Глава 2

Ночь перед поединком гладиаторы отдают сну. После ужина, составленного личным диетологом, их посещает только массажист, а затем гладиаторы беседуют с Морфеем. Все, кроме Вера. Вер никогда не следовал скучным правилам. Накануне поединка он непременно отправлялся в свою любимую таверну «Медведь» в Субуре, где вечерами собирался люд отчаянный и дерзкий – возничие Большого цирка, бестиарии, которые на арене запихивают головы в пасти львам и тиграм и заставляют слонов плясать под звуки свирели, нарядившись богом Паном.Таверна эта среди прочих выделялась тем, что бывала открыта до утра, и здесь всегда подавалось фалернское вино. Когда Вер вошел, в маленьком помещении было полно народу. В сизой пелене табачного дыма растекались желтки немногочисленных светильников. Все места были заняты. Но здоровенный возничий в красной кожаной куртке столкнул какого-то молокососа с табуретки и любезно пригласил Вера занять место рядом с собой.

– Да здравствует Юний Вер! – рявкнули посетители, почти так же дружно, как и зрители в Колизее.

Хозяин, тучный, как бочка, давно изучивший пристрастия знаменитого гладиатора, тут же наполнил серебряную чашу неразбавленным фалернским вином. Вер нe торопясь пригубил, смакуя знаменитый напиток.

– Много клейм спихнул? – поинтересовался возничий, залпом осушая кубок.

– Восемьдесят девять…

Среди посетителей прошел восторженный гул: клейма на второй день игр покупают неохотно – распорядители стараются свести в этот день на арене самых сильных противников. Угадать, кто победит, почти невозможно. Все ждали последнего дня, когда предугадать пары гладиаторов проще и когда сильные дерутся с самыми слабыми.

– «Гладиаторский вестник» утверждает, что желания, которые ты исполняешь, не сбываются, – заявил широкоплечий боксер с перебитым носом и тряхнул в воздухе обрывком бумаги. – Поэтому ты так часто побеждаешь.

Вер смерил взглядом здоровяка и не ответил. Не счел нужным. Вместо него в разговор вмешался возничий.

– Какой идиот читает «Гладиаторский вестник»?

Читай «Акту диурну», приятель. Пизон не успел ее купить.

Все захохотали.

– Вер, почему бы тебе не перекупить эту сучку вилду? Чтобы она вместо паскудных писала о тебе хвалебные статьи, – предложил возничий.

– Зачем? – спросил Вер. – Прежде она поносила Элия, теперь занялась мною.

Пизон платит – она пишет. Пусть пишет.

– Ты победишь завтра, Вер, непременно победишь! – слащаво и заискивающе проговорила крашеная в ярко-рыжий цвет красотка. Обольстительное тире, которое прочертили ее пышные груди в окаеме глубокого выреза, обещало немало сладостных минут Скоро я насобираю пять тысчонок и куплю у тебя клеймо.

– Клеопатра, душка, – загоготал возничий. – Ты скорее родишь, нежели наскребешь столько!

– Соберу, – упрямо повторила Клеопатра. – К следующим играм. Я в долг возьму. У меня и так долгов десять тысяч. Или двенадцать? А, неважно. Все равно я их никогда не отдам.

– Вер, возьмешься исполнить желание шлюхи? – поинтересовался круглолицый упитанный молодой человек в пестрой тунике, в каких любят щеголять репортеры.

Вер пожал плечами:

– Почему бы и нет. Если она заплатит, я исполню.

– А желание разбойника? Убийцы? – не унимался толстяк и в предвкушении интересного спора вытащил из нагрудного кармана блокнотик.

«Завтра нацарапает статейку на последней странице „Девочек Субуры“, – подумал Вер. – Что-нибудь омерзительное, ни капли не похожее на мои слова».

Порой Вер замечал, что некоторые люди начинали ненавидеть его с первого взгляда. В чем причина подобной антипатии, гладиатор понять не мог.

– Убийц и разбойников цензоры вносят в гладиаторские книги, – напомнил Вер. – Их желания не исполняются.

– Я бы внес туда и шлюх, – заявил толстяк.

– Что?! – взревела Клеопатра. – Да я тебе… – Она заехала толстяку в нос, да так, что тот кубарем слетел с табуретки. – Бей его! – вопила Клеопатра. – Он хочет отнять у нас истинное право римских граждан.

Все смеялись, но товарки на помощь Клеопатре не спешили.

