Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Бархатные тени

ModernLib.Net / Нортон Андрэ / Бархатные тени - Чтение (стр. 1)
Автор: Нортон Андрэ
Жанр:

 

 


Андрэ НОРТОН
БАРХАТНЫЕ ТЕНИ

Глава первая.

      Мои руки были так крепко сжаты, что лавандовые лайковые перчатки, обтягивающие пальцы, прилегли тесно, словно вторая, более плотная кожа. Я едва удерживалась, чтобы не поддаться дурной привычке, за которую меня так часто бранили – от волнения трепать и мять пелерину моего темно-серого дорожного платья из рубчатого шелка.
      Стены дамской гостиной отеля вокруг меня, казалось, измерялись милями – иллюзия эта поддерживалась множеством огромных зеркал. Красные бархатные портьеры на высоких окнах, совсем не пропускавшие света, были обшиты золотой бахромой. И были здесь широкие, все в бронзовых гвоздиках, но не слишком удобные кресла и диваны – сплошь золото и пурпур, а еще – пара столов с мраморными столешницами. Все это должно было, как я поняла, намекать на богатство, ожидаемое от заведения первого класса, но мне представлялось вульгарным.
      Мой спутник, расположившись в кресле на расстоянии вытянутой руки от меня, держал в руке часы и переводил взгляд с циферблата на дверь и обратно. Его недовольство затянувшимся ожиданием было столь очевидно, что я чувствовала себя виноватой, хотя задержка зависела вовсе не от меня.
      Дважды я бросала взгляд в зеркало, висевшее напротив моего теперешнего неуютного сиденья. Отражение должно было бы придать мне уверенности, но в данный момент сознание, что я хорошо одета, причесана по последней моде и никоим образом не уступаю остальным, сидящим здесь и болтающим, чтобы скоротать ожидание, не помогло успокоить частые удары сердца, и во мне начала подыматься паника.
      Это приглашение пришло так неожиданно, что я все еще чувствовала, будто меня занесло сюда одним из тех штормовых ветров, что моряки называют циклонами.
      Из моей высокопристойной и размеренной жизни в школе Эшли-Мэнор в это… это…
      Я сглотнула, хотя во рту у меня пересохло. Нельзя разом, в один день порвать с мирной, даже монотонной жизнью, не ощутив последствий. Ведь прошло всего лишь сорок восемь часов с тех пор, как мадам Эшли вызвала меня для встречи с человеком, который сейчас в пятый раз бросил взгляд на часы.
      Мистер Тадеус Хогл, юрист, пять лет распоряжался небольшим капиталом, который остался после того, как мой отец погиб вместе со своим кораблем при прорыве конфедератской блокады во время последнего мятежа. Когда мистер Хогл явился в Эшли-Мэнор, я было решила, что он сообщит о дальнейшем падении акций или каком-нибудь кризисе, который еще сильнее поставит меня в зависимость от заработка в школе. Мне повезло, что я работала учительницей именно здесь, и я хорошо это знала. Ибо мадам Эшли была неподражаема в обращении с персоналом. Она требовала, чтобы он состоял из леди безупречного социального положения (среди нас были дамы из семейств де Лэнси и Кэррол). Наши ученицы также принадлежали к определенному типу – дочери нуворишей, жаждущие лоска, который открыл бы им путь в высшее общество.
      Я получила образование в Брюсселе, где жила с двенадцати до шестнадцати лет, и мои французский и немецкий мадам считала достаточно хорошими, чтобы обучать юных леди, которым по вступлению в возраст предстояло большое турне по Европе. Я была хорошо устроена, неплохо зарабатывала, имела возможность одеваться по последней моде… что я и делала.
      Но мистер Хогл явился вовсе не с дурными новостями насчет финансов, напротив, он начал разговор с вопроса, который меня удивил:
      – Мисс Пенфолд, говорит ли вам что-нибудь фамилия Соваж?
