Некоторые расчеты показывают, что к концу нашего десятилетия США все равно будут располагать почти 20% мирового ВВП и эта цифра, возможно, упадет до 10-15% к 2020 году, когда другие государства – Европа( ), Китай, Япония – увеличат соответственно свои доли примерно до уровня США. Но мировое экономическое господство одной экономической единицы, по типу достигнутого в этом веке США, маловероятно, и это явно имеет чреватое серьезными последствиями военное и политическое значение.
      Кроме того, весьма многонациональный состав и особенный характер американского общества позволили США распространить свою гегемонию так, чтобы она не казалась гегемонией исключительно одной нации. Например, попытка Китая добиться первенства в мире неизбежно будет рассматриваться другими странами как попытка навязать гегемонию одной нации. Проще говоря, любой может стать американцем, китайцем же может быть только китаец, что является дополнительным и существенным барьером на пути мирового господства, по существу, одной нации.
      Следовательно, когда превосходство США начнет уменьшаться, маловероятно, что какое-либо государство сможет добиться того мирового превосходства, которое в настоящее время имеют США. Таким образом, ключевой вопрос на будущее звучит так: «Что США завещают миру в качестве прочного наследия их превосходства?»
      Ответ на данный вопрос частично зависит от того, как долго США будут сохранять свое первенство и насколько энергично они будут формировать основы партнерства ключевых государств, которые со временем могут быть более официально наделены законным статусом. В сущности, период наличия исторической возможности для конструктивной эксплуатации Соединенными Штатами своего статуса мировой державы может оказаться относительно непродолжительным по внутренним и внешним причинам. Подлинно популистская демократия никогда ранее не достигала мирового превосходства. Погоня за властью и особенно экономические затраты и человеческие жертвы, которых зачастую требует реализация этой власти, как правило, несовместимы с демократическими устремлениями. Демократизация препятствует имперской мобилизации.
      В самом деле, имеющими важное значение в смысле неопределенности в отношении будущего вполне могут оказаться вопросы: могут ли США стать первой сверхдержавой, не способной или не желающей сохранить свою власть? Могут ли они стать слабой мировой державой? Опросы общественного мнения показывают, что только малая часть (13%) американцев выступает за то, что «как единственная оставшаяся сверхдержава США должны оставаться единственным мировым лидером в решении международных проблем». Подавляющее большинство (74%) предпочитает, «чтобы США в равной мере с другими государствами решали международные проблемы»( ).
      По мере того как США все больше становятся обществом, объединяющим многие культуры, они могут также столкнуться с тем, что все труднее добиться консенсуса по внешнеполитическим вопросам, кроме случаев действительно большой и широко понимаемой внешней угрозы. Такой консенсус был широко распространен на протяжении всей второй мировой войны и даже в годы холодной войны. Однако он базировался не только на широко разделяемых демократических ценностях, которые, как считала общественность, были под угрозой, но и на культурной и этнической близости с жертвами враждебных тоталитарных режимов, главным образом европейцами.
      В отсутствие сопоставимого с этим вызова извне для американского общества может оказаться более трудным делом достижение согласия по внешнеполитическим действиям, которые нельзя будет напрямую связать с основными убеждениями и широко распространенными культурно-этническими симпатиями, но которые потребуют постоянного и иногда дорогостоящего имперского вмешательства. Если хотите, два очень различных мнения о значении исторической победы США в холодной войне, вероятно, могут оказаться наиболее привлекательными: с одной стороны, мнение, что окончание холодной войны оправдывает значительное уменьшение масштабов вмешательства США в дела в мире, невзирая на последствия такого шага для репутации США; по другую сторону находится понимание, что настало время подлинного международного многостороннего сотрудничества, ради которого США должны поступиться даже частью своей верховной власти. Обе крайние точки зрения имеют своих сторонников.
      Вообще говоря, культурные изменения в США также могут оказаться неблагоприятными для постоянного применения действительно имперской власти за рубежом. Это требует высокой степени доктринальной мотивировки, соответствующих умонастроений и удовлетворения патриотических чувств. Однако доминирующая в стране культура больше тяготеет к массовым развлечениям, в которых господствуют гедонистские мотивы и темы ухода от социальных проблем. Суммарный эффект этого делает все более трудной задачу создания необходимого политического консенсуса в поддержку непрерывного и иногда дорогостоящего лидирующего положения США в мире. Средства массовой информации играли в этом отношении особенно важную роль, формируя у людей сильное отвращение к любому избирательному применению силы, которое влечет за собой даже незначительные потери.
      К тому же и США, и странам Западной Европы оказалось трудно совладать с культурными последствиями социального гедонизма и резким падением в обществе центральной роли ценностей, основанных на религиозных чувствах. (В этом отношении поражают кратко изложенные в главе 1 параллели, относящиеся к упадку империй.) Возникший в результате кризис культуры осложнялся распространением наркотиков и, особенно в США, его связью с расовыми проблемами. И наконец, темпы экономического роста уже не могут больше удовлетворять растущие материальные потребности, которые стимулируются культурой, на первое место ставящей потребление. Не будет преувеличением утверждение, что в наиболее сознательных кругах западного общества начинает ощущаться чувство исторической тревоги и, возможно, даже пессимизма.
      Почти полвека назад известный историк Ганс Кон, бывший свидетелем трагического опыта двух мировых войн и истощающих последствий вызова тоталитаризма, опасался, что Запад может «устать и выдохнуться». В сущности, он опасался, что

