Когда я перестал выходить на улицу, мы с Лешкой окончательно потеряли всякие точки соприкосновения. Какое-то время мы еще сидели за одной партой - забавное зрелище, потому что он словно находился в зараженной зоне, в опасной близости от стихийного бедствия - насмешки и жестокие приколы пролетали совсем рядом с ним, но опускались исключительно на меня. А потом, в один прекрасный день, он оказался сидящим в трех партах позади и прятавшим взгляд. Я не обиделся - напротив, оказалось, что пустое место справа дает дополнительное место для маневра, и легче избегать жеваной бумаги, твердых кусочков жвачки и тому подобный баллистический сор, обильно посылаемый ко мне недругами.
      Общение наше теряло активность день ото дня. Мы как то отдалились друг от друга, так что когда полгода спустя Алексей перешел в другую школу, я не испытал почти никаких чувств, кроме мимолетного сожаления, смешанного опять же с облегчением.
      Теперь я знаю, почему - я чувствовал себя легче, потому что все меньше народу стесняло меня. Это как путы. Как груз. Люди, которые тебя окружают. Они сковывают по рукам и ногам и не дают тебе увернуться в случае опасности. Путы, тяжелые гири на ногах - вот, что такое эти ваши привязанности. Лишают возможности для маневра. Затаскивают вслед за собой в самую середину минного поля.
      Выводы здесь стары как весь этот мир: Один - значит неуязвим. Невозможно тебя подкараулить ночью на темной улице, если ты не ходишь по темным улицам. Залог выживания, дорогие слушатели!
      Легкая грусть и воодушевление - у меня были совсем другие проблемы, чтобы отвлекаться на такие мелочи как Лешка. Моржой лишился возможности отловить меня за пределами школы. На физкультуре я больше не был, он не видел меня и в столовой, и на урок я появлялся сразу перед звонком. Учителя меня по прежнему уважали, хотя отличником я не был - специально, чтобы не выделяться.
      Путь мой совершенствовался - не надо никуда вызываться добровольцем так ты становишься уязвимей. Когда тебе посреди урока дали задание намочить тряпку для доски, а в мужском туалете курит хулиганье - пойди наверх, на четвертый этаж и намочи тряпку в туалете для первоклашек. Всегда носи с собой свои вещи, чтобы никто не мог их украсть и испоганить. Простые правила! Изучи расписание дежурных у входа - тех, кто проверяют сменку, и тех, кто стоит между этажами. Помни, когда кто и где обретается, и не посещай эти места. Залог долгой и здоровой жизни. Четвертый этаж обиталище первоклассников в первые три часа особенно удобен для переживания перемены - там курсируют учителя, там сутолока и гам и тебя очень трудно обнаружить.
      Очередное подтверждение моих простых истин - решившаяся сама собой проблема с трудом. Просто пришло время, когда нас отпустили с верстаков и поставили к станкам. И сразу же полегчало! Моржой, Корень и прихлебатели по горло оказались заняты управлением чугунной машинерией и у них не оставалось времени на меня. Я же, в свою очередь, всегда выбирал самый дальний станок, прячась от мучителей за корявым стальным лесом колюще-режущего оборудования. Здесь, в изоляции, было спокойно и можно было не торопясь обдумать пути отхода после урока.
      После окончания уроков надо как можно быстрее идти вниз, в раздевалку и там сразу же затеряться в мощно пахнущих стеллажах с зимней одеждой - я всегда вешал свою на чужой стеллаж, чтобы не встречаться с одноклассниками. После этого, надо как можно аккуратнее проскользнуть к выходу и хорошо, если в этот момент подвалит толпа других учеников. После покидания родных пенатов следует как можно быстрее отдалиться от здания школы, желательно держась тени деревьев во избежание нежелательного контакта. Потом пересечь пустырь за зданием старого клуба - это место было выбрано ввиду полной непосещаемости никем из знакомых ненавистников. И у самого дома вздохнуть с облегчением и начать наслаждаться прогулкой. Это, пожалуй, была самая приятная часть моего дня - впереди лежал дом, и я снова избежал всех опасностей, был жив и невредим и наслаждался каждым шагом. Жертва вновь выбравшаяся из капкана.
