6

Шеф полиции Фулвайдер был приземистый толстяк с беспокойными глазами и рыжими волосами того оттенка, который на солнце кажется ярко-розовым. Он был очень коротко острижен, и розовый череп его просвечивал сквозь розовые волосы. На нем был желто-коричневый фланелевый костюм с накладными карманами и рельефными швами, скроенный так, как не всякий портной сможет скроить фланель.

Он пожал мне руку, повернулся на стуле и закинул ногу за ногу, демонстрируя мне французские фильдеперсовые носки по три или четыре доллара за пару и толстые английские башмаки орехового цвета, ручная работа, пятнадцать-восемнадцать долларов, и то если по сниженным ценам.

Я решил, что у него, наверное, жена с деньгами.

– А, Кармади, – сказал он, по стеклу на столе подвигая к себе мою карточку. – Через два "а", да? По делу к нам сюда приехали?

– Мелкие неприятности, – сказал я. – Вы можете это уладить, если захотите.

Он выпятил грудь, махнул розовой рукой и заговорил на полтона ниже:

– Неприятности, – сказал он. – В нашем городке они случаются нечасто. Город наш маленький, но очень, очень чистый. Вот я смотрю из своего окна на запад и вижу Тихий океан. Что может быть чище? Смотрю на север – бульвар Аргелло и подножия холмов. На восток – чудеснейший маленький деловой центр, самый чистый в мире, а за ним райские кущи ухоженных домиков и садов. На юг – если бы у меня было южное окно – я бы увидел самую чудесную маленькую пристань для яхт, какая только возможна на свете.

– Свои неприятности я принес с собой, – сказал я. – Вернее, часть – другая часть, наверное, прибежала раньше меня. Девушка по имени Изабель Снейр удрала из дому в большом городе, а ее собаку видели здесь. Я разыскал собаку, но люди, у которых она была, решили пойти на любые неприятности, лишь бы заткнуть мне рот.

– Вот как? – спросил шеф с отсутствующим видом. Его брови поползли на лоб. Я, честно говоря, уже не очень хорошо понимал, кто тут кого водит за нос – я его или он меня.

– Повернуть бы ключик в двери, а? – сказал он. – Вы все-таки помоложе меня.

Я встал, повернул ключ, вернулся на место и достал сигарету. За это время на столе у шефа уже очутились бутылка, судя по виду, именно того, что нужно, две стопочки и горсть кардамоновых зерен.

Мы выпили, и он щелкнул в зубах три или четыре зернышка. Мы жевали кардамон и глядели друг на друга.

– Ну, давайте выкладывайте, – сказал он. – Теперь я в состоянии воспринимать.

– Слыхали когда-нибудь про типа по прозвищу Фермер Сейнт?

– Слыхал ли я! – он грохнул кулаком по столу так, что запрыгали кардамоновые зернышки. – Да на нем висит чуть не сотня дел. Ведь это тот, который чистит банки?

Я кивнул, стараясь как-нибудь незаметно заглянуть ему в глаза.

– Он работает вместе с сестрой по имени Диана. Они одеваются по-деревенски и обрабатывают государственные банки в маленьких городках. Отсюда его прозвище – Фермер. За сестрой его тоже много чего есть.

– Я безусловно хотел бы прибрать к рукам эту парочку, – твердо сказал шеф.

– Тогда почему же вы, черт побери, этого не сделали? – спросил я.

Я совру, если скажу, что он стукнулся об потолок, но он разинул рот так широко, что я испугался, как бы его нижняя челюсть не ударилась о коленку. Глаза вылупились, как два печеных яйца. Струйка слюны потекла по жирной складке в уголке рта. Наконец он захлопнул рот с изяществом парового экскаватора.

Если это была игра, то он был великий актер.

– Повторите еще раз, – прошептал он.

Я вынул из кармана сложенную газету, развернул и показал ему колонку.

– Посмотрите это сообщение об убийстве Шарпа. Ваша местная газета работает из рук вон плохо. Тут говорится, что неизвестный позвонил в департамент, ребята выехали туда и нашли труп в пустом доме. Это чушь собачья. Я там был. Фермер Сейнт с сестрой там был. Ваши ребята были там вместе с нами.