      Она ничего мне не говорила, и когда я так ответила, он продолжал:
      – Дело касается вашего отца. В сорок восьмом году, когда в Париже были серьезные волнения, капитан Пенфолд оказал этой семье огромную услугу. Это весьма необычная история. Основатель семейства был человеком благородного происхождения, высланным в Луизиану около ста лет назад. Необходимо рассказать вам все это, чтобы вы лучше поняли подоплеку предложения, с которым я к вам пришел.
      Изгнанник отказался от своего родового имени, которому, собственно, и был обязан ссылкой. Он начал торговать с индейцами, и впоследствии принял фамилию «Соваж» . Со временем он вступил в законный брак с принцессой из Дома Ветра, правящего рода племени кри.
      Когда Наполеон Первый объявил амнистию тем представителям старого дворянства, что могли поддержать его собственные претензии, сын этого Соважа был послан во Францию. Он служил при дворе, но после падения Наполеона вернулся в Нью-Орлеан.
      Семейство Соваж было одарено необычайно деловыми способностями. В начале пятидесятых их интересы простерлись в Калифорнию, где в их руках сосредоточились шахты, железные дороги и большие земельные участки. Однако, они никогда полностью не разрывали своих связей с Францией, часть их состояния и сейчас инвестирована там.
      Когда в Париже началась революция, мадам Соваж и ее дочь оказались в опасности. Случай привел им на помощь вашего отца. Он взял дам под защиту и поддерживал их в самое трудное время.
      Вскорости после перенесенного ею испытания мадам умерла. Ее супруг вновь женился… неудачно.
      Здесь мистер Хогл сделал паузу, сухо кашлянув, словно был не вполне уверен, как произнести то, что ему следует сказать. Мне было ясно, что он не желает вдаваться в то, что могло скрываться за этим «неудачно».
      – Последовал развод, вторая мадам Соваж осталась во Франции. Ее муж, его дочь и сын от первой жены вернулись жить в Калифорнию. Совсем недавно, несколько лет спустя после смерти своего отца, мистер Ален Соваж обнаружил, что у него есть во Франции юная сводная сестра. Ее обстоятельства там были плохи, и он решил забрать ее сюда, чтобы обеспечить ей надежный и комфортабельный дом.
      Путешествие оказалось трудным для нее, поскольку она не особенно крепка здоровьем. К тому же, она непривычна к обычаям и языку этой страны. Поскольку его дела на Востоке веду я, он посоветовался со мной относительно этой проблемы. Ему нужна леди из хорошей семьи, которая говорит по-французски и знакома с жизнью в Европе, но достаточно молодая, чтобы его сестра не чувствовала себя под надзором гувернантки. Предлагается щедрое вознаграждение, включающее обеспечение одеждой, поскольку эта леди должна будет сопровождать его сестру в обществе. Случайно я упомянул ваше имя, и он немедленно вспомнил его, связав с вашим отцом, к которому вся его семья относилась с огромным уважением. Ему было бы очень приятно, если бы вы приняли во внимание эту ситуацию. Если вы заинтересованы во встрече с семейством, она будет устроена в их отеле в Нью-Йорке.
      Поначалу казалось, что все это словно бы сошло со страниц одного из тех пустопорожних романов, от чтения которых мы в Эшли-Мэнор стремились отучить наших юных леди. Но я не могла себе представить, чтобы чопорный мистер Хогл позволил втянуть себя в какую-нибудь романтическую авантюру.
      Я попросила время на размышление, и он кивнул, видимо, соглашаясь, что в данный момент это единственно правильный ответ. В тот же вечер, позднее, я вернулась в кабинет мадам Эшли.
      – Вы пришли к какому-то решению? – спросила она с привычным безразличием, которое я давно уже приняла как неотъемлемую часть ее характера.
      – Только к тому решению, что я нуждаюсь в совете, мадам.
      Тут миссис Эшли чуть улыбнулась, словно бы она, как мистер Хогл, была довольна моим благоразумием.