– Ну что же вы смотрите! – кричала Клеопатра, кидаясь жареными орешками и финиками в незадачливого репортера. – Он нарушает мои права!

Все вновь захохотали.

– Вер, а ведь мы с тобой схожи, – неожиданно заявила Клеопатра, поворачиваясь к гладиатору. – Оба исполняем чужие желания. Мы с тобой – главные люди в Риме после императора.

– Клянусь Геркулесом, я знаю ее желание! – воскликнул возничий. – Клепе хочется замуж. Так ведь? Я угадал?

Клеопатра уперла руки в бока и показала насмешнику язык.

– Да, хочу! Но не за пьянчужку или безларника вроде тебя. А за сенатора.

Вот вам, ясно?

– Такое желание не исполнит даже Вер! – крикнул репортер.

– Отчего же. Вероятность один к двадцати, – прикинул гладиатор. – Сенатор – дряхлый старичок лет под восемьдесят, который самостоятельно не может надеть сандалии. Таких в сенате достаточно. Случаю надо лишь организовать встречу будущей парочке. Клепа, ты будешь подавать сиятельному мужу грелку в постель.

– Ну нет! – Клеопатра обвела присутствующих черными сверкающими глазами. —

К чему мне старик?! Я получу молодого и красивого. Вот Элий, к примеру, собирается жениться на Марции, а чем я хуже?!.

Клепа хочет выйти замуж за Элия! – закричал возничий.

– Зачем тебе Элий? – вмешался в разговор темноволосый парень в одежде фокусника. – Он самый бедный из всех шестисот сенаторов.

– Где ты нашел бедных сенаторов? – возразила Клепа. у сенатора должно быть не меньше миллиона, или ты забыл?

– Миллион – это не так и много. Особенно для тебя Клепа. «Акта диурна» недавно публиковала список доходов и оценку имущества сенаторов. Так вот Элий – на последнем месте, – не уступал фокусник.

– Все это брехня, Кир! – уверенно заявил возничий. – Будучи гладиатором, Элий должен был заработать бешеные деньги.

– Он все отдал в фонд Либерты.

– Очередные сочинения вестников! – не унимался возничий.

– Редьку тебе в зад, тупица! Вер, скажи, ты же знаешь, – потребовала Клепа.

– Я не доказываю клеветнику, что он клевещет, – Вер улыбнулся, глядя возничему в глаза. – Я его просто убиваю… – возничий поперхнулся и на всякий случай отодвинулся подальше от Вера. – Так вот, Элий действительно отдал свои призовые деньги в фонд.

– Все гладиаторы – убийцы, – напомнил возничий. – Даже Элий.

– Но он не виновен, – вступилась за своего любимца Клепа. – Иначе не сидеть ему в сенате. Цензоры за этим следят строго.

– Я не верю цензорам, – упрямился возничий. – И твоему Элию я не верю, хотя его и считают честным. Да я и себе не верю.

– И правильно делаешь, – ухмыльнулся Кир-фокусник.

Вер пил и не пьянел. Слушал бесконечный треп посетителей и не веселился.

Внутри него как будто лежал кусок льда, и этот лед ничто не могло растопить – ни вино, ни чужой смех, ни вульгарные шутки. Даже ласки такой горячей девицы, как Клепа, не помогли бы.

Молоденький галльский бард в голубой тунике принялся петь, подыгрывая себе на испанской кифаре[15]. Ему хлопали и свистели одновременно.

– Эй, парень, шел бы лучше в гладиаторы! – крикнул Кир-фокусник.

Певец смутился, поспешно уселся за свой столик и залпом опрокинул кубок с неразбавленным вином.

– Вер, сделай всех талантливыми! – крикнул возничий. – Чего тебе стоит!

Невозможно слушать подобное блеянье!

– Вер, сделай всех счастливыми! – подхватил толстяк-репортер.

Вер отрицательно покачал головой.

– Подобные желания не исполняются.

– Это почему же?! – возмутился возничий. – Мы купим клейма. А ты победишь.

Для верности можешь пришить противника.

– Да, да, – радостно закивала Клепа. – Неужели тебе не надоело излечивать от геморроя и возвращать потерявшихся собачек? Это все равно, что обслуживать импотентов. Счастливые – все. Одно желание, и мы – на верху блаженства. Непрерывный оргазм.

