На самые обыкновенные вопросы, касающиеся жизни Чеберяковой и ее друзей, решительно никто, - ни взрослые, ни дети, - не решался отвечать. Когда удалось буквально вырвать признание у фонарщика Шаховского о том, что он видел Андрюшу с Женей, он впал в большой страх и уныние, и когда члены этой шайки обнаружили, кто именно пошел против них, они избили Шаховского, грозя его подколоть. В таких тяжелых условиях приходилось {135} распутывать это дело. Шаг за шагом подвигался я, чувствуя, можно сказать, почти зная, что иду верным путем.
      "Когда меня уволили и когда все внимание перебросили на бесплодную почву ритуального убийства, я стал работать дальше. Вполне выяснив мотивы убийства, я решил во что бы то ни стало добиться сознания убийц. Вскоре для этого сложились благоприятно обстоятельства. Из тюрьмы был выпущен анархист-коммунист Караев, где он отбывал более чем трехлетнее заключение за хранение взрывчатых веществ. Мне было известно совершенно исключительное доверие и уважение к нему, которое он завоевал у арестантов-уголовников. Его вызывал знакомый студент Махалин, взявшийся за розыски по делу Ющинского, вызывал помочь ему в обнаружении убийц. Караев согласился, так как возмущен был этим убийством и теми обвинениями, которые стали распространяться про евреев. Он приехал в Киев. Я виделся с ним, конечно, совершенно под другой фамилией, заявив ему прямо, что конспирирую и что пусть он меня знает под видом Ивана Ивановича Карасева. Он согласился. Я уже знал, что среди убийц были Латышев, Рудзинский и Сингаевский. Я предложил такой план: через Киев должен был проходить под конвоем один из деятельных членов шайки каторжанин. Караев должен был предложить Сингаевскому организовать нападение на конвой в целях отбития товарища. Сингаевский, родственник этого каторжанина, загорелся этим планом и перед лицом предстоящей опасности доверился Караеву, который между разговором бросил фразу:
      "- Был как-то в жандармском, допрашивали меня... Слышал, как в соседней комнате кто-то показывал, что ваши расправились с Ющинским и тебя "пришивают" к делу.
      "Сингаевский всколыхнулся, заявил, что это выдают "шмары", т. е. девицы, которые раньше были в их компании и стал говорить, что необходимо из жандармского управления выкрасть все это дело и полковника Иванова убить.
      "- А зачем Андрея так искололи?
      "- Это все придумала министерская голова Рудзинского.
      "Таким образом сознание Сингаевского в участии в этом убийстве, как его самого, так и признание об участии в нем Рудзинского, было налицо. {136} Необходимо еще было сделать несколько шагов, чтобы довести это дело до конца. Но вдруг все сразу меняется: Караева арестовывают по какому-то анархическому делу и высылают, а потом арестовывают и Красовского.
      Интересно вспомнить, что Латышев, когда его стали допрашивать по делу Ющинского, тут же, на допросе, бросился в здании судебных установлений с третьего этажа вниз головой во двор и разбился насмерть.
      Еще необходимо знать, что Рудзинский и Сингаевский сами заявили в полицию - "сознались", - что они именно 12 марта совершили кражу - разгром магазина на Крещатике. Это неожиданное сознание двух опытнейших громил, зарегистрированных в полиции, ясно показывает, что этот их поступок является ничем иным, как проявлением самозащиты, желанием взять на себя меньшую вину, в виду грозящей большей.
      Далее Красовский дает пространные показания со слов сестер Дьяконовых, которые вызваны на процесс в качестве свидетельниц.
      Показание этих сестер мы изложим с их собственных слов.
      Сравнивая все то, что сделал Красовский в расследовании этого дела, с теми пустяками, которые мы слышали на этом процессе со стороны обвинителей, ясно видно, что Красовский стоял на верном пути расследования, и если бы ему не мешали, всего вероятнее, что он раскрыл бы это кошмарное преступление.
      LV.
      Сестры Дьяконовы.