      – Я слышала о семействе Соваж, – медленно произнесла она, – не знала только об этой сводной сестре. Их положение одинаково хорошо как в финансовом, так и в социальном отношении. Старшая сестра сейчас замужем за лордом Элленборо, и живет в Англии. В деловом мире Ален Соваж заслужил репутацию решительного, но честного дельца. Его уважают, и о его предприятиях в Калифорнии говорят, что они процветают. Он не женат, ему за тридцать. Для холостяка у него весьма пристойная репутация.
      При этой фразе она постаралась не встречаться со мной взглядом. Некоторые вещи не обсуждают открыто. Глаза респектабельных леди должны быть закрыты на подобные аспекты жизни. Все знали, что они существуют, но не признавались в этом.
      – Он благоразумен, – она выбирала слова с осторожностью, – и носит хорошее имя. Разумеется, то, что он вам предлагает, достойно внимания. Вам сейчас двадцать четыре, вы образованны и способны войти в самое лучшее общество. Будь вы сами чуть менее благоразумны, я бы не говорила с вами столь откровенно. Но качества, которые вы выказали, спокойно и разумно разрешая проблемы некоторых наших девушек, весьма примечательны. Да, я совершенно уверена, что вы подходите для этой роли. – Она чуть поколебалась, а затем заговорила с таким нажимом, словно должна была, почти против своего желания, заставить меня осознать значимость ее слов: – Я не вижу необходимости объяснять вам, что замужество – кроме совершенно исключительных обстоятельств – единственная надежная опора в жизни каждой леди. В Калифорнии особе из хорошей семьи и с безупречными манерами может представиться много прекрасных возможностей. Выбор там неограниченный. Вы войдете в общество с наилучшими рекомендациями, и будете довольно обеспечены. Я выражаюсь прямо, но, думаю, что вы поймете: я поступаю так в ваших же интересах. Вы можете остаться здесь, и продолжать учительствовать, но вам предоставился шанс, который выпадает крайне редко.
      Конечно, ее холодная оценка шансов на замужество была типичной для нашего общества. Но я всегда питала антипатию к решениям, диктуемым лишь мотивами «надежного положения». И что же – вдруг я поеду через весь континент только затем, чтобы обнаружить, что ситуация мне не подходит? Или я уже утратила молодость вместе с желанием рискнуть? Эти мысли заставили меня произнести:
      – Я, пожалуй, поеду и встречусь с Соважами.
      И вот, благодаря этому своему решению, я сидела и ждала в комнате, где было слишком много зеркал, слишком много красного бархата, слишком…
      К мистеру Хоглу приблизился лакей. Юрист спрятал часы в карман, предложил мне руку. Мои же руки онемели от того, что я слишком плотно их сжимала. Еще было время повернуться и уйти. Когда я поднялась на ноги, у меня слегка кружилась голова. Все было слишком быстро, словно меня вдруг подхватило мощное течение. Но я сама принимала решение, и теперь предстояло встретиться с Соважами.
      Нас проводили наверх, в гостиную личных апартаментов. Еще больше красного бархата, золота, мрамора, множество букетов благоухающих цветов окружало трех человек, ожидавших нас. Трех… нет, четырех: еще одна фигура стояла в полумраке за диваном, на котором полулежала девушка, поддерживаемая целым гнездом подушечек, обтянутых атласом и кружевом, словно сидеть прямо было выше ее сил.
      Хотя она и была центральным персонажем в этой группе, но явно не главным – первый же взгляд выделял мужчину, который шагнул от камина навстречу нам. Он был не так высок ростом, как мистер Хогл, выше меня всего на несколько дюймов. Но было в нем что-то, делавшее его заметным в любой компании. Не то чтобы он был красив лицом – черты его были слишком резкими. Однако держался он с уверенностью, будто часто сталкивался с ситуациями, где требовалось проявлять твердую волю. Память мою больно кольнуло – таким же был и мой отец, абсолютный монарх в своем корабельном царстве. Хотя признать такой же авторитет в этом человеке было мне нелегко по причине, которую я пока не могла определить.
