Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Блокада (Книга 4)

ModernLib.Net / Биографии и мемуары / Чаковский Александр Борисович / Блокада (Книга 4) - Чтение (Ознакомительный отрывок) (стр. 2)
Автор: Чаковский Александр Борисович
Жанр: Биографии и мемуары

 

 


      Тем не менее произошла непростительная накладка, свидетельствовавшая как раз о том, что посол не был профессиональным дипломатом.
      Криппс торопливо встал и произнес несколько быстрых фраз. Бивербрук метнул в его сторону уничтожающий взгляд, а Литвинов перевел:
      - Господин Криппс сожалеет, что русский перевод письма еще не готов. У специалистов по русскому языку в посольстве было слишком мало времени, чтобы успеть сделать перевод, полностью адекватный английскому тексту.
      Сталин выслушал это, не оборачиваясь к Литвинову, вежливо наклонил голову и затем, глядя на Бивербрука, мягко сказал:
      - Я понимаю. Все мы иногда испытываем острый недостаток времени. Впрочем, я уверен, что в письме не содержится ничего такого, чего господин Бивербрук не смог бы передать в устной форме.
      Гарриман, не принимавший участия в разговоре о письме, неотрывно глядел на Сталина.
      Он тотчас же отметил несходство реального Сталина с его портретами и фотографиями. Сталин оказался ниже ростом, с многочисленными следами оспы на лице, особенно на подбородке, и черные волосы его были слегка поседевшими на висках.
      Но интересовало Гарримана сейчас совершенно другое. Он прожил на свете пятьдесят один год и больше половины своей жизни посвятил большому бизнесу и политике. Ему доводилось наблюдать многих крупных деятелей в критические периоды их жизни. Он видел людей, казалось бы, железной воли, но жалких в минуты крушения. Видел кандидатов в президенты, когда им становилось известно, что соперник получил большинство голосов. Видел банкиров и промышленников, лишь вчера владевших миллионами и распоряжавшихся десятками тысяч человеческих судеб, а сегодня оказавшихся нищими... И сейчас Гарриман, пользуясь тем, что Сталин занят разговором с Бивербруком и Криппсом, пристально всматривался в его лицо, стараясь прочесть на нем отражение тех потрясений, которые переживала Советская страна, той смертельной опасности, которой она, несомненно, в эти часы подвергалась.
      Он старался уловить на лице Сталина следы страха или тревожного ожидания, заметить дрожь пальцев, пытался хотя бы по интонации чуждо звучащей речи разгадать душевное состояние этого человека... Но все было тщетным. Некрасивое, хотя и выразительное лицо Сталина было спокойно. Пальцы рук не дрожали. Более того, он демонстрировал странно благожелательное терпение, ободряя допустившего промах Криппса...
      "Что это? - спрашивал себя Гарриман. - Игра? Стремление набить себе цену? Желание создать впечатление, что на фронтах не происходит ничего угрожающего? Безразличие, наконец?!"
      Но безразличием это быть, конечно, не могло: от исхода войны зависело все, чему Сталин посвятил свою жизнь, да и сама его жизнь. Желание скрыть истинное положение на фронтах? Но в общих чертах оно известно всему миру. Что же помогает этому человеку, которого одни считают гением всех времен и народов, другие - жестоким и коварным восточным деспотом, что помогает ему сохранять самообладание?
      - Господин Сталин, - сказал Гарриман, - целью нашего приезда являются, как вы знаете, переговоры о дальнейшей помощи Советской России со стороны Англии и Соединенных Штатов Америки. Мой друг Бивербрук представляет здесь премьер-министра Великобритании, я - президента Рузвельта. Мы готовы приступить к конкретным переговорам в любой момент, когда вы пожелаете. Однако - я беру на себя смелость сказать это и от имени лорда Бивербрука мы были бы очень благодарны, если бы вы нашли возможным коротко познакомить нас с положением на фронтах. Не скрою, некоторые иностранные наблюдатели считают ситуацию на советско-германском фронте катастрофической... Но, может быть, они недостаточно осведомлены? осторожно добавил Гарриман.
