– Ах, Александр Васильевич, вы такой хрупкий, а на вашей груди столько тяжести! Ведь вам тяжело?
– Помилуй бог, тяжело! Ох, как тяжело! – сказал Суворов. – Вашим мужьям не снесть.
* * *
Однажды Суворов выбежал навстречу важному гостю, кланялся ему чуть не в ноги и бегал по комнате крича:
– Куда мне посадить такого великого, такого знатного человека! Прошка! Стул, другой, третий.
И Прошка стал ставить стулья – один на другой, кланяясь и прося гостя садиться выше других.
– Туда, туда, батюшка, а уж свалишься – не моя вина, – говорил, улыбаясь, Суворов.
* * *
Во время аудиенции императрица спросила Суворова:
– Александр Васильевич! Все ли по заслугам награждены?
– Виноват, матушка! Просмотрел одного молодца майора, а он теперь лежит раненый.
– Эту вину легко исправить. Садитесь и пишите ему достойную награду.
Через некоторое время Суворов подал бумагу, и императрица прочитала:
«Господин секунд-майор! Всемилостивейшая государыня наша матушка царица всемилостивейше пожаловала вам за Мачин – чин, за Брест – крест, за Прагу – золотую шпагу, а за долгое терпенье – сто душ в вознагражденье».
Екатерина с особенным благоволением подписала эту бумагу.
* * *
В кругу штабных офицеров Суворову подали записку от придворного вельможи. Хозяин ее не умел грамотно писать по-русски. Все были возмущены.
– Стыдно, конечно, но пусть он пишет и по-французски, лишь бы думал по-русски, – сказал им полководец.
* * *
Суворов не любил, если кто-то тщательно старался подражать французам в выговоре их языка и в манерах. Он спрашивал такого франта:
– Давно ли изволили получать письма от родных из Парижа?
* * *
Александр Васильевич любил выражаться коротко и ясно, без излишней размазни и словоизвержений. Отцу своему он писал, еще будучи солдатом: «Я здоров, служу и учусь. Суворов».
* * *
Однажды у Потемкина Суворов встретился с механиком-самоучкой Иваном Петровичем Кулибиным.
– Вашей милости! – сказал ему Суворов с низким поклоном и сделал шаг вперед. – Вашей чести! – И сделал второй шаг. – Вашей премудрости! – сказал опять Суворов, поклоняясь в пояс; затем, взяв за руку Кулибина, проговорил: – Помилуй бог, сколько ума! Много ума! Он изобретет ковер-самолет.
* * *
Перед самым отъездом фельдмаршала в Италию его навестил любимец императора Павла I П.Х. Обольянов и застал прыгающим через чемодан, узлы и другие дорожные вещи.
– Что это вы изволите делать, ваше сиятельство? – спросил гость.
– Учусь прыгать, – ответил Суворов, – ведь в Италию прыгнуть – ой, ой, велик прыжок, научиться надобно!
* * *
Разговаривали как-то об одном военачальнике и обвиняли его за непонятное бездействие в трудности.
– Помилуй бог, он храбр, но бережет себя, хочет дожить до моих лет, – сказал Суворов.
* * *
Как-то зашла речь о двух генералах. Один из них был очень стар, а другой очень молод.
– Ну, разумеется, старший моложе младшего: первый большую часть жизни проспал, а последний работал, – сказал Суворов.
– По такому курьезному расчету вашему сиятельству уже давно перевалило за век?
– Ай нет, помилуй бог, нет, – встрепенулся Суворов. – Взгляните в историю – там я еще мальчишка.
* * *
Говоря про одного хитрого и пронырливого иностранного литератора, Суворов выразился так:
– Ну так что же? Я его не боюсь. О хамелеоне знают, что хамелеон принимает на себя все цвета, кроме белого.
* * *
Суворов не любил изменять своим привычкам и в этом отношении мало стеснялся даже присутствия высокопоставленных лиц.
Однажды приехал к нему какой-то важный сановник как раз во время обеда.
После обычных приветствий Суворов сел продолжать свой обед, а гостю без всякой церемонии предложил обождать.
– Вам еще рано кушать, – сказал он, – прошу посидеть.
* * *
Александр Васильевич свято соблюдал все посты, ел, когда полагалось, кислую и сырую капусту с квасом, с солью и конопляным маслом, приговаривая: «Это русскому здоровью! Помилуй бог, как здорово!»
