… декабря 200… года, пятница

Все утро убил на идиотское занятие: на старых коробках из?под обуви писал строфы из гимна «Единой партии» – из пневматического, разумеется. Хорошо было в старину: сколько хочешь у себя дома сади из боевого, соседи не заругаются, и патроны не по карточкам. Увы, увы. Капитана Дыбенко больше всего умиляло, что мне безразлично, с какой руки. Но теперь с левой что?то стало не то; наверное, она слишком к сердцу близко. Пустое сердце бьется ровно… Если в первом действии на сцене висит ружье, оно обязано выстрелить? Но мы не в пьесе. В жизни все не так. Наш бронепоезд давно укатил в депо…

Погулял, подстригся, купил новый пуловер под цвет глаз (Дориан, вас даже могила не исправит!), вернулся, проверил автоответчик: ничего. Игра продолжается? В боевиках и триллерах меня всегда умиляет пионерское любопытство героев: кидаются расследовать что ни попадя, даже когда происходящее их совершенно не касается. Ходят, расспрашивают, организуют слежку, проникают в логово злодея, сидят в засаде, сходятся в рукопашной. Лично у меня нет ни малейшего желания что?либо расследовать. Я одного хочу: чтобы как можно скорей от меня отстали. С другой стороны, если бы не вся эта история, я бы не познакомился… но, может, так было бы лучше, для всех лучше, и для меня в том числе.

Телевизор не сообщил мне ничего интересного. Насчет Генки, естественно молчок, и в Сети тоже ничего. Коли бедолагу менты грохнули – все, концы в воду. Кто следующий на вылет? Марина назвала Олега. И я про себя знаю: если кем?то придется пожертвовать – то им. Позвонить – жив ли? Вот еще! Нельзя потакать своим глупым страхам.

Ясное дело, не выдержал, позвонил. Домашний и мобильный молчат. На работе сказали, что программист Холодов взял отпуск без содержания и уже четвертый день не выходит. Впрочем, это я знал и без них. Наверно, отключил все средства связи и пьет горькую. Но где же Татьяна? И есть еще Лиза… Элегантная, деловитая «яппи», пропирсованная с ног до головы, закаленная подвальной, чердачной юностью? Таких нечистая сила не берет.

Но если другого выхода нет – берите его, берите ее. Только не Алекса, только не Марину. Бога нет, и черта нет, но на всякий случай, пожалуйста, их не трогайте, никогда, никогда.

Позвонила Маринка – голосок спокойный, безмятежный. О бедном Геныче – ни словечка. Сказала между прочим, что разговаривала по телефону с Лизой насчет судебного иска, к которому они готовятся. Сообщила, что на вечер приглашены не только мы с Лехой, но и Олег, дабы не сидел один и не киснул. Ура! Лиза жива, Олег в здравии! Видимо, просто выходил куда?нибудь или отключал телефон, когда я его разыскивал. А я распсиховался, навоображал ужасов!

Вечером хотел купить Маринке цветы, но киоск оказался уже закрыт. В другой раз. Успеется. Ведь мы все будем жить долго и счастливо, и умрем в один день.

Открыл мне гость, а не хозяйка. Сердце сделало несколько лишних ударов. Алекс был небрит, свинцовые тени под глазами. Стол посреди комнаты, накрыто на четверых. Правильно, еще ведь Олег придет…

– Леха, у тебя не возникает желания посетить правоохранительные органы? – спросил я. – Мы?то с Мусей не вполне лояльные граждане, нам не с руки.

– Иван, мне туда идти еще более нежелательно, – сказал он, разваливаясь в своем кресле привольно и лениво, – видишь ли, я ведь по чужим документам живу.

– Серьезно? Никогда бы не подумал, – сказал я довольно лицемерно: допускал что угодно.

– Несколько лет назад мне нужны были бабки, – спокойно пояснил он. – Сильно нужны, матери на операцию. У нее, кроме меня, никого нет. Герыч возил. Сначала просто возил, потом повысили в должности. А в конце концов начались проблемы.

– Проблемы?

