Но тут появился испуганный Павлик, и они, забежав в дальний край кладбища, где в часовне хранились гробы для покойников, быстро обговорили все.
      Пухлые щеки Павлика запламенели.
      - Ты не бойся, я не изменник, я живо эстафету домчу...
      Вскочу на коня и пошел!
      - Нет, одному не доверим, не то у тебя происхождение, - упирался Володька.
      - А мы вдвоем усядемся! - охотно предложил Павлик.
      И не успела попадья оглянуться, как Петя с ее Павликом, забравшись на неоседланного коня, уже мчались по большаку от Темгенева на Глядково.
      В залог ей остался долговязый Володька, на которого она обрушила и все свои ахи-охи, и все свое лекарское искусство. Володька взвыл, дуя на ссадины, смазанные йодом.
      Павлик отлично ездил без седла и погонял коня резво и весело. Но Петьке быстрая верховая езда показалась еще хуже бега в тесных ботинках. Его так и мотало из стороны в сторону, так и тянуло свалиться.
      Обеими руками схватился Петя за гриву коня, зажав эстафету в зубах. Но грива не спасла его, когда конь на спуске с горы поскользнулся. Оба всадника кубарем скатились в овраг.
      Пока они опомнились, пока поднялись на ноги, конь не стал ждать. Повернулся, радостно заржал и махнул обратно, отделавшись от седоков.
      Что делать? У коня четыре ноги, разве его догонишь!
      Павлик вытер нос, разбитый при падении, махнул рукой и сказал:
      - Бог не выдаст, свинья не съест, пойдем коней воровать.
      - А где они?
      - Вот здесь, в каменоломне, есть пара кляч... Сегодня праздник, каменоломщики в Темгеневе гуляют. Я знаю, они прямо из церкви к самогонщице направились, а коней в сарае оставили...
      - Попадет нам!
      - Ничего, я на себя беру... Они верующие, а я сын попа, глядишь, бить не станут.
      Друзья прокрались к каменоломне и вывели из сарая каких-то невзрачных кляч с боками, вымазанными в известняковой пыли.
      Взнуздали их веревочными уздечками и поехали. Клячи, привычные возить камень, шли не спеша. И сколько ребята ни били их пятками по бокам, сколько ни понукали, ничего не помогало. Лошади, помаргивая белесыми ресницами, только иной раз оглядывались на своих седоков удивленно и не прибавляли шага.
      - Да вы понимаете, из-за вас мы опоздаем? Беда может произойти! возмущался Петя на ухо коню.
      Павлик юлой вертелся на спине клячи и утешал его:
      - Нам только бы до Глядкова добраться. Там в третьем доме с краю живет комсомолец Митя Рябов. Знаменитый человек, потому что у него есть велосипед. И он ездит на нем в Устье к тамошней учительнице на свидания. Всех собак с ума сводит... Как засверкает спицами!
      Теперь вся надежда была на знаменитый велосипед комсомольца Рябова. А вдруг его нет дома?
      Когда клячи добрели, наконец, до третьего с краю дома, всадники чуть не свалились с них.
      - Мити нет дома, он в Сасове, - сказала его мать.
      Она сидела на крылечке и грызла семечки, давно наблюдая приближение двух всадников.
      Петя онемел. Но хитрый попович не растерялся. Позади хозяйки, в открытой двери сеней виднелся знаменитый велосипед. И у Павлика мелькнула дерзкая мысль:
      - Так ведь я же сказал: мы от Мити! Это вам послышалось, будто мы спрашиваем, где Митя? Я говорю, где велосипед Митин?..
      - А что? Зачем вам? - переспросила мать Мити.
      - Он послал нас к учительнице. До вас на конях, а дальше на велосипеде.
      - Это еще почему?
      Тут опомнился Петя и, поняв, о чем идет речь, поднял руку с красным свертком и закричал:
      - Подарок шлет невесте! Срочный!
      На лице женщины отразилась какая-то догадка.
      - А я вас знаю, вы сынок батюшки темгеневского? - улыбнулась она Павлику.
      - Ну да, - вдохновился вдруг Павлик. - Отец их повенчает тайно. Чтобы комсомольцы не узнали. Мы везем ей обручальное кольцо!