      И вы будете говорить, что я жил скучной жизнью? Да полноте! Это была очень насыщенная жизнь. Мой путь постижения себя! Путь поиска смысла!
      С помощью предупредительных мер можно было избежать до восьмидесяти процентов издевок. Остальные десять можно было просто перетерпеть. Иногда случались форсмажорные ситуации, когда какого-то урока не было и нам приходилось академический час высиживать в классе одним. Но и тут существовало несколько выходов - надо было внимательно смотреть за ситуацией и реагировать в зависимости от степени ее накаленности. Вновь спасала мимикрия. Оказалось, что если сидя на своей первой парте опустить голову на руки и притвориться спящим то вероятность, что к тебе пристанут, падает процентов на сорок. Также с парты надо убирать все вещи. Терпение и отсутствие реакции на баллистические налеты тоже помогает избежать неблагоприятного развития вещей. На вопросы следует отвечать жестами качать головой как можно более неопределенно, чтобы не смогли правильно истолковать. Ни в коем случае ни с кем не встречаться глазами провоцирует на очередной наезд. Слушать, смотреть, анализировать. Не одеваться ярко. Сливаться с толпой. Улыбаться, когда все смеются, чтобы не заметили мрачного лица. Если уж день откровенно неудачным и тебя твердо выбрали козлом отпущения на ближайшие полчаса - лучше заблаговременно покинуть класс и погулять по пустым этажам. Гнев лишенного игрушки Моржоя ничто по сравнению с тем, что придется испытать в классе.
      Яркий пример: урок истории без учителя. Шум и оживление, перекидывание самолетиками, смех, чья-то звучная отрыжка - неблагоприятный вариант. Сейчас кто ни будь обратит свое внимание на меня. И правильно - Моржой громко говорит "чмо!" Я не реагирую и тогда он начинает громко рассказывать пошлые анекдоты, причем каждый раз в главной роли я. Все довольно смеются. Я тоже улыбаюсь, хотя мне не смешно. Особенно у Моржоя получаются анекдоты про дистрофиков а ля "Откройте форточку, душно у вас... Бедный Коля, он так любил сидеть и смотреть в окно!"
      Ха-ха-ха! Лиц не видно, но смех у толпы всегда один. Причем так присутствуют и девичьи голоса. Бежать еще рано - лучше потерпеть. И какое-то время спустя они успокаиваются и я вновь вздыхаю с облегчением, чуть ослабляю внимание и начинаю прикидывать пути отхода после звонка. Все порядке... до следующего раза.
      На контрольных я всегда давал списывать, даже своим злейшим врагам. Всегда надо уметь откупиться малым. Никогда не стоит тянуть руку, когда вызывают, чтобы не стоять перед доской и не слушать смешки. А уж если вызвали, не спешить с решением, чтобы не вызвать раздражения Моржоевой своры.
      Но, как я уже говорил, к тому времени я уже контролировал ситуацию, а не она меня. Больше того, мой внутренний мир все меньше подвергался стрессам. Отчасти из-за сокращения количества издевок, отчасти из-за того, что я научился их предугадывать, но в основном из-за того, что моя голова всегда была настолько занята напряженным мыслительным процессом, что на чувства и самокопания просто не оставалось места! Вот оно - секрет душевного равновесия - мозг всегда должен быть занят. Не быть праздным!
      И опять же я примирился с моей жизнью. Научился терпеть, научился ждать, научился не реагировать ни на что. Это ведь и был мой панцирь - это переплетение тактики, логики, постулатов, страха и терпения. И он становился все толще! Я сам наращивал его, пряча испуганного слизняка под толщей ментального хитина. И мог уже по желанию скрываться в прохладных глубинах своей раковины. Может быть, некоторые назовут потерю чувствительности банальной черствостью, но по мне - это скорее механизм выживания! Так что я почти не страдал. И знаете что - жизнь по прежнему казалась мне нормальной!
