Я потратил уже немало денег на ремонт в автосервисе, а ваш сын понял в чем дело за пятнадцать минут. Я никогда не видел столь одаренного семилетнего ребенка. Ариана улыбается во весь рот. Она могла бы слушать такие слова часами, без устали. Напрасно она старается быть исключительной: разве каждый человек не исключителен? Она такая же как все матери: скажите что-нибудь хорошее об их детях, и они будут считать вас необыкновенно умным и объективным. Мадемуазель Розе и месье Арман могут приходить теперь к Ариане в гости когда им этого захочется. Отныне они - часть племени. В особенности мадемуазель Розе, как думает месье Люсьеи, который после ухода жены погрузился в изучение философов. Бесспорно, это чтение обогащает внутренний мир, но все же "Метафизические размышления" месье Ре-не Декарта дают уму гораздо меньше ясности, чем созерцание лилии на окне или красивой молодой женщины дома, вот здесь, перед вами, сидящей в кресле и смеющейся.
      Можно одинаково хорошо разбираться и в языке, и в автомобильном двигателе: Тамбур обожает словари и энциклопедии. Некоторые слова смешат его до слез, и никто не понимает в чем дело: "точилка для карандашей", "нерпа", "луковица", "валовый национальный продукт". Последнее его открытие: "пикник". Это слово только что произнесла Ариана. Осеннее небо сухое, вымытое, ясное, чистое. Ни облачка. Столь чистое небо подкинуло Ариане идею устроить пикник на могиле Леопольда де Грамю-ра. Ребенок непременно должен знать своего отца. Я ему часто о нем говорила. Светлые волосы, беззаботность, Моцарт и белое вино. Не хватает лишь одной мелочи, а именно: клочка земли с табличкой. Давайте туда отправимся все вместе. Пойдемте туда с радостью. Кладбища в этой стране устроены без особого воображения, слишком серьезно. Кажется, будто умершие - большие любители поспать. Пойдем их разбудим. Я возьму крутые яйца, белое вино, ветчину и пластиковые стаканчики.
      Манеж находит в осени свои любимые цвета: красный как взрыв цвет виноградных листьев и белый как драже цвет могильных камней. Осень - сезон могил и ранцев. Могилы - ранцы для умерших. Мы идем на кладбище пешком, насвистывая и болтая. Нет никакой причины быть грустными. Мы идем на встречу с тем, кого мы любили, и солнце идет вместе с нами.
      Вот один из домов твоего отца, у него их было много, - говорит Ариана Тамбуру, показывая на могилу Леопольда де Грамюра. Тамбур молчит, читает даты на табличке. Затем поднимает голову: "Я проголодался". Все садятся на могилу Леопольда и на соседние, достают ножи и вилки. За едой Тамбур слушает истории, неутомимый герой которых - его отец. Сегодня у Тамбура маленький праздник. Он заслужил право иметь такого отца - чудесного, невероятного, сообразительного, изящного, забавного, милого, умного, восстающего против несправедливости, возбуждающегося при виде красивых девушек. У всех есть право на такого отца.
      Тамбур слушает легенду о своем отце, ее рассказывают те, кто его любил. Он слушает с закрытыми глазами. Видеть и слышать - два захватывающих, но несовместимых занятия. Закрыв глаза, Тамбур радуется тому, что слышит. Тот, чье тело - и только тело - находится здесь, приносил много радости, когда был как все на земле, а не под ней, на глубине двух метров. Важны не сами истории, а то как их рассказывают. Веселые голоса Арианы, месье Гомеза и месье Люсьена переливаются разными оттенками. В этих голосах Леопольд де Гра-мюр обретает вторую жизнь, по-прежнему продолжая заряжать энергией и радостью.
