Его турецкий роман

      Ему под шестьдесят. Ей нет и тридцати. Эгейское море.
 
      Эгейское море оказалось синим.
      Неожиданно синим, как глаза Станиславы.
      Синий цвет, впрочем, как и все другие цвета, имеет множество оттенков, но этот синий был особенным; Пругов не ожидал увидеть такой. С берега, с пляжа, море было ярко-голубым и почти сливалось на горизонте с небом. Нужно было вглядеться, чтобы определить границу. Пругов естественно знал, что цвет морской воды зависит от многих причин - от состава и количества, растворенных в ней солей, от глубины, от яркости освещения и от положения солнца на небе, от многого другого. Знал, и все-таки такой насыщенный синий его удивил.
      И почему-то порадовал. Ему приходилось видеть моря. Он был на
      Черном, на Средиземном, на Адриатическом, на Атлантике, жил два с лишнем года на берегу Тихого океана. Все эти моря и океаны были разными, одна вода не похожа на другую, но Эгейское море было особенным. Нельзя сказать, что оно было чем-то лучше или хуже виденных им раньше - оно было другим. И особенным. Пругову понравилось Эгейское море.
      Станислава… Почему он вспомнил о Станиславе? С чего это вдруг?
      Двадцать лет не вспоминал. Ну…, почти не вспоминал, а тут - на тебе! Нет. Скорей всего, это самая обыкновенная ассоциация, спонтанно возникшая в сознании писателя, коим он и является. Отметил необычный цвет морской глади и возник образ. Море синее, как глаза женщины, которую когда-то любил. Глаза цвета моря… Он прислушался к себе, к звукам своей души. Нет. Тихо. Нет никаких звуков. Душа молчит. Тот ураган двадцатилетней давности уже давно сменился полным штилем. Все, что должно было утонуть, утонуло. Нырять в пучину воспоминаний нет никакого желания. Глупо. Глупо и скучно.
      Ассоциация…
      Море Пругову понравилось, а приближающийся берег нет.
      Он стоял на палубе прогулочной яхты и курил. Яхта входила в бухту. Две гряды серых мокрых валунов раскрытыми крабовыми клешнями хищно расходились в стороны от краев бухты, словно бы заманивая яхту в ловушку. Берег был желтый. Не приветливо желтый, а мрачный, грязно-желтый. Местами коричневый, местами серый, местами тускло-оранжевый, ржавый. А вместе - грязно-желтый. Верхушки скал поросли темными соснами, а внизу, у береговой линии в ряд выстроились черные гроты одинаковой высоты и ширины, словно искусственно выбитые в скале. Цепочка черных гротов была похожа на оскал беззубого рта. Утро было хмурым; первое хмурое утро в солнечной Турции. У Пругова испортилось настроение.
      "Зря я поехал именно сегодня, - подумал он. - Лучше бы в турецкую баню еще раз сходил".
      Подумал, хотя сегодняшняя прогулка на яхте входила в составленный им лично план, и перенести ее он не мог. Экскурсии Пругов запланировал и оплатил в первый день своего проживания в отеле; отменить или перенести их было можно, но делать это надо было заранее. Но кто же ожидал, что именно сегодня солнце решит отдохнуть?
      В принципе, можно было просто не поехать. Черт с ними с двадцатью баксами!
      Пругов щелчком выбросил окурок за борт.
      - Андрей Олегович, не угостите даму спичкой?
      Андрей Олегович? Странно. Он здесь не инкогнито, конечно, но и не знакомился ни с кем, не назывался. Пругов повернулся к незнакомке, откуда-то знающей его имя и отчество. Повернулся и обомлел. Перед ним стояла Стася. Его бывшая жена, но такая, какой она была двадцать лет назад. Помолодевшая Станислава или ее клон.
      - Стася… - Зажигалка, которую Пругов держал в руке, выпала и, отскочив от железной палубы, улетела в синюю эгейскую воду.
      - Что? - непонимающе спросила незнакомка, проследив взглядом за полетом зажигалки. - Что вы сказали? Повторите, я не расслышала.