      Отбросьте-ка саморефлексию - это оружие неудачников, а мы не неудачники, нет!
      Мы управляем своей судьбой. Глупо оценивать себя, это могут сделать только другие, а вот их то мнением достаточно легко управлять. Не надо решать правильно ты поступил или неправильно, хорошо или плохо. Не надо пустой морали - в вопросах выживания морали нет и не будет. Опасно-неопасно - вот истинные критерии. Следуя им, можно навсегда избежать неприятностей - не ходи без каски по стройке, не ходи через дорогу, полную машин - воспользуйся переходом, не летай на самолетах, если они падают, не ходи в рестораны, если их взрывают.
      Просто не будь там, где можно попасть в беду - просто смотри себе под ноги и не ступай в дерьмо. Не надо концертных залов и баров - не надо ночных улиц, даже если они очень красивы. Волков бояться, в лес не ходить - вот так говорят до первого волка. Не связывайся с людьми, которые могут тебе навредить - держи дистанцию. Не связывайся с людьми, друзья которых могут навредить - всегда знай, с кем общаешься и умел определять степень их опасности. Риска никогда не должно быть, или он должен быть стопроцентно просчитан. И не заводи связей, которые могут тебя спеленать.
      Я взрослел - и истины эти открывались мне одна за другой. Мне становилось легче и легче жить. Я схлопывал сворки раковины и шумы внешнего мира все отдалялись от меня. Жизнь приобрела успокаивающую монотонность - утро, полное тактических маневров во спасение собственной шкуры, вечер - в созерцании и раздумьях наедине с собой. Оказалось, что со мной мне очень весело - я придумывал себе различные игры, в которые погружался почти полностью. Ну, или просто мечтал. Удовольствие мне всегда доставляли мечты о чем ни будь отвлеченном - я раскусывал чисто теоретические проблемы, как лесные орешки. Я много читал, полностью отключаясь от окружающего мира. Кажется, я что-то начинал понимать.
      Мои одноклассники тоже росли. Открытые агрессивные издевки по мере взросления начинали сменяться холодным презрением, эдаким ледяным бойкотом. Я был в касте неприкасаемых - со мной никто не хотел сидеть даже позади или впереди меня, так что вокруг всегда было много места. Со мной никто не разговаривал, так что за день в школе я не произносил и двух слов. Меня, впрочем, это устраивало - совершенно не о чем было говорить с этими странными людьми. У них была какая то своя жизнь, у меня своя, и цель была уже близка - я словно становился невидимым.
      Ну, конечно Моржой, Корень и кучка шакалов никуда не делись, но ввиду моего отсутствия ничего особо не могли сделать.
      Я же развивал свою программу и дальше. Учителя нашей школы негласно делились на категории сильный\слабый. У первых на уроках стояла тишина и порядок - мои любимые уроки, вторые же - ввиду слабости характера не могли рулить безбашенным подростковым стадом и потому там проистекал беспредел и хаос, что естественно пагубно отражалось на мне. В конце концов, я нашел выход и из этой ситуации - оказалось, что эти уроки можно пропустить.
      Прогулять! О, какое страшное слово было в начальных классах! Как мы все осуждали прогульщиков! Но, если палки, что такое невинный прогул по сравнению с перспективой очередного часа с Моржоем! Тем более что в виду моей хорошей репутации всегда можно сказаться больным и мне поверят! Зачем терпеть эти уроки, если можно просто на них не ходить.
      Наверное, я был первым прогульщиком в нашей школе, который вместо урока не лазил по заборам на соседней стройке, а чинно мирно шел домой и там спал. Спать я любил, это было второе мое развлечение после чтения.
      Оказалось, что можно было вообще не ходить на труд, появляясь через каждые дватри урока, и тогда сдавать двойную норму. И, если урока не ожидается, тоже можно пойти домой. Или, если день тяжелый, вполне можно сбежать с уроков.
