Ее губы дрогнули.

— Теперь вы смеетесь надо мной! — Она быстро повернулась и уставилась в панораму ночи. — Вы такой же, как все, — ничем не отличаетесь даже от Ли Брогана. Когда Зельда Роксан рядом, вы не замечаете ни одной женщины вокруг. — Ее плечи изогнулись в неловкую кривую линию и вдруг начали потихоньку вздрагивать. — Ненавижу вас, — выпалила она со слезами, — Боже, как я ненавижу всех мужчин.

— Мне кажется, что надо немного выпить. Почему бы нам не вернуться в комнату, и я приготовлю что-нибудь.

— Оставьте меня, — ответила Джен Келли приглушенным голосом, — вместе со своими шуточками про краснеющую девицу.

Я спустился по террасе и прошел мимо разбитого окна, где Гарри Тайг исполнил свой драматический выход. Моя голова была занята мыслями о том, что наступает время, когда девушке надо либо льстить, говоря о ее сексуальности, либо не упоминать об этом совсем, но только не надо укорять ее за девственность. Быть может, я уже становлюсь старым?

Слуга предусмотрительно пополнил запасы бара. Так что я выбрал любимую марку бурбона и налил себе. Примерно через десять минут я услышал звуки голосов в коридоре, которые становились все отчетливее. Первым вошел Гарри Тайг с самодовольной ухмылкой на лице. Он сразу же направился к бару, оживленно потирая руки.

— Вот что мне нужно — так это выпить после всех этих чертовых разговоров, — радостно воскликнул он. — Никогда еще не слышал столько чепухи за всю жизнь, включая восемь лет работы на Бродвее, юноша!

Рекс Куртни и Хьюго фон Альсбург подошли следом, оба молчаливые, с застывшими лицами. Затем пришла Нина Фарсон, ее огромные глаза были пустыми и безжизненными. Она осторожно погрузилась в кресло.

— Позвольте налить вам, мисс Фарсон? — вежливо спросил Куртни.

— И сделайте двойную, — произнесла она словно из другого мира.

Зельда совершила свой обычный безупречный выход, неосознанно затмив всех, кто находился в комнате. Ее длинное черное платье вызывающе блестело лакированной кожей. Колье из ярких сапфиров в форме звезд, окаймленных бриллиантами, и такие же серьги были надеты несколько небрежно, что, однако, не портило ее, а лишь придавало ей очарование.

— Рик, дорогой, пожалуйста, налей мне. Все эти разговоры о деньгах довели меня до изнеможения. — Она изящно опустилась в кресло, и улыбка, застывшая на лице, постепенно приобрела лакированное качество ее платья.

Когда я встал, чтобы выполнить просьбу Зельды, в комнату вошел Рамон Перес, сопровождаемый своей тенью по имени Валеро. Оба посмотрели на меня так, словно я был контрреволюционным лозунгом, написанным на стене казармы, и торопливо прошли мимо меня. Сказать, что атмосфера была натянутой, означает — ничего не сказать. Я наполнил бокал и отнес Зельде. Она быстро выпила половину, затем немного расслабилась.

— Ли все еще в библиотеке, дорогой, — нежно прошептала она. — Будь добр, отнеси ему выпить — все равно чего.

Ее глаза сигнализировали о безотлагательности алкогольных потребностей Брогана, потому я, не раздумывая, отправился выполнять это задание. Когда я вошел в библиотеку, он сидел во главе стола, весь окутанный табачным дымом, словно председатель правления, которого только что искусно отправили в отставку, а он все еще пытался сообразить, как им это удалось. Я сел в пустое кресло справа от Брогана и поставил перед ним наполненную до краев рюмку. Он жадно выпил и благодарно закивал.

— Мне это было очень нужно, Холман, — медленно выговорил он.

— В этом вы не одиноки, приятель, — ответил я. — Остальные чувствуют себя так же. Что-нибудь не получилось?

— Конечно, — сказал он. — Вас прислала сюда Зельда? Думаю, что вам самому не пришло бы в голову принести мне выпить.

— Правильно, — проговорил я. — Так что же случилось?

