- Неплохая у вас работенка, - сказал я.
      - Вы та к думаете?
      - Можете смотреть все бои. Лапать красотку.
      - Кого это? Челси? Да она просто шлюха, друг мой. Можете мне поверить. - Он отхлебнул еще немного своего пойла. - А что это вас туда занесло? Вы такой большой любитель бокса, что не пропускаете ни одного боя?
      - Я там работал.
      - И вы тоже? А кто вы - репортер? Я думал, что всех газетчиков знаю.
      Я дал ему свою карточку, а когда он заметил, что там только моя фамилия и адрес, я показал другую - когда я работал у Уэлли, у меня была фирменная карточка детективного агентства "Доверие" с их адресом, телефоном и моей фамилией.
      - Так вы детектив, - сказал он.
      - Верно.
      - И были на работе тогда вечером, когда попали в Маспет?
      Я кивнул.
      - А что вы делаете сейчас? Тоже на работе?
      - Пить и болтать - это не работа. Мне платят не за это. Могу сказать, что было бы неплохо, если бы за это платили.
      Я спрятал карточку "Доверия", но оставил ему свою, и он принялся ее разглядывать. Прочитав вслух мою фамилию, он посмотрел на меня, а потом спросил, знаю ли я, как его фамилия.
      - Нет, - ответил я. - Откуда мне знать?
      - Ричард Термен. Это имя вам знакомо?
      - Знакомо. Термен Мансон.*
      * Мансон Термен (1947-1979) - знаменитый американский бейсболист, играл в нью-йоркской команде "Янки".
      - Еще бы.
      - "Янки" стали совсем на себя не похожи после той катастрофы с самолетом.
      - Ну, я тоже стал на себя не похож. После своей катастрофы.
      - Не понимаю.
      - Не важно. Это не имеет значения. - Он немного помолчал, потом сказал: - Вы начали говорить, что вы делали в Маспете.
      - Да вы сами можете догадаться.
      - Нет, не могу. Потому и спрашиваю.
      - Вам это будет неинтересно.
      - Вы что, смеетесь? Частный детектив - самая романтическая профессия. Конечно, мне интересно. -Он дружески положил руку мне на плечо. - Как зовут этого бармена?
      - Гэри.
      - Эй, Гэри, еще одну. Так зачем вас занесло в Маспет, Мэтт?
      - Знаете, - сказал я, - самое смешное, что вы, возможно, сумеете мне помочь.
      - Это как?
      - Ну, вы же были там. Может, вы его видели. Он сидел у самого ринга.
      - О ком вы говорите?
      - О том типе, за которым я должен следить. - Я вытащил копию рисунка и взглянул на него, чтобы убедиться, что взял тот самый. - Вот. Он сидел в первом ряду, и с ним был его сын. Я засек его там, ради чего и пришел, но потом упустил. Вы случайно не знаете, кто он?
      Он смотрел на рисунок, а я смотрел на него.
      - Это нарисовано, - сказал он через минуту. Я кивнул. - Это вы рисовали? "Реймонд Галиндес". Это не вы.
      - Нет.
      - А где вы это взяли?
      - Мне дали, - сказал я. - Чтобы я мог его опознать.
      - И вы должны следить за ним?
      - Правильно. А я сходил в сортир, и когда вернулся, его уже не было. Ни его, ни мальчика - исчезли, как только я повернулся к ним спиной.
      - А почему вы за ним следите?
      - Мне не всё говорят. Узнаёте его? Знаете, кто он? Он сидел в самом первом ряду, вы должны были его видеть.
      - Кто ваш клиент? Кто вас нанял за ним следить?
      - Этого я бы вам не сказал, даже если бы и знал. Конфиденциальность главное в нашем деле, вы же понимаете.
      - Да бросьте, - произнес он, пустив в ход все свое обаяние. - Мы же тут одни. Кто об этом узнает?
      - Я даже не знаю, сто мой клиент, - сказал я, - и зачем надо следить за этим человеком. Но мне здорово влетело за то, что я его, сукина сына, упустил, будьте уверены.
      - Могу себе представить.
      - Так вы его узнаете? Знаете, кто он?
