Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Ковчег завета

ModernLib.Net / Религия / Хэнкок Грэм / Ковчег завета - Чтение (стр. 2)
Автор: Хэнкок Грэм
Жанр: Религия

 

 


      — Да, в конце шестидесятых годов. Эфиопский институт археологии проводил здесь раскопки, и я участвовал в них.
      — И что же они дали?
      Лицо Зелелеу стало печальным.
      — Сложилось общее мнение, что дворец не столь древен, чтобы быть резиденцией царицы Савской.
      То, что раскопали археологи и что мы некоторое время изучали, было руинами огромного, искусно построенного здания с отлично сложенными из камней на известковом растворе стенами, глубоким фундаментом и внушительной дренажной системой. Мы увидели прекрасно сохранившийся пол из камня-плитняка того, что Зелелеу назвал большим тронным залом, и несколько лестничных колодцев, которые подразумевали существование по крайней мере одного верхнего этажа. Были там и купальни изысканного дизайна, и хорошо сохранившаяся кухня, в которой господствовали две печи из кирпича.
      Затем, с другой стороны дороги, на которую выходил этот дворец, мы осмотрели несколько грубо обтесанных гранитных стел — одни из них стояли и превышали пятнадцать футов в высоту, другие, видимо, упали и были разбиты. Большинство не имело никаких украшений, но на самой крупной из них были высечены четыре горизонтальные полосы и ряды рельефных кругов над ними — вроде выступающих концов балок в здании, построенном из камня и древесины. Этот грубо вытесанный обелиск, сообщил нам Зелелеу, горожане считают украшением могилы царицы Савской. Под ним не велись раскопки, и поле, на котором находились стелы, было отдано фермерам, выращивающим урожаи для гарнизона Аксума. Пока мы разговаривали, нам на глаза попались два крестьянских мальчика, пахавших на воле, впряженном в деревянный плуг. Они возделывали почву, не обращая внимания на окружавшую их историю и внешне безразлично отнесясь к нашему присутствию.
      Сделав фотоснимки и записи в блокнотах, мы поехали назад к центру города и через него выбрались на северо-восток к еще одному дворцовому комплексу, расположенному на этот раз на вершине холма, откуда открывался прекрасный вид на все стороны. Давно обрушившиеся стены намекали на изначальное наличие четырех башен в углах здания — быть может, тех самых башен, которые, по описанию монаха Козьмы, в шестом веке были украшены бронзовыми единорогами.
      Под крепостью Зелелеу провел нас вниз по ступенькам в несколько подземных галерей и покоев, потолки и стены которых были сложены из массивных отесанных гранитных блоков, точно подогнанных друг к другу без использования раствора на стыках. По местному преданию, сообщил Зелелеу, эти прохладные темные помещения служили сокровищницей для императора Калеба (514–542) и его сына Гебре Маскаля. С помощью фонарика мы рассмотрели пустые каменные кофры, в которых, как считается, хранились несметные богатства в виде золота и жемчужин . За толстыми гранитными стенами в глубине холма, должно быть, находились и другие, еще не раскопанные комнаты.
      В конце концов мы покинули крепость на вершине холма и по покрытой гравием дороге спустились в центр Аксума. Почти в конце спуска мы сделали снимки огромного открытого и глубокого резервуара для воды, высеченного в красном граните склона холма, куда вели грубо вытесанные ступеньки. Этот так называемый Май Шум показался нам весьма древним, что и подтвердил Зелелеу, сообщивший, что первоначально он служил купальней царице Савской.
      — По крайней мере наши люди верят в это. С начала эпохи христианства он использовался для церемонии крещения во время празднования Богоявления, которое мы называем Тимкат.Сегодня сюда ежедневно приходят за водой крестьяне.
      Как бы в подтверждение своих слов он показал рукой на группу женщин, спускавшихся по истертым ступеням с бутылями из тыквы на головах.
      Мы даже не заметили, как пролетело время и наступила уже середина вечера. Зелелеу предложил нам поторопиться, напомнив, что мы должны улететь обратно в Асмэру на рассвете следующего дня, а нам еще предстояло многое посмотреть.
      Следующая достопримечательность находилась поблизости и называлась «Парк стел», явно представляющий немалый археологический интерес. Здесь мы осмотрели и сфотографировали массу гигантских обелисков, вырубленных из огромных кусков гранита. Самый массивный из них треснул и рухнул на землю, как здесь считается, более тысячи лет назад. В лучшие же времена он возвышался на сто десять футов и, видимо, господствовал надо всей округой. Я вспомнил прочитанное в самолете о том, что его вес, по прикидкам, превышает пятьсот тонн. Его считают самым большим единичным камнем, успешно добытым и водруженным в древнем мире.
      Эта упавшая стела была тщательно отесана и изображала высокое башнеподобное тринадцатиэтажное здание с искусно высеченными на каждом этаже окнами и другими подробностями и разделяющими этажи рядами символических выступов балок. У основания можно разглядеть фальшивую дверь с молотком и замком, искусно вырезанными из камня.
      Другой упавший обелиск — гораздо меньших размеров и неповрежденный, по словам Зелелеу, был украден во время итальянской оккупации в 1935–1941 годах, доставлен с большим трудом в Рим и водружен Муссолини рядом с аркой Константина. Поскольку он также искусно вырублен и представляет большую художественную ценность, эфиопское правительство настаивает на его возвращении. К счастью, на своем месте в «Парке стел» остался третий украшенный рельефами монолит.
      Широким жестом наш гид указал на эту стоящую каменную иглу более семидесяти футов высотой, увенчанную шлемом в форме полумесяца. Мы подошли поближе, чтобы рассмотреть ее, и обнаружили, что, подобно своему огромному соседу, она украшена резьбой таким образом, чтобы выглядеть как обычное здание — в этом случае как девятиэтажный дом башенного типа. И снова главным украшением переднего фасада служили изображения окон и деревянных балок, горизонтально расположенных в стенах. Границы этажей определялись рядами символических торцов бревен, а схожесть с домом подчеркивалась наличием фальшивой двери.
      Вокруг этого искусного памятника установлены другие стелы разных размеров — явно произведения передовой, хорошо организованной и процветавшей цивилизации. Ни в одной другой стране Черной Африки не было даже отдаленно похожих сооружений, и поэтому Аксум оставался загадкой с неизвестной предысторией и Незафиксированными источниками вдохновения.

