Без четверти одиннадцать Хольмберг включил свет в кабинете Турена; два полицейских втолкнули туда арестованного и посадили на табурет.
      Улофссон подошел к окну и задернул шторы.
      Хольмберг уселся за стол и закурил, разглядывая парня.
      - Ну,- сказал он через некоторое время.
      Парень оторвал взгляд от потолка и посмотрел на Хольмберга.
      - Кто же ты, черт возьми, такой?
      - Свенссон.
      - Кто?
      - Свенссон.
      - Какой еще Свенссон? Полное имя, возраст, номер метрики, адрес!
      - Бенгт Свенссон.- Парень опять умолк.
      - Год рождения? - не отставал Хольмберг.
      - Сорок четвертый.
      - Когда?
      - Сорок четвс…
      - Дата!
      - Седьмое февраля.
      - Адрес!
      Парень назвал.
      Хольмберг щелкнул пальцами, о чем-то задумался, потом встал и вышел.
      До его возвращения Свенссон и Улофссон враждебно косились друг на друга. Но молчали.
      Хольмберг принес пластиковую папку.
      - Та-ак,- сказал он, усаживаясь за стол.- Ты ведь один из соискателей, да?
      - Да…
      Бенгт Свенссон был носат, коротко подстрижен и имел дурную привычку поминутно облизывать нижнюю губу. Одет он был в светлый костюм и коричневую спортивную рубашку. Руки большие. Ноги тоже большие, в коричневых башмаках.
      Во внешности его сквозило что-то крестьянское, провинциальное, и бог весть, почему он казался чересчур громоздким.
      Рост не меньше метра девяноста пяти, подумал Хольмберг, увидев его в больнице.
      - Ишь ты! - пробормотал Улофссон.- Вон оно что!
      - Расскажи-ка, что тебе понадобилось в палате Инги Йонссон, притом в столь неурочное время,- сказал Хольмберг.
      Парень стиснул зубы, правая рука его сжалась в кулак.
      От Хольмберга не укрылось это движение, и его вдруг почему-то охватил страх - словно прямо перед ним была бомба, которая в любой момент может взорваться и ранить его.
      Бомба, у которой много чего на совести. Но сколько именно?
      А Бенгт Свенссон внезапно как бы обмяк и съежился. Поднял ручищу и ощупал лоб. Потом качнул головой и заплакал.
      Хольмберг сразу почувствовал себя увереннее и быстро взглянул на Улофссона, стоявшего у задернутой шторы.
      Бенгт Свенссон уткнулся лицом в ладони и беззвучно плакал. Только плечи вздрагивали.
      - Все это… такая путаница…- запинаясь, выговорил он.
      - Начни-ка с самого начала, спокойно и вразумительно.
      Свенссон выпрямился и посмотрел на Хольмберга, словно пытаясь прочесть в его глазах понимание.
      - Хорошо…- сказал он.- Только с чего начать?
      - С чего хочешь.
      - С сегодняшнего вечера?
      - Если угодно.
      - То, что произошло нынче вечером, началось гораздо раньше…
      - В таком случае начинай оттуда. С самого начала.
      Хольмберг отметил его неуверенность, но решил сохранять дистанцию и не превращаться в исповедника, а вести допрос.
      - Все началось с того, что в марте я откликнулся на газетное объявление. О замещении вакантной должности в фирме «Реклама», у Фрома…- Голос Бенгта Свенссона
      стал ровнее и глуше.- Для меня это было очень кстати и вовремя. Я как раз собирался сдавать экзамен и искал работу по специальности. Потому и читал объявления, а, увидев это, послал документы.
      - Какая же у тебя специализация?
      - Довольно-таки разносторонняя. Тут и скандинавские языки, и история искусств, и этнография, и английский, и педагогика.
      - И где же можно применить этакую мозаику?
      - Я хотел получить универсальный диплом. И вообще, мечтал о профессиональной независимости, мечтал заниматься работой, побуждающей к творчеству. Для того и прослушал такой широкий курс - чтобы добиться максимальной разносторонности,- самоуверенно заявил Свенссон.