– Предательство! – завопил он вдруг. – Предатель в департаменте.

Его лицо стало серым, как мышьяковая липучка для мух. Дрожащей рукой он опрокинул еще две рюмки.

Теперь была моя очередь щелкать кардамоновые семечки.

Он опрокинул одним глотком еще стопочку и нашарил на столе коробку селектора. Я уловил фамилию Гэлбрейт. Я пошел и отпер дверь.

Ждать нам пришлось не очень долго, но шеф успел опрокинуть еще две стопки. Цвет лица его заметно улучшился.

Тут дверь открылась, и через порог лениво переступили кожаные мокасины того самого рослого рыжего полисмена, который оглушил меня дубинкой. В зубах его торчала трубка, руки в карманах. Он прикрыл плечом дверь и небрежно прислонился к ней спиной.

Я сказал:

– Привет, сержант.

Он взглянул на меня так, словно хотел бы расквасить мне физиономию и сделать это по возможности не торопясь.

– Значок на стол! – заорал толстый шеф. – Значок! Вы уволены!

Гэлбрейт подошел к столу, оперся на него локтем и наклонил лицо почти к самому носу шефа.

– Что за шуточки? – спросил он басом.

– Фермер Сейнт был у вас в руках, и вы его упустили, – орал шеф. – Вы и этот кретин Дункан. Вы позволили ему ткнуть вас дробовиком в брюхо и смыться. Все. Вы уволены. У вас теперь будет не больше шансов найти работу, чем у маринованной устрицы. Давайте значок!

– Какого черта вы лезете ко мне с каким-то Сейнтом? Кто это такой? – спросил Гэлбрейт равнодушно, выпуская дым в лицо шефу.

– Он не знает! – рыдающим голосом обратился шеф ко мне. – Он не знает! Вот с каким человеческим материалом мне приходится работать.

– В каком смысле работать? – небрежно поинтересовался Гэлбрейт.

Толстый шеф вскочил, словно его ужалила в нос пчела. Он сжал мясистый кулак и двинул Гэлбрейта в челюсть с сокрушительной, по всей видимости, силой. Голова Гэлбрейта откачнулась примерно на полдюйма.

– Не надо, – сказал он. – А то надорвете пупок, и что тогда будет с департаментом?

Он оглянулся на меня и снова посмотрел на Фулвайдера:

– Сказать ему?

Фулвайдер тоже взглянул на меня, чтобы проверить, какое впечатление произвел спектакль. Рот у меня был разинут, а на лице столько же понимания, сколько у деревенского мальчика на уроке латыни.

– Ну скажи, – проворчал он, сжимая и разжимая кулак.

Гэлбрейт закинул толстую ногу на угол стола, выбил трубку, потянулся за бутылкой и налил себе виски в стакан шефа. Он вытер губы и широко осклабился. Рот у него был такой, что дантист мог бы засунуть туда по локоть обе руки.

– Когда мы с Дунком сунулись в эту малину, – сказал он спокойно, – ты лежал холодненький на полу, а над тобой стоял долговязый тип с дубинкой. Баба стояла у подоконника возле кучи газет. О'кей. Долговязый начинает вешать нам какую-то лапшу на уши, тут где-то позади начинает выть собака, и мы оборачиваемся в ту сторону, а баба в это время вынимает из-под газет двенадцатикалиберный обрез и показывает нам. Что нам оставалось делать? Только постараться быть паиньками. Она не могла промазать, а мы могли. У долговязого в штанах оказались еще пушки, и они связали нас как миленьких и запихали в чулан, а там было достаточно хлороформа, чтобы успокоить кого хочешь без всяких веревок. Потом мы услышали, как они отчалили на двух машинах. Когда мы выбрались, жмурик валялся там один. Так что нам пришлось состряпать эту штуку для газет попристойнее. Никаких новых концов мы до сих пор не нашли. Ну как, вяжется с твоей историей?