ЧАСОВНЯ ХРАМА

      Напротив «Парка стел» через дорогу находится широко обнесенный стеной комплекс из двух церквей: одной древней и другой — явно не столь давней постройки. Обе они, объяснил Зелелеу, посвящены Святой Марии Сионской. Новая, с куполообразной крышей и колокольней в форме обелиска, была построена Хайле Селассие в 60-х годах. Строительство же другой восходит к середине семнадцатого века и является делом рук императора Фасилидаса, который, как и многие монархи до и после него, был коронован в Аксуме и питал почтение к священному городу, хоть и устроил свою столицу в другом месте.
      Претенциозный «кафедральный» собор, построенный Хайле Селассие, показался нам неинтересным и даже отталкивающим. Сооружение же Фасилидаса привлекло наше внимание своими башенками и парапетами с бойницами, ибо выглядело «наполовину домом Господним, наполовину замком» и, следовательно, принадлежало к поистине древней эфиопской традиции, в которой часто стирались различия между военным сословием и духовенством.
      В тускло освещенном помещении я разглядел несколько поразительных фресок. На одной была представлена жизнь Марии, на другой — сцены Распятия и Воскресения Христа, на третьей — легенда о Святом Яреде — предполагаемом создателе страшноватой эфиопской церковной музыки. На несколько обесцвеченной временем фреске Яред выступает перед царем Гебре Маскалом. Ступня святого пронзена стрелой, выпавшей из руки монарха, но они настолько очарованы звучанием систра и барабана, что не замечают этого.
      Недалеко от старой церкви видны руины когда-то внушительного здания, от которого остались глубоко врытые фундаменты. Здесь, объяснил Зелелеу, стояла первоначальная церковь Святой Марии Сионской, построенная в IV веке н. э. — во время обращения Аксумского царства в христианство. Примерно двенадцать столетий спустя, в 1535 году, ее сравнял с землей фанатичный мусульманский завоеватель Ахмед Грагн (Левша), орды которого пронеслись через Африканский рог, начиная с Харара на востоке, и одно время грозили полным искоренением эфиопского христианства.
      Незадолго до ее разрушения «первую Святую Марию» — как называл церковь Зелелеу — посетил странствующий португальский монах Франсишку Алвариш. Позже я прочитаю его описание церкви — единственное сохранившееся:
       «Она очень большая и имеет пять довольно длинных нефов, ее потолок и стены расписаны, есть в ней и клирос наподобие привычных нам… Вокруг этой благородной церкви каменными плитами, похожими на могильные камни, выложена широкая дорожка, окруженная большим забором, и на некотором расстоянии проходит еще одна большая ограда вроде стен большого города».
      Зелелеу точно указал дату начала строительства первоначальной Святой Марии — 372 год н. э., а это означает, что она, вероятно, была самой первой христианской церковью в Черной Африке. Просторная базилика с пятью проходами с момента своего открытия была самым, святым местом в Эфиопии. Объяснялось это тем, что она была построена для хранения ковчега завета, который — если верить легендам — был доставлен в страну задолго до рождения Иисуса и взят под опеку христианской иерархией вскоре после того, как новая религия стала официальной в Аксумском государстве.
      Когда Алвариш посетил Святую Марию в 20-х годах XVI века и, таким образом, стал первым европейцем, записавшим эфиопский вариант легенды о царице Савской и о рождении ее единственного сына Менелика, ковчег все еще находился в святая святых древней церкви. Ему, однако, недолго предстояло оставаться там. В начале 30-х годов XVI века, когда вторгшиеся в страну армии Ахмеда Грагна подошли к, городу, священная реликвия была перенесена «в другое место хранения» (Зелелеу не знал, куда именно). Так она избежала уничтожения и не была захвачена в качестве добычи, когда мусульмане разграбили Аксум в 1535 году.
      Столетие спустя после восстановления мира по всей империи ковчег был торжественно возвращен и помещен на хранение во второй Святой Марии, построенной Фасилидасом рядом с развалинами старой церкви. Там он и находился, судя по всему, до 1965 года, когда Хайле Селассие переправил его в новую и более надежно защищенную часовню, сооруженную одновременно с грандиозным собором, но в качестве придела церкви XVII века.
      Именно на участке построенной Хайле Селассие часовни монах-хранитель рассказал мне поразительную историю ковчега и предупредил о «силе его воздействия».
      — Что за сила? — попытался уточнить я. — Что вы имеете в виду?
      Хранитель словно окаменел и как бы стал еще бдительнее. Последовало долгое молчание. Затем он хохотнул и спросил в свою очередь:
      — Вы видели стелы?
      — Да, — ответил я, — видел.
      — Как, вы думаете, они были поставлены?
      Я признался, что не имею ни малейшего понятия.
      — Для этого использовали ковчег, — тихо прошептал монах, — ковчег и небесный огонь. Люди никогда не смогли бы сами сделать это.
      По возвращении в эфиопскую столицу Аддис-Абебу я воспользовался представившейся мне возможностью для небольшого поиска исторических подтверждений легенды, рассказанной мне хранителем. Я хотел узнать, возможно ли вообще, что царица Савская была правительницей Эфиопии. И, если это возможно, могла ли она совершить путешествие в Израиль во времена Соломона — примерно три тысячелетия назад? Могла ли она понести от еврейского царя? Родила ли она ему сына по имени Менелик? И — что еще важнее — мог ли ее сын отправиться молодым человеком в Иерусалим, прожить там год при дворе своего отца и затем вернуться в Аксум с ковчегом, завета?

