Алексей БУГАЙ
      Сергей КАПЛИН
      ВЕЛИКАЯ ДОСАДА
      Правосудию всех стран посвящается
      1. БЕГ С ПРЕПЯТСТВИЯМИ
      Уже второй год бывший комиссар поголовной полиции и бывший президент Великой Нейтральной Державы Фердинанд Фухе проводил в тюрьме. Мерзавцы из контрразведки во главе с негодяем полковником Конгом сфабриковали против него обвинение в государственной измене и краже булки с лотка, что никак не соответствовало действительности, ибо изменять бывший комиссар, конечно, изменял (и не один раз) а вот булок не воровал. Тем не менее члены Верховного Суда умудрились припаять ему год тюрьмы за первое преступление и десять лет за второе - преступление против собственности.
      Отбывать наказание Фухе определили в тюрьму на Горячем Холме, которая славилась жестокими порядками. Правда, прибыв на место, великий узник убедился во всеобщем уважении к нему тюремщиков, охранников и заключенных - вероятно, это уважение было продиктовано признанием былых заслуг комиссара или страхом перед его крутым нравом.
      Не проявлял должного уважения к нему лишь начальник тюрьмы Дюмон, который когда-то был и начальником, и подчиненным великого комиссара в поголовной полиции. Совершенно равнодушно отнесся к нему и старый друг и соратник Габриэль Алекс, служивший на Горячем Холме надзирателем. Алекс давно уже был обременен многочисленной семьей и связанными с ней заботами и дрязгами.
      Дюмон, проявляя свою мерзкую сущность, в первый же день сунул Фухе в камеру к трем активным гомосексуалистам. Но бывшего комиссара он явно недооценил, поскольку наутро гомосексуалисты оказались уже пассивными и жалобными голосами просились в другую камеру.
      Тогда Дюмон пристроил Фухе к хозяйственной части и поставил его доить коров, хорошо зная, что Фухе ни чего не понимает в этом ответственном деле. Во время первой же дойки Фухе подсунули огромного южноамериканского бизона. Но великий комиссар не только подоил зверя, но и скрутил ему хвост и обломал левый рог.
      Следующим актом преследования Фухе Дюмон избрал работу на пасеке. Однако пчелы не только не покусали комиссара, но и заимели отвратительную привычку залетать в кабинет начальника тюрьмы и жалить его в незащищенные одеждой места.
      Так во взаимной борьбе коротали время бывшие коллеги, когда начали происходить совсем невероятные события.
      2. НЕДОБРОЖЕЛАТЕЛЬ
      Однажды после очередного рабочего дня, проведенного на конюшне, где Фухе подковал и объездил дикого мексиканского мустанга, великий комиссар отлеживал у себя в камере многострадальные бока.
      По камере с назойливостью застарелой икоты летал комар. Комиссар, не глядя, хлопал ручищами у себя под носом, и комар заходил на следующий круг. Регулярно после каждого такого хлопка комиссара в дверном окошке показывался глаз надзирателя и слышались сдавленные ругательства в его адрес. Потихоньку комиссар стал подремывать, что не мешало ему продолжать охоту на кровососа и испытание бдительности охраны.
      Внезапно Фухе проснулся, сам не зная почему. Комара в камере не было. Это он знал наверняка, так как уже месяц или два сражался с летающим паразитом и прекрасно знал все повадки неприятеля. Зато вместо комариных завываний в противоположном углу камеры раздавалось мощное, как дыхание Вселенной, сопение. Фухе приподнялся на нарах и с любопытством глянул в угол. Там на своих нарах покоился здоровенный детина с белой повязкой на бритой голове. К ноге незнакомца колючей проволокой был прикручен костыль красного дерева.
      - Эй! - толкнул его Фухе, удивляясь все больше и больше. - Костыль-то тебе зачем?
      - А-а-а... - заворочался вновь прибывший, дружелюбно свешивая конечности с нар и производя костылем специфический грохот. - Когда тебе стреляют в голову, - он ткнул пальцем без двух фаланг в повязку, - то начинаешь много думать...
