Дорога, по которой они ехали, превратилась теперь в узкое ущелье между высокими руинами разрушенных зданий. Верхние этажи некоторых из них обвалились и загромоздили почти всю улицу. Здесь были многочисленные наземные автомобили, в которых с комфортом разъезжали Древние. И здесь тоже были кости. Его потряс единственный череп, найденный им в старом банке, но здесь было огромное количество человеческих костей. Скоро он вообще перестал их замечать, даже тогда, когда кобыла наступала на хрупкие ребра или пинком откатывала в сторону черепа. Да, теперь было совершенно ясно, что люди умерли от эпидемии, или от газов, или даже от лучевой болезни. Но солнце, ветер и животные унесли смерть, оставив только кости, не способные причинить какой-нибудь вред.
Пока еще Форс не пытался исследовать пещеры, некогда бывшие нижними этажами зданий. Сейчас он только хотел пробраться в самое сердце города, к основаниям тех башен, которые манили его это утро. Но на его пути внезапно возникло препятствие, прежде чем он смог достичь цели.
Город надвое разделяла глубокая долина, в центре которой протекала извилистая река, ее пересекали мосты. Он вышел к одному из таких мостов, и ему были видны два других. Перед ним оказалась фантастическая стена из исковерканных ржавых обломков. Машины – не одна-две или даже десяток, а сотни – были плотно втиснуты друг в друга. Ими, должно быть, управляли люди, спасавшиеся от какой-то настигавшей их опасности. Они, наверное, мчались с сумасшедшей скоростью. Мост теперь превратился в гигантское скопище машин. Форс, может быть, и сумел бы пробраться через них, но кобыла этого сделать не могла. Лучше всего было бы спуститься в долину и пересечь реку там, потому что, насколько он мог видеть, и другие мосты тоже были забиты изъеденным ржавчиной металлом.
В долину спускалась одна боковая дорога, и ее тоже заполняли машины.
Люди пошли по этой дороге, когда закупорило мосты. Но они – лошадь, кошка и человек – сумели проложить себе дорогу и добраться до реки. Там ржавыми линиями протянулись рельсы, и на них были поезда – первые поезда, которые он видел. Два из них столкнулись, один локомотив врезался в другой. Тем, кто пытался выбраться поездом, повезло ненамного больше, чем их собратьям в застрявших наверху автомобилях. Форсу трудно было даже представить, каким, должно быть, был тот последний день панического бегства – поезда, машины. Он знал о них только из древних книг. Но дети в Айри иногда ворошили гнезда черных муравьев и наблюдали, как те кишели и носились взад и вперед. Так, должно быть, кишел и этот город, но немногие тогда сумели выбраться отсюда.
А те, кому это удалось, – что с ними стало потом? Что могло помочь кучке охваченных паникой беглецов, рассеянных по сельской местности и, наверное, падающих во время бегства замертво от заразы? Форс дрожал, выбирая себе дорогу рядом с обломками поездов. Но ему повезло, он нашел узкую тропку через эту мешанину. На реке были баржи, они отплыли от берега и затонули, образовав ненадежный мост. Лошадь, человек и кошка начали пробираться по нему, пробуя дорогу перед каждым своим шагом. Посредине была промоина, через которую струилась вода. Но кобыла, понуждаемая каблуками Форса, бьющими о ее ребра, перепрыгнула через нее, а Люра перемахнула ее со своей обычной легкостью.
Новые темные улицы с пустыми глазницами окон в зданиях, а затем дорога, ведущая круто вверх. Они стали подниматься по ней и скоро наконец оказались неподалеку от башен. Птицы кружили над их головами и кричали резкими тонкими голосами. Форс мельком заметил коричневатое животное, скрывавшееся в проломленных дверях. Потом он вышел к стене, частично состоявшей из стекла. Стекло чудом уцелело, но с годами настолько запылилось, что Форс не мог разглядеть, что находится за ним. Он спешился и прошел мимо, проводя руками по этой странной гладкой поверхности. Секрет изготовления такого превосходного стекла был утрачен вместе со столькими секретами Древних!