Глава 2

РАЗОЧАРОВАНИЕ

      В Аддис-Абебе 1983 года мои вопросы, призванные помочь мне оценить, действительно ли Аксум является последним пристанищем ковчега завета, не встретили особого понимания. В атмосфере еще витал мощный дух революционного ура-патриотизма по прошествии менее девяти лет после свержения Хайле Селассие (и менее восьми лет после того, как его с помощью подушки задушил свергнувший его подполковник Менгисту Хайле Мариам). Также ощущались повсюду недоверие, ненависть и явный страх: люди с горечью вспоминали конец 70-х годов, когда силы Менгисту развязали «красный террор» против тех, кто пытался восстановить монархию. Финансировавшиеся государством «эскадроны смерти» наводнили улицы, вытаскивали подозреваемых из домов и казнили на месте. Семьи жертв подобных чисток должны были затем возместить стоимость пуль, использованных для убийства их родственников, прежде чем получить их тела для захоронения.
      Именно в этом, взлелеянном подобными ужасами эмоциональном климате пришлось мне вести предварительное исследование предмета, тесно связанного с последним эфиопским императором и с династией Соломона, к которой он принадлежал. Насколько тесна эта связь, стало ясно, когда один знакомый передал мне копию документа, подготовленного во время пика власти и популярности Хайле Селассие, — пересмотренной Конституции 1955 года. Созданный с целью побудить «современного эфиопа приучиться к участию в управлении всеми государственными ведомствами» и «в величественной миссии, которую в прошлом эфиопские сюзерены должны были выполнять в одиночестве», этот примечательный законодательный акт содержал, тем не менее, следующее недвусмысленное подтверждение извечного монаршего божественного права править:
       «Императорское достоинство навечно закрепляется за династией Хайле Селассие I, родословная которого прямо восходит к династии Менелика I, сына царицы Эфиопии, царицы Савской и царя Иерусалима Соломона… В силу Его Императорской Крови, а также полученного Им помазания, личность Императора священна, Его Достоинство неприкосновенно, а Его Власть неоспорима».
      Вскоре я убедился в том, что наш гид в Аксуме Зелелеу был прав по крайней мере в одном: император притязал-таки на то, что является двести двадцать пятым потомком Менелика по прямой линии. Больше того, лишь немногие из тех, с кем я беседовал в Аддис-Абебе, даже самые революционные из них, сомневались всерьез в сакральной генеалогии Соломоновой династии. Даже шептались о том, что президент Менгисту сам стащил кольцо Соломона с пальца мертвого Хайле Селассие и теперь носил его на среднем пальце руки, как если бы надеялся обрести с его помощью хоть часть харизмы и магических способностей, приписывавшихся предшественнику.
      Подобные перешептывания и слухи представляли немалый интерес. Однако они не удовлетворили моего желания получить достоверную информацию о ковчеге завета и его мистической связи с низложенной «династией Хайле Селассие I». Проблема состояла в том, что большинство из моих эфиопских собеседников были слишком напуганы, чтобы поведать мне все, что знали, и замолкали, как только я упоминал ковчег, покойного императора или что-то, связанное с предреволюционным периодом, могущее быть истолковано как подстрекательство. Поэтому я добился некоторого успеха только после прибытия в Аддис-Абебу из Англии знающего коллеги — профессора Ричарда Пэнкхерста, которому я предложил стать соавтором книги, готовившейся мной для эфиопского правительства.