      - Начинаешь чего делать? - не понял Фухе.
      Незнакомец с сочувствием посмотрел на человека, не знающего такого элементарного процесса.
      - Думать, - сказал он и повторил: - Думать, думать начинаешь.
      Затем, видя все еще недоумевающую физиономию Фухе, он счел нужным добавить с австралийским акцентом:
      - Дюмат...
      - Ага, - сказал Фухе понимающе, хотя так ни чего и не понял. - Ну и?..
      - Костыль? - по-прежнему дружелюбно вопросил сосед. - Костыль - это если к примеру на допросе ногу сломают, - пояснил он.
      Комиссара обдало жаром.
      - Тут допросов нет, - твердо заявил он. - Тут тюрьма для отбывания сроков.
      - Нет - так будут! - доброжелательно произнес детина. - Знаешь, что хорошие люди говорят?
      - Что хорошие - не знаю, - честно признался Фухе.
      - А они говорят... - в предвкушении сообщения приятной новости сосед закатил смотрящие в разные стороны глаза, - говорят, что Леонард очередную исключительную меру будет отбывать на Горячем Холме, у нас то есть.
      Комиссара бросило из жара в холод.
      Наутро тюрьма гудела, как эскадрилья истребителей перед вылетом на охоту за НЛО. Тюремный телеграф донес до комиссара и его соседа, что Леонард прибыл для отбывания условного пожизненного заключения и уже задушил двух тюремщиков, надел парашу на голову господина Дюмона и грозился добраться до Фухе на предмет изъятия его ног из его туловища.
      Комиссар лишился душевного покоя.
      Его сосед по камере вернулся с прогулки на здоровых ногах, обе из которых оказались левыми, но со сломанной рукой на перевязи.
      - Ничего, - подбодрил он комиссара. - Вот увидишь, скоро и костыль пригодится!
      Фухе ничего не ответил, отвернулся к стене и впал в забытье.
      Через пару дней стало известно и о других подвигах Леонарда.
      О том, например, что он потребовал перевести его в общую камеру, устроил там управление поголовной полиции в миниатюре, принял руководство и, назначив на должность Фухе дежурного надзирателя, подвергал последнего неописуемым мучениям. Кончалась смена надзирателя, а вместе с ней и его жизнь. Несчастного уносили, Леонард отсыпался, а потом начинал все сызнова. В те часы, когда Леонард спал, вся тюрьма вздыхала с облегчением, а сам господин Дюмон даже позволял себе расслабиться с бочонком коньячишки.
      3. ЗАБАСТОВКА
      В конце концов бесчинства Леонарда привели к тому, что тюремная охрана решила объявить забастовку. Это случилось после того, как Леонард отнял у кассира деньги, предназначавшиеся для выплаты жалования тюремщикам, а самому кассиру отрезал уши и прибил ко лбу табличку с надписью "Фухе".
      С началом забастовки камеры открывать перестали, прогулки стали невозможными, зэки сидели рядом с переполненными парашами и очень хотели кушать.
      Наконец-то, что должно было случится, случилось. В ответ на забастовку сотрудников начали забастовку и клиенты Горячего Холма. С почтовым воробьем они отправили свои требования в министерство внутренних дел: вернуть то время, когда их кормили, выносили из камер парашу и водили гулять.
      Для урегулирования конфликта прибыла правительственная комиссия во главе с министром сельского хозяйства. Пока она разбиралась в требованиях сторон, сосед Фухе по камере посещал сходки заключенных, которые разрешил пьяный Дюмон, лично открыв все камеры. Сосед бурно митинговал, произносил пространные речи о международном положении и требовал наказать виновных в землетрясении в Армении. Однажды он вернулся с митинга с выбитым глазом, но сияя от восторга.
      - Ну, что я говорил? - обратился он к Фухе. - Скоро мой костыль понадобиться!