      Нет, конечно же, это не Стася. Другая, совсем другая. Другой голос, другой цвет волос. Другой рост (эта пониже будет) и немного другие черты лица. И возраст… Станиславе сейчас уже полтинник, а этой лет тридцать от силы…Но глаза! Такие же синие, как у Стаси.
      И еще было что-то. Что-то неуловимое. Наверное, один и тот же тип.
      Славянский. Восточно-европейский.
      - Я сказал: простите, но спички у меня нет, - Пругов уже собрался. - Точнее, зажигалки. А откуда вы знаете, как меня зовут?
      На ресепшене выяснили? Мы с вами живем в одном отеле? Не видел вас там.
      Незнакомка с глазами цвета Эгейского моря покачала головой.
      - Нет. Я приехала на пристань на другом долмуши. И с другой стороны. А по трапу на яхту вы поднимались следом за мной.
      - Я вас не заметил.
      - Мне кажется, что вы вообще никого не замечаете вокруг. Всю дорогу стоите, смотрите на воду и курите. Одну за другой. Это которая по счету? - женщина показала на воду, и Пругов понял, что она имеет в виду сигарету, которую он только что выбросил за борт.
      Ему стало немного стыдно - ведро под мусор рядом, а он, как какой-то мужлан некультурный. Фу, как некрасиво!
      - Не считал. - Получилось несколько грубовато. - Но вы не ответили на мой вопрос, - напомнил он.
      - Откуда я знаю ваше имя? Ха! Все очень просто. Знаете, я ужасная домоседка и вместо того, чтобы шастать по магазинам и посещать злачные места, сижу дома и читаю книги. Очень много читаю.
      - То есть…, - догадался Пругов.
      - Да, да. Я читала ваши книги. Ваши детективы. На задней обложке почти всегда есть фотография. У вас очень запоминающееся лицо,
      Андрей Олегович. Ведь вы - Андрей Костров?
      Пругов кивнул.
      Незнакомка вдруг рассмеялась:
      - Вообще-то нетрудно догадаться, что вы - писатель.
      - Почему? Разве писатели как-то по-особенному выглядят? У меня, например, нет ни бороды, ни трубки, как у Хемингуэя.
      - Вы постоянно о чем-то думаете. Наверное, придумываете очередной криминальный сюжет? Я угадала?
      Пругов хмыкнул и спросил:
      - Вы поклонница детективов?
      - Скажем так: я не считаю детективы второсортной литературой. Но читаю я не все детективы подряд. Например, Дарью Донцову я не читаю совсем. Не прочитала ни одной ее книги. Пробовала, но не смогла. Она неправду пишет. И по телевизору я сериал про эту, как ее? про
      Дашу…, не помню фамилию.
      - Васильеву, - подсказал Пругов.
      - Да, точно, Васильеву. Так вот, смотрела сериал. Вернее, пробовала смотреть, тоже не смогла. Да ну, ерунда какая-то! Не может женщина быть такой самостоятельной и такой… успешной. Все у нее здорово - и внешность классная, и мозги работают, как компьютер, и денег у нее много и поклонников - пруд пруди. Я героиню Донцовой имею в виду…Ой, простите! Я вот так критикую Дарью Донцову, ну…, ее творчество, а вы, может быть, с ней хорошо знакомы и очень цените ее романы.
      Пругов улыбнулся и ответил, покачав головой:
      - Нет, я не знаком с Дарьей Аркадьевной.
      От высказываний в адрес романов Донцовой и вообще о своем отношении к популярному ныне жанру иронического детектива, в коем так преуспели женщины-писательницы, Пругов решил воздержаться. Он внимательно посмотрел на женщину и подумал:
      "Нет, это не Стася. Это совсем не Стася. Слишком непосредственна.
      И мила в своей непосредственности, как ребенок, который, не понимая условностей жизни, говорит, что думает. Притворство? Не похоже.
      Хотя… А внешне она тоже мила. Очень даже. Не красавица, нет. Черты лица не конкретные, мягкие. И вся кажется мягкой. А на носу веснушки. Сейчас они почти незаметны под загаром, а весной они наверняка яркие. Веснушка…".