      Павлик слышал, что Митина мать настаивает на церковной свадьбе, а он желает сыграть красную, по-комсомольски. И ловко сыграл на этом, сочинив тут же басню про обручальное кольцо.
      - Обручальное кольцо? - глуховатая Митина мамаша так и подскочила. Она с необыкновенной расторопностью свела с крыльца велосипед и, торопливо крестясь, сказала:
      - Слава богу, слава богу, послушался, наконец, родную мать, женится по христианскому обычаю! Ну, поспешайте, хлопчики, поспешайте! Передайте Клавочке мое родительское благословение...
      Ребята схватили велосипед и, боясь оглядываться, побежали рядом с ним прочь от Митиного дома, бросив у забора лошадей из каменоломни.
      А ТЕМ ВРЕМЕНЕМ В МЕТЕЛКИНЕ...
      А тем временем в Метелкине все было безмятежно спокойно. Село словно заснуло под звон жаворонков, окруживших его со всех сторон. Кузница в праздники не работала. Парни с девушками на улицах не шумели. На гулянье выходят вечером. На завалинках мирно сидели старики и старухи, греясь в лучах весеннего солнца. Только иногда этот покой нарушали какие-то тревожные резкие звуки.
      Это Степан обучал Сережку, бывшего Урвана, играть на коровьем рожке сигналы тревоги.
      - Ну, какой же из тебя дежурный, если ты не можешь тревоги проиграть! сердился Степан. Сережке как раз сегодня выпало дежурить у пожарного сарая, оберегать трактор.
      Зажав крепкими губами рожок и надув щеки, Степан показывал, как издавать резкие, призывные звуки.
      Сережка пытался подражать ему, но, кроме писка, у него ничего не выходило.
      Ребята, толпившиеся тут же за околицей, так и падали на землю от смеха.
      - Если ты не научишься, я тебя отставлю от дежурства, - грозился Степан, - другого пошлю!
      - Да нынче ничего не случится, все кулачье на базаре, - говорил Сережка, - вот когда они вернутся - другое дело.
      Так же думал в эти дни и Иван Кочетков. Вместе с учительницей они вышли к мельнице полюбоваться разливом.
      Анна Ивановна была почему-то задумчива, а он весел.
      - Посмотрите, какая красота у нас, какой простор!
      И дышится как легко. Может быть, потому, что кулачье, словно воронье, на базар отлетело и воздух стал чище? - И он засмеялся.
      Анна Ивановна промолчала.
      - А когда станем здесь полными хозяевами, красиво заживем - вот увидите! Вот только не уезжайте, не покидайте нас.
      Она молчала.
      - Конечно, вас ничем и не удержишь, вы перелетная птица, мысли ваши где-то от нас далеко. Я знаю. Где-нибудь за Днестром-сердце оставили... А к нам так залетели, на время.
      - Оставьте, Иван Петрович, у меня за Днестром родина пока еще под тяжелой неволей. Вам это известно. Снова идти на подпольную работу - это ведь не на веселье...
      - Значит, отогрелись у нас немного, набрались сил, перелетная птица, и снова в южные края? Конечно, если позовут... это ваш долг... Но зачем же самой так рваться, как же ребята наши без вас? Разобьете вы многие сердца!
      - Сердца эти принадлежат не только мне, но и вам.
      Она замолчала и прислушалась, как играет тревогу неугомонный Степан.
      ...Наступил вечер. Девушки и парни вышли на берег.
      Заиграла гармонь, послышались песни, припевки. Маша покормила своего Ивана ужином, и он задумчиво спросил ее:
      - Может, поночую нынче дома, вроде спокойно, можно поспать?
      - Как знаешь, Ваня, - сказала Маша, - только ведь немного осталось до пахоты, земля на ветру да на солнце сохнет, как на сковороде. Я бы уж на твоем месте эти дни особо трактор поберегла. Уж очень на него кулаки ненавиствуют... Словно горло каждому из них твой трактор грозится перепахать.
      - Хорошо, будь по-твоему, подежурю и нынче. Трактор для нас дороже всего... В нем вся наша будущая жизнь, все надежды.