      «человек XX века стал менее уверенным в себе, чем его предшественник, живший в XIX веке. Он на собственном опыте столкнулся с темными силами истории. То, что казалось ушедшим в прошлое, вернулось: фанатичная вера, непогрешимые вожди, рабство и массовые убийства, уничтожение целых народов, безжалостность и варварство»( ).

      Эта неуверенность усиливается получившим широкое распространение разочарованием последствиями окончания холодной войны. Вместо «нового мирового порядка», построенного на консенсусе и гармонии, «явления, которые, казалось бы, принадлежали прошлому», внезапно стали будущим. Хотя этнонациональные конфликты больше, возможно, и не угрожают мировой войной, они стали угрозой миру в важных районах земного шара. Таким образом, еще на какое-то время война, по-видимому, так и не станет устаревшим понятием. Вследствие того что для более обеспеченных стран сдерживающим фактором являются их более развитые технологические возможности саморазрушения, а также их собственные интересы, война может стать роскошью, доступной лишь бедным народам этого мира. В ближайшем будущем обедневшие две трети человечества не смогут руководствоваться в своих поступках ограничениями, которыми руководствуются привилегированные.
      Следует также отметить, что до сих пор в ходе международных конфликтов и террористических действий оружие массового поражения в основном не применялось. Как долго может сохраняться это самоограничение, невозможно предсказать, однако растущая доступность средств, способных привести к массовым жертвам в результате применения ядерного или бактериологического оружия, не только для государств, но и для организованных группировок также неизбежно увеличивает вероятность их применения.
      Короче говоря, перед Америкой как ведущей державой мира открыта лишь узкая историческая возможность. Нынешний момент относительного международного мира может оказаться краткосрочным. Эта перспектива подчеркивает острую необходимость активного вмешательства Америки в дела мира с уделением особого внимания укреплению международной геополитической стабильности, которая способна возродить на Западе чувство исторического оптимизма. Исторический оптимизм требует демонстрации возможностей одновременно заниматься и внутренними социальными, и внешними геополитическими проблемами.
      Тем не менее возрождение западного оптимизма и универсальность западных ценностей зависят не только от Америки и Европы. Япония и Индия являются примерами того, что понятия прав человека и центральное значение демократического эксперимента действительны и в азиатских странах, как развитых, так и до сих пор развивающихся. Дальнейший успех в демократическом строительстве Японии и Индии, таким образом, также имеет огромное значение для сохранения большей уверенности в отношении политического будущего земного шара. Действительно, опыт этих двух стран, а также опыт Южной Кореи и Тайваня дают основания предполагать, что сохранение темпов экономического роста Китая приведет при наличии давления извне в пользу необходимости перемен и вследствие большей причастности к делам международного сообщества, возможно, к постепенной демократизации китайского строя.
      Решение этих проблем является и бременем Америки, и ее уникальной обязанностью. С учетом реальности американской демократии эффективные действия неизбежно потребуют понимания общественностью важной роли американского государства в формировании все более широкой системы стабильного геополитического сотрудничества, которая будет одновременно предотвращать возможность глобальной анархии и успешно препятствовать возникновению новой угрозы со стороны какой-либо из стран. Эти две цели – предотвращение анархии и появления державы-соперницы – неотделимы от определения более долгосрочной цели глобальной деятельности Америки: создания прочной сети международного геополитического сотрудничества.
