— Помните наш прошлогодний спор? — спросил Снерг. — Что если я плыл как раз на корабле атлантов или антарктов? Обратите внимание на странное сочетание — доспехи и корабли «гомеровского», условно скажем так, периода — и странный огненный луч, мало чем напоминающий греческий огонь…

— Дело за малым, — Голубцов улыбнулся той самой, прошлогодней улыбкой. — Дайте материальные доказательства, я включился в эксперимент и верю его результатам потому, что возможно идентифицировать большую часть снов. Я могу поверить, логически продолжая мысль, что вы плыли на корабле атлантов, но ваш сон не предъявить Академии наук. Более того — и для «идентифицированных» случаев есть большая вероятность того, что их станут оспаривать. Но если бы вы увидели во сне неизвестный археологии город, а я раскопал бы его… постараетесь, а?

— Хорошо, оставим спор об атлантах до лучших времен, — не принял шутку Снерг. — Странный подбор сюжетов — превалируют бои и моления.

— Разве вы забыли, сколько времени предки уделяли воинам и молитвам?

— Виноват, — сказал Снерг. — Львиную долю уделяли… но вот что еще, Сергей, — обернулся он к Вельяминову. — Ты говорил о «скрупулезности» подсознания. Могла ли ее сохранить генетическая память?

— Ты чересчур торопишься, — сказал Вельяминов. — Мы пока вообще ничего не знаем о генетической памяти, кроме того, что ее существование возможно.

— Более того, мы не знаем, можно ли назвать случившееся проявлением генетической памяти, — добавил Свирский.

— То есть как? — тоном, которым он, по воспоминаниям Снерга, говорил с нерадивыми студентами, громко начал Голубцов. — А как же еще назвать случившееся, если не проявлением генетической памяти?

— Действительно, — сказал Снерг. — Уж не хочешь ли ты сказать, что мозг каким-то образом обрел возможность выхватывать из прошлого картины?

— Так далеко мы не заходим, — сказал Вельяминов. — Но вокруг каждого качественно нового явления имеет смысл выставить частокол безумных гипотез.

— В нашей области науки все обстоит несколько иначе, — сказал Голубцов.

— Безусловно, — вежливо согласился Вельяминов. — Что ж, на сегодня, я думаю, закончим. Стах, ты не смог бы остаться здесь на ночь? Мы тебя исследуем, пока будешь спать.

— Валяйте, — сказал Снерг. — Только вот что… Конечно, все это прекрасно, имеет огромное значение для науки, но с чисто человеческой точки зрения — как мне теперь жить? Что ни ночь орать во сне и просыпаться мокрым как мышь?

— Я тебя понимаю. Но… Как по-твоему, есть разница — мучиться кошмарами и видеть во сне прошлое?

Он лукаво улыбался.

— Во-от оно что… — сказал Снерг. — Я и не подумал…

— Вот именно, — сказал Вельяминов. — Современная медицина может обеспечить тебе сон без сновидений. Но четырнадцать из шестнадцати твоих предшественников предпочли наблюдать прошлое, пусть даже такое… Да и кто может сказать, что ты увидишь в следующий раз?

— Пятнадцать из семнадцати, — сказал Снерг. — Егор Петрович, я заверяю, что давний наш спор рано или поздно закончится в мою пользу. Постараюсь увидеть город, который вы сможете откопать…

— С делами покончено, — встал Вельяминов. — Егор Петрович, вы остаетесь?

— Что за вопрос? Не улечу, пока вы не осмотрите остальных.

— Прекрасно. В таком случае до ужина распускаю всех на каникулы.

— Видеофон вы еще не поставили? — спросил Снерг. — А, ну тогда совсем хорошо. Покажите, где он.

Набирая первые цифры, он вспомнил, что в Сибири уже заполночь, но не остановился — вряд ли Алена спала.

Она и не спала — экран вспыхнул после второго сигнала вызова.

— Ты не плакала? — спросил Снерг. — А то мне так кажется.

— Буду я из-за тебя плакать, — счастливым голосом сказала Алена. — Ну, говори! Что?

Снерг вкратце рассказал.

— Снерг, — растерянно-радостно сказала Алена. — Это же грандиозно! Ты понимаешь, насколько это грандиозно?