      Наконец, комиссия пришла к выводу, что требования бастующих сторон сходятся в главном: они требуют им выдачи бывшего комиссара Фухе для свершения над ним братского самосуда. Зэки требуют этого потому, что так хочет Леонард, а Леонард зарекомендовал себя как человек, с которым лучше не шутить: он с вами пошутит и сам, только дайте повод. Охрана тоже требует выдачи ей Фухе с тем, чтобы потом его передать зэкам, - по двум причинам: во-первых, только после выдачи комиссара появлялась надежда, что Леонард утихомирится и будет душить в день не более двух тюремщиков, а, во-вторых, мертвый Фухе прекратит свои антигуманные эксперементы по дойке южноамериканских бизонов и ощипыванию страусов живьем, что противоречит высоким нравственным нормам исправительно-воспитательного заведения.
      Веселый сосед сообщил комиссару вывод комиссии: во избежание обильного кровопролития выдать заключенного Фердинанда Фухе остальным заключенным и вызвать похоронную команду для погребения выданного.
      - И кто он такой, этот Фухе? - недоумевал сосед. - Сколько душ я загубил, а о таком злодее не слыхал... Ты его не знаешь? - спросил он у сокамерника.
      - Н-незнаком, - буркнул комиссар и почесал корявый затылок. - А когда этого Фухе выдавать станут?
      - Дык, сейчас и станут! - радостно сообщил сосед. - Уже по камерам пошли - отыскивать его.
      - Неужели начальство не знает, в какую камеру его посадили? удивился комиссар, холодея от предчувствия близкой смерти.
      - Так ведь начальник-то, Дюмон, переводил его, говорят, с места на место, а потом запил, загулял - да и забыл, где его дружок отдыхать изволит.
      Не успел сосед закончить последнюю фразу, как дверь в камеру распахнулась, и на пороге появился здоровенный негр в полосатой пижаме.
      - Эй, Хрящ! - заорал он на соседа Фухе. - У тебя в камере его нет?
      - Ты что, Хлыщ! - не менее громко ответствовал Хрящ. - Уж я бы знал, с кем нары делю! Да и сам знаешь: был бы он здесь, разве я живой до сих пор остался?
      - А это кто там в углу? - подозрительно спросил негр, вглядываясь в полумрак.
      - Хлюпик какой-то, даже матом не говорит, - Хрящ захохотал. - А Фухе, говорят, всегда пьяный и по-человечески не разговаривает!
      Хлыщ удовлетворенно прикрыл двери и двинулся дальше.
      Нечего и говорить, что Фухе так и не нашли. Комиссия вынесла резолюцию, что с исчезновением Фухе конфликт исчерпан, сняла Дюмона с должности начальника тюрьмы и отбыла.
      Хрящ побродил немного по тюрьме, пообщался с единомышленниками и приковылял в свою камеру с отрезанным ухом.
      - Вот! - радостно произнес он. - Я же говорил, что костыль еще понадобится! А ухи всем Леонард режет. Это у него обряд такой. Его временно начальником тюрьмы сделали. Говорят, мол, он и так фактически начальником стал!..
      Чтобы покончить с постоянным кошмаром, в который повергло всю тюрьму появление Леонарда, Фухе решил покончить с самим Леонардом.
      4. РАССТРЕЛ
      Леонард был его старым незнакомым. Еще на заре своей карьеры Фухе обвинил его в совершении тяжкого преступления - и совершенно напрасно. В результате Леонард, повинный во всех других преступлениях, получил не пять пожизненных сроков, а шесть сроков с половиной, отчего и невзлюбил комиссара.
      В эту ночь Фухе разбудили в три часа.
      - Куда? - спросонья опешил старый вояка.
      - Куда-куда! - передразнил его соглядатай в маске. - На расстрел, конечно, тоже спросил: куда!
      Комиссар в панике заметался по камере. Как же так? Кто его заложил? Ведь никто не знал, где он находится...
      - Габриэль Алекс тебя вкинул, - словно читая его мысли, внезапно брякнула маска. - Ну-ка, живо!
      Фухе от неожиданного пинка кубарем выкатился в коридор под издевательское гоготанье конвоира.
      Тюрьма бурлила и клубилась от гашиша и прочего героина. С легкой руки нового начальника заключенные содержались при открытых камерах, охранники же - при закрытых изнутри дверях, опасаясь разгула демократии.