      Просто надо знать предел, за которым твои частые отсутствия станут казаться подозрительными, регулировать норму твоего нехождения! Я всегда был достаточно умен, чтобы не запускать ситуацию.
      Субботники я саботировал, потому, что знал о них заранее. Общественные мероприятия, линейки, когда они еще были, старался по мере сил пропускать, дабы не встречаться с недругами. Всяческие экскурсии, выезды класса на природу я с внутренним негодованием отметал - что могло быть хуже часов на природе вместе с этими людьми? На общегородских же праздниках я старался как можно меньше появляться на улице, опять же во избежание нежелательных встреч, зато с удовольствием смотрел в эти дни в окно.
      Всяческие огоньки, сборища или, упаси бог, дискотеки прошли мимо. В такие дни я вообще старался не появляться на пороге родимого учебного заведения - возникнуть там было верхом безрассудства! В укороченные дни, накануне больших праздников, тоже лучше остаться дома - почти наверняка прогул не заметят. Если же придти, можно нарваться на приподнятое настроение одноклассников и соответственно на понижение барьера невидимости в пользу повышения уровня остракизма.
      Так или иначе, но в школе я появлялся все реже. И одновременно полз вниз уровень издевательств. Прозвище Коля-чмо осталось, но им пользовались крайне редко, потому что крайне редко мне выпадала хоть пара слов. Я даже стал его забывать. Кажется, и остальные тоже.
      Вот так проходит земная слава - независимо от того хорошая она или плохая. На свете тысячи жертв, но лишь единицы могут сбросить свое ярмо.
      Вы понимаете? Можно бороться - долго, трудно, с болью и кровью идти против потока, в котором все тебя толкают плечами. А можно просто сделать шаг в сторону! И все! Эффект то один - это победа! Увы, на свете много умных, но так мало по настоящему мудрых людей.
      Тщательно культивируемая - моя политика в конце концов начала давать свои плоды. В восьмом классе, зарвавшись на нехорошем уголовном деле, от нас ушел Корень - потеряно оглянувшись напоследок. Больше я никогда его в жизни не видел.
      По одному стали пропадать члены шакальей стаи - кто-то переходил в соседнюю школу, кого-то попросту исключили. Они уходили, а я оставался, подобно столетнему камню возлежащему в звонком ручье. Я и чувствовал себя таким камнем - жизнь бурлила и кипела вокруг меня, но я не ощущал ее тока. Я оставался неизменен. Я знал, что все когда ни будь закончится. И был почти уверен, что я при этом - останусь. Кажется, к тому времени я и достиг пика своей науки, которую излагаю вам, уважаемые мои слушатели.
      Мой день: я просыпался от тяжкого сна. Голова гудела, я страшно не высыпался, потому что полночи глядел в окно на пустую дорогу. Я сжимал зубы, приводил себя в норму, отчаянно борясь с желанием не пойти в школу но лимит прогулов уже исчерпан, а значит идти придется. Восстанавливал в памяти список присутствующих и отсутствующих недругов - одевался, умывался в состоянии несвежего зомби.
      Боролся с утренней депрессией. Перебарывал. По пути в школу моя голова была занята анализом будущего дня. Школа: проскользнуть мимо дежурных. До звонка оставаться на втором этаже в толпе. Перед самым звонком появиться в классе. Тихо присесть на первую парту, слиться с нею. Опустить голову. На перемене ошиваться на втором этаже. Появиться перед звонком. Опустить голову, сидя на первой парте.
      Не идти в столовую. Сбежать с последнего урока труда.
      На пути домой я чувствовал себя счастливым. Мир был такой ясный, такой свежий, так четко все виделось и было удовольствием вот так просто идти. Одному, когда вокруг никого нет и никто не может помешать.
