Линн с укором посмотрела па Йена:

– От тебя порой никакого толку.

– Ну хорошо, я сейчас заварю чай, – заторопился Йен.

– И нам тоже, – обрадовалась Джейн. – Пап, мы тоже хотим.

– И для тебя, моя крохотулечка, – ответил он, глупо утрируя местный акцент. Затем, изображая учтивость, обратился к гостю: – Мистер Джон, чай или кофе? Или, может, что-то покрепче?

– Виски с содовой, если вы не против.

– А мне чай, – ответила Линн, перебивая мужа на полуслове.

Йен вернулся на кухню, дети увязались за ним. Линн вслед за гостем последовала в кабинет. Там, на спинке кресла, лежало его пальто. На спинке ее кресла.

– Честное слово, – вновь начала она, – даже поверить не могу, что Йен ничего тебе не предложил. Сколько же ты прождал здесь?

Осторожно усаживаясь в кресло, Герейнт ответил:

– Минут двадцать. (И опять эта ехидная улыбочка, означавшая "Долго. А этот твой олух-муженек, жмот, каких свет не видывал, не предложил ни рюмки".)

Линн села на стул и принялась разглядывать гостя – мощная шея, плечи ей под стать, седая голова, волосы коротко подстрижены, сбоку пробор. Парикмахеры не иначе как сговорились – стригут всех полицейских под одну гребенку.

Ощутив себя по-настоящему гостем, Герейнт, кажется, немного расслабился и поправил запонки. Линн уловила легкий запах одеколона, кстати, хорошо ей знакомый – "Букет Бленгейма". Запах больших денег и мужского самомнения.

Словно предчувствуя вопрос, Герейнт первым перешел в наступление:

– Мне ужасно неудобно, Линн. Я, конечно, не вовремя. Но мне необходимо поговорить с тобой.

– Если не ошибаюсь, ты сказал, что все в порядке, – возразила она, с трудом сдерживая раздражение.

– Пока да, – ответил он с улыбкой.

– Так зачем ты пришел? Будь добр, объясни, в чем дело.

– Из-за Вернона. Сказать по правде, что-то он мне не нравится.

Линн кивнула, хотя не могла прочитать на его лице никакой озабоченности. Скорей на нем застыло выражение деланного дружелюбия. Так обычно выглядят немолодые манекенщики в журналах по вязанию.

– Ты уделишь мне несколько минут?

– Разумеется. – Что еще она могла сказать? – Я не на службе, так что давай валяй... сэр.

– Надеюсь, мне не нужно напоминать тебе: все, что я скажу, – совершенно секретно. – Его глаза на мгновение вспыхнули злобой, однако ее тотчас сменила обычная фальшивая доброта.

– Да нет, уж будь добр, напомни, – съязвила Линн, отметив про себя, что газ в камине горит на полную мощность. Он что, сам его включил? Вот это нахальство.

Герейнт как ни в чем не бывало принялся выковыривать из-под ногтей грязь, бросая ее на ковер.

– Почему бы тебе не снять шарф?

– Мне и так хорошо.

Собственно говоря, Линн сама собиралась сделать это, но теперь получится, будто она снимает шарф по его команде. Ну нет.

– Итак, Вернон, – продолжал Герейнт. – Ты же знаешь, он мой старый друг. В молодости мы начинали вместе. И сейчас вращаемся в одном кругу. Хороший парень.

– Согласна.

– Именно поэтому я и пришел к тебе. Наш Вернон – натура неуживчивая. С ним не каждый найдет общий язык.

– Я уже заметила.

– Да и дело, которым вы сейчас занимаетесь... Словом, кое-кто не хочет, чтобы он в нем участвовал.

Такого Линн никак не ожидала. Наверняка на лице ее отразилась полная растерянность.

– Что ты несешь?

Герейнт уставился в ковер, затем, словно плохой актер в "мыльной опере", попытался изобразить сожаление.

– Речь идет о нашем общем друге. Я тебе говорю это по секрету. Мне пришлось побороться, чтобы Вернона не отстранили от расследования.