– Неплохо, – сказал я. – Насколько я помню, эта женщина сама звонила в полицию. Но я, конечно, мог ошибиться. Все остальное отлично увязывается с тем, что я лежал оглушенный на полу и ничего больше про это не знаю.

Гэлбрейт посмотрел на меня довольно злобно. Шеф разглядывал свой большой палец.

– Я пришел в себя в частном дурдоме, где лечат наркотиками и виски, на Двадцать девятой улице, – сказал я. – Хозяина зовут Сандстрэнд. Они накачали меня до такой степени, что я думал, будто я любимый десятицентовик Рокфеллера, и все старался прыгнуть орлом вверх.

– А, этот Сандстрэнд, – задумчиво произнес Гэлбрейт. – Этот тип давно уже зудит у нас как блоха в штанах. Может, мы сходим и дадим ему в морду, шеф?

– Ясно, что это Фермер Сейнт отправил туда Кармади, – задумчиво произнес Фулвайдер. – Значит, у них должна быть какая-то связь. Я думаю, вам, пожалуй, стоит съездить. И возьмите с собой Кармади. Как, хотите туда прокатиться? – спросил он меня.

– Неужто нет? – откликнулся я с энтузиазмом.

Гэлбрейт посмотрел на бутылку. Он проговорил осторожно:

– За этого Сейнта и его сестру объявлено по куску вознаграждения. Если мы их возьмем, как будем делить?

– Я не в счет, – сказал я. – Я на твердом жалованье с покрытием всех расходов.

Гэлбрейт снова осклабился. Он качался на каблуках, и ухмылка его излучала самое густое дружелюбие.

– Ладненько. Машина ваша у нас в гараже внизу. Насчет нее нам позвонил какой-то япошка. Поедем на ней – мы с вами вдвоем.

– Может, вам нужна помощь, Гэл, – неуверенно пробурчал шеф.

– М-м-м. Нас с ним вдвоем и так целая куча. Он крутой мальчик, иначе бы он тут сейчас не разгуливал.

– Отлично, – радостно сказал шеф. – Еще по маленькой на дорожку.

Но он все еще был не в своей тарелке. Он забыл про свой кардамон.

7

При дневном свете это было приятное место. Под окнами густо цвели кремово-желтые бегонии, анютины глазки большим круглым ковром устилали подножие акации. Алая вьющаяся роза на шпалере закрывала одну сторону дома, а с другой стороны, у стены гаража, нежно щебетали среди душистого горошка бронзово-зеленые колибри.

Можно было подумать, что здесь живет какая-нибудь состоятельная пожилая пара, приехавшая к океану только для того, чтобы получить на старости лет как можно больше солнца.

Гэлбрейт сплюнул на подножку моей машины, выбил свою трубку, распахнул калитку и, поднявшись по дорожке, прижал большим пальцем медную кнопку звонка.

Мы подождали. В двери приоткрылось окошко, и длинное желтое лицо санитарки выглянуло к нам из-под крахмального чепчика.

– Открывайте, полиция, – прорычал Гэлбрейт.

Лязгнула цепочка, отодвинулась задвижка. Дверь отворилась. За ней стояла санитарка шести футов росту, с длинными руками и огромными кистями – идеальный подручный палача. Вдруг с ее лицом что-то случилось – я не сразу сообразил, что это была улыбка.

– Да это же мистер Гэлбрейт, – прощебетала она высоким и в то же время гортанным голосом. – Как поживаете, мистер Гэлбрейт? Желаете видеть доктора?

– Ага, и сию минуту, – проворчал рослый полисмен, протискиваясь позади нее.

Мы прошли в холл. Дверь офиса была закрыта. Гэлбрейт толкнул ее. Я стоял за его спиной, а за моей все еще чирикала огромная санитарка.

Абсолютно непьющий доктор Сандстрэнд освежался с утра пораньше из новенькой литровой бутылки виски. Его редкие, мокрые от пота волосы колечками прилипли к вискам, а на костлявой маске лица появилось, кажется, много новых морщин, которых еще не было вчера вечером.