Он увидел что-то за стеклом, и чуть было не отпрянул, но вспомнил рассказы о Древних Людях. В затененной пещере стояли не сами Древние, а их чучела, которые они выставляли в магазине для демонстрации одежды. Он прижался носом к стеклу и во все глаза уставился на трех высоких женщин, и на все еще обволакивавшие их драпировки из сгнившей ткани. Он знал, что любые ткани рассыплются от малейшего прикосновения. Они всегда превращались в пыль в руках пытавшегося взять их изыскателя.
Вокруг него были и другие пещеры витрин, но все они были без стекол и пусты. Через них можно было попасть в находившиеся за ними помещения магазинов. Но Форс еще был не готов отправляться на охоту и, вероятно, там было не много того, что стоило бы увезти.
Здание слева было увенчано устремившейся в небеса высокой башней выше всех башен поблизости. С ее вершины человек мог бы увидеть весь город, узнать его размеры и осмотреть прилегавшую к нему местность. Форс знал, что у Древних в таких зданиях были подъемные машины, энергия для которых давно иссякла. Там могло не быть никаких лестниц – а если они и были, его больная нога все еще была не готова для таких восхождений. Может быть, перед тем, как покинуть город, замечательно было бы сделать набросок города, каким он виден с башни, и это был бы великолепный доклад.
Это намного увеличило бы его шансы в Айри; он мечтал предстать перед старейшинами Совета и доказать, что он, отвергнутый мутант, совершил то, для чего других учили всю жизнь. Когда он думал об этом, у него теплело внутри. Новый город – тот, который искал его отец – весь нанесенный на карту и исследованный, готовый для систематических обысков айринцами – что мог попросить в награду человек, сообщивший об этом? Да почти все, что хотел...
Форс медленно продвигался дальше, теперь он шел пешком, ведя кобылу за повод. Люра бежала впереди, исследуя дорогу. Никто из них не хотел забредать слишком далеко. Звук катившегося камня, крики птиц все еще жутко разносились по пустым зданиям. Впервые Форсу захотелось иметь товарища одной с ним породы. В том месте, где были одни мертвые, неплохо было бы услышать голос живого человека.
Солнце висело над головой, отражаясь от полки на фасаде одной из лавок. Форс перемахнул через полосу вделанного в бетон железа, чтобы обследовать эту лавку. Там лежали целые ряды колец, украшенные блестящими белыми камешками, – бриллиантами, догадался он. Он выбрал их из пыли и сора. Большинство были слишком малы, чтобы он смог надеть их на свои пальцы, но он решил взять с собой четыре самых больших кольца с камнями смутно надеясь удивить ими молодежь в Айри. Среди них было одно кольцо с более широким ободком и темно-красным камнем, и когда он надел его на свой безымянный палец, оно так хорошо подошло, словно было сделано специально для него. Форс повернул его на пальце, довольный темно-бордовым оттенком камня. Найти это кольцо, которое давно умерший мастер словно сделал специально для него, было хорошим предзнаменованием. Он будет носить его на счастье.
Но пища была бы полезнее, чем эти вновь заигравшие на солнце камни.
Кобыле нужно есть, а здесь пастбища им не найти. В этом районе были только руины. Он должен направиться на окраину, если хочет найти подходящее место для лагеря. Но только не возвращаться через долину поездов. Лучше будет исследовать город, попытавшись добраться до его противоположной стороны, если он успеет сделать это до ночи.
Форс не останавливался, чтобы обследовать еще какие-нибудь магазины, но мысленно отмечал те, в которые следовало нанести визит. Пробираться по заваленным улицам было делом медленным, и от солнечных лучей, отражавшихся от стен зданий, пот капал с лица, а одежда прилипала к телу. Ему пришлось снова сесть на лошадь, так как его нога начала болеть, а пустота в желудке все увеличивалась. Люра протестовала – она хотела убраться подальше от руин, в поля, где можно было поохотиться.