– Нет, Иван, даже не пробовал. Меня на это не тянет. Потом, дилер и не должен употреблять. Другие проблемы. У нашей фирмы с конкурирующей. Все шло к тому, что нужно уезжать. Один из наших смог сделать мне хорошие документы. В Москве затеряться легче всего…

Еще один затерявшийся! Затерянные души. Весь сброд, какой есть, – все валите в Москву, место найдется. Но я рад, что он сам не балуется героином. Хуже герыча до сих пор ничего не придумали; во всяком случае, из распространенных средств. Мой кокс по сравнению с герой – все равно что пиво безалкогольное супротив сорокаградусной водки.

– Так ты на нелегальном положении? – спросил я. – А как же работа, прописка?

– Для устройства на работу и прочей цивильной жизни мои ксивы достаточно хороши, – объяснил Алекс. – Но для ментов – не очень годятся.

«Ксивы» резанули мне ухо. Так может выражаться Марина, так могу говорить я, но ему определенно не идет. А с чего я, интересно, взял, что он сейчас говорит о себе правду? Все мы только и делаем, что притворяемся друг перед другом. Ничуть не удивлюсь, если на самом деле он героина и в глаза никогда не видел.

– Понимаешь, – продолжал он, – была бы какая?то простая история: я бы заявил, что с меня на улице шапку сняли. А так… приду и начну излагать: какие?то граждане в париках, дискеты, списки, того задавили, у этого жена пропала… Начнут самого проверять… А если все инсценировка, в том числе с Генычем, так ты же знаешь: Останкино в таких случаях всегда с МВД договаривается, они все равно не расколются.

– Н?да, – усмехнулся я, – теперь окажется, что Лизка в прошлом была американским резидентом и тоже никуда не пойдет…

Простучали каблучки, появилась хозяйка: цыганская юбка вилась, кофточка спадала с левого плеча. В руках она несла огромную хрустальную менажницу с салатами.

– Проголодались? Где Олега черти носят? Он мне клялся, что до вечера капли в рот не возьмет, а я обещала его хорошим виски угостить…

– Марусенька, почему ты взяла на себя заботу о нем? – спросил Алекс – как мне показалось, с легким недовольством. – У него близких нет? Родственников? Коллег?

– Лешик, что ты меня спрашиваешь? Откуда я знаю?!

Марина демонстративно передернула худеньким плечом: футболка сползла еще ниже, на секунду показав крошечный бледный сосок. Бюстгальтера не имелось. Нулевой номер? Минус первый? Однако клиенты ее неплохо содержат – стало быть, нравится. А я почему?то всегда думал, что генералы любят толстых, пышных теток. Мои представления о частной жизни генералов столь же стереотипны, как и о проституции. Не приходилось мне близко дружить с генералами: полковник – мой потолок. Пока.

– Вроде бы он говорил, что родственников нет, – продолжала Марина, движением плеча вернув беленькую майку на место, – а коллеги – с какой стати они с ним будут возиться! Ему бы, конечно, не виски надо, а реланиум прокапать, но не станешь ведь постороннего человека насильно заставлять. Хочет пить – пускай. Может, у него катарсис произойдет.

– Белая горячка у него произойдет, а не катарсис, – мрачно сказал я. – Ты, милая моя, не знаешь алкоголиков. Я сам был алкоголиком.

– По тебе никогда не скажешь, – заявил Леха.

– По мне очень многого никогда не скажешь, – ответил я. – А Олега бы лучше не поить.

– Ванечка, что я могу сделать?! – рассердилась Маринка. – Поговорить с ним, естественно, попробую. Но он не послушает.

– Он насчет Таньки заяву не подавал?

– Он из дому?то не выходит, насколько я поняла. Да и не станет ее никто искать. Пропавшими отродясь никто особо не занимался, а тут и вовсе: поссорились, подружка сбежала, вот и все. Может, как сядем за стол, он скорей появится: примета такая.

Время шло, тарелки и бутылки пустели, но старая примета не оправдывалась. И все же не стоит себя накручивать. Пьющий человек в какую угодно историю может вляпаться. Ведь Олегу я даже в шутку не желал пропасть! Да, я согласился, что других жальче, но ведь это не одно и то же? Или одно? Когда идет бой – наверное, одно. Убивай, или убьют тебя.

– Знаете, мальчики, – сказала Марина, ловя на вилку скользкий гриб, – все?таки я думаю, что Геныч – подставной. Вспомните: мы про смерть Артема узнали с его слов, с Генкиных! Очень чисто, даже инсценировать ничего не нужно. А мы поверили. Мифический Савельев, Артем, Гена – все они актеры! Теперь сосед мне по телефону сообщил, что Гена убит. А это не сосед никакой, а тоже работник телевидения! Патруль приплели – поскольку такую информацию проверить в принципе невозможно. Вот и все! Пора судиться. Во вторник мой знакомый юрист приезжает. С Лизкой пойдем к нему. Вы присоединитесь к иску?