      Кожа у него была смуглая, волосы черные. Против обычая, он был чисто выбрит, даже волосы у него были подстрижены чуть короче, чем диктовала восточная мода. Он был в темном костюме, и только отблеск пламени на массивном перстне на его правой руке смягчал общее мрачное впечатление от его облика.
      – Мисс Пенфолд, – голос у него был не таким резким, как лицо, скорее, в нем была теплота, но это тоже заставляло меня тревожиться, – мне очень приятно с вами познакомиться.
      Ни в голосе его, ни в словах не было ничего фамильярного, способного обидеть, так что, когда он протянул мне руку, я вынуждена была ответить на его рукопожатие. Защищаясь от душевного волнения, названия которому я не знала, я напряглась внутренне, а может быть, и внешне тоже.
      Когда он вывел меня вперед, чтобы представить своим спутницам, его прикосновение произвело на меня впечатление, какого я не ведала никогда прежде.
      – Миссис Дивз, позвольте представить вам мисс Пенфолд. Он не объяснил, что связывает его с этой женщиной. Но я могла предположить, что связь эта довольно близкая. Она сидела очень прямо, на коленях у нее лежало замысловатое рукоделье, цвет которого контрастировал с гранатовой краснотой ее платья. Она была на восемь или девять лет старше меня, и явно прилагала все усилия, чтобы подольше сохранить молодость. Ее белокурые волосы были взбиты и уложены в высокую прическу, увенчанную инкрустированным гранатами гребнем и множество таких же сумрачно-красных камней украшали ее пухлые запястья, шею и уши.
      – Мисс Пенфолд, – она величественно наклонила голову, как бы с самого начала воздвигая между нами некий барьер.
      Будучи хорошо искушена в тонкостях женского мирка, я достаточно легко уловила, что она негодует на меня, но причины пока не понимала. Но хозяин дома уже повернулся от нее к девушке среди подушек.
      – Мисс Пенфолд, это моя сестра Викторина.
      Его второе представление прозвучало так же резко, как и первое. Столь лаконичная процедура знакомства несколько озадачивала. То ли такова была его обычная манера поведения, то ли это относилось ко мне одной, чтобы сразу показать, что я не могу быть на равной ноге с его родней и друзьями.
      Я спрятала это подозрение на дно сознания, сосредоточившись на девушке, к которой меня пригласили в компаньонки. Масса ее распущенных волос, лишь символически сдерживаемая, сообразно последнему крику моды, «лентами флирта» на концах, была так же темна, как у ее брата. Но кожа ее отличалась белизной слоновой кости, почти не тронутой жизненными красками, кроме губ, полных и увлажненных, словно она постоянно проводила по ним языком.
      В ней не было кукольной миловидности jeune fille . Скорее уж, ей было присуще свойство, которым я в редких вспышках фантазии, изредка отпускаемой мною с привязи, наделяла классических красавиц прошлого, оставшихся в памяти поколений как воплощение опасного и порой фатального очарования.
      Однако лицу ее не хватало одухотворенности, веки были устало приопущены, и она производила впечатление существа, почти лишенного внутренней силы, только прекрасную оболочку того, чем она смогла быть.
      На ней был розовый пеньюар, более уместный в будуаре, чем в гостиной, а ноги были укутаны шелковой шалью, почти съехавшей с ее колен, словно у нее не доставало сил даже поправить шаль. Она взглянула на меня вяло, безо всякого интереса.
      – Enchante, mademoiselle. – В ее голосе слышался призвук детской шепелявости.
      Затем она протянула руку, и четвертая фигура быстро выдвинулась из тени, вложив в пальцы Викторины хрустальный флакончик.
      Та понюхала ароматическую соль, и еще глубже погрузилась в свое подушечное гнездо, будто два слова формального приветствия унесли ее последние силы. Брат ее, не обращая на это внимания, предложил мне стул, так что я оказалась под взглядами обеих леди: пронзительным, беззастенчиво изучающим – миссис Дивз, и безразличным – девушки.