      - Угу…
      - Вот я и подумал, что реклама, пожалуй, предоставляет человеку возможность творческой деятельности…
      - Понятно. Ну и как же?
      Хольмберг отлично знал как, потому что Бенгт Свенссон попал во второй отсев. Вместе с двенадцатью другими.
      - Н-да…- Он взглянул на Хольмберга, и тот увидел, что глаза у Бенгта Свенссона большие, синие, наивные и даже какие-то детские.- Да не больно хорошо…
      - Видимо, ты не получил работы?
      - Нет.
      - А когда ты это понял… или узнал?
      - В прошлый четверг вечером.
      - В прошлый четверг вечером? - Хольмберг встал и через стол наклонился к Свенссону.- Тебе сообщила Инга Йонссон?
      - Да, вам это, конечно, известно.
      - Еще бы,- солгал Хольмберг.- Догадаться несложно. А теперь расскажи, как все это взаимосвязано.
      - О'кей. Я, значит, послал документы, а потом думаю: наверно, стоит малость поднажать, как говорится…
      - Поднажать?
      - Ну да… установить личные контакты…
      - Ага.
      - Зашел я туда к ним и спросил, нельзя ли побеседовать с директором. Меня направили к его секретарю… к Инге…
      - Та-ак…
      - Я представился и объяснил: подал, мол, документы и подумал, что, может быть, сумею встретиться с Фромом, ведь тогда ему будет легче составить мнение обо мне. Она сказала, что все заявления будут непременно рассмотрены, а потом фирма вызовет на переговоры тех, кого сочтет нужным. Поэтому я, дескать, должен ждать и надеяться. Они не успели пока заглянуть в документы. Что ж, думаю, ничего не поделаешь…
      Хольмберг, внимательно слушая, прикурил от окурка новую сигарету.
      - Но когда я пришел домой, то задумался. Я так рассуждал: если хочешь получить работу, не грех и подсуетиться немножко… показать, как говорится, товар
      лицом. И вот вечером я позвонил ей, Инге… Телефон указан в справочнике. Я назвался, и она сказала, что помнит меня. Я объяснил, зачем приходил в фирму,
      дескать, хотел побеседовать с директором, чтобы ему было легче судить обо мне. Она сказала, что желание это вполне понятное. Тогда я решил… заговорил насчет того, что, мол, если бы мы с ней повидались как-нибудь вечерком, она могла быподробнее рассказать мне о работе, и вообще… чтоб я вошел в курс дела и получил некоторое представление. Но она расхохоталась и повесила трубку…
      Отчаянная бабенка была, подумал Улофссон. И к тому же беспечная.
      - Так продолжалось некоторое время. И однажды вечером я столкнулся с ней на улице, она явно узнала меня, потому что поздоровалась. Мы поболтали насчет соискателей, и я спросил, как там дела. Она сказала, что уже начали рассматривать документы, но выводы пока делать рано. Я опять спросил, не сможет ли она встретиться со мной как-нибудь вечером?.. Поужинаем, ну и потолкуем о фирме и всем прочем… о работе… Сперва она отказалась наотрез, но в конце концов улыбнулась и сказала, что я, мол, начал ее интересовать, а раз так, то почему бы нет… Следующим же вечером мы вместе ужинали в «Круген».
      - Через сколько дней после твоего визига в фирму это случилось?
      - Пожалуй, недели через две, не то дней через десять…
      - Так-так, продолжай.
      - Ну, она определенно ждала, что я провожу ее домой, и… я остался у нее на ночь.
      Гоп-ля, подумал Улофссон, быстро они.
      - …Она прямо обезумела,- вспоминал Бенгт Свенссон.- Вот… А после мы стали встречаться, и я спросил, не замолвит ли она за меня словечко перед директором. Она сказала, что я, мол, большой дуралей, так и сказала, но она подумает, что тут можно сделать. Время шло, и однажды я узнал, что фирма произвела отсев. Мы с Ингой продолжали встречаться, и я спросил, не замолвила ли она за меня словечко. Она сказала, что пока я остался среди претендентов, и добавила, что все решает директор. Дни шли, и…
      - Когда это было?