– А он это знает?

– Еще чего не хватало!

– Но почему? Что он такого натворил?

Герейнт заметил ее возмущение и поднял руку в миротворческом жесте:

– Послушай, это твой дом, и я отнимаю у тебя время. Спрашивай меня о чем угодно. Я не могу гарантировать ответы на все вопросы, но постараюсь.

– Я уже задала тебе один вопрос. – Линн спохватилась слишком поздно – враждебность, сквозившая в ее голосе, вряд ли укрылась от гостя. И интонация, и четкая, словно стаккато, дикция – все выдавало ее истинные чувства. Это был голос истинной леди, обращавшейся к непонятливому торгашу. Однако Герейнт предпочел не подавать виду.

– Дело не в том, что он натворил, Линн... а в том, что он еще не успел натворить.

– А именно?

– Хорошо, я все сейчас объясню... Как давно ты его знаешь?

– Несколько лет.

– Верно. И если бы я попросил тебя написать книгу о методах его работы, интересно, сколько страниц у тебя набралось бы?

Линн улыбнулась абсурдности вопроса.

– Ну, сотни две с половиной.

Герейнт фыркнул.

– Два абзаца. И ни строчкой более. И то, если как следует поднапрячься. Ты понятия не имеешь, как работает его голова. Я тоже. То есть я знаю, что в карты игрок он никакой, сколько раз я его уделывал. Но я понятия не имею, чем и как он думает на работе. В полиции принято работать командой. Как полицейский Вернон обязан координировать действия с коллегами. А он что? Хоть кого-нибудь поставил в известность о том, что собирается делать? Да ему на всех наплевать.

– Но у него есть результаты, – тихо заметила Линн.

Факт был самоочевидным, однако по сравнению с мощным напором Герейнта воспринимался как-то бледно.

– Да? Но как? Он же ни с кем не делится. Ты читала его последний рапорт?

– Я его печатала.

– Хватит, ты собственноручно его писала.

Линн усмехнулась:

– Откуда такие сведения?

– Просто одно предложение бросилось мне в глаза. "Факт совершения подозреваемым преступления представляется безусловно доказанным". С каких это пор Вернон научился так витиевато выражаться?

Линн покраснела. Герейнт расхохотался и, словно школьник, показал в ее сторону пальцем.

– А что сейчас считать "безусловно доказанным"? Я ведь тоже, кажется, следователь. Или как?

Теперь уже Линн усмехнулась. Герейнт ушел из следственного отдела еще в начале семидесятых, но до сих пор любил выдать себя за "своего". Слушая его, можно было подумать, что, несмотря на высокий пост, служебную машину с шофером и щедрое жалованье, он, как и рядовой сотрудник, ежедневно смотрит Смерти в глаза.

– Рапорты Вернона совершенно бессмысленны. Если следователь раскрывает дело, мы хотим знать как. Когда за дело берется Вернон, поди разберись, что он там раскапывает. Свихнуться легче. Как тогда – кого-то замочили на скачках в Йорке, и, нате вам, у Вернона уже есть "предчувствие", что убийца – тот счастливчик из Нью-Маркета, что сорвал куш на бегах. Чушь. Бред. Читаешь его рапорты, а там одни чувства да предчувствия. И никакой логики. Никаких дедуктивных выводов. Ничегошеньки... Ты тоже офицер полиции. И, насколько я наслышан, на хорошем счету. И ты получила звание не потому, что у тебя какие-то там предчувствия. Или как?

Линн подозревала, что ее терпение вот-вот лопнет.

– Но Вернон другой. Он не интеллектуал, он полагается на чутье. Полицейские тоже люди. А все люди разные. У каждого свои таланты. Вернон наделен интуицией.

– Интуицией, – буркнул Герейнт, словно на самом деле слово это означало "дерьмо".

– А что плохого? – настаивала Линн. – Не могу понять, к чему весь этот разговор. Вернон спас не одну жизнь. Вспомни девочку из Манчестера. Недавно она отпраздновала свой день рождения – и все благодаря той самой интуиции, над которой ты насмехаешься. Каждый год ее родители присылают нам открытку со словами благодарности – такое не забывают. Извини, но, что касается меня, это куда более веский довод в защиту Вернона, чем какой-то там рапорт.

