– Расскажи мне об отце и Анни.
      – Они были вместе в домике на лодочной пристани. Ты понимаешь, что я хочу сказать. Она, конечно, все отрицала, но я нашла деньги, которые он ей заплатил. Она засунула их в лиф. У меня не оставалось выбора, Брюс. Пришлось ее уволить, для общего спокойствия.
      – Да, разумеется. Ты поступила правильно. Это единственный выход. – Однако он все еще не мог до конца поверить. – Мой отец и горничная… Все эти годы он обращался с ней как с дочерью. И вдруг такое… Мне стыдно за него. Платить молодой девушке, словно старый развратник, нанимающий проститутку в районе красных фонарей где-нибудь в Клинтоне!
      – Нам следует его пожалеть, Брюс. Пожалеть и попытаться понять. Бедная Крис! Я не могла объяснить ей, за что уволила Анни.
      – Боже правый, конечно, нет! И что же она теперь об этом думает?
      – Представления не имею. Я сказала ей, что Анни откосится к хозяевам неуважительно и что ей нельзя доверять. Она этого не приняла. В ее глазах я злодейка.
      – Придется мне самому с ней поговорить.
      – Нет, Брюс, это только ухудшит дело. В конце концов, она успокоится, вот увидишь. – Келли легонько подтолкнула его на кушетку. – А теперь садись и допей свое виски. И давай поговорим о чем-нибудь более приятном. Сегодня утром я звонила Хэндли, своему брокеру.
      Брюс сделал глоток крепкого виски.
      – Зачем?
      – Велела ему продать еще пять тысяч акций нашей компании.
      Худое, бледное лицо Брюса помрачнело.
      – Я же говорил тебе: отец не хочет больше продавать акции компании. Так мы потеряем контрольный пакет. Нас смогут перекупить.
      – Это маловероятно. Акции у нас солидные, но не слишком привлекательные для любителей быстрого обогащения. Спекулянтам нелегко будет разжиться на кирпиче.
      – Во что ты вложила деньги, вырученные от продажи акций?
      – В «Уорнер бразерс». Сейчас все кинокомпании на плаву, но на Уолл-стрит больше всего любят «Уорнер бразерс», и я с ними согласна. Две трети я вложила в кинобизнес, а оставшуюся треть ухнула в «Додж моторе».
      – Ухнула? Я смотрю, ты знаешь рыночный жаргон лучше, чем Хэндли. Уж не хочешь ли занять какой-нибудь пост на Уолл-Стрит?
      – Все возможно. В Вайоминге есть женщина-губернатор. Почему бы мне не занять место в руководстве биржи?
      Он схватил ее за руку, притянул к себе.
      – Ты сумасшедшая, но я тебя обожаю.
      Он целовал ее глаза, нос, губы, чувствуя, как растет желание. В ее соблазнительном теле можно укрыться от повседневных забот. Так же, как отец укрывается от них в бутылке.
      – Пошли в постель, дорогая.
      – Пойдем, если хочешь.
      Она провела своей маленькой белой рукой по внутренней поверхности его бедра, начала торопливо расстегивать пуговицы на блузке.
      – Что ты делаешь? – воскликнул Брюс.
      – Ты уже готов. Почему бы нам этим не воспользоваться? Ты ведь знаешь, что получается, когда думаешь о сексе слишком много, Брюс.
      Со времени полового созревания Брюс Мейджорс слишком волновался по поводу своих мужских качеств. Первый его сексуальный контакт состоялся в детском спортивном лагере, с другим мальчиком. На следующий же день Брюс уехал из лагеря и долго потом мучился страхом и раскаянием. Страхом того, что он гомосексуалист. Его беспорядочная погоня за девушками в годы учебы в колледже шла от этого страха и чувства вины. Каждая новая победа приносила не только сексуальное удовлетворение, но и «отпущение греха». На самом деле его сексуальность оказалась вовсе не такой стойкой. Уже в первую неделю после свадьбы Келли поняла, что любой отвлекающий момент способен убить в нем желание. А после того, как ему пришлось взять на себя обязанности Карла, Брюс занимался с Келли любовью не чаще одного раза в месяц.