      Они были не только дружны с Чеберяковой, они находились под сильным ее влиянием и давлением.
      - Им теперь, - говорил Красовский, - угрожает опасность для их жизни.
      Вера Чеберяк, эта необузданная, болезненно страстная, почти больная в известном отношении женщина, бурно врывается в кропотливую жизнь этих швеек. Она - король среди них. У нее свой дом, есть гостиная, рояль, обстановка, дети - все то, что дает уют, успокоение и мещанское счастье в жизни людей. О ней говорят. Ее побаиваются. Она - {137} чиновница. Гости у нее не простые: "профессора", "доктора"; и эти наивные души, эти девушки рады говорить, что вот и они бывают в "хорошем обществе"... Правда, эти "доктора" - в студенческой форме - не беда! - Правда, эти "профессора" называются Ваньками, Рыжими и пр. - и это можно пропустить мимо ушей, - вероятно, Чеберякова с ними так дружна, на такой короткой ноге, что может так их звать...
      Но вот в игре в почту они, эти почтенные господа, не выдерживают и пишут девушкам анонимные пакости, а один из них предлагает меньшей Дьяконовой "выйти за него замуж" и еще что-то, совершенно неприличное, - все это смущает разочарованных девиц. Они удивляются тону этих "профессоров" и "докторов", - "а еще образованные!" думают они, - даже возмущаются, вскакивают и спешат уйти, будучи оскорбленными в лучших своих чувствах...
      Чеберякова их успокаивает: все это "так", случайно, не надо быть обидчивыми и все принимать так близко к сердцу. Но молодое сердце не мирится, - обида слишком остра... Но что будешь делать? Куда пойдешь? Дом Чеберяковых - единственный, где кипит какая-то странная, какая-то ужасная, но заманчивая жизнь... Пред судом проходят несколько девушек - жительниц далекой окраины Киева. Занимаясь шитьем, эти швейки строят свою скудную жизнь, как могут, как умеют... Интересы их бедны, впечатлений мало... Улица - вот их клуб, их большой выход в свет: всем им так хочется хоть как-нибудь, хоть чем-нибудь скрасить свою тяжелую жизнь. Несложные романы, мелкие интрижки, ревность, ссоры, кокетство, ухаживания переплетаются, запутываясь в клубок жизни скучной, мелкой, серой.
      - Чем вы занимаетесь? - спрашивает прокурор.
      - Я замужем, - гордо, поспешно ответила одна из них. Вот высший идеал, вот счастье этих тружениц, счастье, далеко не для всех из них доступное... Хоть плохо, хоть как-нибудь, но жить своим углом, своей семьей, вот о чем мечтают они...
      Мало-помалу дом Чеберяковой делается самым замечательным в этом околотке и правительница его ловко прибирает к рукам всех, кого надо, наводя кругом боязнь, переходящую в трепет и страх... Как ее ослушаешься, когда ее "профессора" и "доктора" - {138} горой за нее, и сохрани бог, если на кого обрушится их гнев!..
      А Чеберякова?
      О, она не церемонится!
      Вот Чорнякова, молодая женщина, наиболее красивая из всех, прошедших на суде, недавно вышедшая замуж, она позволила себе, в присутствии этой чиновницы, еще до замужества, пококетничать с братом сестер Дьяконовых.
      И что же?
      Чеберякова встретила ее на улице и сейчас же избила растерявшуюся девушку, прямо, не говоря ни слова, ударив по лицу.
      - За что? Что я сделала? - зарыдала оскорбленная, перепуганная девушка.
      - Не смей кокетничать!
      Оказывается и на эти интимные стороны жизни простирается могущественная длань этой строгой дамы. Это она увлечена всеми мужчинами, живущими здесь, от любовника Мифле, которому выжгла глаза, до всех парней околотка, - это она вместила всех их в любвеобильное сердце свое и никому нельзя, никто не может нарушить ее прерогативы!