Он поспешно отдернул руку от бутылки и одарил нас своей чарующей улыбкой мороженой рыбы. Он заметно нервничал и поэтому заговорил с нами возбужденно:

– В чем дело? В чем дело? Я, кажется, распорядился...

– Э, уймитесь, – сказал Гэлбрейт и плюхнулся на стул напротив доктора. – Катись, сестра.

Санитарка еще что-то прочирикала и вышла. Дверь закрылась. Доктор Сандстрэнд разглядывал мое лицо. Вид у него был не очень счастливый.

Гэлбрейт, поставив оба локтя на стол, подпирал кулаками свою выдающуюся челюсть. Он не сводил неподвижного ядовитого взгляда с сидевшего как на иголках доктора.

Прошло, кажется, ужасно много времени, пока он не сказал почти нежно:

– Где Фермер Сейнт?

Доктор выпучил глаза. Его кадык так и запрыгал над воротом халата. Судя по его зеленоватым глазам, у него начиналось разлитие желчи.

– Не виляй! – загремел Гэлбрейт. – Нам все известно насчет ваших больничных делишек. Завели тут убежище для уголовников, приторговывая наркотиками и бабами. Но на этот раз вы пересолили, когда упрятали сюда этого сыщика из большого города. Тут вам не помогут выпутаться даже ваши тамошние покровители. Ну давайте, где Сейнт? И где эта девчонка?

Мне казалось, что я вроде бы ни разу не упоминал при Гэлбрейте об Изабель Снейр – если он имел в виду эту девчонку.

Рука доктора Сандстрэнда блуждала по столу. Он и раньше заметно нервничал, но теперь неподдельное изумление парализовало его окончательно.

– Где они? – снова заорал Гэлбрейт.

Большая дверь отворилась, и на пороге опять появилась санитарка-великанша.

– Пациенты, мистер Гэлбрейт. Пожалуйста, не забывайте о пациентах, мистер Гэлбрейт.

– Проваливай, – бросил ей Гэлбрейт через плечо, не оборачиваясь.

Она осталась стоять у двери. Сандстрэнд наконец обрел голос. Впрочем, это был не голос, а лишь слабый его отзвук. Он сказал еле слышно:

– Как будто вы не знаете.

Тут рука его молниеносно метнулась к карману халата и назад, поблескивая дулом револьвера. Гэлбрейта сдуло со стула в сторону. Доктор выстрелил в него дважды и дважды промазал. Я взялся за пистолет, но не стал вынимать его. Гэлбрейт, лежа на полу, смеялся. Правая рука его пошарила под мышкой и вынырнула оттуда с люгером, похожим на мой. В ту же секунду раздался выстрел.

Длинное лицо доктора не изменилось. Я не увидел, куда попала пуля. Голова его стала наклоняться вперед и ударилась о крышку стола, пистолет с грохотом свалился на пол. Он лежал лицом на столе и не шевелился.

Гэлбрейт направил свою пушку на меня и поднялся с пола. Я снова посмотрел на пистолет. Теперь я был уверен, что он мой.

– Замечательный способ получить информацию, – заметил я, ни к кому в особенности не обращаясь.

– Убери руки, сыщик. Ты в эту игру не играешь.

Я убрал руки.

– Неглупо, – сказал я. – Я полагаю, всю сцену разыграли только для того, чтобы убрать дока.

– Он стрелял первым, разве нет?

– У-ту, – согласился я вяло. – Он стрелял первым.

Санитарка бочком пробиралась вдоль стены в мою сторону. С того момента, как Сандстрэнд потянулся к пистолету, она не издала ни звука. Теперь она уже почти поравнялась со мной. Слишком поздно я вдруг увидел, как сверкнули костяшки ее увесистого кулака. Увидел, что рука ее густо заросла волосами.

Я увернулся, но недостаточно быстро. Сокрушительный удар, казалось, расколол мою голову пополам. Меня отшвырнуло к стене, колени наполнились водой, а мозг изо всех сил старался удержать правую руку в кармане, не давая ей выхватить пистолет.

Я выпрямился. Гэлбрейт выжидательно косился на меня.