Ее глаза блестели. Возничий положил свою широкую ладонь на пышную ягодицу Клеопатры. Ему уже казалось, что желание всеобщего счастья исполнилось.

– А если я проиграю? – спросил гладиатор. – Тогда все сделаются несчастными. Навсегда.

– Ты не можешь проиграть! Ты выиграешь! – заорали все наперебой.

– Сколько ты хочешь за такое клеймо? Десять тысяч? Двадцать? На третий день игр мы берем клеймо. И все – счастливы. Все… все…

– Мало, – вмешался в разговор хозяин. – Такое клеймо должно стоить не меньше миллиона.

– Скинемся! – уверенно заявил возничий. – Мы – будущие благодетели Рима.

Нас причислят к богам и поставят статуи возле Колизея.

– Десять миллионов, – предложил Кир-фокусник и грохнул кулаком о стол.

– Я не продам такое клеймо.

– Брезгуешь, да? – возмутился возничий. – Ну разумеется, после этого тебе нечего будет делать!

– Всем нечего будет делать, – уточнил Вер. Он поднялся. Было уже слишком поздно. Даже для него. Надо вздремнуть хотя бы несколько часов перед завтрашним поединком. Но посетители «Медведя» не собирались его выпускать. Они сцепили руки и окружили его плотным кольцом.

– Соглашайся, Вер! – вопили они наперебой. – Сейчас же! Немедленно! Ты будешь самым знаменитым гладиатором Рима.

– Тебе поставят колонну напротив храма Юпитера Капитолийского!

– Тебя причислят к богам вместе с нами! Вер переводил взгляд с одного лица на другое.

Ему казалось, что он бредит. И эти люди тоже бредят – уже в его кошмаре. Все недоступное им кажется простым. Тяжелое – легким. Одно желание, один верный удар тупого гладиаторского меча – и более ничего не надо. Всеобщая эйфория, всегда синее небо по утрам, дожди ночью, теплая мягкая погода, тучные стада, золотые нивы, налитые гроздья винограда, любимые жены, здоровые дети, равнодушные соседи, ленивые собаки, трусливые воины, сонливые мужчины, тучные юноши, беспамятные старики, спесивые ученые и скука, скука, скука…

Он представил это так отчетливо, что его замутило.

– А я не желаю всеобщего счастья! – крикнул он. – Не желаю!

Все с изумлением смотрели на своего кумира. Оказывается, он не таков, каким они его себе представляли. Он другой. Они в нем обманулись.

– Да ты не гладиатор! – взревел возничий. – Ты – обманщик, перевертыш! Бей его!

– Не смей! – взвизгнула Клепа. – Кто же поможет мне выйти замуж! – Позабыв о всеобщем счастье, она тут же вспомнила о своем маленьком частном желании.

– Отойди, женщина, не мешайся! – Кир оттолкнул Клеопатру. – Раз не хочет исполнять, пусть вообще не исполняет. Кому нужны его малости. К Орку в пасть – вот куда…

Но эта перепалка оказалась спасительной для Вера. Он схватил скамью и метнул ее в спорящих. Массивная дубовая доска сиденья пришлась как раз в голову возничего. Тот упал и сбил с ног еще двоих. Вер обнажил меч. Толпа в ужасе отпрянула.

«Убийца… Он же убийца…» – шептали люди и пятились к стене.

Вер крутанулся на месте. Меч свистел, рассекая воздух. Держа меч обнаженным, Вер стал пятиться к выходу. Никто не пытался помешать ему уйти.

Таксомотор, будто по его желанию, вывернул в узкую улочку. Вер махнул рукой, и задняя дверца услужливо распахнулась. Вер плюхнулся на сиденье и приказал:

– В «Император», быстро.

А в ушах его все гремело и гремело неостановимо:

«Исполни! Исполни! Исполни!»

Разгоряченные потные лица, перекошенные рты, обезумевшие выпученные глаза.

Они, как капризные испорченные дети, тянули к нему руки и просили:

«Дай!» У них не было желаний – одни капризы. То есть нечто воистину козлиное[16].

Посетители таверны выскочили на улицу, но увидели лишь хвостовые огни удалявшейся машины. Вслед таксомотору полетели пригоршни фиников и жареных орешков.

– Удрал, паразит! – выкрикнул, сжимая кулаки, Кир.

– Зато я заполучу сенатора в следующем году, – радостно хихикнула Клеопатра.