      Дом Чеберяковых главенствует над всеми в Загоровщине... Согласитесь сами, как трудно, как ужасно трудно было им, этим бедным девушкам, освободиться от гипноза, от власти Веры Чеберяковой и заговорить обо всем открыто, откровенно, помня только об одном: об истинной правде жизни, как бы эта правда ни была тяжела и жутка.
      Их две - Екатерина и Ксения.
      Екатерина старше, положительной, умней, находчивей...
      Спокойно, ровно, приятным контральто, повествует она, полный ужаса, свой рассказ:
      - Двенадцатого утром, часов около двенадцати, зашла я случайно к Чеберяковой... Постучалась... Она не сразу отворила... Встретила меня очень ласково.
      - Вот, - кстати, будем пить чай, - и она пригласила меня в кухню.
      "В кухне кипел самовар, посреди комнаты стояла ванна с мутной водой...
      "- Зачем это ванна у вас?
      "- Детей и мужа купать... - быстро ответила Чеберякова. {139} "- Мне показалось это странным, еще день, а мужа купать собирается; детей нет - а вода грязная. Я больше ничего у нее про ванну не спрашивала...
      - А какая ванна, из чего она сделана? - спрашивает председатель.
      - Ванна деревянная, - отвечает она, не думая и вместе с тем подтверждая показание других свидетелей.
      "- Я заметила, как вошла, что трое мужчин перебежали из комнаты в комнату...
      "Я спросила: кто это у тебя?
      "- Это свои, хлопцы...
      "Чеберякова уходила к ним и что-то говорила, выкрикивая более звучным голосом:
      "- Чаю вам прислать, хлопцы?
      "- За колбасой послать?..
      "-Я ушла...
      Что-то недоброе сейчас же шевельнулось в сердце Екатерины Дьяконовой, но она захлопоталась и за делами никому ничего не сказала и теперь забыла, не может вспомнить, что именно ей тогда показалось в это время...
      - Вечером тринадцатого прибегает к нам Чеберякова, - рассказывает далее Екатерина Дьяконова. - Она была очень взволнована. Поговорили... Уходя, просит нас пойти к ней ночевать...
      "- Зачем?..
      "- Мне страшно одной...
      "Мы пошли... Дети Чеберяковой были у бабушки. Мужа не было дома...
      Улеглись спать с ней вместе на одной кровати... Я сняла ботинки... Нога опустилась, и я нечаянно дотронулась до мешка, стоявшего в ногах у кровати, и вдруг я ощутила там что-то упругое, холодное...
      "Мне стало ужасно страшно...
      "- Что это там?.. Кто это там стоит?..
      "- Спи, спи, ничего там нет, это тебе так кажется...- И я в трепете вдруг сразу заснула.
      "Я убеждена теперь, что это был труп Андрюши.. - заявляет Дьяконова.
      - Утром, как только встала, я поскорей ушла домой...
      "За день как-то забылось об ночном страхе, и вечером к {140} нам пришла опять Чеберякова и стала звать меня к себе ночевать. Мы пошли втроем: она, я и моя подруга...
      "Мы взошли в кухню, и вдруг на всех нас напал такой ужас, такой страх, что мы сразу все втроем бросились бежать, оставив в квартире не погашенной лампу. Отчего мы бежали - я не знаю, но было так ужасно...
      Первую весть об открытии трупа Ющинского приносит Дьяконовым Чеберякова.
      - Когда я это узнала, - говорит Екатерина, - я подумала: это они убили его, это был труп - то, до чего я дотронулась тогда ночью. Но потом меня никто об этом не спрашивал, и я никому не говорила...
      Что творилось в душе этой девушки?
      Она догадывается обо многом. Живя в этом районе, все чаще и чаще наталкивается она на различные обстоятельства, которые еще ближе ставят ее к этому ужасному делу. И когда она рассказывает все здесь на суде, все понимают, что это серьезно, что нельзя сочинить то, что она говорит, что здесь правда жизни, правда ужасная, вошла вместе с ней в залу суда, как уже не раз входила она вместе с другими свидетелями, но теперь... теперь все чувствуют: наступила решительная минута...