Герейнт то и дело пытался ее перебить, однако Линн не дала ему вставить ни слова. Лишь когда она закончила свою тираду, Герейнт наконец получил возможность высказаться до конца.

– Эй, не надо так горячиться. Я ведь на его стороне. И я рад, что ты тоже.

Линн это заявление не успокоило.

– Если ты на его стороне, то с какой стати ты за ним устроил едва ли не слежку? Простите, сэр, но я разочарована в вас.

К ее удивлению, Герейнт расхохотался.

– Господи, – произнес он наконец, – ну неужели ты не можешь хоть раз в жизни согласиться со мной?

Именно в этот, самый неподходящий момент с чайным подносом в руках появился Йен. Герейнт спокойно, хотя и не без некоторой насмешки, посмотрел в его сторону. Правда, Линн так и не поняла, что смешного в человеке с подносом в руках.

– Чай и виски для страждущих. Пирожки для алчных, – весело объявил Йен, явно не замечая ни натянутой атмосферы, ни того, как некстати прозвучали его слова, а поставив поднос и снова направившись к двери, ляпнул очередную бестактность: – Если ты скоро не закруглишься, мамчик, то видео мы будем смотреть без тебя.

– Итак, что ты там сказала? – ухмыльнулся Герейнт, беря стакан "Джонни Уокера".

Потрясающая непробиваемость!.. Линн подумала, что если Герейнт зол на Лаверна и готовит ей какой-то подвох, то он просто великолепный актер.

– Ну, что Лаверн знает, что делает. Главное, он ловит преступников.

Линн налила себе в чашку горячего чая и принялась медленно его помешивать.

Молчание нарушил оглушительный топот детских ног наверху. Герейнт вновь усмехнулся и, взглядом указав на потолок, пошутил:

– Воздушный налет.

Снова воцарилось молчание.

– Говоришь, он ловит преступников... Но как? Что ты расскажешь новичкам в вашем отделе, когда тебя спросят, как вам удалось поймать Болтонского Душителя?

– Они меня ни о чем не спрашивают, – пожала плечами Линн.

Герейнт принялся за пирог.

– Вкусно, – произнес он с набитым ртом. – Сама печешь?

– Нет, муж.

– Мужчина без комплексов, – усмехнулся Герейнт.

– Нет, просто знает, как включать духовку.

Герейнт предпочел сменить тему:

– Ведь Вернон поначалу тебе не нравился?

– Нет. Он, можно сказать, устроил мне веселую жизнь. Я пришла в отдел сержантом и вскоре поняла, что поддержки от него не дождешься.

– Верно. Тебя порекомендовал Дэнни Филпс. Манчестерской полиции никак не удавалось изловить Душителя, а ты тогда так здорово сработала по делу о педофилах. Вот мы и подумали, что твой опыт нам пригодится. А Вернон, вместо того чтобы помочь, твердил: "Это не мое дело, пусть сами разбираются".

– Откуда тебе это известно? Я никому не рассказывала!

Герейнт заговорщически подмигнул:

– От меня ничего не скроешь, не надейтесь. Семь деток отдали Богу душу, мы посылаем в Манчестер нашего лучшего детектива, а он даже и не думает пошевелить задницей.

Линн улыбнулась воспоминаниям.

– Однажды он довел меня до слез. Я не знала, что и думать. Мне казалось, что он халтурщик и бездельник.

– Не тебе одной так казалось. Мне тогда позвонили из Манчестера и спросили: "Кого это ты нам прислал? У нас пропал еще один ребенок, а ваш фигляр знай себе расхаживает по церквям".

Линн рассмеялась.

– Ну, такие подробности мне неизвестны.

– Вот-вот, – поддакнул заместитель главного констебля, но взгляд его не потеплел. Герейнт сделал глоток виски, побулькал немного, словно полоща рот, а затем уставился на Линн в упор. Хрестоматийный прием, призванный вызвать допрашиваемого на откровенность. О таком прочтешь в любом учебнике по технике допроса.