      И, набросив на плечи полушубок, он ушел к пожарному сараю.
      Проходя мимо Алдохиных, Иван заметил мать Силана, нырнувшую в баню с ведром.
      "Что это они, в праздник баню, что ли, задумали топить? Или самогон гнать? Нет, самогон они до праздника гнали, с собой на базар готовили... И зачем это лазит не вовремя по баням старуха?" - так подумал Иван и прошел своим путем.
      Дежурили в эту ночь надежные мужики. Дед Кирьян, исконный бедняк, и кузнец Агей. В праздник он не работал в кузнице и решил в эту ночь исполнить свою очередь.
      "Кремни, этих железом не возьмешь! - подумал Кочетков. - От таких дежурных можно и отлучиться".
      Ему очень хотелось еще поговорить по душам с учительницей. Неужели она задумала после окончания школьных занятий покинуть Метелкино? По-видимому, так.
      Что-то стала очень задумчива. Не заскучала ли в деревенской глуши? Не собралась ли в дальние края, как залетная ласточка? Как было бы хорошо уговорить ее остаться.
      Но хорошо ли в темную ночь идти под ее окно?
      А ночь становилась все темней. И все теплей. С юга незаметно привалили сырые, густые облака. Слились с темной, оттаявшей землей. Закрыли звезды. Окутали село чернотой. Лишь кое-где в овражках чуть белели остатки снежных сугробов.
      Заметил Иван мальчишку, притаившегося в телеге под мордами лошадей, жующих овсяную солому. И на сердце стало теплей: тоже караулит - жизни за трактор не пожалеет. Ну и правильно - здесь их будущее. Кто же это?
      А не все ли равно? У нас таких мальчишек много!
      Походил Иван, побродил, совсем было собрался пойти к учительнице, да вдруг огонек в ее окне погас. Кочетков вздохнул, зашел в сарай и, улегшись на деревянный ларь, в котором хранилось разное пожарное имущество, накрылся с головой полушубком.
      Наган, как всегда, положил в головах по старой военной привычке. Он не знал, и никто не знал, кроме старухи Алдохиной, что в этот час три неизвестные личности уговаривались, как отправить на тот свет его душу.
      Кривой человек в полушубке, усатый в драной кожаной куртке и егерь Родион, которого давно считали покойником, сидели наготове в бане, ступеньки от которой вели к реке.
      Старуха с ведром, таясь в темноте, потихоньку откачала воду из затопленной лодки, в которой они приплыли откуда-то из лесных дебрей. Теперь им нужно было сделать свое дело и уплыть на ней по темной реке в черную ночь.
      При свете коптилки они проверили оружие. У одного был наган, у другого - кавалерийский карабин с обрезанным стволом, у Родиона - кожаный мешок и нож, каким колют свиней.
      - Керосин-то не забудь, принеси. Да в чем-нибудь, чтобы не звенел, потребовал Родион у Алдохиной.
      Старуха пошла в конюшню и взяла бадейку, в которой батрак обычно размешивал мучное пойло для лошадей.
      Макарка не обратил бы внимания - возьми она бадейку открыто, но старуха действовала воровато, с оглядкой. И это его заинтересовало, Макарка затаился за дверью, ожидая, что будет дальше?
      Старуха прошмыгнула мимо него к баньке. "Ага, - подумал Макарка, самогон потихоньку от всех каким-то дальним людям продает. Вот хитрюга". Но вдруг до него донесся едкий запах керосина. "Керосин тащит? Что это она, сдурела? Бадейку изгадит, а мне попадет!"
      И Макарка орлом налетел на старуху, догнав ее у баньки. Но только хотел отнять, как был схвачен чьей-то железной рукой.
      - Пошел прочь, не мешайся! - приказал ему чей-то хриплый голос.
      - Иди, иди к лошадям, не суйся, когда не надо! - зашипела старуха.
      А хриплый так его толканул, поддав пинка, что Макарка отлетел прочь. От стыда и досады он сжал кулаки, хотел броситься на обидчика и отнять хозяйское добро, но услышал нечто такое, что его остановило.
      - Когда выплеснете, и ее бросьте в огонь или в воду! - сказала старуха.