      Ариана смотрит на своих малышей. Тамбур разрумянился от голубого воздуха и желтого солнца. Манеж рисует лица и могилы. Она рисует, рисует, рисует. Все, что она видит, чему-нибудь ее учит. Что-то на этом кладбище напоминает ей драматурга, о котором рассказывали учителя - ну как же его зовут? - он описывает как наточенный нож входит в нежное мясо, он прекратил писать, и никто толком не знает почему, у одного из его героев такое же имя как у моей мамы, - а, вот, вспомнила! - Расин! Манеж представляет - в жестах, манере сидеть, наклонять голову, класть ногу на ногу - ненаписанную пьесу Расина: месье Люсьеи любит мадемуазель Розе, которая любит месье Гомеза, который любит свою мать. Расин не сложнее считалки: А любит Б, которое любит В, которое любит Г, которое любит А. Что-то в этом духе: марабу, обрывок веревки, седло. И так далее, до бесконечности. Однако есть еще двое, которые не участвуют в пьесе. Манеж уверена: Ариана любит месье Армана, который любит Ариану. А любит А, которое любит А. Все слишком просто, чтобы получилась история.
      По дороге с кладбища Манеж рассказывает Тамбуру новость: мама влюблена. Она снова начнет летать во сне, а скоро у нас появится братик или сестричка. "Я хотел бы братика, -говорит Тамбур. Я смогу чинить вместе с ним машины. Девчонки - это пустой звук, они только и умеют, что влюбляться". Манеж заливается смехом. Она смеется так же как ее мать. Дети получают живое наследство от своих родителей. Они получают в наследство, обходясь без услуг нотариуса, голос, смех или глаза своих родителей. "Что вы рассказываете такое смешное?" -спрашивает Ариана, которая плетется сзади, сопровождаемая месье Арманом. "Ничего, мама, -отвечает Манеж. Совсем ничего, так, глупости".
      * * *
      Влюбленная Ариана становится ровесницей собственной дочери. Это неприятно. Особенно неприятно дочери. Манеж застает мать приклеенной к потолку. Другого слова не подберешь - именно приклеенной. Похрапывающей, парящей и улыбающейся. Она очаровательна, но кто будет тем временем готовить еду, кто будет отводить Тамбура в школу? Манеж бранится и ворчит. Месье Гомез старается ее утешить: "Разве ты хотела бы иметь обыкновенную маму, Манеж? Ты бы хотела маму как мадам Карл? Послушай, моя маленькая, все очень просто: в жизни становишься либо дураком, либо безумцем. Твоя мама сделала выбор - и похоже, с самого начала: быть безумной от любви, быть безумной из-за любви. И не говори, что ты бы выбрала мать, которая вычисляет, рассуждает и наблюдает". "Нет, - отвечает Манеж. - Вы, наверное, правы. Но все-таки трудно иметь маму такого же возраста, как я сама. Две восемнадцатилетние девушки в одном доме - это невыносимо. Можно подумать, что вы - люди вашего поколения - решили не стареть. Как же вы хотите, чтобы ваши дети в этом разобрались? Я делаю вывод, месье Гомез, что мне пора расправить крылья. Я уеду. Отправлюсь путешествовать по миру - и буду рисовать, рисовать, рисовать. Это станет моим собственным способом безумства. Я подозреваю, что мир не слишком отличается от того, что я вижу здесь. Это всего лишь подозрения, и я проверю их с кистью в руке".
      Манеж получает паспорт и визы, просит у матери денег, берет взаймы у месье Люсьена и месье Гомеза, четырежды целует каждого члена племени, и все едут провожать ее на вокзал. Поезд трогается. Манеж уезжает на край земли. Но через три дня она возвращается посмотреть -только посмотреть: скучают ли они, какие у них лица, когда ее больше нет рядом, какие у них появились новые привычки. Манеж оставляет чемоданы в камере хранения. Она входит в дом, и первым, кого она видит, оказывается Тамбур. Он возится на кухне с кучей проводов, вытянутых из черного прямоугольного ящика с маленькими отверстиями по бокам. В гостиной мадемуазель Розе и месье Гомез пьют чай. Месье Гомез рассказывает о своей работе в бакалейном магазине. Дети с окрестных улиц по дороге из школы заходят туда толпами и воруют конфеты. Месье Гомез очень рад этому. "Моя мама не согласна со мной, но я ей объяснил, что кража - это хороший признак, показатель благополучия: ведь воробьи садятся только на здоровые вишни". Мадемуазель Розе совсем не слушает, что говорит месье Гомез. Мадемуазель Розе упивается видом месье Гомеза, пожирает месье Гомеза глазами, испепеляет месье Гомеза взглядом. Мадемуазель Розе больна любовью к месье Гомезу, а он этого не видит, - или предпочитает не видеть. Как бы ей хотелось быть здоровой вишней! Манеж поднимается наверх, в спальни, спускается в подвал, но нигде не находит матери. Она выходит в сад, слышит похрапывание и обнаруживает Ариану парящей над кустиками фасоли. Она держит за левую руку месье Армана, который спит и храпит рядом, мягко покачиваясь на ветру. Из сада Манеж идет в бакалейный магазин, проходит мимо мадам Гомез, исчезает в глубине и раскладывает по карманам несколько пакетиков конфет. Затем она направляется к вокзалу. Чтобы на этот раз действительно уехать.