"Со мной этот номер не пройдет, – подумала Линн. Впрочем, простим Герейнту подобные штучки".

Наконец ему самому это надоело, и он первым нарушил молчание:

– А как он вел себя последнее время? Ты не заметила в нем никаких странностей?

– Нет, ровным счетом ничего. :

– А по-моему, их только прибавилось. По лицу вижу, что ты со мной согласна. Да ты сама лучше меня знаешь, что девять из десяти убийств раскрываются в считанные дни, потому что их совершают дураки, лично знакомые со своими жертвами. А еще тебе известно, что оставшиеся десять процентов так и остаются нераскрытыми, потому что у нас дерьмо, а не полиция. Правда, если бы люди знали, какое она дерьмо, то наверняка от страха не спали бы по ночам.

– Ну, это уже верх цинизма, – возразила Линн, – да и вообще несправедливо. Пусть у нас нет ни средств, ни ресурсов для длительного расследования. Как тогда с Душегубом. Надо было идти по горячим следам, а у нас в конце концов сложилась такая ситуация, что все деньги просто вылетали в трубу. Организацию лишили возможности действовать эффективно, и все потому, что нас не ценят и не дают денег.

– Совершенно с тобой согласен, – отозвался Герейнт с ехидцей. – Более того, думаешь, я все это серьезно? Просто хотел проверить, профессионал ты или нет. Считай, что сдала экзамен на "отлично". Я восхищен, инспектор. Вот если бы в полиции все были такими, как ты. А теперь послушай, что я тебе скажу. Мне надо, чтобы ты обратила внимание на Вернона. Будешь докладывать обо всех его действиях.

Линн, сохраняя внешнее спокойствие, поставила чашку на блюдце.

– Понятно. Ты хочешь, чтобы я следила за собственным начальником.

– Ну, не так резко, – фыркнул Герейнт. – Просто мне необходимо, чтобы ты – а наблюдательности тебе не занимать – вела учет всех его действий.

– А, собственно, зачем?

– Как я уже сказал, кое-кто им интересуется. Кое-кто имеет на него зуб. Так что мы с тобой устроим ему что-то вроде заслона. Я не прошу тебя ничего записывать. Достаточно, чтобы ты звонила мне, скажем, раз в неделю или раз в день, если случится что-то важное. Тут недавно произошло два малоприятных убийства. И я хотел бы знать, как Вернон занимается их расследованием. Вот и все.

– Боюсь, что ничем не смогу помочь, – ответила Линн, ощутив, как подрагивает ее голос.

– Никто не узнает, даю слово, – продолжал гнуть свое Герейнт. – И если вдруг в новом году тебе захочется подать на повышение, будь уверена, я помогу тебе.

– Неужели? А с чего ты решил, что я собираюсь это сделать? – огрызнулась Линн. – Мне и на моем месте неплохо. И вообще у меня нет никакого желания вновь напяливать на себя форму.

– А кто сказал, что тебе придется ее напяливать? Для исключительных офицеров мы всегда готовы сделать исключение.

Линн встала со стула.

– Прошу прощения, сэр, я вынуждена просить вас покинуть мой дом.

Герейнт поднялся, но не для того чтобы уйти. Вместо этого он крепко схватил ее за руки и настойчиво продолжал:

– Извини, я не хотел тебя обидеть. Или унизить. Или усомниться в твоих способностях. Таких замечательных людей, как ты, редко встретишь на нашей работе. Я, наверное, совершил глупость. А теперь сядь и выслушай меня.

Линн молча подчинилась.

– Как я уже сказал, – продолжал Герейнт, – ходят всякие слухи. И, наверное, не без причины. Конечно, Вернон с блеском раскрыл несколько дел. Но почему он тогда не поймал Душегуба? В Стрэдинге преступник изрезал женщину на куски, когда вы с Верноном находились буквально в нескольких сотнях метров от того места. И где тогда, скажите на милость, была его хваленая интуиция?