      Та, что вышла из тени, была, несомненно, служанкой, квартеронкой с броской, экзотической красотой, присущей этому смешению рас. Через руку у нее была переброшена вторая шаль, а в руке она сжимала веер, на случай если хозяйка потребует то или другое.
      Подали чай, и мы приступили к высокопарной беседе обиняками. Это было так, как если бы мы старались больше узнать о других, чем каждый из нас хотел выдать о себе. Викторина и вовсе не разговаривала.
      Она вяло взяла чашку, отпила едва ли два глотка, отказалась, демонстративно передернувшись, взять с предложенной тарелки пирожное или сандвич. Наконец она закрыла глаза. Ни миссис Дивз, ни ее брат, по-видимому, не замечали ее невоспитанности. Если бы она была одной из тех девушек, что прежде находились под моим надзором, я бы сделала ей резкое замечание. Но здесь я была не «леди-инструктором». Хотя, если подобное поведение было в обычае Викторины Соваж, неудивительно, что ее брат захотел пригласить к ней компаньонку.
      Мистер Соваж заговорил по-французски, возможно, пытаясь таким образом напомнить своей сестре о ее долге хозяйки. Но он даже не взглянул на нее, когда она не ответила.
      Наконец он отставил чашку, к которой, думаю, он прикасался лишь для соблюдения приличий, и перешел к делу.
      – Мистер Хогл, – он говорил резко и отрывисто, – дал вам знать о существе моего предложения. – Не ожидая моего ответа, он продолжал, словно прямой разговор мог помочь ему больше, чем вежливые пошлости, принятые в обществе: – Я понимаю, что такая перемена в жизни требует, чтобы вы как следует обдумали свой выбор. К несчастью, я только сегодня получил известие, которое принуждает нас отбыть в Сан-Франциско раньше, чем я предполагал. Поэтому, боюсь, вам придется сделать выбор до пятницы. Да, – он, должно быть, прочел замешательство в моем взгляде, – я знаю, что прошу от вас слишком многого. Однако, все мы поедем в личном вагоне президента железнодорожной компании. Если вы решите присоединиться к нам, мы можем захватить вас на станции Эшли.
      – Ален… – Миссис Дивз, сделав последний стежок, сложила свое рукоделие. – Вам бы лучше обсудить это дело с мисс Пенфолд и ее адвокатом приватно. Викторина нуждается в отдыхе, бедное дитя сегодня совершенно обессилено. Боюсь, что наша вчерашняя поездка была для нее слишком утомительна. Мисс Пенфолд, прошу извинить нас.
      Ее тон добавил толщины барьеру, который она воздвигла между нами. Мне недвусмысленно давали понять, что я, если приму предложение, буду служащей, но не подругой.
      С помощью служанки Викторина выбралась из своего подушечного гнезда и, тяжело опираясь на руку девушки-квартеронки, удалилась в другую комнату. Как только дверь за ними закрылась, я прямо спросила мистера Соважа:
      – Сэр, ваша сестра больна? У меня нет опыта в уходе за инвалидами, так что в подобных обстоятельствах от моих услуг будет мало пользы.
      Он нахмурился и посмотрел не на меня, а на дверь, за которой скрылась Викторина.