      Когда Литвинов произнес слово "катастрофической", примерно так же звучащее и по-английски, Гарриман с особой пристальностью посмотрел в лицо Сталину. Но его небольшие, острые карие глаза спокойно встретили взгляд американца. Слегка изогнутые брови не шелохнулись.
      - Некоторые иностранные наблюдатели всегда ч-чересчур спешили, предсказывая нам к-катастрофу, - сказал, как обычно слегка заикаясь, до сих пор молча сидевший Молотов.
      - Не будем слишком строги к иностранным наблюдателям. Им тоже случается говорить правду, - спокойно произнес Сталин.
      Он усмехнулся, его усы чуть приподнялись, на мгновение открыв крепкие, но желтые зубы курильщика.
      И Гарриман подумал о том, что спокойствие Сталина даже теперь, когда разговор непосредственно коснулся положения на фронтах, просто необъяснимо.
      Сталин вынул из кармана своей наглухо застегнутой серой тужурки с отложным воротником небольшую изогнутую трубку, однако не закурил ее, а положил перед собой на стол.
      - Хорошо, - сказал он, - знать о положении на фронте - законное желание наших гостей и союзников. Если говорить коротко, то положение это крайне тяжелое...
      Он помолчал и добавил:
      - Не исключено, что оно на какое-то время станет еще более напряженным...
      "Он говорит так, как лектор или ученый, знакомящий посетителей с проблемами научной лаборатории... - изумленно подумал Гарриман. - Из какого же материала сделан этот непостижимый человек?!"
      ...Да, Гарриман не знал, что только огромное усилие воли, только десятилетиями выработанная привычка ничем не выдавать владеющих им чувств, только упорное стремление сохранить в глазах каждого человека тот образ, который сложился в представлении миллионов людей, помогали Сталину в эти грозные дни сохранять внешнее спокойствие.
      После тех дней смятения, которые он пережил в июне, Сталин будто заковал себя в броню, не позволяя ни словом, ни жестом проявить свое подлинное душевное состояние.
      Он понимал, что судьба страны по-прежнему висит на волоске, несмотря на героизм Красной Армии, несмотря на то, что советский народ уже заплатил кровью и за вину Истории, давшей ему столь мало времени для мирного строительства, и за его личный, Сталина, просчет в определении вероятного срока начала войны.
      Уже сотни тысяч вражеских трупов устилали вспаханные авиабомбами и артиллерийскими снарядами пространства Прибалтики, Белоруссии, Украины, но немецкая армия все еще оставалась огромной силой, грозящей самому существованию Советского государства.
      От льдов Арктики до Черного моря война палила огнем пожарищ, рушила города, сжигала села.
      И тем не менее те иностранные наблюдатели, которые не потеряли способности к объективному анализу, не могли не признать, что план Гитлера покончить с Советским государством в течение шести - восьми недель провалился. Они видели, что Красная Армия сдерживает натиск гитлеровских войск. Знали, что немцы остановлены на Крайнем Севере, на Северо-Западе, на Центральном направлении в районе Смоленска. Вместе с тем это не могло заслонить от них тех грозных фактов, что войска фон Лееба стоят в пригородах Ленинграда, на юге Рунштедт рвется к Харькову и Донбассу, а на западе фон Бок перегруппировывает силы, несомненно готовясь к новому наступлению на Москву.
      ...Обо всем этом коротко, сжато, но и ни в чем не преуменьшая опасности, говорил сейчас Сталин, и его спокойный, почти лишенный интонаций голос и плавные движения рукой, которыми он как бы подчеркивал то, что считал наиболее важным, казалось, находились в противоречии с содержанием его речи.