      - Знаем, - ответил из темноты хриплый, - а ты за мальчишкой присмотри... Кабы чего не вытворил дурак.
      Макарка поднимался с земли затаив дыхание.
      - Ну, зажигалку, спички... Ничего не забыли? Так выпьем на дорожку.
      В темноте было слышно, как булькал самогон, как хрустели огурцы.
      - Пошли! До свиданьица, бабка, на том свете встретимся, - мрачно сказал кто-то.
      И три пары ног зашлепали по грязи.
      Старуха постояла у баньки. Послушала, как тихо спит село. Торопливо перекрестила себя мелкими крестами.
      И пошла к дому. Было так темно, что она чуть не наступила Макарке на носки, и все же не заметила его.
      - Макар! Макарушка! - стараясь придать голосу ласковость, позвала она.
      Но Макарка не отозвался. Услышав про огонь и керосин, он сразу догадался, что дело идет о поджоге...
      Спит теперь Иван, дремлют караульщики у пожарного сарая, беды не ведая. А к ним крадутся в ночной темноте три бандита с бадейкой керосина, с обрезами и кинжалами.
      "Что делать? Предупредить? Опередить? Перехватят бандиты, убьют, зарежут, и пикнуть не успеешь..."
      Страх приковал его к месту. Лучше бы ничего не знать, не ведать! Макарка весь сжался, чтобы унять дрожь, и пристыдил себя: "Эх ты, трясешься мокрой курицей, а еще Орлом звался!"
      Обида, горькая обида на пионеров, которые за человека его не считали, вдруг подступила к сердцу: "Ну, я вам покажу, я вам докажу!"
      Макарка стиснул кулаки, словно готовясь к драке, и бросился не к пожарному сараю, а к церкви.
      ВЕЛОСИПЕД - ЧТО МОЖЕТ БЫТЬ ЛУЧШЕ
      А где же была пионерская эстафета, заветная говорящая щепка, завернутая в муаровый галстук и доверенная Гараськой Пете Цыганову? Чтобы узнать ее судьбу, возвратимся к тому, что произошло несколько ранее, в светлое время дня, предшествующее темной, бандитской ночи.
      Заглянем в село Глядково, где мы оставили двух друзей, добывших хитростью велосипед.
      Вот так повезло им! Что может быть лучше велосипеда? Они видели, как проносился на нем Митя Рябов, когда приезжал в Сасово. Как вихрь сверкающий. Даже собаки отставали.
      Правда, самим ребятам ездить на велосипеде как-то еще не приходилось. Но чего же гут хитрого? Сел на него, закрутил педалями - и катись! Главное, конечно, сесть и оттолкнуться с места, а там сам пойдет, ведь недаром его зовут самокатом.
      Некоторое время ребята бежали рядом с велосипедом, ведя его, как коня под уздцы. И он бежал послушно, словно ученый.
      Затем Петя попросил Павлика:
      - Подсади-ка меня да поддержи слегка.
      Павлик подсадил, поддержал и подтолкнул велосипед.
      Петя поехал резво, но тут заметил вдалеке столб и почуял, что велосипед нарочно к нему сворачивает, наверно, хочет трахнуть его об этот столб.
      - Павлик, держи!
      Павлик, догнав, поддержал. Поехали дальше. Но стоило отпустить, как велосипед, сделав какой-то странный виток, бросился к первому попавшемуся столбу. А затем к колодцу, забору, углу сарая и трескался обо все предметы с озорным звоном.
      Эти причуды норовистого велосипеда, конечно, привлекли внимание всех собак. И вскоре сбежались глядковские дворняги, стараясь вырвать спицы у ненавистной им машины.
      - Павлик, держи! Держи, а я буду ехать! - заорал в ужасе Петя.
      - Крути быстрей, чтобы не догнали!
      Петя старался, крутил педали, Павлик поддерживал велосипед сзади, а зловредные псы гнались, не отставая.
      Павлик героически отбивался, брыкался, оберегая велосипед. От его праздничных штанов летели клочья.
      Когда стало невтерпеж, он крикнул:
      - Стоп, Петя, теперь ты поддерживай, а я поеду! Чур, по переменкам.