      Дома я досыпал, видя красивые цветные сны - вот она, еще одна моя отрада. А потом читал до самого вечера. Сны тоже мои - они рождаются внутри раковины, на ее внутренней перламутровой поверхности. Ночью смотрел в окно на опустевшую улицу, враз ставшую таинственной и чуть пугающей. Часов до двух ночи я с восторгом наблюдал за потаенной, скрытой во тьме полуночной жизнью. Вот вам постулат - смотреть на ночные улицы гораздо лучше, чем по ним гулять! Уж поверьте эксперту. Утром я просыпался и все шло по новой.
      Окончательный перелом наступил после девятого класса. На этом знаменательном стыке неполного и полного среднего образования, на Рубиконе, отделяющем подающих надежды от посредственностей и споткнулось большая часть моих недоброжелателей.
      Раз-два - и вдруг не стало большей их части! Ушел Горгон, ушли некоторые Моржоевы прихлебатели. Классы резко поменялись в составе.
      Моржой не ушел - он оказался куда умнее, нежели я о нем думал. Каким то чудом, но он перешел в десятый класс. Но не в мой, а в параллельный, где у него еще оставались друзья и сподвижники.
      Нельзя сказать, что мне так уж сильно полегчало, но, несомненно, зима закончилась, и началась оттепель. Я, впрочем, продолжал совершенствоваться.
      Холодный остракизм некуда не делся - меня по-прежнему не держали за человека, но теперь это выражалось просто тотальным отсутствием общения. Я отвечал тем же.
      Нехитрые школьные радости не представляли для меня никакого интереса. Женский пол я тоже обходил стороной (хотя некоторые одноклассницы, из тех, что появились у нас недавно, и находили меня интересным, видимо, считая мое молчание и отчужденность признаками наличия некоей интригующей тайны), по той простой причине, что подобного рода общение потребовало бы от меня нарушить некоторые из тех установленных мною же принципов, а значит, вновь стать уязвимым. Кроме того, окружающие уже казались мне неизмеримо чуждыми, наподобие пришельцев с другой планеты. Я не мог говорить с ними, и не собирался заводить никаких знакомств, чтобы не потерять маневренности.
      В конце концов, все, что я требовал - это чтобы меня не трогали. Не подкаливали, не наступали мне на ноги, не били меня, не делали мельницу, не заталкивали в женский сортир, не крали мою сумку, не писали про меня гадости, не клеили мне "ударь меня" на спину, просто не делали ничего! Оставили меня в покое! Разве я не этого просил? Оставить меня одного! У меня свой путь под закрытыми веками. Свой путь под толщей песка. В слоях застывающего бетона.
      Просто оставьте меня в покое!!!
      И меня оставили. Остаток школьных чудесных дней прошел в размеренном однообразном существовании. Я не ходил на прогулки, не ходил на дни рождения, потому что мне не к кому было идти, не ездил на экскурсии, не бегал на свидания, исчезал из школы через две минуты после звонка. Я остался некурящим и непьющим, я совсем не ругался матом, не слушал громкую музыку, не смотрел телевизор с утра до ночи, с точки зрения взрослых я так и остался золотым ребенком.
      Под конец школы у меня возникли некоторые проблемы с прогулами, но грамотная политика нехождения помогла решить и эту неприятность.
      В классе ко мне больше никто не приставал. Моржой иногда подъезжал на переменах, да младое поколение начало пробовать на мне зубы. Но это все было мелочи! Ерунда. К концу школы я стал все больше ощущать странное равнодушие - мне все время вспоминался тот камень посередине ручья. Или я, подобно древнему китайцу, уже сидел на берегу своей реки и ждал? Потому что научился ждать? Все становилось незначительным, мелким, несущественным. Были только я и эта река.
      Людской поток кипел вокруг - цветные пятна, лица разные, но вместе с тем одинаковые, похожие, изменяющиеся, люди, люди, похожие на вечнозеленый кустарник волнующийся под ветром. Общество, стадо, и кажется, тогда я понял, что лучше их.