      Четверо иностранцев слушали с напряженным вниманием. И по тому, как вел себя Сталин, никто из них не мог себе представить, что за последние двое суток он спал в общей сложности не более четырех-пяти часов, что непосредственно перед тем, как они пришли, здесь же, в этой комнате, командующий Московским военным округом Артемьев окончил свой доклад Сталину о мероприятиях по укреплению ближних подступов к Москве, а часом раньше начальник Генштаба Шапошников и начальник Главного разведывательного управления Голиков положили на стоп Сталину последнюю сводку о концентрации вражеских войск против Западного фронта - в районах Духовщины, Смоленска, Рославля, Шостки и Глухова...
      Можно было подумать, что в этом строгом кабинете всегда царят тишина и спокойствие и что нет и не может быть события, которое заставило бы человека в серой, наглухо застегнутой куртке и гражданского покроя брюках, заправленных в до блеска начищенные сапоги, ускорить свою неторопливую речь.
      Гарриман и Бивербрук не знали и не могли знать о том, что в течение нескольких предшествовавших их беседе часов Сталин то и дело связывался с командующими фронтами Центрального направления Коневым, Буденным и Еременко, с начальником Оперативного управления Генштаба Василевским, не знали и не могли знать, что спокойного и, казалось, никуда не спешившего Сталина в приемной ждали вызванные им генералы и Сталин помнил об этом, хотя ни разу не позволил себе бросить взгляд на круглые стенные часы.
      Да, Сталину дорога была каждая минута, его ждали срочные, неотложные дела.
      Но он хорошо знал, что Красной Армии не хватает танков, самолетов, зенитных орудий и что от сидящих сейчас в его кабинете людей во многом зависит, удастся ли получить хотя бы часть этой недостающей техники или нет.
      - ...Таким образом, - сказал Сталин, заканчивая обзор положения на фронтах, - успех врага следует объяснять прежде всего его преимуществом в вооружении. Противник на сегодняшний день имеет трех- или четырехкратное превосходство в танках. И если принять во внимание, что пехота немцев, несомненно, слабее нашей, то лишение их преимущества в вооружении имело бы решающее значение.
      Сталин умолк, придвинул к себе открытую коробку "Герцеговины флор" и, кроша пальцами одну за другой папиросы, стал набивать табаком трубку.
      - Следовательно, вам необходимы танки? - спросил Гарриман.
      Сталин покачал головой и сказал:
      - Нет. Вернее, не только танки.
      Он зажал трубку в зубах, взял со стола коробку спичек, разжег трубку, тщательно водя спичкой по поверхности табака, затянулся, выпустил клубок дыма и повторил:
      - Не только танки. Нам нужны противотанковые и зенитные орудия, броневая сталь и самолеты всех типов. Кроме того, нам нужны автомашины.
      - Это все? Или вам надо что-либо еще? - быстро спросил Бивербрук.
      Сталин слегка развел руками, левая его бровь чуть дрогнула, выдавая то ли удивление, то ли скрытую усмешку. Он сказал:
      - Ну, если представитель Великобритании готов во всем пойти нам навстречу, то я бы мог добавить, что нам нужен еще второй фронт.
      В этот момент Криппс, до сих пор понуро сидевший в конце стола, все еще переживая допущенную им оплошность, решил, что настало его время.
      Чуть подавшись влево, по направлению к сидящему в центре стола Сталину, он, тщательно подбирая слова, от чего они приобретали еще более холодный и формальный характер, начал объяснять, что это требование, как известно мистеру Сталину, сейчас неосуществимо.
      - Что ж, - снова с едва уловимой усмешкой сказал Сталин, - на нет, как говорит русский народ, и суда нет. Но, может быть, Англия могла бы послать к нам десятка два дивизий для совместных боевых действий, скажем, на Украине?
      - Но господин Сталин уже обращался с этим вопросом к премьер-министру, - торопливо, словно беспокоясь, что Бивербрук может опередить его, ответил Криппс. - К сожалению, опасность вражеского вторжения по-прежнему висит над Англией, и в этих условиях премьер-министр, естественно, не в состоянии...