      - Я зашла в лавку к Адели Равич, и в разговоре случайно она сказала мне, что видела труп Ющинского в ковре в квартире Чеберяковой.
      - Когда вы были 12, как был ковер?
      - Ковер был закинут, край на край.
      - Может быть, и еще что-либо вы знаете от Адели Равич? - язвит ее кто-то из обвинителей.
      - Да, знаю, - спокойно говорит Екатерина Дьяконова. - Ботинки покупала я и видела, что на девочке Чеберяковой - падчерице - были надеты мужские ботинки... А когда я спросила у Чеберяковой: Чьи это ботинки... Она сказала мне - Жени... А это неверно: у Жени ботинки были на пуговицах, а эти на резинках... Это были ботинки Андрюши Ющинского... Это его ботинки... Я помню их...
      Шелест проходит по залу.
      Старшина присяжных просит председателя немедленно вызвать мать Ющинского, чтобы допросить ее по поводу ботинок. {141} Мать-то, мол, знает ботинки - проверить надо - врет она, или нет...
      Когда мать, вызванная через полицию, явилась в суд, когда ее вызвал председатель, все почувствовали: вот решается... Спрашивают:
      - Какие у Андрюши были ботинки?
      Сейчас же отвечает, описывая подробно, и ее описание слово в слово совпадает с тем, как описывала их Екатерина Дьяконова.
      Это производит громадное впечатление: чувствуется, что экзамен сдан, что этой девушке стали верить.
      Долго рассказывает она о том, как ее встречает какая-то маска на улице, выпытывает и выспрашивает, что она знает по этому делу. Потом наступает время знакомства с Красовским, бывшим начальником сыскной полиции, который "сумел войти к ней в доверие и которому она впервые рассказывает почти все то, что говорит на суде...
      - А о трупе, со слов Равич, вы рассказывали ему?
      - Нет...
      - Почему...
      - Равич взяла с меня клятву, что я никогда никому про это ничего не скажу...
      - А теперь вы говорите?
      - Да, я приняла присягу и думаю, что здесь должна сказать все, что знаю... Вот я и говорю...
      Долгое время обвинители стараются сбить ее, но эта девушка так просто, как проста сама жизнь, отвечает им, что решительно ничто не может ее сбить. Видно, что ей нечего сочинять и достаточно рассказать то, что было на самом деле.
      - Когда вы бывали у Чеберяковой, не видели ли вы, сколько у нее было подушек? - спрашивает защитник Грузенберг.
      Все настораживаются, понимая куда клонится этот вопрос.
      - Видала, четыре подушки.
      - И что же, все были в наволочках?
      - Нет, после 12 марта, когда я ночевала, одна подушка была без наволочки... {142} - А какие были наволочки?..
      - Белые, коленкоровые, посреди вышиты вензеля.
      - Вам предъявлял следователь наволочки?
      - Нет, никаких наволочек мне не показывали...
      - А вот эту посмотрите,-и ей передают кусок той наволочки, которую мы уже знаем.
      Напряжение в зале дошло до крайнего предела. Буквально все затаили дыхание. Прокурор, защита поднялись с мест... Все возбужденные смотрят туда, где около свидетельской стойки стоит эта худенькая девушка...
      Бейлис тоже тянется из-за решетки. Ему интересно посмотреть эту загадочную наволочку!..
      На него никто не обращает внимания... Какое нам дело до Бейлиса? Сидит за решеткой - и ладно! Нам так необходимо всем знать, что было там, у Чеберяковой - ведь к ней последний раз в жизни заходил Андрей Ющинский.
      - Да, узнаю, это наволочка Чеберяковой...
      Общее таинственное, жуткое молчание...
      - Почему вы опознали?..
      - По вензелю...
      Вызывают Чеберякову.
      - Чеберякова, слышали?