      Внук знаменитой английской суфражистки Эммелин Пэнкхерст и сын Сильвии Пэнкхерст, героически сражавшейся на стороне абиссинского сопротивления во время итальянской оккупации в 30-е годы, Ричард был и остается ведущим историком — специалистом по Эфиопии. Во времена императора Хайле Селассие он основал весьма уважаемый Институт эфиопских исследований при университете Аддис-Абебы. Вскоре после революции 1974 года он вместе с семьей уехал из страны и теперь жаждал вернуться к работе. Поэтому план нашей книги вполне отвечал его интересам, и он взял отпуск в Королевском Азиатском обществе в Лондоне, с тем чтобы обсудить наше сотрудничество в работе над книгой.
      Это был высокий, но довольно сутулый мужчина далеко за сорок, с застенчивыми, почти извиняющимися манерами, скрывавшими, как я убедился позже, большую самоуверенность и необычайное чувство юмора. Его знания эфиопской истории были всеобъемлющими, и первым делом я обсудил с ним проблему ковчега завета и явно несуразное утверждение о том, что он может храниться в Аксуме. Считает ли он вообще, что это предание имеет реальное основание?
      Ричард ответил в том духе, что услышанная мной в священном городе легенда о Соломоне и царице Савской имеет древнюю историю в Эфиопии. Существовали многие устные и письменные варианты. Самый древний из последних, дошедших до наших дней, содержался в рукописи XIII века «Кебра Нагаст», которая высоко чтилась и, как считало большинство эфиопов, излагала «правду, всю правду и ничего, кроме правды». Но, будучи историком, Ричард не мог согласиться с подобной правдой, поскольку было установлено практически без какого-либо сомнения, что родина царицы Савской находилась в Саудовской Аравии, а вовсе не в Эфиопии. Тем не менее Ричард не отвергал полностью возможность того, что легенда могла содержать «какую-то крупицу истины». В античные времена сушествовали-таки подтвержденные документами связи между Эфиопией и Иерусалимом (хоть и не во времена царя Соломона), и нет сомнений в том, что эфиопская культура сохранила сильный «налет» иудаизма. Лучшим свидетельством этого служит проживание в стране группы туземных евреев — так называемых фалашей, обитавших в Симиенских горах к югу от Аксума и на берегах озера Тана. Имеются и широко распространенные обычаи (общие в своем большинстве для абиссинских христиан и их соседей — фалашей), хоть и косвенно, но свидетельствующие о древних связях с иудейской цивилизацией. Они включают обрезание, следование запретам в пище, весьма схожим с изложенными в Книге Левит, и соблюдение (в ряде изолированных сельских общин) священного дня отдохновения в субботу, а не в воскресенье.
      Я уже знал о существовании фалашей и даже запросил (но пока не получил) официальное разрешение на посещение и фотографирование хотя бы одной из их деревень во время нашего следующего выезда на места, когда мы планировали посетить озеро Тана и отправиться оттуда на север в город Гондэр, а также — как мы надеялись — в Симиенские горы. Я почти ничего не знал о так Называемых «черных евреях Эфиопии» и попросил Ричарда рассказать мне о них побольше.
      Он сообщил, что внешним видом и одеждой они почти не отличались от других жителей Абиссинского нагорья. Их родное наречие также было туземным диалектом агавского языка, на котором когда-то, говорили многие жители северных провинций, хотя сейчас его быстро сменял национальный межэтнический вариант амхарского языка. Короче говоря, единственной реальной чертой, отличавшей фалашей, была их религия — несомненно еврейская, хоть и весьма архаичного и своеобразного типа. Их приверженность древним, давно забытым в других местах обычаям привела ряд романтически настроенных и легко возбудимых путешественников к выводу, что они являются «потерявшимся племенем Израиля». В последнее десятилетие это представление получило официальное благословение главных иерусалимских раввинов, недвусмысленно называющих фалашей евреями, т. е. считающимися достойными израильского гражданства в соответствии с законом о возвращении.
      Но, заинтересовался я, откуда взялись фалаши с самого начала? И как именно они оказались посреди Эфиопии почти в двух тысячах миль от Израиля?