Линн лишь пожала плечами.

– Такое уж точно не в его пользу, – начал было Герейнт, но, увидев лицо Линн, осекся. Вместо понимания на нем читалось возмущение. – Значит, ты отказываешься?

– Вернон мой коллега. Можно сказать, друг. Как мне казалось, не только мой, но и твой.

Герейнта это слегка задело.

– Разумеется, друг. Что бы ты там ни думала. Я этого пакостника люблю больше, чем самого себя.

– Тогда, скажи на милость, что ты против него замышляешь? – вздохнула Линн.

Герейнт отвернулся, словно пытаясь сочинить краткий и правдивый ответ.

– Я пытаюсь спасти его от него самого, Линн. Клянусь.

От этих слов Линн стало как-то не по себе. Она даже поежилась. За свою бытность офицером полиции она успела встретить немало лжецов. Герейнт же говорил правду. Он допил содержимое стакана, слегка передернувшись, а затем несколько секунд не мог решить, куда его поставить – на стол или на поднос. В конце концов он выбрал поднос, после чего поднялся и надел пальто. В кармане звякнули ключи.

– Тебе доводилось видеть Вернона не на работе? – поинтересовался Герейнт.

– Нет, не считая праздников. А тебе?

– Несколько раз. Последнее время мы оба стали ужасными домоседами. Как ни крути, а годы берут свое.

В прихожей Герейнт перед зеркалом поправил шарф. Линн тем временем открыла дверь. Герейнт протянул руку как для рукопожатия, но, как оказалось, положил ей в ладонь визитку.

– Мой домашний телефон. Звони в любое время, если передумаешь. – В его голосе звучала настоятельная просьба. – А ему ни слова. Договорились?

– Ясное дело.

– Обещай.

Линн глубоко вздохнула:

– Обещаю.

– Ну а теперь пока. Я пошел.

С этими словами Герейнт шагнул на мороз и направился к воротам. Не оглядываясь, он поднял руку, и откуда-то из темноты материализовался черный "даймлер". Линн неожиданно заметила на тумбочке в прихожей чужие перчатки. Схватив их, она бросилась на улицу. Увы, хлопнула автомобильная дверь, и "даймлер" тронулся с места. Единственное, что заметила Линн, – Герейнта на заднем сиденье. Выбежав на тротуар, Линн замахала руками, однако машина уже набирала скорость. Еще мгновение, и "даймлер" скрылся за углом.

Вернувшись в дом, Линн приняла ванну, переоделась и попробовала изобразить из себя образцовую мать. Увы, диснеевский мультфильм, который она смотрела с детьми, показался жуткой тягомотиной, а песни, которые пели герои, просто действовали на нервы. Визит начальника оставил в глубине души какой-то неприятный осадок, и Линн была не в состоянии переключиться на что-нибудь другое. Короче говоря, Рождество из праздника превратилось в самый заурядный вечер, хотя и в кругу семьи.

Когда дети уже спали, Йен принес бутылку коньяка и пару стаканов. Выключив телевизор, он поровну налил в каждый золотистой жидкости и подвинул к ней один из них. Нежно поцеловав жену в щеку, Йен произнес:

– Как ты думаешь, не слишком это по-дурацки, если я поздравлю тебя с Рождеством?

– По-дурацки? А что в этом такого?

– Да я же вижу, что ты чем-то ужасно расстроена. И вообще завтра на работу, которая у тебя уже в печенках сидит, а тут я со своими поздравлениями. Согласись, это глупо. Глупее не придумаешь.

Зная слабую сторону мужа – того гляди еще заподозрит, что у нее роман, а ему такое всякий раз приходит в голову, когда ее валит с ног усталость и она не в силах отпускать ему комплименты – мол, какой ты у меня бесценный, – Линн решила, что лучше не стоит скрывать правду. И рассказала о странной просьбе Герейнта.

Она редко обсуждала с мужем служебные дела. Он слушал внимательно, опасаясь перебивать – вдруг она передумает и снова умолкнет. Потом поинтересовался:

– И что ты намерена делать?

– Я уже сказала. Ничего. Вернон мне не только сослуживец, но и друг. И я не собираюсь стучать на него.

– Но, согласись, ведь если хорошенько призадуматься, все это как-то странно.

– Что именно?

– То, что твоему боссу постоянно везет. В его карьере счастливых совпадений больше, чем в романе Томаса Гарди. Возьми того же Банфорда.

– Кого?

– Ну, этого вашего Болтонского Душителя.

– А, Бомфорда. А в чем, собственно, дело?

– Ну разве, например, ты не ехала мимо какой-то там школы?

– Церкви, ты хочешь сказать.

Алкоголь согревал и расслаблял, и Линн впервые поведала мужу, как им с Верноном удалось поймать Душителя.

В тот вечер была жуткая буря, и когда они возвращались из Бакстона после допроса одного в высшей мере бесполезного свидетеля, им навстречу то и дело попадались перевернутые грузовики и легковушки, пугающе пустые, брошенные вверх колесами с включенными фарами. Время от времени "ровер" Лаверна тоже подхватывало ветром и сносило на противоположную сторону. Линн попросила Лаверна остановиться и переждать. Горючего в бензобаке было достаточно, чтобы сидеть с включенной печкой. Перспектива, конечно, тоскливая, но это куда лучше, чем оказаться под колесами грузовика на встречной полосе.

– Сэр, может, остановимся?

Не обращая внимания на ее просьбу, Лаверн прибавил газа. Неожиданно навстречу, сорванный порывами ветра с материнского ствола, вылетел огромный сук и, ударившись о капот, унесся куда-то в темноту.

"Посчитай до десяти", – мысленно приказала себе Линн, а вслух произнесла:

– Сэр, прошу вас, сбавьте скорость.

В ответ Лаверн лишь открыл "бардачок".

– Поищи, там должно быть несколько ирисок. Угощайся, а заодно, будь добра, разверни одну для меня.

Затем Лаверн включил стерео и, не отрывая взгляда от дороги, вставил кассету. Внутреннее пространство "ровера" тотчас наполнилось пронзительными звуками джаза сороковых годов, и какой-то незнакомый женский голос принялся что-то распевать о секретах любви. Какие там еще секреты, подумала про себя Линн. Слова невозможно разобрать, музыку тоже. Завывания ветра заглушали и то, и другое.

Злясь на Вернона, Линн развернула конфету и протянула ему. Он взял ириску, даже не поблагодарив, и принялся шумно причмокивать. Этот звук совершенно вывел Линн из себя, но она утешилась тем, что завтра напечатает на Лаверна жалобу страниц в пять и подаст ее их непосредственному начальнику – главному констеблю Нэвиллу Вуду. Тот наверняка снимет Лаверна с расследования, а ее отметят как инициативного и смелого офицера. Будем надеяться.

Они проехали мимо дома, с которого снесло крышу, из стен торчали лишь голые балки перекрытия.

– Какой ужас, – вырвалось у Линн.

– Да, – отозвался Лаверн. – То-то удивятся хозяева, когда проснутся утром. – Он сухо усмехнулся, и Линн лишь утвердилась во мнении, что ее непосредственный начальник – бездушный сухарь.

Если не считать завываний ветра, сквозь которые иногда прорывались резкие звуки джаза, поездка продолжалась в полном молчании. Лишь в первом часу ночи Лаверн соизволил остановиться у церкви в Норбери.

– Не поздновато ли делать остановку? – съязвила Линн.

И только тогда заметила, что Лаверна трясет, а лицо его приобрело тот жуткий мертвенно-бледный оттенок, который запомнился ей на лице отца после сердечного приступа, унесшего его на тот свет. Линн стало совсем страшно. Если Лаверну плохо, чем она ему поможет?

Неожиданно она вспомнила, что с полмили назад они проехали мимо полицейского участка. Если Лаверну станет совсем невмоготу, она отвезет его туда. Местные полицейские доставят его в ближайшую больницу, и ей, слава Богу, не придется ни за что отвечать.