      – Викторина вовсе не больна, – сказал он, явно сдерживая раздражение. – Она претендует на такую роль от раздражения. Я предпочитаю быть с вами откровенным, мисс Пенфолд. Я нашел свою сестру в ситуации, которая мне не понравилась. Она легкомысленно согласилась на помолвку с человеком, неподходящим во всех отношениях. Сейчас она сильно обижена на меня за то, что я принудил ее порвать с этим человеком и увез в другую страну. Но она очень молода, и я надеюсь, что в более естественном окружении она отучится от той нездоровой атмосферы, в которой, к несчастью, выросла. Еще год назад я даже не подозревал о ее существовании. Когда мне стало об этом известно, я с трудом разыскал ее. Там были некоторые неприятности… но нет надобности углубляться в подробности. Суть вот в чем: нужно, чтобы Викторину окружали люди, никак не связанные с ее прежней жизнью и способные пробудить в ней интерес к этой стране. Огаста… миссис Дивз – давняя подруга моей старшей сестры. Мне чрезвычайно повезло встретить ее в Париже, и она любезно согласилась сопровождать нас на Запад. Но в Калифорнии у нее есть собственные интересы. Она будет неподалеку, но не сможет постоянно быть рядом с Викториной. Я знаю о ваших нынешних обязанностях, мисс Пенфолд. Самый краткий путь, чтобы вывести мою сестру с чуждой почвы – поручить ее руководству вроде того, что Эшли-Мэнор дает своим ученицам. Я счастлив, что могу обратится с этим к дочери капитана Пенфолда. Ваш отец спас жизнь моей матери. – Он заговорил с некоторым волнением. – Я верю, что если это поручение примет на себя его дочь, рядом со мной окажется человек, на которого на которого я смогу полностью положиться. Мистер Хогл должен был вам ясно объяснить, что вы ни в коем случае не будете считаться гувернанткой. Вы будете гостей в нашем доме, сопровождая Викторину в обществе, как если бы вы были, скажем, ее кузиной. Плата будет регулярно переводиться на ваш счет в банке, и вы сможете распоряжаться деньгами по своему усмотрению.
      – А как долго это будет продолжаться? – Я была рада, что мой голос звучит деловито, хотя мысли мои путались из-за необходимости слишком быстро принять решение, а также потому, что я заметила странную обеспокоенность моего нанимателя, которой не понимала – слишком она противоречила тому что я слышала о его сильном характере.
      – По крайней мере год. – Он удивил меня категоричностью и быстротой ответа. – Возможно, даже больше. По окончании вашей службы я сделаю все, чтобы вы ничего не потеряли, придя к нам на помощь. Вы сможете вернуться на Восток или найти себе подходящее место в Калифорнии. Культурные леди там встречаются не так уж часто.
      Однако он выразился относительно моих шансов в обществе не так откровенно, как мадам Эшли. Он являл собой смешение разных качеств – прямота, доходящая порой до резкости, и явная приверженность к условностям в других случаях. Но мне нужно было время, чтобы подумать.
      Я встала.
      – Будьте уверены, сэр, что я отнесусь к вашему предложению со всей возможной серьезностью, и вы непременно услышите обо мне до пятницы.
      Когда я избавилась от стеснявшего меня присутствия Алена Соважа, – а я вынуждена была признаться, что он с самого начала смутил мою заботливо культивируемую ясность ума – ко мне снова вернулся холодный здравый смысл. Конечно же, я не могла в три дня с корнями вырвать все связи моей жизни и уехать на год с совершенно чужими людьми. И я полностью утвердилась в этом решении к тому времени, когда по возвращении снова уединилась с мадам Эшли.
      – Вы все обдумали?
      – Да. – Я чувствовала неуверенность, но не могла допустить, чтобы кто-то другой знал об этом. – Я не думаю, что смогу наилучшим образом отвечать целям мистера Соважа.
      – Почему? – Вопрос был задан так резко, что я изумилась. В нем, как мне показалось, звучало разочарование.
      Я объяснила, что скоропалительный отъезд неразумен, что отношения между мисс Соваж и ее братом, к несчастью, таковы, что столь молодая особа, как я, вряд ли может быть полезна. Старшая и более опытная компаньонка могла бы лучше разрешить семейный разлад. Отвечая так, я заметила на столе распечатанное письмо. Она то и дело посматривала то на меня, то на плотно исписанную страницу.
      – Скромность и благоразумие похвальны, – заметила она. – После вашего отъезда, мисс Пенфолд, я получила от мистера Соважа вот это письмо. В нем он сообщает, что, возможно, не сумеет сказать мне все, что хотел бы, в полном объеме, однако настоятельно просит меня быть посредницей. Ситуация и в самом деле странная, и я думаю, что он прав, считая, молодую леди испытанного благоразумия лучшим средством для разрешения проблемы.
