Внешнее убранство здания было богатым и затейливым. Его детали – фигурные наличники окон, наборные карнизы – можно увидеть на боковом и заднем фасадах дома. Сохранилась и часть красного крыльца слева от центрального ризалита. Украшением здания явились прекрасные изразцы сине-белых тонов с изображением двуглавого орла – знака высокого государственного статуса хозяина, его приближенности ко двору. Главным парадным залом дома служила крестовая палата. В замке ее свода заложен камень с изображением креста и вырезанной вокруг него надписью: «Написан сий святый и животворящий крест в лета 7165 (1657) году тогож лета и палата та посправлена». Интерьеры дома, который один из заезжих иноземцев назвал «лучшим во всей Москве», удивляли роскошью и необычными для старомосковского быта новшествами. В окнах сверкали немецкие витражи, стены украшали картины и ковры, в залах стояла красивая мебель: шкафы, столы, стулья. К дому примыкал прекрасный сад. Аверкий Кириллов заново отстроил соседнюю церковь Святой Троицы и соединил ее крытым переходом со своими палатами. В своей судьбе хозяин жил широко, открыто, явно не по Домострою, а как светский человек наступающего Нового времени…

Увы, в этом Эдеме спокойно дожить свой век Аверкий Кириллов не смог. 16 мая 1682 г., на второй день знаменитого московского восстания, мятежные стрельцы добились выдачи думного дьяка и тотчас же в Кремле расправились с ним, объяснив это тем, что тот якобы «со всех чинов людей велики взятки имал и налогу всякую и неправду чинил». Став жертвой общественно-политических коллизий, Аверкий Кириллов разделил судьбу многих обитателей Берсеневки – от боярина Ивана Беклемишева до высокопоставленных жителей Дома на набережной.

Убиенного похоронили при церкви Святой Троицы. Вскоре там же упокоилась и его вдова. Усадьбу унаследовал сын Аверкия Яков, тоже «гость» и думный дьяк, а после смерти – вдова его Ирина. Ее второй муж, известный деятель петровского времени, дьяк Оружейной палаты А.Ф. Курбатов, в начале XVIII в. перестроил палаты на Берсеневке. Именно тогда они приобрели облик, который в основном сохранился до наших дней. Вместо деревянных теремов появился каменный верхний этаж, парадный фасад приобрел симметричную композицию и богатую отделку в стиле барокко. Творение его выдает руку маститого зодчего. Предполагается, что им мог быть Михаил Чоглоков, строивший в Кремле Арсенал под смотрением того же Курбатова. Называют также имена других архитекторов – Ивана Зарудного, Доменико Трезини, Доменико Фонтаны.

Последним частным владельцем усадьбы был надворный советник А. Зиновьев. Затем здесь квартировали различные казенные учреждения: контора Камер-коллегии, Корчемная и Межевая канцелярии и т. д. Долгое время в палатах размещалась команда курьеров московских департаментов Сената. Москвичи называли древнее здание Курьерским домом. Палаты ремонтировались и в XVIII в. под надзором архитектора князя Д. Ухтомского и в XIX в. А. Назаровым, но постепенно ветшали.

Достойное применение им нашлось лишь в 1870 г., когда в них вселилось Московское императорское археологическое общество. Сухое академическое название лишь отчасти отражало суть этой почтенной организации. Созданная в годы общественного подъема, «великих реформ», она объединила широкий круг просвещенных людей, убежденных в необходимости скрупулезного изучения прошлого России для понимания ее настоящего и предначертания будущего. Среди многочисленных членов общества, действовавшего первоначально под руководством А.С. Уварова, были выдающиеся историки М.П. Погодин, С.М. Соловьев, И.Е. Забелин, В.О. Ключевский, художник И.С. Остроухов, архитекторы Ф.Ф. Горностаев, И.П. Машков, писатели Д.В. Мамин-Сибиряк, П.И. Мельников-Печерский… Естественно, большое внимание уделялось археологии, но также и изучению письменных источников, памятников архитектуры. В 1909 г. при обществе была создана Комиссия по изучению старой Москвы – первый центр москвоведческих исследований. Сначала в нее вошло всего несколько человек, но впоследствии число членов достигло несколько сотен. В работе комиссии принимали участие А.А. Бахрушин, С.К. Богоявленский, П.В. Сытин, В.А. Гиляровский, А.В. Чаянов, В.В. Згура…