      - Что?
      - Когда ты узнал об отсеве?
      - Точно не помню… числа двадцатого апреля, кажется…
      - Гм. Продолжай.
      - Ну, как я уже сказал, дни шли, и вот в прошлый четверг…- На лице у него появилось озабоченное выражение, он словно заколебался.- …Я решил, что пора поговорить серьезно, и попробовал выяснить, как обстоят дела. Но она на все мои вопросы отвечала уклончиво, юлила. Теперь, мол, директора нет в живых, и она не знает, что будет дальше. «Как это? - спрашиваю.- Что же, работы вообще не будет?» - «Не знаю,- говорит.- Смотря к кому, перейдет предприятие».- «О'кей, но ты ведь можешь рекомендовать меня фирме». Тут она как захохочет… во все горло…- Свенссон сгорбился и закрыл лицо руками.- А потом сказала… сказала: «Эх ты, дурень!.. Неужели ты всерьез думаешь, что получишь это место?»- «А что? - спрашиваю.- Изволь объяснить!» - «Я,- говорит,- сумела со второго раза завести с тобой шашни, но заруби себе на носу: работы тебе не видать». Тут я начал злиться и спросил, что она имеет в виду. «Неужели ты,- говорит,- не понимаешь, что место получит квалифицированный специалист, думаешь, я не соображаю, зачем тебе понадобилась… чтоб замолвить за тебя словечко, верно? Нет уж, не так-то это легко…» Она, мол, даже не предполагала, что бывают такие дураки, как я, которые серьезно думают…- Он запнулся. -…что работу можно получить таким путем, и спросила, в каком романе я это вычитал. Дескать, все это время она от души веселилась. Я для нее внове, она в жизни не видала болванов вроде меня… Я совершенно осатанел и потребовал объяснений. «Черт возьми,- сказала она,- ты вправду воображал, что моими руками заполучишь работу? Катись-ка отсюда, игре конец…» Я, мол, ей надоел… шутки в сторону.
      Он посмотрел на свой сжатый кулак и умолк. Кулак был тяжелый и выглядел зловеще.
      - …Тогда я бросился на нее с кулаками… и бил, бил, бил… потом вцепился ей в горло… пусть эта мерзавка не думает, что ей позволено веселиться за мой счет!
      Последние слова он просто выкрикнул, раз, за разом ударяя по столу тяжеленным кулаком. Потом умолк, а кулак все стучал и стучал по столу.
      Хольмберг поспешно встал; Улофссон весь подобрался, но вид у него был нерешительный.
      Кулак вдруг перестал стучать, Бенгт Свенссон обмяк и медленно выдохнул. Затем обернулся к ним: глаза его покраснели и блестели от слез.
      Парень спятил, подумал Хольмберг. Ему стало не по себе.
      - Понятно,- сказал Улофссон, который опомнился первым.
      - Да? - Бенгт Свенссон проговорил это без всякой издевки.
      - Что ты намеревался сделать сегодня вечером?
      - Прикончить эту чертову шлюху… Я никому не позволю так поступать со мной… Я не игрушка… не дам над собой издеваться…
      - Но ты же использовал ее.
      - Это не одно и то же.
      - Разве?
      - Я…
      - Что «ты»?
      - Я только хотел проявить заинтересованность и доказать, что гожусь…
      - Доказать тем, что спал с Ингой Йонссон?
      - Тем, что проявил заинтересованность.
      - В наше время работу таким способом не получишь. Свенссон не ответил.
      - Но откуда ты знал, где она лежит?
      - Я пошел в цветочный магазин и объяснил, что хочу послать цветы родственнице в больницу, но не знаю, в каком она отделении. Они сказали, что могут навести
      справки. Надо просто позвонить вахтеру, у него есть все списки. Конечно, если сказать, с чем человека направили в больницу, то узнать проще. Несчастный случай, говорю.