      Ни один человек ее не увидел. Манеж осознала это только сейчас: она прошла в нескольких сантиметрах от Тамбура, сидела рядом с мадемуазель Розе, поздоровалась с мадам Гомез, сидящей за кассой, - и никто не удивился, ничего не сказал, не поздоровался и не попрощался. В вагоне, удобно расположившись в кресле и положив ноги на сиденье напротив, Манеж вдруг заволновалась. Она уже готова выйти из поезда, чтобы вернуться и отругать этих неблагодарных людей: я уехала всего три дня назад, а меня уже не замечают? Но спустя некоторое время Манеж заливается смехом: она понимает, в чем дело. Они просто не могли ее видеть. Они ее любят, они ей поверили, когда она объявила, что уезжает путешествовать по миру; это известие проникло в самые глубины их душ, и начался отсчет времени: теперь мы не увидим Манеж много месяцев. Путешествие по миру - дело долгое. Все дело в том, что она стала невидимой. И поэтому не будет их упрекать. Поезд трогается. Путешествие началось. Манеж делает остановки на маленьких загородных станциях. Всегда все начинается с чего-то маленького. Манеж зарисовывает карандашом в блокноте некоторые пейзажи. Она рисует, рисует, рисует.
      x x x
      Рембрандт съел Ван Гога. Клетка Ван Гога стояла на подоконнике в кухне, в лучах восходящего солнца. Ван Гог питал слабость к солнцу. Восход солнца побуждал его петь. Два-три удара лапой - и клетка опрокинулась на пол, дверца открылась. Ван Гог закричал. Но никто его не услышал. Есть такая детская игра: поймать птичку. Кошки обожают детские игры. Рембрандт не сразу сделал свое гнусное дело. Он отнес птичку под куст, подальше от надоедливых взглядов. Поиграл с ней, а потом слопал. После чего выплюнул перья. С круглым животом и прищуренными глазами Рембрандт отправился отдохнуть в сарай для инструментов. Никто ничего не заметил: в этом доме все заняты. Ариана и ее учитель начальных классов парят, распростертые в воздухе на высоте десять метров. Месье Гомез спорит с матерью. Мадемуазель Розе переписывает на кассету песни о любви для месье Гомеза, у которого, в любом случае, нет устройства, чтобы их слушать. Месье Люсьеи читает труды по философии как читают медицинский справочник, - выискивая лекарство от ревности, капсулу мудрости, таблетку спокойствия. Тамбур придумывает различные способы сказать что-нибудь на ухо своей матери, зная, что это самое ухо, неотделимое от остального тела, колышется на десятиметровой высоте. Он размышляет, мастерит, изобретает. Я не говорю, что надо стать изобретателем, чтобы разговаривать со своей матерью. Я не говорю и обратного. Я говорю то, что вижу: Тамбур конструирует летающих змеев, способных выдержать вес человеческого тела; пружины, подбрасывающие человека на десять метров вверх; раздвижные лестницы. Но ни одно его изобретение не работает. И вообще, с некоторых пор в племени все не клеится. Ван Гог погиб, а всем это до лампочки. Вот что происходит, когда все заняты: убийство!