Каши овсяную и гречневую он любил и иногда ел их слишком много. Тогда являлся Прошка и говорил:
– Александр Васильевич, позвольте! – и протягивал руку к тарелке.
– Я есть хочу, Прошка!
– Не приказано.
– Кто не приказал, Прошка?
– Фельдмаршал.
– О, фельдмаршала надобно слушаться! Помилуй бог, надобно! – И переставал есть.
* * *
Дозволяя в обыденной, походной обстановке многие вольности в костюме, Суворов при поездках во дворец одевался всегда особенно тщательно.
– Смотри, Прошка! – говорил генералиссимус своему камердинеру. – Еду к матушке царице, так все ли в порядке? Это ведь не то что идти на Измаил или на Прагу!
* * *
Суворов спросил одного из лучших своих генералов, Михаила Андреевича Милорадовича:
– Знаешь ли ты трех сестер?
– Знаю! – отвечал Милорадович.
– Так, – подхватил Суворов, – ты русский, ты знаешь трех сестер: Веру, Надежду и Любовь. С ними слава и победа, а с нами Бог!
* * *
После знаменитого сражения у Нови, в котором был разбит и пал главнокомандующий республиканской армией генерал Жубер, сардинский король прислал Суворову несколько знаков ордена Маврикия и Лазаря для раздачи особенно отличившимся офицерам и между прочим низшую степень ордена камердинеру фельдмаршала Прошке за сбережение здоровья великого полководца. Раздав ордена менее отличившимся лицам, Суворов спросил коменданта своей главной квартиры Ставрокова:
– Что говорят в армии?
– Говорят, что ваше сиятельство раздали ордена плохим офицерам, – доложил Ставроков.
– Да ведь и орден-то плох, – заметил Суворов.
* * *
Победы Суворова в Италии встревожили французское республиканское правительство. Им было назначено два миллиона ливров в награду тому, кто привезет голову русского полководца.
Узнав об этом, Суворов велел привести одного из пленных французов, объявил ему, что дарует свободу, и добавил:
– Желаю тебе счастливой дороги: не забудь только объявить своей Директории, что очень дорого оценили мою голову. Ведь у нее и денег таких нет. Скажи Директории: я постараюсь сам принести к ним мою голову вместе с руками.
* * *
Суворов любил, чтобы каждого начальника подчиненные называли по-русски, по имени и отчеству. Присланного от адмирала Федора Федоровича Ушакова иностранного офицера с известием о взятии Корфу он спросил:
– Здоров ли друг мой Федор Федорович?
Немец стал в тупик, не зная, о ком спрашивает полководец. Тогда ему шепнули, что об Ушакове, и он, как будто очнувшись, сказал:
– Ах да, господин адмирал фон Ушаков здоров.
– Возьми к себе свое фон и раздавай кому хочешь, а победителя турецкого флота на Черном море, потрясшего Дарданеллы и покорившего Корфу, называй Федор Федорович Ушаков! – вскричал Суворов с гневом.
* * *
Однажды среди разговора с графом Ростопчиным, и когда тот – по собственному уверению – обратись весь в слух и внимание, Суворов вдруг остановился и запел… петухом.
– Как это можно! – с негодованием воскликнул вельможный граф.
– Поживи с мое – запоешь и курицей, – ответил полководец.
* * *
Раз на придворном балу, желая оказать внимание фельдмаршалу, государыня спросила его:
– Чем потчевать дорогого гостя?
– Благослови, царица, водкой, – попросил Суворов.
– Но что скажут красавицы фрейлины, которые будут с вами разговаривать? – заметила Екатерина II.
– Они почувствуют, что с ними говорит солдат.
* * *
Суворов уверял, что у него семь ран: две получены на войне, а пять при дворе, и эти последние, по его словам, были гораздо мучительнее первых.
* * *
Один офицер, которого Суворов очень любил и уважал как храброго воина, был очень несдержан на язык, чем нажил себе таких врагов, что и служить ему стало невмочь.
Как-то Суворов позвал его к себе, закрыл дверь и как чрезвычайный секрет сказал ему о том, что у него имеется очень опасный враг, который на каждом шагу ему вредит и мешает.
Офицер сказал, что не знает, о ком и думать, тогда Суворов подошел вплотную к офицеру и шепнул ему:
– Высунь язык!
Тот послушался.
Суворов, показывая на его язык, сказал:
– Вот он! Вот кто твой самый лютый враг.