Через три часа непрерывного путешествия они достигли края чудесного леса, или, по крайней мере, он показался им таким. Это был оазис живой зелени, пробившийся сквозь безжалостную жару и бесплодие развалин. Некогда это был парк, но теперь он превратился в настоящий лес. Люра приветствовала его радостным, восторженным мяуканьем. Кобыла тонко заржала. Она ломилась сквозь кусты, пока не вышла на то, что, без сомнения, было звериной тропой, ведущей вниз по пологому склону. Форс спешился и позволил кобыле свободно идти дальше, и та перешла на рысь. Они достигли конца тропы, которая упиралась в озеро. Кобыла зашла по колено в зеленую воду и уткнула в нее нос. Длинная красно-золотистая рыбина уплыла прочь, подальше от кобылы, замутившей воду.
Форс опустился на широкий камень и стащил сапоги, чтобы окунуть горящие ступни в прохладную воду. С озера подул ветерок, который обсушил его влажное тело, и закружил опавшие листья кустарника. Форс посмотрел через озеро. Напротив него вверх шли широкие белые ступени, потрескавшиеся и заросшие мхом. Он заметил чуть видневшееся здание, куда вела эта лестница. Но все это он мог обследовать и позже. Сейчас ему хотелось просто посидеть на холодке. Кобыла вышла из озера и набила полный рот длинной сочной травы. Из-под ее копыт вылетела утка. Она села на воду и быстро поплыла к лестнице.
Вечер был долгим, сумерки вокруг этого укрытого озера короткими. Пока еще света было достаточно, чтобы видеть. Форс рискнул зайти в высокое здание с колоннами на верху лестницы и обнаружил, что ему все еще везет.
Это был музей – одна из тех сокровищниц, которые очень высоко стояли в списке находок, разыскиваемых Звездными Людьми. Он побродил по комнатам с высокими потолками, его сапоги оставляли грязные следы в светлой пыли, иссеченной следами мелких животных. Он стряхнул пыль с верха ящиков и попытался прочитать по буквам замазанные и расплывшиеся надписи.
Гротескные каменные головы злобно и слепо глазели сквозь мрак, и лохмотья рассыпающихся полотен свисали с изъеденными червями рам там, где некогда была картинная галерея.
Темнота погнала его к убежищу во внешнем дворе. Завтра у него будет время оценить, что находилось внутри здания. Завтра... да у него же было сколько угодно времени, чтобы найти и проанализировать все, что находилось в этом городе! Он же даже и не начинал исследований.
Было тепло, и он дал своему костерку прогореть, пока не осталась только кучка углей. Лес оживал. Он узнал лай рыскавшей в поисках пищи лисицы, печальный зов ночных птиц. Он почти мог представить себе, как на городских улицах собираются толпы печальных голодных призраков, ищущих то, что исчезло навсегда. Но это место, где человек никогда не жил, было очень мирно и походило на долины его собственной горной страны. Его рука легла на сумку Звездных Людей. Действительно ли Лэнгдон был здесь до него, и не на обратном ли пути отсюда был убит его отец? Форс надеялся, что это было так, – что Лэнгдон познал радость доказательства своей теории, что его карта привела его перед смертью именно сюда.
Люра появилась из темноты, легко ступая по замшелым ступеням у края воды. И кобыла вошла без понукания, ее копыта звенели по разбитому мрамору, когда она поднималась к ним. Это было похоже – Форс выпрямился, все внимательнее вглядываясь в спускающуюся ночь, – похоже, словно их пугал чуждый мир, и пугал настолько, что они искали компании, чтобы защититься. И все же он не беспокоился так, как в тех, других развалинах этот кусочек леса не таил никаких ужасов.