      *** *** *** *** *** *** ***
      Любовь - совсем маленькая вещь с чудовищными последствиями. Так говорит месье Люсьеи. Он больше не коллекционирует оловянных солдатиков, теперь он собирает теории о любви. От общения с философами у него кружится голова как закипающее молоко в кастрюле: поднимается, пенится, переливается через край. Месье Люсьеи избрал себе в ученики Тамбура. В перерывах между изобретениями ребенок узнает об Аристотеле, Платоне и Паскале. Месье Гомез высказал несколько замечаний по поводу подобного воспитания: "Не кажется ли Вам, месье Люсьеи, что ребенку было бы лучше познакомиться с комиксами про Тентена, чем слушать мрачные голоса холостых мыслителей?". Месье Гомез сильно пожалел о том, что вмешался. Месье Люсьеи объяснял ему все воскресенье - утром, днем и вечером, - что кому-кому, а не ему говорить о холостых философах; что чтение Фрейда, который - я подчеркиваю - не был холостяком, могло бы открыть глаза месье Гомезу на природу его отношений с матерью; что, с другой стороны, дети - философы от природы; что десятилетний мальчик, способный изобрести летающий велосипед в форме майского жука заметьте: можно быть ученым и сохранить вкус к игре - так вот, такой мальчик запросто может узнать и о Паскале с его тачкой, колесиком и Богом; что чтение Тентена не так уж и безопасно; что Моцарт в восемь лет давал концерты; что Рембо в семнадцать лет затмил всю литературу предшествующих веков; что, в любом случае, не существует жестких правил и так далее, и так далее, и так далее. В одиннадцать часов вечера месье Гомез сложил оружие. Даже задолго до одиннадцати. Месье Люсьеи владеет искусством гасить возражения как задувают свечу. Один аргумент, другой аргумент, цитата, третий аргумент, вторая цитата -и так до бесконечности. Речь месье Люсьена подобна армии, идущей в наступление волна за волной. Очень скоро от войска противника не остается никого, кроме дезертиров. Так что месье Гомез провел воскресенье в молчании, расстроенный, что не смог выбраться из засады раньше одиннадцати часов вечера - как раз когда фильм по телевизору уже закончился. Такой интересный фильм. Месье Гомезу доставляло большое удовольствие его смотреть. Сколько ни восхищайся эрудицией месье Люсьена, все равно продолжаешь питать слабость к комиксам про Тентена и вечерним воскресным фильмам по телевизору. Короче говоря, философия - не радость, делает про себя вывод месье Гомез: если бы это замечание услышал месье Люсьеи, он тут же принялся бы рассуждать о радости в трактовке Спинозы и блаженного Августина, и это, наверняка, заняло бы всю ночь.
      Тамбур присутствовал на этой импровизированной конференции. Он слушал как слушают все дети на свете, не обращая на себя внимания, мастеря какую-то маленькую штучку на углу стола. Слово "трансфер" рассмешило его. Ему понравилась история про Сократа. Затем он вновь погрузился в свои заботы: разбирать, собирать, паять, завинчивать. Изобретать. Философия - это очаровательно, но Тамбура не проведешь: он видит, что за красноречием месье Люсьена скрывается мужской характер, его неизлечимая ревность, его досада, что он - не пуп земли. Под теорией обычно скрывается разочарование.