– Маруська, прости, – произнес я виновато, – не хочу никаких публичных процессов.

– Лично мне они вообще не мешают, – сказал Алекс, с аппетитом жуя, – пусть живут.

– Вот такие вы все, мужчины. Только бы с газеткой на диване валяться, а где ж активная жизненная позиция?..

Когда все было съедено вчистую, Марина зажгла ароматические свечки и взяла гитару. У нее оказался безупречный слух и обольстительный голос. Романсы! Никогда б не подумал, что она может петь романсы. Твоих лучей небесной силою… но где ж Олег?

– Мальчики, – хозяйка отложила гитару, – а не может так быть, что Олег все?таки Таньку пришил? Ножичком. А труп растворил в ванне. В кислоте.

– Что он, совсем дебил? – возразил я. – Сразу же вычислят. Да он не так уж ее ненавидел. Просто разозлился, что ее угораздило забеременеть. Зачем убивать? Отправил бы к родителям.

– Иногда убить человека легче, чем сказать, что ты его не любишь, – вздохнул Алекс.

– Если б я сочиняла триллер, – вдохновенно завела Марина, – я бы написала так: всю нашу бодягу затеял Олег, чтобы расправиться с Татьяной. А навертел вокруг этого таинственностей нарочно. Чтоб обзавестись кучей свидетелей, которые, как придет время, поведают следователю эту сумасшедшую историю.

– Да, сценарист бы так и написал, – согласился Леха. – Значит, Олег убил Савельева, Артема и Гену, только чтобы следствие запутать!

– И тот седой – тоже Олег, – прибавил я. – В гриме и парике. В кино стоит человеку напялить парик, как его никто не узнает, даже жена. Ложится с ним в постель и не чувствует разницы, пока парик не свалится.

– Седой находился одновременно в двух местах, – напомнил нам Леха. – В вашем, как его… в «Перекрестке». И в нашем с Лизкой супермаркете. Как сценарист это объяснит?

– Вношу коррективу, – откликнулась Марина. – У Олега есть сообщник: Гена, к примеру. Или Артем, смерти которого никто из нас тоже воочию не видел.

– Олег нанял сообщника? Он же гол как сокол.

– А наследство?то! Таня получила наследство! Из него и расплатится.

– Олег не может наследовать Тане, – возразил я. – Они не женаты.

– Это он тебе так сказал! А ты уши развесил. Мы все чрезмерно доверчивы. Словам верить вообще нельзя…

Я ведь не сказал: Олег. Я ведь не сказал: Лиза. Только сказал: ради бога, не Лешка и не Марина, а это не одно и то же, не одно!.. Умру ли я – ты над могилою… Интересно, психоаналитики вправду помогают или так просто бабки дерут? Какой у нее голос!.. Звон бокалов звучит, с молодою женой мой соперник стоит…

– …поехал я как?то в деревню…

– …Муся, а каэспэшные песни почему не поешь…

– …представляете, геноссе Жирик вчера…

Горели венчальные свечи, невеста стояла бледна, священнику клятвенной речи сказать не хотела она… Притворяемся мы все, что нам не страшно, или это я один притворяюсь? Собственно говоря, им?то с чего будет страшно? Они ни о чем не подозревают. У них этой силы убийственной – нет. И выбора перед ними – нет.

В «Войне миров» персонажи, замурованные под марсианскими цилиндрами, самозабвенно играли в покер – кажется, на приходские участки. Я неоднократно читал, что приговоренные к смерти – в те времена и в тех местах, где их содержат в общей камере, – говорят отнюдь не о предстоящих неприятностях, а рассказывают анекдоты, чтобы поддержать друг друга. Тоже противошоковый барьер.

– …Мусенька, ты в музыкалке училась?