– Не слишком ловко вышло, – сказал я. – Мой люгер все еще у тебя. Постановочка немножко не удалась, а?

– Я смотрю, ты просек, в чем дело, сыщик?

В наступившей паузе раздался визгливый голос санитарки:

– Бог ты мой, у этого парня башка как слоновья нога. Я об нее весь кулак себе разбил к чертям собачьим.

В маленьких глазках Гэлбрейта стояла смерть.

– Что там наверху? – спросил он санитарку.

– Вчера ночью оттуда убрали всех. Что, может, стукнуть его еще разок?

– Зачем? Он ведь не стал хвататься за пушку. Он не по зубам тебе, детка. Пусть покушает свинца.

Я сказал:

– На такой работе вам надо бы брить детку два раза в день.

Санитарка ухмыльнулась и сдвинула накрахмаленный чепчик с длинным белокурым париком набекрень. Из-под белого халата она, точнее, он достал пистолет.

Гэлбрейт сказал:

– Это была самозащита, ясно? Ты стал ссориться с доком, но он стрелял первым. Веди себя смирно, и мы с Дунком так это и запомним.

Левой рукой я почесал подбородок.

– Послушай, сержант. Я не хуже других понимаю шутки. В том доме на Каролина-стрит ты жахнул меня дубинкой и не стал об этом рассказывать. И я тоже не стал. Я решил, что у тебя были на то причины и что в свое время ты мне о них расскажешь. Я, может, и сам догадываюсь, что это за причины. Я думаю, ты знаешь, где Сейнт, или можешь узнать. А Сейнт знает, где эта девочка Снейр, потому что у него была ее собака. Давай договоримся так, чтобы каждый из нас получил то, что ему надо.

– Мы уже получили, что хотели, болван. Я обещал доку, что привезу тебя назад и дам ему поиграть с тобой. Я оставил тут Дунка, одетого санитаркой, чтобы он помог доку с тобой управиться. Но на самом деле мы хотели управиться с ним.

– Ясно, – сказал я. – А что же получаю от этого я?

– Ну, может, поживешь чуть подольше.

Я сказал:

– Ага. Ты только не подумай, что я тебя разыгрываю, но взгляни на окошко в стене позади тебя.

Гэлбрейт не пошевелился и ни на секунду не отвел от меня глаз. Довольная ухмылка скривила его губы.

Дункан, актер на дамские роли, глянул – и заорал не своим голосом.

Маленькое квадратное закрашенное окошко высоко в углу задней стены комнаты распахнулось совершенно бесшумно. Я смотрел туда, мимо Гэлбрейтова уха, прямо в черное дуло автомата на подоконнике, в жесткие черные глаза позади него.

Голос, который, когда я слышал его в последний раз, успокаивал собаку, произнес:

– Как насчет того, чтобы бросить железку, сестренка? А ты, у стола, клешни вверх!

8

Верзила-полицейский задохнулся. Потом лицо его словно окаменело. Он стремительно развернулся, и люгер громко, резко кашлянул – один раз.

Я упал на пол в тот момент, когда автомат дал короткую очередь. Гэлбрейт скорчился у стола и рухнул на пол, странно вывернув ноги. Из носа и изо рта его выступила кровь.

Полицейский в халате санитарки стал бледнее накрахмаленного чепчика. Его пистолет отскочил в сторону, а руки пытались уцепиться за потолок.

Наступила невероятная, оглушительная тишина. Воняло пороховым дымом. Фермер Сейнт заговорил, обращаясь со своего насеста у окошка к кому-то в саду.

Где-то громко открыли и захлопнули дверь, кто-то пробежал по холлу. Дверь нашей комнаты широко распахнулась. Вошла Диана Сейнт с парой автоматических пистолетов. Высокая, красивая женщина, изящная и смуглая, с распущенными черными волосами, две тонкие руки в перчатках держали по пистолету.

Я поднялся с пола, подняв вверх обе руки. Она обратилась к Сейнту, не глядя в его сторону:

– О'кей, Джерри. Я их подержу.