      - У меня? Наволочка? Никогда не было... У меня совсем наволочек не было.. Просто так, одна ерунда, исподняя - ситец, а сверху накидочки такие с прошивочками...
      Торопится она, спешит...
      - Может, у ней и подушек не было?
      Дьяконовы, Гаевская, жившая у нее полтора месяца около времени убийства, - все в один голос опровергают ее.
      Она трещит, трещит свое, все той же скороговоркой. Идет на место все так же, никому не смотря в глаза, и лицо этой полуцыганки зло, угрюмо, полно жестокой мстительности... Тяжелые складки легли по щекам, и жутко становится за этих девушек, которые еще могут испытать на себе тяжелую руку этой авантюристки...
      Большое волнение, несомненно, испытывали они и в суде. Когда Замысловский позволял им задавать такие вопросы - притом в некорректной, грубой форме, - которые он не посмел бы задать ни одному человеку "из общества", - сестры Дьяконовы остались беззащитными. И это обстоятельство {143} так было тяжело, так невыносимо, что всюду слышался протест по поводу подобного образа действий гражданского истца, правда, всем хорошо известного, столь прославленного, вместе с Пуришкевичем, скандалами в Государственной Думе.
      Отметим здесь, что и вторая сестра Дьяконова тоже опознала наволочку.
      Допрос Ксении Дьяконовой в общем многое подтверждает сказанное ее сестрой Екатериной, но сам по себе не имеет большого значения, почему мы и не излагаем его здесь.
      Чеберякова все время старается весело держать себя во время этого допроса: она смеется по каждому поводу, но этот смех - смех смерти над жизнью, - еще более вырисовывает ее. Но все-таки она не выдержала своей роли: придя на вечернее заседание в черном кружевном платке вместо шляпы, в красной кофте вместо черной жакетки, она вся изменилась: и злость и ненависть залили ее омраченное лицо.
      В перерыве она стала грозить девушкам, ругать их, о чем и было заявлено суду...
      LVI.
      Свидетель-кровельщик.
      Много раз на суде поднимался вопрос о том, где был труп Ющинского после убийства, и много раз мы слышали, что труп находился в квартире Чеберяковых: то в ковре под диваном, то в ковре в ванне, то в мешке возле кровати Чеберяковой.
      Вот и опять явился новый свидетель, свидетель-кровельщик. Входит он, весь забинтованный. Он только что из больницы. Расшиб голову, почему раньше он и не мог явиться в суд. Суд определяет сложить с него штраф.
      Он очень толково рассказывает о том, как, прийдя к Наконечному по своему делу, - в этом же доме жила и Чеберякова, - случайно встретился с домовладельцем Захарченко, который, разговорившись о деле Ющинского, заявил, что мальчика убили в квартире Чеберяковой. {144} - Почему же вы об этом не заявили начальству?
      - Бесполезно...
      - Как бесполезно?..-спросили его, очень удивленные ответом.
      - Да так?.. Что там заявлять?..
      Обвинители всеми мерами спешат смягчить это показание, однако, впечатление остается сильное...
      Я подумал:
      - Опять Чеберяк!.. Что за история такая?.. Но почему же раньше не были во всей полноте обследованы все эти указания?
      Почему же и теперь немедленно не вызвали сюда в суд этого Захарченко и не допросили его как следует: откуда у него такие сведения об его квартирантке, почему он думает, что Андрея Ющинского убили именно в квартире Чеберяковой, кого он подозревает в убийстве и пр. и пр., или, повторяем, почему не потребовали доследования, вообще не сделали все то, что всегда делается в таких случаях в каждом уголовном процессе. Но здесь все эти разительные факты остались почти незамеченными...
      LVII
      Сподвижники Красовского.
      Махалин, Караев - вот два главных деятеля, кроме Красовского, почти отыскавшие убийц Андрея Ющинского.
      Странные люди, странные типы эти двое друзей.
      Кто они?
      Никому неизвестно.
      Махалин - нигде не кончивший студент, живший там, среди бедноты, на Подоле.
