Люди стояли ошеломленные. Все они уважали Росса Коулмэна как честного парня, никогда не лезущего не в свое дело. Он был предан первой жене, а теперь вроде бы привыкал к новой, которая растила его сына. Он помогал, когда его об этом просили, но не давал непрошеных советов. Он никогда не набивался на откровенность, но от души смеялся хорошей шутке и любил, как и другие мужчины, выпить глоток виски, когда женская часть населения этого не видела. Он был хороший парень, не столь компанейский, как некоторые, более красивый, чем многие, сдержанный во всем, кроме работы.

Сейчас, однако, люди увидели его с новой стороны, о существовании которой даже не подозревали. Своей спокойной рассудительностью его голос, казалось, мог остановить лавину. А всевидящий орлиный взор был бесстрашен и гипнотизировал. Никто не двигался из страха, что Росс может неправильно истолковать движение и пустить в ход пистолет. Все могли легко представить себе, как он на скаку выхватывал его из кобуры, но какая нужна сноровка, чтобы одновременно левой рукой достать винтовку из чехла за седлом!

Ни один мускул не дрогнул на лице Росса, он перекинул правую ногу через седло и соскочил на землю, продолжая держать оружие наперевес, готовый выстрелить в любой момент.

— Лидия!

— Да?

— Иди сюда.

Никогда в жизни Лидия никому так не радовалась. Она чувствовала непреодолимое желание броситься к нему в объятия, обхватить его руками и почувствовать его силу. Вместо этого она подбодрила Мозеса взглядом и пошла вперед, медленно приближаясь к Россу. Он, не спуская глаз с остальных, спросил:

— Что случилось?

Она сглотнула слюну, не уверенная, сможет ли говорить не заикаясь, и начала рассказывать об убийстве Люка и о том, что произошло утром. Услышав о смерти мальчика, Росс содрогнулся всем телом и взглянул на Лэнгстонов, которые стояли все вместе. Однако оружие не опустил. Когда Лидия закончила рассказ, описав все в деталях, Росс, чувствуя, что насилия больше не будет, опустил пистолет и спрятал его в кобуру, но винтовку оставил в руке.

Он шел мимо подавленных, примолкших переселенцев, и, кроме позвякивания его шпор, в лагере не было слышно ни звука. Росс остановился напротив мистера Грейсона.

— Вы думаете, старый Мозес способен кого-нибудь убить?

— Нет, — ответил тот убежденно. — Помощник местного шерифа в какой-то мере оставил все на наше рассмотрение, и я просто не знал, что делать.

— А вот я знаю, что нужно сделать. — Ма слушала объяснения Лидии так же внимательно, как и Росс.

Теперь она подошла к Леоне Уоткинс и дала ей пощечину.

— Я похоронила троих детей, и я, возможно, потеряю и других дорогих мне людей, прежде чем придет мой час. Я молю Бога, чтобы тебя тогда не было поблизости, чтобы ты не добавляла горя моей семье. Мало того, что ты старая ведьма, ты еще и дура, Леона Уоткинс. Зачем стал бы Мозес приносить мне тело моего мальчика, если бы он сам убил его? — Она выпрямилась. — У тебя нет сердца, и ты никогда не знала, что такое радость. Мне жаль тебя.

Леона обвела взглядом стоявших вокруг людей, встречая только враждебность там, где минуту назад видела поддержку. Поднимая пыль юбками, она направилась к своему фургону. Обернувшись и увидев, что Джесс и Присцилла уставились в землю и не следуют за ней, она закричала: «Ну?» Те смиренно поплелись к фургону.

Первой нарушила молчание Ма. Она обратилась ко всем сразу:

— Ее поведение меня не удивило, но мне кажется, кое-кто из вас должен принести свои извинения.

Пристыженные, люди опустили глаза и двинулись к своим фургонам. Некоторые виновато посматривали на Мозеса, который стоял с выражением спокойного достоинства, но без высокомерия.

Лидия взяла Ли и подошла к чернокожему.

— Мне жаль, Мозес. Они поступили ужасно. Ты в порядке?