      Любовь - маленькая вещь с чудовищными последствиями, - как бы то ни было, в этом утверждении месье Люсьена есть доля истины. И тому имеется доказательство: месье Арман лишился своего места в системе народного образования. Он этого еще не знает. Чтобы узнать, ему надо проснуться и спуститься на землю. Его отсутствие в школе терпели неделю, другую, затем третью. На четвертой неделе приехал инспектор. Инспекторы из Министерства народного образования - преподаватели особого рода. Они не ведут занятий, они преподают уроки. Их ученики - это другие преподаватели. Инспекторы ставят им отметки и дают советы. Заставлять бояться - их любимая игра. Инспектор пришел к Ариане домой, постучался в кухонную дверь. Ему открыл Тамбур с лицом, черным после неудачного химического опыта. Инспектор хотел получить ответ на два вопроса: почему Тамбур больше не ходит в школу и почему месье Арман больше не преподает? Первый вопрос быстро разрешился. Тамбур объяснил, что дома его учили тем же предметам, что и в школе. Только еще лучше. И он принялся рассказывать о разуме по Аристотелю и о благодати по Паскалю. Озадаченный инспектор пожелал увидеться с месье Арманом. Тамбур указал пальцем вверх. Инспектор увидел приклеенных к потолку Ариану и месье Армана - спящих, похрапывающих, счастливых. Инспектор вернулся в гостиничный номер, включил компьютер, составил рапорт. Месье Арман спит уже целый месяц. Месье Арман влюблен уже целый месяц. Месье Арман летает уже целый месяц. Ни сон, ни любовь, ни полет не являются уважительной причиной отсутствия, и я требую немедленного увольнения месье Армана.
      Да, любовь и в самом деле совсем маленькая вещь с чудовищными последствиями. Спросите у мадемуазель Розе, что она об этом думает - она пребывает в поисках. Она ищет в глубинах своего сердца и на поверхности зеркал. Она ищет объяснения уверткам месье Гомеза. Ей хотелось бы понять, почему когда любишь кого-то, этот кто-то не любит тебя так же сильно. В глубине души мадемуазель Розе чувствует себя маленькой девочкой, любящей сельскую местность, покой, собак и поэмы Верлена. На поверхности зеркал она находит молодую женщину двадцати семи лет с почти безупречной фигурой. Почти - потому что одна грудь, левая, у нее чуть больше другой. Эта асимметрия немного неприятна, но не мешает мужчинам оглядываться на нее. Всем остальным мужчинам, кроме месье Гомеза. Мадемуазель Розе любит того, кто ее не любит. Чем меньше тот отвечает на ее любовь, тем больше ее любовь становится. "На этот счет у меня есть одна теория, - говорит месье Люсьеи. - Вы заразились достаточно распространенной болезнью. Она не опасна. Если хотите, я Вам объясню". "Оставьте Вашу теорию при себе, - отвечает мадемуазель Розе. Философия - великая вещь, но еще никогда и никому она не помешала подхватить насморк или влюбиться". "А что, Вы ставите эти два состояния - насморк и любовь - на один уровень?" - спрашивает месье Люсьеи. "Оставьте меня в покое, черт побери", - отрезает мадемуазель Розе, в силу своего буржуазного воспитания не привыкшая говорить так грубо. Действительно, любовь сомнительный наставник, хотя и более эффективный, чем родители, даже если они буржуа. "Да, - думает месье Люсьеи, - буржуазность и грубость очень хорошо сочетаются, это две стороны одной медали". Мадемуазель Розе все ищет и ищет. Копается в своем сердце, копается в зеркальных отражениях - копается и в саду: ей в голову пришла идея покорить месье Гомеза своими садоводческими талантами. Она пишет ему письмо замедленного действия письмо, которое откроется весной, под солнечными лучами, письмо, наполненное желтыми тюльпанами, взывающими к милосердию, зовущими на помощь, десятками желтых тюльпанов, посланных мадемуазель Розе месье Гомезу. Она делает в земле лунки и сажает туда луковицы. Ей надо было посадить карликовые помидоры. А на тюльпаны она не спросила разрешения у Арианы. В любом случае Ариана ничего не слышит, она парит на десятиметровой высоте, и даже изобретения сына не могут ее разбудить. Жизнь в этом доме становится скучной, пожалуй, уже пора чему-нибудь произойти, чему-нибудь или кому-нибудь, -например, ребенку. Совершенно розовому ребенку. Не нужно ничего сверхъестественного, чтобы освежить мир. Любовь - совсем маленькая вещь с чудесными последствиями.