Купола церкви Святого Николая Чудотворца на Берсеневской набережной

Московское археологическое общество благополучно дожило до советского времени и было закрыто в 1923 г., но древние палаты на Берсеневке продолжили свое служение культуре и науке. Второй этаж заняли Центральные государственные реставрационные мастерские. Внизу разместился Институт по изучению языков, и востоковеды покинули здание, и в нем на много лет поселился обслуживающий персонал Дома правительства. Затем в палаты Аверкия Кириллова въехал Научно-исследовательский институт культуры. Сейчас здесь НИИ культуры.

Всего несколько метров неширокого прохода отделяют палаты Аверкия Кириллова от церкви Святого Николая Чудотворца на Берсеневке. Храм – одно из чудес старой Москвы, благодаря которым она и по сей день зовется Златоглавой. Его сравнивают с расписной народной игрушкой, называют хрестоматийным образцом «дивного узорочья» XVII в. Поднятый на высокий подклет, он увенчан традиционной горкой кокошников, одной световой и четырьмя глухими главами. Шестая и седьмая главки возвышаются над боковыми приделами. Северный фасад украшает паперть с фигурным крыльцом. Декоративное убранство храма исключительно выразительно: аркатурно-колончатый «шнурованный» поясок на барабанах глав, угловые полуколонки, сказочного рисунка «корунные» наличники окон, многоцветные изразцы с двуглавыми орлами, подобные тем, что украшают палаты Аверкия Кириллова. К основному объему церкви примыкает не столь выразительная трапезная начала XIX в. Она выглядит чужеродным элементом композиции без возвышавшейся до 1930-х гг. перед ней 42-метровой колокольни, которая, словно мачта, осеняла церковный «корабль». Ныне колокола звонят со скромной деревянной звонницы в саду.

О том, когда здесь впервые появился храм, существуют лишь предположения. В летописи под 1475 г. сообщается: «…загореся за рекою на Москве близ церкви святаго Николы, зовомой Борисова, и погоре дворов много, и церковь та сгоре». Возможно, речь идет о деревянном храме «на Песку». Высказывается и версия, что именно здесь, «на Болоте», располагался Никольский монастырь, в котором томился митрополит Филипп, сведенный с кафедры за обличения жестокостей Ивана Грозного.

Первое определенное известие о храме относится к 1624 г. В Окладной книге он значится как «Великий чудотворец Никола за Берсеневою решеткой». Каменное здание церкви, дошедшее до наших дней, было выстроено в 1656–1657 гг. иждивением прихожан, а главным образом самого состоятельного и щедрого из них – Аверкия Кириллова. Он соединил храм переходом со своими обновленными палатами, пожертвовал ему землю под кладбище, несколько изб для причта и ценную утварь. Главный церковный престол был освящен во имя праздника Пресвятой Троицы. Никольским остался лишь придел. Тем не менее в обиходе храм по традиции именовали Николой на Берсеневке. Так же значился он на планах Москвы и в официальных документах.

Ктитор храма Аверкий Кириллов и его вдова упокоились под северным притвором церкви. При наследниках думного дьяка в 1694 г. был построен придел иконы Казанской Богоматери вместо Никольского. Тогда же ближе к берегу Москвы-реки возвели каменные Набережные палаты с надвратной колокольней, в которых разместились богадельня и причт. В 1695 г. для церковной звонницы мастер Иван Моторин отлил большой 1200-пудовый колокол. В XVIII в. храм несколько раз подновлялся. В 1755 г. был восстановлен Никольский придел, а в 1775 г. построена новая трапезная.