      - Нет, - ответил он. - Никогда раньше его не видел.
      Вскоре он ушел. Я незаметно вышел за ним, перешел на другую сторону и смотрел, как он идет по направлению к Восьмой авеню. Дав ему уйти подальше вперед, я последовал за ним на таком расстоянии, чтобы держать его в поле зрения. Он вошел в свой дом, и несколько минут спустя я увидел, как в окнах четвертого этажа зажегся свет.
      Я вернулся в "Парижскую зелень". Гэри уже запер двери, но меня он впустил.
      - Неплохо придумано, - сказал я. - Водка с тоником.
      - Двойная водка с тоником.
      - И еще записал на мой счет.
      - Ну, не мог же я взять с тебя шесть долларов за содовую, верно? Так куда проще. Осталось немного кофе. Хочешь чашку, пока я не закрылся?
      Я выпил чашку кофе, а Гэри откупорил себе бутылку "Дос Эквис". Я попытался заплатить ему, но он и слышать не хотел.
      - Предпочитаю, чтобы моя работа в качестве твоего добровольного помощника по Девятой авеню оставалась сугубо безвозмездной, - сказал он. Знаешь, что сказала одна актриса епископу? За деньги это было бы совсем не так приятно. Ну, какой приговор? Это сделал он?
      - Что он виновен, я не сомневаюсь, - сказал я. -Но я и раньше не сомневался, а доказательств у меня не прибавилось.
      - Я слышал кое-что из вашего разговора. Это просто замечательно - как ты превратился в совсем другого человека. Вдруг, ни с того ни с сего, стал таким, как все здешние пропойцы, да к тому же еще здорово выпившим. Я даже забеспокоился, не налил ли тебе по ошибке водки.
      - Ну, я не так уж мало времени провел в забегаловках. И вспомнить, как надо себя вести, не так уж трудно. - "И не так уж трудно снова стать таким, каким был, - подумал я. - Нужно только добавить алкоголя и как следует перемешать". - Еще немного, и он заговорил бы об этом. Не знаю, можно ли было сегодня его расколоть, только он определенно хотел что-то сказать. Может, я напрасно показал ему рисунок.
      - Это ту бумажку, что ты ему дал? Он забрал ее с собой.
      - Разве? Я вижу, мою карточку он оставил здесь. -Я подобрал ее. - Ну, моя фамилия и адрес есть на обороте рисунка. И он этого типа узнал. Наверняка узнал, а отрицал это не слишком убедительно. Он его знает.
      - Интересно, а я его не знаю?
      - По-моему, у меня есть еще экземпляр. - Я полез в карман, достал рисунки, нашел нужный, расправил его и протянул Гэри. Он повернул его к свету.
      - Гнусный подонок, правда? Похож на Джина Хэкмана.
      - Ты не первый это заметил.
      - Да? Раньше мне это не приходило в голову.
      Я уставился на него.
      - Когда он был здесь. Я же тебе говорил, что Термен и его жена обедали здесь еще с одной парой. Вот этот из той пары.
      - Ты уверен?
      - Уверен, что этот тип и какая-то женщина по меньшей мере один раз обедали с Терменами. А может быть, и не один раз. Если Термен сказал, что не знает его, он соврал.
      - Ты еще говорил, что он был здесь с каким-то мужчиной после смерти жены. С этим самым?
      - Нет. Тот был блондин, примерно его возраста. А этот, - он постучал пальцем по рисунку, - скорее твой ровесник.
      - И он был здесь с Терменом и его женой?
      - Я в этом уверен.
      - И еще с одной женщиной? Как она выглядела, случайно не помнишь?
      - Представления не имею. Я бы не смог сказать тебе, как и он выглядел, если бы не увидел его портрета. А тут сразу вспомнил. Если у тебя есть ее портрет...
      У меня его не было. Я хотел попробовать поработать с Галиндесом над изображением той девицы с плакатом, но черты ее лица почти не запечатлелись в моей памяти, и я вообще не был уверен, та ли это женщина, которую я видел в фильме.
      Я показал ему рисунки обоих мальчиков, но ни того, ни другого он никогда не встречал.