— А если окажется, что твой прапрапрадед купцов по дорогам грабил?

— Да ну тебя! Я за тебя рада — угодить в эпицентр такой истории…

— Жаль только, что эти сны нельзя заснять, — сказал Снерг. — А ты, может быть, сумеешь увидеть, как играли Дузе и Ермолова… Представляешь? Сюрпризы нам гарантированы.

— Ты вернешься сегодня?

— Завтра. Сегодня мне еще выступать в роли подопытного кролика. Ложись спать и ни о чем грустном не думай.

Экран погас. Снерг, насвистывая что-то бодрое, спустился на первый этаж, постоял в раздумье и вышел из дома. Сел на белую скамейку и стал смотреть на море, вечное, неизменное, существовавшее вне времени. Вспоминал корабль, на котором «плыл», корабль, сожженный таинственным белым лучом. Неужели в самом деле атланты? Антаркты? Сколько народов и стран числятся до сих пор без вести пропавшими или вовсе не значатся ни в каких списках? Да, сюрпризы нам гарантированы, но — самые разнообразные, вот ведь что…

Зашуршал песок. Голубцов присел рядом.

— Думаете об… этом? — он кивнул в сторону дома. — Что ж, это только начало…

— Вы здесь давно?

— Вторую неделю. Успел многое обдумать. Почему неизведанное всегда выглядит так обыденно? Никаких небесных знамений, откровение в грозе и буре. Незаметно и скромно мы с вами стали свидетелями эпохальнейшего события — и что же? Полагается что-то чувствовать, какой-то щемящий трепет — но нет, ничего. Может быть, все дело в масштабах, а они настолько грандиозны, что сознание не в состоянии соответственно отреагировать — так, как оно отзывалось на новенький диплом, первые успехи, взгляд любимой женщины?

— Возможно, — сказал Снерг.

— Знаете, Станислав, я почему-то ощущаю себя сейчас адвокатом дьявола. Знакомо вам такое понятие?

— Признаться, не помню.

— Когда церковники решали вопрос о канонизации будущего нового святого, один из них скрупулезно рассматривал недостатки кандидата, порочащие моменты, препятствующие обстоятельства. Адвокат Дьявола. Вот и я… Случившееся, естественно, не поставит историю с ног на голову и не опровергнет фундаментальные законы, но уточнение частностей, расширение знаний, прояснение темных мест будет иметь и теневые стороны. Рухнут чьи-то концепции, теории, потеряют значение или вовсе окажутся ошибочными чьи-то работы. Я уже сейчас могу назвать как минимум десяток моих коллег, чье будущее… Чем дальше в глубь веков, тем больше неудобств, потому что, чем дальше назад, тем фрагментарнее наши знания…

— Но зато, если эффектом научатся управлять, история станет даже более точной наукой, чем математика. Александрийская библиотека, библиотека Ивана Грозного, неизвестные трагедии Эврипида — содержание всех не дошедших до нас книг, рукописей, документов откладывалось в чьей-то памяти, кто-то их читал. И встречи, разговоры, собрания, после которых не оставалось записей.

— Все правильно, — сказал Голубцов. — Плюсы многократно превосходят минусы. И все же, чисто по-человечески рассуждая, — найдутся и обиженные, недовольные.

— Я об этом уже подумал, — сказал Снерг. — Допустим, что человеку предоставляется возможность ознакомиться с жизнью огромного количества своих предков. Каково-то узнать — не теоретически допуская, а увидеть своими глазами — что среди них были и мерзавцы, палачи? Увидеть их за работой? В длинном ряду наших предков масса не-ангелов. Чисто психологическая проблема. Нет, с ума никто не сойдет и веру в человечество не потеряет, но настроение надолго испортится… Пусть у немногих — все равно.

— Мне кажется, вы преувеличиваете, — сказал Голубцов. — Мы и так знаем, что не все наши предки были праведниками с белоснежными крыльями. Но предков у нас так много, и так удалены во времени многие грешники, что сон останется сном…

— Вы правы, — сказал Снерг. — Я просто перебираю нюансы. Мне ведь, как и вам, впервые предстоит обсуждать проблему, непосредственно затрагивающую интересы всего человечества. Вдобавок сам к ней вплотную причастен…

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.