— У меня все хорошо, мисс Лидия. Спасибо, что вступились за меня.

Она улыбнулась и взяла его за руку.

— Я сделала не больше чем вы с Уинстоном сделали для меня, когда все от меня отвернулись.

Затем она предложила:

— Если вы присмотрите за Ли сегодня вечером, я приготовлю ужин для вас и Уинстона.

Она предложила это, чтобы выразить свое доверие. Мозес был тронут. Слезы сверкнули в глазах старого негра.

— Спасибо. Это было бы просто замечательно!

Почувствовав Росса за спиной, она повернулась и мягко сказала:

— Пойдем в фургон, я приготовлю тебе кофе.

Он посмотрел ей в глаза, и этот взгляд проник в самую ее душу:

— Я приду, как только выскажу соболезнование Лэнгстонам.

Она не хотела расставаться с ним ни на минуту. Ей хотелось все время видеть его, она никак не могла поверить, что он на самом деле вернулся и смотрит на нее так, как будто очень скучал. Но если она останется с ним еще хоть на секунду, он догадается, что творится в ее сердце, заглянув ей в глаза. Она быстро отвернулась.

Когда через некоторое время Росс подошел к фургону, Лидия сразу поняла, как он устал. Едва он сел, она протянула ему чашку кофе. Он благодарно кивнул:

— Боюсь, эти чертовы неприятности не закончились.

— Я думала, тебя не будет несколько дней. — Небрежность в ее тоне была наигранной, на самом деле она сгорала от любопытства. Ей не терпелось узнать, почему Росс вернулся раньше.

— Я тоже так думал, но… — Он уклончиво пожал плечами. — Я решил вернуться, пока не стемнело. Скаут справится один.

Ну почему, почему он не сказал, что просто не мог оставаться вдали от нее, что вертелся всю прошлую ночь на подстилке, пока не решил, что уснуть все равно не удастся? Он собрал вещи, оседлал лошадь, разбудил удивленного сонного Скаута, объявил, что его планы изменились, а затем поскакал сломя голову к ней.

— Ты вернулся вовремя. — От волнения она не знала, куда девать руки.

Ли спал сладким послеобеденным сном. Домашняя работа была выполнена. Самое лучшее дело, которое она могла придумать для своих рук — легким массажем снять усталость, навалившуюся на плечи Росса, разгладить нежными пальцами складки вокруг его нахмуренных бровей. Ей безумно хотелось прикоснуться к нему, но она не смела. Вместо этого ее руки сжимали одна другую.

Росс в задумчивости крутил кофейную чашку и смотрел на маленький водоворот внутри.

— Я не могу поверить, что кто-то просто хладнокровно убил этого мальчика. Зачем? — спросил он риторически. — Черт побери, зачем?

— Я не знаю, Росс. — Она помолчала. — Что собирается делать мистер Грейсон?

— Он считает, что мы должны сегодня осмотреть округу, не найдутся ли какие-нибудь следы преступника.

— Мы? — робко спросила она.

— Я вызвался добровольцем.

— Ой! — Лидия опустилась на скамейку напротив него и сцепила пальцы. Она видела тело Люка и страшный шрам, почти отделяющий голову от туловища. Она дрожала. — Что вы рассчитываете найти?

— Ничего, — ответил он коротко. Она с замиранием сердца наблюдала, как он внимательно осматривает пистолет и ружье. — Это могли быть индейцы, но вряд ли так далеко на востоке еще остались воинственные племена. К тому же это было убийство ради убийства. В таком случае его мог совершить дезертир, которому Люк попался на пути. Они тысячами бродят по Югу после войны, продолжают свои собственные войны, дают выход мщению, обрушивают ненависть на невинных вроде Люка. Эти убийцы хитры, наносят удар и исчезают. Он, наверное, уже за несколько миль отсюда.

— Но почему именно ты должен искать его?

Он прекратил чистить ружье и поднял голову. Волнение в ее голосе было неподдельным.

— А почему ты должна была защищать Мозеса, рискуя получить пулю?

Она не выдержала его взгляда и опустила глаза.