      – Давай прямо здесь, на кушетке. Крис у Хэма, Нат с твоим отцом ушли гулять, Анни уволилась, кухарка пошла навестить сестру. Будем ковать железо, пока горячо.
      Она засмеялась, продолжая раздеваться. Это была точно рассчитанная жестокость. Она намеренно напоминала ему о его несостоятельности, высмеивала его.
      Брюс сгорбился, обхватил голову руками. Еще минуту назад желание переполняло его, сейчас он ощущал лишь пустоту.
      – Не может быть, дорогой! Неужели опять?!
      В голосе ее зазвучало притворное сочувствие. Она подошла к нему, прижала его голову к своему мягкому животу, погладила его волосы.
      – Ничего, Брюс, дорогой мой, не расстраивайся. Это все из-за того, что ты постоянно в напряжении. Давай я налью тебе еще выпить, чтобы ты расслабился.
      Напевая, она взяла его стакан, подошла к бару у большого овального окна, налила щедрую порцию виски. Взглянула на себя в зеркало, висевшее на стене напротив, и усмехнулась.
 
      Карл сидел на берегу, маленький Натаниэль – у его ног. Карл своим телом защищал мальчика от холодного северного ветра. Несмотря на яркий солнечный день, песок после целой недели дождей оставался серым и влажным.
      Волосы Карла за последний год сильно поседели и выглядели неопрятно. На протяжении двадцати лет он регулярно каждую неделю по пятницам посещал парикмахера. Теперь же он не вспоминал об этом по полтора месяца. На скулах и подбородке торчали клочья седой щетины. Галстук он теперь не носил. Он превратился в карикатуру на прежнего щеголя, который гордился тем, что женщины вдвое моложе его неизменно оборачивались, когда он входил в вестибюль какого-нибудь отеля или в ресторанный зал.
      Две высокие опоры из стали и бетона по обоим берегам реки казались темными устрашающими монолитами на фоне белых облаков. На середине реки бригада рабочих укладывала бетонный фундамент еще для одной опоры. На стороне Найтсвилла еще одна бригада сооружала первую ферму моста. В законченном виде платный мост Найтов – Мейджорсов будет иметь общую длину 1600 футов – четыре фермы по 400 футов каждая. Маленький Нат беспокойно задвигался.
      – Деда, мы можем пойти туда? – Мальчик указал на середину реки. – Мне отсюда плохо видно.
      – Не сегодня, сынок. Катер на ремонте, а дедушка слишком устал для того, чтобы ехать на машине через Клинтон. Но ты очень скоро сможешь сам ходить на ту сторону в Найтсвилл.
      Нат, которому было три с половиной года, всплеснул руками, как его мать, когда она хотела выразить восторг.
      – Ура! И я смогу навещать Хэма, когда захочу!
      Карл улыбнулся, прижал мальчика к себе. Он любил ее ребенка так, как будто это его плоть и кровь. И подумать только, он, а не Брюс мог стать его отчимом… При этой мысли он словно оцепенел. Вынул из кармана серебряную фляжку, когда-то сверкавшую, как драгоценный камень. Теперь она потускнела, так же как и ее обладатель. Карл сделал большой глоток виски.
      Розовощекий пухленький Нат, улыбаясь, смотрел на деда.
      – Опять ты пьешь свою микстуру от кашля, дедушка. Тебе, наверное, очень нравятся лекарства. – Он состроил гримаску. – А я их терпеть не могу.
      Карл убрал фляжку в карман, погладил мальчика по голове.
      – Для маленьких мальчиков это плохое лекарство, Нат. – Он поморщился. – Для всех оно плохое.
      Бесконечная грызущая боль… Мальчик называет его дедушкой. Такой седовласый бодренький дедушка… Ну, правда, не слишком бодренький, но в остальном вполне соответствует роли.
      «Что в имени…» – явственно представил он себе насмешливый голос Келли.
      Если бы маленький Нат называл его папой, он сейчас был бы энергичным живым человеком, а не стариком, немытым и небритым, бесцельно сидящим на пустынном пляже.
      «Грязный старик»… Она его так назвала, и это сущая правда.
      Как-то утром он зашел в ее комнату – сказать, что хочет повезти Ната на прогулку на машине. Осторожно постучал в дверь.