      - Ладно, - согласился Петя. Скоро и он почувствовал, как остры зубы у глядковских собак.
      Пришлось оставить быструю езду и пройти по селу рядом с велосипедом, отбиваясь от тучи яростных псов хворостинами.
      Глядково - село длинное, времени это заняло много, и когда выбрались за околицу, солнце быстро побежало к закату.
      Дорога на Устье шла по высокому берегу Цны. Колеи ее были песчаны, без грязи. Тут бы велосипеду, казалось, только катись. Но машина попалась на редкость упрямая.
      Она совершенно не желала ехать прямо. Только зигзагами.
      И только от столба к столбу.
      Так всю дорогу и пришлось одному ехать, а другому поддерживать велосипед сзади. Пока добрались таким способом до Устья, ребята много раз испытали соблазн бросить упрямца и удрать от него подальше!
      Словом, входили они в Устье едва живые, таща велосипед на себе. Эта упрямая машина совсем не желала не только их везти, сама не хотела ехать. Только насмешливо позванивала в звоночек.
      Дотащив велосипед до школы, ребята прислонили капризника под окном учительницы. Сказали удивленной сторожихе, что это Митя прислал, чтобы Клава сама к нему приехала. И удрали.
      - Теперь нам никаких коней, велосипедов, ничего не надо, - сказал Павлушка, - теперь нам засесть в лодку - и пошел до самого Метелкина! И никакие собаки не догонят. По воде собаки не бегают!
      В КОГТЯХ ОРЛА
      Выйдя на берег, ребята невольно залюбовались разливом. Вода под закатным солнцем казалась расплавленным золотом. Синие леса виднелись вдали. А на высоком холме, как на блюде, село Метелкино. Вот оно казалось, рукой подать.
      Лодку, скорей лодку! Достали велосипед, неужели не сумеют достать какую-нибудь лодчонку?
      Завидели ребята кучку людей на берегу вокруг кожаных мешков - и скорее к ним. Вот счастье - это почта!
      Ее нужно тоже в Метелкино везти. И лодка большая готова, и кормчий на корме, да вот беда - гребцы сомневаются: не поздновато ли? Зачем плыть на ночь глядя, когда можно утречком? Тем более, что дело праздничное.
      Старый почтарь почесывал бородку, поглядывая поверх очков на разлив, на солнце, склоняющееся к западу.
      А молодые парни, назначенные гребцами, изо всех сил уговаривали его остаться. Парням не хотелось в праздник уплывать в чужое село. Молчал только кормчий, суровый старик, который знал, что лучше плыть сейчас, пока ветер стих, а завтра еще неизвестно, какая погода будет. С разливом не шути. В сторонке стоял какой-то странный человек, явно не здешний, в кожаной куртке, в картузе с ушами, на ногах ботинки с крагами. Он смотрел вдаль, ни во что не вмешиваясь.
      Но ребята вмешались. Они с жаром стали доказывать, что плыть надо сейчас, немедленно, чтобы попасть в Метелкино дотемна.
      - Да вам-то что? - спросил почтальон, поднимая на лоб очки.
      - А мы тоже почтальоны, везем эстафету метелкинским пионерам, срочно!
      Эти слова произвели магическое впечатление. Почтальон поправил форменную фуражку и важно сказал:
      - И у меня посылка метелкинским пионерам! И тоже срочная! Видать, надо плыть да быть...
      - Плыть да быть! Плыть да быть! - запрыгали от радости ребята. Стали помогать почтарю стаскивать в лодку тяжелые кожаные мешки. Но в самую последнюю минуту - новая беда. Почтарь предложил им сдать эстафету в почтовые отправления, а самих взять отказался. Мест нет в лодке. И так тесно. Лодка уже перегружена.
      - А мы за гребцов! Мы всю дорогу грести согласны! - закричали ребята.
      Кормчий оглядел их зорким взглядом и проворчал:
      - Не дотянете... пожалуй. Силенок не хватит.
      Но гребцы вдруг поднялись со своих мест и радостно заговорили:
      - Дотянут, дядя Илья, еще как дотянут. Сразу видать - боевые ребята. Для них погрести - удовольствие.
