Понурившись, Питер надолго устремил свой взгляд в землю, прежде чем ответить.

– Вы, конечно, правы. Я думал только о своих эгоистических потребностях. На первом месте прежде всего должно быть счастье Джильберты и нашего ребенка, их душевный покой.

Буайе с благодарностью сжал его руку.

– Только необыкновенный человек способен на такую жертву, Питер. Но с другой стороны, я, так же как и Джильберта, понял, что ты необыкновенный человек еще тогда, когда впервые познакомился с тобой.

Молодой американец и пожилой француз встали и обнялись.

– Как вы полагаете, – отважился спросить Питер, – можно ли мне поглядеть на мою дочь? Конечно, издали.

На какое-то мгновение Буайе задумался, затем, широко улыбнувшись, сказал Питеру:

– Девочка посещает занятия в Духовной академии в Париже. Каждый день в три часа Джильберта ждет ее около школы. Прямо через дорогу находится небольшой парк. Ты мог бы подождать там на одной из скамеек.

– Да благословит вас Господь, мэр! – воскликнул Питер, в последний раз крепко обнимая Буайе. – Благослови вас Господь! – повторил он. И направился к ожидавшему его у дороги такси.

Питер ни разу не оглянулся.

Прошло два дня. Без четверти три Питер уже сидел в небольшом парке, на скамейке, скрытой от дороги кустом сирени. Мысль о том, что он увидит Джильберту и дочь, кружила ему голову больше, чем какой-либо спиртной напиток.

Без пяти минут три перед широкими каменными ступеньками академии остановилась машина. Питер вынул из кармана пальто театральный бинокль и сквозь просветы между ветвями навел его на женщину, сидящую в машине. Это была Джильберта, даже еще более красивая, чем он запомнил ее. Пятнадцатилетняя девушка превратилась в женщину. Совершенный профиль с изящно убранными наверх черными блестящими волосами. Боже праведный, как ему было больно от сознания того, что он находится так близко от нее и вынужден скрывать свое присутствие!

У Питера перехватило дыхание, когда он увидел, что открылись парадные двери школы и толпа ребятишек высыпала из здания. Они побежали по ступенькам на тротуар, тараторя при этом как сороки.

Питер передвигал бинокль взад и вперед, стараясь узнать ее в толпе девочек. И легко нашел: она была копией своей матери, редкой красавицей, только она унаследовала его светлые волосы.

– Моя дочь, – прошептал Питер.

Она прыгнула в ожидавшую ее машину и поцеловала в щеку свою мать. Через мгновение машина умчала их, и они исчезли из жизни Питера...

В течение последующих пяти лет по семейной традиции внимание Питера было приковано к делам «Де Бирс мэннинг энд девелопмент корпорейшн». Нилс скончался от туберкулеза легких, и его сын Карл был теперь исполнительным вице-президентом. По своим полномочиям он был вторым человеком после своей тетушки Тары, которая являлась председателем правления, а Дональд Девайн занимал пост президента компании. Должность Питера называлась руководитель управления по развитию новых видов продукции.

Промышленное производство резко сократилось из-за Великой депрессии; однако, подобно другим промышленным гигантам, «Де Бирс» располагала достаточными финансовыми средствами, чтобы выстоять под ударами жестокого кризиса. Помимо внушительной победы Рузвельта на президентских выборах, 1932 год стал для Питера Пайка памятным тем, что в его личной жизни произошло два важных события.

В июне этого года он женился на Констанс Дил, наследнице медной империи «Тейт» в Аризоне. Таким образом, если не юридически, то кровными узами объединились две самые богатые и могущественные компании в мире.

Второе событие пришлось на следующее утро после избрания президента, когда Питер спустился к завтраку и рядом со своей тарелкой обнаружил письмо. У него пересохло в горле и сильно защемило сердце при виде французской почтовой марки и траурной каймы по краю конверта. Дрожащими, похолодевшими пальцами Питер открыл письмо и стал читать:

«Дорогой Питер!

Я не сомневаюсь, что тебе будет так же трудно читать это письмо, как мне писать его. Как ты, должно быть, догадался, увидев траурную кайму на конверте, я должен сообщить тебе горестную весть. Две недели назад моя любимая Джильберта и ее муж погибли в автомобильной аварии недалеко от Парижа.

В настоящее время твоя дочь живет здесь, в Туле, вместе со мной. Я не помню, упомянул ли я тебе, когда мы говорили в последний раз, что моя жена тяжело больна, она прикована к постели. И хотя у меня довольно хорошее здоровье, но мне скоро исполнится семьдесят лет. Уверен, что живая четырнадцатилетняя девочка не должна жить в столь мрачной атмосфере.

Я полагаю, Питер, что пришло время заявить тебе права на ребенка, которого вы с Джильбертой зачали в глубокой любви. Я позволил себе рассказать Линде правду. Она не по годам развитой ребенок, и, хотя сначала услышанное потрясло ее, девочка не по возрасту зрело ценила сложившуюся ситуацию.

Это мое желание, и я уверен, Джильберта согласись бы со мной – Линда должна занять принадлежащее ей по праву место рядом со своим настоящим отцом в Соединенных Штатах. И Линда, и я с волнением ожидаем твоего решения.

Преданный тебе, Антуан Буайе».

Питер был настолько поглощен письмом, что даже не заметил, как его жена вошла в комнату и встала рядом с ним.

Констанс Пайк была высокой стройной женщиной с лицом фарфоровой куклы и светлыми волосами, которые в лучах солнца блестели, как лист чеканного золота. Обычно ее темно-голубые глаза сияли, но сейчас они были полны тревоги.

– Дурные новости, дорогой? Я могу это определить по выражению твоего лица, – сказала Констанс.

– Джильберта и ее муж погибли в автомобильной аварии.

Питер не делал секрета из своего военного романа с Джильбертой Буайе, а также из того факта, что у него есть дочь.

– Какой ужас! – Констанс вздрогнула и прижала руку к щеке. – А что с ребенком?

– С Линдой все в порядке. Она живет со своими дедушкой и бабушкой... Пожалуйста, сядь, Конни. То, что я должен сказать, возможно, будет для тебя потрясением. – Питер взял ее руку. – Конни... дедушка и бабушка Линды пожилые и больные люди. Они хотят, чтобы моя дочь приехала в Соединенные Штаты и жила с нами.

Констанс с удивлением смотрела на Питера.

– Конечно, окончательное решение за тобой, дорогая, – вздохнул Питер. – Что ты думаешь об этом?

Констанс наклонилась и прижалась щекой к его щеке.

– Что я думаю? Стать женой и матерью четырнадцатилетней девочки, и все это в течение пяти месяцев... О дорогой, это просто изумительно!

Питер поднял голову, и они нежно поцеловались.

– Я ни минуты не сомневался, что ты одобришь... Ну, в таком случае я должен составить план путешествия. Что бы ты сказала о втором медовом месяце... во Франции?

Сказала бы, что я самая счастливая женщина на свете, – улыбнулась Констанс. Питер встал и обнял ее.

– Это делает меня самым счастливым мужчиной... А как обрадуются мама и Дон, когда услышат, что уже стали бабушкой и дедушкой!

– Гораздо раньше, чем они ожидали. – У Констанс озорно засверкали глаза. – И скоро снова...

– Что ты имеешь в виду? – спросил Питер. Констанс положила руки Питеру на плечи, села к нему на колени и обвила руками его шею.

– Дело в том, Питер, что, образно выражаясь, наша чаша переполняется. Мы не только собираемся стать родителями взрослой дочери, мы собираемся стать родителями... ну, пока еще мы не можем знать пол.

Питер в изумлении посмотрел на Констанс.

– Ты хочешь сказать, что ты... ты...

– Да, дорогой, я беременна. В пятницу доктор Селби подтвердил это.

Констанс взяла руку мужа и прижала ее к своему животу. Питер в этот момент был похож на ребенка в рождественское утро.

– Сегодня я не поеду на машине на завод. Я полечу туда на крыльях! – воскликнул он.

Глава 2

Джильберта проснулась на рассвете. Из-за тревожных снов она была в холодном поту, и все ее тело изнывало от боли.

Приняв две таблетки аспирина и таблетку валиума, Джильберта легла на спину, ожидая, когда подействуют лекарства. Но так и не могла заснуть. Ее одолели горькие мысли о злой судьбе, которая преследовала Де Бирсов в их сердечных делах. Прапрабабушка Карен, прабабушка Тара, дедушка Питер, мать Джильберты Линда – все они трагически потеряли своих возлюбленных. Наверное, Джильберта ни разу в жизни по-настоящему не влюблялась именно потому, что была полна решимости прервать печальную преемственность своих предков. Не то что она была безразлична к Хармону. Нет, он был ей дорог. И к Джулсу, и к своим прежним любовникам она питала очень нежные чувства. Но любить их? Нет.

Постепенно мышцы расслабились, и Джильберта закрыла глаза. Но так как сон по-прежнему не шел, заставила себя встать с постели, отправиться в ванную комнату. Пока наливалась вода, Джильберта позвонила в бюро обслуживания и попросила принести джин, апельсиновый сок и легкий завтрак.

Через полчаса Джильберта, обернутая банным полотенцем, встретила официанта с подносом у двери. Смущение молодого человека позабавило ее.

– Пожалуйста, поставьте поднос вон там, – попросила она, указывая на низкий столик в гостиной.

Официант старался держаться спиной к Джильберте и, как только налил кофе, сразу удалился.

Она сбросила полотенце и, откусив кусочек тоста, стала одеваться. Ее нижнее белье представляло собой тонкие полоски черного кружева. Накладывая косметику, Джильберта улыбнулась своему отражению в зеркале и подумала: «Где бы Джулс ни находился – в небесах или в аду, – он оценит сентиментальную иронию: я надела черное нижнее белье на его похороны!»

Темно-синий костюм сидел на ней прекрасно, будто был сшит на заказ. В колледже Анита часто говорила Джильберте, что ей следует стать моделью.

– Я все еще могла бы ею стать, – без лишней скромности сказала она себе.

Джильберта не торопясь позавтракала, затем нашла страницу, на которой остановилась, и стала читать дальше. Она закончила книгу около десяти часов. И когда точно в десять тридцать Джордж Лаурентис подъехал к гостинице, Джильберта уже ожидала его на улице.

– Вы чрезвычайно пунктуальный полицейский, – сказала она, садясь рядом с капитаном.

– А вы чрезвычайно пунктуальная красивая женщина.

Джильберта рассмеялась:

– Неужели в полицейской академии есть дисциплина, которая обучает обаянию? Или это входит в курс под названием «Лесть»?

– Мы, полицейские итальянского происхождения, не нуждаемся ни в каком курсе по обаянию или лести, у нас это в крови. Послушайте, мне нравится ваш костюм. Очень элегантный и в то же время скромный, – как раз подходит для церкви.

– Я рада, что вы так считаете. А как шляпа? – спросила Джильберта.

Джордж бросил насмешливый взгляд на маленькую шляпку без полей, с плоским донышком.

– Скромная, но изящная, элегантная, без претензий. Мне нравится.

– Я и представить себе не могла, что полицейские разбираются в женской моде.

– Могу говорить лишь за себя. Если вам нравится хорошенькая женщина, вы должны заметить и ее упаковку.

– Упаковку? По-вашему, мы не что иное, как товар. Хотите, я упакую это как подарок, сэр? – передразнила она воображаемую продавщицу.

Капитан поддержал шутку Джильберты, дерзко взглянув на нее.

– Имеет значение сам подарок. А не то, упакован он или нет.

Джильберта не ответила, но ее взгляд был таким же дерзким, как и его. «Я думаю, было бы очень забавно, если бы ты распаковал меня, Джордж!»

– Это ваша личная машина или полицейского управления?

– Этот автомобиль, дорогая леди, не совсем тот вид транспорта, которым город Нью-Йорк обеспечивает своих полицейских, – ответил Лаурентис и вдруг резко затормозил, так как женщина переходила улицу на красный сигнал светофора. – Набитая дура! Взгляните на этого полицейского на углу! Он просто проигнорировал ее, хотя должен был выписать ей повестку в суд.

– За то, что она перешла улицу на красный свет? – воскликнула Джильберта.

– Это не шутки, Джилли. Вы имеете хоть какое-то представление о том, сколько аварий провоцируют подобные незначительные нарушения уличного движения? Ни один закон не является случайным; каждый закон придуман для защиты всего общества. Конечно, за эти законы мы расплачиваемся тем, что в какой-то мере ущемляем свободу личности, но это уравновешивается другим. Свобода в нашей системе не позволяет человеку идти на красный сигнал светофора, а также, как сказал Оливер Уэнделл Холмс, не кричать «Пожар!» в переполненном театре. Вы понимаете, что я имею в виду?

– Да, в самом деле, вы правы, – кротко согласилась Джильберта. – Я признаю, что была не права. Эта женщина должна была получить повестку в суд.

Проехав полквартала, они остановились за пикапом, очень похожим на тот, что она бросила в верхней части города. Джильберта почувствовала, как напрягся каждый ее мускул, однако, взяв быка за рога, сказала:

– Вы знаете, я все думаю о том «додже» Милоша, который вы нашли. Не мог ли убийца украсть его?

– Возможно, – ответил Лаурентис, – но мы еще не установили, был ли убийца.

– Ну, Джордж, пожалуйста, – запротестовала Джильберта.

– Ладно, допустим, что убийца был. И, допустим, он хотел быстро исчезнуть и предпочел взять «додж», а не какую-нибудь другую, бросающуюся в глаза машину, надеясь, что так его не опознают. Меня беспокоит другое. Зачем было красть пикап? Черт, он же мог выйти из здания и остановить такси! Имейте в виду, что кража связана для него с большим риском. Убийца должен был спуститься на лифте в гараж, находящийся в подвале, рискуя столкнуться с кем-нибудь из жильцов или служащих, которые увидели бы, как он садился за руль.

– Вы правы. В этом действительно нет никакого смысла, – согласилась Джильберта.

– Да... если только грузовичок не понадобился, чтобы избавиться от улик, которые подтвердили бы его виновность.

– Что за улики? – поинтересовалась Джильберта.

– К сожалению, этого мы никогда не узнаем. Пикап, как я вам уже говорил, полностью разграблен. Если там и было что-то, то эти вандалы забрали с собой. Возможно, убийца как раз на это и рассчитывал. Хотя это не важно... Господи, я снова говорю о работе, думаю вслух. Своего рода профессиональная болезнь, с которой приходится мириться женам полицейских и слушателям поневоле.

Капитан остановился только после того, как нашел место для парковки. Джильберта уже собиралась открыть дверцу, но Джордж коснулся ее руки.

– Когда вы уезжаете из Нью-Йорка?

– Ну, я хотела вернуться домой сразу же после этой церемонии.

– Джилли, разве вы мне не говорили, что у вас здесь дела в четверг?

– Да. Я действительно собиралась прилететь сюда в среду вечером, так как моя первая деловая встреча назначена на девять часов утра.

– Но сегодня вторник. Не имеет ли смысл остаться? Джильберта уклонилась от прямого ответа.

– Я обещала мужу вернуться сегодня вечером, и Анита ожидает, что я, полная сил, появлюсь в офисе завтра утром.

– Боссу не нужно отмечать время прихода на работу. Она рассмеялась.

– Должна признать, что действительно нет смысла лететь домой всего на один день... Я позвоню в Сил-вер-Сити после церемонии и объясню... Почему вы улыбаетесь?

– Потому что у меня выходной день, и мы можем перенести наш завтрак на среду, – ответил Лаурентис.

Они подошли к церкви Святого Варфоломея. На ступеньках их встретил Милош Алански.

– Хорошо, что ты пришла вовремя... Капитан Лаурентис! Какой приятный сюрприз! Хотя событие не из приятных. – Он нервно рассмеялся и протянул руку.

Джордж крепко пожал ее и заметил:

– Я, так сказать, при исполнении служебных обязанностей, мистер Алански.

– При исполнении служебных обязанностей? – повторил Алански, с тревогой посмотрев на Джильберту, а затем на капитана.

– Совсем как в кино, Милош, – беспечно заметила Джильберта. – Дело в том, что мы все здесь, на похоронах Джули, являемся потенциальными подозреваемыми.

– За исключением присутствующих, – вежливо улыбнулся капитан.

– Я требую равноправия, – игриво сказала Джильберта. – Женщины, так же как и мужчины, способны совершить убийство.

По-прежнему улыбаясь, он ответил:

– Поскольку вы наверняка не хотели бы считать меня шовинистом, я заверяю вас, миссис Киллингтон, что буду подозревать вас наравне со всеми остальными.

Чувствуя себя явно не в своей тарелке, Милош поспешил прервать эту пикировку:

– Господа, хватит поддразнивать друг друга. Служба вот-вот начнется. Давайте войдем.

Хотя Джильберта и не была религиозной, но в большом соборе всегда проникалась чувством безмятежности и покоя. Здесь благодаря массивным каменным стенам почти не слышна была какофония огромного города. И еще она ощущала, что воздух здесь такой же естественно свежий, каким никогда не был кондиционированный воздух.

Пока они проходили к своим местам, глаза Джильберты были прикованы к сводчатому потолку, настолько высокому, что вентилятор был едва заметен. Солнечный свет, просачиваясь сквозь великолепные витражи, образовывал сияние вокруг большого распятия в апсиде.

Джильберта прошла вслед за Алански и села на деревянную скамью. Прежде чем сесть рядом с ней, капитан преклонил колени в проходе между рядами. Джильберта ничего не сказала, а он, застенчиво улыбнувшись, произнес:

– Старые привычки трудно ломать.

– Они нерушимы, – подтвердила она.

Джильберта рассматривала тех, кто пришел отдать свой последний долг Джулсу Марстону: деловые партнеры, биржевые маклеры, друзья – все в одинаковых костюмах, в которых, как правило, присутствовали на собраниях акционеров. Джильберта узнала нескольких политиков, двух братьев Джулса и их семьи, которые сидели в первом ряду перед алтарем.

Епископ в необъятных размеров ризе напоминал большую птицу с белой атласной грудью. К радости Джильберты, его надгробное слово было коротким и не слишком слащавым. После того как он закончил службу, все присутствовавшие выстроились в очередь, чтобы выразить соболезнование семье покойного.

Жена Уолтера Марстона, Сильвия, с которой Джильберта встречалась всего два раза, не сводила с нее глаз, грустно, но в то же время хитро улыбаясь. Джилли знала, что она подозревает их с Джулсом в любовной связи. Ну что ж, лицемерная дамочка была права!

– Это был такой шок, Сильвия, – сказала Джильберта, пожимая ее руку в перчатке.

– Ужасно... Когда вы в последний раз видели Джули? – Вопрос прозвучал как обвинение.

– В прошлом месяце в Денвере.

– Так любезно с вашей стороны, что вы пришли. Джули очень... любил вас.

– Мы все его тоже очень любили, – ответила Джильберта.

– Безусловно. А где вы были, когда услышали это известие?

– На приеме по случаю праздника Четвертого июля в ратуше.

– О да, я видела ваше выступление по телевизору. Вы в самом деле хорошо говорили.

– Спасибо, Сильвия. А сейчас мне, право, надо идти.

– Разве вы не едете в крематорий?

– Думаю, нет. – Джильберта украдкой взглянула на капитана, прежде чем солгать: – Мне нужно успеть на самолет.

– Я надеялась увидеть здесь губернатора Киллингтона, – никак не могла успокоиться Сильвия.

– Он очень хотел приехать, но не смог выбраться. Эти последние несколько месяцев он был чрезвычайно занят, – объяснила Джильберта, прочитав в глазах Сильвии: «Как это удобно для вас!»

В любое другое время она непременно осталась бы и в словесном поединке уничтожила бы Сильвию, но присутствие капитана Лаурентиса смущало ее. Джильберта была уверена, что эти глаза и уши ничего не упускают.

Когда они выходили из церкви, наблюдательный Джордж, как бы подтверждая то, что Джильберта интуитивно чувствовала, заметил:

– Похоже, вы с Сильвией приятельницы.

– Не нужно быть Шерлоком Холмсом, чтобы сделать такой вывод, – небрежно заметила Джили. – Кстати, а что ваша способность к дедукции подсказала вам о присутствующих на похоронах?

– Они богаты и могущественны.

– И это все?

– Пока. – Капитан загадочно улыбнулся. – Я не могу думать на пустой желудок. Как насчет завтрака? Вы не голодны?

– Умираю с голоду, – ответила Джильберта.

– Хорошо. Мне только что вспомнилось одно местечко.

Несколько минут спустя они уже направлялись в южную часть города.

– Куда мы едем? Я что-то не припомню никаких заслуживающих внимания ресторанов в этом районе.

– Сюрприз.

Джильберта кокетливо улыбнулась:

– Я люблю сюрпризы.

Они проехали через туннель Мидтаун и двинулись по автостраде Лонг-Айленд до Джерико. Вскоре капитан припарковался на стоянке автомобилей у облицованной необработанным камнем загородной гостиницы.

– «Миллридж инн», – объявил Лаурентис. – Вы когда-нибудь были здесь?

– Нет, но она мне уже нравится, – ответила Джильберта.

Внутреннее оформление гостиницы было в раннем американском стиле: потолки из балок, приколоченные половицы, столы из сосны, стулья с вогнутыми сиденьями. Как только они сели в отдельном кабинете, официантка, хорошенькая девушка в костюме, соответствующем стилю ресторана, приняла у них заказ на спиртные напитки.

– Вы часто приходите сюда? – спросила Джильберта, вынимая сигарету из золотого портсигара.

– Довольно часто. У меня здесь, в Хантингтоне, усадьба, – ответил он.

– Дом?

– Пока он еще не готов. Прошло пять лет с тех пор, как был возведен фундамент – это единственное, что я не мог сделать сам, ну а все, что выше фундамента, – это моя работа.

Джильберта была поражена.

– Как это чудесно! Вы чрезвычайно разносторонний и талантливый человек, капитан Лаурентис.

– Это у меня в крови. Я из простой рабочей семьи. Мой отец был каменщиком, мой дед – каменотесом, и так на протяжении многих поколений. Мне нравится ощущение и мокрого цемента, и шершавой сосновой доски. Этот дом – плод любви. Каждую свободную минуту, которую можно урвать от работы, я провожу на строительстве. Сейчас осталось возвести лишь небольшие постройки: гараж, мастерскую. Все остальное – столовая, гостиная, кухня, рабочий кабинет и три спальни – уже закончено, даже обставлено.

– Я бы с удовольствием посмотрела ваш дом. Джордж широко улыбнулся.

– Хорошо, я люблю его показывать. Мы поедем туда после того, как покончим с завтраком. – В его поведении произошла неуловимая перемена. – Однако в отличие от вашего в моем маленьком убежище все же есть телефон.

Джильберта не отвела взгляд, и голос ее не дрогнул.

– В таком случае это вряд ли можно назвать убежищем.

– Кажется, Онеонта, вы сказали?

– Если точнее, рядом с Онеонтой, на полпути от Куперстауна, – уточнила Джильберта.

Официантка принесла напитки, и он, взяв бокал мартини, сделал глоток.