      Ариана грациозно опускается на землю как кружащийся листочек, оторвавшийся от дерева. Месье Арман остается наверху. Редко бывает, чтобы два человека любили друг друга абсолютно одинаковой любовью. Ариана приземляется среди тюльпанов. Она встает, входит в дом и идет принимать душ. Теперь она хочет есть, пить, переодеться и сделать новую прическу. Она ест, пьет, покупает платья и проводит три часа у парикмахера. Вот она возвращается. Месье Арман все еще пребывает в состоянии невесомости. Ветер снес его в сторону, и он парит над улицей. Ариана не волнуется. Она носит в животе малыша. Вес ребенка заставил ее спуститься на землю раньше, чем месье Арман, что вполне естественно.
      Тамбур радуется возвращению матери. Теперь все в сборе. Не хватает Манеж? Она умеет быть рядом с помощью рисунков, которые ежедневно присылает домой вместо писем. Она рисует, рисует, рисует.
      Ариана готовится к возвращению своего мужчины и к появлению на свет ребенка. Вместе с Тамбуром и месье Люсьеном она перекрашивает стены в доме. Цвет и свет для моих любимых. Большие пространства для моего сердца. Мадемуазель Розе рыдает в ванной. Она думает, что некрасива, и поэтому ее не любит тот, кого любит она. Она стонет из-за своего уродства. Мадемуазель Розе сидит в ванне, свесив голову на грудь словно спящая птица. Время от времени она бросает взгляд в зеркало над раковиной и видит там отражение старой двадцатисемилетней женщины, покинутой ангелами и отвратительной. И вновь принимается плакать. Это создает помехи. Это создает большие помехи: в первую очередь надо сделать ремонт в ванной, а мадемуазель Розе отказывается оттуда выходить. И потом, плач -скверная музыка для ребенка, который скоро появится на свет. Ариана просит Тамбура и месье Люсьена выйти из дома. Ей надо сказать мадемуазель Розе кое-что, чего мужчины не имеют права слышать. Ариана заходит в ванную, обнимает мадемуазель Розе и говорит ей на ухо. Долго. О чем или о ком - неизвестно. На мой взгляд, Ариана рассказывает ей что-то смешное о мужчинах, потому что после этого мадемуазель Розе поднимает голову и заливается смехом. Ребенок в животе Арианы слышит этот смех и снова становится доверчивым. Теперь можно закончить ремонт.
      Ариана выходит в сад посмотреть где ее мужчина. Снесенный ветром на триста метров, он парит уже над домом медсестры. Медсестру зовут Сара, она блондинка, молодая, красивая и не замужем. Ариана колеблется между смехом и гневом. Она выбирает и то, и другое. Она смеется в гневе. Все же она бы очень хотела когда-нибудь, один раз, сохранить рядом с собой отца одного из своих детей. Хоть когда-нибудь, хоть один раз. Будем надеяться. Доверимся ветру.
      * * *
      Письмо от Манеж. Она в Соединенных Штатах. Месье Люсьен вырезает красивые марки. Когда что-то коллекционируешь, это навсегда, и неважно что собирать: оловянных солдатиков, философов или марки. Тамбур рассматривает рисунок Манеж: поваленное дерево, четыре линии черным карандашом. Тамбур поворачивается к матери: "Мама, я только что понял новое выражение: "больно смотреть". На это дерево больно смотреть". Ариана читает вслух письмо, присланное вместе с рисунком. Манеж пишет так же как рисует - именно то, что она видит. Ариана читает: "У меня все хорошо. Я попадаю то в сказочный мир, то в кошмарный. А часто в оба одновременно. Я работаю. Это необходимо. Три месяца я работала уборщицей в одной психиатрической больнице в Чикаго. В этой больнице есть корпус под названием "Blue Moon", голубая луна. В этом корпусе, постоянно запертом на ключ, находятся старики. Никто с ними не разговаривает. Зал залит светом. Этот свет оттеняет немощь тел. Санитары выполняют только основную работу, соответствующую их зарплате. Они моют, одевают, кормят. Из-за болеутоляющих средств и заброшенности тела стариков оцепенели. Они не проявляют никакого интереса к обществу, сделавшему оптимизм главным предметом торговли. Их интерес сводится к тому, что они позволяют молодым санитарам в конце каждого месяца получать зарплату. В этом корпусе есть внутренний двор. Летнее небо наваливается, будто свинцовое, на три белых пластиковых стула. В углу двора - одно дерево. Я вам его нарисовала. Оно так же уничтожено, как эти люди. Подобно им, оно не находит здесь ничего ни для жизни, ни для смерти. Не переживайте. Я вижу и очень красивые вещи, даже если красота - это не то, что я ищу. Музей современного искусства в Чикаго очень интересный. Надеюсь, у вас все хорошо. Я уверена, что у вас все хорошо. Как назвали моего нового братика или сестричку? Обнимаю вас. Я уезжаю в Колумбию. Тамбур, посмотри в словаре слово "Колумбия". Сделай колыбельку для братика или сестрички. Целую, Манеж".