      Отпусти нас! Тебе все равно, а нам вечером на гулянку!
      - Ступайте! - сказал вдруг нездешний. - Обойдемся без вас!
      Парни так быстро выскочили из лодки и ребята так скоро заняли их места, что дядя Илья не успел опомниться, как лодка уже плыла.
      Отпустивший их человек сидел на кожаных мешках, повернув лицо к Метелкину. Течение несло лодку довольно быстро, и ребята действительно получали удовольствие, шлепая веслами без всякого напряжения.
      Почтарь, усевшись рядом с незнакомцем на кожаные мешки, полюбовался разливом, покурил, а потом стал интересоваться, что за срочный пакет везут метелкинским пионерам их молодые попутчики? Не желая выдавать тайны, ребята отговорились, будто не знают, не заглядывали.
      - Вот и я тоже не знаю, - не без огорчения сказал почтарь, - и догадаться не могу, чего это им шлют в ящике из самой Москвы? По размеру велик, а по весу очень легок.
      На ребят напало такое любопытство, что они уговорили почтаря показать им хотя бы только сам ящик, может быть, они догадаются, что в нем. Кормчему тоже было любопытно. Достали ящик, расстегнув проволочные шнуры кожаного мешка. Фанерный ящик оказался действительно очень легким. Чересчур легким для своего размера.
      - Чудная посылка. Ни разу такси не видывал, сколько почту вожу, сказал старый почтарь, поднимая ящик и прослушивая его, как доктор больного. - Чересчур легка, один воздух!
      - Не посылают же в Метелкино из Москвы воздух?
      - Ха-ха-ха! Воздух в посылке, - рассмеялся кормчий дядя Илья, - такого не бывает.
      - Бывало! Говорят, один чудак посылал по почте звук! - улыбнулся вдруг нездешний.
      - Это не чудак, это барон Мюнхгаузен, - поправил его Павлик.
      - И ведь что любопытно: на посылке наклейка - "срочная, с доставкой"... А ничем скоропортящимся не пахнет, - обнюхав посылку, заключил многоопытный почтальон. - Не пойму, что в ней такое?
      - Давайте отгадывать! - предложил Петя.
      Все согласились.
      - Книги! - выпалил Павлик.
      - Ноль! - показал ему на пальцах старик. - Самое тяжелое в посылках книги!
      - Пионерское знамя, плакаты, лозунги, - сказал Петя.
      - Единица! - крикнул почтарь. - Материя и бумага - вещи тяжелые, в них мало воздуху.
      - Вата! - крикнул с кормы дядя Илья. - Пух, перо!
      Все переглянулись. Но Петя решительно заявил:
      - Не нужна пионерам вата. Зачем им пух, перо?
      - Двойка! - сказал нездешний. - Никто не угадает, а вот я знаю...
      Но тут лодка вошла во встречное течение, валившее с Оки, и гребцам стало не до угадок.
      - А ну, навались! - командовал кормчий. - Разомраз, дружно бей!
      Петя и Павлик навалились, стали ударять веслами чаще, но, несмотря на их усилия, лодка не ускоряла хода.
      - Еще сильней! Еще дружней! - командовал кормчий.
      Пот прошиб ребят, плечи заныли, заболели животы, а лодка, казалось, влипла в золотистую воду, как в мед, и стояла на одном месте, напротив Метелкина.
      Хоть бы ветерок подул, хоть бы он помог подогнать лодку к желанному берегу!
      - Это мы Орлу попались! Орел нас ухватил! - сказал старый почтарь. - Я не первый раз на этом самом месте у него в когтях!
      - Какой орел? - с трудом произнес Петя, изо всех сил налегая на весло.
      - Река Орел под нами бежит, ее вода к нам пришла и переборола Цну-голубку, - объяснил чудесное явление старик. Потом скомандовал:
      - Ударь Орла! Ударь Орла!
      Ребята яростно ударяли веслами воду Орла, потные, красные от напряжения удивительной битвы. Ладони их горели. Приходилось обмакивать в воду. И вскоре волдыри на них полопались, кожа содралась, и они почувствовали, как шершавы и жгучи весла., когда держишь их ободранными до крови ладонями.
      Вскоре лица ребят заливал не только пот, но и слезы.