      Ричард признал, что на эти вопросы нет однозначных ответов. Большинство ученых придерживается того мнения, что часть евреев мигрировала на земли Абиссинии с юго-западной Аравии в I и II веках н. э. и сумела обратить некоторые слои местного населения в свою веру, и фалаши считались поэтому потомками тех новообращенных. Верно то, добавил Ричард, что в Йемене обосновалась крупная еврейская община после преследования евреев римскими оккупантами Палестины в I веке н. э. Так что теоретически возможно пересечение миссионерами и купцами узкого Баб-эль-Мандебского пролива Красного моря и их проникновение в Эфиопию. Однако Ричард не знал о каких-либо исторических доказательствах, подтверждающих, что так оно и случилось на самом деле.
      — А что говорят сами фалаши?
      Ричард улыбнулся:
      — Что они являются потомками царя Соломона, разумеется… В основе своей их легенда похожа на христианскую, но получила дальнейшую разработку. Если память мне не изменяет, Соломон обрюхатил не только царицу Савскую, но и ее служанку, став отцом не только Менелика, но и его сводного брата, основавшего династию фалашских царей. Остальные же евреи в Эфиопии якобы являются потомками телохранителей старших сыновей старцев Израиля, которые сопровождали Менелика с ковчегом завета.
      — Считаете ли вы, что они говорят правду, утверждая, что ковчег был украден из храма Соломона в Иерусалиме и доставлен в Аксум?
      Ричард скривился:
      — Откровенно говоря, нет. Это просто невозможно. Кстати, Аксума еще не было и в помине в тот период, когда это предположительно случилось. Его просто не было… Послушайте, Соломон умер… я точно не знаю, когда, но это должно было случиться в 40-х или 30-х годах Х века до н. э. Если Менелик родился от него, тогда примерно в то же время, возможно, даже десятью или пятнадцатью годами раньше, он должен был доставить ковчег в Аксум. Но он просто не мог это сделать. Понимаете, Аксум был основан не ранее III века до н. э., быть может, даже не ранее II века. Иными словами, через семьсот или восемьсот лет послепредполагаемого похищения ковчега.
      — Тогда получается, — заметил я, — что вся эта история выдумана?
      — Да, хотя я и полагаю, что ковчег вполне мог быть доставлен в какое-то другое место в Эфиопии, из которого преданием был позже перенесен в Аксум. В легенде существует и много других нестыковок, анахронизмов и неточностей. Вот почему ни один историк или археолог, достойный своей профессии, не тратил напрасно времени на ее исследование… И тем не менее не все, что фалаши рассказывают о себе, является фантазиями, и некоторые аспекты их происхождения заслуживают дополнительного изучения.
      — Какие, например?
      — Упомянутое мною утверждение о том, что когда-то в Эфиопии существовала династия еврейских царей… Если мы вернемся, скажем, в XV или XVI век н. э., то найдем множество доказательств этой версии. Вполне возможно, что их монархическая система существовала и задолго до этого. Как бы то ни было, евреи в этой стране были когда-то силой, с которой приходилось считаться: порой они даже вели успешные войны с христианскими правителями ради сохранения своей независимости. Но с годами потомки этих древних переселенцев постепенно ослабли и начали исчезать. Мы знаем, что их число значительно уменьшилось между пятнадцатым и восемнадцатым столетиями. С тех пор они, к сожалению, приходили во все больший упадок. Сейчас их осталось, вероятно, не больше двадцати тысяч, и большинство из них стремится перебраться в Израиль.
      Мы с Ричардом проработали вместе с Аддис-Абебе следующие три дня, и я многое узнал от него об эфиопской культуре и истории. Затем он вернулся в Лондон, а мы с Кэрол и Дунканом отправились в поездку на озеро Тана, в город Гондэр и Симиенские горы.