Все же он поднялся, чтобы собрать хворост, сколько сможет найти. Форс спешил, пока не стало слишком темно. Он соорудил из обломанных веток и плавника что-то вроде баррикады, для защиты от нападения. Люра следила за ним – и за него – сидя настороже на верхней площадке лестницы, и кобыла тоже не сделала ни шага, чтобы снова выйти на открытое пространство.
Наконец, руками, слегка трясущимися от усталости, – странный порыв все еще побуждал его к каким-то действиям – Форс натянул лук и положил его рядом, под рукой, потом высвободил из ножен меч. Даже птицы перестали кружить над водой.
Раздался внезапный удар грома, и вспышка фиолетовой молнии рассекла южную сторону неба. Но возможно, приближалась еще одна гроза. Это-то, вероятно, и наэлектризовывало воздух. Но Форс не стал обманывать себя, что-то помимо грозы нависало в этой ночи.
Дома, в Айри, у него возникло подобное странное чувство, когда все смотрели зимние представления с песнями, как раз перед тем, как убирали большой занавес и начиналась пьеса. Взволнованное ожидание – вот что это было. Но теперь он ожидал чего-то иного, чуть затаив дыхание. Он завертелся на месте. Его воображение – он был наделен проклятием слишком живого воображения!
Кое-что в этом было неплохо. Лэнгдон всегда говорил, что воображение было полезным инструментом, и ни один Звездный Человек не был бы без него полноценен. Но когда оно у человека было слишком живое – тогда оно питало темные страхи глубоко внутри и было дополнительным врагом, с которым приходилось сражаться в любой ситуации.
Сейчас эти мысли не изгнали странного чувства. Снаружи было что-то, темное и бесформенное, стерегущее и следящее за крошечным Форсом рядом с искоркой слабого огонька для того, чтобы потом что-нибудь предпринять...
Он со злостью помешал дрова в костре. Он становится глупым, словно окосевший в полнолуние лесной житель! Должно быть, есть какое-то безумие, лежащее в засаде в этих мертвых городах, чтобы заполнить мысли человека и отравить его. Этот яд был намного тоньше, чем те, которые создали Древние, чтобы использовать их в своих губительных войнах. Он должен преодолеть это ощущение – и сделать это как можно быстрее!
Люра следила за ним через пламя костра, ее голубые глаза в отблесках пламени сверкали как топазы. Она хрипло и громко замурлыкала, стараясь успокоить его. Форс чуть-чуть ослабил свою постоянную настороженность.
Настроение Люры было противоядием. Он достал из Звездной Сумки дневник и стал заполнять его, полностью переключив на него все внимание. Своим лучшим почерком он стал записывать туда наблюдения, которые сделал за весь сегодняшний день. Если этот дневник когда-нибудь будет прочитан Ярлом, он будет оцениваться по общему стандарту таких записей. Темнота образовала черный круг там, куда не доставал свет костра.
Глава 6. ЛОВУШКА ДЛЯ ЧЕЛОВЕКА
Следующий день обещал быть знойным. Форс проснулся, донимаемый тупой головной болью и смутными воспоминаниями о неприятных снах. Нога болела.
Но когда он осмотрел затянувшуюся рану, она не казалась нагноившейся, чего он боялся. Ему хотелось искупаться в озере, но он не смел делать этого, пока кривой шрам не зарастет полностью. Он был вынужден довольствоваться тем, что поплескался на мели.
Воздух в музее был мертвящим, и в коридорах витал слабый аромат тлена. На стенах висели незрячие маски и, когда он попробовал некоторые из висевших там мечей и ножей, они разбились на мелкие осколки, настолько они были хрупки.
В конце концов, он взял с собой очень мало – многое из выставленного там было слишком хрупким или слишком громоздким. Он выбрал несколько крошечных фигурок из ящика с грязной табличкой, говорившей что-то насчет «Египта», а также неуклюжий перстень с вырезанным на нем жуком, который лежал на соседней полке. Самой последней вещицей была маленькая, лоснящаяся черная пантера, гладкая и холодная на ощупь, в которую сразу же влюбился и не мог вынести расставания с ней. Он не стал заходить в боковые крылья здания, потому что его ждал целый город.