      - А вот /вас /я прочла /всего/, - безапелляционно заявила она.
      "Смелое утверждение, - мысленно усмехнулся Пругов. - И довольно смешное. Эта женщина мне нравится. Почему? Потому что похожа на
      Станиславу? Нет, скорее, наоборот - она нравится мне потому, что на
      Станиславу совершенно не похожа. При внешнем сходстве - полная противоположность в характере и в интеллекте. Да и внешнее-то сходство весьма сомнительно. Только цвет глаз…Наверное, с этой дамочкой будет легко завести кратковременный курортный роман, приятно провести оставшееся время и совершенно безболезненно расстаться, когда этот роман себя исчерпает. И думаю, это будет легко для нас обоих. Посмотрим…".
      Яхта вошла в бухту и встала на якорь метрах в сорока от берега.
      Матросы стали спускать шлюпки на воду.
      - Подождите минуту, - сказал Пругов. - Я сейчас принесу огонь.
      - Как Прометей?
      Он оставил ее одну и пошел на корму. У другого борта столпились морские туристы, шумно и нетерпеливо ожидающие "погрузку" в шлюпки и рискующие опрокинуть яхту кверху килем. Все были слегка навеселе.
      Это те, которым не терпелось первыми ступить на таинственный берег и обследовать гроты. Или забраться на скалы к соснам и сверху полюбоваться морем и яхтами. (Кроме той, на которой прибыли в эту бухту Пругов со своей новой знакомой, было еще три яхты, и от одной из них шлюпки уже отчаливали - матросы подтягивали их к берегу по предварительно натянутому толстому канату). Но были и другие туристы, которым на яхте было намного интересней, чем на берегу.
      Здесь было полно бесплатной выпивки, а с верхней палубы разрешалось прыгать в воду, а потом, вынырнув, подплывать к корме, по спущенной лесенке забираться на палубу и нырять снова. И это было здорово! Но были и такие, которым уже все было до лампочки - и ныряние со второй палубы и красоты Эгейского моря, и гроты, похожие на беззубый рот.
      Накачавшись дешевым турецким вином и пивом "Туборг" под самую завязку, кое-кто из последних сил пытался продолжать возлияния, стараясь уничтожить все спиртные запасы яхтенных трюмов. А кое-кто уже не пытался, спал мертвым сном на деревянных лавках, положив под голову барсетку или пластиковый пакет с купальными принадлежностями.
      Сосед Пругова по этажу, Вова Коваленко, малый лет тридцати, тридцати с небольшим и весом в полтора центнера, был среди отважных
      "ныряльщиков". Дождавшись, когда мокрая Вовина голова с ранней проплешиной покажется над бортом, Пругов попросил:
      - Володя, дай зажигалку. Я свою за борт уронил.
      Коваленко отряхнулся, как собака, сказал: "Ух! Класс!", и вдруг замер, а потом, к ужасу Пругова, сунул руку в трусы и стал там энергично возиться, озадаченно глядя перед собой. Вытащив из трусов размокшую пачку сигарет и зажигалку, Вова воскликнул:
      - О, бля! Совсем забыл. Надо же!
      Выбросив в стоящее у лавки красное корабельное ведро сигареты,
      Вова протянул Пругову зажигалку.
      - Дарю, Олегыч, - тоном умеренно богатого, а потому чрезвычайно щедрого в таких мелочах человека, сказал он и, неопределенно мотнув головой, добавил: - У меня там еще одна есть. И курево.
      Они стояли на корме, и Пругов видел, что незнакомка терпеливо его ожидает. Подойдя и дав прикурить ей, он закурил сам.
      - Так, - улыбнувшись, сказал Пругов, - кто я такой, мы выяснили.
      Вернее, вы меня раскрыли благодаря своей памяти на лица и начитанности в области детективного жанра. А вас как зовут, синеглазая незнакомка?
      - Меня зовут Надежда.
      - Надежда, - повторил Пругов. - Красивое имя.
      - Обычное, - пожала плечами Надя.