      Они не сделали того, что и я. Они не смогли бы. Они жили своими мелкими страстенками, желанием, их двигало примитивное. Они не хотели ничего анализировать. Они не знали, как избежать неприятностей. Они были по уши в дерьме и тянули скрюченные дурнопахнущие конечности к моему костюму из белого шелка. Но теперь то я знал, как избежать их прикосновений.
      Это путь духа и постижения себя. Это настоящее отшельничество. Это высшая степень отшельничества. Это самостоятельно отделение себя от мира. Оставление благ во имя торжества свободы духа.
      Это одиночество в толпе.
      В конце десятого класса Моржой полностью завалил годовой экзамен и был с помпой отчислен прочь. Я слышал об этом, но не испытал никаких особенных чувств - странно, оказалось, что я совершенно не ненавижу Моржоя. Мне просто было на него наплевать. К тому времени я почти не видел его. К тому времени я почти никого уже не видел, крайне редко появляясь на уроках. Мой панцирь достиг толщины бетонного дзота и из-за его толстых стен уже никто не мог до меня докричаться.
      Вот так закончилась моя десятилетняя школа жизни. К концу обучения я уже полностью утратил известность. В школе меня почти позабыли. Мое выпускное сочинение получило пятерку с плюсом. На фотографии класса меня не было, потому что тот день я прогулял. Учителя тепло со мной попрощались. Я сдал на пять математику и впервые одел костюм с галстуком. Никто из одноклассников не удостоил это и единым словом. На торжественной части вручения аттестатов мне никто не хлопал и я прошагал всю дорогу до потной руки директора в торжественной тишине. На выпускной бал я не пошел - там был и параллельный класс, и те недруги, что еще оставались. Кроме того, я не понимал, что мне делать среди всех этих чужих абсолютно людей.
      После окончания торжественной части я, в костюме, с аттестатом, крошечным колокольчиком на груди (о, колокольчик, бесхитростный символ принадлежности к стаду!) вышел из школьных дверей и пошел, не оглядываясь, во взрослую жизнь.
      Больше в школу я так никогда и не вернулся. Откровенно говоря, мне было на нее глубоко наплевать. На свете есть вещи, которые вовсе не стоят вашего внимания.
      На свете полным-полно таких вещей.
      А еще через какое-то время я победил своего врага. Сидел на берегу и смотрел, как его труп плывет мимо меня. Беда в том, что к тому времени я уже не считал его врагом. Это, пожалуй, один единственный минус рассказанного мной метода.
      Я уже не помню, зачем меня занесло на улицу возле стройки. Какие то мелкие дела, может быть, я захотел срезать. Стройка была та самая, на которой в золотые школьные годы так любили ошиваться местные хулиганы. Место, которое я не посещал давным-давно.
      И вот, вновь стоя здесь, где-то полгода спустя после окончательного и бесповоротного получения среднего образования я вдруг услышал слабый молящий голос, который игривый утренний ветерок донес до меня со стройки. Голос был смутно знаком, и я, сам не зная зачем (очень редкий случай) отправился на зов.
      Утренний осенний денек был прекрасен - синее-синее небо, тихо умирающая по канонам японской красоты природа. Желтые листья и бодрящий холодок.
      Стройка так и осталась замороженной - унылые бетонные плиты, ребра арматуры на фоне неба. Моржой висел на краю второго этажа, судорожно вцепившись поцарапанной рукой в обгрызенный временем край и моляще смотрел в небеса. Две пустые пивные бутылки и дымящийся бычок отмечали место его последней стоянки. Две параллельные царапины на бетоне и раскиданный в стороны сор давал ясное представление о случившемся. Видимо пивший пиво Моржой пытался облегчиться с высоты второго этажа, но не рассчитал возможностей собственной вестибикулярной системы и, получив легкое vertigo, сверзился вниз. Каким то чудом он успел ухватиться за край плиты и теперь нелепо болтался на высоте десяти метров над грудой битого кирпича и бетонного лома. Когда я подошел, Моржой отвел взгляд от небес и устремил его на меня.
      - Эй, слышь! - сипло крикнул он, - помоги, а?!