      Он видел своими глазами погром в еврейском местечке, и ужасы его не дают ему покоя.
      Он несколько раз привлекался, не то за свои политические убеждения, не то за какую-то причастность к экспроприации... Его друзья анархисты-коммунисты, и особенно один из них - Караев.
      Этого Караева арестовали, на его квартире нашли взрывчатые вещества. Судили его военным судом и приговорили {145} к 4 годам тюремного заключения, и в это же время его же товарищи обвиняли в провокации, так что, по словам Махалина, он хотел, чтобы его судили судом товарищей, но суда так и не было...
      - А теперь где он?
      - В ссылке, в восточной Сибири...
      Вот тут и пойми!
      Горячая кавказская голова, всегда хватающаяся за револьвер и кинжал.
      Мстителен так, как мстительны представители многих племен и народов Кавказа.
      Он сидит в тюрьме. У него болят зубы. Над ним издевается надзиратель.;
      - Смотри, встретимся когда-либо на узенькой дорожке - не быть тебе живым...
      Надзиратель горд своей властью... Где, мол, с ним мы встретимся?.. Нам с ним не по пути - и все продолжает свое излюбленное удовольствие: издевательство над больным, заключенным человеком...
      Однако, судьба распорядилась иначе...
      Караев отбывал наказание, как вдруг в камеру вводят того надзирателя, который когда-то так издевался над ним. Проворовался парень, забывши пословицу: "не смейся чужой беде, своя на гряде"...
      Встретились...
      И что же вы думаете - Караев забыл или смягчил свой гнев, свою затаенную злобу, свою месть?..
      Ничуть не бывало...
      Через несколько дней, достав нож и приготовив его как нужно, он изловчился, нашел подходящее время - и всадил этот нож в сердце своего прежнего обидчика...
      Тот и не вскрикнул...
      Караев зарезал этого человека так же просто, как повар режет курицу...
      Его судили судом присяжных и... оправдали! Он делается королем среди преступного уголовного мира... Он постоянно противоречит начальству: "не выходит из карцера" - и его еще больше поднимает его в глазах арестантов. Его уважают, его боятся, с ним откровенны, ему доступны все тайны, все притоны воров, громил, убийц.. {146} И вот этими то особенными качествами этого крайне странного субъекта решил воспользоваться Махалин, отличающийся хотя меньшими, но все-таки, деликатно выражаясь, странностями...
      Однако, он заявляет, что делу Бейлиса, делу раскрытия убийства Ющинского служил верой и правдой, не за страх, а за совесть, желая лишь одного: доказать темной массе населения, что распространяемые сведения об убийстве Андрея Ющинского евреями ложны, что их распускают нарочно, чтобы вызвать озлобление в населении, а потом и погром.
      Махалин вызывает с Кавказа Караева и предлагает ему вместе начать розыски. Караев хватается за револьвер, будучи глубоко оскорблен этим неожиданным предложением друга.
      -Ты, Саша, успокойся, - сказал я ему, - рассказывал в суде Махалин, - и усадил его в кресло.
      -Я предлагаю тебе это потому, что народ, масса пострадает от черносотенцев.
      Караев взвинчивается, советуется с товарищами по партии, ему разрешают идти на розыск, и он со страстностью кавказца принимается за дело.
      Красовский имеет достаточно улик против Сингаевского. Ему только необходимо "накрыть птичку" с поличным, довести до сознания при свидетелях.
      Придумывается план. Караеву нужно совершить громадное, рискованное, вооруженное "мокрое" дело, т. е. такое дело, где будут убиты люди, а потому надо подобрать надежных исполнителей... Нужно оружие...
      Весь этот план вытекал из того, что знали, что у Чеберяковой должно быть оружие на хранении после разграбления какого-то оружейного магазина. Находили естественным таким образом познакомиться с ней и войти в круг ее близких людей. Для этого Караев знакомится в одном из воровских притонов с Сингаевским. Оказывается, что оружия уже нет, но Сингаевский утешает Караева: - ничего, достанем в другом месте.