– Но ведь это чертовски далеко – ехать туда только ради того, чтобы написать речь, не так ли?

– Но не для меня. Я люблю ездить в машине, это помогает снять напряжение, – ответила Джильберта.

– Помогает снять напряжение? Очевидно, вы не часто садитесь за руль, когда бываете здесь. Водить машину в Нью-Йорке – все равно что совершать тринадцатый подвиг Геракла. Вы держите машину здесь? – спросил капитан.

«Спокойно, милая, бой только начинается. Он сейчас пристреливается».

– Нет, обычно я беру машину напрокат, если мне бывает нужно.

– В таком случае вы брали напрокат машину, чтобы поехать к себе в коттедж?

– Да. – И, заставив себя улыбнуться, Джильберта добавила: – Я только что сказала вам, что не держу здесь машину.

Джилли досадовала на себя: ведь Лаурентису будет проще простого проверить ее рассказ в городских агентствах по прокату машин. Однако в жизни нередко бывают ситуации, когда человеку остается лишь стиснуть зубы, и тогда от заданного вопроса нельзя уклониться. Как же она позволила Лаурентису поймать себя в ловушку таким образом? Более того, как она могла быть такой наивной – точнее, глупой, – чтобы поверить, будто он не подвергнет сомнению ее алиби, что в момент смерти Джулса она находилась в северной части штата?

Капитан улыбался ей, и Джильберте потребовалась вся ее сила воли, чтобы не выдать свое раздражение. «Его жена была права: он просто-напросто занудный блюститель закона!» Что же дернуло ее сделать простительную разве только для молоденькой девушки ошибку – отложить свое возвращение в Денвер и разъезжать по Лонг-Айленду, кокетничая с мужчиной, который может причинить ей так много зла? Ответ пришел тотчас же: «Ты никогда не могла упустить возможность пофлиртовать с красивым мужчиной!»

К счастью, Джордж решил больше не продолжать эту тему.

– Сделаем заказ? – спросил он. – Рекомендую превосходную свиную грудинку.

Джильберта внимательно ознакомилась с меню, которое официантка положила на стол.

– Нет, – капризно сказала она, все еще злясь на Лаурентиса и на себя, – я хочу корнуэльского цыпленка.

Во время завтрака их беседа носила несерьезный, имеющий сиюминутное значение характер.

– У вас была возможность посмотреть парад кораблей? – спросил Лаурентис.

– Да, мы видели их из самолета, когда приземлялись.

– Это было прекрасное зрелище, не правда ли?

– Да, очень яркое театральное представление, Джордж.

– Как вы полагаете, с точки зрения жителя Колорадо, у Картера есть шанс стать президентом? – спросил капитан.

– В нашем штате считают, что он бесспорная кандидатура. Не следует недооценивать сельскую Америку, – сказала Джильберта.

– Верно, старина Джимми – славный деревенский парень... Кстати о деревенских парнях. Судя по тому, что я узнаю из газет, деятельность вашего мужа приобретает общенациональное значение, – заметил Лаурентис.

– Однажды он станет президентом, – как само собой разумеющееся сказала Джильберта.

Джордж Лаурентис рассмеялся.

– Как было бы хорошо, если бы я внушал кому-нибудь такую же уверенность!

– В таком случае вы должны стать политиком. По традиции их жены являются самыми верными их сторонниками в партии.

– Это не для меня. У меня и так беспокойная жизнь.

К тому времени как они покончили с едой и пили бренди, весь гнев и раздражение Джильберты почти улетучились. Она даже горячо откликнулась на его предложение показать свой дом.

На улице стало жарко и душно. Джильберта сняла жакет и почувствовала взгляд Лаурёнтиса, прикованный к ее груди под тонким материалом блузки. Затем снова заметила его взгляд – на этот раз мужчина смотрел на ее ноги, когда она усаживалась на переднее сиденье в машине. У Джильберты чуть-чуть задралась юбка. Она знала, что возбуждает Лаурёнтиса, так же как он возбуждал ее. Джильберте почему-то было интересно, со сколькими женщинами он занимался любовью, хотя и не сомневалась в том, что их было немало.

– Не возражаете, если я вздремну по дороге? – спросила Джильберта.

– Ничуть. Эти завтраки с двумя порциями мартини меня тоже утомляют.

Она закрыла глаза, а когда открыла их, машина двигалась по узкой, извилистой дороге, пролегавшей под сводами величественных деревьев.

– Мы приехали?

– Почти, – ответил Лаурентис.

Внезапно взору Джильберты предстал довольно высокий холм.

– Я случайно нашел это место, – объяснял Лаурентис. – Если верить агенту по недвижимости, это самая высокая точка на острове.

– Здесь просто восхитительно. У меня такое чувство, будто я оказалась в предгорьях Скалистых гор, – проговорила Джильберта. – Поразительная иллюзия! Никаких признаков того, что в полумиле отсюда располагается местность плоская и однообразная, со всех сторон стиснутая жилыми домами, магазинами и торговыми центрами.

На вершине холма дорога плавно перешла в выложенную гравием подъездную аллею, по обеим сторонам которой росли сосны. В конце аллеи находилась поросшая травой поляна, в центре которой стоял низкий фермерский дом.

– Вы на самом деле построили все это? – изумленно спросила Джильберта.

– Да, своими собственными белоснежными руками, – ответил Лаурентис и поднял руки, чтобы Джильберта могла их внимательно осмотреть: большие, квадратной формы, с длинными крепкими пальцами. – Идемте! – Лаурентис выпрыгнул из машины.

Она сделала то же самое и сбросила туфли.

– Я помешана на ходьбе босиком по траве, особенно если она такая густая и душистая, как эта. – Джильберта села на землю и приподняла юбку, чтобы отстегнуть подвязки от нейлоновых чулок. – Джентльмены не подглядывают, – лукаво бросила она, чувствуя, что Лаурентис смотрит на нее.

– А кто сказал, что я джентльмен?.. Вот это новость! Мне казалось, что после набирающего силу феминистского движения за уравнение женщин в правах с мужчинами, появления голубых джинсов, а также отказа от бюстгальтеров пояс с резинками ушел в прошлое.

– Временами мне очень хочется почувствовать себя женственной.

– Браво! Женщины в колготках напоминают мне тряпичных кукол, – заметил Лаурентис.

Джильберта рассмеялась и поднялась, разглаживая юбку.

– Интересное наблюдение. Лаурентис взял ее за руку.

– Пойдемте, я буду вашим гидом, – сказал он и повел ее по извивающейся, вымощенной плитами дорожке к кирпичным ступенькам.

С левой стороны дом огибала бетонная дорожка, упиравшаяся в неоконченный двухэтажный гараж, наверху которого торчали голые балки и распорки. К гаражу была приставлена алюминиевая лестница.

– Наконец-то я выхожу на финишную прямую, – сказал Джордж.

– Чем вы будете заниматься, когда все будет завершено? – спросила Джильберта.

Капитан усмехнулся:

– Буду обращать больше внимания на женщин.

– Похвальное времяпрепровождение, – заметила Джильберта.

Он открыл парадную дверь и отступил на шаг в сторону, чтобы пропустить Джильберту.

Небольшой холл вел в просторную гостиную, пол в которой от стены до стены покрывал пушистый ярко-оранжевый ковер. Мебель была в основном массивная, из сосны, а стены украшали картины и гобелены, выдержанные в колониальном стиле.

– Как приятно! – Джильберта ступала босыми ногами по мягкому ковру и испытывала почти такое же удовольствие, как и от ощущения травы под ногами.

Небольшой рабочий кабинет плавно переходил в маленькую оранжерею.

– Помимо других разнообразных талантов вы еще умеете обращаться с растениями.

– Как я уже сказал, клан Лаурентисов крепко привязан к земле.

Столовая была продолговатой комнатой с огромным камином в одном конце и баром – в другом. Хозяин повел Джильберту назад, в гостиную, и через холл они вышли к небольшой лестнице, по которой поднялись на этаж, где располагались спальни. Три спальни были обставлены в строгом, типично мужском стиле. В основной спальне главным украшением была огромная кровать с пологом на четырех латунных столбиках.

– Матрац наполнен гелем или водой? – спросила Джильберта.

– Ни то, ни другое. Простая старая деревянная кровать фирмы «Симмонс».

– Очень подходит такому здоровенному парню, как вы, – лукаво заметила Джильберта. – Вы все очень хорошо сделали, но не помешало бы женщине приложить к этому руку.

– Хотите подать заявление на вакантную должность? – поинтересовался Джордж.

– Я не прочь, но это вызвало бы столкновение интересов, не говоря уже о географии. Не забывайте, что я из Колорадо. Я, право, не собираюсь окапываться в Нью-Йорке, хотя должна признать, это достаточно жизнеспособное место.

Хозяин дома, прислонившись к дверному косяку, с нескрываемым восхищением и желанием рассматривал Джильберту. Она стояла босая, скрестив руки на груди, приподняв голову. Ее фиалковые глаза потемнели и казались загадочными.

– Джордж, ваше либидо дает себя знать, – тихо сказала Джильберта.

– Простите, это мой итальянский темперамент. Нужно потребовать, чтобы женщина, подобная вам, имела бы этикетку, как на пачках сигарет: «Предупреждение! Опасно для вашего здоровья!»

Джильберта хрипло рассмеялась, а на висках у нее резко обозначилось биение пульса из-за усилившегося тока крови в венах. Страсть, которую она безуспешно пыталась сдерживать весь день, внезапно вспыхнула и охватила ее. У Джильберты было такое ощущение, будто все тело, от головы до пят, объято огнем. Она безумно хотела Джорджа Лаурёнтиса.

Он почувствовал это и обнял ее.

– Этикетки с предупреждением никогда меня не останавливали. Какого черта! Ведь живем лишь один раз.

Джильберта улыбнулась и прильнула к нему, обвив руками его шею. Она сделала плавное движение бедрами, дразня его и еще сильнее возбуждая.

Губы Джорджа были крепкими и требовательными, а его язык устремился в полуоткрытый рот Джильберты. Руки скользнули по ее спине, стали ласкать ее ягодицы... Она вздрогнула и застонала, почувствовав прикосновение его руки к своей плоти. По-прежнему крепко сжимая Джильберту в объятиях, Джордж увлек ее к огромной кровати. И пока снимал с нее блузку и бюстгальтер, Джильберта расстегнула его пояс и молнию на брюках. Теперь ее рука нашла и стала ласкать его горячую, набухшую плоть.

Джордж лихорадочно заканчивал раздевать Джильберту, снял с нее юбку, трусики, оставив лишь чулки и пояс с подвязками.

– Ты сводишь меня с ума. – Он лег рядом с Джильбертой.

Ее глаза вожделенно заблестели при виде его готового к бою пениса.

– Великолепный! – прошептала она, широко раскинув руки и ноги.

Джордж не сделал никаких усилий, чтобы войти в нее. Его губы легко коснулись ее глаз, губ, затем задержались в ложбинке на шее. Он чувствовал, как бешено бьется ее пульс под его губами.

Джильберта судорожно сглотнула, когда Джордж захватил губами ее сосок и языком стал обводить кружок вокруг него. В голове у нее мелькнула мысль, что, пожалуй, капитан довольно изощренный в ласках любовник.

Он покрывал поцелуями все ее тело, опускаясь все ниже и ниже, к трепетавшему от желания животу, а затем зарылся лицом в шелковистом треугольнике густых завитков. Судорога сотрясла Джильберту, когда его ищущий язык коснулся ее влажного лона, и она воскликнула:

– Ты меня убиваешь! Я не смогу больше сдерживаться, а я хочу, чтобы ты был во мне, когда я кончу!

У Джорджа было такое ощущение, будто перед ним открылись врата рая.

– О Боже! – Внутри ее словно произошло извержение вулкана.

Сейчас ее руки, ноги, все тело потеряли координацию, и Джильберта, извиваясь в экстазе, почувствовала, как близится его кульминация, и от этого наслаждение возросло во много раз.

Потом они лежали бок о бок на широкой постели, совершенно обессиленные. Лучи солнца освещали их мокрые от пота тела, искрившиеся каким-то чувственным светом.

Джильберта погрузилась в глубокий сон. А когда проснулась, была напугана окружавшей ее незнакомой обстановкой. Сбитая с толку, Джильберта в испуге присела в постели. «Что я делаю голая в чужой постели?»

Внезапно она вспомнила.

– Джордж, где ты, Джордж?

В доме стояла тишина, если не считать лая собаки и щебетания птиц на деревьях.

Джильберта вошла в примыкавшую к спальне ванную комнату, встала под душ и включила воду на полную мощность, наслаждаясь окутывающим ее паром. Затем, обернувшись махровой простыней, отправилась на поиски Джорджа. Она обнаружила его во внутреннем дворике: капитан полулежал в шезлонге с высоким бокалом в руке и сигаретой во рту.

Он широко улыбнулся.

– Ба! Спящая красавица просыпается!

– Но не благодаря прекрасному принцу, в чьи обязанности входит разбудить ее поцелуем.

– Лучше поздно, чем никогда. Иди, иди сюда, девушка, – позвал он.

Плавной скользящей походкой Джильберта подошла к шезлонгу и села рядом. Он крепко прижал ее к себе и поцеловал в губы.

– Вот вам поцелуй, принцесса. Послушай, ты прекрасно смотришься в этом одеянии.

Джильберта с любопытством огляделась.

– Безопасно сидеть здесь на воздухе почти голой? – спросила она.

– Абсолютно! Я – король этой горы, и никто не имеет права вторгаться в мои владения. – Джордж погладил по ее бедру. – Мы даже могли бы совершенно безнаказанно...

– Ну уж только не это! Мне нравится заниматься любовью в роскоши, – заявила Джильберта, чувствуя, как его пальцы ласково подбираются к ее женскому началу.

– Ты не хочешь исполнить на бис, прежде чем мы вернемся в город? – настаивал Джордж.

– Вы очень убедительны, капитан. Вы так допрашиваете всех ваших подозреваемых женщин? – спросила Джильберта.

– Только красивых. Кроме того, кто сказал, что тебя в чем-то подозревают?

– Это шутка, – ответила Джильберта и нежно погладила его по щеке. – Ты знаешь, я едва могу поверить всему, что произошло с тех пор, как мы встретились с тобой в ратуше. Прошло всего два дня, как мы знакомы, и посмотри, что мы делаем. – Джильберта засмеялась. – Безусловно, это кого угодно может шокировать.

Джордж встал и подал ей руку.

– Пойдем посмотрим, что еще шокирующего мы можем придумать.

На этот раз они любили друг друга не спеша и более пылко, так как шли новыми путями к наслаждению: они занимались оральным сексом. Когда наконец любовная игра завершилась, они погрузились в сон.

Джильберте приснилась ее мать Линда. Линда – дитя любви юного мужчины и юной женщины, которые в годы войны так и не стали мужем и женой.

Глава 3

Питер и Констанс Пайк нервничали и чувствовали себя довольно неуверенно, когда шли по дорожке к фермерскому дому Антуана Буайе.

– Как я выгляжу? – взволнованно спросила Констанс. – Я чувствую себя просто развалиной, всю ночь не сомкнула глаз.

– Я тоже, – ответил Питер. – Однако ты превосходно выглядишь. А как я? У меня не очень строгий вид, не так ли? Когда я нервничаю, выгляжу довольно суровым.

– Ты действительно несколько напряжен, но едва ли похож на людоеда, – с улыбкой ответила Констанс.

– Ну... вот мы и пришли.

Не успели они подняться по ступенькам, как парадная дверь открылась, и Буайе приветствовал их:

– Добро пожаловать в мое скромное жилище. Пожалуйста, входите.

Они с Питером обнялись, и Питер представил его Констанс.

– Мы разделяем ваше горе, – сказала Констанс. – Ужасная трагедия! А бедная, дорогая девочка – какое это страшное переживание для нее!

Питер был потрясен тем, как выглядит Буайе. С их последней встречи он постарел лет на десять, съежился, сморщился, как старый, засохший лимон, и прихрамывал.

– Входите в гостиную и садитесь. Я позову Линду. Она часами прихорашивалась и наряжалась ради этого особого случая.

Питер не мог спокойно сидеть и стал ходить взад и вперед по комнате. Ему казалось, что прошла целая вечность с тех пор, как ушел Буайе.

– Питер! – прерывающимся голосом окликнула его Констанс.

Он быстро обернулся и увидел в дверях Линду, а позади нее ее дедушку.

Сейчас девочка казалась выше ростом и физически более развитой, чем когда он тайком наблюдал за дочерью из парка напротив школы. Ее волосы цвета спелой кукурузы, веером рассыпавшиеся по спине, доходили до талии. Красота ее матери проявлялась во всем. Она казалась воплощением юношеской мечты.

Линда нерешительно вошла в гостиную, переводя взгляд с Питера на Констанс, и тихо-тихо с едва заметным французским акцентом сказала:'

– Я – Линда. Рада познакомиться с вами... – Следующее слово, казалось, ей было трудно произнести: – Папа.

– Линда, дочь моя.

Для Питера это тоже были нелегкие слова. Он протянул руки, и девочка устремилась в его объятия.

– Линда, моя родная, любимая Линда! – Питер целовал ее щеки и волосы.

И они вместе плакали. Констанс и Буайе тоже плакали, не стыдясь своих слез. Наконец Питер подвел дочку к Констанс:

– Линда, это твоя новая мама.

– Я сделаю все, что в моих силах, чтобы стать для тебя настоящей матерью, – искренне сказала Констанс, обняв девочку.

– А я буду вашей послушной дочерью, – ответила Линда, целуя Констанс в обе щеки.

Питер улыбнулся, обнял их обеих и воскликнул:

– Мне кажется, мы будем очень счастливой семьей!

В последующие годы ни один из них ни разу не усомнился в том, что Питер оказался прав. С того самого момента, как Линда приехала в Силвер-Сити, вся семья – Тара и Дон, вдова Нилса и их дети Карл и Тесс – приняла ее как родную. В это время клан Де Бирсов возглавляла Карен, которой было семьдесят три года. Как ни парадоксально, но в этом возрасте ее психика окрепла, и прабабушка души не чаяла в своей новой правнучке.

А скоро семья Де Бирсов праздновала еще одно знаменательное событие: Констанс родила мальчика, которого назвали Чарльз Дил Де Бирс Пайк. С первого дня рождения Линда просто боготворила своего братика. Она была ему скорее второй матерью, чем сводной сестрой.

– Линда проводит больше времени с Чаком, чем я, – добродушно сетовала Констанс. – Кормит, меняет пеленки, купает его. Я чувствую себя его тетей.

– Она просто тренируется перед тем, как выйти замуж за Джима Портера, – поддразнивала Линду ее кузина Джин, дочь Карла, которая училась в школе вместе с Линдой.

– Знаешь, кто ты, Джин? – топнув ногой, заявила Линда. – Ты – предательница! Я терпеть не могу этого парня! – Однако порозовевшие щеки Линды красноречиво опровергали ее слова.

Джеймс Портер, чемпион школьной спортивной команды по футболу, бейсболу, баскетболу и легкой атлетике, учился в выпускном классе средней школы в Силвер-Сити. Он был идолом почти каждой мечтательной девочки в школе: выше шести футов ростом, с мужественным красивым лицом, с темными вьющимися волосами и улыбкой, которая могла растопить даже самое холодное сердце.

В глубине души Линда была безнадежно влюблена в него и со свойственной всем Де Бирсам решительностью намеревалась пленить сердце Джеймса Портера так же, как он пленил ее. Даже в своем нежном возрасте Линда уже знала, что путь к сердцу мужчины лежит не через его желудок, а через его любимые увлечения.

Именно поэтому, узнав, что, помимо других видов спорта, Джеймс питает особую страсть к альпинизму, она записалась на курсы альпинистов при университете в Денвере. Линда проводила там летние каникулы, совершенствуя свое мастерство. И она действительно стала не просто опытной альпинисткой, а весьма искусной спортсменкой – «самородком», как называл Линду старший инструктор.

Однажды, спустя шесть месяцев после того как Линда начала заниматься на курсах, она сидела в школьном кафетерии с двумя подругами. Вдруг девочка заметила, что за соседним столиком сидит ее кумир и еще несколько членов школьного клуба альпинистов.

Джеймс давал оценку приспособлениям альпинистов:

– «Кошки» необходимы при восхождении по ледяной поверхности, совершенно необходимы.

Подружка Линды шепотом спросила:

– Что такое «кошки»?

– Металлические когти, которые ты прикрепляешь ремнями к подошвам своих альпинистских ботинок, – громко объяснила Линда.

Джеймс покосился в ее сторону и продолжил:

– Оскар Экенштейн изобрел конструкцию с десятью зубьями. Это наиболее широко применяемый вид «кошек».

– Лично я предпочитаю «кошки», разработанные Лаурентом Гривелем, – заносчиво сказала Линда. – Он модифицировал конструкцию, добавив два зуба, направленных вперед от носка ботинка.

Портер в изумлении обернулся, пристально посмотрел на нее и спросил:

– Что ты знаешь о Лауренте Гривеле?

– Ну хотя бы то, что его «кошки» позволяют взбираться по крутой ледяной поверхности, как по ступенькам. Этот немецкий метод особенно хорош для восхождения на покрытые льдом альпийские вершины.

– Будь я проклят! – воскликнул Джеймс Портер, встал из-за своего столика и сел напротив Линды. – Ты альпинистка?

– Конечно. Этой зимой я собираюсь овладеть французской методикой.

– Ну и ну! Ты действительно альпинистка. Что касается французской методики, то нужно быть предельно осторожным, пользуясь ледорубом.

– Я знаю. А то он сорвется. Портер приветливо улыбнулся Линде.

– Вот что я тебе скажу: если хочешь, буду рад помочь тебе в тренировках. – И гордо добавил: – Прошлой зимой мы с отцом рискнули подняться на ледник Боссон во Франции.

– И вы взобрались на него?

– Нет, мы только испытывали новые ледорубы и «кошки».

– А ты совершил какое-нибудь выдающееся восхождение? – спросила Линда.

– Конечно, и не одно. Я хочу первым совершить восхождение на какую-нибудь вершину. Будущим летом я и Терри собираемся подняться на пик Эль-Капитан в Йосемитском национальном парке*.

– Он из Денвера? – спросила Линда.

– Из Калифорнии. Замечательный парень. Он бы тебе понравился. Послушай, а может, хочешь совершить восхождение вместе с нами будущим летом? – И быстро добавил: – Родители Терри будут нас сопровождать.

– Я бы с удовольствием присоединилась к вам.

Они так увлеклись разговором о горах, что болтали без передышки и не заметили, как друзья ушли. Их вернуло к действительности лишь появление декана, который сообщил им, что занятия начались пятнадцать минут назад и за нарушение правил они оба должны остаться после занятий и написать контрольную работу.

Линда приняла это наказание почти с радостью. Ради этих драгоценных мгновений побыть с Джимом Портером она готова оставаться после занятий хоть весь семестр.