— Сначала все шло хорошо, — сказал он грустным голосом, — но потом какая-то крыса все испортила. Угадайте кто. Даю вам три попытки.

— Гарри Тайг.

— Кто же еще? — Он отпил из рюмки. — Вы должны что-нибудь предпринять, Холман.

— Но что?

— Откуда, черт возьми, я знаю. — Он беспомощно пожал плечами. — Нанять вас — это идея Зельды, а не моя. Вам лучше знать, мистер Примирение, ведь это вы суете свой любопытный нос во все дела. Вот и займитесь этим делом.

— Что вы предлагаете, Броган? — Я старался говорить как можно вежливее.

— Скрутить руки Гарри, пока он не закричит “Дяденька, отпустите!” и не отдаст мне пачку измятых банкнот. Я сказал вам — это ваша проблема, а не моя. — Броган неистово замахал руками. — Спросите Зельду. Она считает вас гением, который может уладить все.

— Почему так важно получить деньги с Гарри? — вновь задал я вопрос. — У остальных, наверное, их достаточно, чтобы внести его долю. А если они не идут на это — можно найти другого спонсора, чтобы покрыть недостающую сумму.

— Я сказал вам — это не моя проблема, — устало произнес он. — Идите и спросите у Зельды, она вам все скажет.

— Я скорее поговорил бы с вами, Броган, — холодно заметил я. — Вы посвящены в это. Почему бы вам не сказать правду? Что кроется за всеми этими недомолвками?

— В последний раз говорю: идите и спросите Зельду, — упрямо повторил он. — У нее все ответы.

— О'кей, — воскликнул я. — Подожду здесь, а вы приведите ее.

— Не понимаю почему, черт возьми! — Он увидел мой взгляд и выбрался из кресла. — Ладно, но ей это явно не понравится.

— Мое сердце истекает кровью, — оборвал я его. Он вышел из библиотеки, и несколько томительных минут я рассеянно разглядывал унылые жесткие корешки непрочитанных книг, которые бесконечными рядами тянулись вдоль стен.

Дверь открылась, и внезапно вся атмосфера комнаты преобразилась, когда в нее вошла Зельда. Ряды книг отодвинулись вглубь и превратились в размытый фон, который я больше не замечал.

— Ли сказал, что ты хочешь поговорить со мной, дорогой. — Она досадливо нахмурилась. — Я надеялась, что он объяснит тебе все о нашей маленькой загвоздке.

— Давай будем говорить начистоту, милая, — произнес я твердо. — Броган не в состоянии оправдать Гитлера перед комиссией Джона Берга[3].

— Очень хорошо, Рик, — покорно ответила она. — Что конкретно ты хочешь знать?

— Твои трудности, милая, — воскликнул я оживленно, — от “а” до “я”. Мне нужно, чтобы ты была откровенна со мной, открой тайные планы своего маленького сердца папе Рику, детка.

— Дорогой, о чем ты говоришь?

— Ты собралась устроить здесь небольшой рэкет, милая, — произнес я беспристрастно, — а Гарри Тайг взял и все сорвал? Так что, если ты хочешь поправить дело, мне нужно знать, что за кашу попыталась ты заварить с помощью своего прелестного шантажа.

— Шантаж? — Ее голубые глаза сияли оскорбленной невинностью. — Не понимаю, о чем ты говоришь, дорогой, решительно не понимаю.

— О'кей, — я расслабился в кресле, v— тогда я возвращаюсь в Лос-Анджелес завтра утром, сказав тебе спасибо за то, что вспомнила обо мне, а также за этот чудесный уик-энд и всю эту компанию.

— Рик, подожди. — Она ненадолго задумалась. — Мы не можем разговаривать здесь. Сюда может войти кто-нибудь. Почему бы не подняться в мою комнату, где нас никто не побеспокоит и где мы можем спокойно обо всем поговорить.

— Отлично, — уступил я, — что мне терять?

— Не скромничай, дорогой, — пробормотала она, — ты становишься похожим на мисс Келли.

— А как же твои остальные гости? — добавил я, неожиданно вспомнив сборище счастливых лиц в гостиной. — Они не заметят отсутствия своей очаровательной хозяйки и не заскучают?