      - Одну минуту! - прервал его Бивербрук. - Мне пришла в голову неплохая мысль. Разумеется, Черчилль прав, и, кроме того, транспортировка войск морским путем на столь далекое расстояние была бы сопряжена с большими опасностями. Возможно, эти дивизии оказались бы на дне океана, вместо того чтобы высадиться в Архангельске. Но, - Бивербрук перегнулся через стол к Сталину, - у меня есть неплохая идея. Как известно, часть наших войск расположена в Персии. Что, если мы перебросим одно-два соединения оттуда на Кавказ? Ведь это совсем рядом!
      Всего лишь на мгновение Сталин сощурил глаза.
      - Это действительно неплохая идея, господин Бивербрук, - медленно, как бы подчеркивая каждое свое слово, произнес он. - Только на Кавказе войны нет, а на Украине она идет. Давайте же вернемся к реальности, господа.
      Криппс многозначительно посмотрел на Бивербрука, чуть скривив губы в иронической улыбке; он чувствовал себя отмщенным.
      - В самом деле, - нетерпеливо сказал Гарриман, - давайте вернемся к реальности.
      Он резким движением придвинул к себе один из раскрытых блокнотов, лежащих в центре стола, вынул из жилетного кармана авторучку и записал, повторяя вслух каждое слово: танки, зенитные орудия, самолеты, броня, автомашины. Затем, вырвав листок из блокнота, положил его справа от себя и спросил:
      - Это все?
      Несколько мгновений Сталин сосредоточенно молчал. Потом сказал:
      - Пожалуй, нет. Нам нужна еще колючая проволока.
      На слове "колючая" в применении к проволоке Литвинов запнулся, подыскивая английский эквивалент, и Сталин слегка нахмурился. Однако Литвинов быстро справился с затруднением.
      - Сколько необходимо проволоки? - спросил Гарриман.
      - Скажем, четыреста тонн, - без промедления ответил Сталин.
      - Колючая проволока не значится в том списке, который мы предварительно подготовили, но я сегодня же свяжусь с Вашингтоном и завтра дам вам ответ.
      - В таком случае, может быть, целесообразно просмотреть вначале весь список? - спросил Сталин.
      - Мы не смогли заранее подготовить экземпляр, не зная, какие именно поставки вы считаете первоочередными, - быстро вмешался Бивербрук. - И кроме того, если говорить откровенно, мы не были уверены, что ситуация позволит вам лично заниматься деталями.
      - Ситуация мне позволяет, - ответил Сталин без всякой иронии в голосе.
      - Тогда, - проговорил Гарриман, - мы просим господина Сталина сделать перерыв до завтрашнего дня. К этому времени мы уточним наши возможности по всем перечисленным вами пунктам.
      - Отлично, - сказал Сталин, когда Литвинов закончил перевод, - давайте встретимся завтра.
      Он встал и попрощался с Гарриманом, Бивербруком и послами.
      2
      В те первые месяцы фашистского вторжения Гитлер обладал таким военным превосходством, которое, казалось бы, должно было обеспечить ему молниеносную победу.
      И он негодовал и впадал в истерику, не понимая, почему, несмотря на значительное продвижение немецких войск в глубь советской территории, ему до сих пор не удалось захватить ни Ленинграда, ни Москвы. Он возлагал вину за это на своих фельдмаршалов и генералов, сетовал на то, что они оказались недостойными гения их фюрера. Много позже, в апреле сорок пятого, он обвинит в этом весь немецкий народ.
      Яростное сопротивление советских войск лишь удивляло фюрера. Понять его причины фашистский диктатор не мог. Ему казалось, что сопротивление советского народа - явление временное, что его можно подавить с помощью силы, и только силы.