      - Вы здесь одна, или… с компанией? - спросил Пругов и понял, что вопрос слишком прямой и бестактный и что он торопится.
      Хотя…, что время терять? Из четырнадцати дней отдыха, восемь он уже бездарно израсходовал на одинокое лежание на пляжном лежаке и на не менее одинокие поездки в Измир и Эфес.
 
      В Измир Пругов ездил с группой, но ни с кем знакомства не заводил, а единственным его собеседником был Вова Коваленко.
      Правильней было бы назвать Вову, не собеседником, а персональным гидом Пругова, антиподом гида, назначенного турфирмой принимающей стороны "TTA tourism". Вова по-своему комментировал рассказы гида и очень ему мешал. Он уже раз десять бывал в Турции, ездил сюда дважды в год, в отличие от Пругова, который приехал на отдых в эту страну впервые. Как-то Пругов пренебрегал Азией, предпочитал Европу -
      Испанию, Италию. Даже Болгария была ближе его сердцу. А Вова знал здесь все - все туристические маршруты с их подвохами и заманихой.
      Все магазины, лавки и нелегальные торговые точки, где все можно было купить совсем дешево.
      - На кожную фабрику предложат прокатиться, - учил его Вова еще по дороге из аэропорта в отель (познакомились они в самолете, кресла рядом были), - съезди, посмотри, если хочешь. Но ничего там не покупай. Те же самые шмотки в Измире в два раза дешевле купишь. Я место одно знаю. Подвальчик один хитрый. Там негры работают. Ну, это я так, образно. Не негры, турки, конечно. Просто они за копейки работают. В смысле, за миллионы лир, но лиры - они копейки и есть. А хозяин у них - сволочь патентованная. Мы с ним уже пять лет знакомы.
      Бакеном зовут. Полуказах-полутурок…А там, на фабрике продавцы вроде бы цену ронять будут, но ты не верь. Херня! Они за установленный фабрикой ценник не выскочат ни в жизнь. И себе еще наварят. Будут говорить, что себе в убыток продадут, лишь бы ты купил что-нибудь, потому что ты им очень понравился, и они в тебя просто влюбились. Не верь. Ссут в руки! Тьфу, блин, то есть - врут суки! Хитрые они, турки, как наши евреи.
      - Да я…, - Пругов хотел сказать Вове, что приехал в Турцию отдыхать, а не кожей тариться, но Вова не слушал, гнул свое:
      - …Я этой весной в Измире тоже был. Заказал им куртежку.
      Заказал, размеров-то таких они не шьют массово. - Вова довольно похлопал себя по упругому, как накаченный резиновый шар животу. - А тут эсэмэска из Москвы: "Вован вылетай, азеры мазу берут". Я по-скоренькому собрался, а заказ-то мой не готов. Обещали в отель подвезти. Не подвезли. Я позвонил, сказали: чуть-чуть не успеваем, подвезем в аэропорт. Опять прокатили. Так и улетел в Москву без покупки. Но я Бакену из Москвы брякнул и такого пистона вставил. Как он извинялся, Олегыч! Не поверишь. Я ему сказал: в конце сентября приеду - чтобы было. И не только куртежка, но и полное кожаное обмундирование - штаны, жилетка, плащ, кепка, пиджак, ну и само собой куртежка. Мерка моя есть у вас, говорю. А по цене я его так нагнул, у него хром под коленками полопался. Так что, Олегыч, ежели надумаешь в Измир ехать, меня держись. Со мной и деньги сэкономишь, и вещь качественную купишь.
      В Измире Пругов хотел все же пойти с группой, но Вова Коваленко увлек его за собой. Соблазнил его тем, что самый настоящий турецкий кофе подают ни где-то в дорогих ресторанах, а именно в этом хитром подвальчике. И еще сказал, что Пругову, как писателю-детективщику
      (Вова к тому времени уже знал, что Пругов пишет детективы) небезынтересно будет ознакомиться с подпольным турецким бизнесом.
      Настоящий кофе по-турецки вкупе с обещанным "новым" опытом, подействовал на Пругова безотказно.