      Да, кстати: какое имя мы дадим малышу, который вот-вот родится, - или, как говорит мадемуазель Розе, расцветет? Ветер медленно переносит месье Армана на прежнее место, над домом. Скоро он спустится на землю. Все на месте, не хватает только имени.
      "Имя играет важную роль: я несколько раз влюблялся в молодых женщин из-за их имени", -признается месье Гомез. "Ты мне об этом не рассказывал", прерывает его мать. "Лучше не рассказывать обо всем своей маме, - отвечает месье Гомез. - Лучше и даже спасительно. Я вспоминаю одну женщину, внезапно засевшую у меня в голове на полгода. Она об этом так и не узнала. Это была ассистентка зубного врача. Только когда я пришел к нему во второй раз, я услышал ее имя: Об /рассвет (фр. )/. Это имя ввергло меня в пучину любви. Дни посещения зубного врача стали для меня благословенными. Я готовился к ним как к празднику. Я перестал чистить зубы и поедал горы сладостей в надежде, что мой кариес усилится. Об носила туфли на шпильках. Когда она ходила туда-сюда по кабинету, это напоминало шум дождя, а я лежал в кресле с широко открытым ртом. Несколько комичная поза для влюбленного. В такие моменты я закрывал глаза. А открывал их, лишь когда она выходила в соседнюю комнату. Дождик-Об радовала меня полгода, и долгих, и коротких одновременно. А затем, в один прекрасный день, мне открыла дверь новая ассистентка. Жоржетта или Полетта. Что-то вроде этого. Я вновь стал чистить зубы и отказался от конфет. Я спросил веселым голосом у врача как поживает Об. Черт меня дернул это сказать: он недовольно ответил: "Только не говорите мне больше об этой шлюхе!" Пациенты, ожидавшие своей очереди, объяснили мне, что красотка сбежала с женой дантиста. И лучше о ней не упоминать, если хочешь, чтобы твои зубы вылечили хорошо".
      "Люди часто влюбляются в кого-нибудь, лишь услышав о нем. - говорит месье Люсьеи, - ведь имя говорит само за себя, еще до того как мы откроем рот". "В таком случае, меня должно быть слышно издалека", - замечает Тамбур. Ариана улыбается. "Я составила список имен для дочки, потому что уверена, у меня будет дочка. Слушайте: Оранж, Серена, Миракль, Пастий и Ривьера. /Orange - апельсин; sereine - ясная, светлая; miracle - чудо; pastille леденец, пастилка; riviere - река (фр. )/ Что вы о них думаете?" "Только не Серена, - говорит месье Гомез. - Такое имя будет вызывать любовь, но оно способно привести вашу дочь в монастырь". "Вычеркните также Миракль и Пастий, - говорит мадемуазель Розе. - Нельзя забывать о том, что в школе ее могут дразнить одноклассники. Я в этом кое-что понимаю. Не знаю, кто надоумил моих родителей дать мне имя Розе. Как меня только не дразнили: Ружеоль, Аррозуар, - я уж не говорю об остальных прозвищах". /Rougeole-корь; arrosoir-лейка (фр.)/ Остаются Оранж и Ривьера. "С именем Оранж она рискует подавиться апельсиновой косточкой", - говорит месье Люсьеи. Остается Ривьера. "Хорошо, пусть будет Ривьера, - говорит Ариана. - Но я бы еще посоветовалась с месье Арманом, когда он к нам вернется. "
      * * *