* * *
На совет осматривавшего его доктора поехать на целебные воды полечиться Суворов раздраженно ответил:
– Помилуй бог! Что тебе вздумалось? Туда посылай здоровых богачей, прихрамывающих игроков, интриганов и всякую сволочь. Там пусть они купаются в грязи, я же истинно болен. Мне нужна молитва, в деревне изба, баня, кашица и квас.
* * *
Жена одного офицера как-то пожаловалась Суворову на своего мужа.
– Ваша светлость, он со мною плохо обращается.
– Это меня не касается, – ответил полководец.
– Но он за глаза и вас ругает…
– А это, матушка, тебя не касается.
* * *
В самые лютые морозы Суворов одевался очень легко. Императрица Екатерина II подарила ему шубу и повелела обязательно ее носить. Суворов, не желая изменять своей привычке, но принужденный повиноваться воле государыни, придумал такую хитрость: он всюду возил с собой дарованную шубу, но не надевал на себя, а держал ее на коленях.
* * *
Во время путешествия императрицы Екатерины на юг, когда государыня щедро раздавала награды и подарки, Суворову была пожалована драгоценная табакерка с вензелем императрицы. Это дало повод Суворову написать одному из своих управляющих: «А я за гулянье получил табакерку в семь тысяч рублей».
* * *
О взятии Варшавы в 1794 году Суворов донес императрице: «Всемилостивейшая государыня! Ура! Варшава наша».
Императрица ответила столь же лаконически: «Ура! Фельдмаршал Суворов!»
* * *
Возвращение Суворова после окончания Польской кампании было отмечено рядом торжеств. Его поселили в Таврическом дворце. Государыня пожаловала ему драгоценную табакерку с изображением Александра Македонского. При этом она сказала:
– Никому так не прилично иметь портрет тезки вашего, как вам, Александр Васильевич!.. Вы велики, как он!..
* * *
Государь Павел I повелел, чтобы Суворову отдавались военные почести, подобно особе государя и даже в его присутствии, возведя Суворова в звание генералиссимуса российских войск. По получении высочайшего рескрипта Суворов воскликнул:
– Помилуй бог, велика милость, велик чин: он меня придавит!.. Недолго мне жить!
* * *
Милостью и лаской Павел I как будто хотел наградить Суворова за претерпенные им страдания. Он сам надел на него цепь ордена Святого Иоанна Иерусалимского II степени.
– Боже, спаси царя! – воскликнул Суворов.
– Тебе спасать царей! – сказал император.
* * *
Император Павел I показывал на вахтпараде Суворову ученье батальона Преображенского полка и спрашивал несколько раз фельдмаршала:
– Как вы, Александр Васильевич, находите наше ученье?
– Помилуй бог! Хорошо, прекрасно, ваше величество, да тихо вперед подаются.
Император вдруг говорит Суворову:
– Ну, Александр Васильевич, прокомандуйте по-вашему. Слушать команду фельдмаршала! – изрек государь.
Не прошло десяти минут, гренадеры бросились в ров, перебежали по льду, вскарабкались на бастионы и Суворова туда же подняли и громче прежнего грянули «ура»! Суворов на бастионе знамя держит правой рукой, а левой снял шляпу в знак поздравления государя с победой.
* * *
Суворов всегда сторонился слишком роскошных пиров. Князь Потемкин не раз навязывался к нему на званый обед, и наконец Суворов вынужден был пригласить Потемкина с его многочисленной свитой.
Когда гости прибыли, их взорам предстал великолепный стол. Однако сам хозяин ни к чему не притронулся под предлогом поста и недомогания. На другой день метрдотель принес Суворову счет, превышавший тысячу рублей. Полководец переадресовал его князю, сделав на нем надпись: «Я ничего не ел».
– Ох и дорого обходится мне Суворов! – сказал Потемкин и заплатил по счету.
* * *
Однажды, отозвав в сторону Суворова для конфиденциального разговора, Екатерина II поинтересовалась у прославленного полководца:
– Что ты, Александр Васильевич, можешь сказать мне о князе Голенищеве-Кутузове?
– О, матушка! – притворно закатил глаза полководец. – Скажу только тебе, по секрету. Ой умен! Ой хитер! Никто его не обманет.
* * *
Когда к умирающему Суворову подошел проститься муж его племянницы, бездарный поэт граф Хвостов, Суворов сказал ему:
– Митя, ведь ты хороший человек. Не пиши стихов. А уж коли не можешь не писать, то, ради бога, не печатай.