      Они не плакали, нет, слезы выжимало напряжение всех сил. Оки с досадой поглядывали на старого почтаря и на нездешнего: почему они не придут на помощь?
      И тут кормчий крикнул:
      - Гребцов сменяй!
      Почтарь и незнакомец сели на весла. Но у нездешнего оказалась только одна рука, другая, в черной перчатке, была у него деревянной. Она только постукивала по веслу.
      - А ну, бей! Еще чуть-чуть! - командовал кормчий, с трудом направляя лодку вразрез встречному течению.
      А потом старик закашлялся и виновато сказал:
      - У него одна рука... У меня одно легкое... Вот какое дело, ребятки!
      Павлик обмотал руки носовым платком, разорвав его пополам. У Пети платка не было. Он обмотал ладони сорванным с шеи галстуком и, соединив их, снова положил на весло.
      И снова они начали грести, наваливаясь на весло телами.
      Им казалось, что это продолжалось бесконечно: глаза слипались от пота, они уже не видели ни красот разлива, ни пролетающих над ними белых лебедей, ни сверкающих разноцветным оперением уток, тьма обволакивала их, и ничего не оставалось в глазах, кроме тьмы.
      - Навались! Навались! Дружно бей! - слышался хриплый голос кормчего.
      И вдруг они почувствовали какое-то облегчение.
      В ту же минуту старик радостно прокричал:
      - Мокша! Поплывем легша!
      Лодка пробилась в стремительные струи реки Мокши, победившей нижние воды Орла.
      Но ребятам было не до размышлений над удивительными течениями полых вод множества рек, сливающихся в междуречье Оки, Цны и Мокши. Они испытывали блаженство и едва шлепали веслами. А когда окончательно пришли в себя, оказалось, что уже наступила черная ночь.
      Они словно куда-то провалились вместе с лодкой: такая стояла черная тьма.
      Бывают весной такие темные ночи. И падают они внезапно, как черный занавес, лишь только зайдет солнце.
      В густой душной тьме даже голоса пропадали и глохли, как в мокрой вате. И тогда ребята услышали слова кормчего:
      - Ну, вот и он, берег!
      Им показалось, что слова донеслись откуда-то издалека.
      - Что, хлопчики, сморились? - ласковым голосом сказал старый почтарь. Уже и встать нет сил? И руки разжать не можете, ишь прикипели к веслам!
      - А не хотите узнать, что в посылке? - крикнул откуда-то, словно издалека, незнакомец. - Поспешим в школу, в школе огонек!
      И эти слова пробудили наконец ребят от оцепенения.
      Они вскочили со скамьи, с трудом оторвали руки от весел и очутились на берегу.
      Ребята увидели огонек в единственном окне школы, который послужил кормчему маяком, и, качаясь, словно их шатали невидимые волны, полезли в гору на огонек этого маяка.
      Скорей, скорей, пока не погас!
      Незнакомец тащил за ними загадочный легкий ящик.
      Потом он обогнал ребят, добрался до крыльца школы первым и постучал в дверь деревянной рукой. Нечасто, недробно, необыкновенно: тук, тук-тук, тук, как стучат телеграфисты, выбивая азбуку Морзе.
      Услышав необыкновенный стук, Анна Ивановна пробежала по коридору в сени и спросила испуганным, взволнованным голосом:
      - Кто там?
      Однорукий вместо ответа снова простучал что-то.
      Прислушавшись, Анна Ивановна вскрикнула:
      - Адриан? Это ты?! - Дверь открылась, и лампа закачалась у Анны Ивановны в руке.
      - Я на огонек в школе, о котором ты так хорошо писала! - ответил Адриан и поддержал лампу своей единственной рукой.
      ТРУБИ, ГОРНИСТ!
      А в это время Иван Кочетков, увидев, что свет в окне учительницы пропал, со вздохом вошел в пожарный сарай и, завернувшись в полушубок, лег спать. Ему и в голову не пришло, что жизнь в школе не замерла, а, наоборот, началась, и весьма шумно. Только шум этот скрывали бревенчатые стены.