      Завязывается знакомство. План изменяется. Караев говорит Сингаевскому, что он имеет нечто сообщить ему серьезное: ему поручено это из тюрьмы. На днях через Киев будет следовать каторжанин, разбойник Фетисов, {147} родственник Сингаевского, хороший знакомый Чеберяковой, - и вот, его просят обязательно отбить от конвоя... Он, Караев, согласен, его товарищ тоже пойдет, товарищу (Махалину) он, Караев, просит Сингаевского доверять, как ему самому.
      Сингаевский загорается будущей рискованной работой. Конечно, при этом выпивают, а Караев и Махалин понемножку да помаленьку подводят разговор к Ющинскому.
      Как-то вскользь Караев говорит Сингаевскому, что ему тоже надо быть поосторожнее из-за этого "байстрюка", так как он как-то был на допросе в жандармском и слышал, как кто-то в соседней комнате, рассказывая об убийстве Андрюшки, называл его, Сингаевского, как главного участника этого убийства...
      Сингаевский засуетился, был смущен...
      - Это все "шмары" болтают, - намек на Дьяконовых, - их надо сейчас же "пришить"...
      Сингаевский распаляется все дальше и дальше...
      - А зачем вы его так расписали?-спрашивает Караев, намекая на множество ран, найденных на теле Ющинского.
      - Это все министерская голова Рудзинского придумала...
      Так при свидетелях было произнесено имя второго участника убийства. Сингаевский не успокаивается.
      - Необходимо выкрасть дело из жандармского управления, а следователя Фененко и полковника Иванова убить,- фантазирует этот громила.
      Ему возражают, указывают на всю нелепость его плана действий.
      - Как быть? Что делать? - волнуется Сингаевский.
      Ему хотят "помочь". Предлагают, чтобы он рассказал подробности "дела", так как, зная все, можно будет сказать что делать...
      Сингаевский начинает болтать... Свидание прерывается на том, что решили сохранившиеся еще вещи Ющинского подбросить какому-либо еврею.
      Караев и Махалин предполагали заранее сообщить об этом властям и накрыть убийц с поличным.
      - Где же вещи?
      Конечно, за ними надо идти к Вере Чеберяк. Сингаевский бежит к своей сестрице и исчезает, более {148} не возвращается, ибо эта опытная дама верхним чутьем поняла грозящую ей опасность и сейчас же сократила своего тупоумного брата.
      Красовский., Караев, Махалин вырабатывают новые планы, но здесь Бразуль-Брушковский портит все, публикуя новые данные! - Громилам становится все известно, а Красовского и Караева в то же время арестовывают, и дело убийства Андрея Ющинского погружается в тот же первобытный мрак.
      - А Бейлис?
      О нем вот уже много дней, как все совершенно забыли. И вот, наконец, мы вспомнили его... Бейлис сам о себе заговорил... Когда допрашивали Махалина и когда он рассказывал о своем первом свидании с действительным убийцей, и когда все слушали его, затаив дыхание, вдруг этот Бейлис зарыдал, как ребенок, изо всех сил, на всю залу, уткнув голову в колени... Все смутились...
      - Зачем он плачет?
      - Зачем он здесь?
      - Отправьте его домой, этого нервного Менделя, не переносящего рассказов об убийстве Андрея Ющинского.
      - Зачем он пришел сюда? Только мешает всем...
      - Перерыв на десять минут...-пусть успокоится подсудимый,-объявляет председатель.
      - Что? Подсудимый!..
      - А Чеберячка?.. Ведь она... О, она весела, она хохочет!...
      LVIII.
      Арестант Сингаевский.
      Тихо, понуро, озираясь по сторонам, входит тот, чье имя теперь у всех на устах.
      Вот он, окруженный конвоем, Сингаевский, родной брат Веры Чеберяк. В арестантском платье, коротко стриженный, черный, как смоль... Молодая бородка шелковистыми, чуть вьющимися прядями, обрамляет тупое лицо. Ни в черных {149} глазах, ни во всем облике нет и тени мысли, даже хитрость не блестит в этом упорном, безразлично-упрямом взгляде... Ломброзо рад был бы поместить его портрет в свою коллекцию преступных типов.
      Он держит себя невинной овечкой, он ничего не знает, ничего не слышал по делу Ющинского, да и кто такой Ющинский он и понятия не имеет...
      Попался случайно за кражу, занимаясь этим ремеслом всего два года.
      - Но почему вы сами сознались в краже, в разгроме магазина, который учинили 12 марта вечером, почему сознались через полгода?
      - Меня стали "пришивать" к делу Ющинского - вот я и сознался...
      Сингаевский на суде весьма неполно рассказывает; как провел он этот день.
      - А дальше что было?...
      - Поехали все втроем, работали мы вместе,-я, Рудзинский, Латышев, поехали в Москву, чтобы краденное продать, Москву посмотреть, а может быть и дельце какое сделать..
      - Ну, и что же?
      - Да вот Латышев закутил, давай сотни в пивной менять, а тут сыщик устремился и арестовал нас... Потребовали паспорта... Забрали в участок, а потом этапом погнали в Киев.
      Оказывается, он, этот громила, всегда жил каким-то отшельником: никого не видел, никого не знал, ни с кем знакомства не водил...
      Отвечает глухо, тупо...
      - А вот Караева вы знаете?..
      - Знаю...
      - Что же он, как?
      - Мы его уважали, начальства не боялся, все что-нибудь ему наперекор делал... Воры его любили, уважали...
      - Ну и вам он предлагал что-либо серьезное?..
      - Предлагал кражу сделать...
      - А вы ему сознавались, что убили Андрюшу?
      - Я? я? Никогда ничего не говорил...
      Но почему он так заторопился?
      - А молодой человек там был?
      - Был... {150} - Вы его узнали бы?..
      - Узнал...
      - Махалин, подойдите, сюда...
      В зале водворяется небывалая тишина. Махалин спокойно поднимается из рядов свидетелей, идет своей оригинальной походкой, все время ныряя между плеч головой и нервно поводя спиной, идет, останавливается сзади солдат...
      Кто-то из сторон предлагает еще какие-то вопросы Сингаевскому...
      Зачем это?
      Скорей бы встретились они с глазу на глаз... Узнает?.. Нет?...
      Но что это с Чеберяковой?.. Что это с ней?..
      Она плачет... Всхлипывает... Мечется по скамейке и рвет, и мнет платок...
      Почему такое волнение?...
      Неужели, неужели сознается!?.
      Об этом так много говорили еще вчера и сегодня в суде... Смотрите, как озабочены гражданские истцы! Как мечутся они по коридорам, спеша на совещание в перерывах!..
      - Не может быть? Ведь это ужасно... Вдруг сознание? Что тогда?
      Я чувствую, что именно так толкуют они там, между собой, впопыхах, забывши все... Тогда, что тогда? Пропало дело!.. Пропал ритуал... Пропала вся затрата сил столь длительной, коварной работы...
      Так же обеспокоены корреспонденты "Нового Времени", столь оригинально воспринимающие впечатления о процессе, что если бы не указания, что это из Киева, можно было бы подумать, что идет где-то какой-то другой процесс, процесс длинный, затяжной, идет там, где еще люди с удовольствием едят людей...
      Смотрите, как сроднились они с этой безумной идеей ритуальности убийства, что им кажется, что было бы великим несчастьем, если бы восторжествовала истина и настоящие убийцы Андрея Ющинского были бы открыты.
      Зачем им истина?
      Им нужна вражда и ненависть, им нужен кровавый навет так же, как голодным хлеб... {151} И все притаились перед лицом этой ужасной очной ставки.
      - Подойдите ближе...
      И Махалин подошел к стойке, подошел тихо, незаметно, словно демон вырос он перед глазами Сингаевского и с высоты своего большого роста устремил прямой, упорный взгляд в него...