— Конечно, ты должен ехать, — пробормотала она. — Только, пожалуйста, чтобы с тобой ничего не случилось… Ты, наверное, очень устал?

— Да, я довольно много проскакал сегодня.

Чтобы увидеть тебя. Чтобы вдохнуть запах твоих волос, которые даже в такой серый день, как сегодня, пахнут солнечным светом. Чтобы убедиться в том, что тело твое существует на самом деле, что это не плод моего воображения, которое не дает мне покоя. Чтобы услышать твой голос.

Он встал и вложил пистолет в кобуру. Невольно она отметила, как легко и искусно он сделал это и как машинально пристегнул кобуру к бедру кожаными ремешками. Он надвинул шляпу на глаза и взял ружье.

— Не жди меня до темноты, — сказал он, натягивая кожаные перчатки.

Забыв, что надо скрывать свои чувства, она бросилась к нему и ухватилась за руку, которой он держал винтовку.

— Росс, ты будешь осторожен?

Никто никогда так не волновался за него. За всю его полную опасностями жизнь разве кто-нибудь заботился о его безопасности? Даже Виктория считала в порядке вещей, что он сам о себе заботится. Если кто и нуждался в защите, так это она, а не он. Никто никогда не смотрел на него с такой явной заботой, как сейчас Лидия, с заботой не о том, как прожить, если его не станет, а с заботой о его, именно его безопасности.

Росс вспоминал ночь, которую провел, мечтая о ней, многочасовую скачку на лошади — он не щадил ни себя, ни Счастливчика, — только бы поскорее примчаться к ней. Он вспоминал то ощущение, когда сливаются их тела, и мечтал вновь испытать его… и, черт побери, он всеми силами пытался забыть, как это было великолепно.

Сейчас она смотрела на него своими чудесными глазами цвета лучшего виски. Ему хотелось убрать волосы ей со лба. Ее рот был влажным и зовущим и, казалось, просил поцелуя.

Видит Бог, он заслужил этот поцелуй.

Перед лицом Господа, и Леоны Уоткинс, и любого другого, кто хотел это видеть, он обхватил рукой ее затылок и притянул ее голову к своей. Их губы встретились с нежной сдержанностью. Росс помедлил, пока не почувствовал, что она отвечает на его поцелуй. И вот его язык скользнул между губами Лидии и погрузился в сладкую нежность рта.

У Лидии подогнулись колени. Этот поцелуй заставил ее забыть обо всем. Сейчас она могла думать только о том, как восхитительна эта близость с ним. Лидия все крепче сжимала запястья его рук, зажатые между их телами. Ее кулачки уперлись в крепкие мускулы его живота.

Вновь и вновь совершая остроумные набеги, язык Росса углублялся в ее рот. У нее вырвался стон желания. Импульс был настолько силен, что колени ее раскрылись и сжали его колени. Она плотно прижалась к его бедрам.

У Росса закружилась голова, когда ее грудь уперлась ему в руку. Ему захотелось бросить винтовку, отнести Лидию в фургон, снять с нее одежду, гладить ее мягкую кожу, ни о чем не думать и забыться в ее объятиях. Но сейчас он не мог себе этого позволить, и Росс решил избавить себя от лишней боли.

Он медленно высвободился. Сначала он с трудом оторвался от ее рта, но задержался, чтобы приласкать ее нижнюю губку. Затем он пощекотал ее губы усами. В конце концов он отодвинулся и, открыв глаза, встретил такой же томный и смущенный взгляд, каким, вероятно, был и его собственный.

— Я буду осторожен, — сказал он охрипшим голосом. Затем высвободил руку, коснулся на прощанье ее волос и уехал.

Росса не было весь остаток дня и добрую половину ночи. Лидия почти весь день провела с Лэнгстонами. Дети собрались вокруг Ма и плакали. Это было трогательно и в то же время ужасно. У Лидии не было никого, с кем бы она могла оплакать смерть своей матери. Лэнгстоны по крайней мере изливали друг другу свое горе. Зик искал утешения в работе, возился около фургона, иногда подходил к Ма и, положив узловатую руку ей на плечо, молча стоял. Лэнгстоны переживали свое горе все вместе.