Это было начало первых и самых счастливых отношений с молодым человеком в жизни юной Линды Пайк. Их роман получил естественное продолжение: сначала в кино они держались за руки; при прощании застенчиво, крепко сжатыми губами целовали друг друга; летом совершали продолжительные прогулки при луне, которые заканчивались более страстными объятиями. А параллельно с этим происходило превращение юной девочки в цветущую девушку. Линда была дочерью своей матери, матери, которая отдала свою невинность ее отцу в мансарде дома во французском городе Туле, когда она была в таком же нежном возрасте. Но урок, извлеченный из жизни матери, суровое испытание, через которое той пришлось пройти после ее рождения, оставили неизгладимый след в душе девочки. Хотя искушение было приятным и настойчивым, Линда твердо решила до свадебных колоколов оставаться девственницей.

Однако была ночь, когда она чуть не изменила данному себе слову. Это произошло после школьных танцев. Влюбленные поехали на Хай-Пойнт, обрыв, куда местные подростки ходили целоваться и обниматься. Джим припарковал машину в уединенной сосновой роще и одной рукой обнял Линду за плечи.

Эта дивная ночь была просто создана для влюбленных: воздух напоен ароматом цветущих деревьев, над ними распростерся огромный купол неба, украшенный сверкающими звездами, и среди них – полная луна, похожая на огромный апельсин. Линда закрыла глаза и откинулась на руку Джима. Страстные поцелуи, которыми он осыпал ее губы и шею, возбудили девушку, как никогда раньше. И она позволила ему опустить руку в свободный вырез платья. Каким блаженством было ощущать ласки Джима и чувствовать, как сосок затвердевает под его нежной ладонью!

Линда напряглась, когда его рука скользнула под юбку и стала гладить внутренние стороны ее бедер, и сладостное томление, которое вызывали эти прикосновения, взяло верх над возражением, готовым сорваться с девичьих уст. И когда Джим расстегнул молнию на своих брюках и положил ладонь Линды на свою набухшую плоть, она нежно сжала ее. Даже в самых необузданных фантазиях Линда не могла представить себе такой восторг, какой испытывала сейчас, когда они с Джимом исследовали и ласкали тела друг друга.

Темп их ласк ускорился; каждое действие и реакция на него становились все более напряженными и возбуждающими. Джим бережно уложил Линду на откинутое сиденье, затем лег рядом с ней и просунул руку под резинку ее трусиков. Его ласки разбудили безумное желание, и когда Джим попытался спустить с нее трусики, Линда даже приподнялась, чтобы помочь ему.

И вдруг на темном экране ее закрытых век материализовался призрак. Он был таким четким, живым, что Линда даже вскрикнула. Это была ее мать. Голос Джильберты эхом звучал в каждой клеточке ее мозга: «Нет! Ты должна контролировать свои желания! Самообладание – разве не я всегда проповедовала тебе это? Ты сохранишь себя для своего мужа и избежишь повторения моей горькой судьбы!»

Линда мгновенно открыла глаза и схватила Джима за руку.

– Я не хочу их снимать. Пожалуйста... Неужели мы не можем продолжать, как раньше, – только прикасаться друг к другу?

– О Господи, посмотри на меня! Я больше не могу терпеть! Пожалуйста, дорогая... – взмолился Джим.

– Я тоже очень тебя хочу, но это порочно. – Линда натянула трусики и разгладила платье.

– Проклятие! Ты приводишь меня в бешенство! – вспылил он, но, увидев изумленное выражение ее лица, переменил тон. – По крайней мере помоги мне кончить, – попросил Джим, кладя ее ладонь на свою жаждущую плоть.

Линда улыбнулась и нежно ее погладила.

– Я сделаю тебя очень счастливым, Джим, поверь, – прошептала она, убирая свою руку и спускаясь вниз.

– Что ты делаешь? – выдохнул он, когда губы Линды коснулись его естества. – О Господи, как это чудесно!..

Тем летом они не поехали в Йосемитский национальный парк, потому что в июне у отца Джима случился сердечный приступ, и два месяца состояние его здоровья вызывало серьезные опасения. Однако Линда все же познакомилась с приятелем Джима – Терренсом Финчем, гостившим у Портеров.

– Ну разве он не прелесть? – шепотом спросила ее сестра Джима Кэрри. – Он выглядит прямо как Дуглас Фербенкс.

Линда равнодушно пожала плечами.

– Ваш гость интересный, но не такой красивый, как твой брат, – ответила Линда.

– Ты относишься к нему с предубеждением, потому что слишком увлечена Джимом, – презрительно фыркнула Кэрри.

И это было верно. Тем не менее, Терри обладал магнетическим обаянием, которое заинтриговало Линду: шаловливая улыбка, озорной огонек в глазах, вихор на затылке.

В конце июля был день рождения Кэрри, и Портеры праздновали его в ресторане самой престижной гостиницы Силвер-Сити.

На Линде было роскошное короткое платье персикового цвета. Она танцевала с Джимом, когда подошел Терри.

– Не возражаешь, если я вмешаюсь, дружище? – спросил он.

Джим широко улыбнулся.

– Я хочу, чтобы вы стали добрыми друзьями, прежде чем мы в будущем году отправимся покорять Эль-Капитан.

Терри приподнял бровь и усмехнулся:

– Любовь втроем, а? Это звучит замечательно. Джим шутливо ударил его по руке:

– Я сказал друзьями, а не любовниками.

– Ты краснеешь, – заметил Терри, когда кружил Линду по бальному залу.

– Нет, просто здесь очень жарко.

– Хочешь выйти на террасу? – спросил Терри.

– Нет, благодарю тебя. – В нем чувствовался снобизм, который раздражал Линду.

– Так ты действительно собираешься в горы будущим летом? – спросил Терри.

– Да.

– Джим говорит, что ты опытная альпинистка.

– Я умею держаться на горе.

– Держу пари, что умеешь. – Терри снисходительно улыбнулся. – Знаешь, я не верю тебе ни на йоту. Ты выдумала все это восхождение лишь для того, чтобы поймать в ловушку моего приятеля.

Он был слишком проницательным, и это разозлило Линду. Малиновый румянец выдал ее.

– Какая низость с твоей стороны, – храбро перешла она в нападение.

– Но тем не менее верно. Не беспокойся, ты будешь связана веревкой с двумя экспертами.

– Как ты скромен! – ехидно заметила Линда.

– Просто правдивый. Между прочим, ты знаешь, почему Бок Северная Америка так называется?

– На полпути к вершине есть пятно черного диорита, по форме напоминающее континент Северной Америки.

– Браво! Должен сказать, ты на совесть выполняешь домашние задания.

– Кто-нибудь говорил тебе, что ты пустозвон, Терри? – спросила Линда.

– Бессчетное число раз, – беспечно улыбаясь, ответил он.

– Например, ты пытаешься говорить с легким британским акцентом.

– Конечно. Мне все говорят, что я похож на Дугласа Фербенкса, поэтому я стараюсь соответствовать этому образу, – объяснил Терри.

– Ты просто невыносим! – воскликнула Линда, стараясь не рассмеяться, но ей это не удалось.

Терри увел ее с танцплощадки, и они оба весело расхохотались. К ним подошел Джим.

– Что вас так рассмешило? – спросил он, беря Линду под руку.

– Твой друг Терри, вот что, – поддразнила девушка. Несмотря на то что она считала Терренса Финча клоуном и самодовольным дураком, Линда должна была признать его неотразимое обаяние. Он с одинаковой готовностью подшучивал над самим собой, как и над другими. И когда Терри уехал домой, Линда испытала чувство потери, хотя никогда ни за что бы в этом не призналась, даже самой себе.

Всю зиму они с Джимом занимались мастурбацией, доставляя наслаждение друг другу, так как Линда оставалась непреклонной в своем решении выйти замуж девственницей. Тем временем благодаря опытному обучению Джима совершенствовалось ее искусство альпинистки, и весной они даже поднялись на пик Пайка.

– Ты не поверишь, но, покорив эту гору, старина Зебулон Пайк предсказал, что никто никогда больше не взойдет на нее! – говорил Джим на вершине. – Теперь даже такой неопытный человек, как ты, может подняться сюда с одной рукой, привязанной к спине.

– Я не новичок, – улыбнулась Линда, – и мне трудно поверить, что мой родственник сказал бы такое.

– Старина Зеб – твой родственник? – удивился Джим.

– Ну... дальний. Он был дедушкой моего дедушки, – ответила Линда.

– В таком случае никаких шуток! Я беру свои слова обратно. К тому времени когда мы поедем в Йосемитский национальный парк, ты будешь достаточно искусной альпинисткой, чтобы стать членом нашей команды, – заявил Джим.

– Не забудь написать об этом мистеру Финчу. Между прочим, ты получал от него письма в последнее время? – спросила Линда.

– На прошлой неделе. Он рвется в бой. Бог мой! – Джим старался подражать Терри, используя его английские выражения. – Это будет нечто, когда мы первыми поднимемся на Бок Северная Америка.

Питер и Констанс были против поездки Линды в Калифорнию, но тем не менее не запретили ей ехать туда.

– В конце концов, девочку будут сопровождать родители Терри, – напомнила Констанс мужу.

– Но они будут ехать в поезде одни, – возразил Питер.

Линда захихикала:

– Нет ничего такого, что можно сделать в поезде и чего нельзя сделать на заднем сиденье машины.

– Логично, – с кислой гримасой согласился отец. Линда, державшая на руках своего сводного братика, подбросила малыша вверх и звонко поцеловала.

– Однако я буду скучать по моему дорогому Чаки. Как бы мне хотелось увезти его в своем рюкзаке!

По выходным дням Линда и Джим обычно составляли список альпинистского снаряжения, необходимого для будущего восхождения. Время неумолимо приближало день их путешествия, и они считали уже часы, а затем и минуты, оставшиеся до отъезда. Наконец восьмого июня 1936 года молодые люди сели в поезд до Сан-Франциско. Питер, Констанс, Тара и Дон провожали их на вокзале.

– Не слишком рискуйте в горах! – крикнул Питер, когда ребята уже стояли на открытой площадке в задней части вагона.

– Я пришлю вам свою фотографию на Эль-Капитане! – крикнула в ответ Линда.

Поезд отошел от станции, и его окутало облаком дыма от прибывающего паровоза.

– Ну наконец-то мы в пути, – сказал Джим, когда они расположились в купе.

– Я так волнуюсь, просто не могу дождаться, когда наконец увижу, – Линда вовремя прикусила язык, – Йосемитский национальный парк.

Она чуть было не сказала: «Когда наконец увижу Терри».

– Что-то не так? – спросил Джим.

– Нет, почему ты спросил?

– Ты вдруг стала очень серьезной. Линда заставила себя улыбнуться.

Путешествие по железной дороге было довольно скучным. Пассажиры, включая Линду и Джима, занимали себя игрой в карты, шашки или шахматы, ели и пили. И все, казалось, вдохнули с облегчением, когда наконец поезд прибыл в Сан-Франциско.

Терри встречал их. На его красивом лице сияла знакомая игривая улыбка. Он обменялся рукопожатием с Джимом и по-братски поцеловал Линду в щеку.

– Вы оба чудесно выглядите, в прекрасной форме для нашей увеселительной прогулки в горы. Путешествие было приятным? – спросил Терри.

– Вполне, если только не считать, что часами приходилось протирать задницу и ничего не делать, – ответил Джим.

Терри засмеялся и подмигнул ему:

– Я уверен, что вы находили более увлекательные способы проводить время – ведь вы были без присмотра и все такое, не так ли, дружище?

Джим ухмыльнулся и щелкнул Терри по лбу.

– Как ты смеешь ставить под сомнение добродетель моей будущей невесты?

На мгновение взгляды Линды и Терри встретились, и молчаливое признание друг другу состоялось. Линда покраснела и виновато опустила глаза. Терри пригладил свой вихор, что обычно делал, когда нервничал. Затем отрывисто сказал:

– Ну, давайте соберем ваш багаж и пойдем. У нас еще столько дел, прежде чем мы начнем восхождение!

В шестиместном автомобиле Финчей они направились на север, где отец Терри управлял фермой.

– Как здесь красиво! – Линда была в восторге.

– Ты впервые в Калифорнии? – спросил Терри.

– Да... но у меня такое чувство, будто я здесь все знаю. Может быть, потому, что моя бабушка была в Сан-Франциско во время большого землетрясения, – ответила Линда.

В машине ее колени были зажаты между ногами двух сильных молодых людей. Линде было неловко от того, что она чувствовала тепло мускулистого бедра Терри. Это слегка беспокоило.

Их тепло встретили Бен и Дора Финч и сестра-близнец Терри Лора, с которой Линда разделила большую спальню, а Джим спал в одной комнате с Терри.

После отменного ужина, на который подали запеченную телятину, печеный картофель, большие блюда с домашними овощами, а в конце – слоеный торт с клубникой, мистер Финч и мальчики отправились в рабочий кабинет, чтобы составить план восхождения. А миссис Финч с девочками убрали со стола и вымыли посуду.

Позже, когда дамы присоединились к мужчинам, они увидели, что пол кабинета покрыт картами, схемами и фотографиями. Даже в уменьшенном размере гора выглядела такой громадной, что внушала благоговение. Линду охватило волнение, когда она пристально разглядывала множество снимков, сделанных в разных ракурсах. Мистер Финч и Терри сделали на них примечания.

– Это будет наша первая стоянка, – указал мистер Финч на самую большую фотографию, на которой был хорошо виден узкий выступ. – По моим расчетам, мы проведем девять дней и девять ночей на этой горе, прежде чем достигнем вершины.

Линда была ошеломлена.

– Девять дней и девять ночей – я не могу поверить! Джим обнял ее за плечи и спросил:

– Ты по-прежнему хочешь идти с нами?

– У нее немного испуганный вид, – ухмыльнулся Терри.

– Конечно, хочу! Я просто не ожидала, что это займет так много времени, – ответила Линда.

Мистер Финч продолжал:

– Некоторыми остановками будут висячие бивуаки.

– Ночи, проводимые в гамаках, расположенных по горизонтали к поверхности скалы, – пояснил Терри, – и в куртках на гагачьем пуху для тепла.

– Кстати, нам предстоит нести с собой почти двести фунтов продуктов и воды, – вставил Джим.

– Ну что ж, если дела обстоят таким образом, – сказала миссис Финч, – вам лучше сразу же лечь спать, чтобы набраться сил.

Линда обрадовалась, так как чувствовала себя утомленной. Когда она раздевалась, чтобы лечь в постель, Лора заметила:

– У тебя великолепная грудь.

Линда смущенно рассмеялась и быстро надела пижамную куртку.

– Моя грудь далека от совершенства. Лора с усмешкой посмотрела на гостью.

– А вот мой брат считает, что она верх совершенства. В самом деле, он считает, что ты совершенна во всех отношениях.

Линда залилась краской и пробормотала:

– Твой брат просто мастер льстить.

– Нет, Терри действительно очень увлечен тобой, – возразила Лора. – Конечно, он никогда в этом не признается, ведь Джим – его лучший друг. Но поверь мне, что это так.

– Мне очень лестно это слышать, и я с удовольствием продолжила бы нашу беседу, но я в самом деле очень устала. – Смущенная и обрадованная, она легла в постель.

Линда слышала, как стоявшие внизу массивные часы пробили сначала час ночи, затем два, потом три, а она все беспокойно металась в постели. В ушах ее раздавались слова Лоры: «Он очень увлечен тобой...»

Линда тут же напомнила себе: «Но ведь человек, за которого ты обещала выйти замуж, это Джим Портер».

Однако этого было явно недостаточно, чтобы изгнать из памяти Терри с его кривоватой ухмылкой, смешным вихром и веселыми хитрыми глазами.

Глава 4

На следующее утро мистер Финч поднял их в пять утра. Линда надела шерстяное белье, тяжелые рабочие брюки с кожаными заплатами на коленях, фланелевую рубашку, толстые полосатые носки и прочные кожаные альпинистские ботинки. Она захватила с собой два свитера и куртку на гагачьем пуху, чтобы надевать их по ночам. Перед тем как спуститься вниз, Линда заплела в косу волосы, свернула ее на затылке и убрала под спортивную вязаную шапочку. Им подали обильный завтрак: бекон, яйца, оладьи, тосты, джем и крепкий кофе.

– Ешьте как следует, мои дорогие, – сказал им мистер Финч. – Не скоро вам придется снова отведать такую еду.

По плану миссис Финч и Лора должны были сопровождать их до Иосемитского национального парка и снять номер в туристском отеле поблизости.

– Какое-то время мы будем наблюдать, как вы поднимаетесь на гору, но когда вы окажетесь действительно очень высоко, я буду так волноваться, что не смогу смотреть, – сказала миссис Финч.

– Ерунда! Альпинизм – самый безопасный спорт на свете, – лихо успокоил ее Терри.

В половине седьмого утра они сели в многоместный легковой автомобиль. Поездка продолжалась два с половиной часа. День был чудесный для восхождения – на небе ни облачка и прохладно для июля. В десять часов мистер Финч объявил:

– Все, друзья, пора!

Они надели рюкзаки с привязанными к ним пуховыми куртками и гамаками. Мистер Финч заставил их выстроиться в линию и внимательно проверил снаряжение по заранее составленному очень подробному перечню.

– Возьми еще несколько болтов с кольцом и крюком, Джим. Покажи твои распорки, Линда.

Наконец мистер Финч закончил осмотр. Он был удовлетворен результатом, и вчетвером они двинулись к подножию горы.

Взглянув наверх, Линда почувствовала такое же волнение, какое обычно охватывает артиста перед выходом на сцену.

– Три тысячи футов высотой и совершенно вертикальная, – с лукавой улыбкой заметил Терри. – Ты уверена, что не передумала, дорогая?

Линда бросила на него вызывающий взгляд.

– Ни в коем случае, парень. Давайте готовиться к восхождению.

При помощи веревки они сделали единую связку. Впереди шел Терри, за ним Джим, третьей Линда и последним мистер Финч. Отец с сыном заранее договорились о таком порядке восхождения.

– Если девушка окажется в трудной ситуации, я приду на помощь, – сказал опытный альпинист.

– Только не говори ей об этом, – предупредил Терри отца. – Ее самомнение так же велико, как и эта вершина.

В течение первого часа они сделали большие успехи, и Линда с каждым шагом чувствовала себя все более уверенно. Было очевидно, что Терри действительно опытный альпинист. Он вбивал свои крюки в скалу сильными точными ударами и все время под одним и тем же углом. Если кто-то вдруг сорвется, то резко остановится в конце веревки; это загонит крюк вниз и внутрь скалы, и свалившийся альпинист окажется в относительной безопасности.

Время от времени они делали передышки, чтобы исследовать скальную стену, искали трещины в ней, от которых зависел дальнейший план их восхождения. Один раз Линда взглянула вниз и увидела, что автомобиля Финчей уже нет, значит, миссис Финч и Лора уехали.

Взглянув вверх, мистер Финч воскликнул:

– Мы будем там часов в девять! Я считаю, что хотя это короткий, но очень крутой и трудный участок на первом этапе восхождения.

Вверху, слева, примерно на расстоянии ста футов от них, находилась широкая расщелина, в которую можно было протиснуться и медленно подниматься. К тому времени, когда четверка достигла верха расщелины, солнце уже клонилось к закату и ветер неистово проносился над скалой. Они добились еще некоторых успехов в восхождении, но, когда добрались до довольно широкого выступа, Терри объявил, что здесь будет их бивуак на ночь.

Альпинисты съели холодный ужин, состоящий из вяленой говядины, галет, свинины, бобов, плитки шоколада, и выпили какао из большого термоса, который был у каждого. Линда надела два свитера, куртку на гагачьем пуху, а кроме того, завернулась в одеяло, но все равно продрогла до костей. Лежа в темноте, она слушала, как Джим, Терри и мистер Финч обсуждают план на следующий день.

– Похоже, все пойдет как по маслу, пока мы не доберемся до того выступа, который находится прямо над нами, – сказал Джим.

– Не вижу никаких проблем, – уверенно ответил Терри. – Я смогу преодолеть этот выступ с помощью веревок и крючьев.

Несмотря на пронизывающий холод, Линда быстро заснула и спала до тех пор, пока ее не разбудили ослепительные лучи солнца.

В восемь часов, съев на завтрак высококалорийные продукты – хлеб, арахисовое масло и отвратительное варево из консервированных яиц и бекона, приготовленное специально для альпинистов, они снова начали восхождение. За два часа достигли выступа и остановились, чтобы осмотреться. Всем стало ясно, что накануне вечером Терри был чрезмерно оптимистичным.

– Здесь невозможно установить ограждение, вбить в скалу крюки, потому что ты должен обеими руками держаться за свою драгоценную жизнь, – сказал Джим.

– Я мог бы вбить пару клиньев в той расселине. – Терри указал вверх. – Затем закреплю на них веревку.

Он отвязал себя от остальных и, прикрепив к крюку веревку длиной в сто футов, обмотал ее вокруг себя. Терри начал осторожно подниматься, а остальные, затаив дыхание, наблюдали. Крепко держась одной рукой за выступ, он сумел забить в скалу два клина, обвязать вокруг них веревку и продолжил осторожно продвигаться вверх.

– Как муха, ползущая по потолку, – прошептала Линда.

Ее била дрожь, но не столько от холода, сколько из-за страха за жизнь Терри.

– Он уже почти там, – тихо сказал мистер Финч.

Терри находился на расстоянии вытянутой руки от выступа. Прополз еще фут и правой рукой ухватился за край. Переведя дух, перед тем как подняться на край выступа, подобно гимнасту, который подтягивается на перекладине, Терри осторожно приподнял свое тело.

И... почувствовал, что скала крошится под его пальцами. Попытался перекинуть ногу через край расщелины, прежде чем она рухнет. Но не успел.

Линда закричала.

Терри пролетел мимо них, чуть не задев отца. Он изгибался и крутился по всей длине веревки. Проявив незаурядное присутствие духа, Джим схватил свой ледоруб и подложил его под крюк в скале. Когда Терри достиг конца веревки, от резкого удара, вызванного его падением, зашатался большой стальной гвоздь, и щель заметно увеличилась, но гвоздь удержался. Веревка была высшего качества, и Терри, отскочив, словно кукла на резиновой ленте, безвольно повис там, раскачиваясь взад и вперед на легком ветерке.

– Он без сознания! – воскликнул его отец.

– Веревка соскользнула ему на грудь! – откликнулся Джим. – Я должен помочь ему, иначе он умрет от удушья.

Джим укрепил новую веревку, на три четверти обвязал ее вокруг своей талии и плавно заскользил вниз по ней, демонстрируя образцовый спуск по веревке. Они висели на расстоянии не более шести футов от узкого выступа. Оттолкнувшись, как ребенок на качелях, Джим прыгнул на выступ и потащил к себе своего друга. Там он смог ослабить напряжение на веревке, которая стягивала грудную клетку Терри. Почти сразу же пострадавший пошевелился и забормотал. В следующее мгновение он пришел в сознание, но держался на ногах нетвердо.

– Как ты себя чувствуешь? – мрачно спросил Джим, стараясь сохранять спокойствие.

– Я считаю, хорошо. Как чертовски глупо все вышло!

Джим осмотрел стену. Слева шел пальцевидный траверс, который следовал за выступом до острого угла. Он поднял голову и крикнул наверх мистеру Финчу и Линде:

– Кто-нибудь из вас может подняться примерно футов на двадцать и сказать мне, что находится за тем углом?

– Я готова, – вызвалась Линда.

Она обвязалась отдельной веревкой, которую мистер Финч прикрепил к двум крюкам. Линда ловко прокладывала себе путь по скале к плоскому, имеющему форму полумесяца выступу. К ее удивлению и восторгу, там был ряд плоских, идущих вниз уступов.

– Как раз за углом есть ряд уступов, ведущих к широкому выступу! – крикнула она вниз. – Я спускаюсь.

– Нет, оставайся там, где ты сейчас! – приказал Джим.

– Вздор! – ответила Линда и скоро уже была на одном уровне с мальчиками. – Если ты повернешь его в этом направлении, может быть, я смогу прицепить веревку на мой штычок ледоруба и втащить его.

– Это слишком опасно, – возразил Терри. – Мой вес может сбросить тебя с выступа. Послушайте, я справлюсь, опускаясь вдоль стены. Джим, иди первым.

Джим без труда пересек скалу и теперь следил за другом. Было очевидно, что Терри уже не тот искусный, уверенный альпинист, каким был раньше, – шок и боль исказили его лицо. Но он не терял присутствия духа и сумел приблизиться к краю скалы.

Немного расслабившись, Джим повернул за угол и присоединился к Линде, которая находилась на уступе. Они молча обнялись и стали ждать, когда Терри сделает поворот. Ему это удалось, и Джим протянул руки, чтобы поддержать его и помочь преодолеть расщелину.

Молодые люди обменялись рукопожатием.

– Я обязан тебе жизнью, дружище, – сказал Терри. Джим широко улыбнулся:

– Это не составило большого труда. Ладно, теперь подумаем, как вернуться туда, где находится твой папа. Отпусти свою веревку, Терри, мы втроем свяжемся одной веревкой.

Ребята обвязали себя веревкой, и Джим уже собирался передать ее конец Линде, но в это мгновение Терри вдруг потерял сознание, видимо, наступила запоздалая реакция на повреждения, которые он получил во время своего жуткого падения, и потрясение, которое испытал.

Линда ринулась мимо Джима и ухватила Терри за руку, так как он начал заваливаться головой вниз с уступа. Это был импульсивный и очень опасный поступок с ее стороны, учитывая ограниченность безопасного места, на котором они находились. При этом Линда нечаянно задела Джима, и он потерял равновесие.

Джим хотел ухватиться за скалу, но его рука только скользнула по гладкому камню, и он полетел вниз с уступа. Линда подтащила Терри к себе и бросилась на него, ожидая неизбежного толчка, когда Джим достигнет конца веревки. Их разделяло расстояние примерно в шесть футов, поэтому падение Джима было очень коротким. От толчка у Линды лязгнули зубы, и они с Терри заскользили по краю уступа, но удержались.

– Все в порядке, Джим, – крикнула Линда, – поднимайся назад по веревке! Пожалуйста, поторопись! Я не знаю, долго ли смогу продержаться здесь. Я закрепила ступню в нише, но нога начинает дрожать.

В голосе Джима слышался охвативший его ужас.

– Линда... я не могу подняться по веревке. Я ударился об острый выход пласта. Кажется, я сломал руку. Это бесполезно.

Линду охватила паника.

– Джим, я не смогу одна тебя вытащить. – Она приподняла голову. – Мистер Финч, быстрее спускайтесь сюда, помогите мне!

Удерживая беспомощного Джима от скольжения, Линда чувствовала, как ее колено неумолимо подгибается, а веревка дюйм за дюймом ослабевает.

– Нет времени! – закричал Джим. – Есть только один выход: ты должна перерезать веревку. У Терри на поясе есть нож.

– Я не могу! Я не могу! – всхлипывала Линда, слезы градом катились по ее щекам. – О милостивый Боже! Помоги мне, пожалуйста!

– Черт возьми! Перережь эту веревку, пока мы не погибли!

Линда ухватилась за куртку Терри и нащупала нож.

Что произошло дальше, Линда будет помнить до конца своих дней. У нее в руке был нож, его лезвие сверкало на солнце. Отрезанная веревка упала вниз и вместе с Джимом Портером исчезла из виду. Теперь не нужно было больше до дрожи в каждой мышце напрягаться изо всех сил. Линда безвольно лежала на уступе; у нее чуть не лопнули барабанные перепонки от жутких предсмертных криков обреченного альпиниста. Они становились все слабее и слабее, пока не наступила тишина. И только ветер завывал над распростертыми телами.

Линда не имела представления о том, сколько времени пролежала там, придавив собой Терри. Позднее она не могла вспомнить о том, как с Финчами спустилась с горы. Все было как в тумане: толпы людей, двигавшихся по кругу у подножия горы, лица, выжидательно поднятые вверх; окружившие их альпинисты со спасательным снаряжением; профессионалы из конной полиции Йосемитского национального парка, обращавшиеся с ней как с ребенком.

Затем – о чудо из чудес! – она, наконец, очутилась на твердой земле и ее повели к машине «скорой помощи», а полицейские образовали кордон, не подпуская к ней любопытных. Наконец, уже на носилках, к ней пришло ощущение покоя. Человек в белом халате улыбался ей, вводя иглу в вену... И вот уже теплая милосердная темнота окутала несчастную девушку.

Ее отпустили домой на следующее утро. Узнав, что у Терри легкое сотрясение мозга и его задерживают в госпитале для обследования, Линда сразу же отправилась к нему в палату. Терри сидел в постели и смотрел в окно.

– Тебе лучше? – тихо спросила она.

Терри обернулся, и Линда увидела, какое бледное у него лицо и как сильно опухли глаза от слез.

– Я выживу. А как ты? – спросил Терри.

– Это был просто приступ истерии, – ответила Линда.

– Неудивительно. Слава Богу, ты не в смирительной рубашке после того, что тебе пришлось сделать. Папа сказал, ты перерезала веревку, чтобы спасти мне жизнь...

– Это не совсем точно. – Линда будто оправдывалась. – У меня не было выбора. Джим продолжал упрашивать меня перерезать веревку. Это было необходимо, иначе мы все трое погибли бы. У меня больше не было сил удерживать веревку.

– Ты могла бы спастись сама и позволить мне погибнуть вместе с ним. Я хочу сказать, это несправедливо, что тебе придется нести это бремя до... – Терри прикусил язык.

Линда села на край его постели.

– До конца моих дней. Ты это хотел сказать?

Терри отвел взгляд.

– Я не понимаю, что говорю. Прости меня, Линда.

– Все в порядке. – Она с трудом перевела дыхание. – Терри... я бы поступила точно так же, если бы вы поменялись местами. Если бы на том конце веревки висел ты, я бы тоже перерезала ее, чтобы спасти Джима. У меня не было выбора.

Их взгляды встретились, и каждый увидел в глазах другого не только боль и горе из-за трагической гибели Джима, но и чувство вины. Вины особой, которая значительно превосходила ту естественную вину, какую обычно ощущают по отношению к погибшим все выжившие в катастрофах. И пройдет немало времени, прежде чем эта острая боль потери притупится.

Линда вернулась в Колорадо с трагической вестью о гибели Джима. Целый год она была просто одержима потребностью снова и снова рассказывать вызывающую ужас историю каждому, кто хотел ее выслушать.

Однажды отец и мачеха посоветовали Линде обратиться за помощью к психиатру.

Увидев выражение испуга на ее лице, Констанс поспешила добавить:

– Создается впечатление, что ты не можешь сама избавиться от воспоминаний о том, что произошло в горах. Это выглядит так, будто ты дала себе суровую клятву.

– Вы думаете, я сумасшедшая?

– Нет, доченька, не сумасшедшая; просто твой разум и душа изнывают от горя, и ты находишь болезненное утешение в скорби, – сказал Питер. – Посмотри на себя в зеркало и попробуй сказать, что у тебя здоровый вид.

Линда взглянула на свое отражение в зеркале и тотчас же отвернулась. Ее отец прав. Она была бледной, с темными кругами под глазами.

– Кстати, здесь, в Колорадо, недалеко от Денвера, есть санаторий, – начал было Питер, но внезапно умолк.

Странно, как круг завершил свой полный оборот. Ведь его бабушке Карен тоже понадобилось психотерапевтическое лечение, когда ей было примерно столько же лет, сколько теперь Линде. Питер нахмурился. А он сам? Психическое расстройство украло у него после войны десять лет жизни. Теперь Линда...

– Я сделаю все необходимые приготовления, если ты согласна, – закончил Питер.

– Хорошо, – вздохнула она. – Если ты считаешь, что это принесет мне пользу, я поеду в твой сумасшедший дом.

Шесть месяцев Линда провела в санатории для больных, страдающих психическими расстройствами. Это было роскошное заведение, обслуживающее только очень состоятельных людей. Большинство пациентов санатория составляли праздные светские матроны, вызывавшие у Линды острую неприязнь. Врачи говорили ей, что она медленно, но верно поправляется, однако эти их избитые фразы не производили на девушку никакого впечатления.

Первый существенный прорыв в ее состоянии был вызван приездом Терри Финча. Летом, через год после злополучной экспедиции на Эль-Капитан, он навестил подругу.

Линда повела Терри на прогулку по заповеднику санатория. Самое сильное впечатление в этом парке производил лабиринт, сооруженный из живой изгороди, очень густой и безупречно подстриженной.

– Говорят, чтобы создать такой лабиринт, потребовалось десять лет. Он действительно очень тщательно продуман. Давай посмотрим, сможешь ли ты определить, где находится его центр, – предложила Линда.

– Хорошо, я рискну.

Почти целый час блуждал Терри по петляющим коридорам, заводящим в тупики, и тропинкам, возвращавшим его назад. В конце концов, он все же добрался до центра лабиринта. Это был небольшой оригинальный сад, посередине которого находился мраморный фонтан. Они сидели на маленькой каменной скамейке и непринужденно болтали – банальные, ничего не значащие фразы. Когда скучный разговор подошел к концу, Линда Проявила инициативу:

– Почему мы играем в детские игры, Терри? Мы упорно избегаем говорить о гибели Джима, как будто ничего не случилось, хотя прекрасно знаем, что оба только об этом и думаем.

– Согласен. – Терри хлопнул себя по коленям. – Значит, ты тоже, как и я, постоянно размышляешь о том, что произошло? – спросил он.

– Да... Иногда удается загнать эти мысли в подсознание, но ненадолго.

– Мне тоже. – Терри взял ее за руку. – Линда, ты знаешь, что я влюблен с того самого момента, как впервые увидел тебя. Нет, не перебивай! Пожалуйста, позволь мне закончить.

Девушка сидела напряженная как струна. Лицо ее стало совсем белым.

– И единственный человек, который занимает мои мысли даже больше, чем Джим, это ты. Я люблю тебя, люблю очень глубоко и хочу, чтобы ты вышла за меня замуж.

– Терри, об этом не может быть и речи, – простонала Линда.

– Почему? Не говори, что ты Меня не любишь. Я другого мнения, я всегда знал, что ты любишь меня. И именно в этом заключается разгадка того, почему нас так сильно терзает чувство вины. В глубине души мы знаем, что если бы Джим был жив, мы никогда бы не поженились. Дело в том, что ты постепенно влюблялась в меня или, может быть, переставала любить Джима. Это не имеет значения, потому что ваши отношения были обречены.

Линда закрыла лицо руками и разрыдалась. Терри обнял ее за вздрагивающие плечи.

– О да, моя любимая, пусть это все выйдет наружу, правда сделает тебя свободной. Так оно и есть, Линда. Мы освободимся от призрака Джима Портера, только когда перестанем бояться правды и признаемся, что любим друг друга.

– Я рада, что мы пришли сюда, – прошептала Линда. – Лабиринт – вот где мы находимся почти целый год, лабиринт самообманов, самобичеваний и тупиков памяти.

– Пора нам выйти, наконец, из этого лабиринта, – решительно сказал он.

Через год Терренс Финч и Линда Де Бирс Пайк поженились. Это была скромная церемония, на которой присутствовали только члены семьи и самые близкие друзья. Очень скоро Линда забеременела, и у нее родилась дочь Джильберта, а спустя пять лет сын, Терренс-младший.

Глава 5

Джильберта открыла глаза и погладила постель рядом с собой. Подушка была еще теплой. Джильберта услышала его голос: Джордж напевал итальянскую арию. Джильберта посмотрела на часы: половина шестого.

Она курила сигарету, когда Джордж вышел из ванной комнаты, быстро вытираясь на ходу полотенцем и насвистывая.

– Эй, красавица. Хорошо подремала? – спросил он.

– Слишком хорошо. Господи! У меня такое ощущение, будто я только и делала, что занималась любовью и спала.

– А что в этом плохого?

Джильберта загасила в пепельнице сигарету.

– Послушай, Джордж, после того как я быстро приму душ, мне надо вернуться в город. Я еще могу успеть на рейс в Денвер.

Капитан Лаурентис нахмурился.

– Ну что ты, Джилли, я думал, что ты освободилась от всех своих дел на сегодня. Мы сможем еще столько сделать, прежде чем закончится этот день.

Джильберта вопросительно приподняла бровь.

– Ты, должно быть, шутишь. И что же еще мы не сделали?

Он весело рассмеялся.

– Я не имел в виду секс. Просто побыть вместе.

– Нет, решение уже принято. Я и так вела себя довольно безответственно, чтобы наносить новые обиды и оскорбления и причинять вред делу. Анита – компетентный человек, однако есть дела, которыми она не будет заниматься, не проконсультировавшись со мной, – заявила Джильберта.

– Я все забываю, что ты промышленный магнат. Ладно, слово за тобой!

Джильберта встала, подошла к Джорджу и, поцеловав в губы, провела пальцами по густым волосам на его груди.

– Мой родной, маленький Кинг-Конг, – проговорила она и, захватив немного волос, дернула изо всех сил.

– Ой! Больно. Мне следует положить тебя к себе на колени и отшлепать.

Джильберта сморщила носик.

– Если ты это сделаешь, я точно не улечу сегодня вечером. – И, выскользнув из его объятий, побежала в ванную комнату. – Увидимся через пять минут.

– Ни одна женщина не может принять душ за пять минут, – засмеялся Джордж Лаурентис.

Но он просто не знал Джильберту Де Бирс Киллингтон. Если она ставила перед собой какую-то цель, то достигала ее.

Ровно через пять минут Джильберта вышла из ванной комнаты и с удивлением увидела, что Джордж все еще в шортах сидит ссутулившись на краю постели, опираясь локтем на колено, а подбородок его покоится на сжатой в кулак руке.

– Эй, ты похож на скульптуру Родена.

– Да уж, мыслитель, – рассеянно сказал он.

– Одолевают тяжелые мысли?

Джордж поднял голову, но на этот раз Джильберту не тронул его оценивающий взгляд. Сейчас на любовнике незримо была полицейская форма – она это чувствовала.

Джильберта надела кружевные трусики и подчеркнуто безразлично заметила:

– Ладно, не рассказывай, меня это не интересует.

– Дело в том, что рассказывать-то нечего – ничего конкретного нет. – Он поднялся и стал одеваться. – Это больше всего и огорчает в нашей работе. Мы ловим шарики ртути. Ты знаешь, что это прямо перед тобой, но оно продолжает ускользать. Ну да не важно. Поднимай свой симпатичный зад, и едем в Нью-Йорк.

На обратном пути Джордж был молчаливым, отвечал на слова Джильберты невпопад. Ей стало ясно, у него что-то на уме.

В семь часов вечера капитан Лаурентис подвез Джильберту к гостинице. Она поцеловала его в щеку и открыла дверцу машины.

– Я не вполне уверена, что вернусь в Нью-Йорк завтра вечером – все будет зависеть от того, что произошло в мое отсутствие, – но я позвоню и дам тебе знать... Благодарю за чудесный день. Я получила большое удовольствие, – сказала Джильберта.

Лаурентис улыбнулся.

– Это ты мне доставила удовольствие. Она сжала его бедро.

– Как бы то ни было, не только ты получил удовольствие, дружище. Чао!

Джильберта постояла с минуту на тротуаре, наблюдая за тем, как удаляется капитан Лаурентис, и поспешила к себе в номер, чтобы упаковать вещи.

Джильберте удалось заказать билет на дополнительный рейс. Кресло рядом никто не занял, чему она несказанно обрадовалась, так как не было никакого настроения вести пустую беседу. Джильберта заказала шотландское виски с содовой, чтобы запить таблетку валиума, и привела кресло в полулежачее положение. Она смотрела в потолок и думала о Джордже Лаурентисе.

Не было никакой надежды на то, что человек с таким острым, способным к логическому мышлению умом поверит ее утверждению, будто она брала напрокат машину для поездки в загородный дом. Небрежно заданный капитаном вопрос об этом нисколько не обманул ее. Еще до вечера он будет знать о ее лжи. И несомненно, подумает, что если она солгала ему о машине, значит, так же легко могла солгать и о том, что ездила в загородный дом.

А если ее не было там в момент смерти Джулса, то где же тогда она находилась? Возможно, в пентхаусе Милоша Алански. До убийства? Как свидетель? Как убийца?

Ей пришлось приложить некоторые усилия, чтобы заставить себя выбросить это из головы. Джильберта закрыла глаза и спустя несколько мгновений крепко спала.

У аэропорта она остановила такси. Узнав ее, водитель обратился к ней как к очень важной персоне:

– Приветствую вас, миссис Киллингтон. Добро пожаловать домой. Я видел вас по телевизору в воскресенье. Право же, вы их всех сразили наповал.

– Благодарю вас. – Она взглянула на его удостоверение личности на счетчике, – мистер Дженсен. Приятно снова быть дома.

– Послушайте, как ужасно то, что случилось с этим парнем Марстоном. Говорят, что, возможно, его убили.

– Убили? – вырвалось у Джильберты.

– Да. Передавали в вечерних «Новостях»... Сказали, что он был другом губернатора.

– Очень хорошим другом. Его смерть – огромная потеря для Колорадо и для всей страны. Сегодня утром я присутствовала на его похоронах, – взяв себя в руки, сказала Джильберта.

– Моя жена считает, что это сделала баба – извините меня, мэм, – женщина. Сам же я считаю, что это был... муж какой-нибудь женщины. Говорят, что у убитого было много дам.

– Не больше, чем у любого другого интересного мужчины, насколько я могу себе это представить. Однако кто-то в глазах общественности, как и жена Цезаря, должен быть вне подозрений.

– Жена Цезаря? Она занята в шоу-бизнесе? – спросил водитель.

Джильберта еле сдерживалась, чтобы не рассмеяться.

– Была в некотором роде. Бедняжка умерла.

– Превратности судьбы. Читаешь газеты, и складывается впечатление, что все вокруг умирают, – философски заметил водитель.

– Верно. Сегодня умирают даже такие люди, которые никогда раньше не умирали, – заметила Джильберта и на этот раз тихонько засмеялась.

– Это из-за плохой экологии. Все большие компании отравляют воздух, и воду, и продукты._

– Вам бы следовало побывать в Нью-Йорке, мистер Дженсен. Колорадо по сравнению с ним – райский сад, – успокоила его Джильберта.

Водитель выключил счетчик, так как они уже подъехали к особняку губернатора.

– Три тридцать, мэм.

Джильберта дала ему пятидолларовую купюру и велела оставить сдачу себе.

– Благодарю вас, мистер Дженсен, и желаю вам доброй ночи.

– Благодарю вас, миссис Киллингтон. – Он дотронулся пальцами до фуражки и уехал.

Джильберта бесшумно вошла в дом. В холле и на лестничной площадке горел свет. Она сняла туфли и, держа их в одной руке, а чемодан – в другой, поднялась по лестнице. Длинный коридор наверху был тускло освещен висевшими на стенах канделябрами. Дверь в спальню супругов была закрыта. Джильберта прошла мимо нее в соседнюю спальню для гостей. Они с Хармоном уважали желание друг друга в некоторых случаях побыть в одиночестве.

Джильберта разделась и, даже не почистив зубы и не сняв макияж, забралась в постель. Ее муж чутко спал и при звуке льющейся воды обязательно бы проснулся. Все последние дни Джильберта испытывала непреодолимое желание спать, обычно она так себя чувствовала, находясь в состоянии стресса, – и мгновенно заснула.

Солнечный свет уже струился в окно на восточной стороне дома, когда Джильберта встала с постели, приняла душ, надела красный велюровый халат, комнатные туфли с помпонами и спустилась вниз.

Бентли, дворецкий, приветствовал ее в холле:

– Какой приятный сюрприз, миссис Киллингтон. Когда вы вернулись?

– Далеко за полночь, Бентли.

– Жаль, что вы меня не разбудили. Я бы приготовил вам перекусить.

– Благодарю вас, Бентли. Но единственное, чего я хотела, так это хорошенько выспаться, – ответила Джильберта.

– Губернатор работает у себя в кабинете. Поскольку он не упомянул о вашем приезде за завтраком, предполагаю, хозяин не знает, что вы здесь?

– Да, я не хотела его беспокоить. Бентли, будьте любезны, принесите поднос с завтраком в кабинет губернатора. Он там один?

– Да, мадам, я позабочусь об этом. Кухарка приготовила вафли и колбасу, или вы предпочли бы яйца?

– От вафель полнеют. Пусть Салли сделает мне омлет по-испански и небольшой тост... и много кофе. Пожалуй, принесите чашку и для губернатора, – распорядилась Джильберта.

Она прошла по длинному коридору, в конце которого Хармон превратил уютную небольшую комнату в свой рабочий кабинет. Джильберта постучала и услышала его звучный голос:

– Войдите.

– Разочарован или обрадован? – спросила она. Лицо Хармона просветлело.

– Джилли... Черт возьми, когда это ты приехала тайком? – спросил он, выходя из-за письменного стола и обнимая жену.

– В полночь, дорогой. Я не хотела тебя будить. – Джильберта подставила ему щеку для поцелуя.

– Ну, тебе следовало бы это сделать. – Хармон подвел ее к письменному столу. – Как хорошо, что ты вернулась, Джилли! Вот, садись на мое место. – На его губах появилась кривая улыбка. – В любом случае ты больше меня заслуживаешь это кресло.

Джильберта улыбнулась. Хармон сел на угол стола, качая ногой. Хотя черты его лица нельзя назвать выразительными, он был интересным мужчиной: высокий, слегка полноватый, с седым ежиком волос и выправкой Армейского офицера. Муж напоминал ей некоторых киноактеров, изображавших директоров банков, генералов, председателей правлений или политиков, которые всегда остаются неизвестными в общественном сознании.

– Ты прекрасно выглядишь, Джилли, принимая во внимание все, через что тебе пришлось пройти с момента твоего приезда в Нью-Йорк.

– Это не было слишком тяжко для меня. Вот только очень жаль бедняжку Джули.

Глаза Хармона затуманились.

– О Боже! Я до сих пор не могу смириться с тем, что Джулса нет. А сейчас к тому же говорят, что его убили. Ну, по крайней мере полиция наконец на верном пути.

– До вчерашнего вечера они все еще называли это самоубийством. Я узнала об этой новой версии лишь прошлой ночью, когда возвращалась в такси домой. Водитель сказал, что он слышал это в десятичасовых «Новостях», – сказала Джильберта.

– Что ты об этом думаешь, дорогая? – спросил Хармон. – Мы оба знаем, что у Джули были десятки врагов, но ты не припомнишь, он когда-нибудь упоминал кого-то в особенности?

– Полицейские задавали мне примерно такой же вопрос, но я не смогла назвать имена. – С этими словами Джильберта встала и, подойдя к эркеру, устремила свой взор на простиравшуюся перед ней лужайку. – Знаешь, дорогой, Джулс пытался связаться со мной по телефону в субботу. Анита сказала, что он оставил для меня сообщение с просьбой позвонить ему на квартиру Милоша. Я позвонила в воскресенье незадолго до моего выступления, но никто не ответил... Я знаю, что это глупо, но меня не покидает чувство вины. Возможно, если бы я не поехала в загородный дом...

В дверях появился Бентли с подносом в руках, и Джильберта спросила:

– Ты не присоединишься ко мне, Хармон?

– Да, я бы не отказался еще от одной чашки кофе. Джильберта с удовольствием расправлялась с пышным омлетом.

– Я умираю с голоду. Последний раз я плотно поела вчера в полдень.

Хармон закурил сигарету.

– Как прошли похороны? – спросил он.

– Я считаю, отлично. Там были братья Джулса со своими женами. Я даже поговорила с этой гарпией Сильвией, – поведала Джильберта.

Хармон фыркнул и не удержался от ехидной реплики:

– Несомненно, она проливала крокодиловы слезы.

– Отнюдь нет, даже не сочла нужным притворяться. Сильвия выглядела как кошка, облизывающаяся над блюдцем со сливками, – сказала Джильберта.

– Ей не следовало бы так скоро считать своих цыплят. Я слышал, Джулс оставил большую часть имущества своему фонду, – заявил Хармон, но, заметив загадочную улыбку Джильберты, спросил: – Что тебя так забавляет?

– Ничего... абсолютно ничего. Я просто представила себе, какое отчаянное сражение братья Марстоны будут вести в суде, когда обнаружат, что Джулс чуть ли не вычеркнул их из своего завещания, – пояснила Джильберта.

В действительности причиной ее веселья была мысль о реакции Хармона, когда он узнает, что ему и его дочери Джулс отписал в своем завещании сумму по миллиону каждому.

– Дженет дома?

– Она поехала покататься верхом с сыном Миддлтонов.

– Ты думаешь, это серьезно? – вежливо поинтересовалась Джильберта.

Хармон пожал плечами и вздохнул:

– Сомневаюсь. Дженет всегда оказывала предпочтение более взрослым мужчинам.

«Это уж точно!» – чуть не вырвалось у Джильберты. Она положила вилку и встала из-за стола.

– Мне нужно заняться делами. Бедняжка Анита, наверное, с ума сходит, ожидая меня в офисе.

– Мы дважды говорили по телефону. Она сохраняет самообладание. Хорошая девушка эта Анита, – сказал Хармон.

– Я бы не смогла обходиться без нее. А сейчас извини меня, дорогой... – С этими словами Джильберта поцеловала его в висок. – Увидимся за ужином.

– Не знаю, как получится. Мэннинг хочет, чтобы я встретился с сенатором Джеррисоном и конгрессменом Леви относительно законопроекта о разработке сланцевого дегтя.

Джильберта закусила нижнюю губу. Это был верный признак того, что она раздосадована.

– Я бы не стала принимать участия в составлении этого законопроекта, Хармон. Не забывай, что «Де Бирс корпорейшн» вложила миллионы долларов в исследования по разработке наиболее выгодного способа выделения дегтя из сланца. Если ты станешь на чью-либо сторону в этом вопросе, оппозиция решит, что ты используешь свое служебное положение в интересах компании твоей жены, – заявила Джильберта. Хармон помрачнел.

– О Боже! Ты полагаешь, что мне следует уклониться от присутствия на этом совещании?

– Отнюдь нет. Я считаю, ты должен на нем присутствовать, но в качестве беспристрастного свидетеля. Глава исполнительной власти должен соблюдать нейтралитет. Только сенат и законодательный орган штата могут решать вопрос о законопроектах, – сказала Джильберта.

Хармон потер подбородок и согласился с мнением жены.

– Ты совершенно права, дорогая. Конечно, ты всегда права.

– Желаю хорошо провести день, дорогой, – сказала Джильберта.

Размашистым шагом она вышла из кабинета и поднялась наверх, в свою спальню. Надев сшитое на заказ льняное с узором платье и туфли-лодочки на низком каблуке, Джильберта вскоре покинула дом через черный ход и направилась к гаражу. Тед Лансинг, мастер на все руки, работавший в резиденции губернатора, полировал хромированные части на ее «фольксвагене», стоявшем на подъездной аллее. Когда Хармона избрали губернатором, Джильберта внушила ему, как важно своим собственным образом жизни подавать пример избирателям. «Если люди увидят, что первая семья штата разъезжает в дорогих лимузинах, пожирающих слишком много бензина, ты не сможешь убедить их экономить горючее и пристегивать ремни».

– Машина выглядит очень привлекательно, – сказала Джильберта.

– Благодарю вас, мадам. Рад, что вы дома. – Тед дотронулся до козырька фуражки.

– Я тоже рада, что вернулась.

Джильберте пришлось проехать тридцать миль, чтобы попасть в новое административное здание «Де Бирс мэннинг энд девелопмент корпорейшн», расположенное на окраине Силвер-Сити. Она поставила машину на свое обычное место и прошла в офис через черный вход.

– Добрый день, миссис Киллингтон, – приветствовала ее в приемной белокурая секретарша.

– Неужели я так поздно приехала? – воскликнула Джильберта. – Ну как... вы весело провели праздник Четвертого июля? – спросила она секретаршу.

– Потрясающе! – ответила Джинджер. – А вы? – Опомнившись, девушка мгновенно прикрыла рот рукой. – Ой, простите, миссис Киллингтон. Я совсем забыла о бедном мистере Марстоне. Примите, пожалуйста, мои соболезнования.

Секретарша произнесла это с совершенно невинным видом, однако что-то в ее тоне вызвало у Джильберты раздражение, и она холодно ответила:

– Соболезнования? Я не состою в родстве с семьей Марстонов.

– Нет, но ведь вы были с ним очень хорошими друзьями. Я бы не хотела таким образом потерять близкого друга, – заметила секретарша.

– Безусловно, – ответила Джильберта. – Я полагаю, мисс Тэтчер у себя в кабинете?

– Да, мэм. Последние два дня она первой приходит на работу.

Джильберта миновала анфиладу офисов своих служащих, улыбаясь и здороваясь с ними. В отличие от очень многих компаний, где служащие сидели все вместе в громадном, похожем на коровник, помещении и их письменные столы стояли почти впритык, «Де Бирс корпорейшн» предоставляла каждому служащему индивидуальный отсек со стеклянной перегородкой. Наконец Джильберта вошла в помещение администрации. Это был комплекс из больших, хорошо оборудованных личных кабинетов и президентских апартаментов, как принято было их называть, состоявших из большой приемной и кабинета Аниты Тэтчер; в конце длинного коридора, устланного мягким ковром, находился самый большой и самый роскошный кабинет – кабинет Джильберты. Когда она вошла, секретарши оторвали взгляды от своих пишущих машинок и в унисон произнесли:

– Доброе утро, миссис Киллингтон.

– Сесил... Марджи, – машинально сказала Джильберта, – мисс Тэтчер не занята?

– Она только что закончила телефонный разговор. Звонили из Калифорнии.

Подойдя к двери ее кабинета, Джильберта постучала. Ослепительная, как солнце, улыбка озарила круглое лицо Аниты.

– Джилли... Слава Богу! Если бы мне пришлось удерживать форт еще один день, я бы полезла на стену.

Анита вскочила с места и быстро обогнула письменный стол. Они обнялись и прикоснулись друг к другу щеками.

– Вздор! Встречу с представителями «Спрингфилд компани» и собрание акционеров ты провела так же хорошо, как могла бы сделать это я... Маржи сказала, что был звонок из Калифорнии. Это кто-то, кого я знаю? – Джильберта села в кожаное кресло напротив письменного стола и закурила сигарету.

– Это был твой брат. Он сказал, что со вчерашнего утра пытается дозвониться тебе. Разве ты не получила его сообщение? – спросила Анита.

– Нет. Интуиция подсказывает мне, что Терри не оставлял никаких сообщений; в отеле очень педантичные служащие и всегда все передают. Что он делает в Калифорнии и что ему нужно?

– Не могу ответить на твои вопросы. Он был очень сдержанным, можно сказать, таинственным.

– Типично для Терри. Ну что ж, если это так важно, он перезвонит. Какие дела намечены на вторую половину дня? – спросила Джильберта.

Анита села за письменный стол и просмотрела свои записи.

– Джейсон хочет как можно скорее обсудить с тобой вопрос насчет «Спрингфилд компани»... О, еще некий Фрэнк Уэллер предварительно договорился о встрече с тобой в три часа. Он из Госдепартамента. Я сказала ему, что мы в первой половине дня свяжемся с тобой и сообщим об этом.

Джильберта нахмурилась и удивленно переспросила:

– Фрэнк Уэллер? Госдепартамент? Я ничего не понимаю.

Взгляды Аниты и Джильберты встретились. Женщины поняли друг друга.

– Я думаю, это имеет какое-то отношение к Джулсу, – промолвила Анита. – Он сказал, что хочет тебя видеть по сугубо личному делу.

Джильберта почувствовала, как внутри у нее все похолодело и сжалось.

– Госдепартамент, подумать только! – воскликнула она. – Ставлю десять к одному, что этот Уэллер из ЦРУ.

– Возможно, ты и права, но что ему от тебя-то нужно? – удивилась Анита.

– Я не могу даже предположить.

Джильберта не хотела и думать об этом. Когда человек слишком усердно пытается скрыть какую-то тайну, он почти наверняка выдаст ее.

– Как прошли похороны?

– Похороны, – вздохнула Джильберта. – Сама знаешь, ты ведь не один раз видела похороны.

– Я думала, что ты вернешься сразу после панихиды, – заметила Анита, пристально глядя на подругу.

Джильберта вспомнила, как она однажды сказала: «Я читаю тебя как книгу».

– Я и намеревалась так поступить, но на похоронах был капитан Лаурентис – чтобы понаблюдать за присутствующими. Он спросил, не сможем ли мы побеседовать после окончания панихиды. Позже мы вместе позавтракали.

Она хотела на этом закончить рассказ, но Анита была похожа на собаку, идущую по горячему следу:

– Должно быть, завтрак получился продолжительный. Вчера Терри до шести часов вечера пытался найти тебя. Наконец позвонил сюда.

– У капитана был выходной день, и он пригласил меня поехать в Гуггенхейм. Честно говоря, Анита, последние несколько дней были очень тяжелыми для меня, поэтому я согласилась на его приглашение. Думала, что эта поездка на какое-то время отвлечет меня от горестных мыслей.

– Неординарный полицейский?

– Я тоже удивлена, но капитан действительно образован, рассказывал, что даже был стипендиатом Родса в Оксфорде.

– Вот это да! Вы снова с ним встретитесь?

– Не знаю. Думаю, если только ему надо будет задать мне еще какие-то вопросы.

Джильберта потянулась к письменному столу и погасила сигарету в плоской пепельнице из оникса. Решив перейти в наступление, она начала:

– Анита... я думала о нашем вчерашнем разговоре – о некоторых любовных романах Джули, а именно с тобой, Дженет и со мной. И собираюсь кое-что тебе сказать, но сугубо конфиденциально, по крайней мере в данный момент. Скоро завещание Джули будет утверждено, оглашено и станет достоянием общественности, но до тех пор об этом ни гугу.

– Договорились. Выкладывай, – сказала Анита.

Сцепив руки, Джильберта перебирала большими пальцами. Обычно так она непроизвольно делала, когда ощущала свое превосходство над собеседником.

– Милош сообщил мне по секрету, конечно, что Хармон и Дженет включены в завещание Джули. Каждый получит... по миллиону долларов.

Эта новость буквально сразила Аниту. После напряженной паузы она воскликнула:

– Черт побери! Миллион долларов? Но с какой стати...

– Милош передал мнение Джули о том, что у Хармона появится больше шансов преуспеть в политике, если он будет финансово независим. Как опять же говорит Милош, у нашего друга было сильно развито чувство долга по отношению к людям, которых он любил, а он чувствовал себя в долгу перед Хармоном...

– Я догадываюсь почему, так что не утруждай себя, – перебила Анита.

– Я толстокожая, и ты, подруга, это знаешь. Да... он считал себя в долгу перед Хармоном из-за меня, – все-таки объяснила Джильберта.

– А Дженет? Подумай об этом. Если ты – жена Хармона, то она – его родная дочь.

– Что меня озадачивает, Анита, так это почему Джули ничего не оставил тебе. Милош сказал бы мне, если бы твое имя было упомянуто в завещании. Я хочу сказать, неужели он не испытывал того же чувства долга по отношению к женщине, которую бросил ради?..

Анита и глазом не моргнула.

– Это свидетельствует лишь о том, что я была не очень-то хороша в роли любовницы. Ты, должно быть, думаешь, что я проиграла много очков старине Джули, да упокоит Господь его душу.

– Я ни на секунду не поверю этому. Джули был чрезвычайно высокого мнения о тебе, Анита. Он много раз очень хорошо отзывался о тебе и как о женщине и как о человеке... Я тогда не имела ни малейшего представления о том, что вы были любовниками, – честно призналась Джильберта.

– В таком случае как ты думаешь, почему Джули оставил малышку Аниту в дураках? – спросила Анита.

– Я не знаю, но должна быть какая-то причина.

Анита пожала плечами.

– Ну что ж, Джильберта, давай не будем больше бесполезно тратить время на разгадку этой тайны. Если тебе интересно, то знай: Джули обесчестил меня и бросил ради Дженет. Я переживу, – сказала Анита. – Послушай, мы можем продолжить этот разговор за ленчем? Я просто умираю от голода.

– Ты иди. А я, пожалуй, уберу со стола некоторые бумаги до того, как появится этот человек из ЦРУ. Мы еще поговорим попозже, – сказала Джильберта.

– Хорошо. Если тебе потребуется помощь, позови меня.

У Джильберты ушло гораздо меньше времени, чем она предполагала, на то, чтобы просмотреть груду докладных записок и корреспонденции, которая накопилась в ее отсутствие. Продиктовав последнее письмо, она позвонила своей матери в Калифорнию, где ее родители проводили лето на недавно приобретенном ранчо.

Услышав голос дочери, Линда Де Бирс Финч радостно воскликнула:

– О Джилли, мы так о тебе беспокоились! Хармон звонил нам, чтобы сообщить о бедном мистере Марстоне. Он также сказал, что ты останешься в Нью-Йорке на похороны. Ты уже вернулась в Колорадо, не так ли?

– Да, я сейчас в офисе.

– Какой это, должно быть, страшный удар для вас. Я знаю, вы все были очень близкими друзьями... Хармон сказал, что мистера Марстона убили. Это правда, Джилли?

– Кажется, полиция сейчас так считает. А сначала они думали, что это самоубийство. Но мы с Анитой сказали им, что Джулс никогда не сделал бы такое, это было не в его характере.

– Значит, тебя допрашивали?

– Да, вскоре после моего выступления был устроен небольшой прием в...

Миссис Финч перебила Джильберту:

– О, твое выступление... да! Мы с папой видели тебя в вечерних «Новостях». Ты была изумительна!

– Ты пристрастна, – заметила Джильберта.

– Нет, у меня есть все основания так говорить. Мы с твоим отцом очень гордимся тобой. Если бы не ты, мы не смогли бы позволить себе отдыхать все лето. Как раз на днях я говорила о своей вине перед тобой за то, что переложила на твои плечи весь груз управления. А папа сказал, что его больше всего беспокоит совсем другое: совет директоров обнаружит, что без нас можно обойтись.

– Это неверно. Позволь мне сказать, – возразила Джильберта, – что я буду чувствовать себя гораздо лучше, когда вы оба вернетесь и снова возьмете часть дел на себя.

– Мы собираемся приехать в конце августа.

– Хорошо... Мама, я вынуждена прервать наш разговор. У меня еще много дел, а через пятнадцать минут деловая встреча. Я просто хотела сообщить вам, что блудная дочь вернулась домой.

– Ты очень внимательна к своим родителям. Не буду тебя задерживать.

– Мама, передай привет папе и поцелуй его за меня. Не успела Джильберта положить трубку, как зазвонил телефон.

– Какой-то капитан Лаурентис звонит по междугороднему телефону из Нью-Йорка, – сообщила ей Марджи.

Джильберта застыла. Этот звонок мог означать только одно: полицейский обнаружил, что она не брала напрокат машину накануне смерти Джулса!

– Привет, Джилли. Рад, что ты благополучно вернулась домой. Снова не даешь себе передышки в работе?

– Конечно! – беспечно ответила Джильберта. – Когда меня нет, работа никуда не исчезает. Положение только усугубляется... Чем обязана этому неожиданному удовольствию, Джордж?

Голос капитана упал на октаву, словно он не хотел, чтобы его подслушали:

– Нет никакой особой причины; просто захотелось с тобой поговорить. Я никогда не забуду вчерашний день, никогда. Ты потрясающая женщина, Джилли. Мне кажется, что я впервые в жизни влюблен.

– Я тоже не забуду этот день, Джордж, – тихо промолвила Джильберта, но не потому, что боялась подслушивания: в их компании прослушивание частных телефонных разговоров автоматически означало увольнение.

Джильберта решила ринуться навстречу опасности:

– Есть какие-нибудь новые обстоятельства в деле? Я слышала, ваш департамент запел на другой лад.

– Да, но мы по-прежнему на нулевой точке.

Они поболтали еще несколько минут, а затем Джильберта прервала разговор:

– Извини, дорогой, но я в самом деле должна идти. У меня деловая встреча.

– Ладно. Послушай, не забудь дать мне знать, когда ты вернешься в Нью-Йорк, Джилли... Мы сможем снова поехать ко мне домой.

– Это очень заманчиво... если я смогу выкроить время, – ответила Джильберта.

– Ты его выкроишь, – заявил он.

Раздался щелчок, и Джильберта положила трубку.

В сильном смущении она стала расхаживать по кабинету. Миссис Де Бирс Киллингтон была уверена, что капитан Лаурентис звонит, чтобы сообщить ей, что она проходит в качестве свидетеля в деле об убийстве Джулса Марстона. А вместо этого он пригласил ее на любовное свидание!

«Мне кажется, я впервые в жизни влюблен».

Мужчины действительно склонны преувеличивать, когда чувствуют влечение к женщине. И все же... в том, что Лаурентис сказал, может быть доля правды. В этом случае звонок мог обозначать только одно: «Не беспокойся из-за своей лжи о том, что ты брала напрокат машину и ездила в загородный дом около Онеонты. Я не представлю это в качестве улики».

Во всяком случае, пока.

Глава 6

Фрэнк Уэллер был одним из тех, кто обладал реальной властью и оказывал влияние на события там, где ему случалось оказаться в данный момент. Настоящий хамелеон.

– Миссис Киллингтон, – произнес он с неискренней улыбкой, – мне доставляет особое удовольствие познакомиться с вами. Прошу покорно извинить меня за то, что отнимаю у вас драгоценное время.

Джильберта тоже улыбнулась и пожала его руку.

– Пожалуйста, садитесь, мистер Уэллер... Итак, чем могу служить?

Она не раз убеждалась в том, что люди, внешне притворявшиеся смиренными, в действительности таковыми не были.

Мужчина вынул из внутреннего кармана небольшой черный бумажник и открыл его.

– Мое удостоверение личности, миссис Киллингтон.

– Центральное разведывательное управление, – прочитала она вслух. – Я догадывалась о том, что история о Госдепартаменте просто уловка.

– Мы предпочитаем не рекламировать себя. Я уверен, что вы оцените это по достоинству. Должен вас предупредить: все, о чем пойдет речь в этом кабинете, строго конфиденциально, – заявил мистер Уэллер.

– Я понимаю.

– ЦРУ проводит собственное независимое расследование убийства Джулса Марстона. Вы, конечно, знали, что он является одним из наших агентов?

– Был в прошлом. Джулс говорил, что уволился со службы вскоре после убийства Джона Кеннеди.

Едва заметная самодовольная усмешка, скользнувшая по его губам, напомнила Джильберте слова капитана Лаурёнтиса. Кажется, он сказал, что старые работники ЦРУ никогда не умирают...

– Ну скажем так, наполовину уволился со службы, – объяснил Фрэнк Уэллер. – Джулс Марстон делал честь управлению. Он был настоящим джентльменом, истинным патриотом, подлинным американцем, и нам его будет очень недоставать.

Джильберта скрестила ноги, достала сигарету из портсигара и слегка постучала ею по ладони. Когда она зажала сигарету между зубами, Уэллер вскочил и поднес красивую зажигалку.

– Благодарю вас... Итак, мистер Уэллер, будьте добры, перейдите к сути дела. Чем я могу быть полезна вам и ЦРУ?

– Вопрос не в том, что вы можете сделать для нас, миссис Киллингтон. Вопрос в том, что ЦРУ может сделать для вас, – ответил он.

– Сделать для меня? – удивленно повторила Джильберта.

Она была сбита с толку и слегка встревожена. От предчувствия, что волк собирается сбросить овечью шкуру, засосало под ложечкой.

– Миссис Киллингтон, к сожалению, я не могу выразить это в более мягкой форме. ЦРУ известно, что у вас с Джулсом Марстоном был любовный роман; что в то злополучное утро вы находились с ним в пентхаусе, который арендует некий Милош Алански, деловой партнер Джулса Марстона. Но это всего лишь прикрытие. Квартиру занимали вы и мистер Марстон.

Джильберта была потрясена тем, что этот самый интимный эпизод ее тщательно скрываемой личной жизни раскрыт так небрежно и озвучен столь бесстрастно. Во власти этого невзрачного человека было разрушить ее брак, погубить политическую карьеру Хармона и, что было еще более ужасно для Джильберты, уничтожить ее амбиции и самые большие надежды на будущее.

– Каким образом вы узнали? – кротко спросила она.

Джильберта была напугана этим чудовищем, который играл ею и, как она была уверена, наслаждался каждой секундой своей игры с беспомощной в данной ситуации женщиной.

У Уэллера был довольный вид. Он ответил напыщенно:

– Миссис Киллингтон, ни у кого не вызывает сомнений способность ЦРУ проводить тщательные расследования. Мы неутомимо разыскиваем и расследуем; мы ни перед чем не останавливаемся, чтобы найти то, что ищем.

– Некоторые люди называют это посягательством на частную жизнь, – заметила Джильберта.

– Видите ли, для нас не существует секретов. В век водородной бомбы и межконтинентальных баллистических ракет, когда мир стоит на грани великого побоища, нужно жертвовать личной жизнью ради коллективной безопасности человечества, – заявил Уэллер.

– Ваша риторика меня не трогает, мистер Уэллер. Вы угрожаете мне тем, что знаете о моих отношениях с Джулсом Марстоном? – спросила Джильберта.

– Вовсе нет, миссис Киллингтон. У нас нет никакого намерения приводить в замешательство вас или, – он сделал многозначительную паузу, – губернатора Киллингтона.

– В таком случае каково же ваше намерение? – спросила Джильберта, с нетерпением ожидая, когда неприятный посетитель наконец скажет главное.

Однако Уэллер не потрудился ответить на заданный ею вопрос.

– Миссис Киллингтон, если вы будете честны со мной и поможете, я уполномочен дать вам торжественную клятву, что это... это...

– Вы ищете слово? – спросила Джильберта. – Подсказываю: грязное.

Он улыбнулся.

– Я даю слово, что ваши отношения с Джулсом Марстоном навсегда останутся похороненными в ЦРУ.

«Как зловеще! Навсегда остаться собственностью Центрального разведывательного управления!» – подумала Джильберта и спросила:

– Что вы хотите узнать?

– Я хочу, чтобы вы восстановили в памяти все, что произошло с момента вашего появления в пентхаусе до момента смерти Марстона, каждую деталь, которую вы сможете вспомнить.

– Просветите меня, мистер Уэллер. Если мы с Джулсом находились под таким строгим надзором ЦРУ, как же это вы не знаете, что случилось?

– Миссис Киллингтон, мы не теряем из вида наших людей, но за квартирой Марстона мы не наблюдали. Никакой слежки за ним не было. В управлении его считали в высшей степени благонадежным человеком. Нам было достаточно знать, что он проведет с вами субботу и воскресенье. И конечно же, мы не подозревали, что кто-то замышляет его убить. Итак, пожалуйста, используя ваше слово, просветите меня.

– Одну минуту, мистер Уэллер. Вы говорите, что если я буду откровенна с вами, то это дело останется только в досье ЦРУ. А как насчет полиции? Им вы сообщите что-нибудь? – спросила Джильберта.

– Я дал вам слово. Никто никогда не узнает от меня о вас и Марстоне. Однако если наше внимание привлечет какая-нибудь новая улика, которая укажет на вас как на убийцу Марстона... Таким образом, наше соглашение зависит от вашей невиновности. И пока не будет доказано обратное, преобладать будет наша вера в то, что вы невиновны, – объяснил Уэллер.

– Благодарю за такую любезность. По крайней мере в данный момент вы верите, что я действительно невиновна... Хорошо, я приехала в пентхаус...

Джильберта ничего не упустила – ни сексуальные отношения, ни интимные разговоры с Джули, ни мнимый телефонный звонок ее брату. Описала, как они наблюдали за величественными кораблями, которые уходили в грандиозное плавание по Гудзону, как оставила на террасе Джули, наблюдавшего в бинокль за этой процессией, и пошла принять душ. У Джильберты на лбу блестели капельки пота и дрожали руки: она вновь переживала это мучительное мгновение, когда обнаружила любовника с разбитой головой...

Джильберта откинулась в кресле и длинными пальцами прикрыла глаза.

– Извините, это так живо в моей памяти, словно происходит здесь и сейчас.

– Я понимаю... – откликнулся Уэллер. – Это было очень подробное перечисление всех событий. Сколько времени, по-вашему, прошло с того момента, как вы ушли с террасы в душ, и до тех пор, пока вы вернулись и обнаружили тело?

– Самое большее двадцать минут, – ответила Джильберта.

Уэллер стиснул руки, лежавшие на коленях. Было видно, что он напряженно анализировал услышанное.

– Это невероятно! Вы сказали, что не было никаких признаков взлома с целью ограбления, и полиция подтвердила это. Значит, одно из двух: или Марстон сам впустил убийцу, поскольку это был кто-то из знакомых, вызывающих доверие, или убийца вошел в квартиру незамеченным. У кого еще, кроме вас двоих, был ключ от квартиры?

Джильберта молчала, не желая бросить тень на Милоша.

– У управляющего, во-первых, – сказал Уэллер, отвечая на собственный вопрос. – И, вероятно, – агент многозначительно взглянул на нее, – у Милоша Алански.

– Да, действительно, Милош иногда пользовался квартирой в наше отсутствие, когда приезжал в город по делам. Но во время убийства его даже не было в Нью-Йорке, полиция это подтвердила, – сказала Джильберта.

– Верно, – согласился Уэллер и, покачав головой, сказал: – Меня поражает во всей этой истории то, что убийца прятался в квартире все время, пока вы упаковывали вещи и относили их в гараж, ожидая момента, когда можно будет перебросить тело Марстона через стену. Есть лишь одно возможное объяснение: убийца не рассчитывал на ваше присутствие там и был вынужден ждать, чтобы успешно осуществить свой план, то есть сделать так, чтобы смерть Марстона выглядела как самоубийство. И при сложившихся обстоятельствах, если только вы не предадите гласности вашу историю или полиция не предъявит какую-нибудь новую улику, то в протоколах будет записано: самоубийство.

– Милош сказал почти то же самое, – вздохнула Джильберта. – Один вопрос, мистер Уэллер. Не могли ли Джулса убить из-за его связей с ЦРУ? Ведь такое не так уж редко случается.

– В данный момент мы как раз проверяем эту версию. Сейчас я могу вам сказать только одно: в последний раз Марстону поручили дело, угрожавшее нашей национальной безопасности.

– Тогда мне кажется совершенно очевидным, что вы нашли мотив для убийства, – заметила Джильберта.

– Очевидно, но не окончательно... Вернемся к телефонному звонку, который, по словам Марстона, он сделал вашему брату. Вы уверены, что Марстон не упомянул о чем-нибудь, что в тот момент вы могли посчитать несущественным? – спросил Уэллер.

– Как я вам уже сказала, он казался взволнованным после этого разговора и не захотел обсуждать его, – ответила Джильберта.

– Я нутром чувствую, что этот телефонный разговор был с убийцей. – Уэллер поднялся. – Ну что ж, не буду больше отнимать ваше драгоценное время, миссис Киллингтон... Вы не поверите тому, что я скажу – и я не могу вас винить, – но для меня этот разговор тоже не был приятным. Я не люблю играть роль чрезмерно любопытного человека, но управление должно было выяснить, можете вы или нет предоставить какую-нибудь важную информацию помимо той, которую сообщили полиции. Они могут закрыть это дело как самоубийство, – мрачно сказал он, – но мы полны решимости найти убийцу Марстона. И мы это сделаем. – Его голос понизился до шепота, а в глазах вспыхнул зловещий огонек. – Но в протоколе все равно будет записано: самоубийство.

Джильберта встала и проводила его до двери.

– Если что-нибудь еще неожиданно всплывет у меня в памяти, я дам вам знать, – сказала она.

– Был бы вам весьма признателен, миссис Киллингтон. – Уэллер вынул из бумажника визитную карточку и протянул ее Джильберте. – Меня можно застать по этому адресу или связаться со мной по телефону круглые сутки. До свидания, и еще раз благодарю вас.

Джильберта закрыла дверь и прислонилась к ней, чтобы не упасть. Ноги не слушались, в висках стучало. Нетвердой походкой она направилась к встроенному в стену бару, налила в высокий стакан для воды виски и стала потягивать его маленькими глотками до тех пор, пока не прошла дрожь.

Услышав тихий стук, Джильберта оцепенела, но заставила себя обернуться и произнести:

– Войдите.

Это была Анита. Заметив, что на ней сужающаяся книзу юбка, которая делает ее фигуру более стройной, Джильберта вспомнила, как Марстон сказал, что у Аниты полные ноги и бедра.

Анита вошла и закрыла за собой дверь.

– Боже мой, – воскликнула она, – у тебя ужасный вид! Я понимаю, что твой долгий разговор с мистером Уэллером был не совсем приятным.

– Точнее сказать, подрывающим силы... Анита, ЦРУ знает обо мне и Джули. Мне пришлось рассказать все подробности, все, что говорилось и происходило в те выходные дни вплоть до момента, когда Джули был убит.

Уэллер недвусмысленно намекнул, что, если я не буду с ним откровенной, муж узнает о моей любовной связи.

– Грязный ублюдок! – воскликнула Анита. – Послушай, я тоже не отказалась бы выпить.

– Прошу тебя! Пожалуйста!

Джильберта вернулась к письменному столу и буквально упала в кресло. Дрожащими пальцами она зажгла сигарету.

Анита села в кресло, которое раньше занимал Уэллер, и возмутилась:

– Какая же это, должно быть, компания садистов!

– У них в жилах, наверное, течет ледяная вода, но в данном случае я не могу их винить. Джули был одним из них, и управление жаждет крови. Если они найдут убийцу, мне жаль его, – вздохнула Джильберта.

– Или ее, – добавила Анита. Джильберта горько усмехнулась.

– Да... Почему мы все предполагаем, что убийца мужчина? Я считаю, это шовинизм наоборот. Мы убеждены, что только грубый мужчина способен совершать насильственные поступки.

– И традиционно забываем закон джунглей: женщина более черствая, чем мужчина. Итак, что будет теперь? – спросила Анита.

– Надеюсь, ничего. Я вела себя как хорошая маленькая девочка и все рассказала, – ответила Джильберта.

– Все? – Анита удивленно подняла бровь. – Здорово! Это, должно быть, напугало Уэллера!

– Я ничего не утаила, поверь мне. У ЦРУ больше шансов поймать убийцу, чем у полиции. Им не мешают ни суды, ни Американский союз защиты гражданских свобод. Оно само себе закон.

– Я желаю им счастливой охоты. Сукиного сына, который убил Джули, следует вздернуть на ближайшем дереве. Ты рассказала о таинственном телефонном звонке, который Джули сделал в субботу вечером? – спросила Анита.

– Да, и он считает, что это был разговор с убийцей. Уэллер сказал, что Джули имел отношение к делу, которое затрагивало национальную безопасность.

Анита поставила свой бокал и закурила.

– Ты знаешь, что мне кажется странным? Если это был убийца, то как он мог быть уверен в том, что Джули не скажет тебе, с кем разговаривал по телефону? В этом случае тебя тоже необходимо было убить, тем не менее он позволил тебе безнаказанно уйти.

– Пожалуй, в том, что ты говоришь, есть смысл: если убийца знал, что Джули является верным агентом ЦРУ, то был убежден, что он никогда не поведает своей любовнице о деле, затрагивающем национальную безопасность.

– Как он мог быть настолько уверен? Разве только...

– Разве только он тоже был агентом ЦРУ? – перебила Джильберта. – Я сама думала об этом. Ну что ж, одно я знаю наверняка: раз здесь замешано ЦРУ, значит, мы никогда не узнаем всей правды.

Анита встала.

– Мне лучше вернуться к работе. Спасибо за виски.

Джильберта еще долго сидела в кресле, медленно потягивая вторую порцию виски и непрерывно дымя сигаретой. Несмотря на заверения Уэллера в том, что ее больше не побеспокоят, в душе навсегда останется темное облако сомнения. Ведь досье на нее в секретных материалах ЦРУ – взрывная сила, которая в любой момент может быть направлена на одну из самых богатых и самых могущественных женщин в мире.

Джильберта вздрогнула, когда зазвонил телефон. «Черт возьми, не теряй присутствия духа», – выругала она себя, поднимая трубку.

– Это мистер Финч-младший. Он звонит по междугородному телефону, миссис Киллингтон, – сказала секретарша.

– Привет, Терри!

– Джильберта! – воскликнул Терри. – Я вчера пытался весь день дозвониться тебе.

– Сожалею, братишка. Что случилось? У тебя такой голос, будто ты заведен, как часовая пружина.

– Я чуть с ума не сошел. Эта смерть поставила меня в трудное положение. Я собирался использовать свое влияние на сенатора Пакстона, чтобы помочь Джули заключить очень серьезный договор. А он в ответ собирался финансировать коммерческую сделку, которую мне пришлось на время отложить.

– Очень опрометчиво с его стороны было умереть, – холодно заметила Джильберта; ее брат вырос и стал еще более эгоистичным, чем в детстве. – Может быть, это к лучшему, Терри. Теперь ты сможешь уделять все свое время предвыборной кампании.

– Черт побери, Джилли, я смогу победить Прескотта с одной рукой, привязанной за спиной!.. Но я не могу позволить себе потерять эту сделку; она слишком большая.

– Что же ты собираешься делать?

– Я хочу, чтобы «Де Бирс корпорейшн» финансировала ее. Это всего десять миллионов.

– Всего десять миллионов! – воскликнула Джильберта. – И у тебя хватает смелости говорить об этом? Возможно, ты не так уж хорошо осведомлен о нашей финансовой политике, но по крайней мере тебе следовало бы знать, что я не обладаю соответствующими полномочиями на санкционирование такого большого займа. Нет таких прав и у мамы с папой. Этот вид финансирования требует одобрения совета директоров в полном составе.

– А как насчет личного состояния семьи? Ты могла бы взять оттуда. Всего на несколько месяцев и под проценты, – настаивал Терри.

– Это означало бы ликвидацию активов. Даже поместье Де Бирсов не имеет такой цены. Мама и папа никогда не согласятся на такое. Мне жаль, братик, но тебе придется найти другой источник.

– Пошла к черту, сука! – Он с грохотом швырнул трубку.

Джильберта только вздохнула.

«Терри, ты ни на йоту не изменился за эти годы. И сегодня ты по-прежнему такой же избалованный, своевольный, раздражительный ребенок, каким был в пять лет».

Джильберта устало поднялась с кресла и подошла к бару, чтобы налить себе третью порцию виски. Совсем не похоже на нее – пить днем, но сегодня шла такая полоса, о которой можно сказать, что если беде быть, то ее не миновать.

Джильберта стояла позади письменного стола у окна, из которого открывался прекрасный вид. Она вглядывалась в далекий горизонт, простиравшийся за кронами деревьев и горными вершинами, окутанными туманом.

Было ли вообще такое время, когда она чувствовала себя беззаботной и невинной?

Джильберта закрыла глаза, и перед ее мысленным взором промелькнули события на Лун-Лейк.

Глава 7

Лето 1953 года стало для нее особенно памятным. Ей было двенадцать лет, а Терри семь. Каждое лето по традиции, установленной много лет назад, Финчи разрешали своим детям приглашать кого-нибудь из друзей проводить с ними каникулы в охотничьем домике, расположенном высоко в Скалистых горах. Это было идеальное место для детей, где можно было порезвиться после монотонного учебного года.

В этом году Терри привез своего одноклассника Брайана, рыжеволосого, веснушчатого, с огромными голубыми глазами. А Джильберта приехала с лучшей подругой Элизабет Кули, хорошенькой четырнадцатилетней девочкой, чьи пышные формы были предметом зависти всех школьниц. Нельзя сказать, что Джильберта выглядела не очень-то женственной. То, что она в будущем станет красавицей, было очевидно уже в двенадцать лет. Но также очевидной была и ее невинность.

Эту летнюю идиллию омрачали только постоянные трения между Джильбертой и Терри. Его друзьям и семье он казался ангелом. Действительно, в его облике было что-то ангельское: светлые мягкие вьющиеся волосы, улыбающиеся голубые глаза и ямочка на подбородке. Джильберта считала себя единственной, кто ясно понимал, что на самом деле скрывается за внешностью брата.

– Он настоящий монстр, – призналась она как-то Лиз перед поездкой на Лун-Лейк.

Однако подружка, как и все остальные, находила его очаровательным.

– Терри всегда был добр ко мне.

Джильберта презрительно фыркнула.

– Знаешь, почему он всегда вертится около тебя? Ему нравится слегка задевать твой зад и твои сиси. Как-то вечером я увидела его в кустах под твоим окном: он подсматривал за тем, как ты раздевалась.

Лиз рассмеялась.

– О, Джилли, ты ведь знаешь, какие мальчики! Хотя надо признать, что Терри развит не по годам.

Список обид и оскорблений, которые Терри наносил сестре, рос с каждым днем, а с ним росли и ее негодование и разочарование. Джильберта была не единственным человеком, кого он изводил, однако лишь сестра имела зуб на смазливого эгоиста. Прирожденный лидер и самый высокий мальчик в классе, он обычно задирал своих друзей, но те никогда не обижались на него. Все, что ему требовалось сделать, так это ослепительно улыбнуться, положить руку на плечо своей жертве и сказать: «Брось, я всего лишь пошутил», – и все сразу забывалось. Терри мог лгать, но никому даже в голову не приходило усомниться в его словах. Но больше всего угнетало Джильберту то, что брат был зеницей ока для их матери.

Как и у всех забияк, одной из черт его характера была трусость, которую он успешно скрывал за напускной бравадой. Так, например, Терри боялся воды. Всякий раз, когда приходили на озеро, даже в самые жаркие, душные дни, он делал вид, что находит плавание скучным занятием, и увлекал Брайана какой-нибудь игрой на берегу.

В тот достопамятный день девочки загорали на маленьком пирсе около сарая для лодок. Они лежали, распластавшись на горячих деревянных досках, и смотрели, как мальчики прыгают на мелководье. Вода ласково плескалась у берега, покрытого чистым белым песком. Их охрипшие голоса становились все громче и громче. Лиз подняла голову.

– Сукин ты сын! Попробуй еще раз это сделать, и я разукрашу тебе физиономию.

– Кто это сказал? – пронзительно закричал Брайан.

– Я сказал! – И Терри кулаком ударил своего друга по голове.

Джильберта, казалось, совсем не обращала на это никакого внимания. Лиз схватила ее за руку:

– Эй, они дерутся!

Джильберта зевнула.

– Мне наплевать, если бы они даже убивали друг друга.

– Ну а я собираюсь это остановить.

С этими словами Лиз вскочила и спрыгнула с пирса на песок. Мальчики боролись, кричали, катались по пляжу и били друг друга ногами.

– Эй вы там, разойдитесь! Вас услышат дома. И тогда вам попадет, – сказала Лиз дерущимся мальчикам.

Широко расставив ноги, она схватила Терри сзади за шею, оттащила его от Брайана.

– Эй ты, длинноногая!

Сначала Терри неистово вырывался, но Лиз удерживала его изо всех сил, прижимая к себе, и внезапно он обмяк.

Брайан, все еще распростертый на песке, с удивлением взглянул на обидчика.

– Что тут смешного? Чему ты улыбаешься? – спросил он.

– Ничему такому, что заинтересовало бы тебя, – ответил Терри.

Прижимаясь спиной к Лиз, он терся крепкими узкими ягодицами о ее бедра, касался плечами ее груди. Брайан поднялся и привел себя в порядок.

– Я возвращаюсь домой. Ты идешь?

– Я приду немного позже, – ответил Терри.

Он повернулся лицом к Лиз, и девочка выпустила его из рук. Похотливая улыбка блуждала на его лице. Подбоченившись, Лиз спросила:

– Ну, и из-за чего возникла драка?

– Этот прохвост пытался затащить меня в озеро с головой.

– О, Брайан не сделал бы этого! Он знает, что ты боишься воды.

– Я не боюсь воды, – топнув ногой, заявил Терри. – Я просто считаю, что плавание не такая уж большая забава. Если бы я захотел, я бы научился плавать.

– Тебе действительно следует для своего же блага научиться. Всякое может случиться, и что тогда? Послушай, ты бы не хотел, чтобы я давала тебе уроки плавания? – предложила Лиз.

Склонив голову набок, Терри лукаво оглядел ее.

– Ты это серьезно говоришь?

– Да. Я хорошая учительница. У меня есть свидетельство от Красного Креста.

– Конечно же, я хочу. – И в голубых глазах Терри промелькнул озорной огонек. – Что я должен сделать для начала?

Терри нагло оглядел Лиз с головы до ног. На ней было короткое бикини: верх был не больше узкого цветного носового платка; низ – спереди и сзади две полоски материи, которые мало что оставляли для воображения. По дороге к воде Терри отстал, чтобы видеть, как она вызывающе покачивает бедрами.

Они вошли в воду до пояса.

– Первое, чему следует научиться, это держаться на поверхности воды, как покойнику, – наставляла его Лиз.

Она легла на воду лицом вниз, вытянув перед собой руки, а ногами, будто лезвиями ножниц, вспенивая воду. Проплыв около десяти футов, Лиз встала в воде.

– Теперь твоя очередь.

– Я как камень сразу пойду ко дну.

– Живее, не будь неженкой. Давай я буду тебя поддерживать, пока ты не научишься. – Лиз подплыла к нему и развела руки ладонями вверх. – Ну, ложись на мои руки и двигай ногами, бей ступнями, – скомандовала она.

Терри последовал ее указаниям, окатил Лиз водой, однако сделал некоторые успехи.

– Очень хорошо, – подбодрила Лиз, плывя рядом с ним.

Несмотря на то, что Терри было всего семь лет, Лиз чувствовала, что он смотрит на нее так же, как и старшие мальчики. Поэтому для девочки не было неожиданностью, когда она почувствовала настойчивый толчок его набухшего пениса в ладонь своей руки. Мысль о том, что ее тело сексуально возбудило даже этого ребенка, приятно взволновала Лиз, и она не отдернула руку. Однако ее лицо и шея покрылись краской смущения.

Они были в тени пирса, когда Терри поднял голову, чтобы перевести дух, и ухмыльнулся.

– Здорово! Это было такое удовольствие!

– Я же говорила тебе, что плавание – это большое удовольствие.

– Я не о плавании, – заметил Терри.

Намек был слишком очевиден, но Лиз притворилась, что не поняла.

– Теперь мы попробуем держаться на воде. – Она легла на спину, раскинув руки и ноги в стороны. – Когда держишься на воде, важно помнить, что нужно держать голову в воде, откинув ее назад.

Он захихикал.

– Твои сиськи всплывают, как два резиновых мяча.

Лиз встала в воде и сердито посмотрела на Терри.

– Терренс Финч, попридержи свой грязный язык! Ты испорченный, гадкий мальчишка!

Он подался назад, под пирс, поманил ее за собой и сказал:

– А теперь посмотри, как я держусь на поверхности. – Он лег на спину, и Лиз поразилась, увидев, что мальчик снял трусы. – Давай, Лизи, ты должна меня поддерживать.

Ну, держи меня за это. – Терри покачивал своим напряженным пенисом.

Девочка была словно загипнотизирована, ее обуревали противоречивые чувства: отвращение к Терри и к себе за то, что не может не смотреть на него, и любопытство. Она знала все о сексуальных отношениях между мужчинами и женщинами, но с мальчиками никогда еще дальше поцелуев и робких прикосновений не заходила. Однажды Лиз позволила мальчику засунуть руку ей под юбку и дотронуться до бедра, но быстро оттолкнула его. Даже через много часов Лиз отчетливо помнила то приятное ощущение, которое она тогда испытала.

Словно в трансе, девочка спустилась под пирс и протянула руку. Ее пальцы сжали маленький твердый пенис Терри.

– Потри его! Потри его! – ловя ртом воздух, просил он и, ухватившись руками за верхнюю часть бикини Лиз, оттянул ее и открыл ее груди.

Над ними на пирсе дремала Джильберта, согретая теплыми солнечными лучами. Ее разбудили какие-то глухие звуки. Джильберта приподнялась на локтях и оглядела пляж и озеро. Лиз и Терри не было видно. И тут она поняла, что звуки, которые услышала раньше, это всплески воды под пирсом.

«Что же эти двое там замышляют?» – подумала Джильберта. Встав на четвереньки, она подползла к краю пирса и вытянула шею, чтобы рассмотреть, что происходит внизу.

То, что девочка увидела, ошарашило ее. Она просто не могла поверить своим глазам. Ее лучшая подруга и маленький брат застыли в непристойной позе. Он целовал ее обнаженную грудь, одна его рука была в ее узких трусиках. Лиз тоже ласкала его... Джильберта встала, поднялась на холм и пошла к дому.

Позже, когда Лиз и Терри вернулись домой, она вела себя так, будто этого омерзительного эпизода никогда не было. Однако в душе была преисполнена гневом и маниакальной ненавистью по отношению к брату и подруге. Джильберта приняла два важных решения: она и Лиз уже никогда не смогут, как прежде, дружить. Джильберта почувствовала, как в горле застрял комок слез, ведь в течение стольких лет она любила Лиз как сестру. Пока не кончатся каникулы, она будет вести себя корректно с гостьей. Но как только вернутся домой, Джильберта порвет с Лиз, может быть, даже скажет ей, в чем причина. Что касается Терри, на этот раз сестра была полна решимости отомстить ему.

Спустя несколько дней брат объявил за завтраком, что собирается ловить рыбу.

– Хочешь пойти со мной, папа? – спросил он.

– К сожалению, сегодня не выйдет. У меня деловая встреча в городе.

– А я и слышать не хочу о том, что ты пойдешь один, – сказала его мать.

Терри чуть не устроил истерику, но это было бесполезно, Линда оставалась непреклонной.

– Если бы ты умел плавать, тогда другое дело. Мой ответ – нет! – заявила она.

Джильберта положила салфетку и сказала:

– Все в порядке, я пойду с ним.

Терри с изумлением посмотрел на сестру:

– Ты пойдешь ловить рыбу? Я не верю!

– Мне просто хочется покататься на лодке, – ответила Джильберта.

– Вот здорово! Сестричка, несмотря ни на что, ты хорошая девочка, – обрадовался Терри.

Джильберта ласково ему улыбнулась и спросила:

– Когда ты хочешь отправиться?

– Сейчас же! Я только поднимусь наверх и надену трусы.

– Мне хотелось бы пойти с вами, – сказала Лиз, – но я непременно должна вымыть голову.

– Все в порядке, Лиз, я почитаю журналы, пока этот монстр будет ловить рыбу.

Линда нахмурилась и сделала замечание:

– Не говори так о своем брате, Джилли.

Джильберта улыбнулась:

– Я просто пошутила, мама.

Терри бегом спустился по лестнице. На нем были трусы, а через руку переброшено полотенце. Он кинул его Джильберте и крикнул:

– Подержи, мне нужно взять в сарае рыболовные снасти.

– Встретимся у пирса, – сказала Джильберта.

Она спустилась к сараю для лодок и открыла запертую на ключ раздвижную дверь.

– Прыгай в шлюпку, – пригласила Джильберта брата, заводя оба двигателя.

Терри сердито посмотрел на нее.

– Кто сказал, что ты умеешь управлять моторкой? Пожав плечами, сестра пересела на место пассажира, а Терри расположился за штурвалом и, вытянув дроссель, завел мотор. Взревели мощные двигатели, и шлюпка вылетела из сарая в озеро.

– Хороший день для рыбной ловли. Рыба должна клевать вон там, у бухточки, – сказал Терри и направил шлюпку к длинной отмели на восточном берегу.

Джильберта лениво перелистывала журнал. Они подплыли к небольшому полуострову и плавно вошли в лагуну, где вода была гладкой как зеркало.

– Брось якорь за борт, Джилли, – распорядился Терри.

– Слушаюсь, сэр, – ответила Джильберта.

Она перелезла через свое сиденье на корму, подняла тяжелый стальной крюк и бросила его через планшир. Терри в этот момент выключил двигатели. Пока он насаживал наживку на леску удочки, Джильберта натянула тент на корме. Насмешливо улыбнувшись, Терри спросил:

– В чем дело? Боишься, что обгорит твоя белоснежная кожа?

– Это не то же самое, что лежать на пирсе, здесь можно обгореть и от солнечных лучей и от их отражения в воде, – объяснила Джильберта и села на нейлоновые подушки, которые надулись подобно спасательным поясам, и стала читать.

Не прошло и нескольких минут, как Терри почувствовал, что леска дернулась.

– Сегодня вечером у нас будет настоящий пикник с жареной рыбой, – уверенно заявил он.

Сморщив нос, Джильберта заметила:

– Терпеть не могу рыбу.

Спустя час у Терри в плетеной корзине для рыбы лежало восемь озерных окуней.

– Еще раз, и можешь закрывать журнал, – сказал он и закинул леску далеко в озеро, а рыболовный крючок упал близко к берегу.

Джильберта плотно сжала губы и положила журнал. На ее лице застыло выражение неподдельной ненависти. Она встала, сжимая и разжимая кулаки. Затем перевела дух и бросилась на брата. Джильберта ударила его в обе лопатки, и он, вылетев из лодки, упал в воду. Вынырнув на поверхность, Терри отплевывался и ревел, как сирена воздушной тревоги. Джильберта содрогнулась. Никогда прежде она не видела такого ужаса на лице человека.

– Джили, спаси меня! – вопил он, исступленно колотя руками и ногами по воде.

– Ты мерзкий маленький ублюдок! С того самого момента, как ты научился ходить и разговаривать, ты постоянно отравлял мне жизнь! – Она перегнулась и стала бить кулаками по планширу. – Но то, что ты на днях делал с Лиз... за это ты умрешь!

Терри истерично кричал, но его голос становился все более слабым и хриплым. Он ушел под воду, затем вынырнул и снова ушел под воду. Его голова больше не появлялась над поверхностью, была видна только рука, рука, устремленная к небесам с мольбой о жизни. И этот последний душераздирающий жест брата заставил Джильберту опомниться.

У нее было такое чувство, будто какое-то чуждое ей существо овладело ее разумом и телом. Девочку охватил дикий ужас от осознания того, что совершало это другое существо, проснувшееся в ней. Джильберта бросилась в воду и поплыла к тому месту, где Терри пошел ко дну. Она нырнула глубоко в воду – прозрачную, зеленого цвета, в которой солнечные лучи отражались подобно множеству светящихся спиц. Джильберта ясно видела все до самого дна. Это был жуткий сюрреалистический мир, и тут она заметила Терри.

Он был неподвижен, с поднятыми вверх коленями и опущенной головой – как скрюченный человеческий эмбрион, плавающий в недрах земли. В два броска Джильберта подплыла к нему, схватила под мышки и вытолкнула на поверхность, словно торпеду. Его кожа приобрела мертвенно-бледный цвет. У Джильберты не было времени пощупать пульс, посмотреть, дышит Терри или нет. Она перевернула его на спину, положила его подбородок в изгиб своей левой руки так, чтобы вода не попала ему в нос и рот, и поплыла к шлюпке. Двенадцатилетней девочке потребовались неимоверные усилия, чтобы перекинуть брата через планшир, но от страха выброшенный в кровь адреналин придал ей необычайную силу. Джильберта взобралась в шлюпку и, опустив безжизненное тело Терри на спину, склонилась над ним, приложив ухо к его рту, но ничего не услышала. Джильберта перевернула брата на бок, широко раздвинула его ноги и прижала свои ладони к его спине. Она сильно нажала ладонями, а затем резко уменьшила давление, затем снова сильно нажала и снова ослабила, и так снова и снова, в такт своему собственному дыханию. Из горла Терри вышло немного воды, но он оставался абсолютно неподвижным и не подавал никаких признаков жизни. Джильберта почувствовала, что наступает предел ее выносливости. Пот градом катился по ее лицу и телу и, словно дождь, стекал каплями на загорелую спину Терри. Он по-прежнему никак не реагировал на ее усилия.

– Не умирай, Терри! Ты не должен умереть! Боже милостивый! Пожалуйста, помоги мне! – молила Джильберта и в отчаянии перевернула брата на спину. – Я верну тебя к жизни, Терри! Я вдохну свою жизнь в тебя!

Она зажала ему нос, приложила рот к его открытому рту и вдохнула теплый воздух в легкие брата. Его грудная клетка поднялась, а затем опустилась, когда Джильберта оторвалась от него, чтобы передохнуть. Она повторяла это много раз; ей казалось, что прошла целая вечность. Наконец мертвенно-бледные веки Терри затрепетали. Еще несколько вдохов и выдохов, и у него от спазмов свело конечности. Надежда девочки сменилась благоговением, когда его посиневшие губы дрогнули и еле слышно прозвучало:

– Джилли...

О, чудо из чудес! Терри медленно открыл голубые глаза – омуты ужаса.

– Все в порядке, братишка, – радостно сказала она, нежно гладя его по щеке. – Ты поправишься.

Джильберта опустилась на колени, осторожно приподняла Терри и, обхватив руками, стала баюкать. Она прижималась щекой к его холодной щеке и рыдала так, что казалось, у нее вот-вот разорвется сердце.

– Терри, мне так жаль! Я не знаю, что на меня нашло. Сможешь ли ты когда-нибудь простить меня?

Терри приподнялся и с удивлением посмотрел на нее:

– Джилли... ты плачешь. Не надо... все в порядке... Джилли, ты спасла мне жизнь. – Терри тыльной стороной ладони вытер слезы с ее лица. – Ты самая лучшая сестра на свете. Я люблю тебя, Джилли. Я действительно тебя люблю, даже если я это не показываю.

Терри обнял сестру и положил ее голову себе на плечо.

– Я тоже тебя люблю, Терри, даже если я и выбрала очень странный способ доказать это.

Когда они подошли к дому, их мать и Лиз сидели на парадном крыльце.

– Почему ты так промок? – с тревогой спросила Линда. – И у тебя, Джилли, мокрые новые шорты и блузка. – Голос матери поднялся на более высокий регистр. – Вы ведь не выпали из лодки, не так ли? О Боже, что случилось? – закричала она.

Джильберта открыла было рот, чтобы все рассказать, но вмешался Терри:

– Во всем виноват я. Я столкнул Джилли за борт, и она в ответ забрызгала меня.

– Ты столкнул свою сестру за борт? – Линда была в ужасе. – Какой страшный поступок ты совершил! Ведь она могла удариться головой и утонуть.

Терри стоял молча, понурив голову. Джильберта никогда не видела, чтобы ее мама так сердилась на сына. Линда подошла к Терри и изо всех сил влепила ему пощечину.

– Это предел, Терри! А сейчас марш наверх, молодой человек, и оставайся в своей комнате весь день! – приказала Линда.

– Хорошо, мама, – покорно ответил Терри, но перед тем как войти в дом, взглянул на Джильберту: – Я сожалею о том, что случилось, сестричка.

Выражение лица Терри Финча было непроницаемым.

Глава 8

Джильберта отошла от окна и снова села за письменный стол. Инцидент в Лун-Лейк стал поворотным моментом в ее жизни. Начиная с того самого дня ни она, ни Терри никогда больше не упоминали об этом случае, и он ее больше не мучил. Пожалуй, теперь – после недавней схватки со смертью – он вел себя так же настороженно и так же боялся Джильберту, как сестра когда-то боялась его. Они полностью поменялись ролями.

Джильберта подняла телефонную трубку и сказала секретарше:

– Марджи, извести всех руководителей отделов, что сегодня в пять тридцать в правлении будет совещание. Спасибо.

«Существует одно верное средство от забот и тревог, – размышляла Джильберта, – это работа». Она поднималась ровно в семь и с девяти утра до семи вечера с головой погружалась в сложные проблемы «Де Бирс мэннинг энд девелопмент корпорейшн». А дома после легкого ужина принимала душ и буквально падала в постель.

– Ты доведешь себя до нервного срыва, если не перестанешь так много работать, Джилли, – предостерег ее Хармон. – Ты понимаешь, что с тех пор, как ты вернулась из Нью-Йорка, мы ни разу не были близки? – упрекал ее супруг.

Джильберта натянуто улыбнулась.

– Ты прав. Я игнорировала тебя, дорогой. Как поется в песне, Хармон, «сегодня мы любим». Удовлетворен?

– Не секс беспокоит меня, а твое здоровье.

– Чепуха! – возразила Джильберта. – Я здорова как лошадь, а моя голова сделана из чугуна, и в ней не гремят плотно прикрепленные винтики.

Муж не стал комментировать столь беспечное заявление жены, однако по его взгляду чувствовалось, что он серьезно обеспокоен.

– О чем ты думаешь, Хармон? – встревожилась Джильберта.

Он энергично покачал головой.

– Нет-нет, совсем ни о чем. По крайней мере, ни о чем, что имело бы отношение к тебе, – поспешил ее заверить Хармон.

– Лжец, – промолвила Джильберта и посмотрела на свою тарелку: яичница-болтунья и свежий бекон внезапно показались ей безвкусными.

Она слишком хорошо знала, о чем думает Хармон: о нервном расстройстве ее матери после кошмара на вершине Эль-Капитан, амнезии ее деда после пожара в самолете; нежелании ее прапрабабушки примириться со страшной смертью любимого; даже в семидесятилетнем возрасте Карен обманывала себя тем, что Роб Паркер просто путешествует.

Лишь прабабушке Таре, единственной из всех женщин в роду переселенцев Ларса и Минны Де Бирс, удалось сохранить светлый разум перед лицом огромной трагедии, хотя это потребовало всей силы ее воли без остатка.

Несомненно, в родословной Де Бирсов имеется наследственная черта, которую Джильберта предпочитала называть «умственной эксцентричностью».

Рассердившись на себя за такое бесполезное занятие, как витание в облаках, Джильберта встала и бросила салфетку на тарелку.

– Я действительно не голодна. – Она задержалась у стула Хармона, наклонилась и поцеловала его в щеку. – Не забудь, что сегодня вечером у нас свидание.

В четверг утром на следующей неделе Джильберта заказала билет на вечерний рейс в Нью-Йорк. Переговоры между «Де Бирс корпорейшн» и западногерманской компанией, занимающейся арендой участков земли для горных работ, завершались. В связи с этим требовалось ее присутствие на совещании, которое должно было состояться в пятницу утром в отеле «Плаза», где остановились глава компании и руководящие сотрудники. Перед тем как сесть в самолет, она позвонила по междугородному телефону капитану Лаурентису и сообщила, что будет в Нью-Йорке ночью.

Как только она появилась в гостинице, администратор сказал:

– Миссис Киллингтон, какой-то джентльмен звонит вам с семи часов. Вот сообщения, которые он оставил.

Джильберта взяла записки и прочла их в лифте. Все были одного содержания: «Джилли, позвони мне, когда придешь, не важно, в какое время. Джордж».

Как только посыльный внес в номер ее чемодан и ушел, Джильберта сбросила туфли, налила себе крепкого шотландского виски с водой, закурила сигарету и, удобно устроившись на тахте, набрала номер.

– Алло... Лаурентис слушает.

Джильберта рассмеялась и, подражая его низкому строгому голосу, произнесла:

– Алло... Киллингтон слушает.

Его голос мгновенно потеплел:

– Джилли! Я считал часы. Я надеялся, что ты будешь здесь неделю назад.

– Никак не могла выбраться раньше.

– Одна только работа без забав превращает Джилли в тупую девочку, – заметил Джордж.

– Ты считаешь меня тупой?

– Любовь слепа... Послушай, я могу к тебе приехать?

– Ты имеешь в виду сейчас? – удивилась она. – Господи, Джордж, я очень устала и окажусь в постели не на высоте. Как-нибудь в другой раз.

– Джилли, я проявляю нетерпение не потому, что сексуально возбужден. В деле Марстона появились новые обстоятельства, и мне бы хотелось как можно скорее обсудить их с тобой.

Джильберта почувствовала выброс адреналина в кровь, ее усталость как рукой сняло.

– Это другое дело, – произнесла она. – Приезжай.

Джильберта положила трубку, допила виски и докурила сигарету. Ее мысли кружились и прыгали, как белка в колесе. Момент истины приближался; она это чувствовала. «Новые обстоятельства, сказал Лаурентис. Ну что ж, я скоро их узнаю».

Джильберта быстро приняла душ и почистила зубы. Вернувшись в спальню, надела новый пеньюар, который купила для этой поездки в Нью-Йорк, – кружевная фантазия фиолетового цвета, в тон фиалковым глазам; расчесала до блеска черные волосы и наложила легкий слой румян и помады.

Внимательно осматривая себя в зеркале, Джильберта улыбнулась и громко сказала:

– Для молодой женщины, слишком утомленной, чтобы заниматься сексом, ты, безусловно, очень стараешься выглядеть соблазнительно.

Джильберта определенно чувствовала себя порочной. Интересно, Джордж Лаурентис поступит с ней так же, как Боги обошелся с Мэри Астор в «Мальтийском соколе»? Переспит с ней, а затем избавится от нее?

Джильберта брызгала духами за ушами и в ложбинке на груди, когда услышала звонок в дверь. Она еще раз осмотрела себя в зеркале и пошла открывать.

– Каждый раз, когда я тебя вижу, ты выглядишь все более красивой. – Джордж обнял Джильберту, поцеловал ее в губы, а затем в шею.

– Какие мы пылкие сегодня, капитан! – пошутила она и, взяв его за руку, повела в гостиную. – Садись, я приготовлю тебе выпить.

– Конечно, ты не выглядишь слишком утомленной. Моя Джилли просто сияет.

– Это ты оказываешь на меня возбуждающее действие, любовь моя. У меня сейчас открылось второе дыхание. – Джильберта принесла бокал виски и, сложив руки на груди, посмотрела ему в лицо. – Однако ты пришел в этот час не для того, чтобы делать мне комплименты. – И, стараясь, чтобы голос ее звучал как можно небрежнее, спросила: – Итак, о каких новых обстоятельствах ты упомянул?

– Садись, – предложил Джордж, похлопав по подушке, лежавшей рядом.

Джильберта села лицом к нему. Одну руку она изящно положила на спинку дивана, а ноги подогнула под себя.

Джордж Лаурентис вертел в ладонях бокал виски с содовой. Его лоб пересекла глубокая складка. Осторожно подбирая слова, он начал рассказ о новых обстоятельствах дела Марстона:

– Позапрошлой ночью совершено убийство. Жертвой оказался частный детектив по имени Ник Вэйсил.

– Мне это имя ничего не говорит, – мгновенно отреагировала Джильберта.

– Ему должны были вас предварительно рекомендовать, прежде чем он согласился бы взять вас в клиенты. Детектива Вэйсила нанимали многие кинозвезды, бизнесмены, политики... – Капитан запнулся, Джильберта напряженно за ним наблюдала. – Короче, многие очень важные персоны. По всем признакам это заказное убийство выполнено вполне профессионально. Он не ограблен. При обыске в его офисе нам пришлось вызвать специалиста, чтобы открыть персональный сейф. Среди прочих ценностей, которые мы нашли, был секретный гроссбух со списком всех его клиентов, с датами, когда Ник работал на них, и с выплаченными ими гонорарами.

Капитан Лаурентис поставил бокал и, избегая пристального взгляда Джильберты, продолжил:

– Возьми себя в руки, Джилли: в том списке есть и имя губернатора штата Колорадо Хармона Киллингтона...

Джильберта отшатнулась, как будто он дал ей пощечину. Нет, пожалуй, пощечина – это слабо сказано. Это был удар ниже пояса, и очень ощутимый удар.

– Хармон? Я тебе не верю! – возмутилась Джильберта, занимая оборонительную позицию. – Что это, какой-то дешевый полицейский прием?

– Нет, Джилли, – тихо и спокойно ответил Лаурентис. – Я не принадлежу к таким полицейским. Я ненавижу эти уловки. Поверь мне, твой муж был одним из клиентов Ника Вэйсила. В течение двух недель он платил детективу по пятьсот долларов в день, и его дело не было закончено, когда Вэйсила застрелили.

Джильберта сжала голову руками.

– Это... это просто невероятно. Дикость какая-то! В этом нет никакого смысла. Зачем Хармону нанимать частного детектива, и не где-нибудь, а в Нью-Йорке?

Капитан прикурил две сигареты и протянул одну из них Джильберте.

– Мы собираемся спросить его об этом. Мы допрашиваем всех клиентов Вэйсила. – Прищурившись, Лаурентис смотрел на дымок от сигареты, вившийся кольцами около его щеки. – Я могу высказать предположение, Джилли. А ты?

– У меня нет ни малейшего представления. Ну скажи, что ты думаешь, зачем Хармон нанял его?

– Ответ напрашивается сам собой: твой муж хотел проследить за тобой.

– О нет! Это абсурд! – воскликнула Джильберта.

– Разве? Неужели ты так уверена? Я хочу сказать, что женщины, которые обманывают своих мужей, склонны недооценивать их проницательность и переоценивать собственную хитрость. Давай посмотрим правде в глаза, Джилли: ты в высшей степени чувственная женщина. – Он усмехнулся. – Я не тешу себя надеждой, что был первым или единственным мужчиной, который открыл тебе суть тайных наслаждений. Мое предположение заключается в том, что губернатор подозревает тебя в неверности.

– Проклятие! – воскликнула она. – Как я могла быть такой слепой, такой самоуверенной, такой наивной? Конечно, ты прав, Хармон не дурак, иначе не оказался бы в кресле губернатора. Ну... и что теперь будет? – спросила Джильберта.

– Я и мой коллега полетим в Колорадо и побеседуем с губернатором. А вдруг он предоставит информацию, которая выведет нас на убийцу Вэйсила. И если повезет, восторжествует закон домино: найдем убийцу Вэйсила, возможно, настигнем и убийцу Марстона.

Какое-то время Джильберта молчала и одной рукой массировала горло, не решаясь заговорить.

Пристально глядя на нее, капитан Лаурентис тихо спросил:

– Ты должна мне что-то сказать, Джилли? Думаю, не нужно объяснять, что, выдав тебе секретную информацию, я нарушил основную заповедь нашего департамента. Меня могут отстранить от работы, предать суду. С моей стороны это было проявлением доверия. Я доверяю тебе, Джилли, я верю в тебя. А ты? Ты мне доверяешь?

Джильберта посмотрела на его большую сильную руку, лежавшую на ее колене, и, тяжело вздохнув, прошептала:

– Ты ведь знаешь, что я не брала напрокат машину для поездки к себе в загородный дом. Почему ты не уличил меня во лжи, когда это выяснил?

– Я хотел, чтобы ты была со мной откровенной.

– Хорошо, я как раз это и сделаю... Я вовсе не ездила на север штата. Я не покидала Нью-Йорк. Мы с Джулсом Марстоном были любовниками. Я находилась с ним в квартире, когда его убили... – Джильберта описала Лаурентису все, что случилось в пентхаусе в тот уик-энд, так же подробно, как рассказывала это Милошу, Аните и агенту ЦРУ. – Ты должен мне верить, Джордж. Я не убивала Марстона. И я не сбрасывала его тело на улицу.

– Я верю тебе, Джилли... Но, согласись, должна быть какая-то связь между убийством Марстона и Вэйсила. Я это чувствую нутром, понимаешь? – Лаурентис взял ее руки в свои. – Неужели это не ясно? Детектив был в своей области асом. Он почти наверняка знал все о тебе, Марстоне и вашем любовном гнездышке. Из чего следует, что и твой муж тоже знает об этом все.

– О Боже мой! Ведь ты не думаешь, что Хармон нанял...

– Убийцу? – закончил за нее Лаурентис. – Нет, я не могу себе представить, чтобы такой тщеславный политик, как твой муж, сунул голову в петлю.

Джильберта на мгновение призадумалась.

– Я тоже в это не верю, – согласилась она. – Но если все это время Хармон знал обо мне и Джулсе, почему не сказал об этом?

– Не знаю. Если бы Марстона не убили, быть может, в конце концов, у тебя с мужем и состоялся бы серьезный разговор. Во всяком случае, завтра мы будем его допрашивать... Знаешь, я думаю, было бы неплохо, если бы ты присутствовала, когда мы встретимся с ним лицом к лицу.

– О Джордж, неужели я должна присутствовать? По-моему, это будет выглядеть отвратительно.

– Подумай обо всем так, Джилли: правда освободит вас обоих.

Она вздохнула, подавляя внутреннее сопротивление.

– Хорошо. Я смогла бы завершить свои дела около пяти... Джордж, тогда ты займись билетами на самолет. – Джильберта покачала головой. – Бедный Хармон, я действительно доставила ему неприятности.

– Ну, давай отложим этот разговор на вечер. – Рука Лаурентиса скользнула в разрез на ее пеньюаре и погладила голое бедро. – Кстати о нашем вечере...

Джильберта почувствовала, как кровь бросилась ей в лицо, и затрепетала от его прикосновения.

– Нам, право, не следовало бы... но мне, пожалуй, надо расслабиться. – Она почувствовала его пальцы у своего лона и тихо застонала. – Во всяком случае, если я раньше и хотела сказать «нет», сейчас уже не могу.

Джордж отнес ее в спальню и нежно опустил на постель. Она сняла пеньюар и с сияющими глазами наблюдала, как любовник раздевается. Обнаженное мужское тело никогда не переставало ее возбуждать. Джильберту захлестнула горячая волна нестерпимого желания, когда твердый настойчивый пенис, как раскаленный жезл, припечатался к ее нежному животу. Его руки с обожанием ласкали ее, язык и губы искусно возбуждали женское начало Джильберты. Она в экстазе воскликнула:

– Скорее, дорогой! Я больше ни секунды не могу терпеть!

И, изнемогая от неистового желания, раскрыла Джорджу свои объятия.

Такого необузданного соития у них еще не было, три раза любовники взлетали на вершину блаженства. Наконец наступило сладостное утомление, и Джильберта почувствовала себя умиротворенной.

– Я люблю тебя, Джилли.

– И я люблю тебя, Джордж. – Впервые в жизни Джильберта говорила серьезно. – Но у нас нет будущего, ты знаешь это так же хорошо, как и я.

– Черт побери! Я не примирюсь с этим! Я не хочу иметь с тобой лишь случайную связь. Ты нужна мне навсегда, Джилли.

Она нежно погладила его по щеке.

– Дорогой, любимый Джордж, я тебя обожаю... Помнишь, что ты мне сказал в первый день? Что жена и работа в полиции так же несовместимы, как масло и вода.

– Это было до того, как я узнал тебя, Джилли. – Он взял ее руку и прижался губами к мягкой розовой ладони.

– Дорогой, если ты постараешься отделить реальность от романтики, то поймешь, что длительные постоянные отношения между нами невозможны. Ты слишком мужчина, чтобы довольствоваться половиной, а у меня есть обязанности, от которых нельзя уклониться, мой долг...

Джордж с тоской посмотрел на нее и потянулся за пачкой сигарет.

– Ах да, я все время забываю, что ты – промышленный магнат. Я же не смогу вписаться в твой мир.

Джильберта подняла руки вверх и рассмеялась.

– Эй, не смотри так, словно наступил конец света. В сложившейся ситуации у нас совершенно изумительные отношения. И это будет продолжаться так долго, как ты пожелаешь, дорогой.

– Будет ли? – скептически спросил Лаурентис. – И даже когда ты станешь первой леди?

Улыбка Джильберты погасла.

– Теперь это довольно туманная перспектива, ты не находишь, Джордж?

– Скоро мы это узнаем, – мрачно ответил капитан Лаурентис.

Глава 9

В тот день совещание с представителями «Вебер энд Мюллер лимитед» закончилось в четыре часа. Джильберта была довольна достигнутыми результатами.

– Вы заключили трудную сделку, миссис Киллингтон, – заявил мистер Вебер, прощаясь. – Я предпочитаю, чтобы надо мной брали верх вы, чем кто-нибудь другой.

– Вы говорите так, будто мы противники, мистер Вебер. На самом же деле мы – союзники, партнеры. Это соглашение будет прибыльным для обеих сторон, – возразила Джильберта.

– Хорошо сказано, уважаемая леди. До свидания.

Оставшись одна, Джильберта позвонила губернатору в Денвер. Хармон был у себя в кабинете.

– Дорогой, я решила вернуться домой сегодня вечером, – сообщила она.

– Сегодня вечером? Но мне казалось, что ты собираешься остаться до понедельника и сделать покупки, – удивился Хармон.

– Знаю, но я передумала. Кое-что случилось.

– Да? Провалилась сделка с западногерманской фирмой?

– Нет, я убедила их согласиться со всеми моими предложениями. Я имею в виду нечто другое, что нельзя обсуждать по телефону.

Последовало молчание, и губернатор первым его нарушил:

– Понимаю... Ну что ж, жаль, что ты об этом упомянула. Теперь я буду сидеть и грызть ногти, пока ты не приедешь.

– Извини, дорогой. Послушай, я должна поторопиться, иначе я опоздаю на самолет. До скорой встречи.

Из-за интенсивного движения на улицах Джильберта вернулась в гостиницу лишь без пятнадцати шесть; оставалось всего пятнадцать минут, чтобы упаковать вещи и освободить номер. Джордж оставил сообщение о том, что они с Кавелли заедут за ней ровно в шесть часов.

Джильберта вышла из отеля в пять минут седьмого.

– Простите за опоздание, – сказала она, когда машина влилась в основной поток транспорта.

– Не волнуйтесь, – заверил ее Лаурентис. – Мы успеваем. Вы известили губернатора о своем возвращении?

– Да, он очень удивился... Я ничего ему не сказала о том, что меня сопровождает полицейский эскорт.

Капитана это не позабавило.

– Никто вас не конвоирует, Джилли. Я просто предложил вам вернуться с нами ради вашего комфорта и спокойствия, – заявил он.

– Прошу снова простить меня. Я заведена, как часовая пружина.

– Это точно, – согласился Лаурентис.

– Джордж... Я хотела бы попросить вас об одолжении.

– Валяйте!

– Перед тем как вы станете допрашивать Хармона, я смогу побыть с ним несколько минут наедине?

– Не вижу в этом ничего дурного. А ты, Билл?

– Нисколько, – ответил лейтенант Кавелли.

– Спасибо, – поблагодарила Джильберта.

Весь полет в Денвер она спала. Джордж Лаурентис не будил ее до тех пор, пока самолет не пошел на посадку.

– Пристегните свой ремень, Джилли, – сказал он. – Мы уже на месте.

Она выпрямилась и разгладила складки на платье.

– Так скоро? – удивилась Джильберта. – А у меня такое ощущение, будто я дремала всего несколько минут.

Лаурентис широко улыбнулся.

– С того момента как эта птица взлетела, вы мгновенно отключились и спали как убитая.

– Думаю, это защитная реакция. У меня не было особого желания возвращаться домой, – призналась Джильберта.

Капитан Лаурентис нахмурился и подумал о том, что ему тоже не по себе перед встречей с мистером Киллингтоном...

Хармон Киллингтон в халате и комнатных туфлях сидел в своем кабинете. Губернатор слушал последние «Новости», потягивая виски. Затем выключил телевизор и, удобно устроившись в кресле с откидной спинкой, закрыл глаза. Он смертельно устал, но не мог лечь спать, пока не приедет Джильберта. Что-то случилось, в этом не было никакого сомнения. Голос выдал ее тревогу. Что же могло произойти за такой короткий промежуток времени? Жена сказала, что сделка заключена и...

– Хармон...

От едва уловимого шепота он вздрогнул и выпрямился в кресле. Хармон обернулся и увидел стоявшую в дверях Джильберту.

– Джилли... ты здесь, наконец. – Он поднялся и протер глаза. – Ну, в чем же дело?

Джильберта вошла в кабинет и, закрыв дверь, прислонилась к ней.

– Это насчет Ника Вэйсила. – Джильберта внимательно следила за его реакцией, но Хармон лишь тупо смотрел на нее. – Он мертв, убит. Как и Джулс Марстон.

– Ник Вэйсил? – с недоумением в голосе спросил Хармон, однако румянец постепенно исчез с его лица. – Кто, черт побери, этот Ник Вэйсил?

– Этот номер не пройдет, Хармон. Ты можешь заставить свои предвыборные обещания звучать убедительно, но сейчас ты играешь плохо. Ты нанял Вэйсила, чтобы шпионить за мной и Марстоном. Не отрицай. Полиция Нью-Йорка располагает документами о Вэйсиле. В списке его клиентов есть и твое имя.

– В полиции? Боже! – воскликнул Хармон. Нетвердой походкой он подошел к письменному столу и дрожащими руками налил из графина стакан воды. Затем растворил две красные таблетки, которые достал из ящика стола.

– Что ты принимаешь, ядовитое зелье из болиголова? – спросила Джильберта.

– Не смешно, моя дорогая. У меня разыгралась язва.

– Здесь полицейские, Хармон. Они ждут в гостиной и были так великодушны, что позволили мне предупредить тебя.

Хармон быстро присел на край стола, опустив голову на грудь и пальцами сжав переносицу. В эту минуту он являл собой воплощение жалкой покорности.

– Хармон, это по твоему распоряжению убили Джулса?

– Не глупи! Мне было наплевать на вас с Джули. Я давно знал о ваших отношениях.

– В таком случае, почему ты нанял Вэйсила следить за мной?

Хармон как-то странно посмотрел на нее. Его губы искривились в нелепой улыбке.

– Не следить, а охранять тебя. Да-да. Именно для этого я и нанял его: ради твоего и моего блага. В былые годы ты более осмотрительно вела себя со своими любовниками. Но твоя связь с Джулсом не могла остаться незамеченной. Его общественный статус был слишком высоким. Очевидно, вы этого не осознавали, но куда бы вы ни пошли, на вас сразу обращали внимание. Как можно быть такими наивными? Арендовать роскошный пентхаус в центре Нью-Йорка! С каждым днем опасность возрастала.

– Опасность для кого?

– Не для кого, а для чего. Для моей политической карьеры и, косвенно, для твоей собственной. Как могла такая сообразительная женщина, как ты, надеявшаяся стать первой леди, не понимать, как ты рискуешь.

– Но со смертью Джули эта угроза исчезла бы... почему ты не признаешься в этом, Хармон? Ты заплатил Вэйсилу. За что? За то, чтобы он шпионил за мной и убил Джули?

Хармон покачал головой. Выражение его лица привело Джильберту в замешательство. Она увидела в глазах мужа жалость, отчаяние, даже какое-то сочувствие к себе. И Хармон это подтвердил:

– Бедная Джилли... бедная, дорогая Джилли! Родовое проклятие вернулось, чтобы поразить Де Бирсов и в этом поколении.

– Во имя всего святого! О чем ты говоришь? Какое родовое проклятие?

Как будто Джилли не знала, на что он намекает! И внезапно ужас охватил ее.

Хармон, подобно отцу, пытающемуся уговорить непослушного ребенка, мягко обратился к жене:

– Порок скрывается в крови родословной Де Бирсов. Карен... Питер... Линда... теперь и ты. Одна Тара избежала этого проклятия.

Джильберта подошла к Хармону и схватила его за плечи. Ее лицо было мертвенно-бледным, а голос готов был сорваться на визг.

– Хармон, что ты говоришь? Скажи мне, Хармон! Не мучай меня своими проклятыми иносказаниями! Скажи!

– Это была ты, Джилли, – монотонно произнес Хармон. – Ты убила Джулса Марстона. Затем сработал пресловутый родовой синдром самозащиты. Тебе было очень, очень страшно, и ты запретила себе думать об этом невероятном поступке.

Джильберта, вцепившись мужу в плечи, так трясла его, что голова Хармона то откидывалась назад, то склонялась вперед. Он безразлично терпел это.

– Ты лжешь, Хармон! – кричала Джильберта. – Ты хочешь свести меня с ума, как ту бедную женщину в фильме «Газовый свет»! Ты изверг! Жестокий лжец! Лжец! Лжец!

Джильберта закрыла глаза, ее руки ослабели. Она медленно соскользнула вниз и тяжело осела на пол.

Лаурентис и Кавелли ворвались в кабинет, но застыли при виде Джильберты, лежащей на полу.

– Что случилось? Что вы сделали со своей женой, вы... – Капитан с огромным трудом сдержал себя. – Губернатор...

Лицо Киллингтона было белым как смерть.

– Я сказал ей правду, сэр. Сказал, что это она убила Джулса Марстона.

Джильберта не потеряла сознание и совершенно ясно слышала разговор мужчин. Ей казалось, будто она превратилась в бесплотный дух, парящий над ее же телом из плоти и крови, лежащим на полу.

Хармон объяснял капитану Лаурентису свою роль в деле Марстона, пока Кавелли вызывал «скорую помощь» по телефону.

– Вэйсил находился в коридоре здания, выдавая себя за электрика. Он намеревался открыть замок отмычкой и проникнуть в квартиру после того, как Джулс и моя жена уйдут в ратушу на торжество. Я просто хотел выяснить, насколько беспечной становится Джильберта. Не оставляет ли она в комнатах доказательств своего пребывания там. В конце концов, Милош Алански часто пользовался этой квартирой, когда бывал в Нью-Йорке. Он принимал там своих друзей. Вполне вероятно, что одна из его шлюх могла узнать о Джулсе и моей жене и сообщить об этом средствам массовой информации. Вэйсил прятался на лестничной площадке, когда увидел, что Джильберта вышла из квартиры с двумя чемоданами. Детектив сказал, что у нее был очень странный вид. Через некоторое время моя жена поднялась на лифте, все еще держа эти два чемодана, которые казались легче, чем когда она спускалась вниз. Его неясные подозрения подтвердились, когда Джильберта снова вышла на лестничную площадку с этими чемоданами.

Вэйсил постучал, но, не получив никакого ответа, вошел и быстро осмотрел всю квартиру. На террасе он нашел мертвого Джулса и понял, что Джильберта убила своего любовника, так как час назад он выходил к мусоропроводу.

Вэйсил должен был торопиться. Джильберта могла вернуться в любой момент. Не успел он спрятаться в стенном шкафу, как услышал ее шаги. Вэйсил подождал, пока моя жена не унесет из квартиры свои вещи и навсегда не покинет ее.

Затем он позвонил сюда по моей личной линии телефонной связи. Нет нужды говорить, что я был в ужасе от его рассказа и потерял самообладание. Но детектив был холоден и прагматичен и намекнул, что если изуродованное тело Марстона найдут внизу, на улице, то полиция будет считать это самоубийством. Даже если и возникнут подозрения, без свидетелей будет почти невозможно доказать, что это убийство. А единственный свидетель – это убийца, моя жена Джильберта, – вряд ли пойдет давать показания против себя.

– Единственный свидетель? – спросил Лаурентис, зажигая сигарету. – А как насчет самого Вэйсила?

Киллингтон устало улыбнулся.

Ах да, Вэйсил! Потенциальная угроза, которую он представлял, была явно недопустимой. Я имею в виду, если такой человек начнет шантажировать губернатора Колорадо... Шантажировать потенциального президента Соединенных Штатов... – Хармон покачал головой и закрыл лицо руками. – Это необходимо было сделать. У меня есть друзья. По иронии судьбы, о существовании этих людей я узнал именно от Джулса Марстона. Делая себе карьеру, он иногда находил целесообразным уничтожать некоторых врагов. Да, убийство Ника Вэйсила заказал я. Кажется, это называется «предумышленное убийство гангстерами».

Хармон обернулся и посмотрел на Джильберту. Она лежала неподвижно, рассыпавшиеся волосы закрывали ее лицо.

– Мне и в голову не приходило, что жена заблокирует свою память, вычеркнет из нее все травмирующие психику переживания. Этот, если хотите, дар в роду Де Бирсов передается по наследству. Карен...

И в это мгновение шлюзы, закрывающие доступ в подсознание Джильберты, открылись. В голове вспыхнул и лопнул огненный шар. На темном фоне закрытых век, как в замедленной съемке, поплыли кадры уже виденного фильма...

...Джильберта уже готова была войти в душ, когда зазвонил телефон. Поддавшись внезапному порыву, она подняла трубку в ванной комнате и услышала хорошо знакомый голос.

– Джулс? Привет! Ты можешь говорить?

– Да. Она в душе.

Раздался непристойный смех:

– Только что кончил ее трахать?

Ответ Джулса Марстона был еще более непристойным:

– Джилли всегда мало. Скажи, неужели все женщины в вашей семье такие же сексуально озабоченные?

– Как и все породистые кобылы, чрезмерно чувствительны и темпераментны. Ну... а как вчера вечером прошла твоя беседа с Ахмадом?

– Говорит, что они стремятся заключить эту сделку. Однако я не доверяю этому арабу.

– Не беспокойся! Дуэйн Хакет у меня в руках. Он имеет определенное влияние, чтобы содействовать твоей сделке, и уже кое-что предпринял по этому поводу. Ты ведь не перестал доверять мне, Джули, не так ли?

– Я обещал тебе десять миллионов, если ты успешно провернешь дело с ураном, и я сдержу свое слово.

– Это верняк, Джули, но тебе придется стойко держаться, пока не пройдут выборы в ноябре и Хакет не сместит моего шурина с поста губернатора.

– Не знаю... Мне кажется, Дуэйн Хакет не является... Он никому не известен, – заявил Джулс.

– Но он перестанет быть неизвестным после того, как разоблачит в сенате твою любовную связь с женой нынешнего губернатора.

– Мне не хочется таким образом причинять боль Джилли. В течение долгого времени она очень много значила для меня.

В трубке послышалось отвратительное хихиканье ее брата.

– Однако, Джулс, тебя манят и более свежие пастбища, не правда ли, дружище? Я слышал, что дочь некоего судьи из Верховного суда намечается в качестве нового пополнения в гарем шейха Марстона. Это уж точно не сможет помешать твоей карьере в будущем, – закончил Терри Де Бирс Финч.

– Правильно, тем не менее, я сожалею, что мне придется причинить боль Джилли. Она прекрасная женщина.

Неожиданно последовал резкий злобный ответ:

– Она бессердечная сука!

– Никогда не знал, что ты так ненавидишь свою сестру, – удивился Джулс.

– Я много лет лизал ее королевский зад. Джильберта могущественная и очень-очень опасная женщина. Я когда-нибудь тебе рассказывал, как она пыталась убить меня, когда мы были детьми?

– Да что ты, парень! Ты, случайно, не параноик? – возмутился Джулс.

– Я говорю правду, но это к делу не относится... Во всяком случае, Хармону Киллингтону в роли рогоносца не удастся повысить свой рейтинг в глазах добродетельных избирателей штата Колорадо. Никому не нравятся ничтожества и неудачники в любви или еще в чем-то. Жалость порождает презрение, – уверенно заявил брат Джильберты.

Она опустилась на колени в молитвенной позе, а по щекам ее текли слезы. «Боже правый, пожалуйста, не до пусти этого! Это не может произойти. Это не происходит. Мне все это снится». Джулс спросил:

– Ты уверен, что сможешь получить право собственности на эту землю, содержащую уран?

– Тысячи акров в Лейк-Каунти. Знаешь, когда мой предок нашел там молибден, все считали, что он не имеет никакой ценности, – беспечно рассказывал брат.

– Да, Вторая мировая война, Центр ядерных исследований в Лос-Аламосе доказали, как они ошибались... Итак, похоже, скоро каждый получит то, что хочет. Арабам достанется уран для продажи на черном рынке, ты отхватишь ссуду в десять миллионов долларов, а моя компания подпишет эксклюзивный договор об аренде на пятьдесят лет, позволяющий вести дела с зарубежными экспортерами нефти, – подвел итоги Джулс Марстон, любовник Джильберты.

– Правильно, партнер. Каждый получит то, что хочет, – согласился Терри Де Бирс Финч, брат Джильберты.

«Кроме меня», – ухнуло у нее в висках.

Бесшумно положив телефонную трубку на рычаг, Джильберта посмотрела на себя в зеркало и увидела лицо незнакомки, лицо, белое как снег, а глаза, как два раскаленных уголька, горящих в снегу.

Постепенно боль и жалость к себе утихли. Но маятник ее чувств неумолимо качнулся в диаметрально противоположном направлении, вызвав гнев, который рос, рос, пока не превратился во всепоглощающий гнев, гнев против ее брата, но главным образом против Джулса Марстона за то, что тот смеялся над ней, предал ее. Вспышка яркого белого света ослепила Джильберту, и в голове как будто взорвался огненный шар.

Спотыкаясь, Джильберта вышла из ванной, все еще ощущая мучительную боль в висках и затылке. В гостиной она остановилась и подняла тяжелую железную кочергу.

Джулс уже стоял на своем посту у парапета, разглядывая в бинокль процессию величественных кораблей. Гремели фанфары, взрывался фейерверк, над головой на бреющем полете проносились самолеты. Джулс не слышал, как женщина, неслышно ступая, босиком подошла к нему сзади.

Джильберта медленно подняла кочергу прямо над своей головой. Мысленно провела воображаемую вертикальную линию, как бы делившую череп пополам, и изо всех сил опустила кочергу...


Затем подошла к парапету, заглянула через край и бросила орудие убийства. Кочерга упала в ящик с цветами, который находился на два этажа ниже, и исчезла в густой листве. Подобно зомби, Джильберта вернулась к мертвому телу и потащила его за кусты.

Боль в голове полностью прошла. Джильберта вернулась в ванную и приняла душ.


...Она быстро растерлась полотенцем, вернулась в спальню и надела черную шелковую пижаму, так как была уверена, что до полудня снова займется любовью с Джулсом. Джильберта сунула ноги в черные атласные туфли и отправилась на кухню готовить суфле. Затем, насвистывая мелодию «Америка прекрасная», вышла на террасу, чтобы вместе с Джули полюбоваться праздником на Гудзоне...

Примечания

1

Да здравствуют американцы! (фр.)

2

Да здравствует любовь! (фр.)

3

мой дорогой (фр.).


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18