Голова, плечи и автомат Сейнта исчезли из оконного проема, остались только синее небо и тонкие, редкие ветви какого-то высокого дерева.

Послышался тяжелый стук – это прыгнули с лестницы на деревянное крыльцо. Теперь нас было в комнате пять статуй, из них две опрокинутые.

Кому-то надо было двинуться с места. Ситуация требовала еще двух трупов. У Сейнта не было другого выхода. Ему нужно было чисто убрать за собой.

Мой трюк не сработал первый раз, когда он не был трюком. Я решил попробовать еще раз, когда он уже им был. Я взглянул поверх плеча женщины, растянул на лице зверскую ухмылку и сказал хрипло:

– Привет, Майк. Как раз вовремя.

Я, конечно, не обманул ее, но зато вывел из себя. Она напряглась и выстрелила в меня из правого пистолета. Для женщины пистолет был великоват – отдача заставила руку дрогнуть. Вместе с ней дрогнула и вторая. Я не заметил, куда попала пуля. Я бросился под пистолеты.

Плечом я ударил ее в бедро. Она качнулась назад и стукнулась головой о косяк двери. Я довольно-таки нелюбезно вышиб пистолеты у нее из рук, захлопнул дверь и дотянулся до ключа. Повернув его, я поскорее отполз от острого высокого каблука, норовившего прикончить то, что оставалось от моего искромсанного носа.

Дункан сказал:

– Класс! – и потянулся к своему валявшемуся на полу пистолету.

– Карауль вот то окошко, если тебе не надоело жить, – заорал я на него.

Я уже обогнул стол и тащил из-под мертвого доктора Сандстрэнда телефон, тащил его как можно дальше в сторону от двери, насколько позволял провод. Я улегся на пол и, лежа на животе, принялся набирать номер.

При виде телефона глаза Дианы ожили. Она хрипло завизжала:

– Они поймали меня, Джерри! Они меня поймали!

Автоматные очереди начали разносить дверь, пока я ревел и рычал в ухо сонному дежурному сержанту.

Куски штукатурки и дерева летали, как кулаки на ирландской свадьбе. Тело доктора Сандстрэнда тряслось от попадавших в него пуль, словно его оживила свинцовая лихорадка. Я отшвырнул телефон, подобрал Дианины пистолеты и подкрался сбоку к двери. Сквозь широкую щель виднелась ткань. Я в нее выстрелил.

Что делал Дункан, я не видел. Через секунду я это узнал. Пуля, которая не могла влететь через дверь, пробила наискосок подбородок Дианы. Она снова упала на пол и больше уже не поднималась.

Другая пуля, которая не могла влететь через дверь, приподняла мою шляпу. Я покатился по полу и заорал на Дункана. Дуло его пистолета, следуя за мной, медленно описывало дугу. Изо рта его вырывалось звериное рычание. Я снова заорал.

Вдруг четыре круглых красных пятна прочертили на белом халате санитарки косую линию на уровне груди. Они успели расползтись даже за то очень короткое время, пока Дункан падал.

Где-то завыла сирена. Это была моя, родная сирена, и она выла все громче и громче.

Автомат умолк, и в дверь стали бить ногами. Она трещала, но пока держалась на замке. Я всадил в нее еще пару пуль, стараясь попадать подальше от замка.

Сирена стала громче. Сейнту пора было уходить. Я услышал его бегом удалявшиеся по холлу шаги. Хлопнула дверь. За домом, на аллее взревел стартер автомобиля. Шум отъезжающей машины затихал по мере того, как приближающийся вой сирены достигал хрипло-визгливого крещендо. Я склонился над женщиной. На лице и волосах ее была кровь, спереди на пиджаке большие мокрые пятна. Я коснулся ее лица. Она, с трудом поднимая тяжелые веки, медленно открыла глаза.

– Джерри... – прошептала она.

– Убит, – невесело соврал я. – Где Изабель Снейр, Диана?

Глаза закрылись. На ресницах заблестели слезы, слезы умирающей.

– Где Изабель Снейр, Диана? – голос мой звучал умоляюще. – Будь добра, скажи мне. Я не легавый, я ее друг. Скажи мне, Диана.