Вернувшись в гостиницу, Вер тут же лег спать. Ему снилась арена и бой, то ли прошлый, то ли будущий. Странный поединок – противник все время ускользал, и Вер никак не мог его настичь. Тут что-то кольнуло гладиатора в плечо. Вер рванулся и сел на постели.

Свет в номере не горел, но гладиатор хорошо видел посетителя – окруженная платиновым сиянием, над ним склонилась фигура в шлеме с высоким гребнем. Острие копья оцарапало плечо Вера. Гладиатор чувствовал, как по коже стекают горячие капли.

– Гений Юний… – прошептал Вер, еще не очень веря, что происходящее не сон.

Личной встречи с гением он был удостоен лишь дважды – когда открылся его дар гладиатора, и еще в тот день, когда был принят в центурию гладиаторов с правом продажи ста клейм на игру. Гений непременно парит над ареной, когда гладиатор сражается, но вот так, явиться лично для разговора…

– Что-нибудь не так?

– И он еще спрашивает! – У гения был хриплый каркающий голос старого пропойцы. Постоянное нахождение в воздухе и беспрерывные перелеты плохо влияют на голосовые связки даже высших существ. – Спешу сообщить, что ты совершил сегодня самую большую ошибку в жизни.

– Ты хочешь меня убить? – Вер все еще надеялся, что видит дурацкий сон.

– Нет, я не могу этого сделать. Но завтра ты должен проиграть. Это мой приказ.

Вер облегченно вздохнул – значит, он видит сон, причудливо изукрашенный богом Фантасом. Наяву подобное происходить просто не может. Никому из участников игр никогда заранее не сообщается исход поединка. Все решает ловкость и сила противников. И еще – сколько шансов на исполнение желания. Чем их меньше, тем сложнее победить. Это два закона арены. Других нет. Они, как кривые на графике, пересекаются в определенной точке – точке Победы. Ну а если им никак не пересечься – тогда придется проиграть. Гений гладиатора обязан помогать подопечному, а не являться с угрозами. Если заказанные желания не угодны богам, клейма не сгорят на алтаре, и бой отменят. Такое бывает. Но не бывает, чтобы гений лично вмешивался в исход поединка. Боги делают вид, что они справедливы.

– А если я выиграю?

– Ты не можешь выиграть, если твой гений этого не хочет! – Гость еще раз ткнул гладиатора копьем.

Вер скрипнул зубами от боли, а платиновое сияние метнулось вверх, прошило потолок и исчезло. На карнизах, мраморном бюсте Сократа и углах мебели остались висеть гроздья белых разрядов.

– Клянусь Геркулесом, все это мне очень не нравится, – пробормотал Вер и тронул плечо.

Кровь сочилась из раны. Он зачем-то лизнул пальцы и ощутил во рту солоноватый вкус. Кровь была настоящей.Можно предположить, конечно, что нелепый спектакль устроил Авреол, чтобы запугать потенциального противника накануне поединка. Вер поднялся и зажег свет. Первое, что он заметил, – это распахнутые дверцы ларария. Алтарь из серебра опрокинут (невероятно – ведь он был намертво прикреплен к донышку ларария). Фигурка гения исчезла. Две черные фигурки ларов испуганно жались по углам. Вер подошел к двери и повернул ручку. Дверь номера была заперта. Окна – закрыты. Если у него в гостях был человек, то как же он ушел? Вер уселся на ложе, не зная, что делать. До рассвета было еще часа три. Вер набрал номер Тутикана. Телефон долго и нудно пишал, вызывая агента, но тот не желал откликаться. Наверняка Тут упился до потери сознания и теперь дрыхнет, ни о чем не ведая.

Вер швырнул трубку. И уставился на аппарат, решая, что делать. В общем-то делать было практически нечего. Можно позвонить Пизону и отменить бой. Но победитель Больших Римских и Аполлоновых игр не мог отказаться просто так от поединка. Вер испытывал невыносимое унижение. Если его гений воображает, что Вер уступит, то он ошибается. Вер не уступает. Никогда. И никому. И нигде…

Оставался один человек, который мог ему помочь. И Вер набрал номер Элия. Тот снял трубку почти сразу, выслушал, не задавая никаких вопросов, и пообещал прислать за Вером свое авто.

Дежурный в атрии с изумлением глянул на гладиатора, беря ключи.

– Пойду потренируюсь перед завтрашним поединком, – усмехнулся Вер.