      - Последнее желание не изволите? - с издевкой обронил конвоир уже во дворе, куда долетали неистовые всхлипы балдеющей тюрьмы.
      - "Птички..." - невнятно пробормотал Фухе.
      - Чего? - оторопела маска.
      - "Птички синей" покурить...
      На удивление в кармане у мучителя оказалась пачка сигарет "Синяя птица".
      - Три минуты на сигарету! - заявил он протягивая комиссару пачку.
      - Четыре! - стал торговаться приговоренный.
      - Последнее желание - закон, - изрек палач и поднес Фухе спичку.
      После девятой сигареты лишитель жизни начал ерзать, смотреть на часы и откровенно нервничать.
      - Ну, хватит! - он поднялся и передвинул затвор карабина. - Закрывай глаза, гад!
      - Комиссары николы нэ здаються! - почему-то по-украински гордо ответил Фухе.
      Щелкнул затвор. Фухе рухнул на спину и попытался умереть.
      Следующими ощущениями несчастного были похлопывания по щекам. Он открыл глаза, которые не должны были открыться, и увидел перед собой Габриэля Алекса.
      - Алекс, ты? - онемел от удивления комиссар. Придя в себя он медленно поднялся с земли. - А где же палач?
      - Я и есть палач, - оскалился Алекс. - Уже и пошутить нельзя?
      После дружеских объятий и зуботычин Алекс открыл комиссару дюжину дверей и, отперев последнюю, сказал:
      - Беги, друг, за этой дверью твоя судьба, за этой дверью твое будущее, за ней свобода!
      Фухе бросился на шею друга.
      - Не надо соплей, - сдержанно обронил Алекс и, толкнув Фухе в спину, распахнул дверь...
      5. НОВЫЙ НАЧАЛЬНИК
      С трудом переварив жестокую шутку своего лучшего друга, Фухе шагнул в раскрывшуюся дверь.
      Однако шутка Алекса оказалась не последней: вместо долгожданной свободы, как можно более удаленной от распоясавшегося Леонарда, Фухе увидел самого Леонарда, восседавшего посреди кабинета начальника тюрьмы на залитом марочным вином столе.
      - Вот он, наш знаменитый! - пьяным голосом воскликнул Леонард. - Я тут всем уши отрезаю, а тебе, друг мой ласковый, голову отсеку! Алекс, где ты там, - обратился он к несостоявшемуся палачу, - получишь прибавку к жалованью!
      - Неплохо бы, - пробормотал с благодарностью Алекс. - А то ведь сами знаете: жена, дети...
      Фухе, затравленно взиравший на Леонарда, повернулся к лучшему другу и вопросил с печальным сарказмом:
      - И ты, Брут?
      - Я не Брут, - обиженно ответил Алекс. - И к тому же я на службе, а господин Леонард мой начальник. А за оскорбление Брутом при исполнении можно и в карцер на недельку...
      - Ха-ха-ха! - загрохотал Леонард. - В карцер!... Да я ему сейчас голову резать буду!
      Он поискал под рукой инструмент, которым целый день резал уши и, не найдя такового, шмякнул о стол пустую бутылку, соорудив таким образом из нее "розочку".
      То, что терять нечего, Фухе понял уже давно. Теперь же, вспомнив дни былые, он вдруг с ревом сексуально неудовлетворенного слона кинулся на страшного врага, протаранил его своей замшелой макушкой и остановился, как вкопанный с удовольствием наблюдая, как Леонард, потеряв равновесие, опрокинулся назад, слетел со стола и, вышибая телом оконное стекло, спланировал с четвертого этажа.
      Алекс, разинув рот, ковырялся грязным пальцем в носу.
      - Я теперь начальник тюрьмы, - угрюмо произнес комиссар и взглянул на равнодушного ко всему Алекса. - Подчиняться будешь?
      - А мне что - лишь бы приказывали, - ответил бывший соратник и на всякий случай отдал честь.