* * *
В знаменитой «Науке побеждать» Суворов писал: «Если солдатушки перестанут как следует выполнять приказы, то им надлежит дать палочки».
Что это такое? Шпицрутены! Нижних чинов безжалостно били палками, прогоняя через строй за непослушание или воинские провинности.
* * *
Суворов постоянно везде и всюду возил с собой шкатулку с орденами, которые стоили ни много ни мало 200 тысяч рублей. На эти деньги в те времена можно было прокормить армию или… купить небольшую губернию. А ведь каждый орденский знак по законам Российской империи полагалось выкупить у казны.
* * *
Женился будущий генералиссимус Суворов на представительнице одной из древнейших русских дворянских фамилий княжне Варваре Ивановне Прозоровской. После свадьбы тесть, князь Иван Прозоровский, среди прочих подарков преподнес зятю фамильную плеть: учить жену!
ПАВЕЛ I. Человек, который не любил шутить
Когда дела на фронте во время войны с французами стали совсем плохи, Павел I послал к опальному Суворову фельдъегеря с письмом. Полководец, прочтя на конверте: «Фельдмаршалу…», сказал:
– Это письмо не ко мне! Если бы Суворов был фельдмаршалом, то не находился бы в изгнании и под надзором, а командовал бы войсками!
Пришлось посланнику возвращаться с нераспечатанным письмом в Петербург.
Павел I направил новое письмо, в котором просил Суворова возглавить армию «во имя спокойствия Европы», на этот раз старый фельдмаршал был удовлетворен и тотчас же воскликнул:
– Час – собираться, другой – отправляться!..
* * *
Императрица Мария Федоровна спросила у казачьего атамана графа Матвея Ивановича Платова, который сообщил ей, что он со своими приятелями ездил в Царское Село:
– Что вы там делали? Гуляли?
– Нет, государыня, – отвечал он, разумея по-своему слово «гулять», – большой-то гульбы не было, а так бутылочки по три на брата осушили…
* * *
Желая приучить подданных своих к умеренности, император Павел I назначил число кушаний по сословиям, а у служащих – по чинам.
Майору определено было иметь за столом три кушанья.
Яков Петрович Кульнев, впоследствии генерал и славный партизан, служил тогда майором в гусарском полку. Павел I, увидя его где-то, спросил:
– Господин майор, сколько у вас за обедом подают кушаньев?
– Три, ваше императорское величество.
– А позвольте узнать, господин майор, какие?
– Курица плашмя, курица ребром и курица боком, – отвечал Кульнев.
Император расхохотался.
* * *
При императоре Павле I в иностранных газетах появились статьи о России, в которых между прочим настоятельно советовалось русскому императору быть бдительным, не дремать, проснуться.
Доложили канцлеру князю Безбородко и спрашивали его, возможно ли пропустить в Россию газеты с подобными статьями.
– Чего они его будят, – флегматично заметил граф-малоросс, – он уже и без того так проснулся, что и нам не дает спать!
* * *
Император Павел I встретил однажды на Невском проспекте таможенного чиновника до того пьяного, что тот едва-едва держался на ногах.
– Да где же ты так по-скотски позволил себе напиться?
– На службе вашего императорского величества! Как говорится, не щадя живота своего!
– Это что же за вздор ты несешь? На какой такой службе ты служишь?
– Да, ваше императорское величество, усердствую по служебным обстоятельствам: я таможенный эксперт, то есть обязанность моя пробовать на язык все привозные зарубежные спиртные напитки.
* * *
Лекарь Вилье, находившийся при великом князе Александре Павловиче, был ошибкой завезен ямщиком на ночлег в избу, где уже находился император Павел I, собиравшийся лечь в постель. В дорожном платье входит Вилье. Можно себе представить удивление Павла Петровича и страх, овладевший Вилье. Но все это случилось в добрый час. Император спрашивает его, каким образом он к нему попал. То извиняется и ссылается на ямщика, который сказал, что здесь отведена ему квартира. Посылают за ямщиком. На вопрос императора ямщик отвечал, что Вилье сказал про себя, что он император.
– Врешь, дурак, – смеясь сказал ему Павел Петрович, – император я, а он оператор.
– Извините, батюшка, – сказал ямщик, кланяясь царю в ноги, – я не знал, что вас двое.
* * *
Зимой Павел I выехал из дворца на санках прокатиться. Дорогой он заметил офицера, который был столько навеселе, что шел покачиваясь. Император велел своему кучеру остановиться и подозвал офицера.