      Проиграв в сентябре сорок первого года сражение под Ленинградом, Гитлер сделал из этого единственный доступный ему вывод: нужно удвоить ставку в игре и хоть и с большим запозданием, но захватить Москву, поднять над кремлевскими башнями флаги со свастикой и этим восстановить свой престиж. А Ленинград - задушить голодом.
      Шестнадцатого сентября Гитлер утвердил план операции "Тайфун". Первоочередной целью фюрера стала теперь Москва.
      Для удара на Москву Гитлер решил сконцентрировать такое количество войск и вооружения, которое до сих пор не решался сосредоточивать ни на одном направлении. Он забрал у фон Лееба танковую группу Хепнера и два армейских корпуса. Целая армия и танковая группа, в свое время переброшенные Гитлером с Центрального направления на юг Рунштедту, чтобы осуществить прорыв в глубь Украины и далее к кавказской нефти, были ныне возвращены фон Боку. Таким образом, из четырех танковых групп, которыми располагал Гитлер, три находились теперь в группе армий "Центр". И к концу сентября более миллиона солдат, тысяча семьсот танков и штурмовых орудий и почти тысяча самолетов были готовы ударить по столице Советского Союза.
      Что же намеревался сделать Гитлер с Москвой после ее захвата? Он решил затопить Москву, создать море на том месте, где этот город стоял восемь столетий. В специально изданном фюрером приказе предусматривалось, что перед затоплением Москва должна быть окружена "столь плотно, чтобы ни один русский солдат, ни один житель, будь то мужчина, женщина или ребенок, не могли покинуть ее".
      Гитлер хотел затопить и Ленинград. Затопление как способ "мести врагу" было вообще навязчивой идеей фюрера. Он ненавидел воду. Трудно сказать, сыграли ли тут свою роль мистические пророчества Ганса Хербигера с его апокалипсическими видениями "вечного льда" или на фюрера повлияли "теории" постоянной борьбы очистительного огня с водой, но так или иначе именно затопление было той карой, которую Гитлер вожделенно мечтал обрушить на Ленинград и Москву.
      Пройдет три с половиной года, и одним из его последних, предсмертных распоряжений станет приказ о затоплении берлинского метро вместе с десятками тысяч укрывавшихся там немцев...
      Но это будет весной сорок пятого, а осенью сорок первого фюрер верил, что скоро ему предстоит принимать парад немецких войск на Красной площади в Москве.
      Под утро тридцатого сентября во всех подразделениях группы армий "Центр" был зачитан приказ Гитлера:
      "Создана, наконец, предпосылка к последнему удару, "который еще до наступления зимы должен привести к уничтожению врага. Все приготовления, насколько это в человеческих силах, уже окончены".
      Было ли это наступление немецких войск неожиданностью для советской Ставки Верховного главнокомандования?
      Предвидел ли его Сталин?
      Правильно ли оценил он сведения, которые во второй половине сентября стали стекаться в Генеральный штаб, - доклады командующих фронтами, сводки наземной и воздушной разведок, протоколы допросов пленных, свидетельствовавшие о том, что противник на Центральном направлении наращивает и перегруппировывает свои силы, сосредоточивая их в районах Духовщины, Ярцева, Смоленска, Рославля, Шостки, Глухова?
      Сделал ли он надлежащие выводы из донесения Военного совета Западного фронта, в котором Ставка и Генштаб предупреждались о том, что противник подвозит резервы по железной дороге Минск - Смоленск и по шоссе из Смоленска на Ярцево и Рославль?
      Никаких сомнений в том, что рано или поздно враг попытается захватить Москву, у Сталина не было. Именно в предвидении этого Ставка создала Резервный фронт, расположив его войска непосредственно в тылу фронта Западного и намного увеличив таким образом глубину обороны. Именно готовясь отразить немцев на Центральном направлении, Государственный Комитет Обороны приказал срочно создать и новые резервные армии. Они формировались в глубине страны с соблюдением необходимой секретности. Ускоренными темпами велось строительство Волоколамского и Можайского укрепленных районов...