Но музей был безопасным местом. Здесь не было никаких падающих стен, а ниша, в которой он провел ночь, была превосходным убежищем. Прежде чем отправиться на вылазку, он свалил все свои запасы в углу.
Кобыле не хотелось покидать лес и озеро, но Форс все время тянул ее за повод и наконец привел к краю развалин. Они двигались медленным шагом, так как он хотел посмотреть, что лежало там, за острыми как копья осколками стекла, все еще державшимися в разбитых рамах витрин. Все эти здания некогда были магазинами. Сколько товаров, все еще стоящих того, чтобы их взять, уже утащили оттуда, он мог только догадываться. Но он разочарованно отвернулся от тканей, изъеденных насекомыми и сгнивших от времени.
В четвертом магазине, который он посетил, было нечто, намного более нужное. Неразбитая стеклянная витрина скрывала сокровище гораздо ценнее всего музея. Там находились коробки с бумагой, закрытые от пыли и большей частью сохранившиеся, целые коробки с пачками отдельных листов и карандаши!
Конечно, бумага была хрупкая, пожелтевшая и легко рвалась. Но в Айри ее можно будет превратить в порошок и переработать в годные для письма листы. А карандаши! Для них было мало хороших заменителей. А в третьей открытой им коробке они были даже цветными! Он заточил два из них охотничьим ножом и нарисовал славные красно-зеленые линии на пыльном полу.
Все это он должен был взять с собой. В задней части магазина он нашел металлическую коробку, которая показалась ему достаточно прочной, и в нее он запихал все, что смог. И это только из одного магазина! Каких же богатств можно было ждать от этого города!
Да ведь айринцы могли бы годами исследовать его и набирать здесь добычу, прежде чем истощатся все запасы. Открытые ими безопасные города были раньше известны другим племенам и почти обобраны дочиста. Или же они удерживались Чудищами и были небезопасны для посещения.
Форс пошел дальше, осколки стекла хрустели у него под ногами. Он огибал кучи обломков, через которые не мог перелезть. Такие кучи целиком забаррикадировали некоторые магазины, в других были небезопасны потолки.
Он побывал в некоторых неподалеку от писчебумажного магазина, прежде чем обнаружил другой легко доступный вход. Это был еще один магазин, торговавший некогда кольцами и камнями. Но все кругом было в ужасном беспорядке, словно его уже грабили раньше. Витрины были разбиты, и стекло смешалось на полу с металлом и камнями. Форс стоял в дверях потребовалось бы много времени, чтобы разобрать весь этот кавардак, а в этом не было никакой необходимости. Только когда он уже отворачивался, перед его глазами мелькнуло на полу нечто, что заставило его повернуться снова.
Это был ком грязи, засохшей и твердой, как камень. И в кем, словно в гипсе, запечатлелся глубоко вдавленный отпечаток части ноги. Он уже видел похожий отпечаток раньше, рядом с лужей свежей крови оленя. Эти длинные узкие следы пальцев с отпечатками когтей нельзя было бы забыть. Тот, другой отпечаток, был свежим. Этот был старым. Он мог быть сделан месяцы или даже годы назад. Грязь, сохранившая его, рассыпалась от толчка пальца Форса. Он вышел из магазина и встал спиной к ветхой стене. Инстинкт, заставивший его сделать это, заставил его посмотреть на улицу вправо и влево.
В разбитых окнах здания напротив гнездились птицы, влетавшие и вылетавшие по своим собственным делам. А меньше чем в десяти футах от него, на куче кирпича сидела большая серая крыса, вылизывавшая свой мех и смотревшая на него с почти разумным интересом. Это была очень большая крыса и исключительно бесстрашная. Но никакая крыса не могла оставить такого следа.