      - Вот свинство, - сказал он. - Так все хорошо началось, а теперь счет один - три не в мою пользу. Хочешь еще кофе? Я могу заварить свежего.
      Это был хороший повод уйти, и я сказал, что мне пора домой.
      - Еще раз спасибо, - сказал я. - С меня причитается. Все, что я смогу для тебя сделать, в любое время...
      - Не говори глупостей, - сказал он смущенно. А потом, нарочно коверкая слова на манер лондонского кокни, продолжал: - Я только выполнил свой долг, мистер. Да ведь, сами посудите, ежели ему сойдет с рук убийство собственной жены, - кто его знает, что еще он может выкинуть?
      Клянусь, что я собирался домой. Но ноги сами понесли меня в другую сторону - на юг, а не на север, а потом на запад по Пятидесятой в сторону Десятой авеню.
      В баре "Гроган" было темно, но решетку задвинули только наполовину, и внутри горела одна лампочка. Я заглянул через стеклянную дверь. Мик увидел меня прежде, чем я успел постучать. Он открыл мне и снова запер за мной дверь.
      - Молодец, - сказал он. - Я знал, что ты придешь.
      - Откуда? Я и сам этого не знал.
      - А я знал. И велел Берку заварить для тебя кофе покрепче - вот как точно я знал, что ты зайдешь. Потом, с час назад, отправил его домой и всех отправил домой, а сам сел и стал тебя ждать. Так что, кофе? Или кока-колы, а может, содовой?
      - Кофе. Я принесу.
      - Нет, садись. - На его тонких губах появилась едва заметная улыбка. О Господи! - сказал он. -Как я рад, что ты пришел.
      13
      Мы сели за столик у стены. Передо мной стояла кружка горячего крепкого кофе, а перед ним - бутылка ирландского виски двенадцатилетней выдержки, которое он обычно пил. Бутылка была с настоящей пробкой - большая редкость в наше время; если смыть этикетку, из нее получился бы прекрасный графин. Мик пил свое виски из маленькой хрустальной стопки - очень может быть, что ватерфордской работы.* Во всяком случае, она была классом повыше обычных, какие дают в барах, и, как и виски, предназначалась лично для него.
      * Ватерфорд - город на юге Ирландии, в конце XVIII - первой половине XIX в. славившийся своей стеклянной посудой. В 1939 г. производство было возобновлено.
      - Я был здесь позавчера вечером, - сказал я.
      - Берк говорил, что ты заходил.
      - Смотрел старый фильм и поджидал тебя. "Маленький Цезарь" с Эдвардом Дж. Робинсоном. "Боже милосердный, неужто Рико пришел конец?"
      - Долго тебе пришлось бы ждать. В тот вечер я работал. - Он поднял стопку и посмотрел сквозь нее на лампу. - Ты мне вот что скажи. Тебе всегда нужны деньги?
      - Обходиться без них подолгу я не могу. Надо их тратить, а значит, приходится зарабатывать.
      - Но ведь ты не стараешься все время выколачивать и выколачивать деньги, как последняя сука?
      Я подумал и сказал:
      - Нет. В общем, нет. Я не так уж много зарабатываю, но мне немного и нужно. Жилье стоит мне недорого, машины у меня нет, страховку я не плачу, и содержать мне некого, кроме себя самого. Долго прожить без работы я бы не смог, но еще до того, как кончаются деньги, всегда что-нибудь подворачивается.
      - А вот мне деньги всегда нужны, - сказал он. - И я иду и добываю их, а стоит мне обернуться, как их уже нет. Не знаю, куда они деваются.
      - Все так говорят.
      - Клянусь, они тают, как снег на солнце. Ты, конечно, знаешь Энди Бакли?
      - Самый лучший игрок в дартс,* какого я видел.
      * Дартс - игра, особенно популярная в английских пабах: метание небольших металлических дротиков в мишень на стене.
      - Рука у него верная. И парень хороший.
      - Энди мне нравится.
      - Еще бы. Ты знаешь, он все еще живет дома со своей матерью. Да благословит Господь ирландцев, что мы за необыкновенный народ! - Он выпил. Знаешь, Энди зарабатывает на жизнь не тем, что играет в дартс.
      - Я так и думал, что у него есть еще какое-нибудь занятие.
      - Иногда он делает кое-что для меня. Замечательно водит машину этот Энди. Может ездить на чем угодно. На легковой, на грузовике, на чем только попросишь. Думаю, он и на самолете мог бы полететь, дай только ему ключи. На лице его мелькнула усмешка. - Или даже без ключей. Если потеряешь ключи и нужно, чтобы кто-нибудь вел машину без них, лучше Энди не найдешь.
      - Понимаю.
      - Так вот, он поехал перегнать для меня грузовик. Грузовик был доверху набит мужскими костюмами. "Ботани 500", хорошая фирма. Водитель знал, что он должен сделать. Дать себя связать, потом не спеша развязаться и рассказать, как его ограбили двое черномазых. Он за это немало получил, можешь быть уверен.
      - Ну и что случилось?
      - А, не тот водитель попался, - недовольно сказал Мик. - Тот едва проснулся с перепоя и сказался больным, а что у него должны в этот день угнать машину, начисто забыл. И Энди связал не того водителя, и пришлось стукнуть его по голове, чтобы все было как надо. И, конечно, тот малый скоро развязался и сразу же вызвал полицию, а они выследили грузовик и погнались за ним. Слава Богу, что Энди заметил погоню и не поехал к складу, иначе взяли бы не только его. Он бросил грузовик на какой-то улице и попробовал уйти пешком - надеялся, что полиция будет ждать, когда он вернется, но они сообразили что к чему и взяли его, а тот сучий водитель приехал и его опознал.
      - И где теперь Энди?
      - Почти наверняка - дома, в постели. Он недавно заходил, сказал, что у него начинается грипп.
      - По-моему, у Элейн тоже.
      - Правда? Скверное дело. Я отправил его домой. Сказал ему: ложись в постель, выпей стакан подогретого виски, и утром будешь, как новенький.
      - Его выпустили под залог?
      - Под залог его выпустили уже через час, а теперь его отпустили насовсем. Ты знаешь такого адвоката - Марка Розенстайна? Тихий такой еврей, я всегда говорю ему, чтобы разговаривал погромче. Лучше не спрашивай, сколько денег я ему дал.
      - Не буду.
      - Но я все равно скажу. Пятьдесят тысяч долларов. Не знаю уж, куда все это пошло, я просто передал ему деньги из рук в руки, а дальше его дело. Что-то досталось водителю - он изменил свои показания и поклялся, что это был вовсе не Энди, а кто-то совсем другой, выше его, худее, смуглее и, кажется, даже с русским акцентом. Ну, этот Розенстайн большой дока. В суде у него бы ничего не получилось, никто бы просто не услышал, что он там бормочет себе под нос, но ведь всегда лучше не доводить до суда, верно? - Он подлил себе еще. - Интересно, сколько досталось этому еврейчику? Как ты думаешь? Половина?
      - Что-нибудь около того.
      - Ну, ладно. Ведь он их отработал, верно? Нельзя же допускать, чтобы твои люди гнили в тюремной камере. - Он вздохнул. - Но когда тратишь столько денег, приходится идти и добывать еще.
      - Значит, они не отдали Энди эти костюмы?
      И я рассказал ему историю, которую слышал от Джо Деркина, - про Мориса, торговца наркотиками, который потребовал вернуть конфискованный у него кокаин. Мик от души рассмеялся, закинув голову.
      - Вот это здорово! - сказал он. - Надо будет рассказать Розенстайну. "Если бы от тебя был хоть какой-нибудь толк, - скажу я ему, - ты бы сделал так, чтобы костюмы остались нам". - Он покачал головой. - Ох уж мне эти сучьи торговцы наркотиками! А ты, Мэтт, когда-нибудь пробовал зелье? Кокаин то есть?
      - Никогда.
      - Я один раз попробовал.
      - И что, не понравилось?
      Он покосился на меня.
      - Еще как понравилось. Клянусь Богом, это было замечательно! Я был с девчонкой, и она все не давала мне покоя, чтобы я попробовал. А уж потом я ей не дал покоя, можешь мне поверить. Никогда в жизни не чувствовал себя так замечательно! Как будто лучше меня никого на свете нет и мне ничего не стоит взять да и решить все мировые проблемы. Только сначала мне захотелось еще немного кокаина - знаешь, как это бывает? Ну и когда я очухался, дело шло к вечеру, кокаин весь кончился, мы с девицей дотрахались до полного обалдения, и она ластилась ко мне, как кошка, и все говорила, что знает, где достать еще. "Одевайся, - сказал я ей, - пойди и купи себе еще, если хочешь, только сюда не приноси, потому что я его видеть больше не желаю, да и тебя тоже". Она не могла понять, в чем дело, но выяснять не стала. Деньги, правда, взяла. Взять деньги они никогда не забывают.
      Я подумал про Деркина и про стодолларовую бумажку, которую ему дал. "Не надо бы мне ее у тебя брать", - сказал он. Но обратно не вернул.
      - Больше я к кокаину не притрагивался, - продолжал Мик. - И знаешь почему? Уж слишком мне было тогда хорошо. Я не желаю, чтобы мне было так хорошо. - Он взмахнул в воздухе бутылкой. - Вот от этого мне хорошо в самый раз. А когда еще лучше - так это безнравственно. Хуже того, дьявольски опасно. Ненавижу зелье. Ненавижу этих богатых мерзавцев с их нефритовыми табакерками, и золотыми ложечками, и серебряными соломинками. Ненавижу тех, кто курит зелье в подворотнях. Господи Боже мой, ты только посмотри, что из-за этого делается в городе! Сегодня вечером по телевизору выступал какой-то полицейский, так он сказал, что надо запирать дверцы, когда едешь на такси. Потому что, когда машина остановится на красный свет, могут залезть в нее и тебя ограбить. Представляешь себе?
      - И чем дальше, тем хуже.
      - Верно, - сказал он и отхлебнул виски. Я смотрел, как он смаковал его, прежде чем проглотить. Вкус двенадцатилетнего виски "JJ&S" был мне хорошо знаком. Я обычно пил его с Билли Киганом много лет назад, когда тот работал барменом у Джимми. Я и сейчас ощущал его вкус, но почему-то это воспоминание не пробудило во мне желания выпить - той пугающей тяги, что спала где-то глубоко внутри меня.
      В такие вечера выпить мне хотелось меньше всего. Я пытался объяснить это Джиму Фейберу, который по вполне понятным причинам сомневался, что я поступаю разумно, просиживая долгие ночи в баре и глядя, как пьет кто-то другой. Самое лучшее оправдание, какое я мог придумать, состояло в том, что Баллу пьет за нас обоих, что виски, которое течет ему в глотку, утоляет мою жажду так же, как и его, а я при этом остаюсь трезвым.
      - Вчера вечером я снова был в Куинсе, - сказал он.
      - Уж не в Маспете ли?
      - Нет, не в Маспете. Совсем в другой части. В Джамейке. Представляешь себе, где это?
      - Довольно туманно.
      - Едешь от станции "Гранд-Сентрал" по Паркуэй, а потом сворачиваешь на Утопию. Тот дом, что мы искали, стоит на маленькой улице, которая отходит от Кройдон-роуд. Не могу тебе сказать, как этот район выглядит: когда мы туда приехали, уже совсем стемнело. Нас было трое, и Энди за рулем. Он отличный водитель, я тебе говорил?
      - Говорил.
      - Они нас ждали, только не думали, что у нас будут пистолеты. Испанцы, откуда-то из Южной Америки. Мужчина, его жена и ее мать. Они торговали зельем - продавали кокаин на килограммы. Мы спросили его, где деньги. Денег нет, говорит. Кокаин есть на продажу, а денег нет. Но я-то знал, что в доме есть деньги. Накануне они продали большую партию, и часть денег еще оставалась у них.
      - Откуда ты знал?
      - От парня, который дал мне адрес и объяснил, как вломиться в дверь. Ну, я отвел мужчину в спальню и попробовал его убедить. В основном руками. А он, подонок, стоял на своем. И тут один из моих парней вваливается с младенцем. "Выкладывай деньги, - говорит он ему, - не то я этому засранцу сопливому глотку перережу". А младенец орет вовсю. Его никто не трогал, ты же понимаешь, он просто проголодался или просился к матери. Знаешь, как это бывает у маленьких.