Все, кроме Буббы, который одиноко сидел перед фургоном поодаль от других. Сердце Лидии сжималось при каждом взгляде на него. Братья не всегда ладили, но очень любили друг друга. Горе Буббы пугало Лидию. Оно целиком поглотило его. До такой степени, что он забыл позаботиться о лошадях Росса.

Лидия сама сделала эту работу, что было нелегко. Но она чувствовала большое удовлетворение от того, что делает это для Росса.

Лидия старалась не предаваться воспоминаниям о сладостном утреннем поцелуе. Потому что, когда вспоминала об этом, ноги становились ватными и она чувствовала, как невольно вся вспыхивает и дрожит. Ей хотелось погладить свою грудь, чтобы успокоить странно набрякшие соски. Между бедрами почти болело, когда она вспоминала, как пробуждалась его мужская сила, как его рот захватывал ее губы. Она представляла себе его мускулистую грудь с нежными завитками волос. Пыталась представить, как выглядит все его обнаженное тело, и ее лицо заливалось краской стыда. Эти мысли не оставляли ее, и в течение дня она нет-нет да и давала волю фантазии.

Как ни старалась, она не могла не думать о том, как приятно было чувствовать его внутри себя, его нежность, теплоту и твердость. Она не могла забыть ощущения восторга, которое пронизывало ее при каждом движении их тел. Ма была права! С любимым мужчиной это может быть очень хорошо.

На закате к ее фургону пришел Мозес, смущенно спросив, не надо ли ему посидеть с Ли, пока она будет готовить ужин для них с Уинстоном. Она уверила его, что как раз собиралась этим заняться. Отправила их с Ли прогуляться по лагерю, а сама тем временем поджарила кукурузные лепешки на свином жире. Это будет гарнир к тушеному кролику, которого она начала готовить еще днем.

Когда Лидия, Мозес и Ли подошли к фургону мистера Хилла, они немало удивились тому, что Уинстон сидит рядом с фургоном и преспокойно потягивает шерри. Лидия отказалась от предложенного ей стаканчика, но выразила радость по поводу очевидного улучшения здоровья мистера Хилла.

— Да, я чувствую себя намного лучше. — Он пробовал жаркое, похваливая Лидию. Закончив есть и отодвинув тарелку, он сказал: — Мозес рассказал мне о том, что случилось сегодня утром. Я никого не обвиняю. Я знаю, что такие вещи случаются и что обычно мирные люди в толпе ведут себя по-другому. Как бы то ни было, я хочу поблагодарить вас, Лидия, от всего сердца за то, что вы защитили Мозеса в мое отсутствие.

Она смущенно опустила глаза:

— Не нужно благодарности. Вы оба — мои друзья.

— Бывший раб и туберкулезник. Мозес, не думаешь ли ты, что такая молодая, красивая женщина могла бы найти себе друзей получше, чем мы с тобой?

Она засмеялась вместе с ними. Знали бы они, что у нее в жизни было совсем немного друзей, и они — в числе этих немногих.

Росс вернулся очень поздно, но Лидия еще не спала. Она услышала конский топот и, дождавшись, когда Росс подойдет к фургону, тихо позвала:

— Росс?

— Извини, я разбудил тебя.

— Вы узнали, кто убил Люка?

Он долго молчал, потом вздохнул:

— Нет, как я и думал, вокруг нет ни лагеря, ни следов, ничего.

Он стал разворачивать свой матрас.

— Почему бы тебе не лечь здесь, в фургоне? — спросила она нерешительно. — Если поднять брезент, здесь так же прохладно, как и снаружи.

Он не ответил, и она добавила:

— Я знаю, ты устал.

— Очень.

— Здесь ты лучше отдохнешь.

Он очень сомневался в этом, но все-таки забрался в фургон. Увидев это, Лидия бросилась обратно на свой матрас, чтобы он не думал, будто она чего-то ждет. В глубине души она надеялась, молилась, чтобы… Она наблюдала в темноте, как он снимает рубашку, ботинки и ложится у другой стенки фургона.