– С тобой все в порядке? – спросила Линн, понимая, что задает идиотский вопрос. Ведь и ребенок бы понял, что не в порядке.

Лаверн повернулся к Линн и уставился на нее каким-то странным, невидящим взглядом.

– Он здесь...

– Не понимаю. Кто здесь? – переспросила Линн.

Лаверн схватил ее за руку. Все его тело сотрясала дрожь, которая в следующее мгновение передалась и ей.

– Душитель. Я видел его именно здесь.

Линн почувствовала, как у нее из-под мышек сорвалась крупная капля пота и тонким ручейком стекла вниз.

– Что ты хочешь сказать? Где ты его видел?

– Он здесь, – повторил Лаверн, немного успокоившись и кивком указав в сторону церковного погоста. – Тот, кого мы ищем. Прошу вас, сержант, поверьте мне. Я знаю, что говорю.

– Ты переутомился, – возразила Лини. – Ни тебе, ни мне не известно, кто он и где он. Разве не так?

– Лучшей ночи для преступления не бывает, – размышлял вслух Лаверн. – Они обожают ветер, тем более бурю. В бурю ни один звук не узнать. В такую ночь убийцы и взломщики могут не опасаться, что их кто-то услышит. Вы слышите, как хлопнула дверь, и просто переворачиваетесь на другой бок, обвиняя во всем чертов ветер. А в следующее мгновение вам к горлу приставляют нож.

В глазах Лаверна блеснул огонь – было в нем что-то безумное, вселявшее в душу Линн подозрения и страх. Но Лаверн поднял воротник и вышел из машины, и Линн ничего не оставалось, как последовать за ним. Захватив с собой мощный фонарь, она шагнула навстречу порывам ветра. Уж если с Лаверном что-то случится, скажем, сердечный приступ, она хотя бы сможет доложить, что произошло. Вряд ли начальство примет объяснение вроде "Он вышел из машины, а я осталась сидеть, потому что испугалась ветра".

Когда она добралась до ворот, Лаверн уже шел по дорожке, ведущей к церкви. По обеим сторонам виднелись розные ряды могильных холмиков. Ветер свистел в ушах и сбивал с ног. Лики с трудом догнала Лаверна. Из темноты им обоим в лицо, словно хищные гарпии, летели обломанные ветки и обрывки газет.

– Стой! – крикнула она. – Давай вернемся!

– Что? – Лаверн приставил руку к уху, словно глухой в комедии.

– Я отведу тебя в машину, – попыталась она перекричать ветер и потянула его за рукав. Лаверн не обратил на это ни малейшего внимания и, несмотря на порывы ветра, увлек ее за собой.

Раздался глухой грохот. Обернувшись, Линн увидела, как из-за могилы поднялась какая-то черная масса и устремилась в их сторону.

Собрав все свои силы, Линн боднула Лаверна в спину, и тот упал. В этот самый момент у них над головами просвистел темный предмет. На лету он ударился о церковную стену, отколов от нее куски каменной кладки. Предмет оказался железной тачкой. Если бы не Линн, она легко могла раскроить им обоим черепа.

Поняв, какой смертельной встречи они только что избежали, Линн с Лаверном рассмеялись и принялись отряхиваться. И вновь Линн попыталась воззвать к благоразумию начальника. В ответ он лишь крепко сжал ей плечо, словно прося о поддержке.

Северная сторона кладбища представляла собой поросшее травой пространство, отгороженное от уличных фонарей стенами церкви. Казалось, будто шпиль вырастает откуда-то из воздуха, сделанный не из камня, а из ночной тьмы. У их ног поблескивали кресты и надгробия, кое-где покосившиеся и разбитые. А в ушах по-прежнему стоял оглушающий свист ветра.

Кладбище навевало мрачные мысли – о злодеяниях прошлого и о тех, что еще свершатся в будущем. Спустя несколько лет, приехав на конференцию в соседнем городке, Линн вернулась на это место, но только солнечным весенним утром. И все равно, даже залитые солнцем, могильные холмики вызывали неприятное чувство пустынной заброшенности. По тропинкам меж них мог бродить разве только убийца.