      - Ну и что дальше?
      - Ты не поверишь - этот отец, можно сказать, нас послал куда подальше. "Не думаю, что вы это сделаете", - говорит и глядит мне прямо в глаза. "Ты прав, - сказал я, - детишек я не убиваю". И велел своему парню отнести младенца к матери и сказать ей, чтобы поменяла ему пеленки или дала соску, лишь бы не орал. - Мик откинулся на спинку стула. - А потом я взял этого папашу, посадил в кресло, а сам вышел и вернулся в отцовском фартуке. Один из моих ребят - Том, ты его знаешь, он обычно после обеда работает в баре...
      - Да.
      - Том приставил ему к голове пистолет, а у меня в руках был большой топор для рубки мяса, тоже отцовский. Я подошел к ночному столику и трахнул по нему разок на пробу, так что столик разлетелся в щепки. Потом взял этого типа за руку, повыше кисти, прижал к подлокотнику кресла, а другой рукой занес топор. "Так вот, подонок ты поганый, - говорю, - где твои деньги? Может, ты и теперь не думаешь, что я тебе твою вонючую руку сейчас оттяпаю?"
      При воспоминании об этом Мик удовлетворенно улыбнулся.
      - Деньги были в прачечной, в вентиляционной трубе сушилки. Мы могли бы перевернуть весь дом вверх дном и все равно бы ничего не нашли. А тут мы сразу смотались, и Энди благополучно доставил нас домой. Я бы там заблудился, но он знает все закоулки.
      Я встал и зашел за стойку, чтобы налить себе еще чашку кофе. Когда я вернулся к столику, Мик задумчиво смотрел в сторону. Я сел и стал ждать, когда кофе остынет. Некоторое время мы молчали. Потом он сказал:
      - Мы их всех оставили в живых - всех, кто был в доме. Не знаю, может, и не стоило.
      - Они не стали бы вызывать полицию.
      - Конечно, нет, а связей у них маловато, не думаю, чтобы они смогли с нами поквитаться. И кокаин мы им оставили. Десять кило его нашли спрессованного в чушки вроде маленьких футбольных мячей. "Оставляю тебе твой кокаин, - сказал я, - и оставляю вас в живых. Только если ты когда-нибудь попробуешь со мной поквитаться, я приду снова. И на мне будет вот это, - я показал на фартук, - и при мне будет вот это, - я показал на топор, - и я оттяпаю тебе руки и ноги и все остальное, что только захочу". Я бы, конечно, ничего такого не сделал, а просто убил бы его, и все тут. Только торговцу наркотиком мало пригрозить, что его убьешь, - этим его не напугаешь. Каждый из них знает, что рано или поздно кто-нибудь его прикончит. А вот если сказать, что оставишь его без кое-каких частей тела, - это производит впечатление.
      Он налил себе и выпил.
      - Я не хотел его убивать, - сказал он, - потому что тогда пришлось бы убить и жену, и старуху. Ребенка я бы оставил, потому что ребенок не может тебя опознать на очной ставке, но какая жизнь будет у него потом? И без того она у него несладкая, с таким-то папашей. Потому что смотри, как он раскусил наш блеф. "Не думаю, что вы это сделаете". Этому сукину сыну было все равно, убью я ребенка или нет. Давай, мол, убивай, я всегда могу нового сделать. А вот когда он представил себе, как его поганая рука будет валяться на полу, тут уж упираться перестал.
      Немного погодя он сказал:
      - Иногда приходится их убивать. Кто-нибудь кидается к двери, и его надо завалить, а потом ничего не остается, как прикончить остальных. А иногда знаешь, что они этого так не оставят, и надо выбирать - или перебить их до последнего, или всю жизнь ходить и оглядываться. Тогда надо раскидать везде зелье. Растолочь в порошок, посыпать им трупы, затоптать в ковер. Это выглядит так, будто торговцы сами друг друга перебили. Чтобы раскрыть такое убийство, полиция из кожи вон лезть не станет.
      - А ты никогда не забираешь зелье с собой?