      – Войдите.
      Он вошел в спальню, но никого не увидел.
      – Келли…
      – Я здесь.
      Голос доносился из ванной. Он увидел, что дверь чуть приоткрыта. Услышал звук льющейся воды и решил, что она наливает ванну.
      – Я собираюсь поехать с маленьким Натом на машине – громко произнес Карл.
      – Тебе придется зайти сюда. Я ничего не слышу.
      Ничего не подозревая, он повиновался. Хотя потом, позже, вынужден был признаться самому себе, что это была невинность человека, случайно нашедшего бриллиантовое кольцо и после этого намеренно обходящего глазами газетные рубрики о потерях и находках.
      Он широко распахнул дверь и застыл на месте, дыхание перехватило. Келли, совершенно обнаженная, стояла в ванне, намыливая руками грудь.
      – Я… Извини… Я не знал…
      Он не мог двинуться с места. Не мог оторвать глаз от ее тела, не мог остановить бешеную пульсацию крови в чреслах.
      Ничуть не смутившись, она прикрылась мочалкой. Ее все это, казалось, только забавляло.
      – Кончай пожирать меня глазами, как последний развратник, Карл. Ты ведь видел голых женщин и до меня, и, как я слышала, немало. Я думала, это Брюс.
      Во рту у него пересохло.
      – Брюс уехал в Кингстон.
      – Ах да, я совсем забыла. – Зеленые глаза сощурились. – Ну, раз уж ты здесь, можешь мне услужить. Потри-ка мне спину.
      Она подала ему мочалку, с показной скромностью прикрывая грудь другой рукой.
      Карл прекрасно понимал, что стал жертвой ее садистских развлечений, и, тем не менее, не мог заставить себя уйти. Словно завороженный, он взял у нее из рук мочалку. Она была само искушение.
      – Только не слишком сильно. У меня нежная кожа.
      Наклонив голову, она искоса наблюдала за тем, что он станет делать. Он провел мочалкой по ее лопатке. Нервы его были напряжены, руки дрожали, он уронил скользкую от мыла мочалку. Она упала на дно ванны. Карл опустил глаза. Взгляд упал на ее ягодицы.
      – Ну что же ты, подними мочалку, Карл. У меня не так много времени.
      Он опустил дрожащую руку в воду, достал мочалку, случайно коснулся тыльной стороной ладони ее тела. Реакция оказалась мгновенной. Он потерял контроль над собой и обхватил руками ее ягодицы. Сотрясаясь от смеха, Келли опустилась на дно ванны, всем телом легла на его руку. Полная грудь оказалась на уровне его глаз. Он, не отрываясь смотрел на нее. Ситуация явно возбуждала Келли.
      – Бедный Карл! Ну давай, потрогай меня и покончим с этим побыстрее, как в прошлый раз. Недержание у вас, Мейджорсов, похоже, фамильная черта.
      – Ах ты, сука!
      – А ты грязный старик!
      Любовь, страсть, ненависть сплелись в один клубок. Карл уже не сознавал, что делает: рука сама собой ухватила сзади ее шею. Пальцы другой руки сомкнулись на ее горле.
      В ее глазах он не увидел страха – только презрение и издевательскую усмешку.
      – Ты действительно думаешь, что можешь это сделать, Карл? Он заглянул в ее глаза.
      – Что ты там видишь, Карл?
      – Лед и пламя. По-моему, это единственное место во всей вселенной, где они дополняют друг друга. Сердцевина самого ада…
      – Значит, я и есть сатана?
      – Не знаю. Очень может быть.
      – У тебя есть только один способ это проверить. Задуши меня. Или утопи. Если я умру, ты точно будешь знать, что я все-таки была человеком.
      – Искушение слишком велико.
      Однако он чувствовал, что ненависть его теряет силу.
      – Да, искушение велико, а ты не знаешь, что предпринять.
      Она взяла его руку, сжимавшую ее горло, потянула вниз, себе на грудь.
      – Вот куда надо двигаться, дорогой' Карл. Она раскрыла объятия.
      – Черная магия, – пробормотал он сквозь зубы.
      Он убрал руку с ее груди и просунул под высоко поднятые колени. Она обняла его за шею. С легкостью юноши он поднял ее на руки и понес в спальню, на большую двуспальную кровать, еще хранившую отпечаток ее теплого от сна тела, аромат мускуса и фиалок. Он положил ее на постель и долго смотрел на это обнаженное тело, так давно терзавшее его в мучительных видениях. На тонкие голубые прожилки на груди, бедрах и животе, словно нити паутины по итальянскому мрамору, на золотистый треугольник внизу живота. На этот раз Карл не ударил лицом в грязь.
      Цена оказалась слишком высока, как и во всех подобных сделках. Все, что Карл Мейджорс потерял до этого дня – достоинство, самоуважение, стимул к жизни, – не шло ни в какое сравнение с тем, что ему предстояло заплатить.
      Горькие сожаления, отвращение к самому себе не заставили себя долго ждать.
      – Господи! Что я наделал! С женой своего сына… Келли, я клянусь, больше это никогда не повторится.
      – Жаль, – ехидно ответила она. – Мне понравилось. Интересно, если бы я вышла замуж за тебя, а не за Брюса, он бы тоже пытался меня соблазнить?
      Карл сел на край постели, закрыл лицо руками.
      – Когда сын совершает предательство по отношению к отцу, это плохо. Но когда отец предает сына, это бесчеловечно.
      – Знаешь, я подумала о том же, когда читала «Новый завет». Помнишь, Христос восклицает на кресте, обращаясь к отцу: «Боже Мой, Боже Мой! Для чего Ты Меня оставил?»
      Он в отчаянии обернулся к ней.
      – Ты хотела, чтобы это произошло! Ты специально это подстроила, спланировала с первого дня, когда вошла в наш дом. Теперь я понял. Даже когда кормила младенца, ты искушала меня.
      Она рассмеялась.
      – Ты ему завидовал, правда, Карл? Как не стыдно! Надо было выйти из комнаты, вот и все.
      – Черт побери! Ты всегда оставляла дверь своей комнаты приоткрытой, когда переодевалась. Как будто подставляла мне свое тело.
      Она приподнялась на постели, натянула простыню до самого подбородка.
      – Так ты себя чувствуешь спокойнее? Должна тебе заметить, Карл, что настоящий джентльмен не слоняется возле женской спальни, норовя заглянуть в щелку.
      – Ну почему, почему тебе так нравится меня мучить, Келли? Я ведь был тебе другом. И хотел стать больше чем другом. Я предложил тебе свое имя. Неужели я мало выстрадал, отдав тебя сыну? Неужели мало того, что мне приходится видеть тебя каждый день и знать, что каждую ночь ты в объятиях моего сына?
      – В том, что ты говоришь, Карл, нет никакого смысла. К чему сводятся твои страдания? К страсти, к похоти. Ты меня хотел. Ну вот, я тебя пожалела, позволила тебе взять меня. И что же? Ты снова недоволен.
      – Пожалела?! Ты меня пожалела?! Да я теперь еще больше себя презираю. Лучше уж заплатить проститутке. Там, по крайней мере, честная сделка. Но жалость… Нельзя скатиться ниже жалости.
      – В таком случае прекрати жалеть себя. Тебя буквально разъедает жалость к самому себе.
      Внезапно ей пришла в голову новая мысль, показавшаяся забавной. Она всплеснула руками.
      – А что, если я забеременею? Я ведь теперь даже не знаю, кто из вас будет отцом – ты или Брюс.
      – Господи, это чудовищно! – ужаснулся Карл.
      Однако Келли это совпадение, эта симметрия жизненных ситуаций забавляла все больше. Там – старый Нат, обманутый сыном, здесь – отец, наставивший сыну рога.
      – Кстати, это обычная вещь, когда мужчина спит с женщиной. На этой неделе я переспала с двумя, как видишь…
      Карл начал одеваться.
      – Мне следовало утопить тебя, пока была такая возможность.
      – Ты сам сделал выбор.
      – Ты злая женщина, Келли. Ты само зло. Яркое, сверкающее зло, как пламя свечи для мотылька.
      – Я польщена. Это приятнее, чем когда тебя считают ведьмой на помеле. – Глаза ее сверкнули. – А что такое зло, Карл?
      – Зло есть зло. Сила, направленная против самой себя. Ты знаешь, кто такой граф Дракула?
      Келли рассмеялась.
      – Какая-то глупая сказка о человеке, который по ночам превращался в летучую мышь и высасывал кровь из хорошеньких девушек.
      – Да, это сказка. Но существовал и настоящий Дракула – Влад Пронзающий. Любимым его развлечением было устраивать банкеты в саду своего дворца, где его врагов и вообще всех, кто ему не нравился, протыкали острыми кольями. Они умирали медленной мучительной смертью, в то время как Влад с гостями пировали и веселились.
      Келли поморщилась от отвращения.
      – Я знала одного мальчика, которому нравилось протыкать бабочек булавками.
      Карл пригладил взлохмаченные волосы.
      – Существуют и другие способы пронзить человека насквозь. По сравнению с ними копье и булавка покажутся детскими пустяками.
      Внезапный стук в дверь положил конец разговору. Карл не на шутку испугался.
      – Господи! Меня не должны здесь увидеть.
      – Быстро в ванную! Спрячься за дверью.
      Келли отбросила простыню, схватила со спинки стула пеньюар, накинула, завязала пояс.
      – Кто там?
      – Это Анни, мэм. Вы нигде не видели мистера Мейджорса?
      – Зайди, Анни.
      Когда Анни вошла в комнату, Келли сидела на краю кровати, подтачивая пилочкой ногти.
      _А в чем дело? Зачем тебе понадобился мистер Мейджорс?
      Анни Стоун, невзрачная толстушка с короткими прямыми черными волосами, обрамлявшими круглое лицо, смотрела на Келли своими большими, широко расставленными глазами темно-фиалкового цвета, составлявшими ее главную прелесть. По-видимому, они достались ей от предков кельтского происхождения.
      – Мистер Натаниэль уже полчаса ждет его в машине, одетый для прогулки.
      – Понятия не имею, где он. Может быть, в гараже или на лодочной пристани?
      – Нет, Сэм везде смотрел.
      – Тогда, наверное, отправился прогуляться. Он часто ходит смотреть, как строят мост.
      Анни недоверчиво покачала головой.
      – Нет, без мистера Натаниэля он не пойдет. Он пообещал покатать его на машине и сказал, что пойдет предупредить вас.
      Келли зевнула.
      – Значит, передумал. Или, может, забыл. Меня это не удивляет, Анни. В последнее время мистер Мейджорс стал забывчивым. Ты, наверное, тоже это заметила.
      Анни покраснела.
      – Не могу сказать, мэм. – Взгляд ее упал на полуоткрытую дверь ванной комнаты. – Я вижу, вы принимали ванну, мэм. Мне там убрать?
      – Потом, Анни, после того как найдешь мистера Мейджорса. А пока забери мистера Натаниэля из машины и сними с него пальто.
      – Да, мэм.
      Однако горничная продолжала стоять на месте, не отводя глаз от двери в ванную. Келли начала раздражаться.
      – Что ты там увидела, Анни?
      Анни перевела глаза на хозяйку и улыбнулась.
      – Ничего особенного, миссис Мейджорс.
      – В таком случае можешь идти.
      – Да, миссис Мейджорс.
      Девушка пошла к двери, однако на пороге обернулась, посмотрела в направлении ванной комнаты, потом на Келли. Все с той же улыбкой вышла, тихо закрыв за собой дверь.
      Келли встала, обошла вокруг кровати и взглянула на дверь ванной с того места, где стояла Анни. Лицо ее помрачнело. Вот, значит, в чем разгадка…
      В Уитли во всех дверях имелись высокие пороги, предназначенные для защиты от пронизывающих ветров и сквозняков, гулявших по всему дому зимой, когда температура опускалась ниже нуля.
      Сейчас, когда дверь в ванную была приоткрыта, в проеме внизу виднелись коричневые ботинки Карла.
      Он вышел. Келли стояла, нахмурившись, уперев руки в бедра, широко расставив ноги.
      – Господи… едва не попался. А что с тобой? Почему ты так странно смотришь?
      – Да нет, ничего. Давай уходи побыстрее.
      – Я спущусь по черной лестнице и скажу, что был на чердаке.
      – Подожди, я посмотрю, нет ли кого-нибудь в холле. – Она чуть-чуть приоткрыла дверь и выглянула. – Кажется, все в порядке. В следующий раз, – небрежно добавила она ему вслед, – нам надо быть осторожнее.
      – Никакого следующего раза не будет.
      Он почти выбежал из комнаты. Келли закрыла дверь, прислонилась к ней спиной. Черт бы побрал эту Анни! Видела ли она ботинки?.. Она могла подумать, что они принадлежат Брюсу. Нет, вряд ли… Келли вспомнила, как изменилось все поведение девушки, вспомнила ее улыбку, тон. Анни поняла, что Карл в ванной. Ботинки, смятая постель, то, что Келли не пустила ее в ванную… Даже простая сельская девушка вроде Анни сможет сопоставить все это и сделать вывод. Вопрос в том, как она воспользуется тем, что узнала. Скорее всего, никак. Десять лет Анни прослужила в этом доме и прониклась преданностью к семье Мейджорсов. Ко всем ее членам – Карлу, Брюсу, Крис. Правда, ни ее, Келли, ни маленького Ната Анни не считает «семьей» и никогда не будет считать, это Келли уже поняла. Тем не менее, она не сомневалась в том, что Анни не придет в голову использовать свое новое оружие для того, чтобы повредить кому-либо из семьи Мейджорсов. А значит, и против Келли она не сможет его использовать.
      Логически рассуждая, она в безопасности. Однако Келли тем не менее ощущала беспокойство. С того дня, как Брюс привел ее сюда в качестве хозяйки дома, она чувствовала неприязнь со стороны Анни. Ну как же, распутная Келли Хилл. Горничная помнила ее еще с тех пор, когда Келли прислуживала Анни в ресторане в Клинтоне. В тот вечер Анни сидела там с солдатом и совсем не походила на скромницу горничную в доме Мейджорсов: хихикала пьяным смехом, извивалась и ежилась от удовольствия, в то время как солдат просовывал руку ей под юбку. А теперь всякий раз, встречаясь с Анни, Келли будет видеть издевательскую усмешку, словно говорившую: «Пусть я одета в ситец, а ты в шелка, но если сбросить все это, мы с тобой сестры». Нет, она не хочет это терпеть. С Анни надо что-то делать, и немедленно.
 
      Карл поклялся, что никогда больше не покусится на жену сына. В тот день, когда это произошло в первый раз, он избегал ее как чумы. Ненавидел ее, ненавидел себя. На следующий день она появилась за завтраком свежая, сияющая, как невинный ребенок, с волосами, убранными назад в конский хвостик, в коротком джемпере и блузе с высоким воротом. Она поцеловала в щеку Брюса, потом Карла.
      – Доброе утро, папочка.
      Все его благие намерения пошли прахом, все клятвы забылись. Ему хотелось сорвать с нее и джемпер, и блузку. Раздеть донага, увидеть такой, какой он видел ее накануне утром. Взять ее. Увы, ему не избавиться от нее, как чахоточному больному не избавиться от лихорадки одним лишь усилием воли.
      – Почему бы тебе не пойти со мной в офис, отец? – спросил Брюс. – Там накопилось полно работы.
      Карл отошел к бару со своей чашкой кофе и налил туда изрядную порцию рома.
      – Пусть Гарднер ее сделает.
      – У Гарднера своей работы невпроворот. И у меня тоже, честно говоря. – Брюс кинул яростный взгляд на бутылку. – Ты сегодня начал даже раньше обычного.
      – Нет, просто не прекращал со вчерашнего вечера. Извини, что осложняю вам с Гарднером жизнь. Знаешь что, Брюс? Со следующей недели я начну новую жизнь. Буду ходить в офис каждый день, пока мой стол полностью не очистится от бумаг. Сегодня я как-то не в настроении.
      – Вижу. – Брюс встал. – Но есть вещи, которые не могут ждать до следующей недели. Келли, я не вернусь к ужину, буду работать допоздна. А возможно, задержусь и на выходные. Я позвоню тебе, когда решу окончательно.
      Келли проводила его до двери, поцеловала на прощание. Карл вышел следом за ней в холл.
      – Сегодня вечером его не будет.
      Нетрудно было догадаться, что он имел в виду. Улыбка растаяла на губах Келли.
      – Ты ведь сказал, что следующего раза не будет, помнишь?
      – Может, мне стать на колени и умолять тебя?
      – Да, это была бы картинка. Ты бесстыдник, Карл. Брюс еще с лестницы спуститься не успел, а тебе уже не терпится уложить его жену в постель.
      – Это правда. Я грязный подонок, и с этим ничего не поделаешь. Мне с самого начала не следовало пускать тебя в свой дом. Я же видел, что ты сделала с Натаниэлем и Хэмом. Я-то думал, смогу с тобой справиться. Идиот! Я видел в горах, как такие же безумцы заговаривают гремучих змей. Им это может удаться один раз, другой, третий, но все равно они обречены, с самого начала. Не известно только, когда и где это произойдет.
      – Что ты хочешь сказать… – обиженно протянула она, – о том, что я сделала с Натаниэлем и Хэмом? Я была Натаниэлю хорошей женой, подарила ему сына. Не многие в его возрасте могут похвастаться тем, что сумели сделать ребенка.
      Его бледные водянистые глаза внезапно прояснились и заблестели.
      – Мертвые не хвастаются, поэтому я очень сомневаюсь.
      – Сомневайся сколько хочешь. Мне пора купать Ната. – Она с рассерженным видом прошла мимо.
      – Подожди… постой… я просто болтливый старый дурак. Келли, я должен с тобой встретиться сегодня вечером.
      – Посмотрим.
      – Келли, прошу тебя!
      Она обернулась. Что-то вычислила в уме.
      – Хорошо, Карл. Но после вчерашнего мы не можем так рисковать, не можем встречаться в доме. Анни и так уже нас подозревает. Лучше всего в домике на лодочной пристани. В восемь часов.
      Карл не знал, как доживет до вечера. Он хотел, по крайней мере, остаться трезвым. Не удалось. Келли об этом позаботилась. Когда он вернулся после прогулки с маленьким Натом, на столе рядом с его стулом стоял графин виски.
      – Тебе надо согреться, – сказала Келли. – У тебя даже уши покраснели. Я составлю тебе компанию.
      Она налила себе бокал хереса.
      – Это от ветра. – Карл протянул руки к огню. – Не припомню такой холодной осени. Кажется, вот-вот снег пойдет.
      – Ты водил Ната смотреть, как строят мост?
      – Да. Все идет хорошо. Грэйсон, главный инженер, говорит, что мост откроется к сентябрю будущего года.
      Она допила свой херес. Встала.
      – Тебе налить еще, Карл? – Он смотрел на нее в нерешительности. – Давай-давай, мы сегодня празднуем.
      – Что празднуем?
      – Твою отставку.
      – Я не собираюсь в отставку. Правда, я теперь не так часто появляюсь в офисе, как раньше, но…
      Внезапно он прозрел. Больше года он лишь числится президентом компании. Он принял руководство фирмой, когда она состояла всего из одной печи, и расширил ее до тринадцати фабрик с торговыми представительствами в двадцати штатах. Теперь он всего лишь номинальный глава созданной им империи.
      Он осушил стакан и подал его Келли.
      – Налей еще. Я хочу сказать тост. – Он поднял стакан. – Король стал попрошайкой, игра окончена.
      Келли рассмеялась.
      – Как остроумно. Знаешь, откуда это?
      Он улыбнулся коварной улыбкой.
      – «Конец – делу венец». Если эта шутка нехороша, значит, я не знаю хороших шуток.
      Ужинать он не стал. В семь часов вечера сунул в карман пальто бутылку виски и вышел из дома.
      – Пойду пораньше, – сказал он Келли. – Разожгу огонь, чтобы было уютнее. Ты придешь?
      – Я буду в восемь.