— Они никогда не будут скучать по мне, — запротестовала Зельда. — Они слишком заняты собственными проблемами, чтобы желать развлечений.

Я последовал за ней из библиотеки в просторный зал. Мы поднялись по громадной лестнице, которая выглядела так, словно первоначально была построена для Дугласа Фербэнкса, а затем переделана для Флинна. Наконец мы добрались до роскошных апартаментов Зельды в северном крыле дома, выходящем к океану. Она осторожно прикрыла за нами дверь и повернулась ко мне спиной.

— Расстегни, пожалуйста, молнию, дорогой, — воскликнула она беспечно.

Я послушно расстегнул до пояса молнию на ее платье. Она слегка повела плечами, и облегающее платье упало к ее ногам, а она осторожно переступила через него, оставшись в черном шелковом бюстгальтере со шнуровкой и шелковой нижней юбочке. Черное белье возбуждающе контрастировало с нежно-розовой кожей, и даже ее колье сверкало еще ярче.

— Теперь мы можем поговорить, дорогой, — сказала она со слабым вздохом облегчения. — Это платье такое тесное, словно корсет, никогда в жизни я не надену эти ужасные вещи! — Ее руки пригладили черный шелк на ее округлых бедрах в самодовольном жесте удовлетворения. — И к тому же, дорогой, зачем прятать то, что делает тебя женщиной? Ты согласен?

Зельда, волнообразно покачивая восхитительными бедрами, прошла к нарядному туалетному столику, села напротив зеркала и стала неторопливо причесывать волосы.

— Это все не совсем разумно, милая, — холодно произнес я. — У тебя неожиданно возникла блестящая идея создать фильм о своей личной жизни, и ты пригласила пять человек, которые были бы заинтересованы вложить в него деньги. Среди них — три экс-супруга, южноамериканский диктатор и твоя личная подруга. Это означает наверняка, что никто не вложит ни цента в то, чтобы фильм вышел на экраны.

— Но почему, дорогой? — удивилась она. Щетка по-прежнему совершала ритмичные движения.

— Потому что до боли очевидно, что у каждого из них есть какие-то тайны, которые они не хотели бы выставлять напоказ перед публикой. Они должны сойти с ума, чтобы оказывать тебе свою финансовую поддержку. — Ее отражение наблюдало за мной внимательным немигающим взглядом, и я продолжал:

— У тебя была очень хорошая идея, Зельда, но не было ни одного шанса из миллиона, чтобы они вложили деньги в создание такого фильма. Напротив, они попытаются заплатить значительно больше, чтобы фильм никогда не появился на свет.

Зельда тихо вздохнула:

— Ты помнишь, Рик, дорогой, как мы ждали самолет на взлетной полосе в джунглях, когда ты увозил меня из дворца. Хосе? — Ее длинные ресницы опустились не спеша вниз, словно падающий занавес, прикрывающий приятные воспоминания. — Ты был тогда как пожарный, вынесший меня из пламени.

— Конечно, — заверил я сухо, — но мне не хотелось бы менять тему. Как я уже сказал внизу в библиотеке, твою блестящую идею можно назвать одним неприятным словом — шантаж.

— Ты не понимаешь, дорогой. — Ее глаза снова широко распахнулись. — Все, о чем я попросила их, — это поддержать картину. И если они настаивают на том, чтобы дать мне деньги, лишь бы картину не создавать, в этом не моя вина!

Я присел на край кровати, смяв нежно-голубой атлас, и зажег сигарету.

— Возможно, это глупый вопрос, милая, — признался я, — но почему? Неужели ты нуждаешься в деньгах?

— Любому нужны деньги, дорогой, — отчетливо произнесла она. — Знаешь ли, бриллианты так дороги, особенно когда покупаешь их сама.

— Выходит, что мир действительно приближается к концу света, раз Зельда Роксан, — я покачал головой, — уже сама покупает себе бриллианты.