      Скорняки-турки оказались ребятами молчаливыми и заваленными работой, кофе был самым обыкновенным, пожалуй, даже хуже, чем в снэк-баре отеля, а вот Бакен - личностью настолько колоритной, что
      Пругов сразу определил ему одно из центральных мест в своем новом романе о турецких предпринимателях не желающих платить налоги государству, если, конечно, он задумает этот роман написать. Ничего нового о теневом турецком бизнесе Пругов не узнал; все бизнесмены, будь то турки, русские или эфиопы, налогов платить не желают, а схемы снижения налогооблагаемой базы всюду одинаковы. Впрочем, Бакен и не откровенничал. Много говорил, шутил, рассказывал неожиданно смешные анекдоты, но и только. Как личность - колоритен, как теневой бизнесмен - изворотлив и непонятен.
      А в Эфес Пругов ездил один. И не потому, что от природы был индивидуалистом и терпел рядом с собой не более одного спутника, и уж вовсе не потому, что Вове на развалинах древнего города было нечего делать, Вова и на развалинах нашел бы функционирующую производственно-оптово-рознично-торговую точку. Просто Пругов хотел побыть один. Чтобы в одиночестве побродить по древним руинам и попытаться погрузиться в спящую ауру эпохи мелочного честолюбца
      Герострата и великого полководца Александра Македонского. Была у
      Пругова одна идея, только он не знал, как к ней подступиться. Он задумал написать исторический детектив и надеялся, что созерцание руин навеет ему кое-какие мотивы, может быть, неожиданно возникнет сюжет. Необычный сюжет - историко-криминальный. Пругову с недавнего времени стало неуютно и тоскливо в рамках современного детектива. Он даже стал подозревать, что исписался. Идея детективного романа о делах канувших в лету веков не нова, но и не избита. Там есть над чем покумекать и написать роман таким образом, чтобы он был одинаково интересен и поклонникам детективного жанра и поклонникам жанра исторического.
      У Пругова не было конкретного плана, он просто хотел мысленно погрузиться в нематериальный исторический континуум Эфеса и раствориться в нем. Такое бывало раньше, когда он приходил на место некогда совершенного преступления, указанное ему знакомым опером
      Гришей Иваницким, предварительно изучив материалы уголовного дела.
      Что-то накатывало. Он начинал ощущать себя единым в трех ипостасях - преступником, жертвой и следователем. А потом, вернувшись домой и сев за компьютер, он вспоминал свои ощущения, и пальцы барабанили по клавиатуре как бы сами собой. Возникали закрученные сюжеты, бойко выписывались диалоги. Получалось, ну…, если не гениально, то, во всяком случае, интересно.
      В Турцию Пругов приехал, конечно, отдохнуть после того, как закончил свой последний роман и сдал его на вычитку редактору. Но и подготовке к написанию исторического детектива он отвел место в своем турецком вояже. Собираясь в дорогу, Пругов кое-что почитал о
      Турции, об истории этой страны, расположенной и на западе Азии и частично на юге Европы, освежил, так сказать, свои знания. Но это так, для более успешного погружения. Главное - почувствовать эпоху и страну, а детали можно легко извлечь из глобальной сети. Потом.
      Взяв такси, Пругов поехал в Эфес один. Разговорчивый водитель болтал на хорошем английском всю дорогу, но Пругов его слушал вяло, практически, не слушал, готовился к погружению. Доехав до турникета перед входом в античный город, более напоминающий каменоломню,
      Пругов выдал "говоруну" аванс, договорился о встрече с другой стороны руин, за амфитеатром через два часа, и, купив билет, шагнул в спящую, расплавленную неласковым турецким солнцем историю.
      На белых камнях сидели и стояли туристы, скучкованные в группы; все слушали своих гидов. Рассказы гидов об истории регулярно разрушаемого и вновь восстанавливаемого Эфеса звучали на английском и немецком языках. Одной из групп гид вещал на неизвестном Пругову языке. Скорей всего эта группа была составлена скандинавами - у женщин были серые тусклые волосы, а мужчины отличались высоким ростом, неспортивным телосложением и тоже в основном были блондинами. Русских на развалинах не было. Пругов не стал подходить ни к одной из групп, наоборот, отошел от них подальше.