Я вложил в свой голос всю нежность и тоску, какие только у меня еще оставались в запасе.

Глаза ее полуоткрылись. Снова шепот:

– Джерри...

Шепот стих, и глаза закрылись снова. Затем губы еще раз шевельнулись и выдохнули слово, звучавшее как что-то вроде «Монти».

Это было все. Она умерла.

Я медленно встал и стал слушать вой сирен.

9

Дело шло к вечеру. В высоком здании через улицу кое-где уже зажигались огни. Всю вторую половину дня я провел у Фулвайдера в управлении. Двадцать раз я пересказывал свою историю. Все, что я счел уместным рассказать, было от слова до слова чистой правдой.

Взад-вперед носились полицейские, эксперты по баллистике и отпечаткам, регистраторы, репортеры, полдюжины городских должностных лиц и даже один корреспондент Ассошиэйтед Пресс. Корреспонденту не понравилось официальное заявление для печати, и он так и сказал.

Толстый шеф был потен и недоверчив. Его пиджак висел на стуле, рубашка под мышками почернела, а короткие красные волосы закурчавились, как от химической завивки. Он не знал, что я знаю, а чего нет, и из-за этого не решался мной командовать. Все, что он мог, – это по очереди то орать на меня, то, хныча, жаловаться мне, стараясь в промежутках между всем этим меня напоить.

Я потихоньку напивался, и мне это нравилось.

– Ну не может же быть, чтобы никто вообще ничего не сказал! – в сотый раз набрасывался он на меня.

Я опять выпил, и с самым глупым видом отрицательно помахал рукой.

– Ни слова, шеф, – сказал я, таращась на него, как сова. – Ни словечка. Вы же знаете, я такой парень, я бы вам сказал. Они слишком внезапно умирали.

Он обхватил голову и сжал ее.

– Чертовски странно, – криво усмехнулся он. – Четверо убитых на полу, а вы даже не поцарапаны:

– Просто я один сообразил, что для здоровья будет лучше лечь на пол до того, как в меня попали, – скромно объяснил я.

Он ухватил себя за правое ухо и потянул.

– Вы пробыли у нас три дня, – вздохнул он. – За эти три дня у нас произошло больше преступлений, чем за три года до вашего приезда. Это бесчеловечно. Мне кажется, что я брежу.

– Я не виноват, шеф, – пробормотал я. – Я приехал разыскивать девушку. Я и теперь ее ищу. Не я велел Сейнту с сестрой скрываться в вашем городе. Когда я наткнулся на них, я тут же дал вам знать, а ваши собственные ребята не дали. Я не палил в доктора Сандстрэнда прежде, чем он успел что-нибудь рассказать. Я до сих пор не имею понятия, зачем туда сунули эту фальшивую санитарку.

– Я тоже, – прохныкал Фулвайдер. – Но ваши чертовы пушки насквозь продырявили и меня с моей службой. У меня теперь столько шансов вылететь, что лучше, наверное, сразу плюнуть на все и заняться рыбалкой.

Я опрокинул еще стаканчик и весело икнул.

– Не говорите так, шеф, – умоляюще сказал я. – Вам однажды уже удалось навести порядок в этом городе, и вы наведете его опять. Считайте, что это было просто не очень удачное приземление и вас здорово тряхануло.

Он прошелся вокруг офиса, попытался пробить кулаком в наружной стене дырку, потом снова плюхнулся в свое кресло, исподлобья взглянул на меня, потянулся за бутылкой, но подумал и поставил ее на место. Видимо, он решил, что виски лучше поможет ему, если попадет в мой желудок.

– Давайте договоримся, – проворчал он. – Вы возвращаетесь к себе в Сан-Анджело, а я забываю о том, что доктора Сандстрэнда пристрелили из вашего пистолета.

– Нехорошо так разговаривать с человеком, который пытается заработать на кусок хлеба, шеф. Вы же знаете, как мой пистолет оказался там.