Когда в 1812 г. к Москве подступила армия Наполеона, драгоценную утварь храма надежно спрятали в тайнике. Грабители не добрались до нее. Однако сама церковь, иконостас, дома причта и прихожан пострадали от пожара. После освобождения Москвы только 5 сентября 1813 г. был заново освящен главный Троицкий престол. Через несколько лет в храме устроили придел Святого Феодосия Палестинского вместо придела Казанской Богоматери. Старую, давно обветшавшую надвратную звонницу в Набережных палатах пришлось разобрать. Трапезную переделали в стиле ампир. К ее западной стене в 1854 г. по проекту Н.В. Дмитриева была пристроена 42-метровая четырехъярусная колокольня с шатровым завершением в подражание древнерусским образцам. Она стала архитектурной доминантой всех Верхних Садовников на несколько десятилетий. В 1871 г. были заново возведены Набережные палаты – от XVII в. сохранилась лишь их центральная часть.

В 1917 г. тихий замоскворецкий храм оказался в гуще революционных событий. В марте здесь при стечении огромных толп отпевали жертв «великой и бескровной» – тех самых юношей-самокатчиков, попавших под пули на Большом Каменном мосту. Затем манифестация двинулась на Братское кладбище. Во время октябрьских боев красногвардейцы оборудовали на колокольне церкви Николы на Берсеневке огневую точку и обстреливали противоположный берег Москвы-реки, где укрепились защитники Временного правительства. Те отвечали пулеметным огнем со звонницы храма Христа Спасителя.

В церкви на Берсеневке богослужения продолжались и в первые советские годы. Ее закрыли в феврале 1930 г. – в самый разгар антицерковных гонений. Как выяснил историк В.Ф. Козлов, поводом послужили неоднократные обращения Центральных государственных реставрационных мастерских, квартировавших в соседних палатах Аверкия Кириллов и рассчитывавших увеличить свои площади за счет храма. По ходатайству той же организации, призванной сохранять культурное наследие, вскоре снесли колокольню, будто бы затемнявшую помещения, где работали реставраторы. Впрочем, инициаторам сноса это не помогло. Воинствующие безбожники обвинили самих реставраторов в том, что «они превратили мастерские в тайный церковный скит», оказывают приют «всяким бывшим», наживаются за счет советской власти и ждут ее падения. В конце концов ЦГРМ разогнали. Храм Николы на Берсеневке стал использоваться как склад Дома правительства. Во время войны здесь разместилось фондохранилище нескольких московских музеев. Старый церковный сад с вековыми деревьями был местом тихих прогулок местных жителей, особенно детворы из Дома на набережной. Церковкой называли они этот уголок. В последующем постояльцами древних стен становились НИИ музееведения, НИИ культуры, редакция журнала «Культурно-просветительная работа». В Набережных палатах угнездился «Росконцерт».

Реставрация храма началась еще в 1970-х гг. Но только со сменой эпох, в 1992 г., здесь возобновилась церковная жизнь. Ныне храму принадлежат и Набережные палаты, над воротами которых планируется восстановить звонницу. О воссоздании большой церковной колокольни пока речи нет. На церковном участке при земляных работах нередко находят человеческие останки. Сообщения об этом подогревают легенды о Малюте Скуратове и его жертвах. Но это лишь следы древнего кладбища храма. Найденные останки местное духовенство по церковному чину захоранивает в братской могиле у стен церкви.

За палатами Аверкия Кириллова к Берсеневской набережной примыкает закатанная в асфальт площадка. В глубине виднеется симпатичный, аккуратно отреставрированный двухэтажный особняк (№ 16). На беглый взгляд это обычный дом XIX в. Но если присмотреться к цоколю здания, взглянуть на боковой и задний фасады, то можно увидеть недавно восстановленные реставраторами детали древних палат – карнизы и оконные наличники. В старой Москве – деревянной, постоянно горевшей – каменные строения ценили высоко и зря не сносили, предпочитая по мере необходимости перестраивать. Строительная история здания на Берсеневке началась, по-видимому, еще в XVI в. Сменилось немало владельцев, не раз его перестраивавших, пока в 1868 г. здесь не обосновался водочный завод Ивана Артемьевича Смирнова. Его не следует путать с более известным братом и конкурентом Петром Артемьевичем, который имел предприятие неподалеку, в Нижних Садовниках, и торговый дом на углу Пятницкой улицы и Овчинниковской набережной. Так или иначе, Замоскворечье – родина всемирно известного бренда «Смирновская водка». Сегодня дом на Берсеневке окнами на храм Христа Спасителя приспособлен под престижные офисы.

Храм Христа Спасителя

Издавна в этом месте на Москве-реке существовал лодочный перевоз. Он дожил до советских времен. О нем, например, упоминает О. Мандельштам, посещавший перед поездкой в Армению Институт народов Востока в палатах Аверкия Кириллова: «Чуть подальше промышлял перевозчик, взимая три копейки за переправу и окуная по самые уключины в воду перегруженную свою ладью». Во второй половине XIX в. тут располагалась и пристань Общества московских рыболовов, где они собирались в избе на деревянном плоту с множеством привязанных лодок. «Но здесь не столько ловили, сколько пили…» – замечал мемуарист купец И.А. Слонов. Председателем общества был Н.И. Пастухов, издатель «Московского листка», редакция которого, как мы помним, находилась неподалеку, в Суконном дворе. Состав рыболовных сходок бывал самым пестрым и демократичным: «купцы, чиновники, капельдинеры, дворцовые лакеи и несколько подозрительных лиц неопределенной профессии».

Берсеневка и впрямь была местом патриархальным – провинцией у подножия Кремля. Но еще полтора века назад при возведении храма Христа Спасителя намечалось перекинуть от его подножия мост сюда. В советское время храм взорвали, идея же соединить здесь москворецкие берега прочно утвердилась и в сталинском плане реконструкции столицы 1935 г., и в брежневском генплане 1971 г. Новый мост должен был продолжить Бульварное кольцо, чтобы наконец замкнуть его в Замоскворечье. Проект этот тихо и незаметно скончался лишь на исходе ХIХ в. Бульварное кольцо так и не шагнуло за Москву-реку.

Идея сооружения моста вновь всплыла, когда развернулись работы по воссозданию храма Христа Спасителя. Предполагалось связать главный кафедральный собор Русской православной церкви с Замоскворечьем, где начинала формироваться обширная пешеходная туристическая зона. Мост также должен был стать пешеходным – четвертым из построенных в последнее время на Москве-реке после «Багратиона», Пушкинского (Андреевского) и «Богдана Хмельницкого». Проект выполнили инженеры А. Колчин и О. Череминский, архитектор М. Посохин. Декоративное оформление моста, как и всего ансамбля храма Христа Спасителя, доверили вездесущему Зурабу Церетели. Строительство шло быстрыми темпами с применением новаторских технологий. На двух намытых у Берсеневской и Пречистенской набережных островках смонтировали металлические конструкции сооружения, общим весом 1200 т. Затем их свели воедино. Открытие пешеходного моста состоялось в 2004 г. Ажурное, словно сотканное из паутины, сооружение высоко выгнулось над Москвой-рекой. Длина моста – 203,1 м, ширина – 12,5 м. Его пышное убранство – фигурные перила, вычурные фонари «под старину», гранитная облицовка устоев и прочие «навороты» – потребовало расходов почти в половину общей стоимости сооружения. В 2007 г. мост продлили эстакадой через Остров и Водоотводный канал на угол Большой Якиманки. Но завершающие работы не закончены и по сей день. В 2008 г. мост получил название Патриаршего, в память патриарха Алексия II, который много сделал для возрождения храма Христа Спасителя и Русской православной церкви в целом.

Патриарший мост вопреки опасениям ревнителей московской старины не испортил здешнего пейзажа. Вписался он и в жизнь современной столицы. Здесь всегда много туристов, экскурсантов, просто гуляющей публики. Часто можно увидеть свадебные процессии. С высоты моста открываются изумительные виды Москвы, особенно впечатляющие в сторону Кремля.

С постройкой Патриаршего моста на Берсеневке стало гораздо многолюднее. Ее древности и красоты открылись тем, кто и не подозревал об их существовании. Но что-то и ушло безвозвратно. Растворяется в нахлынувшей суете вековая созерцательная тишина, элегическая атмосфера застывшего в далеком прошлом времени. Есть и вполне осязаемые потери. При строительстве моста были снесены до цоколя особняк начала XIX в. и другие вполне добротные постройки. Под самым береговым пролетом моста из земли выступает каменный помост непонятного назначения. Это подклет старинного дома, в котором еще недавно помещался известный всей Москве фирменный магазин кондитерской фабрики «Красный Октябрь». Когда строился Патриарший мост, два верхних этажа здания снесли с обещанием воссоздать после завершения стройки. Обещание это не выполнено до сих пор.

У старой Берсеневки был не только свой особый пейзаж, но и свой запах, хорошо знакомый нескольким поколениям москвичей. «Воздух на набережной Москвы-реки тягучий и мучнистый» – еще одна строчка из Мандельштама. Больше века Берсеневка источала нежно-сладкий аромат, который речные ветры разносили далеко окрест. Долетал он и до Кремля, ощущался в замоскворецких и арбатских переулках. Это дышал «Эйнем», он же – «Красный Октябрь». Карамельный запах этот, казалось, был одной из тех ниточек, которые сшивают непримиримо враждебные времена в единую историю…

Патриарший мост

Когда в 1850 г. 24-летний уроженец Вюртемберга, подданный прусского короля Фердинанд Теодор Эйнем приехал в Россию, он наверняка строил большие планы, но едва ли предполагал, что его дело развернется так широко и надолго. Начиналось оно с малого – с кондитерской мастерской на Арбате, открытой в 1851 г. Счастливым случаем для молодого предпринимателя стала отнюдь не счастливая для России Крымская война. Эйнем сильно поднялся на казенном подряде на поставку в армию варенья, сиропов и патоки. Вскоре у него появился надежный компаньон Юлиус Гейс, тоже родом из Вюртемберга. Новоиспеченные московские купцы Федор Карлович и Юлий Федорович, как их теперь величали, используя новое зарубежное оборудование, выписывая иностранных специалистов и обучая местных, постепенно осваивали необъятный российский рынок. Шаг за шагом дело расширялось. Открылась новая фабрика на Петровке, магазины на Театральной площади и Кузнецком Мосту. В 1867 г. Эйнем покупает на имя жены владение в 1-м квартале Якиманской части на Софийской набережной прямо напротив Кремля. Сюда переводится производство, здесь же поселяется и сам хозяин с семьей. За границей покупается большая паровая машина. Как свидетельство новой организации дела и его нового технического уровня звучало теперь название фирмы «Товарищество паровой фабрики шоколада, конфет и чайных печений «Эйнем». Неуклонно развивавшемуся производству стало уже тесно на Софийской набережной, и фирма приобретает просторные участки на Берсеневке. В 1876 г. Эйнем умер в возрасте 50 лет. Его хоронят на Введенском (Немецком) кладбище. Дело продолжает Гейс. Именно при нем в 1878 г. развертывается строительство многочисленных производственных, служебных и жилых корпусов на Берсеневке. В создании комплекса принимали участие архитекторы А. Флодин, Н. Васильев, Ф. Роде, А. Карст. Завершенность ансамблю придал А.М. Калмыков, построивший его центральную часть с высокими мансардами, наподобие старофранцузских дворцов. Впрочем, массивная краснокирпичная громада на оконечности Острова скорее напоминает гигантский корабль, идущий курсом зюйд-вест. На его этажах-палубах и в трюмах-подвалах шла жизнь по-корабельному деловитая и в отлаженном годами режиме. Фирма «Эйнем» успешно конкурировала с такими грандами тогдашнего российского кондитерского бизнеса, как «Сиу» (в советское время «Большевик»), «Абрикосов и сыновья» (имени Бабаева), «Г. и Е. Леновы» («Рот Фронт»). Она производила 20 видов продукции множества наименований. Уже тогда, век назад, выпускались знакомые всем конфеты «Мишка косолапый». К эйнемовскому эксклюзиву относились особые сахарные корзины в подарок невестам, глазированные фрукты, шоколад с мясным экстрактом… У фирмы была своя фруктово-консервная фабрика в Симферополе, сырье для которой поставляли садовые питомники императорского двора. О качестве же продукции «Эйнема» свидетельствовали неизменный ажиотаж во всех шести фирменных магазинах в Москве, широкая популярность в России, экспорт в Европу, на Ближний Восток, в Персию, Китай. На Нижегородской художественно-промышленной выставке 1896 г., приуроченной к коронации Николая II, павильон фирмы поразил посетителей красотой, а ее продукция получила золотую медаль и право печатать на упаковке Государственный герб. А Гран-при в Париже означало уже мировое признание. В 1913 г. «Эйнем» стал поставщиком императорского двора.

Успехам фирмы много способствовала изощренная реклама. Конфеты в красивой обертке, изящные, отделанные кожей и бархатом коробочки и сундучки и сейчас просятся в руки. В начале ХХ в. над Москвой уже летал дирижабль с рекламой «Эйнема». Ее печатали на географических картах, театральных программках, открытках с видами Москвы, вкладывавшихся в шоколадные наборы. В них можно было обнаружить и ноты «Шоколадного вальса» и «Вальса Монпасье» либо других произведений, сочиненных для фирмы композитором Фельдманом, кстати, автором романса «Ямщик, не гони лошадей».

Для поддержания конкурентоспособности не только в России, но и на внешнем рынке, товарищество выписывало из-за границы оборудование и специалистов. Так, наладить производство бисквита помогли лучшие мастера этого дела – англичане. Но основной массой рабочих были свои – русские. В 1923 г. их насчитывалось 280. На «Эйнеме» царил фабричный домострой. Фабрика была для рабочих патриархальной семьей, родным домом. Большинство и жило здесь же, на Берсеневке, в удобных по тем временам казармах, пользовалось больничной кассой. Подростки-подмастерья ходили в фабричную школу. За 25-летнюю беспорочную службу рабочий награждался почетным жетоном, именными часами, но главное – ему назначалась пенсия в размере зарплаты. Неудивительно, что фабричные держались за свои места. В ходу даже была поговорка: «Рабочие «Эйнема» уходят вместе с гробом». Но и дисциплина поддерживалась строгая. На воротах фабрики висело предупреждение: девушкам-работницам не иметь в платье иголок и булавок, чтобы не поранить охрану при обыске подозреваемых в выносе продукции.

В рабочей среде «Эйнема» выковывались незаурядные личности. Здесь, к примеру, мальчиком-подмастерьем начинал свою трудовую биографию Михаил Кошкин. Его, деревенского парнишку из-под Углича, зимой 1909 г. подобрал на улице эйнемовский рабочий Герасим Мохов и пристроил на фабрику в карамельный цех. Впоследствии, в советское время, Михаил Ильич Кошкин делал уже не конфеты, а лучшие в мире танки. Он стал главным конструктором легендарного Т-34.

Отлаженная работа «Эйнема» нарушалась редко. Серьезных забастовок здесь не было. Но в 1915 г. во время Первой мировой войны, когда по Москве прокатилась волна немецких погромов, досталось и «Эйнему». В подстрекательстве погромщиков тогда подозревали конкурентов. Между тем фирма вагонами отправляла в действующую армию печенье и сладости, открыла на Берсеневке лазарет для раненых.

Реклама кондитерской продукции фабрики «Эйнем»

Относительное благополучие эйнемовских рабочих не помешало им стать в 1917 г. активными красногвардейцами, участниками октябрьских боев. В 1918 г. советская власть национализировала предприятие. Теперь оно называлось «Государственная кондитерская фабрика № 1 (бывший «Эйнем»)». В 1922 г. последовало новое переименование – в «Красный Октябрь». Предприятие оставалось образцовым и в советское время. Глубоко заложенные традиции не разрушили ни пресловутые «вал» и «план», ни даже война. На Великую Отечественную ушло больше 500 краснооктябрьцев. Имена 72 из них запечатлены на мемориальной доске в память павших на фронтах, установленной на фасаде здания в 1975 г. Многие сотрудники предприятия воевали в 1-й дивизии народного ополчения Ленинского района столицы (впоследствии 60-й стрелковой Севско-Варшавской ордена Суворова). В военные годы помимо обычных конфет и шоколада «Красный Октябрь» выпускал также взрывчатку, пищевые концентраты для армии и даже детали автоматов.

Фабрика держала марку и в послевоенное время. В 1958 г. она вновь завоевала Гран-при всемирной выставки, на сей раз в Брюсселе. В конце ХХ в. на предприятии работало свыше 5 тыс. человек, некоторые рабочие династии вели родословную еще с «Эйнема». Людей привлекали сюда социальные гарантии – собственный детский сад напротив Третьяковки, техникум-лицей и т. д. Достопримечательностью «Красного Октября» стал его музей, на экскурсию в который приходилось записываться за несколько месяцев.

Казалось, Берсеневке вечно быть сладким полюсом Москвы. Но на рубеже ХХ – XXI вв. развернулся массовый вывод промышленных предприятий из центра столицы, согласно программе московской власти. В 2007 г. настала очередь «Красного Октября». Производство переехало в Сокольники, на Верхнюю Красносельскую улицу. На Берсеневке остались старинные краснокирпичные корпуса – памятники промышленной архитектуры, не подлежащие сносу. Планы коммерческого освоения этой уникальной площадки в самом сердце Москвы рядом с Кремлем и храмом Христа Спасителя предусматривали создание здесь многофункционального комплекса, включающего элитное жилье, пятизвездочную гостиницу, пешеходную туристическую зону с ресторанами, барами и кафе, а также арт-студиями. В напоминание о прошлом предполагалось сохранить в старых стенах небольшое экспозиционное кондитерское производство и музей шоколада. Все эти преобразования увязывались с городской программой «Золотой остров».

Однако очередной экономический кризис заставил отложить осуществление планов, как полагали, на пять лет. В ожидании лучших времен помещения в корпусах «Красного Октября» начали сдавать в аренду под дизайнерские и архитектурные бюро, арт-галереи, художественные студии, медиа-центры, дискуссионные площадки, кафе, ночные клубы, вскоре здесь сформировался уникальный для современной Москвы «креативный кластер» – своеобразная лаборатория модернизационных идей и начинаний. Так, на Берсеневской набережной, у самого Патриаршего моста, в реконструированных хозяйственных помещениях кондитерской фабрики разместился Институт медиа, архитектуры и дизайна «Стрелка». В нем разрабатываются авангардные идеи преобразования городской среды, обучаются профессионалы нового поколения и нового уровня. Сегодня «Красный Октябрь» вновь на слуху. Здесь возникла новая, еще не совсем внятная жизнь, которая уже оказывает влияние на происходящее в Москве и во всей стране. Впрочем, не отменены и прежние планы застройки территории элитным жильем и гостиницами.