      Во-первых, позвольте сказать вам, что если бы вы не были опытной путешественницей, сопровождавшей своего отца во многих его плаваниях, пока это не прервала война, я бы согласилась, что малое время для сборов может быть серьезным препятствием. Но Соважи будут путешествовать с исключительным комфортом и роскошью. Эти личные вагоны – настоящие первоклассные отели в миниатюре и на колесах. Вы не узнаете ни усталости, ни трудностей, ожидающих обычного путешественника – ни пересадок, ни беспокойства о билетах и тому подобном, а ваш багаж будет в полной сохранности.
      Теперь перейдем к вашему возражению касательно отношений в семье. Никому не приятно быть сторожем при другом человеке. Но в таком случае, как здесь, бдительная компаньонка для мисс Соваж совершенно необходима. Сейчас я должна коснуться некоторых огорчительных фактов, важных для вашего сведения, которые мистер Соваж не решился сам открыть особе противоположного пола.
      Викторина, как вам известно, не родная сестра мистера Соважа. Между ними почти двенадцать лет разницы в возрасте и очень мало родственных чувств. Вторая мадам Соваж, – она замешкалась, – была, скажем… легкомысленной. Она не последовала за своим мужем на его родину. Бесспорно известно, что она отдала себя под покровительство другого мужчины, занимавшего заметное место во французском светском обществе, и даже не сообщила своему мужу о рождении Викторины. Спустя несколько лет связь ее с этим покровителем оборвалась, и вскоре после того она исчезла. Викторина меж тем была предоставлена заботам одной родственницы из Вест-Индии, женщины, о которой ходили весьма скандальные слухи. Примерно год назад эта женщина умерла, оставив Викторину без крова, и та воззвала к брату, которого никогда не видела. К несчастью, еще при жизни своей опекунши она встретилась с одним родственником своей приемной матери, чрезвычайно неподходящим человеком. Этот тип, как установил мистер Соваж, надеялся использовать Викторину, чтобы выжать деньги из Соважей.
      Мистер Соваж приехал во Францию, вырвал ее из-под влияния этого негодяя, и из весьма нездоровой атмосферы, в которой она росла. Он надеется, что полная перемена обстановки окажется благотворной, поскольку его сестра еще очень молода.
      Однако есть основания полагать, что этот сомнительный молодой человек не откажется так легко от намеченной жертвы. Вот почему мистер Соваж нуждается в компаньонке, которая бы приглядывала за его сестрой. Поручить это даме зрелых лет значило бы погубить его замыслы в самом начале. Он надеется завоевать доверие своей сестры, чтобы она не чувствовала себя узницей в его доме. Благоразумная девушка, близкая по возрасту Викторине, молодая леди, говорящая на ее родном языке, и… хорошо осведомленная об опасности легкомысленных знакомств – вот кто ему нужен. И я с ним полностью согласна. У вас не будет власти над мисс Соваж, скорее, вы должны будете просто подружиться с нею, чтобы ввести ее в новую жизнь.
      Она сделала паузу, и я решилась привести свое главное возражение:
      – И доносить на нее ее брату!
      – Естественно, вам противна такая мысль, – согласилась мадам Эшли, – но это вовсе не то, чего желает мистер Соваж. Ему не нужны доклады о сестре, он только хочет знать, не попытается ли какой-нибудь иностранец тайно встретиться с ней. Ваш главный долг – сделать ее жизнь такой приятной и привлекательной, чтобы Викторина убедилась: брат желает ей добра, готовя ей блестящее и счастливое будущее. Это успокаивает сомнения, вызванные вашей природной совестливостью?
      – Итак, вы советуете мне принять это предложение?
      – Я верю, что это возможность, какая редко предоставляется. Но решать вам и только вам.
      Возможно, все это время я стремилась сказать «да», цепляясь за обычный здравый смысл из-за несвойственной мне робости. Возможно, бродяжья кровь, унаследованная мной от отца взыграла сейчас, когда я ответила, противореча себе:
      – Тогда я согласна.
      Теперь во мне росло возбуждение, поглотившее все сомнения, хотя было бы гораздо лучше, если бы я позволила благоразумию одержать в этот момент верх.

Глава вторая.

      В пятницу мадам сама проводила меня на станцию. Теперь, когда пути назад не было, я дрожала, а ладони мои под перчатками были влажны от пота.
      Вагон Соважей, последний в поезде, был выкрашен в темно-зеленый цвет, а сзади у него была платформа обозрения с латунными перилами. Я заметила, что пассажиры из обычных вагонов впереди с любопытством смотрят в мою сторону. Затем подошел мистер Соваж, чтобы помочь мне.
      Я попрощалась, сдерживая волнение. Пристальные взгляды пассажиров из других вагонов привели меня в замешательство. Леди, которую во мне муштровали так долго, никогда не должна была обращать на себя внимание. Неприятное ощущение осталось со мною и тогда, когда я вошла в отведенное для меня купе. Оставшись наконец одна, я с интересом огляделась вокруг, понимая, насколько все здесь отличается от обычного железнодорожного вагона.
      Мое личное купе состояло из четырех небольших комнат, где имелись диван, раскладывающийся в широкую кровать, маленький стол, прочно прикрепленный к полу, чтобы избежать дорожной тряски, гардероб и уборная за перегородкой ванной. Я освободилась от шляпы и жакета, глянула в зеркало над столом, убедилась, что выгляжу вполне прилично, и двинулась на поиски своих попутчиков.
      Как только поезд тронулся, я сразу же ощутила, как неудобно ходить по узкому, устланному ковром коридору. Прошло слишком много лет с тех пор, как я наслаждалась, бегая по неустойчивым палубам на отцовском корабле. Так я миновала пятое купе, много больших размеров, с широким письменным столом. За ним сидел мистер Соваж, разбирая какие-то бумаги.
      Далее располагался салон-гостиная с встроенным столом, книжными шкафами и несколькими удобными креслами, у которых сиденье могло поворачиваться, позволяя смотреть в окна на быстро сменяющиеся пейзажи. В одном из кресел спиной к окну сидела миссис Дивз, причем с таким видом, будто она сидела в самой обычной гостиной. Она открыла большую рабочую корзинку и разложила на коленях мотки шелка, явно выбирая подходящий цвет. Она вежливо приветствовала меня, но не выказала никакого удовольствия от моего общества. Здесь не было и тени Викторины, поэтому я рискнула спросить, где она может быть.
      – Бедное дитя считает, что тряска дурно влияет на ее здоровье. Она прилегла. – В голосе миссис Дивз слышалось безразличие, и я предположила, что она, как и мистер Соваж думает, будто его сестра использует болезнь как предлог, чтобы избежать общения с нами.
      Несомненно, мой долг, а также простая вежливость требовали пойти проведать мою хозяйку. Действительно, бывают же люди, особо чувствительные к тряске. Когда я возвращалась по коридору, то снова увидела мистера Соважа, глубоко погруженного в бумаги. На мгновение я застыла, не вполне сознавая, что довольно-таки бесцеремонно глазею на своего работодателя. Официальный костюм, в который он был облачен при нашей первой встрече, придавал ему чопорный вид, что в сочетании с резкостью черт его лица, создавало весьма мрачное впечатление. Теперь же он был одет в светлые брюки и свободную коричневую куртку. Его рубашка не была накрахмалена, и мягкий красный шарф, завязанный узлом под воротником, охватывал шею. Это был стиль, какого я прежде никогда не видела, но он заметно смягчал облик мистера Соважа.
      – Что-нибудь желаете, мадемуазель? – Служанка Викторины, слегка приоткрыв следующую дверь, разглядывала меня, как мне показалось, со скрытым вызовом.
      К своей досаде, я вздрогнула и вспыхнула, как будто меня поймали за чем-то постыдным.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16