ТАБОТЫ: ТОЧНЫЕ КОПИИ КОВЧЕГА?

      Выехав из Аддис-Абебы на предоставленной нам правительством старенькой «тойоте-лендкруизер», мы вскарабкались по огромному, заросшему эвкалиптами склону горы Энтото и затем проехали в северно-западном направлении много миль по высокогорной, суровой, поросшей вереском местности.
      В Дэбр-Лйбанос (название означает «Гора Ливан») мы остановились, чтобы сфотографировать построенную в XVI веке церковь, где собрались тысячи паломников для празднования дня знаменитого и славного своими чудесами эфиопского святого Теклы Хайманота. Мы были свидетелями того, как обычно застенчивые и консервативные мужчины и женщины сбрасывали все свои одежды, чтобы искупаться нагими в источнике святой воды. Одержимые требовательным духом собственного религиозного пыла, они казались завороженными, зачарованными, потерянными для мира.
      Дальше к северу мы пересекли великолепный Голубой Нил и наконец прибыли в Бахр-Дар — небольшой городок на южном берегу озера Тана, настоящего внутреннего моря Эфиопии. Здесь мы провели несколько дней, плавая по обрамленным камышами водам на большом катере с дизельным двигателем, предоставленном нам морским командованием. Мы посетили некоторые из двух десятков монастырей, разбросанных по многочисленным островам, и фотографировали их удивительные коллекции древних иллюстрированных рукописей, религиозных картин и фресок.
      Благодаря своей естественной изолированности эти монастыри, как нам рассказали, часто использовались в трудные времена в качестве мест хранения художественных ценностей и святых реликвий со всех концов страны. Главное же их назначение — обеспечить обитателям покой и уединение. Один монах сообщил мне, что не покидал свой крошечный, заросший лесом островок на протяжении двадцати пяти лет и не собирался когда-либо сделать это.
      — Уединившись таким образом, — утверждал он, — я достиг истинного счастья. Каждый прожитый мной здесь день я хранил верность Богу и продолжу в том же духе, пока не умру. Я отдалился от жизни мира. Я свободен от его соблазнов.
      Каждая монашеская община имеет свою церковь. Эти здания, обычно круглые, а не прямоугольные в плане, часто были очень старыми. Как правило, их опоясывала широкая пешеходная дорожка, открытая по бокам, но закрытая сверху выступающей тростниковой крышей; затем был внутренний круг (к'ане-махлет),богато украшенный росписями, потом шел второй круг ( кеддест,используемый общиной), который, в свою очередь, опоясывает скрытое стенами центральное помещение (макдас),где находится святая святых.
      Прежде я побывал во многих эфиопских церквах, но те, что я увидел на озере Тана, были первыми, в которых я получил некоторое представление о значении святая святых. Я обнаружил, что в каждом таком внутреннем святилище — в которое могут входить только старшие священники — хранится некий предмет, считающийся в высшей степени священным. С помощью выделенного нам правительством переводчика я спросил в монастыре Кебран Гэбриэл XIV века, что это за священный предмет.
      — Это табот, —ответил мой собеседник — девяностолетний Абба Хайле Мариам.
      Слово показалось мне знакомым, и после минутного размышления я вспомнил, что слышал его в Аксуме, когда сидел во дворике часовни храма и беседовал с монахом-хранителем, — это было эфиопское название ковчега завета.
      — Что он имеет в виду под словом табот? — спросил я переродчика. — Уж не ковчег ли завета? Две недели назад мы побывали в Аксуме, и нам сказали, что ковчег хранится там… — Я помолчал в немалом недоумении, затем, запнувшись, проговорил: — Не понимаю, как он может находиться и здесь.
      Последовала довольно долгая дискуссия, к которой присоединились и другие монахи. Я уже было отчаялся узнать что-нибудь существенное от этих людей, которые, еще мгновение назад спокойные и замкнутые, сейчас оказались говорливыми, оживленными и любящими поспорить. В конце концов с помощью наводящих вопросов и благодаря стараниям переводчика я несколько прояснил картину.
      Каждая православная церковь в. Эфиопии, оказывается, имеет собственную святая святых, и в каждой из них есть свой табот.Никто не утверждал, что речь действительно идет о ковчеге завета. Есть только один истинный ковчег завета, правильное название которого — табота сиони который на самом деле был доставлен в Эфиопию Менеликом во времена Соломона и теперь находится в часовне храма в Аксуме. Остальные же таботыпо всей стране были точными копиями священного и неприкосновенного оригинала.
      Эти копии имели, однако, большое значение. В самом деле они были в высшей степени важны. Символические во многих отношениях, они были, как мне объяснили, полным воплощением неуловимого понятия святости. Во время нашей беседы в Кебран Гэбриэл Абба Хайле Мари-ам старательно объяснил мне:
      — Именно ради таботов,а не церквей приходят посвященные: без таботав ее сердце, в святая святых церковь — лишь пустая скорлупа, мертвое здание, не более и не менее значимое, чем любое другое.