– …если еще раз услышу слово «метафизический», выгоню…

Не уходи, побудь со мною, здесь так отрадно, так светло… Разве я всерьез просил, чтоб Артем умер? Что мне до него! Если всех ксенофобов мочить, народу в России практически не останется. Танька, уж ей?то я совсем ничего плохого не желал! Владивосток… если он не захотел жить, я что сделаю? Олег не позвонит… Нельзя столько читать фантастики… Восторг любви нас ждет с тобою… Эта Лолита на полголовы меня выше и шире в плечах… Олег не позвонит…

– Бергсон говорит, что основная функция мозга – отфильтровывать большинство явлений действительности, чтобы мы могли сосредоточиться на простейших жизненных задачах, – с глубокомысленным видом изрек Леха. – А если фильтр каким?то образом ослабел или рухнул – все то, что мы видим в этом случае, не иллюзии, а чистая правда.

Я ухмыльнулся про себя. Допускаю, что он проходил Бергсона в институте, но совсем недавно эта фраза мне встречалась у Стивена Кинга с указанием источника. Маринка сейчас даст ему гитарой по башке: не любит метафизики. А сама ведь тоже не прочь поразглагольствовать про всяких… форзи. Каждый сходит с ума по?своему!

– Леха, тебе Маринка про форзи рассказывала? – спросил я.

– Это кто такие? – Он широко распахнул глаза. Невнимательный человек назвал бы их карими, но ничего коричневого в них не было: вишня. А черные ресницы – как крылья бабочки.

– Муся любит кричать в окно: «форзи, заберите меня отсюда», – сказал я и с привычным удовлетворением убедился, что ни тембр голоса, ни интонация не выдают степени моего опьяненения. – Это вроде чертей таких, из кино.

– Ванька, какое же ты гнусное трепло! – притворно укорила меня Марина. – А знаете, в юности я сталкивалась с необъяснимым явлением. На сеансах спиритизма в общежитии МГУ.

– Бог ты мой, – с любопытством сказал Леха, – в жизни бы не подумал, что ты занималась такими штучками. И как вас из комсомола не поперли?

– В те времена стукачества было мало, не как теперь.

– И каких духов вы приглашали, если не секрет?

– Ленина, Карла Маркса, Высоцкого, Есенина, Оскара Уайльда, Эдгара По… Всех и не упомню. Ленин, падла, ни разу не пришел. А Высоцкий ходил к нам каждую ночь и охотно болтал. Мы его обо всем спрашивали, начиная от политики и кончая брачными прогнозами.

– Сбылось что?нибудь?

– Представьте себе, многое! В частности, тот же Высоцкий с точностью до месяца сообщил, когда СССР развалится. И еще предсказал две свадьбы между людьми, которые в то время совсем друг дружке не нравились. И ведь женились! Именно в предсказанные сроки!

– Маруська, признайся, что ты это все только сейчас выдумала! – сказал я.

– С тобой, душенька, конечно, никогда ничего эдакого не происходит?

– Конечно, – сказал я. – Никогда и ничего.

– Я тоже однажды столкнулся с необъяснимым, – задумчиво сказал Леха. – Ко мне на улице привязалась цыганка. Заболтала меня до такой степени, что я уже вынул из кармана лопатник, чтоб деньги ей отдать. Но все же вовремя опомнился и дал деру. А она вслед мне кричит: «Придешь домой – кровью умоешься, сучонок!» И что вы думаете: вошел в подъезд, стал подниматься по лестнице, наступил на банановую корку и навернулся башкой о ступеньки… Вся лестница была в кровище. Две недели в больнице пролежал.

– Это самовнушение, – сказал я с укоризной. – Взрослые люди! Форзи, цыганки, блюдца…

Олег не позвонит. Я знаю, что не позвонит. Скатерть, несмотря на все это томление и чепуху, бела и крахмальна, гитара нежно и глухо: трень… Когда ей священник на палец надел золотое кольцо… Сердце тяжелое, бесформенное, как студень, лежит в ледяной воронке с острыми краями, дергается, режется о край. Это пустяки. Побудь со мной, побудь со мной…

В половине одиннадцатого Марина наконец принялась звонить Олегу Холодову. Он не отозвался.

– Знаете что, товарищи, – решительно произнесла она, – нужно к нему сходить. Наверняка отключил телефоны, все мои знакомые алкоголики так делают, дабы их не тревожили. Может, он уже до того допился, что нуждается в немедленной госпитализации.

– Хорошо, – сказал Алекс, – мы с Иваном сходим, посмотрим, как и что.

– Толку от вас! Да погодите, не вскакивайте, я переодеться должна…

… декабря 200… года, пятница, ночь