      Пресвятая Мария, Матерь Божия, вот я и вернулся на землю, где все и происходит. Я хочу попросить Вас о двух вещах. Во-первых, помогите мне найти работу. Министерство народного образования - плохая мать. Оно способно прокормить только некоторых из своих детей. А остальных - выбрасывает на улицу. Министерство народного образования - это свиноматка, у которой сосков меньше, чем малышей. Кто успел прийти первым, получает пищу. А остальных, которые не могут подлезть к ее животу, - или потому, что они слабее, или потому, что их голова занята другим - она оставляет самих искать себе пропитание. Я преподавал десять лет, с меня довольно. Слишком долго заниматься одним и тем же, в одном и том же месте, в одно и то же время это старит человека. Вы это прекрасно знаете, мадам Мария, ведь Вы часто выходите из капеллы. Не отрицайте. Не далее как вчера я Вас видел на рынке, за спиной одного парня, торговавшего козьими сырами. Ваше присутствие принесло ему удачу. Он продал весь товар за час. Так помогите же мне найти новую работу. Если возможно, хотя бы на полставки. Моя вторая молитва - ведь Вы не станете возражать: молиться -значит просить, - касается не меня, а моего будущего ребенка. Ариана хочет назвать дочку Ривьерой. Я не против этого имени, но есть одно опасение. Я не смог его сформулировать, точнее, меня не услышали, что, в общем, одно и то же. Чтобы разговаривать, недостаточно просто говорить, надо еще и быть услышанным. Я знаю, Вы слышите все Своими ушами из голубого гипса. Я Вам не льщу. Но я теряюсь, мадам Мария, я теряюсь. Так вот в чем мое опасение: Ривьера - это имя для затерявшихся. Реке уготована судьба затеряться в более обширных, чем она сама, водах. Я бы не желал такой участи для моей дочери. Вы, царствующая над этим миром и над соседними мирами, подскажите Ариане какое-нибудь другое имя, попроще..., как бы это сказать? - обычное. Заранее спасибо. Мне пора. Я опускаю стофранковую купюру в ящик для пожертвований и зажигаю все свечи. До скорой встречи на крещении.
      И месье Арман уходит, слегка пританцовывая: эту странную привычку он приобрел, паря в воздухе. Он был услышан. Ариана больше не говорит о Ривьере. Это имя слишком часто навевало ей воспоминания о первом муже-рыболове. Она в поисках другого имени и скоро его найдет; тогда месье Арман на мгновение пожалеет о том, что шептал на ухо Марии, но уже в следующий момент - так устроено его сердце - он обрадуется.
      Ариана и месье Арман сидят за столиком в ресторане на берегу озера. Они едят дары моря. Они празднуют новую работу месье Армана, недавно получившего место киномеханика в кинотеатре. Природа радует их закатом солнца над озером. Птицы низко носятся над красной водой, рассекая тучи мошкары. Ариана слушает как хозяин ресторанчика жалуется на свои дела, на правительство и на молодежь, которая больше не хочет работать. Она думает о месье Гомезе и его бакалейном магазине. Думает о Манеж и ее путешествиях. Думает о Тамбуре и о том, в каком тот был восторге, когда месье Арман привел его в будку киномеханика. Она думает о месье Люсьене, сменившем философов на поэтов и сохранившем в своем новом увлечении ту же изнурительную страсть убеждать других. Думает Ариана и о мадемуазель Розе, каждый день ставящей букет желтых тюльпанов на кухонный стол. Она думает о всех - она не думает больше ни о чем, она ест креветку и вдруг падает со стула. В розово-голубом свете заходящего солнца внезапно появляется ребенок. Это девочка. Она крохотная, ярко-розового цвета. Ариана берет ее на руки и кладет на скатерть. Мы назовем ее Креветта. /Crevette - креветка (фр.)/
      * * *
      Тамбур заходит в спальню на цыпочках. Он подходит к кровати своей сестренки. Семь часов утра. Она спит. У него в руках сделанные им собственноручно марионетки. В качестве моделей он использовал домашних. Марионетка "месье Люсьеи" - одна из самых удачных.