Дежурный так растерялся, что уронил ключи и полез под стойку их поднимать.

И не вылез, пока Вер не покинул атрий.

Пурпурная машина сенатора уже ждала его у входа.

Они мчались по ночным улицам Рима. Подсвеченные голубоватыми огнями, мимо них проплыли величественные храмы. Казалось, сейчас в тени портика появятся их божественные хозяева, чтобы окинуть всевидящим оком Вечный город и подивиться его великолепию и мощи. Даже ночью Рим не казался пустынным – мраморные и бронзовые статуи так густо заселили его улицы, что казались вторым народом, ведущим тайную жизнь рядом с первым. Вряд ли найдется во всей Италии столько листьев аканта, сколько их украшает капители коринфских колонн. И где больше золота – в хранилище храма Сатурна или на крышах, дверях, колоннах и барельефах – не знает никто. Реставраторы только что закончили золочение крыши храма Юпитера Капитолийского, и теперь, подсвеченная, она сверкала на фоне ночного неба.

На Священной дороге, в лавках всю ночь не гасли окна – торговцы цветами готовились к новому дню. Фургоны с эмблемами роз и фиалок спешили доставить из пригородов свой нежный груз из ближних и дальних садов.

Почти на каждом углу попадались вывески с золоченой надписью «Книги». Книжных магазинов в Риме еще больше, чем цветочных. Каждый римлянин раз в месяц обязательно заходит в книжный магазин. Это что-то вроде ритуала. Библиотеками римляне гордятся почти так же сильно, как собраниями масок благородных предков. На старости, отдалившись от дел, римлянин поудобнее устраивается в кресле и читает, читает, восторгаясь мудрыми мыслями и делая выписки на вчерашнем номере «Акты диурны». И вот, глядишь, выписок и собственных комментариев набралось страниц на сто, и бывший читатель бежит с рукописью в ближайшее издательство. И новая книжка становится на полку рядом со своими предшественницами. Так процесс становится бесконечным. А это уже близко к вечности.

Элий, как и положено сенатору, жил в Каринах. Но в отличие от соседних вилл дом его был скромен и невелик. Древний особняк, выкупленный из казны императором Корнелием для своего младшего сына, был перестроен и отремонтирован накануне Третьей Северной войны. Только перистиль, украшенным мраморными скульптурами, остался неизменным. Наверное непросто жить в доме, которому больше тысячи лет, и каждый день выходить в атрий, где бесконечные ряды полок заставлены портретами знаменитых предков. Императоры с надменными или задумчивыми лицами смотрели друг на друга, будто спрашивали:

«И что ты такого сделал в своей жизни, очередной Август?» Между дверью в таблин и дверью в триклиний[17] стояла копия статуи богини Либерты. Бронзовая Свобода держала в руке зажженный факел и строго разглядывала входящих вставными стеклянными глазами.

Элий ждал Вера в таблине. В этой небольшой, украшенной потемневшими фресками комнате сенатора можно было застать чаще всего. Огромный стол из кипарисового дерева с инкрустацией слоновой костью был завален книгами. Два мраморных бюста – один старинный, прижизненный бюст Марка Аврелия, второй – портрет знаменитой актрисы Юлии Кумской работы Марции – украшали кабинет. Бюст

актрисы был далек от совершенства – шея слишком напряжена, волосы проработаны однообразно. Но это была первая работы Марции после ее возвращения из Афродисия, от которой заказчица отказалась. Элий перекупил бюст, и с тех пор голова Юлии украшала его таблин.

Гаю Элию Мессию Децию еще не исполнилось и тридцати двух. Юный возраст для сенатора и весьма почтенный для гладиатора. Впрочем, уже два года он не выходил на арену. Его дед и отец были сенаторами. Его прадеда императора Корнелия застрелили в Колизее. Родословная Элия занимала десять бронзовых досок. В Риме не так уж много осталось знати, состоящей в родстве с императорским домом.