      - Нет, - ответил он. - Конечно, теряю на этом большие деньги, но мне наплевать. Денег оно стоит кучу. И не надо торговать в розницу, всегда можно продать кому-нибудь оптом. Не так уж трудно найти покупателя.
      - Думаю, что нетрудно.
      - Но я не желаю иметь с этим дела и не буду работать с человеком, который может им попользоваться или станет им торговать. За тот кокаин, что я оставил вчера вечером, я получил бы больше, чем вытащил наличных из вентиляции. Там было только восемьдесят тысяч. - Он поднял стопку, но снова поставил ее на столик. - А должно было быть больше. Я знаю, что в этом сучьем доме обязательно есть еще один тайник, но, чтобы до него добраться, мне все-таки пришлось бы оттяпать руку этому гаду. А значит, потом прикончить его и всех остальных тоже перебить. А потом позвонить в полицию и сказать, что в таком-то доме на такой-то улице плачет ребенок.
      - Лучше уж взять восемьдесят тысяч.
      - И я так подумал, - сказал он. - Но надо еще отстегнуть четыре тысячи тому парню, который сказал нам, где их найти и как вломиться в дверь. Это называется доля наводчика. Пять процентов, и я не удивлюсь, если он подумает, что мы взяли больше, а его накололи. Четыре тысячи ему, хорошие деньги за ночную работу Тому, и Энди, и четвертому парню, ты его не знаешь. И после всего этого мне остается меньше, чем я заплатил, чтобы отмазать Энди за тот грабеж. -Он горестно покачал головой. - У меня постоянно нет денег. Не могу понять, как это получается.
      Я рассказал ему кое-что про Ричарда Термена, и про его покойную жену, и про человека, которого мы видели на боксе в Маспете. И показал портрет.
      - Очень похож, - сказал он. - Неужели тот, кто это нарисовал, никогда не видел этого человека? Вот не подумал бы, что такое можно сделать.
      Я спрятал портрет, и он спросил:
      - Ты веришь в ад?
      - По-моему, нет.
      - Тебе повезло. А я вот верю. Верю, что там уже и для меня готово местечко - кресло у самого огня.
      - Ты в самом деле в это веришь, Мик?
      - Не знаю, как насчет огня или чертенят с вилами. Но я верю, что каждого что-то ждет после смерти, и, если при жизни ты был дурной человек, тебя не ждет ничего хорошего. А я не святой.
      - Нет.
      - Я убиваю людей. Я делаю это только по необходимости, но я веду такую жизнь, что приходится это делать. - Он пристально посмотрел на меня. - И я не имею ничего против того, чтобы убивать. Бывает, что я от этого получаю удовольствие. Понимаешь?
      - Да.
      - Но убить жену ради страховки или убить ребенка ради развлечения... Он нахмурился. - Или взять женщину против ее воли. А на это способно больше людей, чем ты думаешь. Ты скажешь, что это только извращенцы, но мне временами кажется, что это половина человечества. Мужчин, во всяком случае.
      - Знаю, - сказал я. - Когда я учился в Академии, нас учили, что изнасилование - вовсе не сексуальное преступление, что его совершают в припадке гнева, направленного против женщин вообще. Но потом я перестал этому верить. В наши дни половина изнасилований случается просто потому, что так сложились обстоятельства - подвернулась возможность трахнуть женщину, не пригласив ее сначала пообедать. Идешь на грабеж или кражу со взломом, тебе попадается женщина, она тебе по вкусу, так почему бы ее не трахнуть?
      Он кивнул.
      - Был у меня один случай, - сказал он. - Как вчера ночью, только по ту сторону Гудзона, в Джерси. Торговцы наркотиками, жили в отличном загородном доме, и нам надо было уничтожить всех, кто там был. Мы это знали еще до того, как вошли. - Он отхлебнул виски и вздохнул. - Нет, я уж точно попаду в ад. Конечно, они тоже были убийцы, но ведь это не оправдание, верно?
      - Может быть, и оправдание, - сказал я. - Не знаю.