— Как вел себя Ли? Я его сегодня почти не видел.

Подавляя разочарование от того, что он не лег рядом с ней, Лидия ответила:

— Он запутал свои пальцы в моих волосах, и я думала, что никогда не распутаю их, не сняв с себя скальпа.

Он засмеялся, и в темноте его смех звучал приятно и спокойно.

— Не мудрено!

О, дьявол! Он не имел в виду ничего такого. Его слова повисли в неподвижном ночном воздухе. Росс сдерживал дыхание и надеялся, что она не обиделась.

Лидия, переживавшая из-за своей необычной внешности, неправильно истолковала его замечание.

— Я знаю, мои волосы не такие… Они не шелковистые и не золотые. — «Не такие, как у Виктории, « — мысленно добавила она.

— Они очень красивые, — сказал он мягко и пошевелил пальцами, вспоминая, как рыжеватые пряди обвиваются вокруг них.

— Спасибо, — прошептала Лидия. В ее глазах стояли слезы. Он не так часто говорил ей комплименты. Этот она запомнит.

— Пожалуйста. — «Какой же ты чертов лицемер, — думал он. — Ты врешь, подыскивая вежливые фразы, а сам думаешь при этом, как хорошо тебе было с ней и как бы ты хотел опять напиться, чтобы посметь повторить все это». Злясь на себя, он бросил короткое «Спокойной ночи» и отвернулся.

Довольно долго каждый лежал в темноте, зная, что другой не спит, но не произнося ни слова. Росс так устал, что каждый раз, когда закрывал глаза, пытаясь заснуть, ему казалось, что они забиты песком. Наконец он услышал ее ровное дыхание и догадался, что она уже спит.

Плохо дело, думал он, переворачиваясь на спину, в надежде освободить ту часть тела, которая никак не давала ему заснуть. Его мужское естество мстило ему за глупое, навязанное себе воздержание. Время тянулось долго, и в ночной темноте Росс начал думать, что вел себя довольно глупо.

Да, у нее было прошлое. Но и у него тоже. Да, она не похожа на Викторию. Но у нее было многое, чего не было у Виктории. Они находятся в законном браке. При нынешней нестабильности местного управления и развод может затянуться надолго. Значит, они будут женаты еще долгое время. Что же ему делать? Жить как монах или покупать женщину на час?

Он вспоминал одинокую ночь в Буэннтауне и понимал, что не хочет этого больше.

Он хотел Лидию.

И может быть, если он ее получит, ему удастся избавиться от мучительных сомнений. В ту ночь, когда он добился ее, он был пьян. Возможно, его воображение разыгралось и на самом деле все было вовсе не так хорошо, как ему кажется теперь.

Кого ты хочешь обмануть? Невозможно напиться до такой степени.

Но это был хороший аргумент, чтобы подвинуться к ней, поцеловать, разбудить и…

Нет. Тогда она подумает, будто это все, что ему от нее нужно. И хотя его тело страстно желало удовлетворения, это было не единственное, чего он хотел от Лидии. Ему стали необходимы ее спокойная деловитость, еда, которую она ему готовила, ее забота о Ли. Всего этого он тоже хотел. И еще ему очень нравилось, как она его слушает. Это придавало значительность всему, что он говорил. Ему нравилось, что она беспокоится о нем, когда ему приходится уезжать, как, например, сегодня. Он хотел, чтобы ему принадлежало не только ее тело, но и душа.

В одном он был уверен: дальше так продолжаться не может, или он совсем свихнется, если будет и дальше жить с этим вечно раскаленным стержнем в штанах. Рано или поздно он опять сорвется, как в ночь на Четвертое, а ему ни в коем случае не хотелось вновь увидеть страх на ее лице.

С завтрашнего дня он будет обращаться с ней как с женой, и затем, возможно, она сама станет больше чувствовать себя его женой, и в конце концов все уладится. Завтра же с утра он начнет осуществлять свой план. Что, если ему разбудить ее поцелуем? Да. Утром.

Он уснул, ощущая вкус этого поцелуя на губах.

Но утром ее не оказалось в фургоне.