Обычно с такими именами не попадают в гладиаторы. Законом запрещено выходить на арену тем, чьи ближайшие родственники служат в высших чинах в армии или занимаются политикой. Кто поручится, что ловкий молодой боец не передаст одно из своих клейм дядюшке, который мечтает занять пост в Галлии или Испании на ближайших выборах, или получить из рук императора назначение в прокураторы. Или хотя бы в корректоры, обойдя строгие препоны гладиаторских правил. Но отец Элия умер от ран в Эсквилинской больнице, когда тот был еще ребенком. Дядя сгорел вместе со своим линкором за четыре дня до капитуляции Бирки. Старший брат Тиберий также пал на Третьей Северной войне. Его сестра Валерия уже почти двадцать пять лет жила в Доме весталок, но это не считалось особо удачной политической карьерой. Его троюродный брат император Руфин вряд ли нуждался в служебном повышении. Никто не знал, что привело Элия на арену – скромное состояние, чья-то неизлечимая болезнь или просто страсть к риску. Он никогда не говорил об этом…

Когда Вер вошел в таблин, Элий полулежал, перелистывая затрепанный кодекс в картонном переплете. На Элии была сенаторская туника с широкой пурпурной полосой, а на ногах – толстые шерстяные носки в белую и красную полоску.

– Специальная мода сенаторов? – спросил Вер, кивая на носки. Элий улыбнулся.

– Мне с моими шрамами очень удобно.

– Шрамы только красят доблестного мужа.

– Да, да. Марция говорит то же самое. Но позволь мне все-таки не демонстрировать их слишком часто. Для политика это считается дурным тоном. Как будто я специально выставляю шрамы на обозрение в надежде на дешевую популярность.

Элий поднялся навстречу другу. При этом он неуклюже качнулся: несмотря на все усилия хирургов, одна нога у него так и осталась короче другой.

– Надеюсь, ты явился ко мне не из-за этой истории со стариком?

– Это была уловка. Я просто хотел его спровадить, – признался Вер.

– Я это понял.

– И все равно заплатил?! Чтоб тебя Орк сожрал… Ладно, сразу же после игр я отдам деньги.

– Ни в коем случае, друг мой.

– Глупо отказываться. Впрочем, как знаешь. Недаром «Акта диурна» именует тебя Периклом, а Марцию сравнивают с Аспазией. И знаешь, в этом сравнении что-то есть, – засмеялся Вер.

Элий смутился.

– Не льсти мне в глаза хотя бы ты, я этого терпеть не могу. К тому же Перикл не заводил друзей и не принимал приглашений на обед, дабы его не могли обвинить в симпатиях к кому бы то ни было. А я не скрываю своей дружбы и своих симпатий.

– Нет, правда, ты в самом деле похож на Перикла, – не унимался Вер, забавляясь смущением Элия. – Ты, как Перикл, аристократ по происхождению и сторонник демократии по убеждениям – в этом есть что-то интригующее.

– Лишь на первый взгляд. Демократия – лишь способ управления государством и сама по себе не подразумевает ни справедливости, ни честности, как ошибочно считают многие. Демократия – это амфора, а что в нее наливают, зависит от людей. Но глупцы, не найдя в сосуде хорошего вина, спешат расколотить амфору, хотя сами наполнили ее отбросами.

– Новая речь для сената?

– Возможно. Но хватит о мелочах. Насколько я понял, случилось что-то серьезное…

– Именно, – кивнул Вер. – У тебя есть выпить? Элий сморщился, уловив запах вина.

– Ты и так уже отдал должное Вакху.

– Выпить… – повторил Вер. – Ты же знаешь – вино не действует на меня. Так же, как и наркотики.

– Зачем же ты пьешь? – сенатор пожал плечами, но налил в серебряную чашу неразбавленного фалернского вина. Вер осушил ее залпом.

– Так проще говорить умные вещи – их могут списать на винные пары.

– Ценное наблюдение, – заметил Элий. – Надо будет попробовать притвориться в сенате пьяным.

– Ты никогда не говорил мне прежде, а я не спрашивал… После ранения к тебе являлся твой гений? – поинтересовался Вер.

– Как же иначе. Я перестал быть гладиатором, и он пришел расторгнуть договор.

– И что он сказал? Это очень важно.

– Ничего достойного упоминания. – Элий помолчал. – Поведал с грустным видом, что исполнять чужие желания я больше не могу. И теперь буду исполнять желания моего гения. Потом принялся наставлять, что я должен делать, а что не должен. Не иначе, он повредился во время моей клинической смерти. Я всегда чтил гения, но в этот раз не выдержал и указал наглецу на дверь.

– То есть как? – изумился Вер. – Выгнал? Как надоевшего репортера? Ты вообще… живешь как бы… без гения?

Элий кивнул.

– Но это невозможно! – Вер запнулся. – Тот, кто расстается со своим гением, сходит с ума.