Форс позвал рыскавшую по округе Люру. С кошкой, которая вела для него разведку, он будет чувствовать себя более уверенно. Но он принимал во внимание та, что здесь было множество мест, где могла притаиться смерть за стенами, в перегородивших улицы кучах обломков, в открытых пещерах витрин.
За следующий час он преодолел около мили, придерживаясь главной улицы и посещая только те здания, которые Люра считала безопасными. Кобыла была навьючена странным набором узлов. Он понял, что не может и надеяться перевезти столько образцов всего этого изобилия. Он должен припрятать часть своих утренних находок в музее, взяв с собой наиболее ценные.
Теперь, когда город был открыт, жители Айри будут «работать» над ним очень эффективно, посылая знавших людей разбирать и выбирать то, в чем они больше всего нуждались и могли лучше всего использовать. Так что, чем скорее он двинется в обратный путь с полученными им знаниями, тем больше у них будет времени поработать здесь, прежде чем придет осень и настанет плохая погода.
День стал еще теплее, и из щелей в камнях начали вылетать и больно кусаться большие черные насекомые, доводя кобылу до такого бешенства, что он едва мог управлять ею. Лучше всего теперь было отправиться назад, на островок зелени к озеру, и рассортировать там свою добычу. Но когда они проходили мимо писчебумажного магазина, он зашел туда, в последний раз посмотреть, что приходилось оставлять здесь. Луч солнца прочертил яркую полосу на полу, осветив начерченные им карандашные линии. Но он был уверен, что не пользовался ни желтым, ни синим карандашом, хотя их тут было несколько.
Теперь же желтые и синие линии пересекали оставленные им красные и зеленые, и это было почти вызывающим. Коробки карандашей, сложенные им, чтобы унести позднее, были открыты, а две из них исчезли! Он мог видеть следы, отпечатавшиеся в пыли на полу. Отпечатки каблуков собственных сапог и пересекавшие их более бесформенные контуры. А в углу у двери кто-то выплюнул вишневую косточку!
Форс свистом подозвал Люру. Она изучила следы на полу и ждала инструкций. Но она не продемонстрировала того отвращения, с которым исследовала тот, более ранний след. Этот след мог быть оставлен степняком, исследовавшим город по собственному почину. Если это так, то Форсу следовало действовать быстро. Он должен вернуться в Айри и возвратиться сюда с подмогой, прежде чем какое-нибудь другое племя выдвинет законные притязания на богатства, хранящиеся здесь. Раз или два горцы уже были разочарованы подобным образом.
Теперь не могло и быть речи о том, чтобы захватить большую часть собранной им здесь добычи. Он должен припрятать ее здесь в музее и путешествовать по возможности налегке, чтобы выиграть время. Нахмурившись, он вышел из магазина, ускоряя свои шаги, и рванул кобылу за повод.
Они вошли в лес, двигаясь через прогалину по направлению к музею.
Когда они проходили мимо озера, кобыла всхрапнула. Форс потянул ее за собой, ведя вверх по лестнице, чтобы там освободить от груза. Он сложил узлы в комнате, которую считал теперь своей собственной, и пустил кобылу пастись. Люра посторожит ее, пока у него не появится время для того, чтобы привести все в порядок.
Но когда Форс разложил на полу всю утреннюю добычу, он обнаружил, что выбирать необходимое – дело очень трудное. Если он возьмет это – тогда он не сможет увезти то – а то могло произвести большое впечатление на жителей Айри и специалистов. Он разложил все в стопки и три-четыре раза полностью переложил все их содержимое. Но в конце концов он упаковал тюк, который, как он надеялся, лучше всего продемонстрирует клану горцев качество его находок и послужит хорошим доказательством его таланта в выборе вещей.
Остальное можно будет легко спрятать в обширных залах этого здания, пока он снова сюда не вернется.