      Фухе в припадке борьбы за самосохранение сделал то, до чего еще никто и никогда в Великой Нейтральной Державе не додумался, - поднял руку на самого Леонарда, имевшего шесть с половиной пожизненных сроков. Поэтому вполне естественно, что вся тюремная братия после скоропостижных выборов единогласно признала его новым начальником.
      6. ДОСАДА
      Но точку в этой истории ставить пока преждевременно.
      Не тот человек был Фердинанд Фухе, чтобы забыть хоть единожды нанесенное оскорбление. Едва став начальником, он, конечно, продегустировал вина, которыми баловались до него Дюмон и Леонард, а затем призвал к себе подчиненного Алекса.
      - Вот что, Алекс, - обратился к нему Фухе. - Сгоняй-ка в мою бывшую камеру и доставь сюда заключенного Хряща. Если у него уже нет ног принеси!
      На удивление, новых увечий у Хряща не было. Как всегда, его зверская рожа сияла оптимизмом.
      - Хо! - закричал он, как только его ввели к начальнику. - Костыль, значит, понадобится? Уж сколько я ждал-то! - И он прищурил свой единственный глаз.
      - Не думаю, не думаю, - ласково ответил Фухе. - Я вот тут решил тебя немножко расстрелять...
      - Ну? - не поверил Хрящ. - Отлично! Великолепно!
      Присутствовавший при этом негр в пижаме Хлыщ шепнул что-то комиссару на ухо.
      - Как так запрещает? - грозно осведомился Фухе. - Кто запрещает? Какой такой Закон? Ах, закон! Вишь ты, - обратился он к Хрящу. - У нас в Великой Нейтральной Державе, оказывается, смертную казнь отменили еще тридцать лет назад...
      - Как отменили? - огорчился Хрящ. - Не имели они права такого! У нас демократия!
      - Ничего, любезный, успокойся, - заявил Фухе. - Все поправимо. Я эти дурацкие законы не придумывал, и не мне следовать их букве. Не так ли, Алекс?
      - Хи-хи, - сказал Алекс, отлично знавший, что соблюдение законов было противно натуре великого комиссара.
      - Так что расстреляем тебя, прямо сейчас и порешим, - завершил вынесение приговора Фухе. - За то, что не знал меня в лицо, хлюпиком назвал и усомнился в моем умении выражаться человеческим языком. - И комиссар разразился четырехстопным амфибрахием.
      - Годится! - обрадовался приговоренный. - Только давайте уж поскорее, не терпится мне смерть принять из рук самого Фухе!
      - Ну, уж нет, - возразил начальник тюрьмы. - Я тебя осудил, но приговор исполнять будет... - Тут Фухе посмотрел на Алекса, мявшегося в углу. - Нет, у Алекса опять осечка случится, знаю я, как он расстреливает. А вот если Хлыщ? Пойдешь казнить этого, как его... дружка то есть своего?
      - А чего ж не пойти? - осклабился негр. - Как прикажете, шеф, так и сделаю.
      Вдвоем они покинули кабинет и направились во двор. Хрящ впереди, припадая на ту ногу, которая была обременена костылем, а Хлыщ чуть позади, заряжая на ходу карабин.
      Фухе и Алекс с удовольствием наблюдали в окно, как Хрящ доковылял до стены, возле которой собирался умирать комиссар, перекрестился сломанной рукой и вдруг плюхнулся на колени.
      - Погоди, не стреляй! - голосил он. - Не стреляй, Хлыщ!
      - А сообразил, значит, что всерьез все, что не шутят с ним, ухмыльнулся Фухе, закуривая "Синюю птицу".
      - Погоди! - продолжал орать Хрящ. - Пулю-то зачем тратить? Свинцовая ведь пуля! Цветной металл! Треть унции! Повесь лучше!
      Чертыхнувшись, Хрящ снял с себя галстук, подпоясывавший его пижаму, и накинул петлю на шею приговоренному.
      - Ну что? - крикнул ему Фухе из окна. - Сожалеешь о содеянном?
      - Жалею, господин начальник! Жалею! - хрипло ответил Хрящ. - Так костыль и не пригодился! Такая досада!..
      А Хлыщ уже тащил его к обглоданному за дни забастовки дубу.