      - Ну вот, наконец-то! - обрадованно воскликнула Анна Ивановна, придя несколько в себя и увидев посылку. - Я ее давно жду!
      - А что в ней? Что такое? - наперебой заговорили ребята, забыв даже про свою сверхсрочную эстафету.
      - Мы всю дорогу спорили и не могли отгадать, - утирая пот левой рукой, сказал Адриан. - Не то воздух тут, не то звук... Но мне кажется...
      - Тут и гадать долго нечего, все так ясно, - улыбнулась Анна Ивановна, - конечно, здесь и воздух и звук!
      Сейчас вскроем!
      Проснулся Степан, спавший на лавке в коридоре, и, еще не соображая, в чем дело, подал учительнице топор. Анна Ивановна быстро вскрыла ящик и, сунув руку, сразу извлекла.,, звук. Да, самый настоящий звук барабана.
      Затем рука ее извлекла завернутый в шуршащую бумагу длинный предмет, и тут, еще не видя его, Петя и Павлик крикнули:
      - Пионерский горн!
      - И ты не угадал такой родной тебе предмет? Хорош бывший трубач эскадрона! - засмеялась Анна Ивановна, взглянув на Адриана.
      - Нет, он угадал, - сказали ребята, - первый намекнул, что в посылке. Ему премия!
      Анна Ивановна ловкими руками развертывала горн, сверкающий медью, а Степан, бывший при ней дежурным пионером, бережно развертывал бумагу, скрывающую барабан.
      Руки его дрожали.
      - Товарищ Аня, товарищ вожатая, надо сейчас же созвать ребят... Они плакать будут, если узнают, что проспали такое... Сейчас дам побудку! - и он потянулся к горну.
      - Ну, нельзя же все село среди ночи поднимать! - засмеялась Анна Ивановна. - Все люди уже крепко спят.
      И тут Петя вспомнил про эстафету.
      - Да, вот здесь - тревога, скорей! - и Павлик подал щепку, завернутую в красный муар.
      - Откуда у вас муаровый галстук? - поразился Степан. - Такие только у нас!
      - Это вашего батрачонка.
      - Гараськин? А что с ним?!
      - Тут все сказано, - Петя развернул муар, и щепка попала в руки Анны Ивановны.
      - Вы читайте, читайте! - крикнул Петя, испугавшись и задрожав при виде исказившегося лица учительницы, вдруг засветившегося красным отсветом.
      - Поздно! - крикнула она, распахивая дверь на крыльцо. - Пожар!
      Ребята зажмурились, увидев ярко-красное пламя, с треском раздирающее черную ночь.
      - Горнист, труби! - крикнула Анна Ивановна Степану, передав ему горн.
      Степан, надув щеки, хотел послать призывные звуки тревоги, но губы его, привычные к коровьему рожку, сумели извлечь из настоящего пионерского горна только жалкий писк.
      - А ну дай сюда! - крикнул Адриан. И, выхватив горн у растерянного Степана, прижал его левой рукой к своим тонким губам.
      НАС МНОГО - ТАКИХ МАЛЬЧИШЕК!
      Что же произошло тем временем у пожарного сарая, к которому направились три бандита с бадейкой керосина, с зажигалкой, спичками и оружием в руках?
      А там произошло вот что.
      Иван Кочетков задремал на ларе с пожарным инструментом. Дед Кирьян, пригревшись на телеге с сеном, заснул еще крепче, завернувшись в тулуп.
      Сережка, назначенный в пионерский караул, залез под телегу, где он чувствовал себя, как в секрете на войне. Его никто не замечает, а ему все видно, все слышно.
      В руке сжимал он самодельный пистолет, заряжавшийся с дула. Вместо курка у него было запальное отверстие.
      Стоило в него насыпать пороху да прижечь, как мог раздаться выстрел. Только надо было держать его подальше от себя, над головой, чтобы самого стрелка не задело. Оружие было сложное, зато сами ребята изобрели его.
      В кармане у Сережки был спрятан коровий рог, в случае чего трубить тревогу.
      Правда, Сережка никак не мог приловчиться к нему, его разбирал смех, потому что при попытке трубить было щекотно губам. Но он уверил ребят, что в случае опасности, когда будет не до смеха, небось затрубит.