      Да, Ставка знала о том, что немцы готовят новое наступление. Сталин не сомневался, что после неудачи под Ленинградом Гитлер попытается до начала зимы взять реванш под Москвой.
      Но отличие реальной войны от маневров заключается, в частности, в том, что если во время маневров высшему командованию хорошо известны и силы "наступающей" и "обороняющейся" армий, и замыслы их штабов, то в реальной войне всегда остается область догадок, предположений, прогнозов, всегда существует опасность недооценить или переоценить возможности противника, стать жертвой искусной вражеской дезинформации или принять желаемое за действительное.
      Войска Красной Армии на Центральном направлении обладали вдвое меньшим, чем враг, количеством орудий и минометов. Только семьсот восемьдесят советских танков противостояли здесь тысяче семистам танкам Гитлера и только пятьсот сорок пять советских самолетов, в основном устаревших конструкций, могли вступить в противоборство с почти тысячью немецких бомбардировщиков, истребителей и штурмовиков.
      Какие возможности оставались у советского командования, чтобы хоть как-то уравновесить соотношение сил?
      Пользуясь тем, что фронт под Ленинградом как будто стабилизировался, перебросить сюда, в центр, 54-ю армию, предназначенную для прорыва блокады Ленинграда извне? Но это означало оставить Ленинград на произвол судьбы.
      Переместить под Москву с Карельского фронта 7-ю армию? Но это значило дать возможность финнам прорваться к Волхову и соединиться с немцами.
      Невозможно было ослабить и Южное направление, где после захвата врагом Киева создалось крайне напряженное положение.
      Оставалась одна возможность - ее потом, в отчаянные, кризисные дни, использует Сталин: перебросить под Москву несколько кадровых, полностью укомплектованных и хорошо вооруженных дивизий из Забайкалья и с Дальнего Востока.
      Но кто мог поручиться, что, узнав об этом, затаившийся пока союзник Германии - милитаристская Япония не предпримет неожиданный прыжок на советскую территорию?..
      ...Когда кончаются войны и генералы переходят на мирное положение, уходят в отставку или в запас, на первый план выступают историки. Они скрупулезно подсчитывают, каким количеством войск и вооружения обладали воюющие стороны, то есть выясняют именно то, что каждая из сторон во время войны хранила в строжайшей тайне, анализируют сражения, исход которых теперь уже хорошо известен.
      И тогда находятся люди, которые начинают недоуменно и требовательно восклицать: "Почему?!" Почему одна сторона, зная о преимуществах другой, не уравновесила свои силы? Почему такой-то военачальник сосредоточил свои войска там-то, ожидая именно здесь прорыва врага, в то время как - это теперь хорошо известно - неприятель лишь создавал впечатление, будто пойдет туда, а на самом деле двинулся южнее или севернее?!
      О это роковое "теперь"! Да, не столь сложно анализировать ошибки и просчеты, когда они уже совершены, когда улегся пороховой дым, умолкли орудия, подсчитаны убитые, раненые, пленные и пропавшие без вести, когда стали очевидны итоги сражений, больших и малых!
      После всего этого легко говорить о "даре предвидения" или об отсутствии такового, о том, когда надо было отступать, а когда наступать, где лучше было расположить войска, каких назначить генералов. Куда труднее было решить такое уравнение со многими неизвестными в ходе войны, тем более в кризисный ее момент, какой назревал для Советской страны в конце сентября 1941 года...
      ...Итак, на тридцатое сентября была назначена вторая встреча Гарримана и Бивербрука со Сталиным.
      А на рассвете этого дня в соединениях и частях группы армий фон Бока был зачитан приказ Гитлера о "последнем ударе".
      Часом позже группа армий "Центр" - миллионоликое чудовище, громыхающее танками, завывающее сотнями авиационных моторов, сопровождаемое грохотом четырнадцати тысяч орудий, - ринулась на восток, к Москве.