Он вздохнул и начал приводить в порядок отложенное. Столько всего приходилось оставлять – ему понадобился бы караван вьючных лошадей, такой, какие использовали степные племена, чтобы перевезти все добро. Покатился барабан. Он поднял его, и потер пальцами верх, чтобы снова услышать этот пульсирующий странный звук. Затем он слегка постучал по нему ногтями, и звук жутковато разнесся по залам.
Это, должно быть, был тот самый барабан, который звучал в ночи после его схватки с кабаном. Сигнал! Он не мог удержаться от того, чтобы не постучать по нему еще раз – а потом попытался выбить на нем ритм одной из своих охотничьих песен. Но эта мужественная музыка была еще мрачнее, чем музыка флейты или трех-четырех струнных арф, известных его народу.
Когда это пугающее громыхание замерло, в комнату влетела Люра, глаза ее пылали, весь ее вид говорил о срочности и спешке. Он должен идти с ней сейчас же. Форс выронил барабан и потянулся за луком. Люра стояла у двери, стегая себя кончиком хвоста Она в два прыжка спустилась по лестнице, и он бросился за ней, не щадя своей ноги. Кобыла невозмутимо стояла на мелководье озера. Люра скользнула дальше, между деревьями и кустами в густые глубины леска. Форс следовал за ней более медленным шагом, он был не в состоянии так же быстро продираться сквозь заросли. Прежде чем он потерял озеро из виду, он услышал звук – слабый стонущий вскрик, почти вздох, проникнутый страданием. Звук поднялся до глухого хрипа, складываясь в приглушенные слова, которых он не понимал. Но их произносили человеческие уста, в этом он был уверен. Люра не привела бы его к одному из Чудищ.
Бормотание чужих слов потонуло еще в одном стоне, раздавшемся, казалось, прямо из-под земли перед ним. Форс отступил от пространства, покрытого сухой травой и листьями. Люра легла на живот, вытянула вперед переднюю лапу и осторожно ощупывала почву перед собой, но не выходила на небольшую полянку перед ними.
Одна из ям, которые были рассеяны по всему городу, сначала подумал Форс. По крайней мере, какое-то отверстие в земле. Теперь на противоположной стороне этой полянки он увидел яму. Он начал огибать ее, идя по выступающим корням деревьев и кустов и крепко держась за все, что казалось более или менее надежным.
Из рваного отверстия в ковре из сухой травы и кустов, поднималась тошнотворная вонь. Стараясь щадить свою ногу, он опустился на колени, вглядываясь в темноту ямы. То, что он там увидел, заставило желудок подкатиться к горлу.
Это была подлая, скрытая ловушка – яма-западня, искусно сконструированная и умело покрытая ковром из травы и листьев.
Она удерживала свои жертвы. Олененок был мертв уже не один день, но когда глаза Форса привыкли к полумраку, он увидел другое тело, которое слабо корчилось и, должно быть, лежало здесь не очень давно. Кровь еще сочилась из его раненого плеча.
На дне ямы в землю были воткнуты заостренные колья, чтобы пронзить и удерживать упавшего на них, пока тот умирал мучительной смертью. И человек, полувисевший, полулежавший там сейчас, был в шаге от смерти.
Он старался освободиться, об этом свидетельствовала зияющая рана на теле, но вся его сила не помогла ему. Форс на глаз измерил пространство между кольями, а затем огляделся в поисках дерева нужного размера. Это будет нелегко...
Чтобы размотать то, что осталось от его веревки, предназначенной для лазанья по скалам, и сделать из нее петлю, не потребовалось много времени.
Человек в яме остекленевшими глазами смотрел вверх. Мог ли он видеть или понять то, что собирался делать его спаситель, Форс не знал. Он привязал конец веревки к стреле и пустил ее через ветку, находившуюся ближе всего к ловушке.
Чтобы прикрутить конец веревки к дереву, потребовалось мгновение.