      Я стоял и смотрел на него. Потом произнес:
      - Привет, Моржой...
      Он пялился бессмысленным непонимающим взором - глаза как стекляшки. Рот раскрылся, оскалился, так что стали видны зубы - желтые и подгнивающие. Секунду спустя Моржой меня узнал:
      - Колян! Это ты, Колян, да, ты? Да помоги же! Я навернусь счас... Дай руку, Коль...
      - Чмо...
      - Что? Что?!
      - Ты забыл добавить "чмо", - сказал я и посмотрел ему в глаза.
      Моржой глядел на меня. И надежда, вспыхнувшая было при моем появлении, стала исчезать у него из глаз - а еще говорят, что эта тварь гибнет последней. Моржой меня узнал, а теперь вот вспомнил все остальное. Понял, кто стоит перед ним.
      Глаза его выпучились, широко отрытые и блестящие, но теперь там был только страх и какая-то животная мольба. И тут я, глядя на повисшего над бездной недруга, вспомнил, где уже видел подобный взгляд. Ну конечно, именно так смотрел на меня Лешка в ту зимнюю ночь, когда мы бежали прочь от Моржоевой банды. Все возвращается, нужно лишь уметь ждать, и смотреть.
      "Руку!" - молил без слов Моржой, по милости которого я лишился своего последнего друга, - "дай же руку!!".
      Он не говорил не слова. Он бы туп, но понимал, что попался, что вслух молить бессмысленно. И поэтому он только смотрел - со страхом и какой-то тоской. А я смотрел на него и тут заметил, как осеннее небо красиво отражается у него в глазах. В кой то веки, в первый и последний раз за свою недолгую и бессмысленную жизнь Моржой доставил мне эстетическое удовольствие.
      Я не подал руки тогда, зимой, не подал ее и сейчас. Просто стоял и смотрел на него, а потом он сорвался и разбился каменный мусор внизу. Может быть, он умер сразу, а может быть, еще некоторое время мучился - не важно, в конечном итоге мне было совершенно все равно.
      Вот вам закономерный итог. Моржой был моим врагом. Он испортил мне жизнь. Но когда я ненавидел его, я не мог его одолеть. Когда же я исключил его из своей жизни, судьба предоставила мне шанс. Так зачем бороться? Зачем проливать кровь?
      Зачем все эти страсти, эта лютая ненависть, которую возводят в смысл жизни?
      Достаточно просто отринуть это от себя, исключить из своего кругозора, отбросить! Просто закрыть глаза и вот оно - ты победитель! Не идти напролом, быть гибким - закаленная сталь сломается под нажимом, а резина согнется и вновь распрямится. Так кому нужен стальной стержень в характере? Таких людей можно сломать. А если у тебя нет стержня - так значит и сломать тебя нельзя! И прогибаясь под очередном стальным катком, что в изобилии преподносит нам жизнь, всегда надо помнить - в конечном итоге останешься только ты. Вот моя методика - в конце концов мы ломаем раковину, но обнаруживаем, что слизняк внутри сделан из резины и давно ничего не чувствует.
      А победить врага можно и так - просто в нужный момент не подать руку помощи.
      Бесхитростная взрослая жизнь внесла свои коррективы - для существования в обществе необходимо выполнять ряд простых правил - иначе тебе не видать достатка. Я уже не мог измениться, да и не нужно это было. Так или иначе, я больше уже никогда не был жертвой. Мне никто не нужен, это да, но окружающие этого не знают - я теперь ношу маски - доброго товарища, надежного подчиненного, разделяющего взгляды соратника по убеждениям. Это оказалось очень просто, и жаль, что я не додумался до этого в школе. Может быть, тогда жизнь сложилась по-другому. Хотя с другой стороны не пройдя свой путь до конца, я бы вряд ли стал бы ими пользоваться.