      Когда Сталину доложили о том, что немцы начали новое наступление, он сначала решил отложить назначенную на два часа дня встречу с иностранцами. Однако тут же отбросил эту мысль: вопрос о вооружении был слишком важен.
      Двадцать четыре часа в сутки работали советские заводы, производящие танки, самолеты, артиллерийские орудия. Между выгрузкой с железнодорожных платформ станков и оборудования эвакуированных на восток предприятий и выдачей этими предприятиями готовой продукции нередко проходили лишь дни и недели. И тем не менее рассчитывать на то, что наша промышленность в ближайшее время сможет произвести такое же количество боевой техники, каким располагал враг, не приходилось.
      Нет, Сталин не тешил себя иллюзией, что Соединенные Штаты Америки и Англия покроют недостаток вооружения. Практика, установившаяся после заключения военного союза с Великобританией и августовского визита Гопкинса, показала, что военные поставки союзников даже в минимальной степени не удовлетворяли потребностей Красной Армии.
      Но, уверенный в том, что в результате нынешних переговоров с Гарриманом и Бивербруком можно будет бросить на чашу весов войны еще какое-то количество танков, самолетов и орудий, Сталин решил не только не откладывать назначенной на тридцатое сентября встречи, но, как и вчера, лично принять в ней участие.
      Эта встреча была короткой. Гарриман сообщил, что единственное, о чем он может заявить уже сейчас, - это то, что вопрос о поставке колючей проволоки решен положительно и она будет послана немедленно. Что же касается остальных материалов и техники, то ответ по каждому пункту будет получен из Лондона и Вашингтона только к завтрашнему дню.
      Новую встречу решено было провести на следующий день.
      Когда первого октября, в шесть вечера, Гарриман и Бивербрук, на этот раз не сопровождаемые послами, появились в кабинете Сталина, они уже знали о начавшемся немецком наступлении.
      Однако Сталин, как им показалось, был по-прежнему спокоен, в поведении его ничего не изменилось.
      Как и накануне, он не спеша поздоровался, предложил Бивербруку и Гарриману сесть, затем сел сам. На столе перед ним лежала тонкая красная папка.
      - Прежде всего, - начал Бивербрук, - я хотел бы извиниться за медлительность работы нашего посольства и вручить вам письмо мистера Черчилля.
      С этими словами он вынул из бокового кармана пиджака плотный конверт и передал его Сталину.
      Тот взял конверт, секунду подержал его в руке, потом, не читая, отложил в сторону и медленно произнес:
      - Вчера немцы начали большое наступление на Западном фронте.
      - Мы слышали об этом в посольстве по радио, - сказал Бивербрук, - и, честно говоря, подумали, что вы не сможете сегодня заниматься ничем, кроме военных дел.
      - А разве мы с вами занимаемся не военными делами? - приподняв брови, откликнулся Сталин.
      - Разумеется, - ответил Гарриман и, раскрыв принесенную с собой папку, вынул два сколотых листа бумаги и протянул их Сталину. - Вот подготовленный список. Мы хотели бы, чтобы вы рассматривали это как вклад Америки и Великобритании в наше общее дело.
      Сталин взял плотные листки, бросил на них взгляд и, не оборачиваясь, протянул Литвинову.
      Тот начал вполголоса переводить текст.
      Когда он кончил, Сталин сказал:
      - Итак, вы предлагаете поставлять ежемесячно четыреста самолетов, пятьсот танков, зенитные и противотанковые орудия и алюминий. И взамен требуете от нас поставок крупных партий сырья.
      - Оно нам необходимо для военного производства, мистер Сталин, откликнулся Гарриман.
      - Разумеется, - кивнул Сталин. - Ваши требования мы выполним. Однако я хотел бы, чтобы вы знали: предлагаемое вами количество танков и самолетов далеко не покрывает наших потребностей.
      Он говорил медленно, мысленно прикидывая, когда смогут прибыть эти столь необходимые именно сейчас первые пятьсот танков и четыреста самолетов.
      Гарриман расценил медлительность Сталина по-своему.
      - Вряд ли, мистер Сталин, - с обидой в голосе произнес он, - нам есть смысл начинать торговаться...
      Он осекся и умолк. Умолк не потому, что Сталин прервал его словом или хотя бы жестом. Гарриман почувствовал, что не в силах продолжать, потому что взгляд, который неожиданно метнул на него Сталин, был страшен.
      Однако уже в следующую секунду глаза Сталина опять выражали лишь пристальное, вежливое внимание.
      - Мы не торгуемся, господин Гарриман, - не повышая голоса, сказал он. В торговле дело касается денег. А сейчас речь идет о народной крови. Кроме того, пока эти самолеты и танки будут доставлены морем, пройдет немало времени. А война не ждет.
      - Простите, я неточно выразился, - несколько смущенно проговорил Гарриман. - Я просто хотел сказать, что названное количество танков и самолетов является максимальным, больше поставить мы не в силах.
      Сталин пристально посмотрел в глаза Гарриману. На этот раз во взгляде Сталина не отразилось ничего необычного, но американцу показалось, что этот взгляд говорит: "Неправда! Неправда! И вы сами знаете, что говорите неправду. Но я понимаю все. И почему вы вообще решили дать нам вооружение, и почему даете его так мало, и почему сейчас говорите не то, что думаете".
      И, как бы отвечая на этот взгляд, Гарриман сказал:
      - Мы могли бы предложить мистеру Сталину уже сейчас пять тысяч автомашин марки "Виллис". Если не ошибаюсь, ваши военные хорошо о них отзываются. Их нет в списке, но я беру решение вопроса на себя.
      - Спасибо, - произнес Сталин. - "Виллисы" нам пригодятся.
      - Мы могли бы предложить вам еще бронеавтомашины... - начал было Бивербрук, но Сталин пренебрежительно махнул рукой:
      - Нет. Это машины-ловушки. Нам нужны грузовики-трехтонки. У нас достаточно своих полуторок, но нужны трехтонки.
      Гарриман кивнул и, как в первый раз, записав что-то в блокноте, вырвал листок и положил в карман.
      Затем сказал, обращаясь к Сталину:
      - Вы справедливо заметили, что морской путь долог. Почему бы нам не наладить транспортировку самолетов непосредственно через Аляску? - Он встал и, подойдя к стоявшему в углу кабинета глобусу, прочертил на нем пальцем линию от Соединенных Штатов к северо-восточному побережью Советского Союза. - Это кратчайший и наиболее быстрый путь. Тогда американские экипажи могли бы доставлять вам самолеты прямо по воздуху.
      Сталин не двинулся с места. Он только повернул голову к Гарриману.
      - Нет, - сказал он после того, как американец вернулся к столу. Кратчайший путь не всегда является самым лучшим. Ваше предложение рискованно, поскольку это могло бы подтолкнуть Японию на вступление в войну. Вернемся к списку... Сколько мы могли бы получить броневой стали? Если не ошибаюсь, в списке значится...
      - Тысяча тонн, - быстро подсказал Литвинов, держа листки перед глазами.
      - Вот именно. Тысяча тонн, - повторил Сталин. - Но, насколько я знаю, Соединенные Штаты производят более пятидесяти миллионов тонн стали в год.
      - Это верно, но мы снабжаем броней Англию, - поспешно ответил Гарриман. - Она тоже остро нуждается в танках. Вопрос о вторжении немцев в Англию не снят с повестки дня. А быстро увеличить производство стали мы не в состоянии.
      - Вопрос об увеличении выпуска броневой стали легко решается с помощью соответствующих присадок, - сказал Сталин. - Это известно каждому металлургу. Что же касается вторжения немцев в Англию, - добавил он сразу же изменившимся, жестким тоном, - то его снимают сейчас с повестки дня истекающие кровью советские войска.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5