В ту ночь, объятая холодом и ужасом, Линн первой заметила какое-то движение. Она схватила Лаверна за рукав, указав на дальнюю стену церкви. Казалось, будто вдоль нее, пригибаясь к земле, крадется одинокий могильный камень. Линн подняла было фонарик, но Лаверн выхватил его у нее из рук и потушил.

Они двинулись дальше, сгибаясь под порывами ветра и спотыкаясь в темноте, пока наконец не приблизились к движущемуся предмету на несколько метров. Лишь тогда Лаверн неожиданно направил в его сторону луч фонаря. "Предмет" оказался дородным мужчиной средних лет в бежевой куртке. Он тащил странный, сделанный из одеяла куль. Неожиданно оказавшись посреди светового пятна, незнакомец застыл на месте, тупо глядя на Лаверна и Линн. Его очки отливали серебристым светом.

– Полиция! – выкрикнул Лаверн.

Незнакомец окаменел и даже не пытался сдвинуться с места, зато от ветра задрался край одеяла, и оттуда показалась человеческая нога. Забыв о всяких служебных инструкциях, Линн тотчас бросилась вперед и выхватила у застывшего на месте мужчины его ношу. Через пару секунд подоспел Лаверн. И хотя странный мужчина в очках даже не пытался сопротивляться или бежать, а просто тупо смотрел, как Линн разворачивает одеяло Лаверн на всякий случай повалил его на землю.

Сбив незнакомца с ног, он посветил фонариком для Линн. В одеяле оказалась девочка, на вид лет девяти, в школьной форме. Это была Лесли Райт, последняя жертва Болтонского Душителя.

Линн попыталась нащупать пульс... и тут ребенок простонал.

– Она жива! – радостно воскликнула Линн. Это мгновение она впоследствии считала самым счастливым за всю свою карьеру, своим небольшим триумфом.

Линн взяла девочку на руки, а Лаверн бесцеремонно дернул преступника, чтобы тот встал. После того как его сбили с ног, мужчина в очках продолжал покорно лежать на спине, словно дожидаясь дальнейших распоряжений. Лаверн защелкнул у него за спиной наручники, и теперь уже вчетвером они двинулись назад, к дороге. Как только они миновали церковные ворота, позади с глухим шумом рухнул поперек дорожки старый тис. Стоит ли говорить, что в данных обстоятельствах они даже не обратили на это внимания.

Лаверн сел на заднее сиденье рядом со своим пленником. Линн села за руль, девочка, которая уже потихоньку приходила в себя, – рядом с ней. Линн быстро развернула машину, и они поехали в полицейский участок на Бакстонском шоссе.

Альберт Бомфорд, он же Болтонский Душитель, проронил одну-единственную фразу. Когда машина тронулась с места, он произнес лишь:

– Я сделаю все, что вы потребуете. Только ничего не говорите моей сестре.

Как оказалось, той уже все было известно.

Йен, покачав головой, вздохнул:

– Все так неправдоподобно. Да нет, это просто бабушкины сказки – расскажешь, и тебя засмеют.

– Понимаю. Но так оно и было. Как говорится, сама тому свидетель.

– А что, собственно, Бомфорд делал в такой дали от Болтона?

– В Норбери похоронена его мать. Вот он и искал ее могилу. Как выяснилось, он слегка тронулся на религиозной почве. Ему казалось, что современные дети растут в мире, который не знает Бога. Бомфорд их потому и душил, что считал, будто готовит их к объятиям Иисуса. Большинство его жертв погибло там, где имелась какая-то связь с его усопшими близкими. Бомфорд верил, что души его родных будут оберегать детей до Судного дня. Чем дальше он действовал, тем сильней рисковал. При этом он наивно полагал, будто Иисус хранит его от рук полиции. По всей видимости, он намеревался задушить Лесли Райт, чтобы положить ее на могилу матери – что, разумеется, тотчас навело бы нас на след. Но мы опередили его и тем самым спасли девочке жизнь.