      Он бродил по развалинам, спускался в темные подземелья, которые почему-то очень быстро заканчивались и круто вели вверх - к свету.
      Он поднимался на стены и перекрытия зданий в тех местах, где это было разрешено, где не висели заграждающие цепи, и не было черных табличек, на которых было написано, что там, за табличкой, все ветхое и в любой момент может рухнуть. Пругов забирался наверх и оттуда обозревал панораму. Он ждал, что марево солнечного дня вдруг расступится, и его взгляду откроется живой Эфес, полный городского шума - звона золотых и серебряных монет, зазывных криков уличных торговцев и сутолоки жителей, торгующихся с ними. Он ждал, что узкие улочки раздвинутся, и он увидит людей в белых античных одеждах.
      Нет, он видел только туристов в панамах, шортах и майках и их гидов. Улочки, если эти проходы можно было назвать улочками, были кривыми и узкими. Гиды говорили тихо, а туристы в основном помалкивали и щелкали фотоаппаратами или неслышно строчили по руинам непрерывными очередями видеокамер, желая увезти с собой в Берлин,
      Лондон и Осло вещественные доказательства своего пребывания в городе, основанным по преданию амазонками.
      Как не прислушивался Пругов к себе, никак не мог уловить хоть какие-то признаки погружения. Ничего. Ноль. Все вокруг казалось искусственным, как декорации в театре.
      Впрочем, так оно и было - искусственные обломки капителей, отлитые из бетона, обломки ребристых колонн, тоже бетонные, даже камни в мостовых наверняка были сделаны совсем недавно на одном из местных ЗЖБИ и выдавались за настоящие, из тех веков, которые до нашей эры.
      Римская баня была похожа на брошенный строителями котлован с нулевым циклом, подготовленным под трансформаторную подстанцию.
      Котлован зарос бурьяном, а бурьян под лучами солнца уже превратился в армию зоологических мумий. Рядом с римской баней располагался римский гальюн. А где ж ему быть, как не рядом с баней? Гальюн
      Пругова рассмешил. Вернее, не сам гальюн - гальюн, как гальюн, только стульчак высокий, длинный и каменный, на нем можно было сидеть, а не зависать на корточках. По всей длине стульчака, имеющего в плане форму буквы "Г" на равном расстоянии друг от друга были пробиты в каменной плите отверстия, на которые тут же расселись туристы, проверяя на удобство и размер. Они ерзали и весело переговаривались меж собой, делясь впечатлениями. Это-то и развеселило писателя, решившего попробовать себя в исторических детективах. Развеселило, но погружению не способствовало.
      Одно из хваленых чудес света, храм Артемиды, тоже не вдохновил
      Пругова. Сжег его маньяк Герострат в 356 году до нашей эры, раздраженно подумал он, и не надо было строить заново. Храм известен тем, что его сожгли, а не тем, что его восстановили.
      Погружение не наступало.
      Публичный дом оказался банальной площадью с нарисованной в одном из ее уголков женской ступней, а точнее, с рисунком ступни небольшого размера. Когда-то здесь оттягивались гладиаторы после трудов праведных. А сейчас тут было пусто и уныло. Разомлевшие от жары рыхлые туристы мужского пола мало напоминали качков-гладиаторов, а туристки в бейсболках и с мокрыми кругами на майках под мышками были совершенно не похожи на античных куртизанок.
      Погружения не было. Откуда? Какое погружение в публичном доме?
      Хоть и в античном, но в таком…, - никаком, не похожем ни на что, только на пыльную площадь.
      Несколько заинтересовал театр на двадцать четыре тысячи посадочных мест с шикарной акустикой, при которой на задних рядах слышно, как на сцене упала мелкая монетка. Пругов представил себе, как он сидит на жестких каменных ступенях и слушает Пласидо Доминго, и понял, что не смог бы дослушать концерт до конца.
      Погружение так и не наступило.
      Захотелось домой. Не вообще домой - пока только в отель.