На мгновение его лицо снова потемнело. Он оглядел меня с головы до ног, снимая мерку для гроба. Потом лоб его разгладился, он хлопнул ладонью по столу и добродушно согласился:

– Вы правы, Кармади. Я и сам бы не смог иначе поступить. Ведь найти эту девочку – ваш долг, не правда ли? О'кей, возвращайтесь в гостиницу и малость отдохните. Я сегодня вечером еще поработаю здесь, а завтра утром увидимся.

Я выпил на посошок еще маленькую – все, что оставалось в бутылке. Чувствовал я себя замечательно. Дважды пожав ему руку по зигзаообразно ломаной линии, покинул офис. По всему коридору вспыхнули электрические лампочки.

Я спустился со ступенек здания муниципалитета и свернул за угол к полицейскому гаражу. Мой родной синий «крайслер» снова стоял здесь. Я бросил изображать пьяного, сел в машину и по боковой улочке спустился к берегу океана, а там пошел пешком по широкой асфальтовой дорожке в сторону Гранд-отеля, где от берега отходили два нарядно освещенных пирса с увеселительными заведениями.

Сумерки уже сгущались. На яхтах, качавшихся на якоре вдоль волнореза, зажигались мачтовые огни. Возле белой жаровни с решеткой стоял человек, переворачивавший длинной вилкой сосиски, и гудел как паровоз:

– Люди, проголадывайтесь скорее! Вас ждут чудные горяченькие собачки! Люди, вырабатывайте желудочный сок!

Я зажег сигарету и стоял рядом, глядя на море. Вдруг вдалеке, у самого выхода из гавани, зажглись огни на каком-то большом корабле. Я долго смотрел на них, но они не двигались. Показывая пальцем на огни, я обернулся к сосисочнику:

– Стоит на якоре?

Он внимательно оглядел носы своих ботинок и презрительно сморщился.

– А, это чертово плавучее казино. Они его называют «Круиз в никуда», потому что оно никуда не плывет. Если, на ваш вкус, тут на пирсе шлюхи танцуют танго слишком благопристойно, попробуйте, поезжайте туда. Да, сэр, хороший корабль, называется «Монтечито». Как насчет сочной горячей «собачки?»

Я положил ему на стойку, четверть доллара.

– Съешьте сами. А откуда тут отправляются такси?

Пистолета у меня с собой не было. Я отправился в гостиницу взять запасной.

Диана Сейнт, умирая, произнесла: «Монти».

Может быть, она просто не дожила, чтобы закончить слово «Монтечито».

В гостинице я лег и заснул словно под наркозом. Проснулся я страшно голодный. Было восемь вечера.

От гостиницы за мной потянулся хвост, но быстро отстал. Конечно, в таком тихом маленьком городке, где не было преступлений, полисмены просто не могли выучиться настоящей слежке.

10

За сорок центов это был довольно длинный переезд. Морское такси – старая, не приспособленная к пассажирским перевозкам моторка, – пробиралось между стоящими на якоре яхтами, огибая волнорез. Нас начало подкидывать на волнах. Кроме меня, в нашей компании был сидевший у руля угрюмый гражданин довольно бандитского вида да две нежные парочки, которые начали облизывать друг друга, как только фонари набережной остались позади.

Я глядел назад на городские огни и старался удержать на месте свой просившийся наружу обед. Разбросанные тут и там алмазные точки огней превратились в выставленный в витрине ночи бриллиантовый браслет. Потом они стали на гребне волны сиявшим оранжево-желтым размытым пятном. Такси взлетало на невидимые водяные горы и скользило вниз, как серфинг. В воздухе стоял густой холодный туман.

Огоньки «Монтечито» выросли до размера иллюминаторов. Такси, накренившись под углом в сорок пять градусов, описало широкую дугу и причалило точно к ярко освещенному трапу.

Мальчик в тесной синей тужурке со сливовыми глазами и гангстерской ухмылкой подал руки девушкам, внимательно окинул глазами их эскорт и помог всем подняться наверх. Взгляд, каким он смерил меня, кое-что говорил о нем. Выражение, с каким он посмотрел туда, где должна была быть совершенно незаметна кобура моего револьвера, говорило о нем еще больше.