ЧЕРНЫЕ ЕВРЕИ ЭФИОПИИ

      Завершив работу в островных монастырях, мы вернулись в Бахр-Дар, а затем отправились на север вдоль восточного берега озера Тана в город Гондэр, основанный в XVII веке Фасилидасом — тем самым императором, который заново отстроил церковь Святой Марии Сионской в Аксуме. Во время путешествия я продолжал размышлять о традиции таботов, окоторой только что узнал.
      По крайней мере — помню, думал я — занимательно и странно то, что эфиопские христиане приписывают такое большое значение ковчегу завета, что считают необходимым иметь его копии в каждой из своих церквей. В конце концов, ковчег был дохристианскойреликвией и не имел ничего общего с учением Иисуса. Так что же тогда здесь происходит?
      Я неизбежно снова начал задаваться вопросом об обоснованности утверждений жителей Аксума относительно царицы Савской, царя Соломона и их сына Менелика. Быть может, в конечном счете есть какое-то основание для этих легенд? Наличие в стране туземных черных евреев, происхождение которых представляется окутанным тайной, также интригует, и два факта могут быть, как мне казалось, связаны друг с другом. Поэтому я предвкушал много интересного от посещения поселков фалашей, которые, мы уже знали, будут все чаще попадаться нам на следующем отрезке нашего путешествия.
      Перед тем как мы покинули Гондэр, местный начальник предостерег нас, чтобы мы ни в коем случае не пытались расспрашивать и фотографировать эфиопских евреев. Я был страшно расстроен этим обстоятельством и еще более раздосадован, когда наш переводчик и официальный гид объяснил причину запрета. С самым серьезным выражением лица он сказал мне:
      — В этом году позиция нашего правительства заключается в том, что фалашей просто нет. Если же их нет, тогда вы, понятное дело, не можете беседовать с ними и фотографировать их… Возникнет противоречие.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33