Затем, зажав другой конец в руке, Форс осторожно спустился через край ямы, тормозя локтями. Черные мухи отвратительной тучей поднялись вверх, и ему пришлось отмахиваться от них, когда он протянул руку к боку пленника ямы.
Пояс у него был достаточно прочным, и Форс привязал к нему веревку.
Выбраться из ямы было труднее, поскольку ее создатели старались как можно сильнее затруднить спасение. Но одна стена оползла, можно было как-то опереться на нее ногами, и Форс выбрался наверх. Было ясно, тот, кто строил эту яму, долгое время не проверял ее, и Форс спокойно оставил Люру сторожить.
Это будет очень неприятной работой, но только так можно было спасти попавшего в яму человека, другой возможности он не видел. Он отвязал конец веревки от дерева, намотав ее на свое запястье. Люра без единого напоминания подошла к нему и схватила зубами болтавшийся кончик веревки.
Они вместе рванули изо всех сил, раздался дикий крик боли. Но Форс с Люрой все продолжали тянуть за веревку, отступая шаг за шагом назад.
Из черной дыры показалась откинутая голова и окровавленные плечи чужака. Когда он перевалился через край, Форс закрепил веревку и поспешил к яме, чтобы оттащить безвольное тело подальше от края этой дьявольской ловушки для человека. Его руки стали скользкими от крови, прежде чем он высвободил потерявшего сознание человека. Он не мог нести его на себе из-за больной ноги. Раненый, должно быть, весил фунтов на сорок больше, чем Форс. Теперь, когда он лежал на свету, Форс узнал в нем темнокожего охотника с острова. Но его рослое тело было беспомощным, а лицо зеленовато-белым, даже при коричневой коже. Но, по крайней мере, кровь больше не хлестала из раны – не была задета ни одна артерия. Он должен был доставить этого чужака в музей. Там он сможет осмотреть и обработать его страшную рану...
Затрещали кусты, Форс метнулся к брошенному луку. Но из кустов выбралась Люра, гоня перед собой кобылу. Запах крови заставил кобылу выкатить глаза и повернуть назад, но Форс не мог терпеть сейчас никаких глупостей, и Люра была того же мнения. Она подошла к лошади и несколько раз утробно зарычала. Кобыла застыла на месте, покрывшись потом, с побелевшими глазами. Но она не бросилась прочь, когда Форс кое-как перекинул чужака через ее спину.
Вновь вернувшись под крышу музея, он облегченно вздохнул и положил чужака на одеяло. Глаза парня снова открылись, и на этот раз в их темно-карих глубинах зажегся огонек разума. Охотник был очень молод. Это стало ясно теперь, когда он был так беспомощен. Ему было не намного больше лет, чем самому Форсу, – несмотря на его рослое тело и широкие, мускулистые плечи. Он лежал с бесконечным терпением, следя за тем, как Форс развел костер и приготовил бальзам, но ничего не сказал даже тогда, когда Форс начал обрабатывать его рану своими грубыми хирургическими приемами.
Кол рассек кожу плеча, образовав рваную борозду, но, как с облегчением заметил Форс, не сломал ни одной кости. Если не разовьется заражение, чужак выздоровеет.
Его обращение с этими разорванными мускулами, должно быть, причиняло чужаку мучительную боль, но он не издал ни звука. Но когда Форс, наконец, закончил, на нижней губе раненого появились красные капли. Он указал здоровой рукой на сумку у себя на поясе. Форс расстегнул ее. Чужак достал мешочек из белого материала и толкнул его в руку своего спасителя, показав большим пальцем на кружку с водой, которой Форс пользовался во время своей хирургической операции. В мешочке был грубый коричневый порошок. Форс налил свежей воды, разболтал в ней часть содержимого мешочка и поставил кружку на огонь. Его пациент слабо кивнул и улыбнулся. Затем он ткнул себя в грудь указательным пальцем и произнес:
