А может, и нет. Просто запомните их, и всё. Больше я ничего об этом не скажу… Отправляйтесь домой, соберите всё необходимое для поездки. В 18.00 за вами явится мистер Айзенкопф, уже снабженный необходимыми инструкциями. Он займется вашей подготовкой и проведет с вами всю предотъездную неделю. Вы будете жить на одной из моих вилл, в Нью-Джерси, а 29 апреля прямо оттуда поедете в порт. Вам заказаны каюты на немецком пароходе «Европа», следующем в Бремерсхавен. Третий член группы, мисс Клински, присоединится к вам на борту. Желаю удачи. Прощайте.

Квартира доктора Норда, куда он отправился после встречи с миллиардером, пожалуй, заслуживает отдельного описания, поскольку иногда жилище рассказывает о своем владельце полнее и красноречивей, чем иное досье, даже составленное асами кадровой психологии.

Как и великий американец, Гальтон обитал на самом последнем этаже – но не роскошного небоскреба, а унылого браунстоуна в неопрятных окрестностях Таймс-сквер. [16]

Никому не пришло бы в голову назвать эту надстройку «пентхаусом» – это был просто чердак. Ну в крайнем случае мансарда, состоявшая из одной-единственной комнаты.

Окон в стенах не было, свет проникал внутрь через застекленный прямоугольник в потолке. Доктора это идеально устраивало: картинки и звуки города не отвлекают от работы, а вид голого неба – отличный фон для движения мысли.

Природа, а стало быть, и наука, не выносит пустоты. Не признавал ее и Гальтон, поэтому пространство, которое в нормальных домах обычно используется в декоративных целях или не используется вовсе, у него было заполнено всякой функциональной информацией. Например, потолок обклеен таблицами, графиками, схемами. На стенах не обои, а школьные доски, сверху донизу исписанные формулами и неразборчивыми каракулями (у доктора Норда была привычка размышлять, бродя из угола в угол, и записывать полезные идеи мелом). Мебели же в комнате было так мало, что она упоминания не заслуживает. Зачем нужна мебель человеку, который почти все свое время проводит в разъездах по белу свету?

Опытному путешественнику много времени на сборы не требуется. За четверть часа Гальтон собрал свой обычный багаж – два чемодана. В первом набор простой и практичной одежды: штаны-рубашки-белье и, учитывая климатические условия России, парка да меховые сапоги. Во втором чемодане, разделенном на аккуратные отделеньица, содержался обычный экспедиционный арсенал: необходимые вакцины и лекарства, стерилизатор воды и много всяких полезных вещей, частью изготовленных на заказ, частью привезенных из странствий. К числу последних относилась духовая трубка из Колумбии, стрелявшая деревянными иголками. Индейцы смазывали их ядом, превращая трубку в смертоносное оружие. Но доктор Норд был не столь кровожаден. В поездки он брал с собой два пузырька – густо-красный, с неразбавленным ядом, и бледно-розовый, с 20-процентным раствором. Обычно Гальтон пользовался розовым. Человек или зверь, ужаленный такой иголкой, мгновенно погружался в сон – то есть, с одной стороны, оставался жив, а с другой, переставал представлять опасность. Чистый же яд предназначался для двуногих и четвероногих, от которых посредством сна избавиться невозможно. По счастью, существа этого сорта на пути доктора попадались редко.

В общем, домой Норд вернулся в 14.07, а в 14.22 уже захлопнул крышку второго чемодана. До шести оставалось еще три с половиной часа. В обычный день Гальтон занялся бы работой (он не признавал безделья), но сегодня не получилось бы – мысли были заняты предстоящей поездкой.

Тогда он решил истратить образовавшийся излишек времени максимально разумным способом: подкрепиться и отдохнуть.

Сначала поел. Белок, крахмал, один овощ, один фрукт, пол-унции жиров, кусочек сахара. Потом лег спать, поставив будильник на 17.45. Засыпать доктор Норд умел в любых условиях, причем сразу. Нервная система у него была на зависть крепкой.

Чаще всего ему снились вещи, так или иначе связанные с нынешним кругом интересов. То, одна за другой, все двадцать шесть костей стопы, то безупречная архитектура Периодической таблицы Менделеева, то африканские бабочки. Если болел или злился – что-нибудь неприятное вроде объемных моделей насыщенных углеводородов или лопающихся мыльных пузырей. Сегодня приснилось строение человеческого мозга, прекрасного и загадочного в своей непроницаемости.

В 17.45 зазвонил будильник. Гальтон встал свежий и бодрый. Оделся, умылся, почистил зубы. Ровно в 18.00 постучали в дверь. Инженер-биохимик оказался человеком пунктуальным. Очень хорошо!

Открыв, Норд увидел мужчину среднего роста, среднего телосложения, с неподвижным, будто застывшим лицом, которое сбоку было рассечено двумя глубокими шрамами. Следы косметической операции, подумал Гальтон, протягивая руку и широко улыбаясь.

– Мистер Айзенкопф?

– Мистер Норд? – вопросом же ответил немец.

– Зовите меня Гальтон. А вы – Курт?

– Я буду вас звать «мистер Норд». А вы меня зовите «герр Айзенкопф».

Гость не перешагивал через порог, не улыбался, на вытянутую ладонь не обращал внимания. Через некоторое время Гальтон руку убрал.

Не улыбается, потому что мышцы лица повреждены, подумал он. Возможно, руки тоже повреждены – то-то они в перчатках.

– Я уже готов. Заходите, – сказал доктор сухо. Все-таки ему не понравилось, что «герр Айзенкопф» не ответил на рукопожатие и никак этого не объяснил.

– Зачем я буду входить, если вы уже готовы? Едем.

Немец вел машину очень быстро, маневренно, но при этом неукоснительно соблюдал правила дорожного движения. Гальтон подумал: в будущем, когда автомобили станут самоходными, умный двигатель будет управлять ими столь же экономно, точно и эффективно.

Герр Айзенкопф и сам казался ожившим мехнизмом, автоматической куклой. Он все время молчал, не ворочал шеей, смотрел только вперед. Справа, где сидел Норд, шрамов было не видно. Лицо как лицо, только неестественно холодное, неподвижное и, прямо сказать, антипатичное. Что-то там в досье было про невозможный характер…

Понемногу Гальтоном начинало овладевать раздражение. Он и сам не любил вежливого пустословия, обычно пренебрегал светскими условностями, но всему есть предел. Это во-первых. А во-вторых, в команде с самого начала должно быть ясно, кто главный. Иначе впоследствии возникнут проблемы. Значит, нужно поставить биохимика на место.

– Послушайте, герр Айзенкопф, нам предстоит очень трудная командировка. Хотите вы того или нет, но нам придется наладить нормальный рабочий контакт, – сказал Норд со своей обычной прямотой. – Иначе я буду вынужден исключить вас из состава группы.

Тот равнодушно, не поворачивая головы, ответил:

– У меня к вам пока вопросов нет. Если есть вопросы ко мне – задавайте.

Что ж, уже неплохо. Гальтон решил и дальше действовать без экивоков.

– Вы действительно в прошлом человек искусства? Что-то непохоже.

– Искусства больше нет. Оно сгорело.

– Как сгорело? – удивился доктор.

– В струе огнемета.

Теперь Норду стало неловко. Человек – тяжелый инвалид, перенесший невероятные физические страдания и ужасную психическую травму. Стоило ли так бесцеремонно бередить его раны?

– Вам отлично восстановили кожный покров лица. Должно быть, в Ротвеллеровской клинике?

Айзенкопф выехал из туннеля Холланда, повернул направо и, быстро набрав скорость, погнал машину вдоль берега Гудзона.

– То, что вы видите, не лицо, – все тем же спокойным голосом сказал он. – Это маска. У меня их несколько. Моя собственная конструкция. Основа из гуммиарабика или латекса, сверху настоящая человеческая кожа. Способ ее препарирования запатентован на мое имя.

– Невероятно!

Сколько Гальтон ни рассматривал профиль немца, никаких признаков суррогатности не замечал. Поры выглядели совершенно естественно, кое-где виднелись маленькие родинки, даже волоски.

– К сожалению, возможный набор типажей невелик. Проблемы с мимикой. – Автомобиль съехал с шоссе на лесистую дорогу, над которой висела табличка «Частное владение. Посторонним въезд воспрещен». – Немецкий бурш со шрамами во всю щеку – идеальная маска для плавания на немецком пароходе… С остальными вопросами, если они у вас есть, придется подождать. Мы приехали.

Вилла – вернее сказать, целое поместье – располагалась в лесу на берегу реки. Дом был толково обустроен, комфортабелен и напичкан всевозможными техническими новинками вплоть до автоматических дверей, электрических вентиляторов и трехрежимных тостеров, но больше всего Гальтона впечатлили не эти изыски, а то, что за все время пребывания в этом технократическом раю он не увидел ни единого живого человека кроме своего напарника. Это, очевидно, и есть признак идеально вымуштрованной прислуги, думал доктор Норд: когда ее вообще словно бы нет. А может быть, в доме мистера Ротвеллера прислуживал джинн или волшебник, прирученный каким-нибудь засекреченным отделом Института.

Ворота перед автомобилем открылись сами собой. Во время трапез гостей ждал сервированный стол, который потом уезжал куда-то вниз, под пол. Кровати словно сами собой расстилались и застилались. Свежие газеты невесть откуда прилетали прямо под дверь спальни. Кто и в какое время производил в доме уборку, так и осталось для доктора загадкой.

Правда, он почти все время был занят и не имел времени особенно интересоваться таинственной жизнью виллы.

Подготовка к предстоящей экспедиции началась через несколько минут после того, как члены команды прибыли на место.

Айзенкопф объявил:

– Всю эту неделю вы будете меня слушаться. Я учитель, вы ученик. Потом, во время экспедиции, роли поменяются. Вы станете босс, я – подчиненный.

То есть выходило, что ставить немца на место не нужно. Поняв, что проблем с субординацией не возникнет, Гальтон облегченно вздохнул и решил, что с таким сухим, начисто лишенным эмоций сотрудником, работать даже удобнее, чем с задушевным рубахой-парнем. Никаких симпатий-антипатий, одна голая функциональность.

Учитель объяснил, что днем они будут изучать государственное и социальное устройство Союза Советских Социалистических Республик, его историю, географию, традиции, табу, особенности этикета и прочее. Для изучения русского языка хватит ночей.

– А спать? – опешил Норд.

– Лингвозагрузка происходит именно во сне.

Когда же Гальтон, скривившись, сказал, что читал про гипнообучение во время сна и не верит в эту чушь, Айзенкопф прочитал ему целую лекцию, невероятно интересного содержания.

Он рассказал, что так называемая лингвистическая одаренность определяется некоей аномалией мозга. У таких людей в одном из участков коры содержится эксцессивное количество белого вещества. Айзенкопф-де лично производил вскрытие и анализ тканей мозга у недавно скончавшегося Эмиля Кребса, знаменитого полиглота, много лет прослужившего в германском МИДе. Герр Кребс владел в совершенстве сорока пятью языками и еще на двадцати свободно изъяснялся. Микротомирование выявило чрезвычайно большой объем белого вещества в височной доле левого полушария, в так называемой извилине Гешля. [17] Именно там обрабатывается звук и регулируется скорость обмена информацией между разными отделами мозга.

– В отделе, где я работаю, создана целая библиотека биохимических медиаторов знаний. Подробно рассказать о них я не могу, это направление засекречено. Опишу лишь общий принцип действия. Тут все дело в молекулярном переносе памяти. Мы расшифровываем мозговой код мыслительных процессов, а дальше используем механизм обычного химического переноса. Самое сложное – синтезировать медиатор, то есть посредник-носитель информации. Он называется «самсонит». Самсониты могут нести в себе разную «начинку» и воздействуют на различные участки мозга. Лингвистические, например, стимулируют выработку белого вещества в извилине Гершля. Есть и другие самсониты, но вам про них знать ни к чему.

Это было до того поразительно, что Норд даже не обиделся на снисходительный тон немца.

– А почему препарат называется «самсонит»?

– Точно не знаю. Когда я приступил к работе, это название уже существовало. Полагаю, оно как-то связано с библейским богатырем Самсоном. Ведь в сущности самсонит – не более чем мощный усилитель памяти.

– Ну а… а как происходит рецепция медиатора? – Гальтон нарочно выразился понаучней, чтобы не выглядеть совсем уж невежей.

– Элементарно.

Айзенкопф показал ящичек, в котором лежали семь пузырьков с какой-то жидкостью. На шести было что-то написано кириллицей – Норд прочесть не смог. На седьмом значилось: «Distributor».

– Каждый вечер перед сном вы будете принимать по одной дозе, – сказал немец. – Больше от вас ничего не потребуется. Разве что выучить славянскую азбуку. Этим мы и займемся на нашем первом уроке. Потом пройдем краткий курс туземной истории.

Русские буквы Норд выучил безо всяких препаратов, по-школьному. Это оказалось нетрудно. Поздним вечером, придавленный грузом тысячелетней истории российского государства, Гальтон, хоть клевал носом, но без труда прочитал надпись на выданном ему пузырьке: «ПУШКИН». Понятно. Главный русский поэт и писатель, жил в минувшем столетии. В России его очень любят, в мире почти не знают.

Примечания

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.