      На обратной дороге водитель посоветовал заехать в дом Девы Марии, в котором она, по преданию, умерла и из которого вознеслась на небо.
      Пругов махнул рукой: а, поехали, чего уж там! Раз уж мы тут рядом.
      Что не заехать? Тем более что он уже давно хотел по-маленькому.
      Посетив место общественного пользования (кстати, за посещение этого заведения денег здесь не брали), Пругов постоял у дома Девы
      Марии, постоял, подумал, и заходить не стал. Не испытал жгучей потребности. Он не стал оставлять у стены с веревочками своей записки, не стал набирать воду из трех источников в виде обычных водопроводных кранов, даже пить ее не стал. Сел под навес в уютной кафешке, заказал бокал пива, сидел, курил, размышлял. Что это?
      Неужто финал? Неужто и впрямь исписался?
      В Трою он решил не ехать (эту поездку он запланировал на предпоследний день своего пребывания в Турции). Что он там увидит?
      Те же самые искусственные камни, руины, похожие на эфесские.
      Деревянного коня, которого турки ремонтируют каждый год, а раз в несколько лет меняют на нового.
      - Домой надо ехать, - решил он. - Может дома все будет иначе? Вот только получу положенную (избыточную, но приятную) дозу ультрафиолета, помокну в Эгейском море, подышу воздухом, пропитанным запахом тысяч растений-экзотов, поем персиков, которые, кстати, здесь совершенно невкусные, и уеду. Вернусь в холодный и дождливый, а может быть, даже снежный октябрь родного города и буду дома на диване ждать прихода вдохновения. А не дождусь, так…
      Пругов не смог сейчас придумать, чем он будет заниматься, если не дождется вдохновения. Не хотелось ничего придумывать.
      - Поживем, увидим, - постановил он мудро и только тут понял, что думает вслух. Толстый турок за стойкой смотрел на Пругова странно.
 
      - Вы здесь одна, или… с компанией?
      - Я здесь не одна. И не с компанией. Со мной - вот "это".
      Надежда кивнула головой вбок. Пругов проследил за кивком и увидел мужчину, уютно расположившегося на лавочке у борта. Он лежал на боку, положив под голову набитый вещами пластиковый пакет, похожий на надувную подушку, и громко храпел. Звуки музыки из рубки и всплески ныряльщиков совершенно его не тревожили. Лицом мужчина был развернут к борту, поэтому разглядеть его внешность и определить возраст, было сложно.
      - Муж?
      Надя кивнула:
      - Объелся груш. А если быть точной - упился красным вином. Что поделать? Все включено! А вы, Андрей Олегович, совсем не пьете? Я не видела, чтобы вы хоть раз подошли к стойке.
      - Ну почему же? Выпиваю. Пиво я пью иногда, но не в такую погоду.
      Когда жарко - в этом есть смысл. А от местного сухого вина у меня, простите за интимную подробность - изжога. Из здешних вин только одно можно пить, не опасаясь последствий - "Антик", знаете? - Надя отрицательно покачала головой. - А вообще, я предпочитаю крепкие напитки - водку или коньяк…Ну, что будете делать? Будить?
      - Пусть спит, - просто ответила Надя. - Дома он устает на работе.
      Сюда приехал отдохнуть - пусть отдыхает. Пойдемте к шлюпкам, Андрей
      Олегович. Я хочу на берег.
      - Вы оставите мужа одного?
      - Он будет долго спать. А если проснется, найдет себе занятие. Вы за него не беспокойтесь. Да и не один он остается. Посмотрите, сколько здесь народа, - она кивнула на кучку туристов обоего пола, расположившихся на серединной лавке и непонятно разговаривающих по-русски. В руках у них были стеклянные бокалы с пивом и пластиковые стаканы с красным вином. Друг друга они понимали прекрасно.
      Пругов спустился в шлюпку, ожидающую последних пассажиров, тех, кто изъявил желание высадиться на берег. Он встал устойчиво и подал
      Надежде руку. Рука была теплой, покрытой ровным красивым загаром и слегка полноватой. Красный пластиковый браслетик, говорящий, что его хозяйка обслуживается по системе "All inclusive", плотно охватывал запястье, но не врезался в кожу. Эта легкая полнота Надю нисколько не портила, напротив - ярко подчеркивала ее женственность. Ноготки были умеренной длины, хорошо обработаны и покрыты ярким лаком.