      Тогда они позвонили, и я все узнал. А потом… вечером…
      - Когда ты пришел, она была уже мертва.
      - Да, я понял. В палате горела лампочка, и я увидел ее глаза… широко открытые, безжизненные.. Но потом пришла сестра и врач, а потом вы…
      Он встал.
      Хольмберг оцепенел.
      Улофссон взял Свенссона за плечо.
      - Да. Потом приехали мы…
      Бенгт Свенссон посмотрел на Улофссона.
      - Ты ведь понимаешь?
      - Конечно…
      - Нельзя позволять бабам такие вещи. Насмехаться… Нельзя, чтоб над тобой насмехались. Нельзя превращаться в объект насмешек и издевательств.
      - Разумеется. Ты знаешь Бенгта Турена?
      - Кого-кого?
      - Бенгта Турена. Свенссон покачал головой.
      - Нет. А что? Он тебе хамил?
      - Я просто спрашиваю, знаешь ли ты его. Кстати, с Фромом ты встречался?
      - Не довелось.
      - А откуда ты знал, что в четверг не… угомонил Ингу Йонссон окончательно?
      - Но в газетах ведь писали, что состояние критическое. Имени, правда, не упоминали, но речь шла об избитой женщине, на которую было совершено нападение у нее в квартире, и о том, что все это связано с выстрелами… что она еще жива…
      - Тебе и о выстрелах известно?
      - Да, тоже в газетах читал… Черт… Фром и Турен - это ведь в них стреляли!
      - Да.
      Улофссон выпустил плечо Бенгта Свенссона, надеясь, что тот не начнет почем зря махать кулаками и кричать, уж не подозревают ли они его в убийстве.
      И действительно, тот ничего такого не сделал.
      - Машина у тебя есть? - спросил Улофссон.
      Об этом они спрашивали и Сёдерстрёма, и Эрна. У Сёдерстрёма машины не было. А у Эрна была: «фольксваген» выпуска шестьдесят первого года.
      - Машина? Есть, а что?
      - Какая?
      - «Амазон»… «вольво-амазон». А что?
      - «Амазон», говоришь… а не «седан сто сорок четыре»?
      - Нет, «амазон». Но в чем дело-то?
      - Да так, к слову пришлось. Что ты делал первого мая?
      - В прошлый понедельник? Был в Роннебю у матери.
      - А во вторник?
      - Сидел там же. Я вернулся в Лунд только утром в среду.
      - Ясно…
      - А почему ты спрашиваешь? Улофссон неопределенно махнул рукой.
      - Просто так, из любопытства.

      Хольмберг вызвал дежурного по отделу общественного порядка и приказал отправить Бенгта Свенссона в камеру.
      - Но приглядывайте за ним. От этого парня можно чего угодно ожидать… еще драться начнет. Надо послать его на психиатрическую экспертизу.
      Бенгт Свенссон без сопротивления дал себя увести. Как будто смирился. Или ему было интересно, что произойдет теперь?
      Когда дверь закрылась, Хольмберг со вздохом упал в Туреново кресло.
      - Ах ты черт. Как думаешь, он соображает, что избил ее до смерти?
      - Похоже, едва ли…
      - Да… странный малый. По-твоему, он вполне нормальный?
      - Мне показалось, что он, как бы это сказать, здоровенный увалень, возомнивший себя этаким пупом земли…
      - Ишь, куда загнул! Как по писаному заговорил…
      - Ха! - фыркнул Улофссон, прищурив усталые глаза. Обычно он в такие изыски не пускается, думал Хольмберг.
      - Да,- вздохнул он, помолчав.- И все-таки странный парень, очень странный.
      - Может, он суперинтеллектуал,- предположил Улофссон.
      - Да, вероятно, есть люди на пределе между гениальностью и безумием… Я вот думаю только, всегда ли они лелеют в себе дикого зверя?
      - Кто бы знал, но не я,- развел руками Улофссон.- Не я. А к тому, что стрелял, мы ни на шаг не приблизились…
      - Верно.
      - Как же так?
      Хольмберг медленно достал сигарету, сунул ее в рот и закурил. Потом выпустил носом дым и сказал:
      - Мы свернули в сторону… судя по всему…- Он задумался и добавил: - Этот Свенссон меня прямо-таки напугал.

      Хотя было уже пол-одиннадцатого, они поехали по адресу, который назвал Бенгт Свенссон.
      Жил он в общежитии землячества на Мосвеген.
      Они разбудили вахтера, и тот нехотя открыл им комнату Бенгта Свенссона.
      Они были уверены, что ничего не найдут, но все-таки для очистки совести поискали холостые патроны. Разумеется, безуспешно.
      Комната была опрятная, чистенькая, прямо женская какая-то.
      На полке - карманное издание «Майн кампф» со свастикой на обложке. Рядом «Семь столпов мудрости» Т. Э. Лоуренса.
      - Хорошая книга,- сказал Хольмберг, показывая на «Семь столпов мудрости».
      - Правда? Ты что же, читал ее? - скептически осведомился Улофссон, глядя на увесистый том.
      - Угу. Долго, конечно.
      - А я читал вот эту.- Улофссон взял с полки зачитанную до дыр «Мстить - мой черед» Микки Спиллейна.
      Тумбочка у кровати застелена чистой салфеткой, на ней - ваза с подснежниками.
      Кровать аккуратно накрыта вязаным покрывалом, на спинке кресла - сложенный плед.
      Едва они захлопнули за собой дверь и услышали щелчок замка, как из комнаты напротив высунулась темноволосая девичья голова.
      - Привет,- сказал Хольмберг.
      - Бенгта ищете? - спросила девушка.
      - Ты кто такая?
      - Я? Лиса Булйн. А вы?
      - Мы из полиции.
      - Бенгт что-нибудь натворил?
      - Да.
      - Что-нибудь скверное?
      - Почему ты спрашиваешь?
      - Потому что он… такой…
      - Какой?
      - По-моему, он не в себе.
      - Вот как?
      - Да. Несколько лет назад он перенес менингит и, судя по всему, так полностью и не оправился. Временами он прямо как ребенок.
      - И к тому же довольно самоуверенный, а?
      - Точно. Послушать его, так идти можно только одним-единственным путем.
      - Как это понимать?
      - То есть, по его мнению, достичь чего-либо можно только одним способом - тем, который избирает он сам. И если он хочет что-то иметь, берет. По-своему…
      Хольмберг нахмурился и поковырял уголок рта.
      - И девушек тоже?
      Она едва слышно засмеялась.
      - Тут ему не надо прилагать особых усилий.
      - В самом деле?
      - Да. Он привлекателен, только чем - не объяснишь… Девушки прямо липнут к нему. Есть в нем какое-то странно детское обаяние.
      Я что-то не заметил, подумал Улофссон.
      - Может, ты имеешь в виду другое - обаяние животной силы? - предположил Хольмберг.
      - Пожалуй… Да, наверное, так и есть.
      - И тебя тоже?
      - Что «меня тоже»?
      - Тянет к нему?
      - Как бы не так! - отрезала Лиса Булин.
      - О'кей.- Хольмберг пошел к выходу.
      - Что он натворил? - спросила девушка, когда они уже были у двери.
      - Что ты сказала? - обернулся Улофссон.
      - Что он натворил?
      - До смерти избил одну женщину.
      - О-о…- Она зажала рот рукой.
      - Вот так-то.
      - Все равно его почему-то очень жалко,- помолчав, сказала Лиса.
      - Материнские чувства? - съехидничал Улофссон, закрывая за собой дверь.
      Девушка швырнула им вдогонку туфлю. Но туфля была матерчатая и, легонько ударив по стеклу, мягко упала на пол.

      Высадив Хольмберга на Юлленкрокс-аллее и направляясь по Дальбюскому шоссе к дому, Улофссон уже не чувствовал усталости.
      Наоборот, он отчаянно старался четко представить себе ситуацию, все взаимосвязи этого дела. Ни дать ни взять головоломка, в которой недостает деталей.
      - Где же этот чертов преступник? - громко спросил он себя.- Ну-ка, скажи!
      И включил радио.
      Пела Эдит Пиаф, и от неподдельной грусти, Звенящей в ее голосе, сжималось сердце.
      Голос наполнил собою ночь, слился с нею воедино.
      Интересно, о чем она поет? - подумал Улофссон и пожалел, что не знает французского.
      Он и сам был вроде этого голоса в ночи.
 

      Пришло и миновало воскресенье.
      НП позвонил Хольмбергу узнать, что случилось ночью.
      Разговор получился долгий.
      Сам Хольмберг позвонил в Роннебю, и мать Бенгта Свенссона подтвердила, что первого и второго мая тот действительно был у нее.
      Выйти из тупика… снова взять след…
      Наступил вечер. По радио гоняли модные новинки шведской эстрады. Уши вянут - хоть из дому беги.
      Черстин не пропускала ни одной из таких передач, даже все повторения слушала по нескольку раз на дню Мартин же эту программу не выносил и называл ее «опиум для немузыкальных». Ему больше нравилась классическая музыка.
      Но вечер стоял погожий, прохладный, напоенный весной и обещанием чего-то. Вечер, который медленно, неторопливо сменился ночью.
      Сегодня, пожалуй, можно будет наконец-то выспаться, с надеждой подумал Хольмберг, укладываясь в постель.
      И скоро действительно уснул.
 

      В понедельник было почти по-летнему жарко.
      Не шелохнет, деревья в зеленом убранстве, магнолии в цвету, газоны уже подстрижены.
      Люди с самого утра размякли от зноя и обливались потом.
      Видимо, лето будет чудесное.

      Но ни Мартин Хольмберг, ни Севед Улофссон почти не замечали прекрасной погоды. Только и подумали, что с утра не по сезону жарко, ходишь весь в поту.
      Бенгт Турен был еще жив. Так им сказали.
      Пульс по-прежнему ровный, и сердце, судя по всему, останавливаться, не намерено. Но вообще-то ему давно полагалось умереть. Врачи сами не понимали, почему он жив.
      Попутно Хольмберг поинтересовался, как чувствует себя Удин. Тот уже настолько оправился от операции, что подошел к телефону.
      Хольмберг коротко доложил обо всем, что случилось с тех пор, как аппендицит уложил Удина в больницу.
      - Да, будь я проклят,- сказал Удин.- Слушай… Он замолчал.
      - Да?
      - Связь между выстрелами и вакансией достаточно очевидна. Как ты думаешь, может. Инга Йонссон оставила какие-нибудь записи? Вы проверяли?
      - Нет,- честно признался Хольмберг.
 

      - Будем копать дальше,- сказал Улофссон.
      Все трое - Хольмберг, Улофссон и Вестерберг - сидели в кабинете Турена.
      - На очереди Стрём,- сообщил Хольмберг.- Вернемся к списку соискателей - другого пути я не вижу. Займемся теперь Стрёмом. Он последний - то есть пятый- из счастливчиков, прошедших третий отсев. Вот его документы.
      Он достал папку.
      - Он с сорок второго, стало быть, ему тридцать лет. Родился в Несшё, там же кончил школу. Кандидат философией добивался этого явно долго. Особым опытом работы похвастаться не может… Одно лето был репортером, потом работал в каникулы агентом по сбору объявлений для какой-то школьной газеты. В этой справке говорится, что он несколько лет был председателем ученического совета своей школы… потом он был председателем землячества, как Эрн. А это, с точки зрения Фрома, большой козырь, если верить Эрну. Еще он был представителем землячества по связи с прессой, так тут
      написано, и возглавлял одно из общежитий… Парень явно старался набрать в землячестве побольше нагрузок. Диплом у него весьма пестрый, насколько я могу судить. Смотри: социология, психология, педагогика, общественные науки, статистика, общий курс техники информации и скандинавские языки… на все руки мастер.
      - Слушай,- сказал Улофссон,- мне тут пришло в голову… Может, Фром оставил какие-нибудь заметки насчет этих парней? И только ли это парни? Девушек нет?
      - Если ты читал объявление, то наверняка видел, что они приглашали мужчин. А что касается записей, тут вы с Удином правы. Я недавно с ним разговаривал, и он заметил, что Инга Йонссон, наверное, вела записи, только они еще не попались нам на глаза. Может, займешься этим, Ларе?
      И Ларе Вестерберг отправился в контору А/О «Реклама», проверять.

      Стефан Стрём жил в общежитии на углу Кастаньегатан и Сёдра-Эспланаден.
      Высокий дом с голубым фасадом. Комната Стрёма была на девятом этаже.
      Выйдя из лифта, Хольмберг и Улофссон отыскали на почтовом ящике у двери в коридор табличку с именем Стрёма.
      Позвонили и стали ждать.
      Изнутри не доносилось ни звука.
      Улофссон позвонил еще и еще - безрезультатно.
      В этот момент из лифта вышел какой-то парень, направился к двери и отпер ее ключом.
      - Ты случайно не Стефан Стрём? - спросил Улофссон.
      - Я? Нет, а что?
      - Мы из полиции. Ищем Стефана Стрёма. Ты не знаешь, где он?
      - Нет. Да если б и знал, ни за что бы не сказал полицейским, очень надо! - Парень с грохотом захлопнул дверь у них перед носом.
      - Какого черта! - вскипел Улофссон, тщетно дергая за ручку.- Ах ты…
      Со злости он нажал сразу на два звонка и не отпускал кнопки до тех пор, пока дверь не отворилась.
      - В чем дело, черт побери?! - Выглянувший парень был в зеленых пижамных брюках, босиком, волосы всклокочены.
      - Ты кто? - спросил Улофссон.
      - Ханс Висландер,- машинально отозвался тот, сонно щурясь.
      - Ты не знаешь, где болтается Стефан Стрём?
      - Который час? - Парень потряс головой.
      - Без четверти одиннадцать,- сообщил Улофссон.
      - А-а, фу-ты,- сказал Висландер.- Я спал…
      - Ага. Тебе известно, где находится Стрём?
      - Нет. Понятия не имею. Черт, всего-то два часа вздремнул, и надо же - будят этим дьявольским трезвоном! Вы кто?
      Он явно еще не проснулся, стоял и машинально теребил свои зеленые пижамные брюки.
      - Почему ты спишь днем?
      - Почему?.. Не ваше дело! Если хотите знать, я работаю ночным сторожем. Кто вы?
      - Разве ты не учишься?
      - Учусь. А в каникулы работаю.
      - Это сейчас-то?
      - Да. Кто вы? - сердито повторил он, запустив руку в спутанные черные волосы.
      - Полиция. Ищем Стефана Стрёма.
      - Вот оно что. Я не знаю, где он.
      Он хотел, было закрыть дверь, но Улофссон подставил ногу и протиснулся внутрь.
      Висландер пожал плечами и скрылся в своей комнате.
      Ты не запомнил, какой у Стрёма номер комнаты? - спросил Улофссон.
      - Девятьсот семнадцать,- ответил Хольмберг.- Девятьсот семнадцать.
      Они разыскали нужную дверь. Она была заперта, и на стук никто не отзывался.
      Что ж, придется постучать к соседям.
      Первым открыл некий Бёрье Нурдстрём. Похоже, он толком не соображал, о чем речь, так как упорно твердил, что у него-де течет и гремит унитаз и раковина с трещиной.
      - Уже три месяца сулят заменить. Может, посодействуете? Вы же из полиции…
      Он был маленького роста и говорил почти фальцетом.
      Во второй раз им опять не повезло.
      Соседнюю комнату занимал Бьёрн Виден, который громко жаловался на радикулит. Нагнулся на тренировке поднять штангу да так и остался скрюченным.
      Но где был Стрём, он понятия не имел. Помнил только, что не видел его уже несколько дней.
      Следующей оказалась Черстин Ларссон. Она появилась в халате и выглядела такой же сонной, как Вислан-Дер.
      Прямо как будто всю неделю только и делает, что спит, подумал Улофссон.
      На ней был красный халат, волосы заплетены в косы. Лицо хорошенькое, помятое со сна.
      Она три раза подряд зевнула и почмокала губами.
      - Стефан? Я уже который день не вижу его. Пожалуй, с неделю…
      В общей кухне сидел светловолосый парень в желтой майке с короткими рукавами. Он склонился над газетой и, громко чавкая, уплетал бутерброд с колбасой. Рядом на столе лежал еще один здоровенный бутерброд с толстым ломтем копченой свинины.
      - Добрый день,- поздоровался Хольмберг.
      Парень поднял голову и вопросительно уставился на них.
      - Мы ищем Стефана Стрёма. Случайно не знаешь, где он?
      - Нет,- сказал парень и проглотил недожеванный кусок.- Нет. Я давно его не видал. Может, домой уехал, в Несшё? Он говорил, что вроде собирался туда в конце апреля.
      - А где в Несшё его искать, не знаешь?
      - Знаю. У родителей. Был где-то у меня его адрес, сейчас пошарю.
      Парень оказался на редкость услужливым и принес не только адрес, но и номер телефона, попутно сообщив, что его самого зовут Роланд Эльг.
      - А вдруг его там нет, где тогда искать, как ты думаешь?
      - Гм.- Парень задумался.- Трудно сказать, но он должен быть там. Раз его нет здесь, я имею в виду.
      - Ты хорошо его знаешь?
      - Более или менее. Когда я перебрался сюда прошлой осенью, он уже был тут. Мы с ним болтали, выпивали вместе, но вообще-то он держится особняком. Погряз в заботах.
      - В каких таких заботах?
      - Ну, точно не знаю. Он не любит распространяться насчет этого.
      - Но ты ведь можешь рассказать, что знаешь?
      - Конечно. Что знаю… кое-что я слыхал в коридоре… Положение у него сложное. Кончил университет три года назад, но нормальной работы так и не нашел. Потом еще неурядицы с этой… с бывшей женой.
      - В каком смысле?
      - Она его выгнала, когда он остался без денег,- не то год, не то полтора назад. У них сын. Но ребенка ему, ясное дело, даже видеть не разрешают. Во всяком случае, так говорят… Ребята, должно быть, знают, хотя сам он о ребенке никогда не заговаривал.
      - А кто у него жена?
      - Ее зовут Биргитта. Биргитта Стрём.
      - Где она живет?
      - Понятия не имею. Знаю только имя, а вот где живет - не представляю. Я ее не видел ни разу, да это, наверно, и неудивительно.
      - Что ты имеешь в виду?
      - Она тут не бывала, не заходила к нему, насколько мне известно.
      - Она действительно выставила его, когда он остался без денег?
      - Да. Берт говорил; он тоже тут живет и, пожалуй, знает Стрёма лучше других. Я от него слыхал, а уж как там было на самом деле…
      - Не знаешь, этот Берт… Как его фамилия?
      - Шёгрен.
      - …он дома?
      - Постучите. Вон его дверь.
      Он сам постучал, и Берт открыл.
      - Здорово, Берт. Тут вот из полиции, Стефаном интересуются.
      - Понятно,- сказал Берт Шёгрен, хотя на лице у него было написано недоумение.
      Высокий худой парень в шортах, сандалиях и незастег-нутой рубахе. И все равно казалось, что он изнывает от жары.
      - Да,- сказал Хольмберг,- мы ищем Сгефана Стрёма. Ты случайно не знаешь, где живет его жена?
      - Конечно, знаю. Только его там нет. Но адрес сказать могу.
      - Ты знаком с его женой? - спросил Улофссон.
      - Знаком не знаком, но встречался.
      - Она действительно выставила его за то, что он сидел без гроша?