      - Нет, не оправдание. - Он поставил стопку на столик и положил руку на бутылку, но наливать не стал. - Так вот, я только что пристрелил хозяина, а один из наших пошел искать, где у них еще деньги, и тут я слышу крик в другой комнате. Вошел туда и вижу, что он лежит на женщине, задрал ей юбку и порвал белье, а она отбивается и кричит. "Слезай", - говорю я ему, а он смотрит на меня, как на психа. "Отличная баба, - говорит. - И все равно мы ее убьем, так почему бы не трахнуть сначала, пока она еще на что-то годится?"
      - Ну и что ты сделал?
      - Врезал ему ногой, - ответил он. - Так врезал, что сломал три ребра, и тут же выстрелил ей промеж глаз, потому что она уже натерпелась и больше ей мучиться незачем. А потом поднял его и швырнул о стену, а когда он начал падать, дал еще по роже. Я хотел его убить, но все знали, что он работает на меня, и это было все равно что оставить свою визитную карточку. Я увез этого парня оттуда, выдал его долю и нашел врача, который умеет держать язык за зубами, чтобы тот наложил ему повязку на ребра, а потом выгнал его. Он был из Филадельфии, и я велел ему возвращаться туда, потому что в Нью-Йорке ему больше делать нечего. Уверен, он и по сей день не понимает, что такого сделал. Ей же все равно умирать, так почему бы сначала не попользоваться? А почему бы тогда не поджарить ее печенку и не съесть, чтобы не пропадала?
      - Замечательная мысль.
      - Господи Иисусе, - сказал он, - мы ведь все умрем, правда? Почему бы тогда не делать друг с другом все, что нам вздумается? Так, что ли? Так устроен мир?
      - Не знаю я, как устроен мир.
      - И я тоже не знаю. И не могу понять, как ты можешь держаться на этом блядском кофе. Клянусь, я бы не смог. Если бы не вот это...
      Он налил себе еще.
      Потом мы говорили о чернокожих. Он их недолюбливает, и я спросил почему.
      - Ну, кое-кто из них еще ничего, - сказал он. - С этим я готов согласиться. Как звали того, которого мы встретили на боксе?
      - Чанс.
      - Он мне понравился, - сказал он. - Но согласись, он совсем не такой, как остальные. Образован, из приличного общества, специалист.
      - Ты знаешь, как я с ним познакомился?
      - Должно быть, у него в галерее? Или, кажется, ты говорил, что вы познакомились на боксе?
      - Познакомились-то мы на боксе, но это было деловое свидание. Тогда Чанс еще не торговал произведениями искусства. Тогда он был сутенером. Одну из его девок убил какой-то псих с мачете, и он нанял меня, чтобы я разобрался в этом деле.
      - Так он сутенер?
      - Теперь нет. Теперь он торгует произведениями искусства.
      - И дружит с тобой.
      - И дружит со мной.
      - Странный у тебя выбор друзей. Чего ты смеешься?
      - "Странный выбор друзей". То же самое мне сказал один мой знакомый полицейский.
      - Ну и что?
      - А то, что он имел в виду тебя.
      - Ах, вон оно как! - Мик рассмеялся. - Ну что ж, тут не поспоришь, верно?
      В такую ночь хорошо рассказывать всякие истории, и помолчать в промежутках между ними тоже хорошо. Мик рассказал мне про своих отца и мать, давно покойных, и про брата Денниса, который погиб во Вьетнаме. У него были еще два брата, один адвокат и торговец недвижимостью в Уайт-Плейнз, другой торговец автомобилями в Медфорде, штат Орегон.
      - По крайней мере, был тогда, когда я в последний раз получил от него весточку, - сказал Мик. - Он собирался стать священником, Фрэнсис то есть, но продержался в семинарии всего год. "Я понял, что слишком мне дороги девчонки и вкус вина". Черт возьми, как будто нет таких священников, кто и тем, и другим пользуется вовсю. Он занимался всем понемножку, а два года назад оказался в Орегоне, где торговал "плимутами". "Здесь здорово, Мики, приезжай повидаться". Но я так и не приехал, и теперь он, возможно, перебрался куда-нибудь еще. Я думаю, он, бедняга, все еще жалеет, что не стал священником, хоть уже давно потерял всякую веру. Понимаешь?