– Вы, господин офицер, пьяны, – грозно сказал государь, – становитесь на запятки моих саней.
Офицер едет на запятках за царем ни жив ни мертв от страха. У него и хмель пропал. Едут они. Завидя в стороне нищего, протягивающего к прохожим руку, офицер вдруг закричал государеву кучеру:
– Остановись!
Павел с удивлением оглянулся назад. Кучер остановил лошадь. Офицер встал с запяток, подошел к нищему, полез в свой карман и, вынув какую-то монету, подал милостыню. Потом он возвратился и встал опять на запятки за государем.
Это понравилось Павлу.
– Господин офицер, – спросил он, – какой ваш чин?
– Штабс-капитан, государь.
– Неправда, сударь, капитан.
– Капитан, ваше величество, – отвечает офицер.
Поворотив на другую улицу, император опять спрашивает:
– Господин офицер, какой ваш чин?
– Капитан, ваше величество.
– А нет, неправда, майор.
– Майор, ваше величество,
На возвратном пути Павел опять спрашивает:
– Господин офицер, какой у вас чин?
– Майор, государь, – было ответом.
– А вот, неправда, сударь, подполковник.
– Подполковник, ваше величество.
Наконец они подъехали ко дворцу. Соскочив с запяток, офицер самым вежливым образом говорит государю:
– Ваше величество, день такой прекрасный, не угодно ли будет прокатиться еще несколько улиц?
– Что, господин подполковник, – сказал государь, – вы хотите быть полковником? А вот нет же, больше не надуешь, довольно с вас и этого чина.
Государь скрылся в дверях дворца, а спутник его остался подполковником.
Известно, что у Павла не было шуток и все, сказанное им, исполнялось в точности.
* * *
Государственный деятель, впоследствии губернатор Москвы Федор Васильевич Ростопчин рассказывал, что император Павел I спросил его однажды:
– Ведь Ростопчины татарского происхождения?
– Точно так, государь.
– Как же вы не князья?
– А потому что мой предок переселился в Россию зимой. Именитым татарам-пришельцам летним цари жаловали княжеское достоинство, а зимним жаловали шубы.
* * *
В «Учреждении об императорской фамилии» император Павел I ввел новый титул – цесаревич – для старшего сына царствующего монарха, но пожаловал его… Константину! Хотя его официальным старшим сыном являлся Александр. Считается, что этот титул император специально ввел и пожаловал сыну Константину, рожденному Варварой Прозоровской.
* * *
Фрейлина Нелидова, которой Павел I крепко увлекся, часто ссорилась с ним весьма остро. Она любила Павла, по-своему, дружески, платонической любовью.
«Разве вы были когда-нибудь для меня мужчиной? – прямо и обидно спрашивала она его в одном из своих писем. – Мне так кажется, что вы мне сестра».
* * *
Видимо, в постели, где нередко решаются многие важные дела, новой подруге Павла I Анне Лопухиной удалось замолвить словечко и за отца-сенатора.
– Нашим указом, – вскоре вновь всех удивил император, – мы назначаем сенатора Лопухина генерал-прокурором и членом императорского совета.
Возможно, Анне этого показалось мало или сам Павел Петрович необычно расчувствовался. Однако вскоре сенатор Лопухин получил из рук государя княжеский титул, богатое имение на Украине и дворец в столице империи Санкт-Петербурге.
– Не Анна, а сущая благодать, – зло скалили зубы придворные остряки.
– Но какая же в ней благодать? – с недоумением спросила одна дама.
– А так с древнееврейского языка переводится имя Анна, – с ехидной улыбкой посвятили ее в суть язвительной шутки.
* * *
Еще до восшествия на престол у великого князя Павла Петровича случился сильный насморк. Врач осмотрел его и присоветовал мазать на ночь в носу салом. С того дня и в течение года прислуга получала ежедневно (!) до пуда сала – «на собственное употребление его высочества».
* * *
В царствование императора Павла I, когда граф Петр Алексеевич Пален был петербургским военным генерал-губернатором, он обычно ссужал двумя-тремя бутылками хорошего портвейна именитых инакомыслящих, высылаемых из столицы в дальний путь.
Однажды за обедом государь предложил ему рюмку портвейна и сказал, что это вино очень хорошо в дороге. Пален смутился, подозревая в его словах намек. Но все обошлось, и отправка Паленом портвейна продолжалась по-прежнему.
Примечания
1
К о б е н я к – украинская мужская верхняя одежда в виде плаща с капюшоном.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.