У старой Берсеневки помимо специфического аромата был и свой особый звуковой образ. Целый век район жил под шум падающей воды. Здесь у самой оконечности Острова Москву-реку перегораживала Бабьегородская плотина. Теперь от этого некогда крупнейшего гидротехнического сооружения города не осталось и следа – водная гладь стелется ровно и спокойно.

Впервые Москва-река была запружена между Берсеневкой и Остожьем после наводнения 1782 г., когда для осмотра устоев и ремонта Каменного моста потребовалось отвести речные воды в особый канал. Но августовской ночью 1786 г. неожиданный паводок прорвал земляную плотину и полностью разрушил ее.

Прошло полвека. После наполеоновского нашествия Москва интенсивно отстраивалась. Быстро развивались промышленность и торговля. Рост этот явно тормозился несовершенством транспортной системы. Железных дорог в России еще не существовало, а лошадь и подвода уже не справлялись с возросшим объемом перевозок. Посему ставка была сделана на самый дешевый и грузоподъемный вид транспорта – водный. Требовалось значительно улучшить условия судоходства на Москве-реке. Ее глубина в межень[1] в некоторых местах не превышала и полуметра. В центре города реку перегораживал старый Каменный мост, непроходимый для больших судов. Тогда решено было сделать судоходным Водоотводный канал. В 1830-х гг. его расширили и углубили. На восточном конце канала близ Краснохолмского моста соорудили плотину и шлюз. Одновременно Москву-реку перегородили чуть ниже стрелки, у Бабьего городка. Так называется историческая местность на москворецком правобережье в районе современной Крымской набережной.

Первое письменное упоминание о Бабьем городке относится к началу XVII в. Само название – одна из топонимических загадок, над которой уже не первый век бьются историки и краеведы. Еще в первой половине XVIII в. В.Н. Татищев поведал читателям о старом московском предании. Оно гласит, что в 1382 г., когда золотоордынский хан Тохтамыш шел грозной ратью на Москву, женщины-беженки, которых некий воевода, опасаясь голода, не пустил под защиту кремлевских стен, решили обороняться самостоятельно. На берегу реки из бревен и земли они соорудили укрепление – городок, хитростью завладели оружием татар и несколько дней отбивались от врагов.

Другая легенда также связывает происхождение названия с золотоордынским владычеством. Будто бы здесь, на замоскворецких лугах, татары получали в качестве дани женщин и девушек. Историк И.М. Снегирев предположил связь названия с казнью «лихих баб», которые были утоплены в Москве-реке по повелению Ивана III за то, что «приходили к его жене Софии с зелием». Есть и более прозаические версии. Так, известный москвовед П.В. Сытин выводил название урочища от деревянных или чугунных болванок-баб, с помощью которых забивали сваи и таким образом городили – укрепляли – низменный берег реки. Существует также предположение, что здесь некогда был мост на срубах-городнях, куда московские бабы ходили полоскать белье. Так или иначе, колоритное название пережило столетия. И сейчас на плане Якиманки легко найти 1-й и 2-й Бабьегородские переулки.

Вид на Замоскворечье и Бабьегородскую плотину. Конец XIX в.

Бабьегородская плотина была открыта в 1836 г. Ее «отверстие» составляло 100 м. Плотина была деревянной, разборной. Во время ледохода ее разбирали, после окончания паводка собирали вновь. На каждую операцию уходила примерно неделя. Плотина подняла уровень реки на 2,8 м. Было затоплено знаменитое мелководье – Крымский брод. Подпор плотины ощущался уже в 15 верстах выше по течению – у Филей и Шелепихи. В результате гидротехнических работ 1830-х гг. открылись новые возможности для судоходства. Грузовые барки могли швартоваться в центре города – на Болоте и Балчуге. В межень затворы Бабьегородской плотины периодически открывались, массы воды устремлялись вниз по течению, повышая уровень реки вплоть до Коломны. На гребне этой волны караваны судов могли преодолевать многочисленные мели и перекаты.