— Ладно, дорогой, — она повернулась ко мне в резком неожиданном порыве, — если ты хочешь знать, я ненавижу их. Ненавижу за то, что они сделали со мной, за всю боль и унижения, которые испытывала многие годы. Они просто использовали меня. Ни один из них никогда не любил меня. Сомневаюсь даже в том, нравилась ли я им вообще когда-нибудь.

— Это звучит как прекрасная роль, — запротестовал я, холодно ухмыляясь ей. — Что это будет? Телевизионная мелодрама или что-нибудь значительное и солидное, не для широкой публики?

— Это жизнь, Рик, — медленно заверила она. — Мне кажется, что я снова ошиблась, дорогой. Ведь я надеялась, что ты единственный мужчина, который сможет понять, единственный известный мне человек, который сумеет разглядеть настоящую, живую Зельду Роксан под всей этой показной шелухой. Но ты не можешь этого, дорогой, не так ли? Бриллианты и я полураздетая — это слишком ослепительно. Тебе хотелось бы, чтобы я сняла то, что осталось на мне сейчас? Цитирую: “Сегодня в Голливуде, обедая с легендарной Зельдой Роксан, я спросил ее, в чем она спит, и она ответила с ослепительной улыбкой: “В бриллиантах, в чем же еще?” Конец цитаты! — Она скрестила ноги и откинулась в своем кресле. — Я была совсем юной, когда вышла замуж за Хьюго в Берлине сразу после войны, дорогой. Он двигал мной, как пешкой в своей шахматной партии, постоянно изменяя мне. Если же что-то казалось ему не так, он избивал меня — может, пригодилась его гестаповская подготовка? Сапоги и плетка — это звучит так нереально теперь, не так ли, словно из какого-то детектива?

— А ты уверена, что это не из сценария? — подозрительно спросил я.

— Мне всегда хотелось попробовать написать что-нибудь, дорогой. — Ее оголенные плечи слегка поежились. — Уверена, что смогла бы таким способом заработать кучу долларов. Я рассказывала тебе когда-нибудь о моей лучшей подруге, Нине Фарсон? Когда я впервые попала в эту страну, я ничем не отличалась тогда от других, отчаянно надеявшихся на удачу и не имевших денег. Но дорогая Нина подружилась со мной и позволила мне оставаться в своем прекрасном доме. Не мило ли это?

— Не могу ничего с уверенностью сказать, пока не дослушаю до конца, — холодно ответил я.

— Нина была тогда большой звездой, — продолжала Зельда своим немного хрипловатым, но все еще мелодичным голосом, — или, может быть, до этого. Но уже прошел слушок, что она катится под уклон. Ничего конкретного, ты понимаешь, дорогой. Просто необоснованный разговор, но это может оказаться смертельным в нашем доме. И дорогая Нина почувствовала, что ей нужен новый подход, чтобы как-то преобразить свой образ перед парой директоров и постановщиков. Она сделала ставку на меня и предоставила мне возможность как-то отплатить за ее доброту и гостеприимство.

— Каким же образом?

— Сдавая меня мужчинам, от которых что-то зависело, — воскликнула Зельда, мягко улыбаясь, — все эти лысоголовые “дарлингз” со своими липкими лапами и стеклянными глазами — это определенно было хорошей стажировкой, Рик, возможно, почти уникальной. Такой была я — неизвестная, участвовавшая в постановке двух ночей в неделю для лучших людей в кинобизнесе. — Ее тонкие пальцы потрогали колье с мягкой неясностью. — Ты хотел бы послушать о Рексе Куртни, дорогой?

— У меня такое чувство, что иного выбора нет, — отозвался я. — Так что же он?

— Мы можем даже сыграть с тобой. Ты рассказываешь все, что знаешь о нем, а я добавлю то, что ты пропустишь, — предложила Зельда.

— Один из четырех лучших гонщиков мира, — медленно начал я, — английский тип безответственного человека. Своего рода символ собственной страны, мне кажется, лихой, играющий со смертью, романтическая натура с обычным даром сдержанных высказываний. Вот, пожалуй, и все, что я знаю о нем.

— Ты упустил только одно, дорогой, — Зельда изящно зевнула, — он еще и голубой. Вот зачем он женился на мне, — потому что я уже становилась чем-то вроде символа. Он использовал меня как прикрытие. Кто бы поверил, что мужчина, женатый на Зельде Роксан, в действительности предпочитает сильных молодых людей? Их было так много, дорогой. Я помню одного возвышенного юношу в Испании, который так мечтал стать матадором, а когда Рекс устал от него, парень убил себя. Ты, наверное, не поверишь, но за все время, пока мы были женаты, мы никогда не спали в одной постели.

— А что ты скажешь о Гарри Тайге?

— Гарри обвел меня вокруг пальца своим особым способом. Мне тогда так хотелось добиться успеха на Бродвее, как ничего другого за всю свою жизнь. У Гарри была роль, словно специально созданная для меня, как говорив он. Это, а также то, что продюсером был он сам, могло обеспечить мне успех. Он убедил меня выйти за него замуж и отдать ему пятьдесят тысяч долларов, которые он никак не мог собрать. Спонсоры, по его словам, еще не верили в меня так, как верил он. Думаю, ты уже знаешь, чем закончилась эта история. Постановка бесславно умерла после пяти представлений, и сохранились только огромные счета на общую сумму около десяти тысяч. Я должна была заплатить, потому что Гарри снова был в запойном марафоне, который длился целый месяц. Вскоре после этого мы развелись, он получил права на “Гарриет и охотник за головами”, она стала лучшей пьесой. Главная роль в ней предназначалась мне, но милый Гарри отдал ее этой отвратительной суке, Фрэн Лурдон.

— Ты получила назад свои деньги?

— Ты шутник, дорогой? Но я храню запись его счетов, и их чтение доставляет мне удовольствие до сих пор.

— Остался только Хосе Перес, — я шутливо отсалютовал, — сам Presidente!

— Он был таким романтичным, дорогой, — Зельда тихо вздрогнула, — такой стройный, сильный, с чудесной бородой. Каждый раз, когда я проводила по ней пальцами, я чувствовала, что глажу морского котика. Но его брат Рамон был чрезвычайно неприятен, он вообще не замечал меня. — Она обиженно надула губы при мысли, что существует мужчина, на которого не действуют ее чары.

— Мне кажется, ты не должна винить его за это слишком, — объявил я. — В то время, когда вы с Хосе мирно жили в собственном дворце, происходило самое большое сражение революции. Рамон пустил слух, что Хосе был ранен на передовой, смело ведя в бой свою бригаду, и он не хотел, чтобы кто-то рассказал правду.

— Я помню это очень хорошо, дорогой, — нежно проговорила она, — ты был таким храбрым.

— Броган занервничал, когда ты не появлялась целую неделю, и позвонил на студию, — вспомнил я. — Меня послали за тобой. Это не совсем совпадало с планами Рамона. Он уже прикинул, что безопаснее сделать так, будто тебя убили в перестрелке с контрреволюцией где-то на границе. Но когда я сообщил, что слишком много людей точно знают о твоем местонахождении, в том числе и на твоей киностудии, и они никогда не поверят в историю с засадой, он страшно разозлился, так как понял, что я прав. Именно тогда он засадил меня в ту камеру на три дня, а его охранники утром и вечером имели хорошую разминку.

— Знаешь, что самое ужасное во всем этом, дорогой, — с напряжением произнесла она, — это то, что Хосе знал, что собирался сделать со мной Рамон, но не предпринял никакой попытки остановить его.

— Теперь ты расскажешь всему миру, где и как Presidente получил свою медаль “Пурпурное сердце”[4], если только он не заплатит? — выпалил я мрачно. — Да, за свой компромат ты действительно заслужила высшую оценку, милая, даже с учетом того, что ты не так хорошо котируешься в самом этом деле.

— Дорогой, — воскликнула она, часто моргая, — не понимаю, о чем это ты!

— Ты написала им всем, что собираешься снять фильм о своей жизни и их тайны будут отчетливо фигурировать в нем. Затем, возможно, предложила вложить им какую-то сумму денег в его производство, правильно?

— Точно, дорогой.

— Затем ты пригласила всех их обсудить это? — Я с удивлением покачал головой. — Неужели ты не понимаешь, что сама пригласила их на убийство — сама!

— Ах это. — Ее лицо прояснилось. — Конечно, я думала об этом, дорогой. Я не так глупа, ты знаешь? Поэтому я была очень осторожна, когда писала каждому из них, и включила в письма полное описание всех эпизодов, где участвуют все пятеро. В этом случае никому нет пользы в моем убийстве, ты понимаешь, дорогой? Ведь другие четверо знали бы его грязную тайну!

Я уставился на нее в невольном восхищении.

— Это было весьма проницательно, — произнес я наконец приглушенным голосом. — Ты рассчитывала, что они не станут откровенничать друг с другом, так как надеются, что их секреты будут сохраняться в тайне, пока они не выплатят сполна. Исходя из твоего плана, они все должны были согласиться на выплату определенных сумм. Но ведь могло случиться так, что кто-то из них откажется, и тогда эта затея станет пустой тратой времени и денег.

— Я так рада, что ты понимаешь мою проблему, Рик, дорогой. — Она кивнула мне почти радостно. — Милый Гарри был очень утомительным на совещании, которое мы провели после ужина, и сказал, что не заплатит ни цента. И конечно, он был отвратительнее, чем когда-либо.

— А если Гарри не заплатит, то и никто другой не будет платить, — проворчал я.

— Ты прав! — объявила Зельда с энтузиазмом ведущей популярной телевикторины. — Все остальные хотят заплатить, дорогой, и у меня разрывалось сердце, когда я наблюдала, как они спорили и уговаривали его, — но упрямый Гарри не сдался ни на дюйм. Он повторял нам свою сумасбродную историю, как в один прекрасный понедельник станет миллионером и ни черта не даст за то, что я смогу повредить его репутации. Он теперь полностью разрывает с Бродвеем, и ему наплевать, что люди узнают о миллионере, это ему не повредит.

— Милая, — тихо произнес я, — у тебя действительно большая проблема. И все же это — превосходная идея.

— Да, это так, дорогой! — Зельда встала со стула, прошла к кровати, где сидел я, и мягко скользнула на мое колено. — Ты такой умный, дорогой, — нежно промурлыкала она, — и такой опытный в разрешении всяких неприятных ситуаций вроде этой. Знаю, ты первый, к кому обращаются все студии, когда у них возникают проблемы, требующие твердого, но деликатного решения. Вспомни, каким ты был умным и храбрым, вызволив меня тогда из страны Хосе! — Она положила обе руки мне на плечи и подвинула свое тело ближе, так что я мог чувствовать тяжесть ее круглых грудей на своей груди. — Прошу тебя, дорогой, — прошептала она, — помоги мне в моей новой беде.

— Гарри действительно не обманывал насчет своей сделки. Она сделает его миллионером в ближайший понедельник, — ответил я. — Ничто не заставит его изменить свое решение.

— У меня было неприятное чувство, что он убежден в каждом слове, которое произносит, — согласилась она. — Это ужасная проблема, не так ли, дорогой? — Ее губы внезапно прижались к моим в неистовом порыве страсти, который встретил немедленный ответ. Мы сидели крепко обнявшись, как мне показалось, очень долго, затем Зельда немного ослабила наши объятия, отодвинув свое лицо на несколько дюймов от моего.

— Здесь может быть только одно решение, Рик, дорогой, — хрипло прошептала она, — но ты намного хитрее такой разини, как я, ведь верно?

— Единственно возможным решением данной проблемы была бы внезапная смерть Гарри Тайга в этот уикэнд, — заявил я. — Ты так считаешь?

— Я так рада, что мы сошлись во мнениях, дорогой, — тепло ответила она и высвободилась из моих объятий.

Шелк и тесьма быстро прошуршали скрипящим звуком, и вот уже знаменитое тело Зельды Роксан оказалось обнаженным передо мной во всем своем немыслимом совершенстве. Она глубоко вздохнула, и ее затвердевшие как кораллы соски приглашающе поднялись.

— Дорогой, — вздохнула она, — я так люблю мужчин действия!