      Меня считают общительным, обаятельным, удачливым. У меня много приятелей, большая часть из которых меня раздражает, но они полезны и потому я остаюсь рядом. Никто не догадывается о моей роли в школьные годы. Я много улыбаюсь, следуя заветам Дейла Карнеги. Моя маска смеется, шутит, протягивает руку для знакомства, но за ней, за этой хохочущей дружелюбной мордашкой скрывается истинный я - странное холодное существо, которое спокойно и равнодушно смотрит на мир. Смотрит, анализирует, и не испытывает особого интереса. И ничто...
      слышите, совсем ничто не может заставить его поколебаться. Наверняка оно там, внутри, одето в белоснежный костюм из лучшего шелка.
      И оно... я, никогда не совершаю ошибок. Это мой редкий дар. Я никогда не попадаю в плохие истории. Не совершаю необдуманных поступков, и у меня нет душевных порывов. Вокруг меня никого нет, а значит, никто не может утащить меня за собой в трясину. Так, что я счастлив. Одному проще. Один значит неуязвим, слышите вы, безвольное людское стадо с колокольчиками на шеях? Я стою в стороне и смеюсь над вами, раз за разом наступающими на одни и те же грабли. Вы почти не думаете! За вас думают дремучие инстинкты. Я же не о чем не жалею! Слышите, ни о чем! Все проходит! Все! Я в стороне! Я счастлив! У меня ведь даже совсем не врагов! Я доволен своим рассудком! Я весь белом! Я не барахтаюсь в дерьме и достиг этого своими силами! Я наверху, я выше, меня невозможно достать, я знаю, как избежать неприятностей!!!
      Вы понимаете меня?!!
      Понимаете...
      Люди?
      * * *
      Стук!
      - Ах, черт...
      - Ну куда ты, блин!
      - Понимаете... это же просто! Никакой тебе агрессии... ничего из этого дерьма...
      ну просто...
      - Эка его развезло. Видать и вправду непьющий. Вот что старый добрый стресс с людьми творит.
      - Понятие...
      - Коля дай стакан, не проливай зря...
      Стук-стук.
      - Вот... ваш возьмите. Ну, вы поняли, о чем я. Вижу, что поняли!
      - У нас тут прямо вечер признаний какой-то. Господи, с какими людьми я еду в одном купе! Один живет ради того чтобы изничтожить ближнего своего. Второй же вообще явно всех переживет... перешагнет просто... А в общем, я его понимаю.
      - А я нет... я вообще не хрена не понял. Че он всех послал то? Что это за цель такая? Пресмыкаться? Ползать на брюхе? Ждать?
      - Да ждать! Тот, кто ждет - тот сильнее. Истинная сила, она в бездействии!
      - Чего?! Бездействие! Прогибаться под всех, так ты скажешь, да Коль?
      - И скажу! Н-ничего вы не п-поняли! Ничего! Вам и не понять!
      - Что?!
      - Леш, остынь...
      - Он сказал, мне не понять? Что он имеет в виду?
      - Куда ж вам понять то? Это надо иметь особый с-склад ума! Не то...
      - Ну, договаривай! Не то, что у меня, да? Ты хорошо подумал?
      - Ч-что?
      - Хорошо подумал, прежде чем это сказать?!
      - Алексей! Ну, спокойно!! Не надо его трогать!
      - Да его, блин, тронешь! Китаец древний...
      - Алексей!
      - Отстань, Толич! Пусть он мне объяснит, что имел в виду!
      - Н-не объ... объясню... Бесполезно объяснять!
      - Хочешь сказать... я - быдло? Не пойму?! Мозгов не хватит!? Я - было, да?!
      - Руки!!!
      - Отцепись, Толич, я те грю!!!
      - ВСЕ! Сели! Хватит!!
      - Че ты командуешь то?!
      - Бесполезно объяснять... не поймет...
      - Леша сядь! И ты Николай, помолчи, не к чему конфликты разводить! Что вы как с цепи-то сорвались! У каждого своя точка зрения. Каждый ее при себе держит! Всем хорошо! Все довольны! Ну, рассказал человек байку...