      Ухоженная ручка, ничего не скажешь. Было видно - если Надя и работает, то явно не кухаркой. Пругов представил себе все остальное, скрытое под мешковатой трикотажной футболкой и широкими светло-голубыми бриджами из тонкого хлопка и ему захотелось увидеть
      Надю хотя бы в купальнике. И хорошо, чтобы он оказался открытым.
      Видимо, естественное мужское желание высветилось в его взгляде, Надя это почувствовала и улыбнулась, явно довольная произведенным эффектом.
      Два матроса, один на носу, другой на корме, быстро перебирая руками канат, подтягивали шлюпку к берегу. Когда до него осталось метра три-четыре, Надя скинула босоножки и спрыгнула с борта в воду.
      - Куда!? - крикнул Пругов, зная, что глубина обманчива и дно не так близко, как кажется, но его предупреждающий окрик запоздал.
      Надя ушла под воду с головой. Не раздумывая, Пругов бросился ей на помощь, как был, даже кроссовки не скинул, но Надя уже сама вынырнула и, отплевываясь, по-собачьи поплыла к берегу. Обхватив женщину за талию, Пругов стал ей помогать; вскоре он нащупал ногами дно. Матросы уже пришвартовали шлюпку и помогали сойти на берег остальным пассажирам, изредка бросая заинтересованные взгляды на
      Пругова и его нетерпеливую спутницу. Один из матросов громко сказал по-английски:
      - Осторожно. У берега в камнях могут быть морские ежи.
      - Что он сказал? - переспросила у Пругова Надежда, беспечно наступая на скользкие подводные камни. Английского она, похоже, не знала совершенно.
      - Под ноги смотри, - неожиданно для себя перешел на "ты" Пругов.
      - На морского ежа не наступи, здесь они водятся. Наколешь ногу, считай - отдых закончен.
      Они выбрались на берег. Туристы из их шлюпки уже спешили к гротам, а матросы уселись на серый валун и одновременно закурили.
      Надя посмотрела на Пругова и сказала возмущенно:
      - Предупреждать же надо!…Я не о ежах. Я о глубине. Кажется, что у берега не больше, чем по колено.
      - Я предупредил, - Пругов принял это на свой счет, - но ты такая непредсказуемая.
      Надя лукаво взглянула на Пругова.
      - Мы уже на "ты"?
      - Извините.
      - Нет, я не против. Я сама хотела предложить…, - и, улыбнувшись, добавила: - Чуть позже.
      Пругов понял это "чуть", как намек на дальнейшее развитие их отношений. И подумал: "Девушка вполне готова к тому, чтобы уже сегодня вечером прыгнуть в мою постель. Неужто я понравился ей как мужчина? Это с моими-то морщинами и залысинами? Хотя…, от такого мужа и со стариком гульнуть не грех!".
      - Нам надо обсохнуть. Разденемся и просушим одежду на камнях, - предложил он. - На ветерке наши вещи быстро высохнут. Да вроде…, - он зачем-то огляделся по сторонам, - вроде тепло. А в воде еще теплее. Мы разложим вещи на камнях, а сами будем купаться…
      - Я не могу.
      - Что не можешь? - не понял Пругов. - Купаться? Ту ведь уже…в некотором смысле искупалась.
      - Не могу раздеться.
      - Почему? - искренне удивился он.
      Надя вздохнула и объяснила ему как непроходимому тупице:
      - У меня нет купальника.
      - Почему же ты его не взяла с собой?
      - Он был в пакете. А пакет, сами видели где.
      - Видели, - согласился Пругов. - Но почему "вы"? Я думал, мы этот вопрос уже обсудили.
      - Хорошо, - улыбнулась Надежда, - будем считать его закрытым. - И вдруг звонко рассмеялась: - Ха-ха-ха! Ни фига себе! Вот, что значит