      К сожалению, до сегодняшнего дня усилия, направленные на то, чтобы четко сформулировать новую центральную и глобальную цель Соединенных Штатов после окончания холодной войны, были однобокими. Не удалось увязать потребность улучшения жизни людей с необходимостью сохранения центрального положения Америки в мировых делах. Можно выделить несколько таких попыток, предпринятых в последнее время. В первые два года пребывания у власти администрации Клинтона в выступлениях в поддержку «позитивного принципа многосторонних отношений» недостаточно принималось во внимание реальное положение в области расстановки сил. Позднее в качестве альтернативы основное внимание стало уделяться мнению, что Америка должна сосредоточить свои усилия на «распространении демократической системы» во всем мире, при этом уделялось недостаточно внимания тому, что для Америки по-прежнему большое значение имеет сохранение стабильности в мире и даже развитие практически целесообразных отношений с некоторыми странами (к сожалению, «недемократическими»), например с Китаем.
      В качестве главной приоритетной задачи США призывы более узкого характера были еще менее удовлетворительными, например призыв к сосредоточению усилий на устранении существующей несправедливости в распределении доходов в мире, к формированию особых «зрелых стратегических партнерских отношений» с Россией или сдерживанию распространения оружия. Другие альтернативы, а именно: Америка должна сконцентрировать свои усилия на защите окружающей среды или, в более узком плане, на борьбе с локальными войнами, также не учитывали основных реальностей, связанных со статусом мировой державы. В результате ни одна из указанных выше формулировок не отражала в полной мере необходимости создания минимальной геополитической стабильности в мире как основы для одновременного обеспечения более длительного существования гегемонии США и эффективного предотвращения международной анархии.
      Короче говоря, цель политики США должна без каких-либо оправданий состоять из двух частей: необходимости закрепить собственное господствующее положение, по крайней мере на период существования одного поколения, но предпочтительно на еще больший период времени, и необходимости создать геополитическую структуру, которая будет способна смягчать неизбежные потрясения и напряженность, вызванные социально-политическими переменами, в то же время формируя геополитическую сердцевину взаимной ответственности за управление миром без войн. Продолжительная стадия постепенного расширения сотрудничества с ведущими евразийскими партнерами, стимулируемого и регулируемого Америкой, может также способствовать подготовке предварительных условий для усовершенствования существующих и все более устаревающих структур ООН. Тогда при очередном распределении обязанностей и привилегий можно будет учесть новью реалии расстановки сил в мире, столь изменившиеся с 1945 года.
      Эта деятельность обеспечит и дополнительное историческое преимущество использования в своих интересах вновь созданной сети международных связей, которая заметно развивается вне рамок более традиционной системы национальных государств. Эта сеть, сотканная многонациональными корпорациями, неправительственными организациями (многие из которых являются транснациональными по характеру) и научными сообществами и получившая еще большее развитие благодаря системе Интернет, уже создает неофициальную мировую систему, в своей основе благоприятную для более упорядоченного и всеохватывающего сотрудничества в глобальных масштабах.
      В течение нескольких ближайших десятилетий может быть создана реально функционирующая система глобального сотрудничества, построенная с учетом геополитической реальности, которая постепенно возьмет на себя роль международного «регента», способного нести груз ответственности за стабильность и мир во всем мире. Геостратегический успех, достигнутый в этом деле, надлежащим образом узаконит роль Америки как первой, единственной и последней истинно мировой сверхдержавы.
 

Список литературы

Таблицы

Карты