      Через час она надела длинное норковое манто, подаренное Брюсом на прошлый день рождения, и бесшумно спустилась по черной лестнице. На кухне было темно. Кухарка Мод и Анни, убрав и помыв посуду после ужина, ушли к себе в комнаты. Мод – спать, Анни – читать свои любимые женские журналы с дешевыми любовными историями, Келли прошла по заросшему травой склону, ярко освещенному луной, к лодочной пристани. Карл уже закрыл ставни на окнах, так, чтобы свет из дома не проникал наружу. Дом на пристани, построенный в строгом стиле испанских морских галеонов, с резным окном-фонарем, выходящим на реку, был обставлен с большим вкусом, как и все помещения в Уитли. Имелась и каюта с двумя ярусами коек по одной стене и с печью Франклина в углу. Сейчас ее металлические бока розовели от огня, полыхавшего внутри.
      Карл лежал, растянувшись на кушетке напротив печки, потягивая виски из бутылки, уже наполовину опустевшей. Его глаза напомнили Келли голубые стеклянные шарики, которыми они играли в сиротском приюте.
      – А я уж боялся, что ты не придешь. – Язык у него заплетался.
      Он поставил бутылку на пол, с трудом поднялся на ноги.
      – Я же сказала, что приду. И вот я здесь. – Она плотнее запахнула манто. Протянула руки к огню. – Очень холодный вечер для этой поры. На земле уже иней.
      Карл подошел сзади, обнял ее.
      – Сейчас я тебя согрею.
      Он просунул руки ей под шубу, обхватил ладонями грудь, уткнулся лицом в шею.
      – Как ты хорошо пахнешь… Ты для меня так же вредна, как спиртное и сигары… Ну и наплевать! Ты нужна мне. – Он потянул ее на кушетку.
      Келли рассмеялась.
      – Ты пьян, Карл. Слишком пьян, чтобы сделать со мной то, что тебе так хочется.
      – Карл Мейджорс слишком пьян, чтобы заниматься любовью с красивой женщиной?! – расхохотался он. – Подожди, сейчас увидишь.
      Он положил ее на кушетку и начал целовать. Она не сопротивлялась, возбуждала его языком, изображая страсть. Не дожидаясь, пока она снимет манто, он ласкал ее с нетерпением юнца, впервые познавшего сексуальное наслаждение. Учитывая его возраст и количество выпитого в этот день, его сексуальная энергия действительно поражала.
      Он попытался снять с нее трусики. Келли его остановила.
      – Я хочу раздеться. И ты тоже. Помоги мне постелить постель.
      Она сняла с кушетки покрывало, расстелила простыни, положила одеяло. Карл лихорадочно срывал с себя одежду, раскидывая ее по всей комнате. Он все еще был в хорошей форме, если не считать небольшого брюшка и складок жира на боках.
      Он быстро забрался в постель, натянул одеяло. Келли сняла манто и внезапно застыла на месте, словно что-то вспомнив.
      – В чем дело? – нетерпеливо спросил Карл. – Почему ты не раздеваешься?
      – Я не выключила масляную печку в комнате Ната.
      – К черту! Печка подождет, а вот это ждать не может. – Он откинул одеяло.
      Келли улыбнулась, подошла к кушетке и начала ласкать его искусными руками.
      – За тебя, старый греховодник, я не беспокоюсь. Ты и через пять минут не остынешь. А вот я вся изведусь. На прошлой неделе двое малышей сгорели оттого, что взорвалась масляная печь. Я должна проверить, Карл. Это займет не больше пяти минут.
      – Да, наверное, ты права. – Карл очень дорожил мальчиком. – Только поторопись, пожалуйста. Я хочу тебя до безумия.
      Келли подняла с пола бутылку и подала ему.
      – Пусть она пока составит тебе компанию.
      Он приложил бутылку к губам, отпил половину того, что там оставалось.
      Келли надела манто и пошла к выходу. У двери остановилась в раздумье.
      – Я, пожалуй, погашу свет. Огня от печки нам вполне хватит. Приду к тебе во тьме, как видение.
      Он засмеялся. Откинулся на подушку, положив бутылку себе на грудь.
      – Тебе все игрушки. Жизнь, любовь. Иногда мне кажется, что ты воспринимаешь жизнь как игру.
      Келли щелкнула выключателем, спустилась на этаж ниже, нашла фонарь, висевший на стене, и отключила рубильник. Теперь свет наверху нельзя будет включить. Келли взяла с собой фонарь и пошла к дому.